14

Доктор Лейн мерил шагами свой кабинет, чтобы успокоиться. Сегодня за ленчем он позволил себе выпить, хотя много раз клялся никогда этого не делать в операционные дни. Но сегодня можно. Сегодня Натали Парнелл заговорит. Сегодня опять начнутся вопросы, которые, всплывая один за другим, непременно коснутся недостающих кусков ее жизни, и речь, конечно, зайдет и о том, о чем доктор Парат еще не спрашивал, – пока не спрашивал.

Но Лейн не боялся вопросов Парата. Он боялся вопросов, которые она сможет задать сама, если ее память окончательно восстановится.

Лейн осматривал Натали Парнелл на прошлой неделе и был огорчен тем, что увидел. За прошедшие семь лет рубец сгладился, но был заметен куда лучше, чем он надеялся.

Не исключено, что ему повезет, и из-за травмы, которую она перенесла, ее память так и останется неполноценной. Но это, если повезет. Тогда она может решить, что шов лишь след какой-то операции, воспоминания о которой навсегда утонули в глубинах затуманенного сознания.

«Да, хорошо, если повезет», – подумал Лейн, стараясь припомнить, какие медицинские манипуляции могли бы объяснить наличие шва на таком месте.

«Будь он проклят, это Джуд Райкен!» подумал он.

Джуд фотографировал ее. Идиот-юрист, обуреваемый жаждой как следует ободрать страховую компанию, фотографировал Натали Парнелл, и на снимках того времени у нее не было никакого рубца в нижней части живота. По всему кабинету Лейна были разбросаны книги, раскрытые наугад и так оставленные, чтобы вновь и вновь перечитывать нужные места.

Подняв один из тридцати томов, в беспорядке сваленных на полу возле стола, он открыл его на закладке и пробежал глазами главу о восстановлении памяти восемнадцатый раз на этой неделе.

Сведения показались ему не более утешительными, чем тогда, когда он обратился к ним впервые. Полное восстановление возможно, и то, что больная находится сейчас здесь, в Чэпл-Хиле, делает его весьма вероятным. «Черт побери, лучше бы она выздоравливала где-нибудь подальше!» – с досадой подумал Лейн.

Он продолжал читать описание сходных случаев, и везде в глаза ему первым делом бросались два слова: «знакомая обстановка».

Знакомая обстановка ускоряет восстановительные процессы в памяти. Чем больше вокруг примет прошлой жизни, которые воздействуют на восприятие, тем выше вероятность возбудить деятельность дремавших многие годы нейронов.

Лейн налил себе еще виски и посмотрел туда, где лежала другая книга, не имеющая отношения к медицине. Это был толстый юридический журнал со статьей, посвященной проблемам судебной ответственности врача за профессиональный проступок.

Статью Лейн уже выучил наизусть. Но не исключено, что ему придется испытать то, о чем она написана, на собственной шкуре, если у Натали Парнелл окончательно восстановится память.

«Если!» – Лейн захохотал и сделал хороший глоток бурбона. Этой девушке еще предстоит здорово поднапрячься. Но она, судя по всему, вполне на это способна! Более волевой пациентки ему не приходилось встречать за всю свою врачебную практику.

– Будь ты проклят, Райкен, – пробормотал он опять, – за твое небольшое одолжение, я теперь заплачу кровью.

Однако помощь Райкена не была столь уж незначительной, и он это отлично знал. Он вполне мог лишиться лицензии на медицинскую практику. И чем бы он тогда занимался? Сидел до конца жизни в подвале какой-нибудь занюханной провинциальной больницы, проводя лабораторные исследования? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Зазвонил телефон, и он снял трубку.

– Доктор Лейн? – раздался голос Парата. – Вы не забыли обо мне?

Лейн собрался с мыслями, прежде чем ответить. Нет, он не забыл, где ему следовало быть в этот час. Он просто не хотел там сейчас находиться. Он был нетрезв и опасался, что от него несет спиртным.

– Да, я сейчас буду.

Он подошел к умывальнику, чтобы, освежив лицо, скрыть хотя бы внешние признаки похмелья. Как правило, это ему удавалось, но сегодня нервы, видимо, были на пределе. Ладно, зато вечером, дома, он достанет заветную бутылку и в полной безопасности надерется до бесчувствия.

Пока он готовился к дневному обходу, его осенила совершенно невероятная идея. Ему надо убить Натали Парнелл, и все разрешится само собой. Но это уже походило на бред. Он врач, а не убийца. Однако на мгновение ему все же показалось, что он нашел выход, – пусть ненадолго, но нашел.

Франческа Луккези лихо катила по коридору в инвалидном кресле новейшей конструкции и чуть не налетела на доктора Парата, когда тот выходил из палаты Натали.

– Извините, доктор, я хотела навестить вашу пациентку.

Она сделала попытку объехать его, чтобы побыстрей оказаться в палате у Натали, но Парат опередил ее, схватив кресло за подлокотники и повернув к себе.

– Вы что, не заметили надписи «Просьба не беспокоить»? – Он пальцем указал на табличку на двери Натали. – Не беспокоить, вам понятно, Луккези?

Франческа была хорошенькой двадцатисемилетней девушкой и к мужчинам относилась благосклонно. Откинув со лба непослушные, вьющиеся крупными кольцами черные пряди, она, дерзко улыбаясь, погладила доктора по щеке.

– Ваше слово – закон, Кудесник! А когда мне можно будет навестить Спящую красавицу?

– Когда я разрешу, и ни минутой раньше!

Доктор Парат начал было решительно разворачивать ее кресло, как неожиданно помешала чья-то опустившаяся ему на плечо рука.

– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей.

Перед ним во всей красе стояла Натали Парнелл, и именно она помешала ему действовать. Она набрала за последнюю неделю еще пять фунтов, волосы ее были аккуратно причесаны, а на щеках начинал проступать легкий румянец.

– Если вы не против, доктор, я сама выберу себе друзей, – повторила она.

Доктор Парат решил перейти в наступление.

– Интересно, что это вы здесь делаете, почему вы не в постели? По-моему, я вам строжайше наказал не выходить в коридор.

Натали прислонилась к стене.

– А мне сегодня захотелось прогуляться. Я просидела взаперти больше месяца. Если уж на то пошло, то я вообще забыла, как там, на воле.

– Так будет продолжаться, пока вы постепенно ко всему не привыкнете. А когда я говорю «привыкнете», – то имеется в виду, что я, доктор Парат, под этим подразумеваю, именно это.

Натали поклонилась ему.

– Слушаюсь, ваше Величество. Но разве вы никогда не слышали о правах пациентов?

– Правах пациентов? А что это такое?

Натали указала на него пальцем.

– Согласно статье семьдесят три положения об ущемлении прав человека, больной, находящийся в стадии выздоровления, имеет право ходатайствовать, чтобы ему разрешили покинуть лечебное заведение, и получить ответ в течение двадцати четырех часов. Если по истечении указанного срока вышеназванное учреждение оспорит названное право, больной может… – Натали запнулась и дотронулась до своей головы. – Что это Я сейчас произнесла?

Франческа расхохоталась.

– Ты насмотрелась на Перри Мейсона по телевизору, да?

Доктор Парат находился под сильным впечатлением от только что услышанного.

– Может, вы наконец поверите мне, когда я опять скажу, что вы закончили юридический факультет?

– Иногда я сама себе напоминаю книгу, которую когда-то прочитала, но полностью забыла.

Франческа показала пальцем в сторону своей палаты.

– Меня зовут Франческа Луккези, я из семьсот двадцать шестой, мы почти соседи, но только Муссолини, который сейчас здесь с нами стоит, никого к тебе не пускает. Он думает, я на тебя окажу дурное влияние, или что-нибудь еще в этом роде.

Парат прислушался, ожидая, что ответит Натали.

– Я Натали Парнелл.

– Знаю, я о тебе читала. Ты – знаменитость. Местные остряки не могут решить, как тебя называть, – «Спящая Красавица» или «Рип-ва-Винкль в юбке».

– Что? – Натали поразилась. – Обо мне пишут в газетах?

Парат не успел остановить Франческу, и она мгновенно выхватив из под сиденья своего кресла газету, уже протягивала ее Натали.

Парат знал, что рано или поздно это должно было случиться. Но он хотел, чтобы все было заранее подготовлено, а не вот так, в коридоре. Он сделал попытку как бы между прочим перехватить газету, но ему не хватило ловкости, и Натали уже цепко держала ее. Парат все же решил потянуть, но, обнаружив у себя в руке нижнюю половину первой страницы, почувствовал, что его охватывает паника.

Он не узнавал сам себя. Может, она не заметит? Натали, прищурившись, смотрела на него поверх оставшегося у нее в руках обрывка газеты. Он видел, как беспокойно забегали ее глаза. Затем ее взгляд, вначале упав на заголовок, скользнул на число.

Ее словно ударило громом. 14 июля 1987! Не может быть. Она снова взглянула на газетную строчку, потом на испуганное лицо врача, чтобы удостовериться, что эти цифры в действительности напечатаны, а не привиделись ей. Чем внимательнее она вглядывалась в цифры, тем больше они ее завораживали. Она ощутила слабость, и ей почудилось, что она снова не может двигаться... 1987 – ослепила ей глаза непереносимым неоновым лучом напечатанная крупным шрифтом дата. Она зажмурилась, и перед ней замелькали один за другим: 1981... 1982... 1983... 1984... 1985... 1986... 1987...

Франческа ничего не заметила.

– Тут как раз про тебя, – пояснила она спокойно, – на шестой странице, правая колонка. – Она улыбнулась. – Хоть и не на первой, но, мне кажется, если пишут целый месяц, то это здорово! Может, ты подойдешь для шоу Опры Уинфри?

Натали онемела, но, взяв себя в руки, все же попыталась заговорить. У нее было ясное, хотя, возможно, и подсознательное ощущение, что, если она не будет сейчас двигаться, думать, отвечать, то провалится снова в черную бездну, в которой пробыла бесконечно долго.

– Для чего? – переспросила она, плохо расслышав последние слова Франчески, из-за того, что ее занимало лишь число 1987... Все это не могло происходить наяву.

Франческа развеселилась.

– Опра Уинфри, ты что, не знаешь Уинфри?

Натали отрицательно помотала головой.

– Я мало смотрю телевизор, хотя, помню, «Даллас» мне нравился. – Она снова взглянула на цифры, потом опять на Парата. Похоже, я пропустила кое-какие серии, – договорила она через силу и осеклась.

Доктор Парат шагнул к ней, но она отпрянула, предусмотрительно выставив вперед ладони, чтобы он не мог подойти.

– Не беспокойся, – не унималась Франческа, – мне «Даллас» тоже нравится. Я. тебе расскажу с любого места, если ты пропустила.

Натали вдруг с удивлением взглянула на Франческу.

– Расскажешь с любого места? – Она истерически захохотала, и доктор Парат схватил ее за руку.

– Натали, ну пожалуйста, пойдемте в палату, прошу вас! – Он знал, что потрясение такой силы может оказаться пагубным для нее. Все может вернуться обратно, если не проявить осторожность. Она нетвердо стояла на ногах, но отказывалась двинуться с места. Парат попытался потянуть ее за руку, больше ничего не говоря, но беспокойный взгляд выдал его.

Натали вела себя, будто глухая.

– Какая я была глупая, как я не поняла...

– Не поняли чего, Натали?

Газета выпала из ее рук. Она смеялась, сама того не желая, и смех ее был далеко не радостен. В голове у Парата сработал сигнал тревоги. Он чувствовал себя очень неуверенно, понимая, что ситуация требует от него чрезвычайной осмотрительности.

Натали перестала смеяться. Ее глаза стали спокойными, и она понимающе кивнула:

– Кажется, я начинаю соображать, – произнесла она. Натали сосредоточенно думала, будто вспоминала что-то самое важное для нее. – Да, это последнее, что я ясно запомнила, перед тем как случилось несчастье.

Парат был готов в любую минуту подхватить ее на руки и отнести в палату, но он понимал, что вот-вот наступит решающий для нее момент, и боялся помешать.

– Чудесно, а теперь давайте войдем к вам в палату, и вы все мне расскажете.

Он обнял ее за плечи и увел из коридора.

Она вновь засмеялась, сбросив его руку.

– Вам надо сесть, Натали, прошу вас.

Но Натали не желала садиться. Она судорожно рылась в памяти.

– Это было в самом начале лета, в восьмидесятом, – сказала она.

Ее ненормальная веселость постепенно стихла, и она вдруг заулыбалась.

Парат не впервые сталкивался с подобной реакцией, и она ему очень не нравилась. Затишье перед бурей. Дальше обязательно последует истерика. Взяв шприц, он набрал в него пять кубиков успокаивающего, прикидывая, будет ли достаточно такой дозы.

– Весна подошла к концу, – продолжала Натали неторопливо.

– Да.

Неожиданно вид у нее стал взволнованным. Парат похолодел. Он сделал знак Франческе, чтобы та молчала.

Натали заметив его жест, немедленно выказала раздражение. Она обрела право быть подозрительной и недовольной. Они ей говорили неправду. Сейчас не лето 1980. Сейчас на семь лет больше.

Доктор Парат спросил мягко:

– Так что вы такое вспомнили, Натали? Теперь спокойствие покинуло ее окончательно, грозовые тучи надвигались стремительно, и Натали Парнелл решительно бросилась навстречу действительности.

– Что такое, Натали?

Девушка дрожала. На лбу у нее выступили крупные капли пота. Сознание ее судорожно впитывало только что ставший для нее очевидным факт.

Прошло гораздо больше времени, чем ей говорили прежде. Ясно, почему ей не давали ни журналов, ни газет, и телевизор был под запретом. Только книги, старые книги были доступны.

Она сердито взглянула на Парата.

– Почему вы мне не сказали сразу?

Он не ответил.

– Прошло семь лет! – В голосе ее слышались мольба и отчаяние.

Он старательно взвешивал каждое слово:

– Да, Натали, семь лет.

Ей вдруг снова захотелось хохотать, потому что то, о чем она подумала, казалось нелепым до абсурда.

Доктор Парат принял решение – пора было положить этому конец.

– Натали, я очень прошу вас успокоиться.

На этот раз его слова возымели действие. Натали, видимо, решила, что лучше не спорить, ей надо было узнать кое-что важное.

– Франческа, – обратилась она к новой знакомой, оборвав смех до того резко, что та растерялась, – у меня к тебе вопрос.

Франческа взглянула на нее, растерянно пожимая плечами:

– Спрашивай, конечно.

– Он может показаться тебе необычным.

– Ты разговариваешь с Франческой Луккези, я и сама необычная.

Натали, видимо, окончательно пришла к выводу, что лучше вопроса, чем тот, который она собралась задать, ей не придумать, – ибо по нелепости он мог сравниться разве что с той сценой, которая здесь разыгралась. Натали посмотрела на Франческу с подчеркнутой серьезностью. Пожалуй, пауза получилась немного длинноватой, но зато доктор Парат успел ввести ей успокаивающее. Эффект наступил почти мгновенно. Ей едва хватило времени задать свой вопрос, прежде чем она заснула.

– Будь добра, скажи… – Франческа и доктор Парат наклонились, чтобы лучше расслышать ее последние слова, едва шевеля губами, она спросила:

– Кто застрелил Дж. Р. Эвинга?[1]

15

Адам Бреннер, глядя в окно светло-голубого «мерседеса», заметил, что Шейла проскочила перекресток, и сердито воскликнул:

– Ты забыла повернуть, мама! Папа всегда здесь поворачивает!

– Да, солнышко, но сегодня тебя везет в школу мама, а не папа. И мы поедем, как привыкла я, – сказала Шейла, понимая, что совершила ошибку и будет вынуждена объехать целый квартал. Она уже и так опаздывала, и новый тренер по теннису в клубе, скорее всего, успел составить расписание; умирающие от безделья дамы наверняка выстроились в длинную очередь, и для нее может не остаться времени. Впрочем, сегодня ей почему-то было безразлично – не так интересно, как прежде. Теннис терял для нее привлекательность. В клубе она теперь частенько предпочитала выпивать, и нередко как следует. Кроме того, там появился новый инструктор, который вчера на площадке бросил на нее весьма недвусмысленный взгляд.

– Мам, ты опять не туда!

– А? Я задумалась.

– А задумываться – то же самое, что видеть сны, только днем?

– Ну, скорее, мечтать. Ты о чем-нибудь мечтаешь, солнышко?

– Я мечтаю, чтоб меня следующий раз опять вез в школу папа. Он никогда не забывает повернуть, где надо. – Адам рассмеялся, видимо, подумав о чем-то своем.

– Ты что, Адам?

Он захохотал еще громче.

– Нет, вообще-то он очень много забывает. Вчера забыл мою коробку с завтраком, и Бобби Келлер поделился со мной сандвичем.

– А с урока музыки на прошлой неделе он случайно не забыл тебя забрать? – поинтересовалась Шейла.

– Нет, не забыл, но опоздал. Миссис Маккей заставляла меня играть гаммы все время, пока я ждал. Я думал, он никогда не придет.

– А где же был папа?

– Папа сказал, у него было важное дело в Коме. – Он посмотрел на мать. – Наверное работал, да?

Шейла напряглась, подумав о том, где сейчас, скорее всего, находится ее муж.

– Да, милый, конечно, у него важная работа, – ответила она машинально, почти не слушая его.

– Папа последнее время много занят, да, мам?

– Угу, – согласилась Шейла, и у нее неприятно засосало под ложечкой.

Вдруг Адам, подпрыгнув от нетерпения, закричал: – Осторожней, мама!

– Что? – Шейла испугалась. Она нажала на тормоза, и машина резко дернулась.

Адам посмотрел на нее сердито.

Ты опять чуть не проскочила поворот.

Вид из приемной здания, где расположилась фирма Райкена, Дэвиса и Хилза, напоминал фотографию из рекламного проспекта агентства по продаже недвижимости. Построенное почти на границе университетской территории, оно одновременно соседствовало и с одним из торговых центров, что, впрочем, никак не влияло на не подвластную времени атмосферу тихого и красивого квартала, а лишь создавало ощущение благополучия и процветания.

Жилой квартал, на который выходили окна кабинетов, состоял из старых домов с круглыми мансардами и цветочными клумбами перед входными дверьми. В отдалении виднелось поблескивающее в лучах солнца озеро. Шейла приходила сюда с детства, и служащие хорошо ее знали. Женщина-администратор встретила дочь босса вежливой улыбкой.

– Мой муж у себя?

– Пока нет, миссис Бреннер. Он предупреждал, что его не будет все утро, и просил, чтоб его не искали.

У Шейлы сделался недовольный вид.

– А отец, он уже приехал?

– Да, мэм. Если хотите, я узнаю… – Но она не успела закончить, потому что Шейла, зашипев как разъяренная кошка, уже проскочила мимо нее – …Готов ли он вас принять. – Договорила она растерянно.

Администраторша кинулась к телефонной трубке и, набрав внутренний номер, поторопилась предупредить секретаршу Райкена.

– Лиза? Ведьма идет...

– Спасибо, что позвонила. – Лиза едва успела положить трубку, как в приемную уже влетела Шейла.

– Доброе утро, миссис Бреннер. Ваш отец говорит по телефону с клиентом. Может, я пока сварю вам кофе?

Шейла прошла мимо нее прямо в кабинет, будто вовсе не слышала, что девушка обратилась к ней.

Джуд Райкен мрачно наблюдал за своей дочерью, которая без колебаний первым делом направилась к бару.

Прикрыв рукой телефонную трубку, он сказал:

– Лапочка, не рановато ли прикладываешься...

– Самое время!

Убрав руку, он ответил собеседнику:

– Не стоит торопиться с выводами. Мы готовы начать действовать, но поверьте, никогда не стоит предвосхищать вопрос, который пока не задан...

Шейла кипела от возмущения.

– У меня вся жизнь летит к черту, а его, видите ли, волнует – во сколько я выпью первую рюмку.

– Я беспокоюсь… – Он забыл на этот раз прикрыть микрофон. – Да нет, Лейн, я не вам, Шейле. – Он подавил вздох. – Да, она здесь. Райкен протянул трубку дочери. – Он хочет поговорить с тобой.

– Почему со мной?

Райкен пожал плечами.

– Он расквасился. Постарайся приободрить его, прошу тебя, лапочка!

Шейла недовольно поднесла трубку к уху:

– Что там еще стряслось? – Она посмотрела на Джуда, который явно не одобрял ее тона, и Шейла, состроив участливую мину, заговорила с напускной любезностью: – Ну перестаньте, доктор Лейн, чего вам-то печалиться? Я уверена, как только Натали окрепнет, она непременно пожелает как следует отдохнуть, а мы уже постараемся отправить ее куда-нибудь подальше. – Услышав в ответ взволнованные слова Лейна, она убрала трубку подальше от уха, а когда он наконец замолчал, сказала серьезно: – Я вовсе не шучу, поверьте.

Доктор Лейн не унимался, и Шейла, посмотрев на отца, трагически закатила глаза. Но, похоже, Джуду было не до смеха. У Лейна стал совсем странный голос, когда он бормотал что-то о здоровье Натали. Она еще послушала, пока он окончательно ей не надоел, а потом положила трубку, даже не простившись.

Джуд тяжело вздохнул:

– Он очень расстроен.

– Он очень пьян. – Она взглянула на часы. – Сейчас всего половина одиннадцатого, а он уже успел нализаться.