Когда через несколько дней Джильберт и Энн собрались в гости в Шарлоттаун, Энн надела новое платье, отделанное серебряным шитьем, кольцо с изумрудом, подаренное Джильбертом, и ожерелье, которое подарил Джим.
      — Ну, не красавица ли у меня жена? — с гордостью спросил папа. Джим думал про себя, что мама очень красивая, что ей идет это платье и что жемчуг просто замечательно смотрится на ее белой шее. Ему всегда нравилось, когда мама нарядно одевалась, но ему еще больше нравилось, когда она переодевалась в повседневную одежду. Все-таки в нарядном платье мама становилась немножко чужой…
      После ужина Джим по поручению Сьюзен пошел в магазин, и там-то, пока он ждал своей очереди, опасаясь, что вдруг выйдет Сисси и начнет к нему приставать, его и постигло страшное разочарование.
      Две девочки стояли перед застекленной витриной, где лежали ожерелья, браслеты и заколки.
      — Какие хорошенькие эти жемчужные бусы, — сказала Эбби Рассел.
      —  Почти как настоящие, — кивнула Леона Риз.
      И они ушли, не заметив, в какое смятение их слова повергли мальчика, сидевшего на бочонке с гвоздями. Джим долго не мог встать — у него словно отнялись ноги.
      — Что с тобой, сынок? — спросил его Картер Флэгг. — Ты как в воду опущенный.
      Джим посмотрел на хозяина магазина трагическими глазами. У него пересохло во рту.
      — Скажите, мистер Флэгг… разве эти… эти ожерелья… не настоящие?
      Мистер Флэгг засмеялся.
      — Нет, Джим, боюсь, что за пятьдесят центов ты настоящий жемчуг не купишь. Нитка настоящего жемчуга стоит несколько сотен долларов. А эти я купил на распродаже — потому и продаю их так дешево. Обычно такие бусы стоят доллар. Осталась всего одна нитка — раскупили, как горячие пирожки.
      Джим сполз с бочонка и вышел из магазина, совершенно забыв, за чем его посылала Сьюзен. Он шел домой, не разбирая дороги. Небо было темное, и чувствовалось, что того и гляди пойдет снег. Джиму очень хотелось, чтобы повалил снег и засыпал его с головой — и весь Глен тоже. На свете нет справедливости, вот и все.
      Джим был убит. И не надо смеяться над его разочарованием. Джим был бесконечно унижен. Он подарил маме жемчужное ожерелье — то есть, он думал, что оно жемчужное — а оно оказалось фальшивым. Что она скажет, что почувствует, когда узнает правду? Джиму ни на минуту не пришло в голову утаить от Энн правду. Нельзя больше «обманывать» маму. Она должна узнать, что это фальшивый жемчуг. Бедная мамочка! Она так им гордилась… он же видел гордость в ее глазах, когда она его поцеловала и поблагодарила за подарок.
      Джим незаметно проскользнул в дом сквозь боковую дверь и сразу пошел к себе в комнату, где Уолтер уже сладко спал. Но Джим не мог заснуть. Он все еще не спал, когда Энн пришла к ним в комнату посмотреть, не сбросили ли дети одеяла.
      — Джим, милый, что ж это ты до сих пор не спишь? Ты не заболел?
      — Нет, мамочка, но у меня очень болит здесь, — сказал Джим, положив руку на живот — в уверенности, что здесь у него находится сердце.
      — Что случилось, малыш?
      — Я… я… мамочка, мне надо тебе сказать… ты очень расстроишься, но я вовсе не хотел тебя обмануть… честное слово, не хотел.
      — Ну, конечно, милый. Так в чем же дело? Говори, не бойся.
      — Мамочка, этот жемчуг не настоящий… а я думал, что настоящий… честное слово, я думал, что настоящий.
      Из глаз Джима потекли слезы. Он не мог говорить.
      Может быть, Энн и хотелось улыбнуться, но она этого не сделала. В тот день Джефри набил на лбу шишку, Нэнни подвернула ногу, Ди простудилась и потеряла голос. Весь день Энн только и делала, что бинтовала, целовала и утешала. Но этобыло совсем другое дело. Здесь нужна была материнская мудрость.
      — Джим, я и не знала, что ты думаешь, будто это настоящий жемчуг. Конечно, он не настоящий. То есть в одном смысле он не настоящий, а в другом настоящей не бывает. Для меня очень дорог этот подарок, потому что в нем была и любовь, и труд, и самопожертвование. Поэтому эта нитка мне дороже самых драгоценных жемчужин, добытых со дна моря, из которых делаются украшения для королев. Мой милый мальчик, я не променяю твое ожерелье на то, которое, как писали в газетах, один миллионер подарил своей невесте и которое стоило полмиллиона долларов. Вот что значит для меня твой подарок, мой родной. Ну, как, у тебя стало легче на душе?
      Джим был в таком восторге, что даже стеснялся этого. Он считал, что только маленьким разрешается приходить в такой восторг.
      — Да, — сдержанно сказал он, — жизнь стала выносима.
      Его глаза опять сияли. Все хорошо. Мама его обнимает… маме нравится его ожерелье… а остальное неважно. Когда-нибудь он подарит ей ожерелье, которое будет стоить целый миллион, а не какие-то полмиллиона. А пока что… как хочется спать… в постели так тепло и уютно… руки мамы пахнут розами… и он больше не ненавидит Леону Риз.
      — Мамочка, тебе так идет это платье, — сонным голосом сказал Джим.
      Энн улыбнулась, поцеловала его и вспомнила дурацкую статью, которую как-то прочитала в медицинском журнале. «Никогда не целуйте сына, если не хотите, чтобы у вас возник комплекс Иокасты», — писал некий доктор В. 3. Томашевский. Она тогда посмеялась над этим утверждением и немного рассердилась. Но сейчас она чувствовала к автору статьи только жалость. Бедный! Но, конечно, В. 3. Томашевский был мужчиной. Женщина никогда бы не написала такой вздор.

      Детям Инглсайда не везло с домашними животными. Кудрявый черный щенок, которого Джильберт привез из Шарлоттауна, на следующей неделе убежал из дома, и больше его уже не видели. Говорили, что какой-то матрос перед отплытием пронес на свое судно черного щенка. Но все равно судьба песика навсегда осталась одной из неразгаданных тайн Инглсайда. Уолтер больше переживал по поводу исчезновения щенка, чем Джим, который еще не оправился от потери Джипа и решил никогда не любить другую собаку. В сарае жил кот по кличке Тигр, которого за воровские замашки никогда не пускали в дом, но с которым дети любили играть и кормили до отвала. Однажды его вдруг нашли мертвым. Ему устроили пышные похороны в Лощине. И наконец кролик Бан, которого Джим за двадцать пять центов купил у Джо Рассела, заболел и издох. Может быть, его смерть ускорила доза патентованного лекарства, которую в него влил Джим, а может быть, и нет. Джим сделал это по совету Джо, который хорошо понимал в кроликах. И все-таки у Джима было ощущение, как будто он своими руками убил Бана.
      — Проклятие, что ли, лежит на Инглсайде? — мрачно сказал он, после того как Бана похоронили рядом с Тигром. Уолтер написал для него эпитафию, и все четверо старших детей неделю ходили с траурной повязкой на руке — к ужасу Сьюзен, которая считала это святотатством. Мисс Бейкер не особенно огорчила смерть Бана, потому что кролик однажды, сбежав из клетки, обгрыз целую грядку салата. Еще меньше ей понравились две жабы, которых Уолтер принес и поселил в погребе. Вечером она выкинула одну из них, а вторую никак не могла найти. Уолтер так о ней беспокоился, что не мог заснуть.
      «Может, это были муж и жена, — думал он. — Может, они очень страдают от того, что их разлучили. Сьюзен выкинула ту, что поменьше. Наверное, это жена. Представляю, как ей страшно одной в нашем большом дворе. Она как вдова, которую некому защитить».
      Уолтер не смог вытерпеть мыслей о трагедии жабы-вдовы, встал с постели и пошел в погреб искать ее мужа. Жабу он не нашел, зато свалил груду старых кастрюль, устроив при этом такой тарарам, который разбудил бы и мертвых. Но проснулась одна Сьюзен и спустилась в погреб со свечой.
      — Что ты здесь делаешь, Уолтер?
      — Сьюзен, я должен найти вторую жабу, — с отчаянием в голосе сказал Уолтер. — Ну, подумай, каково бы тебе было без мужа — если бы у тебя был муж.
      — Что за чушь ты несешь? — изумленно спросила мисс Бейкер.
      В эту минуту жаба-муж, видимо решив, что раз на сцене появилась Сьюзен, его песенка спета, выпрыгнул на открытое место из-за банок с соленьями. Уолтер бросился на него и выставил за окно, где, будем надеяться, он счастливо воссоединился со своей супругой.
      — А зачем ты принес жаб в погреб? — сурово спросила Сьюзен. — Что им здесь есть?
      — Я собирался ловить для них насекомых, — ответил Уолтер. — Я хотел их изучать.
      — Ну, просто управы на них нет! — простонала Сьюзен, следуя за сердитым Уолтером вверх по лестнице.
      С малиновкой детям повезло больше. Они нашли птенца у себя на крыльце после страшной ночной грозы. У него была серая спинка, пестренькая грудка и глаза, как бусинки, и он с самого начала полностью доверился обитателям Инглсайда. Даже Шримп ни разу не пытался цапнуть птенца, даже когда Робин, как назвали малиновку, нахально угощался из его блюдца. Сначала дети кормили Робина червяками, и он поедал их в таком количестве, что Джефри приходилось с утра до вечера копать их в саду. Мальчик складывал червяков в консервные банки, которые стояли по всему дому, вызывая негодование брезгливой Сьюзен. Но она согласилась бы стерпеть и не такое во имя Робина, который бесстрашно садился ей на вытянутый палец и щебетал прямо в лицо. Мисс Бейкер очень привязалась к Робину и даже сочла нужным упомянуть в письме к Ребекке Дью, что его грудка стала розоветь.
      «Только, пожалуйста, не подумайте, дорогая мисс Дью, — писала она, — что я тронулась умом, привязавшись к какой-то птице. Но сердце ведь не камень. Наш Робин не живет в клетке, как канарейка — этого я не смогла бы выносить, дорогая мисс Дью, — но летает на свободе по дому и саду и спит на ветке дерева, где Уолтер устроил себе помост и учит там уроки. Однажды дети взяли его с собой в Лощину, и он от них улетел, но к вечеру вернулся — к большой радости детей и, по совести говоря, моей тоже».
      Лощина, между прочим, получила новое имя. Уолтер давно уже подумывал, что такое замечательное место заслуживает более романтического названия. Однажды дождливым днем они играли на чердаке, и под вечер сквозь облака прорвалось солнце, озарив своими лучами Глен и его окрестности.
      — Ой, посмотлите, какая ладуга, — пролепетала Рилла.
      Такой потрясающей радуги дети еще никогда не видели. Одним концом она упиралась в шпиль пресвитерианской церкви, а другой спускался в заросший тростником пруд в дальнем краю Лощины. Уолтер тут же переименовал Лощину в Долину Радуги. Долина Радуги была любимым местом игр для детей Инглсайда. Здесь все время дули игривые ветерки, и с утра до вечера звенели птичьи трели. Повсюду светились стволы берез, и Уолтер воображал, что из одной из них, которую он назвал Белой Дамой, по ночам выходит маленькая дриада и разговаривает с ними. Ель и клен, растущие так близко, что их ветви сплелись, Уолтер назвал «Влюбленной Парой» и повесил на них маленькие колокольчики, которые нежно звенели под порывами ветра. Дети построили через ручей каменный переход, который охранял дракон. В зарослях прятался Робин Гуд со своими отважными разбойниками; в ручье жили три водяных; старый заброшенный дом, стоявший рядом с поросшей травой плотиной и окруженный одичавшим садом, прекрасно выполнял роль осажденного замка. Нож для разделки мяса не раз оказывался в роли всепобеждающего меча Крестоносцев. А когда у Сьюзен пропадала крышка от сковородки, она знала, что та превратилась в щит отважного рыцаря в доспехах и с плюмажем на голове. Дети играли и в пиратов, чтобы угодить Джиму, который в свои десять лет почувствовал вкус к кровопролитию. Но Уолтер наотрез отказывался играть роль пленного капитана корабля, которого вздергивают на рее, что Джим считал самой интересной частью игры. Иногда Джим даже сомневался, достаточно ли у Уолтера доблести, чтобы быть пиратом, но он подавлял сомнения и не раз давал решительный — и болезненный — отпор мальчишкам в школе, которые дразнили Уолтера «слюнтяем»… вернее, пробовали дразнить, пока не поняли, что в этом случае придется иметь дело с Джимом Блайтом, который очень уж лихо орудует кулаками.
      Теперь Джиму иногда разрешали ходить на мыс покупать рыбу. Он обожал выполнять это поручение, потому что оно давало ему возможность заходить к капитану Малаки Расселу и слушать истории капитана Малаки и его приятелей, которые когда-то были отважными молодыми капитанами. Чего только с ними не случалось! Оливер Риз, которого подозревали, что в молодости он был пиратом, однажды попал в плен к каннибалам… Сэм Эллиотт был в Сан-Франциско во время знаменитого землетрясения… «Храбрый Билл» — Уильям Макдугалл — сражался не на жизнь, а на смерть с акулой… Энди Бейхер однажды попал в смерч. Но Джиму больше всех нравился седоусый капитан Малаки. Уже в семнадцать лет он командовал бригантиной, на которой возил лес в Буэнос-Айрес. На каждой щеке у него было вытатуировано по якорю. Кроме того, у него были замечательные часы, которые заводились ключиком. Когда капитан Малаки был в хорошем настроении, он разрешал Джиму завести часы, а когда он был в очень хорошем настроении, то брал Джима с собой ловить рыбу или копать мидий во время отлива. А когда он был в распрекрасном настроении, то показывал Джиму изготовленные им модели кораблей. Джим был от них в восторге. Среди них было судно викингов с полосатым квадратным парусом и жутким драконом на носу… каравелла Колумба… «Мейфлауэр», «Летучий голландец» и бесконечное количество прекрасных бригантин, шхун, барков и клипперов.
      — Научите меня вырезать такие корабли, капитан Малаки, — однажды попросил Джим.
      Капитан Малаки покачал головой и задумчиво сплюнул.
      — Этому научить нельзя, сынок. Для этого надо поплавать лет тридцать — сорок. Вот тогда ты научишься понимать корабли — и любить их. Корабли, сынок, похожи на женщин… их надо понимать и любить, а иначе они не откроют тебе своих секретов. Иной раз кажется, что знаешь судно от носа до кормы и от палубы до трюма, а оно все равно не открывает тебе своей души. Я плавал на одном судне, которое так и не далось мне в руки, хоть я и брался вырезать его модель сотни раз. Ох и упрямая была посудина! Я знал похожую на него женщину… впрочем, ладно. У меня готов корабль, который я хочу поместить в бутылку, и я тебе покажу, сынок, как это делается.
      Так Джим ничего больше об этой женщине и не узнал, да не очень-то и интересовался: женщины для него пока не существовали, не считая матери и Сьюзен, которые вовсе не были женщинами, а были мамой и Сьюзен.
      Когда умер Джип, Джим решил, что он никогда не заведет другую собаку, но время удивительным образом лечит раны, и Джиму уже опять хотелось завести щенка. Щенок ведь не совсем собака.
      На стенах чуланчика на чердаке, где Джим держал сокровища, подаренные ему капитаном Малаки, появились вырезанные из журналов изображения бесчисленных собак: величественный мастифф, мордастый бульдог, такса, у которой такой вид, будто кто-то взял собаку за задние и передние ноги и растянул, как резинку, остриженный подо льва пудель с шариком на хвосте, фокстерьер, борзая — интересно, думал Джим, борзых вообще когда-нибудь кормят? — шпиц, далматин, спаниель с добрыми глазами. Все это были породистые собаки, и всем чего-то не хватало, а чего — Джим и сам не знал.
      А потом в местной газете он прочел объявление: «Продается собака. Обращаться к Родди на ферму Крофордов». И все. Джим сам не смог бы объяснить, почему это объявление застряло у него в голове и почему он почувствовал печаль в самой его лаконичности. От Крэга Рассела он узнал, кто такой Родди Крофорд:
      — У него месяц назад умер отец, и его берет к себе тетка из Шарлоттауна. А мать у него умерла уже очень давно. Ферму купил Джейк Миллисон, но он собирается снести дом. Наверное, тетка не разрешает Родди взять с собой собаку. Ничего в этой собаке нет особенного, но Родди в ней души не чает.
      — А сколько он за нее, интересно, хочет? У меня есть только один доллар.
      — По-моему, он больше всего хочет, чтобы у собаки был хороший хозяин, — сказал Крэг. — А потом, разве твой отец не даст на нее денег?
      — Даст, но я хочу купить собаку на свои деньги, — ответил Джим. — Тогда это будет моя собственная собака.
      Крэг пожал плечами. Чудаки все-таки все эти Блайты. Какая разница, кто заплатит за собаку?
      В тот же вечер Джим с отцом поехали на ферму Крофордов. В старом полуразвалившемся доме они нашли Родди Крофорда и его собаку. Родди был бледный мальчик с прямыми рыжеватыми волосами и веснушками на носу, примерно одного возраста с Джимом. У его собаки были шелковистые коричневые уши, замшевый нос и замечательные добрые карие глаза. Как только Джим увидел этого прелестного пса с белой полоской на носу, он решил, что это — то, что ему нужно.
      — Ты хочешь продать собаку? — спросил он Родди.
      —  Я не хочуего продавать, — тоскливо сказал Родди, — но Джейк велит мне его продать, а не то грозится его утопить. Он говорит, что тетя Винни не потерпит собаки в доме.
      — А сколько ты за него хочешь? — спросил Джим, опасаясь, что Родди запросит очень много.
      Родди сглотнул и протянул собаку Джиму.
      — Бери даром. Не хочу я за него денег. Никакие деньги не заменят мне Бруно. Только обращайся с ним хорошо…
      — Конечно, я буду с ним хорошо обращаться, — радостно пообещал Джим. — Но все-таки возьми мой доллар. Если не возьмешь, я не буду чувствовать, что это моя собака.
      Он сунул доллар в руку Родди, взял на руки Бруно и прижал его к груди. Собака оглядывалась на своего хозяина. Джиму не было видно его глаз, но он видел глаза Родди.
      — Ну, если уж ты никак не можешь с ним расстаться…
      — Не могу, но меня заставляют, — резко бросил Родди. — За ним уже приходили пять человек, но я его никому из них не отдал… Джейк страшно злился, но я не мог. Они мне не понравились… А тебе я его отдам — если уж не у меня, то пусть будет у тебя. Только уезжайте побыстрей!
      Джим сел в коляску. Собака дрожала у него на руках, но не вырывалась. Всю дорогу Джим прижимал Бруно к груди.
      В ту ночь мальчик почти не спал. Ни одна собака никогда не нравилась ему так, как Бруно. Неудивительно, что Родди не хотел с ним расставаться. Но Бруно скоро забудет Родди и полюбит его, Джима. Они будут дружить. Надо напомнить маме, чтобы она заказала у мясника костей.
      Наконец Джим уснул. А маленький песик, который лежал под кроватью, положив голову на вытянутые вперед лапы, может быть, тоже спал. А может быть, и нет.

      Робин перестал питаться исключительно червями и научился есть рис, кукурузу, салат и семена настурций. Он сильно вырос — во всей округе знали «здоровенную малиновку» из Инглсайда — и его грудка была теперь ярко-красного цвета. Он обожал сидеть на плече мисс Бейкер и смотреть, как она вяжет. Когда Энн возвращалась откуда-нибудь, он летел ей навстречу и прыгал впереди нее по дорожке, как бы показывая дорогу к дому. Каждое утро Робин прилетал на подоконник Уолтера за хлебными крошками. И каждый день купался в корыте на заднем дворе, устраивая страшный скандал, если там не оказывалось воды. Доктор жаловался, что птица разбрасывает его карандаши и спички по всей библиотеке, но ни в ком не находил сочувствия. Да и сам сдался, когда Робин однажды бесстрашно сел ему на ладонь и склевал цветочное семечко. Все были очарованы малиновкой, кроме, пожалуй, Джима, который всей душой привязался к Бруно, но который постепенно постигал горький Урок… что можно купить собаку, но не ее любовь.
      Сначала Джиму это и в голову не приходило. Он ожидал, что Бруно первые дни будет тосковать по дому и Родди, но надеялся, что это скоро пройдет. Однако это почему-то не проходило. Бруно был очень послушным песиком, делал все, что ему велели, и даже Сьюзен признала, что никогда не видела более воспитанной собаки. Но в нем не было ни искры веселья. Когда Джим звал его гулять, глаза Бруно загорались, он начинал вилять хвостом и весело бежал вперед. Но немного погодя его взор тускнел, и он покорно трусил рядом с Джимом, поджав хвост. Все обращались с псом как нельзя лучше, ему доставались самые вкусные косточки, никто не возражал против того, чтобы он спал в ногах у Джима. Но Бруно оставался безразличным… далеким… чужим. Проснувшись ночью, Джим садился в постели и трепал его по голове, но Бруно ни разу не лизнул его язычком в ответ и не вильнул хвостом. Пес разрешал себя гладить, но никак не реагировал на ласки.