— Вроде я на этот раз ничего не забыла, Марилла. Но вдруг он не поднимется? Что мы тогда будем делать?
— Ничего, еды и так достаточно, — хладнокровно успокоила Марилла.
Но торт получился на славу: высокий, пышный, золотистый. Радостно сияя, Энн украсила его красным желе и уже представляла себе, как миссис Аллан просит еще один кусочек.
— Марилла, ты ведь достанешь наш лучший сервиз, да? — спросила она. — А можно, я поставлю на стол букеты из роз и папоротников?
— Глупости все это, — пренебрежительно буркнула Марилла. — Главное — угощенье, а не всякие там цветочки.
— А у миссис Барри были на столе цветы, — вкрадчиво сказала Энн, — и пастор сделал ей комплимент. Сказал, что ее стол вдвойне радует глаз.
— Ну ладно, делай по-своему, — согласилась Марилла, которая не собиралась отдавать пальму первенства миссис Барри и вообще кому бы то ни было. — Только смотри, чтобы осталось место и для блюд, и для чашек.
Энн поставила себе задачу так украсить стол, чтобы напрочь затмить миссис Барри. В саду хватало роз и папоротников, а уж вкуса Энн было не занимать. В результате стол являл собой такое прелестное зрелище, что мистер и миссис Аллан ахнули от восхищения.
— Это Энн придумала, — признала Марилла. Миссис Аллан одобрительно улыбнулась девочке, и та вся расцвела от счастья.
Мэтью тоже вышел к гостям. Каким чудом его удалось выманить к столу, знала только Энн. Марилла совсем было махнула на него рукой — его просто бросало в дрожь при мысли о встрече с незнакомыми людьми. Но Энн сумела его уломать, и теперь он сидел за столом в своем выходном костюме и вполне членораздельно разговаривал с пастором. К миссис Аллан он не посмел обратиться ни с единым словом, но таких подвигов от него никто и не ожидал.
Все шло прекрасно, пока Марилла не предложила гостям отведать слоеный торт. Миссис Аллан к тому времени съела столько вкусного, что отказалась было от нового лакомства, но Марилла, увидев, как померкло личико Энн, сказала:
— Пожалуйста, миссис Аллан, возьмите кусочек! Энн специально испекла его для вас.
— Тогда придется попробовать, — засмеялась миссис Аллан и положила себе на тарелку довольно большой кусок торта. Марилла также взяла два куска — себе и пастору.
Миссис Аллан откусила немного торта, и на лице у нее появилось какое-то странное выражение. Однако она ничего не сказала и продолжала жевать. Заметив это, Марилла поспешно откусила от своего куска.
— Энн! — вскричала она. — Что ты положила в этот торт?
— Я все клала по рецепту, — с ужасом пролепетала Энн. — А что, невкусно?
— Невкусно! Омерзительно! Миссис Аллан, не заставляйте себя его есть. Какие ты клала специи?!
— Ваниль, — ответила Энн. Она уже попробовала торт и покрылась красными пятнами от стыда и огорчения. — Только ваниль. Наверное, мука была плохая. Мне с самого начала казалось…
— При чем здесь мука! Пойди принеси мне бутылку, из которой ты брала ваниль.
Энн побежала в кладовку и вернулась с бутылью, в которой была коричневая жидкость и надпись на этикетке: «Ваниль».
Марилла взяла бутылку, вынула пробку и понюхала содержимое.
— Боже правый! Ты влила в торт болеутолитель. На прошлой неделе я нечаянно отбила горлышко от бутылки с болеутолителем и перелила его в пустую бутылку из-под ванили. Тут, конечно, есть и моя вина — надо было тебя предупредить, — но неужели ты не почувствовала, что это пахнет совсем не ванилью?
Энн расплакалась.
— У меня такой насморк — я почти не различаю запахов!
С этими словами она выскочила из-за стола и бросилась к себе наверх, где упала ничком на кровать и безутешно разрыдалась.
Через минуту-другую на лестнице послышались шаги, потом кто-то вошел в комнату.
— Ой, Марилла! — рыдала Энн, не поднимая головы. — Я опозорена навеки. Мне этого никогда не забудут. Про этот торт обязательно узнают в Эвонли — ведь у нас все и про всех знают. Диана спросит, хорошо ли получился торт, и мне придется сказать ей правду. Надо мной будет смеяться Джил… Все мальчишки умрут от смеха. Марилла, если у тебя есть сердце, не заставляй меня мыть сейчас посуду. Я ее помою, когда уйдут, гости. Я просто не в силах взглянуть миссис Аллан в лицо. Может быть, она думает, что я хотела ее отравить. Миссис Линд рассказывала, как одна сирота пыталась отравить свою приемную мать. Но ведь болеутолитель не ядовит. Его же принимают внутрь — хотя и не с тортом. Пожалуйста, Марилла, скажи это миссис Аллан!
— А ты лучше встань с постели и скажи ей это сама, — раздался веселый голос.
Энн действительно вскочила с постели и увидела перед собой улыбающуюся миссис Аллан.
— Девочка моя, не надо так плакать, — утешала она, увидев горестную физиономию Энн. — Ну, произошла смешная ошибка — кто угодно может ошибиться.
— Нет, такое случается только со мной, — печально заключила Энн. — А я так старалась, миссис Аллан.
— Я знаю, милочка. Уверяю тебя, я ценю твои старания не меньше, чем если бы торт получился такой, как тебе хотелось, и, пожалуйста, перестань плакать. Лучше покажи мне свой сад. Мисс Кутберт говорит, что у тебя есть своя клумба. Я очень люблю цветы, и мне хочется ее увидеть.
Энн дала себя уговорить и сошла вниз с миссис Аллан, думая о том, что с родственной душой не страшны никакие бедствия. Больше о торте не было сказано ни слова. Когда гости стали прощаться, Энн вдруг поняла, что очень хорошо провела вечер — несмотря на полный провал с тортом. И все-таки, когда они с Мариллой остались вдвоем, она со вздохом сказала:
— Как хорошо, что завтра наступит новый день, в котором я еще не наделала ошибок.
— Не сомневаюсь, что ты и завтра что-нибудь натворишь, — улыбнулась Марилла. — Уж в этом-то с тобой никто не сравнится.
— Это верно, — согласилась Энн, — но ты должна признать, Марилла, что однажды сделанных ошибок я уже не повторяю. Это все-таки хоть какое-то утешение.
— Невелико утешение, когда ты вечно делаешь новые.
— Ну как же, Марилла! Должен же быть предел. Когда-нибудь я дойду до этого предела, и с ошибками будет покончено. Нет, это все-таки утешает.
— Ладно, поди отдай торт свиньям, — предложила Марилла. — Человек это съесть не в состоянии. Даже Джерри от него откажется.
Глава двадцать первая
ЭНН ПРИГЛАШЕНА НА ЧАЙ
— Ну, что еще приключилось? — спросила Марилла, когда в дом с сияющим видом влетела Энн, которую она посылала на почту. — Нашла еще одну родственную душу?
— Нет, Марилла, но я приглашена на чай. На почте мне дали письмо от миссис Аллан. Посмотри: мисс Энн Ширли, Грингейбл. В первый раз в жизни меня назвали «мисс». Ой, Марилла, у меня прямо сердце замирает! Я буду беречь это письмо всю жизнь как самую драгоценную реликвию.
— Миссис Аллан говорила, что собирается позвать к себе на чай по очереди всех своих учеников из воскресной школы, — охладила Марилла пыл девочки. — Так что нечего впадать в такой экстаз. Тебе надо научиться спокойнее смотреть на вещи, Энн.
Но для того чтобы спокойно смотреть на вещи, Энн нужно было стать другим человеком. Такой уж она родилась: воспринимала все радости и горести жизни с утроенной силой. В тот вечер она легла спать в глубочайшем унынии, так как Мэтью сказал, что ветер задул с северо-востока и завтра наверняка пойдет дождь. Шорох тополиных листьев напоминал ей звук дождевых капель, а глухой отдаленный шум прибоя, который она обычно слушала с удовольствием, наслаждаясь его странным настойчивым ритмом, сейчас, несомненно, предсказывал непогоду — а ей так хотелось, чтобы назавтра был ясный солнечный день. Энн никак не могла уснуть, и ей казалось, что ночь тянется бесконечно.
Но все имеет конец, даже ночь перед торжественным Днем, когда тебя пригласили на чай в дом пастора. Несмотря на прогнозы Мэтью, утро было ясное, и уныние Энн сменилось ликованием.
— Ой, Марилла! — восклицала она, моя посуду после завтрака. — Я так счастлива и одновременно боюсь, вдруг я не сумею вести себя как подобает? Я как-то не уверена, что знаю все до одного правила этикета. Вдруг я сделаю какую-нибудь глупость или забуду сделать то, что положено! Как ты думаешь, это прилично — попросить еще кусочек, если что-нибудь из угощений тебе очень понравится?
— Твоя беда, Энн, — это то, что ты слишком много думаешь о себе. Ты должна думать о миссис Аллан и о том, чтобы сделать ей приятное, — напутствовала ее Марилла, которой впервые в жизни удалось дать Энн очень полезный и четко сформулированный совет. Девочка это сразу поняла.
Видимо, Энн удалось избежать серьезных нарушений этикета, потому что она вернулась домой под вечер, прямо-таки паря по воздуху. Сидя на большой приступке из песчаника, которая лежала под дверью кухне, и положив свою усталую рыжеволосую головку на колени Мариллы, она повествовала о своем визите:
— О, Марилла, я замечательно провела время. Я чувствую, что жила не зря, и сохраню это чувство на всю жизнь, даже если меня никогда больше не пригласят на чай в дом пастора. Миссис Аллан сама открыла мне дверь. На ней было прелестное розовое кисейное платье с оборками и рукавами до локтя, и вид у нее был, как у серафима. Знаешь, Марилла, мне тоже захотелось стать женой пастора, — конечно, когда я вырасту. Пастор ведь не будет возражать против моих рыжих волос — его мысли направлены к Богу, а такие мирские пустяки его просто не могут волновать. Но, с другой стороны, жена пастора тоже должна обладать всеми добродетелями, а это мне, боюсь, не удастся, так что лучше и не думать. Некоторым людям ничего не стоит быть добродетельными, а у других это ну никак не получается. Я как раз одна из них. Как я ни стараюсь быть хорошей девочкой и все делать правильно, все равно у меня это не получается так хорошо, как у тех, которые добродетельны от природы. Это то же самое, что геометрия. Но все-таки, Марилла, неужели мои старания мне совсем не зачтутся? Я ужасно люблю миссис Аллан. Знаешь, есть такие люди, как Мэтью или миссис Аллан, которых начинаешь любить с первой встречи, безо всякого усилия. А других, как, например, миссис Линд, приходится заставлять себя любить. Все время напоминаешь себе, как много хорошего они делают и как много дают полезных советов. К чаю позвали еще одну девочку из воскресной школы в Белых Песках. Ее зовут Лоретта Брэдли. Неплохая девочка, хоть и не родственная душа. Стол накрыли для нас роскошный, и я, кажется, не нарушила правила этикета. После чая миссис Аллан играла на пианино, а Лоретта пела. Миссис Аллан попросила меня спеть тоже и сказала, что у меня хороший голос и мне надо петь в хоре. Как же я обрадовалась! Я давно мечтала петь в хоре, как Диана, но боялась, что никогда не заслужу такой чести. Лоретта рано ушла домой, и после ее ухода мы разговаривали с миссис Аллан по душам. Я ей все-все про себя рассказала — и про миссис Томас, и про близнецов, и как я приехала в Грингейбл, и даже про то, как трудно мне дается геометрия. Поверишь, Марилла, миссис Аллан сказала, что она тоже ничего не понимала в геометрии, когда училась в школе? Это меня очень ободрило. Перед самым моим уходом к ним пришла миссис Линд и принесла новость: в школе будет новая учительница — женщина, а не мужчина. Ее зовут мисс Мюриель Стэси. Правда, красивое имя? Не знаю, как я дотерплю до первого сентября, мне так хочется поскорей увидеть нашу новую учительницу.
Глава двадцать вторая
НЕПРИЯТНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕЛА ЧЕСТИ
Но Энн не увидела новую учительницу через две недели. Со времени торта, сдобренного болеутолителем, прошло уже около месяца, и Марилла ожидала, что Энн скоро попадет в новую историю. Причем серьезную — мелкие уже раза два случались: например, она вылила кувшин снятого молока не в ведро, где готовилась пища для поросят, а в корзинку с мотками шерсти, а в другой раз так замечталась, что шагнула мимо мостика прямо в ручей. Но подобные происшествия Марилла уже и не считала серьезными.
Через неделю после того, как Энн была приглашена на чай в дом пастора, Диана решила позвать к себе в гости девочек из класса.
Все шло очень хорошо до тех пор, пока, напившись чаю, они не оказались в саду и, несколько поустав от игр, созрели для какой-нибудь увлекательной проказы. На сей раз им вздумалось поиграть в «подначку».
В то лето самым модным развлечением среди школьников Эвонли считалась игра в «подначку». Сначала она охватила мальчиков, а потом перекинулась и на девочек. Трудно перечислить, сколько глупостей совершалось в то лето в Эвонли потому лишь, что кто-то сказал: «Слабо!»
Для начала Керри Слоун «подначила» Руби Джиллис залезть на иву, что росла у крыльца. Руби Джиллис до смерти боялась толстых зеленых гусениц, а их на иве было полно, и еще больше боялась гнева матери, если вдруг разорвет свое новое муслиновое платье; тем не менее она резво вскарабкалась до указанного уровня и тем посрамила вышеупомянутую Керри Слоун.
После этого Джози Пайн сказала, что Джейн Эндрюс «слабо» пропрыгать на левой ноге вдоль забора, ни разу не остановившись и не ступив на правую ногу. Джейн Эндрюс бодро запрыгала вдоль забора, но у третьего угла сдалась и признала себя побежденной.
Джози торжествовала с противно-самодовольным видом. Надо было срочно утереть ей нос. Тогда Энн Ширли предложила ей пройти по верху забора с восточной стороны сада. Пройти по верху забора было делом нелегким и требовало больше ловкости и чувства равновесия, чем может показаться человеку, который сам никогда не пробовал этого делать. Но если Джози Пайн и не обладала качествами, которые завоевывают друзей, она в совершенстве владела искусством хождения по заборам. Джози прошлась по забору с таким небрежным видом, словно из-за такого пустяка и подначивать не стоило. Спустившись вниз, она торжествующе улыбнулась и бросила на Энн вызывающий взгляд. Энн дернула головой.
— Подумаешь, какой подвиг — пройтись по низенькому заборишку, — хмыкнула она. — Я вот знала девочку в Мэрисвилле, которая могла пройти по коньку крыши.
— Врешь, — отрезала Джози. — Я не верю, чтобы кто-нибудь мог пройти по коньку крыши. Тебе во всяком случае «слабо»!
— Не «слабо»! — вспыхнула Энн.
— Ну пройди! — вызывающе крикнула Джози. — Попробуй залезть на крышу и пройти по коньку хотя бы кухонной пристройки.
Энн побледнела, но отступать было нельзя. Она пошла к дому. У стены стояла высокая лестница. Все девочки громко ахнули. Не то от испуга, не то от восхищения.
— Энн, не делай этого, — умоляла ее Диана. — Ты упадешь и расшибешься до смерти. Не обращай внимания на Джози. Как у нее хватило совести подначивать на такое опасное дело!
— Я должна! — торжественно возразила Энн. — Это — дело чести. Или пройду по коньку — или погибну. — Если я умру, то завещаю тебе свое колечко с жемчужиной.
Энн полезла по лестнице. Девочки смотрели на нее не Дыша. Добравшись до конька, она встала на ноги, раскинула руки, чтобы лучше сохранять равновесие, и сделала шаг, потом другой. У нее кружилась голова. Она была так высоко над землей, а воображение, оказывается, нисколько не помогает при ходьбе по коньку крыши. Однако Энн сумела сделать несколько шагов — и тут произошла катастрофа. Она пошатнулась, потеряла равновесие, взмахнула руками и упала. Прокатившись по покатой крыше, она рухнула на землю, оборвав при падении перепутанные плети дикого винограда, увивавшего стену кухни. Все это произошло даже раньше, чем перепуганные зрители успели разразиться истошным визгом.
Если бы Энн упала с крыши на ту сторону, где она карабкалась по лестнице, Диана, возможно, тут же унаследовала бы колечко с жемчужиной. К счастью, она упала с другой стороны, где крыша шла почти полого над крыльцом и ее край находился совсем невысоко над землей. Тем не менее, когда Диана и другие девочки обежали вокруг дома — все, кроме Руби Джиллис, с которой случилась истерика и которая не в силах была сдвинуться с места, — они увидели, что Энн лежит на земле среди оборванного плюща дикого винограда, бледная как полотно и без признаков жизни.
— Энн, ты умерла?! — дико закричала Диана, бросаясь на землю рядом с подругой. — Энн, дорогая Энн, скажи мне хоть одно слово, чтобы я знала, что ты жива!
К огромному облегчению всех девочек, включая Джози Пайн, которая, несмотря на отсутствие воображения, живо представила себе, как ей придется прожить всю жизнь с клеймом виновницы преждевременной трагической гибели Энн Ширли, Энн села, обвела девочек отсутствующим взглядом и нерешительно проговорила:
— Я жива, Диана, просто я, кажется, потеряла сознание.
— Где? — рыдая, спросила Керри Слоун. — В каком месте, Энн?
Прежде чем Энн успела ответить на этот малопонятный вопрос, из дома вышла миссис Барри. Увидев ее, Энн попыталась вскочить на ноги, но тут же упала с криком боли.
— Что случилось? Ты что-нибудь повредила? — спросила миссис Барри.
— Щиколотку, — морщась от боли, проговорила Энн. — Диана, пожалуйста, разыщи своего папу и попроси, чтобы он отнес меня домой. Пешком я ни за что не дойду. А на одной ноге так далеко не допрыгаешь — ведь Джейн даже вдоль забора не смогла пропрыгать.
Марилла собирала в саду летние яблоки, когда на деревянном мостике появился мистер Барри и стал подниматься по дорожке к Грингейблу. Рядом с ним шла миссис Барри, а позади тащилась целая процессия девочек. Мистер Барри нес на руках Энн, голова которой бессильно откинулась ему на плечо.
Марилла оцепенела от страха. И тут на нее сошло откровение. До этого она призналась себе, что Энн ей нравится, что она даже привязалась к девочке. Но сейчас, бросившись бежать навстречу траурной процессии, она поняла, что дороже Энн у нее нет никого на свете.
— Что с ней, мистер Барри? — задыхаясь, спросила она. Сдержанную суховатую Мариллу никто в Эвон-ли еще не видел такой бледной и потрясенной.
Энн подняла голову и сама ответила ей:
— Не пугайся, Марилла. Просто я хотела пройти по коньку крыши и свалилась вниз. По-моему, я вывихнула щиколотку. Но ведь я могла бы сломать и шею. Так что давай порадуемся, что я удачно отделалась.
— Я так и знала, что на этом вашем сборище с тобой что-нибудь случится, — проворчала Марилла, испуская вздох облегчения. — Заносите ее в дом, мистер Барри, и положите сюда на кушетку! О Господи, она потеряла сознание!
Одна из девочек сбегала на поле, где работал Мэтью, и его тут же послали за доктором. Доктор приехал быстро и обнаружил, что у Энн не вывих, а перелом лодыжки.
Когда Марилла вечером поднялась в комнату, где в постели лежала бледная и несчастная Энн, та спросила ее жалобным голосом:
— Тебе меня совсем не жалко, Марилла?
— Сама виновата, — ответила Марилла, опуская штору и зажигая лампу.
— Вот поэтому тебе и должно быть меня особенно жалко. Мне, по крайней мере, вдвойне тяжелее от мысли, что я сама во всем виновата. Если бы я могла винить кого-нибудь другого, мне было бы гораздо легче. А если бы тебя подначили пройти по коньку крыши, Марилла, разве ты не пошла бы?
— Я бы осталась внизу на земле и наплевала на все подначки.
Энн вздохнула.
— У тебя такой сильный характер, Марилла. А у меня так не получается. Я просто не вынесла бы насмешек Джози Пайн. Она бы всю жизнь мне это поминала. Тебе не кажется, что я уже достаточно наказана, Марилла? Не надо на меня еще и сердиться. Оказывается, потерять сознание не так уж романтично. А когда доктор вправлял сломанные кости, было невыносимо больно. Я теперь не смогу ходить шесть или семь недель — значит, я еще долго не увижу нашу новую учительницу. Когда я приду в школу, она уже не будет новой. И Джил… все меня обгонят по всем предметам. Как все ужасно. Но я постараюсь выжить, если только ты не будешь на меня сердиться, Марилла…
— Да я не сержусь, — вздохнула Марилла. — Такая уж ты нескладная девочка, но ты правильно говоришь — тебе же самой от этого хуже. Давай попробуй чего-нибудь съесть.
В течение последующих семи необыкновенно долгих и скучных недель Энн не раз приходилось благословлять свое воображение. Но не только мечты скрашивали ей эти дни. Почти каждый день к ней приходили девочки из школы, приносили цветы и книги, рассказывали о последних событиях школьной жизни.
— Все были ко мне ужасно добры, — довольно сказала Энн в тот памятный день, когда она наконец, хромая, прошлась по комнате. — Невелика радость — лежать в постели, но все же в этом есть и хорошая сторона, Марилла. Узнаешь, сколько у тебя друзей — даже мистер Бэлл пришел меня проведать, и оказалось, что он очень хороший человек и зря я критиковала то, как он читает молитвы. Хоть и не родственная душа, но очень милый человек. Он рассказал мне, как в детстве тоже сломал лодыжку. Так странно думать, что мистер Бэлл когда-то был мальчиком. Даже моего воображения на это не хватает. Когда я пытаюсь представить его мальчиком, я вижу его с усами и в очках — как сейчас, только маленького роста. А вот миссис Аллан мне очень легко вообразить девочкой. Миссис Аллан приходила ко мне четырнадцать раз. Правда, это большая честь, Марилла? У нее ведь столько всяких других дел. И после ее посещений остается такое хорошее настроение. Она ни разу мне не сказала, что я сама во всем виновата и что, может, это Божье наказание пойдет мне на пользу. Миссис Линд твердила мне это каждый раз, да еще таким тоном, словно не очень верит в то, что я когда-нибудь исправлюсь. Даже Джози Пайн приходила. Я была с ней очень вежлива. Мне кажется, она жалеет, что подначила меня лезть на крышу. Если бы я убилась до смерти, она прожила бы всю жизнь под тяжестью лежащей на ней страшной вины. А Диана, моя любимая подруга, приходила каждый День, чтобы скрасить мое одинокое существование. Но как же я рада, что скоро пойду в школу! Они рассказывают такие интересные вещи про новую учительницу, всем девочкам она страшно нравится. Диана говорит, что У нее чудные волнистые волосы и очень красивые глаза. Она прекрасно одевается, и буфы на ее рукавах больше, чем у кого-либо в Эвонли. Раз в две недели она устраивает уроки декламации: небольшие представления, на которых каждый читает стихотворение или участвует в диалоге. Мне тоже хочется читать стихотворение. Джози Пайн говорит, что ненавидит декламацию, но это потому, что у Джози так мало воображения. К следующей пятнице Диана, Руби Джиллис и Джейн Эндрюс готовят сценку «Утренний визит». А в те пятницы, когда у них нет декламации, миссис Стэси уводит весь класс в лес, и они изучают цветы, и папоротники, и птиц. И еще у них сейчас утром и вечером уроки физкультуры. Миссис Линд говорит, что никогда ни о чем подобном не слыхивала и что от женщины-учительницы добра не жди. А я считаю, что все это замечательно, и надеюсь, что мисс Стэси окажется родственной душой.
— Одно мне ясно, Энн, — заключила Марилла, — падение с крыши не отучило тебя трещать как сорока. Может, ногу ты и сломала, но язык у тебя остался в полном порядке.
Глава двадцать третья
ШКОЛЬНЫЙ КОНЦЕРТ
В школу Энн пошла только в октябре. Новая учительница оказалась доброй и умной, обладала волшебным даром завоевывать любовь своих учеников и помогать им развивать свои сильные стороны. С Энн у нее сразу установилось полное взаимопонимание и дружба, и девочка приносила домой восторженные рассказы о школьных делах, которые Мэтью слушал с безоговорочным одобрением, а Марилла — со здоровым скептицизмом.
— Я полюбила мисс Стэси всей душой, Марилла. У нее такие изысканные манеры и такой приятный голос. Сегодня у нас была декламация. Жаль, что вы оба не слышали, как я читала монолог из «Марии Стюарт». Я вложила в него всю душу. Руби Джиллис потом сказала мне, что у нее мурашки бегали по коже.
— А ты мне как-нибудь прочитай его в сарае, — предложил Мэтью.
— Обязательно прочитаю, — задумчиво ответила Энн, — но только так же хорошо у меня, наверное, не получится. Читать кому-нибудь одному — это не то же самое, когда тебя, замирая, слушает весь класс. Вряд ли у тебя будут мурашки бегать по коже, Мэтью.
— Миссис Линд говорит, что у нее тоже мурашки забегали по коже, когда она увидела, как мальчики лезут на самую верхушку этих огромных деревьев возле школы в прошлую пятницу. Им, видишь ли, понадобились вороньи гнезда, — сообщила Марилла. — И как это мисс Стэси им разрешает?
— Но нам нужно было воронье гнездо, — объяснила Энн. — На урок природы. Это страшно интересные уроки: мисс Стэси все так прекрасно объясняет. После походов в лес она велит нам писать сочинения, и у меня это получается лучше всех.
— Ну зачем же хвастаться, Энн? Подождала бы, пока это скажет учительница.
— Но она уже говорила, Марилла. И я вовсе не хвастаюсь. Чего тут хвастаться, когда я так тупа в геометрии? Хотя сейчас, кажется, начинаю и в ней немного разбираться. Мисс Стэси так хорошо все объясняет. Но в геометрии я никогда не преуспею, так что задаваться у меня нет причин. А вот сочинения писать обожаю. Мисс Стэси обычно позволяет нам самим выбирать тему, но на следующую неделю она задала написать о каком-нибудь выдающемся человеке. Прямо не знаю, кого и выбрать — в мире было столько выдающихся людей. Как это, наверное, замечательно — быть выдающимся человеком и знать, что после смерти о тебе будут писать сочинения! Мне бы ужасно хотелось стать выдающейся личностью. Когда вырасту, я, наверное, выучусь на медицинскую сестру и пойду работать в Красный Крест, чтобы оказывать помощь раненым на поле брани. Но это если я не стану миссионером. Миссионер — очень романтическая профессия, однако тут нужно обладать всеми христианскими добродетелями, а для меня это камень преткновения. И у нас еще каждый день бывают уроки физкультуры. Они развивают пластику движений и помогают пищеварению.
— Какая там еще пластика! — фыркнула Марилла, которая искренне считала физкультуру дурацкой выдумкой.
Но и уроки природы в лесу, и декламация по пятницам, и развивающая пластику движений физкультура померкли на фоне грандиозного предприятия, задуманного мисс Стэси и объявленного ею в ноябре. Она предложила своим ученикам подготовить концерт и выступить с ним на Рождество в зале Эвонли. Выручка от концерта пойдет на покупку флага для школы. Все школьники с готовностью согласились участвовать в концерте и тут же стали решать, кто с чем выступит. Разумеется, никто из участников будущего концерта не впал в такое возбуждение, как Энн Ширли, которая начиная с первого дня отдавала ему все свои помыслы, хотя ей и приходилось без конца выслушивать сердитое ворчанье Мариллы, считавшей всю эту затею сплошной глупостью.
— Вместо того чтобы заниматься уроками, придумали какой-то дурацкий концерт, — ворчала она. — Зачем это нужно, чтобы дети ставили концерты, бегали на репетиции? Они только начинают заноситься, и к тому же у них появляется предлог отлынивать от учебы.
— Но это делается с благородной целью, Марилла! — взывала Энн. — У школы будет свой флаг. Он поможет развитию в нас чувства патриотизма.
— Вздор! Какой там патриотизм — вы просто придумали себе развлечение…
— А разве патриотизм не может совмещаться с развлечением? Что в этом плохого? Конечно, это очень интересно — ставить концерт. Я буду репетировать свои роли в мансарде. Так что не пугайтесь, если услышите, как оттуда доносятся стоны. В одной роли мне надо душераздирающе стонать, а художественно стонать — это не простое дело, Марилла. Джози Пайн дуется на всех за то, что ей не дали роль Королевы фей. Но это же смешно, чтобы такая толстуха изображала фею! Феи должны быть изящными. Так что Королевой будет Джейн Эндрюс, а я буду одной из ее фрейлин. Джози говорит, что рыжая фея — это так же смешно, как и толстая, но я на нее просто не обращаю внимания. У меня на голове будет венок из белых роз, и Руби Джиллис одолжит мне свои туфельки — у меня ведь нет туфелек. А фея должна быть в туфельках. Нельзя же ей быть в башмаках! Я знаю, что ты относишься к этому концерту без особого восторга, Марилла, но неужели тебе не хочется, чтобы твоя маленькая Энн отличилась?
— Я буду довольна, если ты хотя бы не выкинешь какой-нибудь новый фортель. Скорей бы уж это все кончилось и ты успокоилась. Ты просто ни о чем думать не можешь, кроме ролей и стонов. Уж как у тебя язык не протерся до дыр, я просто понять не могу.
Энн вздохнула и ушла на задний двор, над которым взошел молодой месяц и где Мэтью колол дрова. Девочка уселась на широкий чурбан и стала рассказывать Мэтью про концерт — уж в его-то лице у нее имелся самый благодарный слушатель.
— Само собой, у вас получится отличный концерт. А ты в нем обязательно отличишься, — улыбался он, глядя на ее оживленное личико. А Энн улыбалась в ответ. Они были закадычными друзьями, и Мэтью много раз благословлял судьбу за то, что ему не надо воспитывать Энн. Это было делом Мариллы. Зато он мог сколько душе угодно, по выражению Мариллы, «баловать Девчонку».
Глава двадцать четвертая
МЭТЬЮ НАСТАИВАЕТ НА РУКАВАХ С БУФАМИ
Мэтью попал в переплет. В сумерках раннего декабрьского вечера он пришел домой, сел на табурет в углу кухни и начал снимать рабочие башмаки, совсем забыв, что в гостиной Энн со своими подругами репетирует «Королеву фей». И вдруг все девочки, весело стрекоча и смеясь, высыпали из гостиной в прихожую, а потом на кухню. Они не увидели Мэтью, который вжался в свой темный угол с одним башмаком в руке, но он-то их хорошо рассмотрел за те десять минут, что они надевали пальтишки и шапочки и болтали о своих ролях на концерте. Энн была среди них, веселая и оживленная, но Мэтью вдруг почувствовал, что она чем-то отличается от своих подруг. Эта разница не понравилась Мэтью — ее быть не должно. Энн имела более выразительное лицо, более лучистые глаза и более тонкие черты лица, чем у других девочек, — даже застенчивый ненаблюдательный Мэтью давно оценил ее внешность. Но беспокоившая его разница заключалась не в этом. Тогда в чем же?
Вечером, к негодованию Мариллы, он закурил трубку, чтобы как следует обдумать эту проблему. Мэтью курил трубку и думал в течение двух часов и наконец нашел решение загадки: Энн была одета не так, как другие. Он вспомнил стайку девочек, которых видел вечером — все они были в нарядных платьях ярких цветов — красных, голубых, розовых, белых… И Мэтью впервые задумался: почему это Марилла шьет для Энн такие скучные темные платья?
Может быть, так оно и нужно.
