Каркаджу стоял на оголённом бугорке, пронизывающий ветер загонял ему крошечные льдинки в промежутки между зубами. Но его не тревожила разбушевавшаяся стихия, скорее наоборот: грозный призрак белого голода зажигал злобный огонёк в его глазах, заставлял довольно скалить зубы. Мелюзга, обитавшая в горных долинах, могла дрожать от холода, прятаться и голодать; властелин же продолжал охотиться, не обращая внимания на снег и пургу.

Ему только что удалось избежать смертельной опасности, которую сулила встреча со злейшим врагом его — человеком. До сих пор, вспоминая огромного медведя, осмелившегося вступить с ним в драку, он весь ощетинивался. Красным огнём полыхали глаза Каркаджу, бежавшего навстречу метели. Он ещё не покончил с куньей тропой Гранитного Утёса и не рассчитался с медведем, следовавшим за своим хозяином по пятам, как собака.

Неуклюже переваливаясь, он бежал вверх по склону горы, напряжённо всматривался маленькими глазками в каждый занесённый снегом кустик и часто нюхал острый морозный воздух. Ночь ещё только наступила, и впереди у него было много дел. Добравшись до вершины, он стал спускаться вниз, пока не очутился в глубине каньона Юнавип. Отсюда он отправился к куньей тропе с твёрдым намерением обойти все капканы своего врага, установленные на крутом склоне каньона.

Первый капкан был пуст. Каркаджу обнюхал его со всех сторон, потом подошёл поближе и остановился в шаге от входа. Вход в ловушку был сделан из трёх брёвен, изображавших цифру «четыре». На острие палки, служившей затвором, была насажена рыбья голова. Но Каркаджу был не так прост, чтобы вторично попасться в капкан с падающим затвором. Он просунул лапу между свежими осиновыми кольями и дёрнул приманку. Сначала он только чуть зацепил её когтями, и защёлка слегка опустилась. Он снова просунул лапу, на этот раз немного дальше. Защёлка открылась. Каркаджу отпрыгнул назад. И в это мгновение тяжёлое бревно, опиравшееся на «четвёрку», с грохотом упало, не причинив ему никакого вреда.

Со злобным рычанием Каркаджу осмотрел сломанную ловушку, вскочил на бревно и пробежался по нему взад и вперёд. Он с удовольствием съел бы приманку — рыбью голову, но её придавило бревном. Откопать её оказалось слишком трудно. Яростно рыча, он отщепил от бревна кусок коры и изодрал его в клочки, потом отступил назад, довольно долго стоял и смотрел на капкан, словно изучая, а затем мелкими шажками побежал дальше.

Второй капкан был сделан в виде клетки, похожей на ту, в которую недавно угодил сам Каркаджу. Капкан был захлопнут, и внутри, съёжившись, сидела обезумевшая от страха рысь. Кисточки, которыми заканчивались её чёрные уши, были прижаты к широкой шее. Мощные, несоразмерно большие лапы упирались в решётку. Рысь отчаянно билась добрых полчаса, но расшатать зелёные колья, окружавшие её, не смогла. Теперь она лежала и ждала своей участи с фатализмом дикого зверя, попавшего в неволю.

Каркаджу сначала учуял рысь и только потом увидел её. Не раздумывая он ринулся на пленницу, налетел с размаху на зелёные колья и с глухим стуком ударился о них. Пойманная рысь попятилась к задней стенке и начала острыми когтями царапать разделявшие их колья. Воздух огласился пронзительными воплями и рычанием. Рысь с радостью скрылась бы от врага на вершине дерева в густых ветвях, но сделать этого она не могла, а Каркаджу приводило в бешенство то, что она не спасается от него бегством. Он снова и снова наскакивал, и каждый раз, наткнувшись на крепкие колья, отлетал назад.

Рассвирепевший Каркаджу продолжал осаду с полчаса. Рысь яростно отбивалась, а Каркаджу всеми силами старался проникнуть в ловушку. Наконец он завертелся волчком, отошёл и уселся на сугроб. Он начал думать, и это немного умерило его злость. Минут через пять, придя к заключению, что проникнуть в ловушку невозможно, он соскользнул с сугроба и затрусил вверх по каньону. К запасам Гранитного Утёса прибавилась ещё одна шкура.

Каркаджу понимал, что в этом случае победа осталась за врагом. Убитая куница, которую он нашёл в следующем капкане, поплатилась за его поражение — он так изорвал тёмную шкурку, что от неё остались только окровавленные лохмотья. Затем он выдернул колышки, на которых была установлена ловушка — она была небольшая, из тонких жердей, — унёс их подальше и закопал в 'снег. При этом он яростно рычал и грыз их. Эти колышки притащил на спине Мистер Джим — от них пахло медведем!

Куницу Каркаджу есть не стал. Жилистый, плохо пахнущий зверёк не прельщал его. Ему хотелось чего-нибудь вкусненького.

Он ограбил и попортил ещё три капкана. Но тут внимание Каркаджу привлекла другая дичь. Выбежав на просеку, он верхним чутьём почуял оленя. Оленя-самца! Никто, кроме старого, опытного охотника, хорошо знающего жизнь этих диких мест, не придал бы никакого значения тому обстоятельству, что кровожадный зверёк, весивший пятнадцать килограммов, учуял самца-оленя. Чем мог угрожать какой-то Каркаджу великолепному, сильному оленю, тянувшему под сто килограммов.

И всё-таки Каркаджу пошёл по следу. Он неуклюже бежал против ветра, проваливался в рыхлый снег, скользя по снежным наносам, покрытым ломким настом. Тонкий расчёт и тайные замыслы не были его стихией. Преследуя, он не перебегал с места на место, не останавливался, таясь в тени кустарников и напрягая мускулы, чтобы внимательно окинуть взглядом открывшуюся ему поляну. Ему не приходило в голову следить за отпечатками копыт или искать место, где могла бы спрятаться намеченная жертва. Он бежал напролом туда, где — как подсказывало ему чутьё — находился олень.

Холодная звёздная ночь пришла на смену метели. Выбежав на край поляны, он увидел пасшегося в ивовой рощице оленя-рогача. Чтобы добраться до молодых побегов ивы и прошлогодней травы, олень вытоптал и разбросал вокруг снег. Каркаджу стремглав летел по занесённой снегом поляне. При этом он то глухо ворчал, то начинал страшно рычать. Атакуя свою жертву, он превращался в исполинского хорька, бесстрашного и обезумевшего от жажды крови.

Олень насторожился и захрапел. Затем повернулся и выставил вперёд рога. Каркаджу был уже близко, он прыгнул прямо на грозившие ему гибелью костяные кинжалы. Но в последний момент молодой олень сделал скачок в сторону, в глубокий снег. Как все дикие звери, он не мог противостоять наскоку росомахи. Одним прыжком он очутился на большом расстоянии от Каркаджу. С пронзительным воплем росомаха снова кинулась на него. Молодой олень, забыв про своё уютное пастбище, помчался вверх по склону горы. Каркаджу неловкими скачками отправился в погоню, но рогач в одно мгновение скрылся за гребнем горы, оставив своего преследователя далеко позади.

Каркаджу не уселся в досаде на снег и не стал упрекать себя в нерасторопности — обнюхав след оленя, он неровной, но спокойной рысцой заспешил вслед за ним. Глазки его сверкали, как раскалённые угли. Белая полоска на его хребте равномерно приподнималась и опускалась, стальные мускулы ног несли его вперёд. Пробежав с километр вверх по гребню горы, он снова настиг оленя, скрывшегося в осиннике. С бешеным рычанием Каркаджу бросился на него.

Рогач снова помчался. Перемахивая через высоченные сугробы, он задевал за них точёными острыми копытами, вздымая тучи снега.

И снова Каркаджу всё той же странной иноходью неотступно бежал по следу. Неловкий и неуклюжий на вид, он тем не менее продвигался вперёд неутомимо и упорно. Звёзды и искрящийся снег немного рассеяли ночной мрак. На этот раз олень отбежал далеко. Он не останавливался, пока сильный ветер не стал задувать ему навстречу. Струйки резкого морозного воздуха, обжигавшие лёгкие, вынудили его остановиться. Он уже забыл, что хотел вернуться на свою укромную лужайку с обильным запасом корма. Его начал одолевать неясный страх. Пока что это был только призрак страха, но избавиться от него было уже невозможно.

Приближался рассвет, когда Каркаджу снова появился перед оленем. Он неотступно бежал по следу, не остановившись ни разу. Его нимало не беспокоило то, что олень на много километров опередил его. Он и в обычные дни, не задумываясь, отправлялся за сто километров, а эта охота была из ряда вон выходящей.

Рогач расположился на ночлег возле старой ели. Он раскидал снег и нашёл под ним мёрзлый мох, хрустящий и сочный. Он пережёвывал его и дремал, понурив голову. Сильные ноги больше не испытывали усталости. Он всё ещё был настороже, но страх перед Каркаджу прошёл, как проходит тёмное облако, заслонившее на время полную луну.

И вдруг из морозного безмолвия на него с кровожадным визгом выпрыгнул Каркаджу. Олень вскочил и кинулся вниз по склону. Растерявшись, он круто повернул и помчался назад по собственному следу. За ним, поскуливая, скачками бежал Каркаджу. Олень летел, оставив своего маленького врага барахтаться позади. Каркаджу, злобно рыча, следовал за ним. Он снова бежал вприпрыжку, упорно и спокойно. Иногда ему перегораживали путь сугробы, но он пробивался через них и неуклонно двигался вперёд, как мрачное, тёмное привидение.

Олень бежал вниз по склону, закинув назад рога, с раздувающимися ноздрями. Страх завладел им, он гнал его вперёд. Олень начал понимать, что ему не скрыться от злого духа, по пятам преследующего его. Серый рассвет застал его далеко за пределами Юнавипа. Он с трудом переводил дыхание и, перепрыгивая через сугробы, обязательно задевал за верхушку передними ногами. Два раза он спотыкался и каждый раз, вскочив, испуганно оглядывался. Он ничего не видел, но тёмный призрак, настойчиво ковылявший вслед за ним, неотступно находился перед его мысленным взором. Наконец, изнемогая от усталости, он опустился на снег.

Он всё ещё отдыхал, когда взошло солнце. Холодные лучи не грели. Олень поднялся на негнущихся ногах и, взяв в рот снега, пожевал его. Потом осмотрелся. Преследователя нигде не было видно. Олень медленно закинул голову и стал пробираться к ивняку, росшему вдоль берега горного ручья. Разбив копытами снег, он добрался до сытного завтрака. Он обдирал кору с молодых ив и с наслаждением перемалывал её зубами. Он ел с аппетитом, но то и дело насторожённо посматривал назад.

Каркаджу взобрался на гребень горы, откуда был виден весь Юнавип. Он задержался всего лишь на одну секунду, чтобы окинуть взглядом ослепительно белый пейзаж.

Потом он завертелся волчком и снова побежал так же размеренно и неуклюже, как бежал всю ночь. Местами дорогу совершенно замело снегом; глубокие следы почти сровнялись. Но это ничуть не беспокоило Каркаджу. Пума сочла бы, что след остыл и не представляет больше никакого интереса, но Каркаджу знал, что охота продолжается и что намеченная жертва от него не уйдёт.

Испуганный кролик, укрывшийся под кустом шиповника, выскочил оттуда в облаке снежной пыли и сразу же провалился в олений след. Каркаджу чуть не угодил туда же. В ярости он зарычал на кролика, толкнул его и прыгнул дальше, оставив беднягу полуживого от страха и недоумевающего, как это случилось, что он избежал клыков кровожадного убийцы. Каркаджу не нужна была всякая мелочь — он охотился на красного зверя.

Теперь он бежал по голой местности вдоль русла речки. Маленькие глазки по-прежнему горели красным огнём. Он не испытывал усталости. Он не торопился. Он настойчиво продвигался вперёд.

Взошло солнце, ярко осветив всё вокруг негреющими лучами, и голубой туман, как занавес, задёрнул вершины гор. Температура поднялась с минус сорока до минус двадцати пяти, и, когда он снова добрался до леса, осины уже перестали потрескивать.

К ивняку, покрывавшему берег горного ручья, Каркаджу вышел около полудня. Сытый олень дремал, опустившись на снег. Каркаджу с бешенством бросился на него. Он ничуть не устал. Наоборот, его силы, его злость, казалось, удвоились. Олень в последний момент увернулся от выставленных вперёд когтей и разящих клыков и прыгнул в самую гущу деревьев. На этот раз он понёсся вниз по горе, не разбирая дороги, не думая о том, куда бежит. Отталкиваясь от земли сильными задними ногами, он перелетал через высоченные сугробы. Он обезумел от страха. Ноздри его со свистом втягивали воздух.

Каркаджу спокойно следовал за ним. Он и не пытался догнать оленя — это было бы бессмысленно, — но, раз найдя след, всё той же ровной, размеренной рысцой отправлялся в погоню. Сильные, хоть и короткие ноги несли его вперёд с удивительной быстротой.

Олень мчался, пока высокая стена гранита не преградила ему путь и не заставила повернуть обратно. Он описал широкий круг — беда только, что бежать с прежней скоростью он уже не мог. Несмотря на то что он два раза отдыхал и был сыт, силы начали оставлять его. От страха он уже ничего не соображал, непрерывно мотал головой и храпел, ожидая нападения. Круг, который он описал, был широк, тем не менее он привёл его назад к гребню горы, высящейся над Юнавипом. Здесь он остановился, но прилечь на снег не посмел. Вместо этого он пошёл шагом.

Теперь Каркаджу уже присматривался к следу. Он нетерпеливо поскуливал и ускорял шаг. Задолго до захода солнца он снова настиг оленя. На этот раз рогач не успел отдохнуть. Всё это время он брёл, бесцельно петляя; около получаса постоял возле какой-то ели, вглядываясь в собственный след, затем обошёл вокруг осинника и углубился в него.

Когда хищник настиг его, он с отчаянным храпом бился рогами о старый пень. Каркаджу с яростным рычанием кинулся на оленя, но на этот раз рогач сам в бешенстве бросился на врага. Хищник отпрыгнул в сторону, однако на боку у оленя появились две кровоточащие полосы. Олень не возобновил атаки. Он помчался назад, вниз в каньон Юнавип, не видя и не соображая, куда бежит.

Каркаджу побежал за оленем, но скоро потерял его из вида. Тогда он убавил скорость и затрусил по следу, который быстро остывал.

И всё же хищник не был обескуражен. Он не признавал поражения, как не признавал страха, потому что природа одарила его силой и выносливостью, в десять раз превышающими силу и выносливость, которые полагались ему по весу.

Спустившись в Юнавип, олень снова стал делать круги, но теперь уже не такие большие. Он кружил с дикими глазами, низко опустив голову и непрерывно храпел. Его преследовал чёрный призрак, неуклюжий, медлительный призрак, который тонул и барахтался в сугробах и чуть что не ковылял по незащищённым от ветра пространствам. Олень совершенно обезумел от страха, он больше ничего не соображал. Он зря тратил силы и рассудок. У него было достаточно времени для того, чтобы полежать и набраться сил, но он не смел этого себе позволить.

Когда при свете первых звёзд Каркаджу настиг его, было ясно, что молодой олень окончательно выдохся и что охота подходит к концу. Он ускорил шаг. Рогач спотыкался и прыгал из последних сил. Наконец, запнувшись об ёлочку, он рухнул прямо в снег, и тут Каркаджу, как чёрная фурия, кинулся на него. Хищник вцепился в шею оленя и с бешенством вонзил в неё клыки. Это не был поединок равных. Царь горных долин пал жертвой собственного страха. Он умер бесславной смертью загнанного зверя.

Хищник пресытился мясом. Он ел отборные кусочки, а потом улёгся спать возле туши. Когда холодное утреннее солнце разбудило его, он протёр подслеповатые глаза и снова сел пировать. Трое суток он ел и спал, ел и спал, забыв о том, что поклялся отомстить Гранитному Утёсу и уничтожить его кунью тропу.

На четвёртый день он засыпал снегом обильные остатки своей добычи, предварительно запачкав их мускусом. Потом запачкал и снег над тушей, оставляя повсюду отвратительный запах. Покончив с этим, он направился в Юнавип. Его призывали кунья тропа и месть. Он знал, что не вернётся к своей добыче, не найдёт её даже в случае крайней нужды, и всё же пометил остатки, чтобы каждый зверь понял, что это добыча властелина. Теперь разве что лисицы осмелятся раскопать её и, если будут очень уж голодны, прикончат мясо, не обращая внимания на мускус; другие же хищники ни за что не притронутся к ней.

Звёзды снова сияли в небе, когда Каркаджу, исполненный желания мстить и разрушать, устремился вниз по каньону. Он переел и чувствовал тяжесть в желудке, так что двигался медленно. По пути он осматривал заячьи норы, которые вели к лабиринтам под снегом, покрывавшим густые заросли кустарника. Если ему случалось наткнуться на зайца, хищник довольствовался тем, что пугал трусишку. В погоню он не пускался.

Первая ловушка, на которую наткнулся Каркаджу, не была похожа ни на одну из виденных им ранее. На трухлявом бревне лежал освежёванный заяц. Без всякого сомнения это была приманка. Над ней торчало коротенькое и широкое дуло ружья, пристроенное в ветвях кустарника. По обе стороны бревна подымались естественные заграждения: с одной — ствол огромной ели, с другой — отвесная песчаная скала. К приманке можно было приблизиться только спереди — разве что голодный посетитель решил бы продраться через частый кустарник сзади. От приманки назад к кустам тянулась верёвка.

Каркаджу внимательно осмотрел ловушку. Она не внушала опасений. Опасность безусловно представляла стальная трубка, высовывавшаяся из кустов, но он мог сорвать приманку, не подходя к этой трубке ближе чем на метр. Похоже было, что охотник просчитался, поместив капкан так далеко сзади.

Хищник не знал, что позади свинцовых пуль был набит двойной заряд пороха и что верёвка вела к спусковому крючку. Эта ловушка говорила о твёрдом намерении Гранитного Утёса покончить со своим мучителем. К огнестрельной западне он прибегал только в тех случаях, когда бывал доведён до отчаяния.

Западня была сделана уже несколько дней тому назад. Иней и тонкий слой снега припорошили и приманку и дуло ружья. Каркаджу не мог решить, что же ему делать. Тут было что-то совершенно новое, он должен был проявить величайшую осторожность и смекалку. Он просидел минут десять, внимательно рассматривая новую выдумку, и наконец решил подкрасться и схватить мясо, лежавшее на бревне. Он знал, что сумеет сделать это, прежде чем спрятанная в кустах палка ударит его. Решившись, он стал осторожно продвигаться вперёд.

Еда ему была не нужна, но он твердо решил уничтожать все ловушки Гранитного Утёса. Нетерпеливо пригнувшись, он поднял сильную переднюю лапу, чтобы молниеносно сдёрнуть зайца. Смертоносное дуло ружья чёрным оком смотрело на него.