— Это не оборотень, а животное. Оно не умеет разговаривать, — холодный голос Айса заставил меня вздрогнуть. — Сабира желает осмотреть остальные дома?

— Нет, — не оборачиваясь, сказала я. Волк еще раз обнюхал кроссовок, чихнул, и, потеряв ко мне всякий интерес, рысцой скрылся в темноте. — Я бы хотела остаться в твоем доме. Ты против?

— Слово сабиры закон, — отчеканил Айс. Другого ответа я, признаться, и не ожидала. Как и не ожидала внезапно почувствовать тяжесть меховой куртки у себя на плечах. Все-таки удивил напоследок.

Говорят, человек — самое выносливое из животных. Он может выжить в жаркой пустыне, в душных и сырых джунглях, среди льдов Арктики, в загазованных до предела городах. Забрось его на Юпитер — он и там найдет способы дышать и плодиться: абсолютная приспособленность к изменению среды обитания. Из всех зверей по этому пункту ближе всего к человеку подобрались крысы. Но до людей им также далеко, как игрушечному солдатику до живого десантника. Человек привыкает ко всему. Даже к тому, что его ненавидят.

Через две недели я уже знала поселок так, будто провела в нем половину жизни: как пройти от дома Айса к дому старейшины, чтобы не успели замерзнуть руки; почему дым от кузен пахнет какой-то дрянью, и кого попросить, вернее, кому приказать подлатать отклеившиеся подошвы кроссовок.

Я привыкла каждое утро просыпаться на неошкуренных досках, осторожно отодвигать штору и всякий раз убеждаться в том, что Айс ушел работать в кузню (как бы рано я не вставала — его уже не было). Для меня стало нормой питаться кашей из пресной крупы с ошметками рыбы, скрашивая меню нескончаемыми бутербродами и горьковатым аналогом чая — другой еды здесь не было. Отмывать с себя запах псины и дыма в железной бочке, наполненной еле теплой водой (поневоле радуясь тому, что у меня короткие волосы и с ними не надо долго возиться), и тут же заново пропитываться этими ароматами. Я наперед знала, что до обеда мне придется скучать, развлекая саму себя короткими прогулками по окрестностям: не больше пятнадцати-двадцати минут — с каждым днем становилось все холоднее, и даже в куртке из густого меха киара (того самого шестилапого зверя) я успевала промерзнуть до костей. Да и после обеда, который готовил молчаливый Айс, заняться было абсолютно нечем. Если только в поселок не возвращалась стая...

Забавно, но, находясь среди существ, отличающихся от меня только способностью перекидываться в зверя, единственными, с кем я смогла поладить, были настоящие волки. Оборотни меня боялись. И ненавидели. Второе я поняла на шестой день пребывания в поселке, когда услышала диалог, для моих ушей явно не предназначенный.

Тот день ничем не отличался от остальных — я откровенно скучала, не зная, куда приложить свою кипучую энергию. Побродила по поселку, поела, побродила, потом заглянула в кузню Айса.

Оборотень всегда узнавал, что я пришла, еще до того момента, как моя нога переступала через порог. Может, слух у него был великолепный, а может, он ухитрялся учуять мой запах сквозь миазмы маслянистого дыма — не знаю, но факт оставался фактом. Всякий раз он встречал меня легким поклоном — этакий компромисс между его стремлением валиться мне в ноги и моим нежеланием это терпеть — и вежливым «что угодно сабире?». Я махала рукой в знак того, чтобы он не обращал на меня внимания, усаживалась в самом далеком от горна уголке и наблюдала. А поглядеть было на что...

Как дитя «бетонных джунглей», я слабо представляла работу настоящего кузнеца. В голове прочно засели стереотипы из сказок про богатырей: крупные смуглые мужчины, блестящие от пота, с легкостью машут здоровенными молотами и небрежно окунают раскаленные добела полосы металла в воду. Вот и все познания. Небогато, конечно, но для городского жителя вполне обыкновенно.

Здесь было не так: работа Айса выглядела скорее как труд ювелира — неспешная, внимательная и очень сложная. Побывав в остальных кузнях, я уже научилась с ходу определять, что изготавливает тот или иной оборотень: по реву пламени в горне, по инструменту рядом с наковальнями, по покрою толстых кожаных рубах на плечах кузнецов.

Оглушительный гул огня, вытянутая наковальня, больше похожая на гладильную доску, тяжелые молоты на коротких рукоятках, на кузнецах длинная до колен рубаха с высоким воротом, закрывающим лицо до самых глаз — значит, здесь делают массивные решетки для крепостных ворот, цепи со звеньями размером с колесо КАМАЗа или какие-то железные ковши непонятного предназначения.

Едва разогретый горн, набор стоматологического вида клещей, толстые перчатки по локоть и короткие рубахи — работа с медью и бронзой. В основном, отливка небольших предметов — дверных ручек в виде рычащих чудовищ с шиловидными хвостами, птиц-подсвечников, в распахнутый клюв которых вставлялись витые свечи из темного воска, и тяжелых чаш неправильной формы с множеством тонких перегородок изнутри.

Ровное гудение яркого пламени, небольшая наковальня, набор инструментов, превышающий ассортимент среднего хозяйственного магазина, вместо рубах кожаные простеганные жилеты — здесь ковали оружие.

Таких кузен было всего две. Одна располагалась на противоположном конце поселка, в ней хозяйничал подслеповатый старый оборотень, с седыми волосами и глухим грозным голосом.

Вторая оружейная кузня принадлежала Айсу. Здесь я и проводила большую часть времени, сжавшись в клубок между старой наковальней и штабелем металлических слитков. Айс не возражал против таких посиделок, он вообще не спорил со мной, а на любую фразу отвечал только покорно-равнодушным кивком. Сначала я приходила сюда просто от нечего делать, потом стало интересно — прямо на моих глазах творились настоящие чудеса, из разряда тех, что делают собственными руками.

Айс работал спокойно и размеренно. Иногда он надолго задумывался, рассеянно рассматривая ракаленную полосу металла, которой еще только предстояло стать мечом или острой рапирой. Словно шахматист, прикидывающий ход, бродил вокруг наковальни, рассеянно проводя рукою по инструментам, решая с чего начать. Иногда раздумья были минутными, но чаще пауза затягивалась на полчаса, а то и дольше. Наконец, определив что-то важное для себя, оборотень брался за дело.

Звон металла, упрямо отстаивающего свою прежнюю форму; искры, фейерверком разлетающиеся в разные стороны; сосредоточенное лицо Айса — все это завораживало меня, как дудочка заклинателя кобру. Металл смирялся, клинок постепенно приобретал законченные контуры, оборотень хмурился, что-то шептал, и так до того времени, пока по поселку не раздавался визгливый звон — старейшина бил в ржавый колокол, знаменуя этим окончание работ. Айс отшвыривал инструмент в сторону и быстрым шагом выходил из кузни.

Я еще некоторое время сидела в своем уголке, наблюдая, как медленно затихает огонь в горне и плавно тускнеет металл заготовки, становясь из красного темно-бордовым.

По неизвестной мне причине, в течение часа после окончания работы, Айс вел себя так, словно задавался целью вывести меня из равновесия в кратчайшие сроки: слово «сабира» сыпалось из него, как из рога изобилия, цитаты из «Кодекса Истин» перемещались с нарочито глубокими поклонами, а в глазах таилась такая ярость, что меня аж знобило. Экспериментальным путем выяснив, что через час оборотень обычно успокаивается, я предпочитала проводит это «критическое» время в остывающей кузне. Нервные клетки не восстанавливаются, а сидеть и смотреть на огонь — занятие философское и вдумчивое. Вдруг в голову придет идея, как отсюда выбраться?

Когда по моим внутренним часам оттикивало достаточно, я тихонько пробиралась в дом. Если я правильно рассчитывала время, то Айс уже вовсю хозяйничал у печурки, помешивая в котелке неаппетитное варево, а если нет — то сидел на полу и, прищурившись, смотрел в одну точку. Во втором случае я осторожно давала задний ход и пряталась обратно в кузню — значит, рано вылезла.

В тот злополучный шестой день, я, как всегда, прождала некоторое время, но то ли мой внутренний будильник устал работать на пресной каше, то ли какая-то сила выпихнула меня из кузни раньше положенного.

Уже отворяя дверь лачуги, я поняла, что лучше вернуться. Откуда взялось это знание — понятия не имею, может, проснулись гены неизвестной прабабки-предсказательницы или третий глаз прорезался?

Однако, вопреки собственным предчувствиям, я упрямо просочилась в приоткрывшуюся щель — дверь из-за наросшего на петли льда не хотела открываться полностью. Почти сразу же услышала голоса. Это было в диковинку — гостей Айс при мне еще не водил. Я уже взялась за ручку двери, ведущей в комнату, когда до меня долетело опостылевшее до зубовного скрежета «сабира». Прекрасно зная, что подслушивать неприлично, недостойно и вообще наказуемо (доказано Варварой и неизвестной погубленной кошкой — вечная им память), я все равно не смогла устоять перед соблазном.

— Нет, ты прекрасно понимаешь, о чем я! Ты не имел права приводить ее в селение! Всем известно, чем для нас оборачиваются такие визиты! Моли Ворона, чтоб она действительно оказалась такой сумасшедшей, как ты говоришь, — хриплый голос говорил жестко, с легким порыкиванием. — На кой лёд ты не оставил ее на равнине? Неужели за свою жизнь так и не понял, что чем дальше ты будешь держаться от людей, тем целее будет шкура!

— Уймись, Клеф. Я не щенок из твоего рода, чтобы ты разевал на меня пасть и учил жизни, — спокойный голос Айса резко контрастировал с обрывистыми фразами невидимого мне собеседника.

— Тогда объясни, какого льда притащил сюда человека?!

— Ты удивляешь меня, Клеф. Как тебе удалось стать вожаком, имея только половину мозга? — за дверью что-то грохнулось, потом завозилось и стихло. — Я же сказал — уймись! Врываешься в мой дом, орешь, требуешь — притом делаешь это только сейчас, хотя человек здесь живет больше пяти дней.

— Айс! В твоем положении несколько самонадеянно разговаривать со мной в таком тоне, — хриплый голос слегка сбавил обороты, но зато в нем прорезались угрожающие нотки. — Род хочет знать, зачем...

— Затем! Напряги то, что ты называешь своей головой, и немного подумай. Что бы произошло, найди человеческий патруль труп одной из своих женщин на равнине, рядом с поселением? Она ведь почти дошла до нас — волки обнаружили ее в лиге к северу от деревни. Что подумали бы люди? А, Клеф? Хочешь, расскажу? Они бы решили, что твой род убил ее. А о том, что она умерла от холода — до этого бы они додумались позже. Значительно позже — после того, как вырезали бы весь поселок.

— Здешний край крепко хранит свои тайны, Через день тело покрылось бы льдом, а патрули проезжают не каждый час... Спустя неделю никто бы и не унюхал, что произошло на этом месте!

— Ты теряешь память, Клеф, — чем сильнее распалялся собеседник, тем спокойнее становился голос Айса. — Когда ты последний раз видел человека? Десять, двадцать лет назад? Нет, не того, что идет с караваном и забирает товар. Его ты знаешь наизусть, от пропахших табаком пальцев до царапины от когтей киара на нагруднике. Это выродок, лишенный силы. Таких терпят исключительно из-за того, что они занимаются черной работой. А я говорю о человеке из замка Роз. О том, кто способен одним взглядом стереть поселок с лица земли и даже не заметить этого. Патруль состоит именно из таких.

— Не смей поучать меня! Я провел в замке семь лет и знаю, о ком ты говоришь!

— В таком случае — не пори чушь, — устало отозвался Айс. — Патруль учуял бы своего мертвеца даже сквозь лигу льда.

Я замерла, боясь пошевелиться. То, о чем говорили эти двое, было настолько ужасно, что мой мозг отказывался верить ушам. И если дело действительно обстоит так, и это не спектакль, рассчитанный на мое любопытство... Думать дальше было страшно.

— Тогда почему ты просто не дождался, пока она окоченеет, и не избавился от тела? — хрипатый все не унимался. — Сжечь — благо в печах и топливе недостатка нет — и развеять прах по ветру...

— Люди чувствуют смерть не хуже нас. Они бы поняли...

— Ты их здорово переоцениваешь. До Крата шестьдесят лиг пустоши по прямой, до патрульных — лёд знает, может еще больше... Ее надо убить, пока она не привела беду.

За дверью раздались шаги, словно кто-то в задумчивости ходил из угла в угол.

— Последние пять лет я провел в замке. Изучал людей так же, как они изучали меня. Знаю их сильные и слабые стороны, знаю предел их возможностей — голос Айса раздался почти рядом с дверью, заставив меня вздрогнуть. — Ровно через час после того, как она умрет, патруль будет здесь. Ты готов рискнуть своим родом ради смерти одного-единственного человека?

Воцарилось молчание. В этой тишине я слышала только бешеные удары своего сердца, столь гром-кис, что мне казалось — этот звук с легкостью пробьет толстые бревна и достигнет ушей оборотней.

— Ты не лжешь, Айс, — тихо сказал хрипатый, — но и всей правды тоже не раскрываешь. Можешь считать меня недалеким вожаком, который предпочитает нападать на одиночек, потому что боится столкнуться лоб в лоб со всей стаей, но я-то знаю, как сильно ты ненавидишь людей. В чем причина того, что человек остался жить? Не начинай заново убеждать меня в том, что ее смерть не осталась бы незамеченной! Уж кто-кто, а ты нашел бы способ провернуть дело тихо и гладко. , .

Айс помедлил с ответом, потом еле слышно проговорил:

— Когда я пришел, ее грели волки.

— Что?!

— Она пробыла на равнине достаточно долго, чтобы обморозиться. То, что она отделалась так легко — заслуга стаи. Они успели отогреть ее. И еще... Они не хотели подпускать меня к ней...

— Да ты рехнулся!

— Ничуть, — даже сквозь стену я почувствовала усмешку в голосе Айса. — Ты просил рассказать почему я не убил сабиру, — последнее слово он выплюнул, как кость, застрявшую в горле. — Дело в ней самой. Она странная, говорит, что пришла из леса, который за пустошью. Оттуда, где черные деревья и три луны в небе. И если она не лжет...

— Лжет. Все. Люди. Одинаковы, — обрезал хрипатый. — Все до единого! И эта ничем не отличается от остальных. Как только она попадет в Крат...

— Когда ты последний раз видел сны, Клеф?

— Не задавай глупых вопросов! Сам прекрасно знаешь, что я перестал видеть сны, как только научился держать в руках кузнечный молот, — хмыкнули за дверью.

— За день до того, как волки нашли человека, мне приснился лес, — Айс говорил медленно, словно припоминая в точности. — Короткое, как вспышка молнии, видение: мертвый лес у подножья Аметистовых гор. Ты должен знать это место. Белые искореженные деревья, ночь и пурга. А еще чья-то фигура — я не успел рассмотреть, кто это был — человек, оборотень или сэт. — Айс выдохнул и продолжил. — Можешь считать меня сумасшедшим, но совпадений слишком много: первый сон за последние десять лет, странное поведение волков, чужак на равнине... Конечно, на собрании рода слово Проклятого ничего не стоит, особенно против слова вожака. Но на твоем месте я бы поостерегся...

— Обойдусь без твоих советов!

— Дело твое, Клеф, — устало согласился Айс, — ты приходил только затем, чтобы получить совет, в котором не нуждаешься, или...

— Или. Скоро прибудет караван. У тебя готово оружие, заказанное бароном?

— Да. Хотя, если в следующий раз привезут такое же железо, как в этот, то ни о какой работе речи не будет. Я не человек, чтобы из ничего выковать меч. Для хорошей работы нужна хорошая сталь...

Несколько секунд я стояла, упершись лбом в заиндевевшие доски сеней — пыталась выровнять дыхание и успокоить ломящееся в ребра сердце. За стенкой спорили о качестве железа и тонкостях ковки. Дальше я слушать не стала. В любой момент Айс или его собеседник могли меня учуять и, честно говоря, не знаю, что произошло бы после. Скорее всего, на этом свете стало бы двумя мертвыми оборотнями больше. Так я еще никогда не злилась.

Стараясь двигаться плавно и осторожно, я медленно начала пятиться к двери, пока не уткнулась спиной в неровные доски. Нащупала ручку, выскользнула на мороз и тихо прикрыла за собой дверь.

Холодный ветер все также мел поземку, в небе переливались звезды, а я стояла, тупо рассматривая лачугу Айса, словно видела ее впервые. После минуты подобной медитации я поняла, что такое времяпрепровождение не самый лучший выход из ситуации. Нужно было что-то делать, но что? Отправиться в Крат? Не думаю, что доберусь туда живой. Прогуляться по равнине в поисках загадочного «патруля», которого так боятся оборотни? Сильно сомневаюсь, что моя удача перевесит теорию вероятности, и мне удастся встретить хоть кого-нибудь живого на этих километрах льда. Вернуться в дом и наорать на Айса? А смысл? Он спас мне жизнь, какие бы мотивы им не двигали. Конечно, я бы предпочла более романтические варианты этой истории: влюбился с первого взгляда в мою посиневшую от холода тушку или признал во мне пропавшую десять лет назад царскую дочку, решил получить вознаграждение, потом влюбился и... Нет, этот вариант уже был. Черт! Обидно осознавать, что тебя спасли не из человеколюбия, милосердия или даже жалости, а просто из-за того, что не нашли способа правильно и безопасно убить.

Решив, что размышлять можно и в более комфортных условиях, я вернулась в остывающую кузню. Пробираться между штабелями железа и завалами инструментов пришлось почти вслепую — горн уже погас, а окон или других источников света здесь предусмотрено не было.

Я прислонилась к еле теплому боку печи и расплакалась. Ревела тщательно и с каким-то мстительным удовольствием. Правда, надолго меня не хватило — запас слез в организме был строго ограничен. Вместо того чтобы рыдать, вцепившись зубами в ворот куртки, нужно было думать. А вместе эти два процесса проистекать не могли.

Распаленная обидой гордость требовала немедленных и решительных действий. Как говорил наш учитель физкультуры, «нагрузка на мышцы разгружает голову». Отыскав в груде инструмента длинный лом, я вышла обратно на холод. Ветер тут же бросил мне в лицо горсть колючего снега.

— И ты туда же, — досадливо поморщившись и протерев глаза рукавом, я отправилась в место, которое оборотни называли шахтой, старательно обходя дом Айса по максимально широкой дуге.

В принципе, настоящей шахтой это считать было сложно: просто череда глубоких ям, каждая примерно два метра в длину и пять в ширину.

На третий день пребывания в деревне я всерьез заинтересовалась вопросом, чем здесь растапливают горны. Ведь кузнечный промысел требует огромных расходов топлива. Леса поблизости не было, следовательно, дрова взять негде, угольных запасов не наблюдалось, однако вонючий дым валил из кузен бесперебойно.

Оказалось, дело решалась просто. Подо льдом равнины скрывались огромные запасы топлива — наши олигархи повесились бы от зависти. Дело было в том самом черном песке, который так удивил меня еще во время прогулки по трехлунному лесу. Земля равнины состояла сплошь из него. Пламя песок давал ровное и сильное, горел долго, только вот запах был, мягко говоря, неприятный. С добычей особых проблем не существовало — надо только сколоть полметра льда, и черпай себе на здоровье хоть ведрами. Вот и выстраивались за поселком в шахматном порядке глубокие ямы. Каждое утро лед приходилось скалывать заново — нарастал он просто с фантастической скоростью.

Ругаясь на весь этот ненормальный мир, на равнину, на звезды над головой, на оборотней в целом и на Айса в частности, я сильным ударом вбила железный прут в лед. Работа оказалась чертовски тяжелой — уже через минуту с меня градом лил пот. Пришлось скинуть меховую куртку. Вскоре за ней последовала и проверенная всеми невзгодами ветровка.

С остервенением раскалывая алмазно-твердый лед, я громко и четко высказывала все, что думаю о твердолобых мужчинах, которые не способны видеть дальше своего носа, вкладывая в каждый удар лома всю накопившуюся злость и обиду. Ледяная крошка веером разлеталась в разные стороны. Дальше в ход пошли логические рассуждения.

— Меня спасли — это плюс, — прут отколол крупный кусок, по форме напоминавший Гренландию. — Какая разница, из-за чего? Я нахожусь здесь слишком мало времени, чтобы делать какие-либо выводы. Меня хотят убить — это минус. С какой стороны ни глянь. Айс защищает меня — это плюс. Защищает из-за того, что боится тех, кто будет мстить — это минус. Если оборотни решат меня убить — это минус. Все. Тупик. Плюсов больше не предвидится, — я еще раз врезала ломом по льду. Прут с неожиданной легкостью пробил преграду и почти полностью погрузился в песок. Осторожно выудив его обратно, я уже приготовилась работать дальше. Все-таки трудотерапия приносила свои плоды. Громить кузню Айса я уже раздумала, на смену этому пришло жгучее желание выцарапать ему глаза.

— Сабира...

Оглядываться совсем не хотелось, но пришлось. Оборотень стоял прямо за моей спиной, и звездный свет мягко переливался на его разноцветной гриве.

«Знает. Точно знает, что я все слышала. Наверно, по запаху определил, что я долго топталась рядом с дверью. И не побоялся же прийти. Интересно, давно он здесь? » — зло подумала я и финальным аккордом, пожелав всем ни дна, ни покрышки, откинула лом в сторону.

— Сабира, ужин готов... — Айс переводил удивленный взгляд с меня на лом, потом на раскуроченный лед и обратно на меня. Видимо, результаты здорово его впечатлили.

— Да неужели? — едко осведомилась я. С приходом оборотня обида вспыхнула с новой силой. — А яду насыпать в похлебку не забыл? Сам не можешь, боишься? Так попроси своего приятеля, он с удовольствием это провернет! Небось, от нетерпения весь извелся...

— Сабира... — Айс нахмурился, словно принимая трудное решение.

— Какого черта приперся?! Чего тебе от меня надо? Я рассказала правду. Правду! Понимаешь ты или нет? Нужны доказательства? Да, пожалуйста, не жалко! — я схватила лом, зажмурилась, и с силой вонзила его в песок, уже наперед зная, что случится.

Прут погрузился почти целиком, но только почти, что-то не пускало его дальше. Я разрыла холодный рыхлый песок, потратив на это пять минут своей драгоценной жизни, и выудила причину — иззубренный широкий клинок без рукояти.

— Вот! — обломок, звякнув, ударился об землю рядом с ногами Айса. — Я просто нахожу ножи! И ничего более. Понятия не имею, что у вас тут происходит, какие счеты у людей и оборотней, кто кого и когда обидел, кто кому должен и кто кого ненавидит — меня это не касается. Больше всего на свете я хочу домой, в свой мир. К папе, маме и друзьям! — слезы, так долго сдерживаемые, прорвались наружу, и я, усевшись прямо на лед, снова разрыдалась.

— Сабира...

— Пошел к черту! — всхлипнула я.

Однако Айс и не собирался уходить. Он задумчиво повертел в руках мою археологическую находку, потом вздохнул и уселся рядом со мной.

— Это ковали очень давно. Сталь тогда была не чета нынешней. Смотри, ржавчина так и не смогла прогрызть металл. А ведь этому клинку больше двух тысяч лет...

— Откуда знаешь? — я шмыгнула носом и навострила уши. Если уж Айс что-то начал рассказывать сам, без моих понуканий, то это стоило внимания.

— Я разбираюсь в оружии. Наверно, это единственное, в чем я хоть что-то смыслю. Клинок ковали во время восстания Ворона или даже раньше. Скорее всего, в кузне оборотней. Видишь руны?

Я кивнула и спросила:

— А почему он сломан? Здесь что, была битва?

— Тогда повсюду была битва, — Айс отстранено разглядывал обломок, осторожно водя пальцем по линии кровостока. — И нам почти удалось выбить их, если бы не... — оборотень замолчал.

— Если бы не что? Расскажи, пожалуйста, — от любопытства слезы моментально высохли.

— Расскажу, но в обмен на одну вещь, — Айс сжал клинок в руке так сильно, что лезвие с легкостью прорезало кожу. Темные капли тут же украсили лед. — Сабира покажет мне тот нож, который по ее словам перенес ее сюда.

— А разве ты его не видел? — я смотрела, как темные пятна расплываются на черно-белом льду, делая его пористым. — Он был у меня за поясом, пока я бродила по пустоши. А потом оказался в моем рюкзаке. Разве не ты его переложил?

Айс отрицательно покачал головой:

— Я не видел никаких ножей среди вещей сабиры.

— Хорошо, согласна. Я могу тебе его даже подарить, если понравится. Все равно от него никакого толку — обратно он меня переносить не хочет.

Когда мы вернулись в лачугу, огонь в печи уже погас, а варево в котелке начало покрываться корочкой льда. Айс занялся хозяйством — у него, как и у моей мамы, были строгие правила насчет расписания кормления — что бы там ни происходило, а ужинать все равно надо. Только перед этим ему пришлось вытерпеть неприятную процедуру перевязывания пострадавшей руки, которая была проведена со всем присущим мне садизмом.

Не откладывая дело в долгий ящик, я залезла в рюкзачок. Последнее время я заглядывала туда редко — пакетик с «вечными» бутербродами давно перекочевал на стол, и из всех виденных мною чудес это продолжало оставаться самым полезным.

Нож оказался на месте — такой же тяжелый и бархатный на ощупь. Хотя, с чего бы ему меняться? Осторожно вытащив его из рюкзачка на свет, я заметила то, что раньше ускользало от моего внимания. Если повернуть нож под определенным углом к свету, на лезвии, возле самой рукоятки, проявлялся рисунок. Едва заметный контур, он был еще чернее, чем поверхность клинка: круг, а в нем расправившая крылья птица. Клеймо было выполнено скупыми примитивными штрихами — так рисуют дети, когда им лень прорисовывать детали.

— Айс, — позвала я оборотня. — Вот он, смотри.

Оборотень почти неслышно подошел сзади и заглянул через мое плечо. Потом протянул руку и осторожно погладил клеймо.

— Бери. Он теперь твой, — я попыталась заглянуть оборотню в глаза, но он поспешно опустил голову.

— Я не возьму его, сабира. Спрячь это. Спрячь и никому никогда не показывай. За такой нож любой человек убьет тебя, не раздумывая ни секунды.

— И оборотень тоже... убьет?

Айс кивнул, быстро отошел к печке и стал помешивать уже начавшее закипать варево.

— Объясни, почему всякий раз мне приходится клещами вытаскивать из тебя слова? — я подошла к Айсу и уселась около дышащей жаром печи. Сквозь щели в дверце было видно, как по раскаленному докрасна песку пробегают синие всполохи.

— Сабира... Я не понимаю...

— Да все ты понимаешь, заканчивай придуриваться. Здесь все всё знают, кроме меня, разумеется. Надоело чувствовать себя круглой дурой!

— ...Не понимаю, кто ты, — невозмутимо закончил Айс, игнорируя мою возмущенную реплику.

— И поэтому ты меня ненавидишь? Потому что я не похожа на тех, кого ты привык называть людьми? Или потому, что ненавидишь их всех одинаково? Тогда зачем вытащил меня с пустоши? Я об этом не просила. Если все из-за того гипотетического патруля, так твой приятель был прав. Я, во всяком случае, никого живого на равнине не видела. Ни конных, ни пеших...

— На какой из этих вопросов сабира хочет получить ответ? — оборотень прекратил мешать варево и достал две железные миски.

— Желательно на все. И по возможности, ответы должны быть честными.

— Хорошо, — Айс пожал плечами. — Первое: да, я ненавижу людей, откуда бы они ни явились и как бы себя ни вели. Второе: последний патруль в наших краях видели лет сто назад. Клеф не вылезает за пределы поселка, его очень просто обмануть. Третье: ты действительно не похожа на тех людей, что я видел ранее. Это запутывает дело еще больше. Четвертое: с равнины я забрал тебя только потому, что не чувствовал исходящей от тебя угрозы или опасности.

— А сейчас?

— Что сейчас?

— А сейчас... ну, чувствуешь опасность?

— Нет, — Айс чуть заметно улыбнулся и поставил передо мной плошку с похлебкой. — Лом остался около шахты. Без него ты не столь внушительно выглядишь.

Я подозрительно посмотрела на оборотня. Мне показалось, или он начал иронизировать? Нет, скорее всего, показалось.

— Ты обещал мне историю, — сказала я, отправляя в рот первую ложку каши. — Про тот обломок клинка.

— Сабира позволит сначала доесть? Или она предпочитает истории, рассказанные голодным?

— Сабира позволит. Она вообще очень добрая и терпеливая, если ты еще этого не заметил, что очень странно для человека, который час назад узнал, что его жаждет убить все половозрелое население поселка.

Айс поперхнулся, и мне пришлось постучать его по спине. Может, я даже слегка переусердствовала: желание как следует дать оборотню по шее, в надежде, что вся дурь из него выскочит, превращалось в навязчивую идею.

— Благодарю сабиру! Со мной уже все в порядке, — Айс увернулся от карающей руки.

— Извини, увлеклась, — я мило улыбнулась и вернулась обратно за стол. — Так о чем мы говорили? А, вспомнила. О том, что твой приятель Клеф спит и видит меня мертвой. Да не давись ты кашей! Ее и так мало. Так вот, разъясни, пожалуйста, что я вам такого сделала?

— Он мне не приятель. Сабира может не волноваться. Клеф ее не тронет.

— Ой, как интересно! И что его остановит, хотела бы я знать?

Айс отодвинул в сторону миску с кашей, поняв, что поесть спокойно ему уже не удастся.

— Во-первых, я не позволю ему этого сделать. А если этого будет недостаточно, то сабире просто стоит продемонстрировать Клефу тот самый нож, который она показывала мне.

— О, начинаем подходить к самому интересному, — я потерла руки в предвкушении ответа на одну из многочисленных загадок. — Что там с этим ножом?

— Он принадлежал Ворону, — медленно, словно выцеживая из себя каждое слово, проговорил Айс.

— Теперь самое время для той истории, верно? — уже без улыбки спросила я. — Всякий рассказ следует начинать с начала.

Отставив миску в сторону, я вылезла из-за стола и уселась на кровать, по-турецки скрестив ноги. Айс, подозрительно прищурившись, следил за моими перемещениями. Пришлось пару раз хлопнуть ладонью по доскам, чтобы до него дошло, чего я добиваюсь.

— Здесь мне будет удобнее слушать, а тебе комфортней рассказывать.

Оборотень послушно уселся на кровать, стараясь держаться как можно дальше от меня. Некоторое время он молчал.

— Это было давно. Очень давно. С той поры не осталось ни летописей, ни свитков, только память и слова. Тогда наш род жил намного южнее, около разлива Сарог. Старики называют те дни золотыми. Я не знаю, так ли это, старые легенды не всегда правдивы.