Так миновало несколько минут. Я смотрел на обезьяну, она – на меня.
      Идиотская ситуация. Донельзя идиотская.
      И тут обезьяна превратила просто идиотскую ситуацию в фантастическую. Она еще раз почесала левый бок и сказала писклявым голосом:
      – Не… принес… пива… ты?
      Хорошо, что я прислонился к стене. Падать на кафельный пол было бы очень больно. А так я тихо сполз по стене вниз, и обошлось без ушибов.
      Спокойно, сказал я себе, спокойно, это всего лишь галлюцинация. Самая обыкновенная галлюцинация. Глюк. Бред. Ничего особенного. Меня не устраивает объективная реальность, и я выдумал себе другую. В моей придуманной реальности обезьяны болтают и обожают пиво. Все объясняется очень легко.
      Я судорожно сглотнул. Спокойно…
      – У тебя… так… нет… пива? – повторила обезьяна.
      Я помотал головой.
      – Капельки ни?
      Моя голова опять мотнулась из стороны в сторону.
      Обезьяна разочарованно выпятила нижнюю губу.
      Во всяком случае, мне показалось, что разочарованно. Как на самом деле обезьяны выражают разочарование, я не знал.
      – Пива… принеси… следующий раз… придешь… когда, – недовольно пропищала обезьяна.
      Слова она выговаривала быстро, но паузы между ними тянулись по несколько секунд. Словно она каждый раз вспоминала нужное слово. На их странный порядок я обратил внимание не сразу. Удивили почему-то именно эти паузы.
      Я ничего не ответил. Заставить себя разговаривать с галлюцинацией было выше моих сил.
      – Пришел чего? Бар приходить хотел не. А сюда пришел. Чего?
      – Не знаю, – пробулькал я.
      – Не знает. Не знает. Он. Не если знаешь, зачем приходить? У времени меня мало. Пришла раз прошлый я, ты молчал. Сам пришел, молчишь еще раз. Молчать некогда мне тобой с.
      Обезьяна была явно раздражена. Раздраженная обезьяна – еще то зрелище.
      – Кто ты? – спросил я.
      – Видишь не?
      – Не знаю… То есть этого ведь не может быть…
      Обезьяна внимательно осмотрела себя. Будто желая убедиться в том, что она на самом деле существует.
      – Как быть может не? А ты может?
      – Что? – Понять ее было нелегко.
      – Ты быть может? Ты есть?
      Я пожал плечами. Сейчас я не был уверен ни в чем.
      – Ты была за рулем того автобуса? Ну, который чуть не сбил меня? Мне не показалось? Это действительно была ты?
      Обезьяна сложила губы трубочкой и зачмокала ими.
      Видимо, это был какой-то специфический обезьяний жест. Человеку знающему он бы о чем-то сказал. Я же не понял ничего и повторил вопрос.
      – Мы, – сказала обезьяна. У нее получилось «ми-и».
      – Зачем? Ты хотела убить меня?
      Обезьяна отвернулась. Хвост несколько раз нервно дернулся.
      – Почему ты не отвечаешь?
      – Не хотим. Бар приходи. Приходи бар.
      – Записки – это тоже твоя работа?
      – Ми-и, – кивнула обезьяна.
      – А бар? Ты знаешь негра? Кто он? Что это вообще за место?
      – Наше место.
      – Твое?
      – Наше. Ты, ми-и. Гости приходить можем. Жить можем. Наше место.
      – Он на самом деле существует?
      Обезьяна наклонила голову.
      – Почему же я его не нашел тогда? – спросил я.
      Ощущение неестественности происходящего немного притупилось. Я почти забыл о том, что нахожусь в здании клиники, в которой произошло двойное убийство. В пустом, опечатанном полицией здании, где-то в трущобах, на окраине города. И мой собеседник – обезьяна. К тому же ужасно говорящая по-японски.
      Я устроился удобнее на полу, сняв куртку и подложив ее под себя.
      Обезьяна молчала, но на морде у нее было написано, что она пытается найти нужные слова.
      – Бар приходить один не можно не, – наконец сказала она. – Ми-и испугались. Спрятались. Женщина взял зачем?
      – Но я потом пришел один…
      Обезьяна опять почесалась. Я подумал, что у нее, наверное, блохи.
      – Испугались ми-и. Испугались. Ушли.
      – Как бар может уйти?
      – Не спрашиваешь о том.
      – Что? – не понял я.
      До чего же странная манера говорить. Конечно, смешно предъявлять подобные претензии обезьяне. Но в тот момент мне было не до смеха.
      Это все нереально, – пронеслось в голове.
      Незаметно я ущипнул себя за бедро. Потом еще раз, сильнее. Было больно.
      Я повертел головой. Кабинет как кабинет. В том смысле, что ничего странного в стенах и мебели я не заметил. Я попробовал фокусировать зрение на разных предметах. Оно отлично фокусировалось. К звукам тоже никаких претензий не было. Ничего необычного. Ни эха, ни каких-то резонансов. Все в полном порядке. Ничто не указывало на то, что я брежу.
      Ага, кроме обезьяны.
      Она что-то попискивала, но я упустил начало, и теперь ее слова превращались в труху.
      – Что ты говоришь? Я не совсем понял.
      Она замолкла и уставилась на меня. Абсолютно осмысленный взгляд. Даже осмысленнее, чем у собаки.
      – Слушаешь не? – она спрыгнула со стола и пробежала по комнате взад-вперед, словно пытаясь успокоиться. Бежала на четырех лапах. Человек в такой ситуации прошелся бы, заложив руки за спину.
      Приведя в порядок нервы, обезьяна легко запрыгнула на стол и почесалась.
      – Вопросы, – сказала она. – Вопросы не те. Бар уйдет не. Подождать может, да. Другое спрашивай.
      – Ты на все сможешь ответить?
      – Ми-и не знаем… Женщина. Женщина, да.
      – Что женщина?
      – Женщина знает. Она ответить. Ми-и ответить не хотим. Пока. Спроси женщина. У.
      – О чем я должен спросить женщину?
      Обезьяна широко раскрыла пасть и заверещала. Клыки в ярко-розовой пасти были в половину моего указательного пальца. Я поежился. Если она вдруг вздумает укусить меня, мне придется несладко.
      – Тыква у тебя, да. Голова нет. Как тыква голова пустая. Ты хотеть спросить. Хотеть что? Что хотеть, то спросить и, – пролопотала она настолько быстро, что я опять уловил только суть.
      – Я могу спросить у нее все, что хочу?
      Обезьяна энергично закивала. Кивки сопровождались бесконечными почесываниями.
      Женщина – это Вик. Других знакомых женщин у меня сейчас не было. Если не считать коллег. Вик… К ней у меня не было никаких вопросов. Во всяком случае, таких вопросов, на которые хотелось бы получить от нее ответ. Все, что она могла сказать – «псих» и «придурок». Это меня не устраивало.
      Все мои вопросы касались обезьяны и бара. Но не глупо ли спрашивать галлюцинацию о ней же самой? Наверное, глупо. Что она может ответить? Что бар – это совершенно реальное место. И сама обезьяна настоящая. Конечно настоящая… В созданной больным сознанием реальности.
      Получалось, что говорить с обезьяной мне было не о чем.
      Я посмотрел на нее. Она не растаяла, не растворилась в воздухе. У нее не вырос гигантский хобот. Она не превратилась в сморщенного карлика. Очень устойчивая галлюцинация. Сидит, болтает лапой. И смотрит на меня. Рядом фонарик. Говорящая обезьяна с фонариком. Китайский цирк плакал бы от зависти.
      В голову пришла бредовая идея.
      – А можно я тебя потрогаю? – спросил я.
      – Не только щекотать.
      – Не щекотать тебя? – пришлось уточнить мне. Привыкнуть к ее манере говорить было не так-то просто.
      – Да. Не щекотать.
      Я поднялся с пола и подошел к ней. Мне казалось, что она все-таки вот-вот исчезнет. Как Чеширский кот. Сперва хвост с лапами, потом туловище, потом голова… Останется одна ухмылка. И долго будет висеть в воздухе.
      Но обезьяна сидела как сидела. Посматривала на меня настороженно, но пропадать никуда не собиралась.
      От нее пахло, как, видимо, и должно пахнуть от нормальной обезьяны. Шерстью, мочой и еще чем-то… Наверное, специфическими обезьяньими выделениями.
      Я осторожно протянул руку, ожидая, что та встретит пустоту. Но ощутил под ладонью мягкую теплую шерсть и каучуковые комочки мускулов. Чтобы убедиться получше, слегка ткнул пальцем в обезьянье плечо. Вместо того чтобы лопнуть, она взвизгнула и клацнула зубами около моей ладони. Я быстро убрал руку и вернулся на свое место.
      Отличная галлюцинация. Мое больное сознание работало на славу. Все было совершенно правдиво. Если бы не уверенность в том, что обезьяны не умеют разговаривать, я бы принял все за чистую монету.
      Впрочем, ведь психи обычно принимают свои видения за чистую монету, разве не так?
      Мы сидели и молчали. В голове у меня была космическая пустота. Обезьяне, видимо, было безразлично, общаются с ней или нет. Она почесывалась, что-то вытаскивала из шерсти, совала это «что-то» в рот, вертела головой, снова почесывалась, выкусывала, вылизывала… Словом, вела себя как самая обыкновенная обезьяна. Вроде тех, что развлекают туристов в парке обезьян в Никко. На миг я даже почувствовал себя виноватым, что не захватил с собой каких-нибудь фруктов, чтобы угостить ее. Но тут же вспомнил, что она любит пиво. И может говорить. Вряд ли она обрадовалась бы обыкновенному банану…
      – Ми-и устали. Хотеть домой.
      – А где у тебя дом? – спросил я.
      – Тама, – она неопределенно махнула лапой в сторону окна. – Не говорить хочешь, ми-и уходим.
      Она взяла фонарик и спрыгнула со стола.
      – Подожди… Ты мне кажешься, да?
      – Ми-и не знаем. Ми-и приходим. Нужны приходим и. Как нужны, как настоящие, ми-и знаем не. Просто приходим.
      – Ты мне нужна? Зачем?
      – Знать откуда?
      – Как ты можешь мне помочь?
      – Ми-и помогаем не. Ми-и направляем, да.
      – Куда направляешь?
      Обезьяна опять запрыгнула на стол и уселась. Озадаченно почесала затылок. Совсем как человек. Даже выражение морды было вполне человеческое.
      – Ми-и знаем так. Жизнь – паутина. Прямо нет. Нитей много, связаны все, да. И с другими паутинами связаны, да. Поворотов много. Повернешь как – по другой нити идешь. Раз еще повернешь. Потом еще. Куда дойдешь? Не знаешь. Повернуть куда правильно, чтобы дойти? Не знаешь. Ми-и помогаем. Можешь и по чужой паутине пойти, да. Думаешь твой поворот, а паутина там чужая. Тогда придешь никуда, нет. Ми-и распутываем… Разъединяем. Фу-у-у… говорить тяжело ми-и. Морда устает. Бар приходи. Там говорить.
      Если бы речь шла о человеке, я бы сказал: он действительно выглядел слегка утомленным. Видно, ей и правда было тяжело говорить. Тем более что такую длинную тираду она произнесла почти правильно. Мне даже не пришлось переспрашивать.
      – Все, – обезьяна опять спрыгнула со стола, – ми-и идти. Бар говорить.
      Она взяла со стола фонарь и направилась к двери. Шла на двух лапах, держа фонарь над головой. И с убийственно серьезной мордой.
      Дверь с щелчком закрылась за ней. Я оказался в темноте. Настолько плотной, что ее, казалось, можно резать ножом.
      Постепенно глаза привыкли. Мне показалось, что кто-то снял с глаз повязку. Я стал различать контуры мебели. Справа белела дверь.
      Потом луна выглянула из-за облаков и осветила кабинет. На полу, в нескольких сантиметрах от моих ботинок я увидел большое черное пятно. На этом месте зарезали якудза. Пятно было огромным. Наверное, из того парня вышла вся кровь. Меня передернуло.
      Черт. Надо было убираться отсюда. Я осознал, где именно нахожусь. В здании, где убили, жестоко убили двух человек. А если вспомнить то, что говорила о нем Вик… Да тут, наверное, каждый день кто-нибудь умирал.
      Мысль о привидениях вдруг показалась мне не такой уж идиотской. То есть идиотской-то она была. Но, тем не менее, ужас наводила такой, что я не мог заставить себя подняться с пола.
      Перестань, говорил я себе, не валяй дурака. Никаких привидений быть не может. Ты уже не маленький мальчик, чтобы верить в подобную ерунду. Да, но говорящая обезьяна была? Была. Хотя это тоже невозможно. Не получится ли похожей истории с привидениями?
       Заткнись. Это обыкновенная клиника. Встань и убирайся отсюда, пока тебя кто-нибудь здесь не застукал.
      Но вот встать как раз и не получалось. Я сидел и смотрел на черное пятно передо мной. Оно было похоже на гигантскую кляксу. Будто кто-то разлил густую тушь.
      Чем дольше я таращился на него, тем больше мне казалось, что с ним что-то не так.
      Оно было слишком уж черным. Впечатление такое, что, дотронься до этого пятна рукой, под ладонью будет вовсе не холодный твердый пол. А что-то мягкое, ворсистое, теплое, живое… Да, именно живое.
      Но почему это пришло мне в голову? Почему живое?
      Я вгляделся в пятно внимательнее. До ломоты в висках… И отпрянул, ударившись о стену затылком.
      Короткие, уродливо-кривые щупальца кляксы шевелились. Очень вяло, едва заметно, как водоросли на морском дне, только в десятки раз медленнее. Но все-таки шевелились.
      Я не мог отвести от них взгляда.
      Пятно явно приближалось ко мне. Очень, очень медленно. Когда я смотрел прямо на него, оно вроде не двигалось с места. Но стоило перевести взгляд куда-нибудь или просто на мгновение ослабить внимание, пятно оказывалось на несколько миллиметров ближе.
      Я инстинктивно поджал ноги, будто боялся их промочить.
       Промочить в чем? В пятне засохшей крови?
       Не валяй дурака, этого не может быть. Пятна крови не могут двигаться…
      Я еще раз внимательно посмотрел на него. Оно и правда казалось живым. В его целеустремленном движении была воля. Собственная воля. И оно действительно приближалось.
      Минуты две назад я мог сидеть, вытянув ноги. Теперь я попробовал это сделать, но полностью разогнуть колени не удалось. Во время этого эксперимента носок ботинка случайно задел самый край пятна. По нему пробежала легкая дрожь. Как будто это было покрытое короткой шерстью желе. Какая-то гигантская волосатая амеба. Только способная мыслить. Отвратительное зрелище.
      Но хуже всего было то, что теперь пятно двигалось быстрее. Оно почувствовало добычу.
      Что будет, если оно до меня доберется?
      Мне представилось, как нога случайно попадает в это пятно и вязнет в нем, как в болоте.
       Черные щупальца расползаются по всему телу, медленно переваривая его. Пятно не торопится. Оно знает, что мне никуда не деться.
      Чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке, я оперся рукой об пол, подтянул ноги и начал медленно вставать. Спину холодил кафель стены.
      Пятно как будто поняло, что добыча ускользает. Щупальца задвигались быстрее. По ним то и дело пробегала судорога.
      Когда я встал, ближайшее щупальце было уже сантиметрах в десяти от моих ботинок. Я начал потихоньку, боком, двигаться в сторону двери. Мне нужно сделать всего три шага. Затекшие от долгого сидения ноги не слушались.
      Прижимаясь к стене и стараясь не дышать, я преодолел половину расстояния. Пятно начало двигаться наискосок, собираясь отрезать меня от двери.
      Я сделал еще полшага. Пятно было уже в трех-четырех сантиметрах от моих ног. Я по-прежнему не мог разглядеть его во всех подробностях. Пятно и все. Жирное, чернильно-черное пятно… Густое, как… Как свернувшаяся кровь. Мне даже показалось, что в нем и на самом деле плавают какие-то сгустки.
      Борясь с тошнотой и ужасом, я сдвинулся еще немного вправо. Спина была мокрой от пота.
      Всего полшага… Я вжался в стену так, будто хотел проломить ее телом.
      И в этот момент луна скрылась за облаками.
      Меня накрыла темнота. Пятно слилось с ней. Но не исчезло. Я чувствовал, что оно совсем рядом. Может быть, оно уже коснулась меня. Может быть, его щупальце уже ползет вверх по моей ноге…
      Завопив, я бросился к двери. Мне было плевать, что будет. Выносить этот кошмар я больше не мог.
      Когда я захлопывал за собой дверь, мне показалось, что в комнате кто-то тяжело и тоскливо вздохнул…
 
      Как добрался до дома, я не помню. Словно меня накачали наркотиками. Все было в тумане. Вылез через окно, добрел до машины, вел ее как автомат. Ввалился в квартиру, доплелся до кровати и рухнул на нее, даже не раздеваясь.
      И моментально уснул.
      Где-то посреди ночи я проснулся. Как лунатик сходил в туалет, разделся и завалился обратно в постель. И спал без всяких сновидений до полудня.

Глава 12