Дорогу от кабинета до галереи я помнила наизусть, поэтому, осторожно приоткрыв двери и убедившись, что за ними никого нет, опрометью бросилась бежать. Распоясавшаяся шизофрения в виде внутреннего голоса упрямо твердила, что торопиться некуда, и все плохое, что могло случиться — уже произошло. Проигнорировав мудрые мысли, я продолжила забег: час был уже поздний и, к счастью, по дороге мне никто не встретился. Влетев в башню, со скоростью метеора я рванула на второй этаж, не замечая, как под моими ногами ухнули в никуда две ступени лестницы.

Распахнув двери комнаты, я замерла как вкопанная. Все были на месте, живы-здоровы, и мало того, оказалось, что в нашем полку прибыло.

Рядом с местом, где я обычно сплю, стоял на коленях какой-то тип, одетый по последнему слову нищенской моды, и рассматривал мой клинок. Даже от дверей я ощутила, как недоволен меч этим пристальным разглядыванием — замер, готовый ударить, как только незнакомец коснется рукояти. Но бродяга не спешил дотрагиваться до клинка, он осторожно водил грязной рукой вдоль воображаемой линии, словно дразня оружие. Слипшиеся, нечесаные патлы неопределенного цвета почти полностью закрывали его лицо.

— Что тут происходит? Это еще кто такой?

Ольт пожал плечами, оборотни опустили головы, сэты, похожие на двух летучих мышей, лишь зыркнули на меня из своего угла и поспешно отвернулись, а оборванец даже не поднял головы. Тут я заметила, что кроме меча, который я, уходя, всегда прикрывала шкурами и соломой, на свет были извлечены рюкзак и компас. Похоже, что их осмотрели и откинули в сторону, найдя неинтересными: рюкзак валялся рядом с очагом, а компас отсвечивал треснувшим циферблатом из-под груды соломы.

— Кто давал разрешение рыться в моих вещах? — в груди медленно, но верно закипал гнев.

Бродяга поднял голову. Лицо у него оказалась непримечательное, смазанное. С таким лицом нужно выбирать профессию преступника — ни одна милиция не сможет составить фоторобот. Единственное, что выделялось на этой пребанальнейшей и грязной физиономии, глаза. Синие, холодные и абсолютно бездушные, словно оборванец скончался сотню лет назад. На миг мне стало страшно. Кем бы ни был странный гость, но, если он одним взглядом может довести до мелкой дрожи в коленях — это не к добру.

— Кто ты такой?

Пару секунд оборванец разглядывал меня. Внимательно и безразлично — так египетские сфинксы смотрят на бегающих по развалинам храмов туристов. Потом с трудом разлепив губы, медленно проговорил:

— Уходи, сабира. Если хочешь жить.

Ага, сейчас, все бросила и ушла. Чтобы меня запугать, одних слов недостаточно.

— Отойди от моего меча, — также медленно проговорила я и улыбнулась.

— Это не твой меч.

— Мой! Убери от него свои грязные лапы. Если хочешь жить, — я с точностью до полутона скопировала интонации бродяги. Страх испарился, сменившись ненавистью, которую передавал мне клинок. От соломы и шкур, на которых лежал меч, начали подниматься сизые струйки дыма. Такого сильного чувства он не испытывал даже к сабирам. — Соблюдайте правила пожарной безопасности, — продекламировала я, накинула на руку куртку и решительно направилась к мечу. Кожаная обмотка на рукояти уже догорала. Чтобы взять клинок, мне пришлось обойти оборванца, который продолжал сидеть в той же позе. Стоило клинку оказаться в моих руках, как он стал остывать, и уже через минуту я смогла вложить его в импровизированную перевязь. Поклявшись, что больше никогда не оставлю его без присмотра, даже если это будет грозить массовой резней всех сабиров замка, я уселась возле очага — желание меча снести оборванцу голову было настолько сильным, что мне показалось разумным держаться от незнакомца подальше.

— Айс! Что здесь происходит? Кто это? — спросила я у оборотня.

— Не могу знать, сабира, — ответил тот, не поднимая глаз.

Врет! Хорошо, что стыда хватает в глаза не смотреть.

— Савой, кто этот?.. — я замялась. Назвать существо с мертвыми глазами человеком или оборотнем язык не поворачивался. — В общем, этот! И что он тут делает? — для верности я указала на оборванца пальцем.

Рысь кинул на меня злобный взгляд, и в точности повторил слова Айса, не запамятовав озвучить мой социальный статус, про существование которого не вспоминал уже полтора месяца.

«Капитан, а у нас якорь всплыл! » — мрачно прокомментировал внутренний голос. Карточный домик на фундаменте доверия и взаимного уважения, выстраиваемый мною ежедневно по крупицам, грозил вот-вот рухнуть. Столько сил потратить на то, чтобы завоевать расположение (не дружбу, а всего лишь расположение) и чуть-чуть доверия нелюдей, и только ради того, чтобы первый попавшийся проходимец все это поломал?

— Хорошо. Дело ваше. Айс, ты уже наведывался на кухню?

— Нет, сабира.

— Зря. Должны же мы накормить нашего незваного гостя.

После этих слов бродяга кинул на меня насмешливый взгляд.

— Я не голоден.

— Зато остальные ничего не ели с самого утра, — обрезала я. — Айс, будь так добр, возьми с собой Савоя, и прогуляйтесь на кухню.

— Это приказ, сабира? — оборотень, наконец, поднял на меня взгляд, не суливший ничего хорошего.

— Нет, это просьба. Но в том случае, если она не будет выполнена, меня не затруднит сказать, что это приказ.

Ужин прошел в напряженной атмосфере. Сэты из своего угла так и не вылезли, оборотни и ольт мрачно жевали, уставившись в пол, а незнакомец не сводил глаз с клинка.

Благодаря посиделкам у Лайона, особого голода я не испытывала, поэтому скромно грызла в стороне сухарик и размышляла о превратностях судьбы. Выходило примерно следующее: командору зачем-то было очень нужно, чтобы я сегодня вернулась в башню как можно позже. И сегодня же появляется этот тип, который ухитряется в сжатые сроки раскурочить мои отношения с нелюдью. На простое совпадение не похоже: уж очень складно все выходит. Все наполеоновские планы по поводу обсуждения моих эпохальных находок, то бишь библиотеки и пророчества, дружно покончили жизнь самоубийством. Говорить с Айсом сейчас то же самое, что чесать спину колючей проволокой — бесполезно и очень, очень неприятно. С остальными похожая ситуация: Медведь хмурится и поводит плечами — так бывает, когда он сильно взволнован; Рысь нервно щурится и разминает кисти, словно готовится к драке; Аркаша внешне спокоен, но гребень на спине угрожающе приподнят; сэты бросают на меня предупреждающие взгляды, мол, сиди тихо и не высовывайся. Интересно, что же этот... это... эта скотина им про меня наговорила?

Так и не разгадав ни одной загадки, я улеглась спать в обнимку с мечом. Оставлять клинок без присмотра сейчас было бы верхом неосторожности. Проворочавшись с полчаса, мне удалось задремать. Лучше бы не удавалось — здешний бог сновидений устроил мне повторный сеанс кошмара с гибелью Айса в горах, с педантичностью немца прокрутив его от начала и до конца. Мне оставалось только беззвучно кричать, пытаясь предупредить оборотня, а потом, проснувшись, также молча вытирать с лица пот и слезы.

Уже через неделю я могла поведать хороший рецепт превращения жизни в макет ада: подчеркнутая вежливость, подозрительность на грани мании, еле слышное перешептывание за спиной и еле заметная ненависть в глазах. Все смешать в равных пропорциях, добавить по вкусу презрения и поставить на огонь. Когда смесь разогреется до состояния лавы, вылить ее на жертву. И с любопытством наблюдать, долго ли она после этого продержится.

С той поры, как в башне появился бродяга, у меня не стало ни минуты покоя. Чтобы ни делала, куда бы ни пошла — меня везде сопровождал его равнодушный взгляд. Стоило мне усесться у очага — он тут же возникал за спиной и сверлил меня взглядом до тех пор, пока я, не выдержав давления, не оборачивалась. Если я зашивала куртку — он сопровождал каждое движение иглы, и от этого она теряла нитку и впивалась мне под ногти. На мои крики и возмущение оборванец только пожимал плечами и повторял «сабира должна уйти». Оборотни и ольт делали вид, что не замечают того, что творится у них под самым носом — они лишь бросали в мою сторону короткие пронзительные взгляды и лаконично отвечали на вопросы, каковые со временем возникали все реже и реже. Сэты так и не вылезли из угла, наверно гнездо свили.

Единственным утешением оставалась библиотека, которую я посещала еженощно, наплевав на риск быть пойманной командором или хранителем. В связи с этим, мой распорядок дня капитально изменился: после обеда я направлялась в ложный архив, где два часа добросовестно читала всякий хлам, после этого я возвращалась в башню, поднималась на смотровую площадку и до самой темноты упражнялась с мечом. Одна. На тренировку, которая должна была состояться на следующий вечер после появления бродяги, Айс так и не явился. Я не стала напрашиваться, и с тех пор тренировки проходили под аккомпанемент свиста ветра в брешах крыши и скрип мусора под ногами.

Когда темнело, я возвращалась в комнату, отогревалась у очага, флегматично жевала потерявший вкус ужин и снова поднималась на площадку. Проводила там еще пару часов, выжидая, пока нелюди улягутся спать, тихо спускалась вниз и шла в замок. Найти площадку с чудовищем-инвалидом не составляло труда — ноги сами вели меня к ней, хотя я была готова поклясться, что каждый раз площадка оказывалась в ином месте, словно кочующий цыганский табор. Добравшись до железной двери, я некоторое время топталась, прислушиваясь к мечу. Если клинок оставался спокоен, можно было смело входить, если рукоять чуть подрагивала или нагревалась — следовало обождать. Этот своеобразный индикатор присутствия сабиров никогда не подводил. Иногда я часами сидела около двери, в ожидании, когда же, наконец, его превосходительство закончит свою работу и мне будет позволено войти.

Зато потом мое терпение вознаграждалось сторицей. Стоило попасть в библиотеку, как я забывала обо всех неприятностях: об Айсе, чье наполненное ядом и презрением «пожалуйте, сабира» мне приходилось выслушивать трижды в день — во время завтрака, обеда и ужина, об оборванце, чей взгляд жег затылок не хуже паяльной лампы, о командоре, что мог в любой момент заявиться сюда за некстати забитым пергаментом. Все тускнело и уходило на второй план. Я полностью погружалась в поиски ответов на многочисленные вопросы.

Прежде всего — Ворон. Благо, с ним была связана половина содержимого хранилища — все вещи на столах и стойках когда-то принадлежали ему, и терпеливо собирались сабирами в течение долгих лет. Закрытый мемориал имени Ворона.

Во-вторых — я искала малейшие упоминания о людях, случайно попавших в этот мир. И, если в случае с Вороном материала было хоть учитайся, то на эту тему мне не удалось раскопать ни одного свитка. Единственное, на что я наткнулась, так это на перевод древней рукописи одного из племен ольтов, которые в то время жили почти на всем пространстве от побережья до Аметистовых гор. Рукопись гласила, что «сабиры появились». Не приплыли из-за моря, не спустились с неба на летающих островах, не пришли со стороны пустыни — просто «появились». Как я.

Я попыталась представить мир, из которого переселились, а вернее сказать, бежали (ведь когда люди уходят целыми народами, это значит, что они бегут от чего-то, оказавшегося сильнее, чем они) эти нереально красивые сабиры. Одно было понятно точно — в моем мире таких не водилось. Мелькнула мысль об Атлантиде, но тут же была отброшена за несостоятельностью.

В-третьих — «предавший». Здесь меня тоже ожидало фиаско. Ни один документ не мог дополнить историю, рассказанную Дэвом. Жил, предал, был награжден, убит — все пергаменты повторяли одно и то же.

Дважды меня чуть было не поймали. Один раз командор решил посетить библиотеку под утро, и мне пришлось в экстренном порядке прятаться под стол, откуда я посылала на голову его превосходительства все мыслимые и немыслимые проклятия. Во второй раз в библиотеку сунулся старикашка-хранитель, о чем меня заблаговременно предупредили его шарканье и надрывный кашель, дав возможность быстро нырнуть за железную дверь.

Все опасения насчет обратной работы мозаики оказались напрасны — она исправно выпускала и впускала меня в любое время — иногда мне казалось, что сам замок почему-то проникся ко мне симпатией и старается помочь.

В одну из таких ночей, когда я в унынии сидела у двери, ожидая, когда уйдет командор, и сортировала в голове загадки в алфавитном порядке, клинок за спиной вдруг дернулся. Обычно индикатор вел себя вполне прилично, за исключением тех моментов, когда оборванец приближался ко мне ближе, чем на метр. Удивленно пожав плечами, я потрогала рукоять и даже сквозь толстую кожаную обмотку ощутила, насколько она холодная. Будто кто-то проморозил меч до самого нутра, а потом привесил мне на спину.

— И что у нас плохого? — с интонацией персонажа любимого мультика спросила я.

Клинок снова дернулся, на сей раз стараясь указать направление — вверх. Я послушно поднялась обратно к мозаике.

— Теперь куда?

Меч дернулся влево, указывая на один из боковых проходов, и похолодел еще больше, если такое в принципе возможно.

— Слушаюсь, товарищ прапорщик, — мрачно отрапортовала я. Чувствовалось, что посиделки в библиотеке отменяются.

Следуя указаниям клинка, я петляла по коридорам, сворачивала в какие-то незаметные проходы и коридоры, спускалась, потом опять взбиралась по узким лестницам, пока не оказалась в маленькой тесной комнатушке с зарешеченным окном, выходящим в подсвеченный луной заброшенный сад между замком и башней нелюди. Комнатушка использовалась, как кладовая для всякого мусора. Толстый слой пыли, покрывающий окно и пол, убедительно доказывал — соваться сюда любителей не нашлось. Плотно прикрыв за собой дверь и оставшись практически в полной темноте, не считая мутного пятна окошка, я чуть погладила эфес, который уже покрылся изморозью:

— Что дальше?

Меч мягко, но настойчиво подпихнул в сторону окна.

— Понятно, командир, значит, будем вести наблюдение.

Устроив сиденье из каких-то старых ящиков, я стерла с небольшого кусочка стекла пыль, и приникла к импровизированному глазку, словно стрелок к амбразуре. Отсюда была видна часть заброшенного парка: несколько покрытых снегом деревьев, низкая каменная скамья и остатки железной решетки, когда-то ограждавшей дорожки.

Ждать пришлось долго.

Откуда-то сбоку появился человек в длинном до пят меховом плаще с капюшоном. Он осторожно пробирался по глубокому снегу прямо к скамейке. Дойдя до нее, он огляделся и стал нетерпеливо расхаживать взад-вперед, то и дело поправляя плащ. Это продолжалось минут пять. Потом человеку надоело ходить, он уселся на скамейку и откинул капюшон.

— Белоснежка, — чуть слышно выдохнула я. Клинок предупреждающе прижался к спине, приказывая наблюдать внимательнее и, желательно, молча.

Тем временем, девушка на скамейке теряла терпение. Она то и дело поправляла и без того идеальную прическу и постоянно поглядывала куда-то вбок — наверно, оттуда должен был прийти тот, ради кого Белоснежка топталась на морозе.

— Ты что, волок меня сюда, чтобы я лишний раз убедилась в ветреной натуре Лайона? Так это и так всем из...

Меч некультурно перебил меня, огрев рукоятью по затылку.

— Вняла и заткнулась, — прошептала я, вернувшись к созерцанию представления за окном.

Как говорят в таких случаях: время шло, а милый нет. Белоснежка все плотнее куталась в плащ и все чаще подносила к губам ладони, стараясь согреть их дыханием.

Я не смогла уловить момент, когда на сцене появились новые действующие лица. Они просто возникли за спиной девушки, словно соткавшись из черных теней деревьев. Шестеро, и седьмой чуть в отдалении. Их я узнала сразу — нелюди. А с ними тот самый, оборванец. Клинок почти мгновенно перешел в режим обогревателя, раскаляясь все сильнее и сильнее.

— Какого черта они делают? — еле слышно выдохнула я.

Девушка продолжала сидеть, нетерпеливо утаптывая ножкой снег, а нелюди подходили все ближе. Впереди шли оборотни, за ними ольт, как всегда обнаженный по пояс, и замыкали клин сэты, на лицах которых метровыми буквами было написано явное беспокойство. Айс, Савой и Pax, напротив, недобро улыбались, двигаясь вперед словно тени. В лунном свете их глаза чуть фосфоресцировали.

— Они же... они же не собираются?.. — меч заткнул мне рот сильным тычком в спину.

Оборотни прыгнули, синхронно, словно провели в тренировках полжизни, еще в прыжке сменив обличья. Белоснежка, что-то почувствовав, начала оборачиваться, но было поздно. Она не успела даже закричать. Медведь сшиб ее на покрытую снегом землю. Водопадом мелькнули черные волосы, вырвавшиеся из-под сетки изумрудные оборки платья, и волчьи зубы вгрызлись сзади в тонкую шею, выпустив на свободу целый фонтан крови, обильно окрасивший серебристый мех. Одновременно с этим Рысь добрался до горла. Дальше началось звериное пиршество.

Арк, сэты и оборванец, чье имя так и осталось для меня тайной, оставались в стороне, наблюдая за трапезой.

Я, не в силах больше смотреть, скорчилась на ящиках, уткнувшись лбом в колени и до крови закусив запястье, чтобы не заорать от ужаса. Перед глазами мелькали жуткие картинки, и хотелось отдать все за то, чтобы кто-нибудь стер эти воспоминания.

«Ну-ка, тихо! » — рявкнул в груди рассудительный и равнодушный человечек. От этого повелительного голоса я всхлипнула, но стала дышать ровнее. — «Прекращай истерику. В окно больше не смотри, а то опять сорвешься. Тут не реветь надо, а думать! »

— Правильно. Думать, — прошептала я. — Думать. Какого черта они это сделали?! — перед глазами мелькнула тонкая рука, с пальцами, унизанными изящными кольцами, по которым сочилась почти черная в лунном свете кровь. Просто рука, лежащая на снегу. Титаническим усилием воли я загнала картинку подальше.

Думать! Зачем они напали? Ведь сабир способен защититься. Девушка должна была почувствовать приближение нападавших — сила на пятьдесят процентов используется на защиту. Щит выставляется почти автоматически. Это рефлекс. Она должна была успеть!

Переборов подступившую к горлу тошноту, я продолжила рассуждать вслух.

— Но не успела. Что из этого следует? Убить сабира можно, только полностью устранив силу. Это проделывал Ворон... — я заставила себя дышать ровнее. — Нелюди напали, заранее зная, что Белоснежка не сможет сопротивляться. Кто-то экранирует ее дар, и этот кто-то...

«Уходи, сабира. Если хочешь жить».

Оборванец, отребье сальноволосое, кем же ты себя возомнил?

Головоломка постепенно начала складываться. Оставался только вопрос «зачем». Мне припомнилось, сколько сил и времени я потратила в попытках доказать Айсу, что я не сабира. Всем нужны неопровержимые свидетельства. Сказать, что он герой, опора, надежа и спаситель, может каждый. А вот доказать, да так, чтоб все поверили!

Надо отдать должное, оборванец выбрал самый убедительный и простой способ: ударить ночью, по сабиру-одиночке. Силу он экранирует — риска никакого. А как быть с тем, что сабиры чувствуют чужую смерть? Похоже, что он и это перекрывает, иначе вся затея становится бессмысленной.

— Значит, новоявленный Ворон. Второе пришествие. И кто мне объяснит, почему я в это не верю?

Остаток ночи был истрачен на решение гамлетовской дилеммы: какое из двух зол предпочесть? Рассказать командору о гибели девушки, и тем самым подписать Айсу свободный пропуск на костер? Неприемлемо: я обязана оборотню жизнью, да и уверенности в том, что командор и этот невесть откуда взявшийся бродяга не связаны между собой, у меня не было.

Как ни в чем не бывало продолжать жить в башне? Да я же в глаза нелюди смотреть не смогу после того, что видела сегодняшней ночью. Промаявшись до утра невеселыми мыслями, я все-таки решила — лучше сделать вид, что ничего не знаю.

Отряхнув с себя пыль и поправив на перевязи клинок, я покинула комнату. Но, топая к башне через заброшенный сад, все-таки не удержалась и завернула к скамейке. Здесь уже не осталось ни малейших следов жуткого действа — труп нелюди убрали, а пятна крови засыпал выпавший под утро снег. Только на погнутой ржавой ограде, почти у самой земли, висел когда-то изумрудный, а теперь бурый лоскуток от платья. Повинуясь неясному предчувствию, я, воровато оглядевшись, стремительно прошла к скамейке, отцепила обрывок, спрятала его в карман джинсов и так же быстро вернулась назад.

Придя в башню, я поняла, что идти в комнату абсолютно не хочется. Поэтому, поднявшись на смотровую площадку, я уселась рядом с полуразрушенной стеной и, поплотнее закутавшись в куртку, закрыла глаза. Измотанному после ночных бдений организму отчаянно хотелось спать.

Из сна я вынырнула резко, словно аквалангист, всплывающий на последнем глотке воздуха, и, еще не успев толком разлепить веки, схватилась за клинок.

— Кто здесь?

— У сабиры чуткий сон. Это хорошо.

Айс стоял в метре от меня и смотрел в сторону гор. Рассеянный, чуть розоватый, утренний свет поблескивал на его волосах, придавая полное сходство с серебристой волчьей шерстью.

— Чего ты хочешь?

— Сабира должна уйти.

Значит, бродяга осознал, что без помощи Айса меня из башни не выжить, и решил использовать его как таран. Умно. Пятерка с плюсом за находчивость, тройка за интуицию.

— А если не уйду? Что ты тогда будешь делать?

Шаги Айса раздались совсем близко.

— Что я буду делать, сабира? — спокойно переспросил оборотень. — Все очень просто. Пойду к командору и доложу ему все. О том, кто ты такая и откуда взялась. Расскажу все, что знаю. А потом добавлю, что причиной, по которой не смог уведомить его раньше, были твои угрозы уничтожить меня и весь поселок. Почему-то мне кажется, что командор с радостью меня выслушает и поверит каждому слову, — Айс усмехнулся и замолчал.

Глаза открылись сами собой. Это было подло и больно. Так больно, что на миг я забыла, что значит дышать. Правильно говорят — предают только свои, и наносят удар в спину именно те, кого стараешься прикрыть грудью. Меня охватила такая ярость, что клинок за спиной беспокойно задрожал. Потом она исчезла, так же внезапно, как появилась. На смену пришли равнодушие и опустошенность. Мне просто стало все равно.

— Уходи, сабира, — холодно повторил Айс. — Или, клянусь Вороном, я это сделаю.

— Хорошо. Уйду, — голос стал хрупким, как засушенная в гербарии роза.

— Когда?

— Через час.

Оборотень кивнул, откинул со лба густую челку, и встал, считая, что разговор окончен.

— Подожди. Я еще не сказала свои условия, — освоить льдисто-каменные интонации оказалось проще простого.

Айс напряженно замер, подозрительно прищурив серые глаза.

— Я весь внимание, сабира.

— Передай Ему, что я вернусь. Обязательно вернусь, и этой встречи Ему будет не пережить. Это первое. Второе: дай мне клятву.

— Я не даю клятв, сабира. Это удел людей.

— А придется, — хмыкнула я. — Если действительно хочешь, чтобы я навсегда покинула башню, поклянись мне, что ноги твоей не будет в Аметистовых горах и в землях на пятнадцать лиг от них.

Кажется, мне удалось напоследок его удивить.

— Хорошо, — Айс недоуменно пожал плечами. — Я обещаю.

— Этого мало. Поклянись.

— Мое слово стоит...

— Ничего оно не стоит. Поклянись своим чертовым Вороном, что никогда, слышишь, никогда даже близко не подойдешь к этим проклятым горам! — все-таки я сорвалась на крик.

Минуту Айс смотрел мне в глаза, потом выдавил:

— Клянусь памятью Ворона. Это все твои условия, или есть еще?

— Все, — я демонстративно закрыла глаза руками, желая только одного — чтобы оборотень ушел, испарился, провалился в тартарары, навсегда исчез из моей жизни — может, хоть тогда мне не будет так больно.

Я не слышала, как он ушел.

Наверно, я просидела вот так, зажмурившись и уткнувшись в ладони, довольно долго, а когда очухалась, поняла, что ноги и спина затекли и стали как деревянные. Предстояло заново научиться ходить.

«А также жить и дышать. Без Айса. Это только поначалу больно, потом пройдет», — до сих пор я мало понимала, насколько привыкла к оборотню. Он стал чем-то вроде воды, только лишившись которой, понимаешь, как же тебе хочется пить.

У выхода из башни меня поджидали сэты. Они так умело сливались с сумраком, что я заметила их, только когда Дэв осторожно дотронулся до моего плеча.

— Уходишь?

— Да.

— Плохо, — еле слышно прошептал Суод. — Очень плохо. Мы пытались убедить Айса...

— Не надо упоминать при мне это имя. Никогда.

— Ты не понимаешь...

— Я все понимаю, — подбирать слова оказалось сложным делом. — Вы так долго ждали...

— Мы не думаем, что это Он, — голос Дэва прошелестел в самые уши. Казалось, сэта нисколько не удивило то, что я знаю о пророчестве. — Слишком много совпадений. А выдавать желаемое за действительное — последнее, что нужно делать тем, чей род исчисляется единицами. Но остальные не хотят нас слушать. Он убедил их. Дал им то, чего они желали больше всего на свете.

— Знаю, дал им крови, и она затуманила их разум. Доказал, что может закрыть от сабиров. Но он лжет, я чувствую, что он лжет, и изо всех сил буду искать неопровержимые доказательства, — вот, я опять ввязалась в безнадежную войну за справедливость. Ничему-то жизнь не учит!

— Если потребуется помощь — зови, — одними губами сказал Дэв.

— Думаю, что это случится скорее, чем вы ожидаете.

Спустя пятнадцать минут я вовсю вымещала злость, пиная ногами дверь, ведущую в покои Лайона. Грохот от моих ударов стоял такой, что пара любопытных сабиров, разбуженные шумом, пришли выяснить, что тут происходит. Увидев меня, бешено колотящую по дубовой обшивке, они вежливо улыбнулись и предпочли убраться восвояси.

— Что происходит? — дверь распахнулась, и на пороге показался заспанный Лайон. Одной рукой он пытался протереть глаза, а второй застегнуть ремень на штанах. — Аня? Что-то случилось?

— Нет, просто я решила воспользоваться твоим любезным предложением, и остаться на некоторое время. Лучше поздно, чем никогда, верно? — я отодвинула с дороги слегка прибалдевшего сабира, и прошла внутрь. — Приглашение все еще в силе?

— Да, — Лайон, наконец, проснулся, и на его лицо медленно возвращалась обычная маска самодовольного превосходства. — Ты можешь жить здесь столько, сколько сочтешь нужным. Только с одним условием.

— Каким?

— Все, что сейчас на тебе одето, кроме меча, разумеется, немедленно отправится в камин.

— Думаешь, что голой, но с клинком, я буду выглядеть лучше?

Сабир бросил оценивающий взгляд на мою тощую фигуру и усмехнулся:

— Безусловно, но, к сожалению, это приведет к быстрому падению нравов в замке, так что можешь взять из гардероба все, что придется тебе по вкусу.

Неясные предчувствия, которые с каждым прожитым днем становились все сильнее, заставляли меня торопиться и рисковать. Я почти не покидала библиотеки, возвращаясь в покои Лайона лишь для того, чтобы наскоро перекусить и уснуть. Сабир признавал за мной полное право пропадать целыми ночами или днями — это как выходило. Может, я ему действительно нравилась? Он не задавал вопросов, не лез в душу и не надоедал — в общем, вел себя джентльменистей некуда — правда не оставлял своих тонких намеков и откровенных шуток, но это компенсировалось тем, что в любое время суток меня ожидал красиво накрытый стол и горячая еда. Как он угадывал, когда я вернусь? Пасьянсы, что ли, раскладывал?

Иногда, в самый глухой предрассветный час, я пробиралась в церемониальный зал, в надежде, что статуя вновь появится и даст ценный совет. Но ожидания не оправдывались — стена оставалась стеной, сколько я не просила ее вновь открыться. Приходилось уходить не солоно хлебавши, спиной ощущая злобные взгляды изваяний.

Перелопачивая в библиотеке тонны пергаментов, я чувствовала себя уже не читателем, а докером: лихорадочные метания от стеллажа к стеллажу, попытки разобраться в надписях на неведомых языках — это выматывало не меньше, чем разгрузка дров. Бумагам, оказывавшимся на столе командора, уделялось особое внимание. Я изучала их со всей прилежностью, но тщетно — чаще всего это пыли отчеты фуражиров давно стертой с лица земли армии.

В очередной раз, набегавшись до состояния, близкого к обморочному, я уселась прямо на пол и со всей силы треснула себя по голове.

«Где твоя выдержка? Судорожные телодвижения сейчас дадут также мало проку, как кипятильник, опущенный в озеро. Мысли логически. Что ты искала в ложном архиве? », — подстегнутая этой мыслью, как шпорами, я бросилась вдоль стеллажей, сметая на пол свитки неподходящего размера. Искомое, как всегда, оказалось в самом дальнем конце библиотеки, в недрах последнего шкафа.

Свернутые в рулоны карты. Их было великое множество: потрескавшиеся от времени, с подозрительными темными пятнами и остатками воска. Выбрав наугад первую попавшуюся под руку, я расстелила ее на полу, прижав норовившие загнуться края светильниками, и присвистнула от удивления. Часть головоломки с громким щелчком встала на место.

— А ларчик просто открывался, — титаническим усилием воли я запретила себе скакать от радости — вторая часть задачки была посложней, и без нее теперешнее открытие не стоило и выеденного яйца.

Немного успокоившись, я стала раскатывать карты одну за другой, пытаясь хотя бы частично восстановить ход Вороньей войны. Почти на всех манускриптах руками давно почивших военачальников было нанесено огромное количество символов. Чтобы разобраться во всем досконально, предстояло разложить карты по давности, а после, путем сравнения и анализа (ух, самое слабое мое место), разобраться в обозначениях и символах.

Я вынула меч из ножен и положила его рядом с собой — если библиотеку посетит командор, то времени вытаскивать клинок у меня не будет.

Спустя несколько часов, я определила значение символов: черная пунктирная линия обозначала границы земель, находящихся под властью Ворона; черные десятиконечные звезды — стоянки его войск; синие круги с белой точкой в центре — укрепленные позиции сабиров; крохотные стрелочки — маневры отдельных частей (это удалось разобрать благодаря мелкому изображению тигра напротив одной из них). Дальше пошло легче, и вскоре удалось почти полностью прочитать одну из карт — она датировалась ноябрем года, когда Ворон был убит.