Ну что ж, у каждого свои достоинства и свои недостатки. К достоинствам Джуди относится то, что она всегда готова прыгнуть ко мне в постель. А это уже немало, хотя ведет она себя там, как тот лежачий камень, под который коньяк не течет. Надежна она, правда, тоже как камень. Может быть, мне следует звать ее Симона или Петрина?

— Ты что, спишь? — спросила Джуди, и я попытался вспомнить, почему стал называть ее на манер обезьянки, виденной мною в каком-то телефильме. И, ясное дело, не смог. Все, связанное с Джуди, вымывает у меня из памяти — прямо наваждение какое-то!

— Нет, не сплю. Помнишь сказку про скатерть-самобранку?

— Помню, и не одну.

— Ага! Тогда дело пойдет легче. — Мы миновали памятник Победы, солнце скрылось в высоких облаках, делавших небо похожим на дешевые обои для потолка. — Помнишь ли ты, что в Древней Греции и Риме был весьма популярен символ рога изобилия, называвшегося также рогом Амалфеи?

— Как сейчас помню! Иду по Акрополю или по Форуму...

— Молодец. Смешно, — похвалил я, чувствуя, что улыбка у меня выходит кривая. Мне бы сейчас соснуть минут триста, а не лекцию про умножители читать, однако же нет, покой нам только снится. — Итак, Амалфея была козой, вскормившей своим молоком Зевса, спрятанного его матерью — Реей — на Крите, в пещере горы Ида. От отца — всемогущего Кроноса, имевшего скверную привычку пожирать своих детей.

— Ужас какой! О времена, о нравы!

— Кроносу было предсказано, что один из детей свергнет его и будет править миром, — заступился я за папеньку Зевса, сознавая, что начал очень уж издалека. И, утешая себя тем, что иногда окольный путь оказывается самым коротким, продолжал: — Сломаный рог этой самой козы Зевс превратил в рог изобилия, а саму Амалфею, за верную службу, вознес на небо и превратил в одну из звезд в созвездии Возничего. Впоследствии рог изобилия стал символом богини мира Эйрене и бога богатства Плутоса. В Древнем Риме рог изобилия был очень важным божественным атрибутом. Бона Деа — добрая богиня-мать, имя которой было табуировано, изображалась с рогом изобилия и змеями. Гении, высокочтимые римлянами божества — прообразы христианских ангелов-хранителей, — изображались ими в виде юношей с чашами и рогами изобилия в руках. Культ Приапа — фаллического божества, олицетворявшего плодородие, — после походов Александра Македонского распространился по всему Восточному Средиземноморью и достиг расцвета в Древнем Риме. Среди атрибутов этого доброго божка, покровителя селян, рыбаков, матросов, проституток и евнухов, едва ли не главным был рог изобилия. Кстати, на фресках и терракотовых статуэтках Приап изображался в виде старичка, одной рукой поддерживавшего корзину с овощами и фруктами, а другой — огромный фаллос. На родине, в Греции, полагали, что у него два члена, поскольку он одновременно был сыном двух отцов: Диониса и Адониса.

— Не слабо! — признала Джуди. — Это имеет отношение к нашей поездке? Сбежать с работы мне было не так-то просто.

— Имеет, — заверил я Джуди. — Мне надо разогнаться. Набрать обороты. А тебе прочувствовать масштабность того, о чем я поведу речь дальше.

— Валяй, я вся внимание. Бог с двумя членами несравнимо лучше, чем дракон с тремя головами. Функциональнее. Хотя тоже, конечно, перебор.

— Ну ладно, чтобы закончить с римским рогом изобилия, по-латыни Cornu Copiae — чуешь, как звучит! — упомяну Фортуну, которая изображалась иногда на шаре, иногда на колесе, но непременно с повязкой на глазах и рогом изобилия в руке. Помимо греков и римлян рог изобилия, являвшийся воплощением счастья и процветания, почитали и другие народы. Литовцы, например, называли его skalsa, а праздник Скальса в древней Литве приурочивали к первому урожаю. Скандинавы...

— Ох и зануда! — прервала меня Джуди. — Вытащи мне из бардачка сигарету и прикури.

— Я некурящий!

— Покуриваешь иногда, я знаю. А в анкетах пишешь: «без вредных привычек» — дуришь руководство. При мне можешь курить, я не заложу.

Я прикурил для Джуди сигаретку и, поколебавшись, закурил сам.

— Ладно, поговорим для разнообразия про Китай. Хочешь сказку?

— Валяй.

— Ловил как-то в незапамятные времена китайский рыбак рыбу в реке Янцзы, и попала ему в сеть плоская ваза для цветов. Это по одной версии. По другим: глиняный горшок, глубокая тарелка или шкатулка.

— А можно без версий?

— Можно. Кхым! Вытащил рыбак вазу и надумал приспособить ее под собачью миску. Положил туда корм, типа «Педигри», собака ест, ест, ест, а еда не убывает. Мужик стоит, хлопает глазами, а жена смекнула, что к чему, высыпала из вазы корм и кинула в нее золотую шпильку. И ваза тут же до краев наполнилась золотыми шпильками.

— Женщины — народ практичный.

— Вот и я о том же. Вазу внесли в дом и стали пользоваться ею для добывания денег и ценностей. Рыбак разбогател, но, будучи человеком добрым, не зазнался, не стал мироедом, не купил клуб «Челси», а принялся помогать своим ближним, за что был назван живым цай-шэнем — богом богатства. Кстати, китайских богов богатства, а их там немало, изображали с вазой, миской или шкатулкой, дарующей всевозможные материальные блага и называемой непроизносимым словом «цзюй-бао-пэнь».

— Тамошняя разновидность рога изобилия. Я поняла, — с показным смирением промолвила Джуди.

— Чудесно. Потерпи еще чуть-чуть, дальше будет легче, — подбодрил я ее. — У тебя кола или вода есть?

— На заднем сиденье пластмассовая бутылка. Вода из-под крана, для радиатора.

— Пойдет. — Я проглотил таблетку анальгина, запил теплой водой и продолжал: — Ты, безусловно, слышала о Граале, но вряд ли знаешь, что по одной из версий название его произошло от ирландского слова cryol — «корзина изобилия». А название таинственного замка, в котором он якобы хранился, не то Корбеник, не то Карбоник восходит к французскому Cor Benoit — «благословенный рог». Он же, как ты догадалась, рог изобилия. Общеизвестно, что Грааль насыщал своих избранников любыми яствами, чем, к слову сказать, был схож с магическим котлом короля Артура. Того самого, у которого был первый Круглый стол. Причем котел изобилия, притащенный Артуром в Камелот, создатель Круглого стола надыбал в Анноне — потустороннем мире, куда спускался по своим королевским нуждам.

— Вань, ты меня задолбал! Переходи наконец к делу!

— Еще пару фактов. Для закрепления, так сказать, материала. У скандинавского Вседержителя Одина в небесных чертогах павшие на поле брани герои денно и нощно пили неиссякаемое хмельное медовое молоко козы Хейдрун. И кушали неиссякаемое мясо вепря Сэхримнира, которое варилось в котле со звучным названием Эльдхримнир.

— О боже! И как ты только язык не сломишь!

— У кельтского бога-кузнеца Гоибниу, которого кое-где звали Гофанноном, тоже имелся в пиршественной зале потустороннего мира неистощимый котел, имя коего, на твое счастье, до наших дней не дошло.

— Хоть в чем-то мне подфартило!

— Ну, это как сказать. У кельтов был еще один бог — Дагда...

— И у него тоже был магический неистощимый котел! Я все поняла, Ваня...

— Нет еще, не все. Ибо в галльской мифологии имелся бог Суцелл, которого ученые мужи отожествляют с римским Сильваном...

— Разумеется, у него тоже был котел или рог изобилия!

— Умница. Я мог бы ещё рассказать тебе про вьетнамское божество огня — злую безобразную старуху Тхэн Лыа...

— Которая имела котел...

— Который сам наполнялся всякими вкусностями, ибо старуха была не охоча до золота.

— Спасибо, друг! Как я жила столько лет, не имея представления об этих котлах и рогах? Об этом Суциле, Дагге и этой вьетнамке, как ее... Тхай-Лай! — Джуди скрипнула зубами и, помолчав несколько мгновений, поинтересовалась: — Что, если я высажу тебя прямо здесь? У меня появится шанс успеть на работу. А?

— Джуди, ты читала мою статью про силовой купол над Мартыновкой? Так вот я все еще болтал с тамошней обездоленной инопланетянами публикой, когда купол исчез. И все, естественно, ринулись по домам. А я пошел по улице и набрел на черный ящичек... Небольшой такой... Совсем как этот, — я показал Джуди уменьшенный умножитель, — только размерами с... ну, скажем, с человеческую голову.

— Так... — сказала Джуди, притормаживая.

— Я взял его и рванул домой, пока лесник не пожаловал в заповедный лес. Чутье у меня отменное, и вскоре после моего ухода район был оцеплен «тройным оцеплением», как писал некогда Михаил Афанасьевич Булгаков.

— Так, — повторила Джуди. — Прикури-ка мне еще сигарету.

— Дома я, естественно, начал играться с этим ящичком и очень скоро сообразил — это было совсем не трудно! — что инопланетяне подкинули нам умножитель.

— Волшебный котел. Рог изобилия. Меленку Сампо, о которой ты забыл упомянуть.

— Не успел. Ты прервала меня на полуслове и пригрозила высадить.

— Я просила тебя достать сигареты!

— Пожалуйста. А про Сампо я не забыл. И вот тому доказательство:

— Память у тебя феноменальная, — признала Джуди, морщась от попавшего в глаз дыма.

— Это профессиональное, — отмахнулся я. — Так вот умножитель, попавший мне в руки, не был единственным. Их, судя по всему, было по Мартыновке раскидано тьма-тьмущая. И умные люди быстро сообразили, какую из них можно извлечь пользу. Умножители, чтоб ты знала, имеют четыре кнопки. Одна — увеличивает его до необходимых размеров, другая уменьшает, третья позволяет делать дубликат самого умножителя, четвертая — умножать заложенный на поддон предмет.

— Ясненько. А на чем он работает? Ты ведь его не к электрической розетке подключал? — деловито спросила Джуди, заставив меня вспомнить, что она кончила Корабелку. С отличием, между прочим. И не ее вина, что знания остались невостребованными, а амбиции съела моль.

— Работают умножители на мусоре. Сыпь ему в воронку что хочешь — и получай, что заказывал. Идея проста до поросячьего визга: все на свете состоит из атомов, значит, любой предмет можно получить из тех же атомов, составив их в надлежащем порядке. Именно это умножители и делают — никакой мистики и колдовства. Ты понимаешь, они не просто повторяют очертания предмета, а дублируют его структуру на молекулярном или там атомарном уровне. Если, например, положишь гору ручных часов, эта гора удваивается, и каждый элемент новой горы соответствует дублированному элементу, со всеми достоинствами и недостатками. Остановимся, я тебе покажу.

— Да понимаю я, чего тут не понять! Стало быть, инопланетяне угробить нас задумали? Нашлись ведь предприимчивые люди, которые хоть один умножитель да вынесли из Мартыновки?

— Нашлись. А ежели учесть, что силовые купола одновременно в разных частях света появились... Опять же, утечка из самых охраняемых хранилищ неизбежна.

— Чего же ты до сих пор миллионером не сделался и не дал из Питера деру куда подальше? Знал ведь, что до тебя докопаются?

— Знал, — покаялся я. — Скажи, Джуди, зачем мне миллионы? В три горла я жрать не могу. Член у меня, в отличие от Приапа, один. Два костюма я зараз на себя не напялю, разве что в лютую стужу... если пальто похитят. А не сбежал, потому что думал: потяну еще годик, другой, третий. От добра добра не ищут. Но вот, не получилось.

— А живые существа умножитель дублировать может?

— Котлеты — может, труп мыши — запросто, живую — нет.

— Печальная вырисовывается картина. «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Изобилия мы не переживем. Но почему бы этим долбаным инопланетянам, раз уж они такие могущественные, не потравить нас какими-нибудь газами или не заразить специально изготовленной суперчумой? Если уж так им занадобилась наша милая планетка? Грех на душу брать не хотят или кладбищ не любят?

Я знал, что Джуди поверит мне сразу. Она каким-то образом чует, когда я вру или треплюсь, а когда говорю правду. Не слишком удобное качество в мирной жизни, но в обстановке, приближенной к боевой, неоценимое. Не надо ничего повторять, вдалбливать, клясться и божиться.

— Не знаю, — честно признался я и, глядя на пролетающие мимо поля, прочитал:

Не думаю, чтобы они хотели нас уничтожить. Во всяком случае, подкинув нам умножители, грех на душу они не взяли. Это ведь наша проблема, как употребить их щедрый дар: во благо себе или во зло.

— Что лбом об стену, что стеной по лбу!

— Подарить человеку ружье — совсем не то же самое, что выстрелить в него из этого ружья. Ведь он может пойти с этим ружьем на охоту и настрелять уток. Так? А коль скоро он вместо этого пускает себе пулю в висок — так дуракам закон не писан...

— ...если писан, то не читан, если читан, то не так, потому что он дурак, — скороговоркой закончила Джуди и, мгновение погодя, спросила: — Вань, я вот никак в толк не возьму, зачем ты мне про все эти рога изобилия и магические котлы втюхивал?

— Затем, что посоветовал мне один умный человек в этом направлении порыть. И нарыл я гипотезу, что подкидывали уже инопланетяне эти умножители на Землю. Только называли их в разных местах по-разному: Сампо, магический котел, рог изобилия, Грааль. Это тест на изобилие, Джуди. Предки наши его прошли, а мы вот, похоже, — нет.

— Чушь собачья!

— Джуди, — сказал я, — не торопись возражать. Подумай хотя бы немного, пошевели мозгами. Я-то думаю об этом давно, а ничего другого измыслить не могу.

— Никакая я тебе не Джуди! — внезапно окрысилась она. — Никакая я тебе не обезьянка, понял! Меня зовут Марина, так же, как любимую тобой Цветаеву! Неужели так трудно усвоить! Ма-ри-на!

— Легко-легко, — успокоительно пробормотал я.

— И мне с высокой колокольни плевать, из каких соображений хотят угробить наш мир! Ясно? И рассуждать об это я не хочу!

— Ясно, — сказал я, и мы надолго замолчали.

Не доезжая до Гатчины, я попросил Джуди остановиться у маленькой речушки и показал, как работает умножитель. Сначала я увеличил его до размеров крупного телевизора, засыпая в воронку на крышке песок, землю, все что под руку попадалось. Потом превратил имевшуюся у меня пачку долларов в несколько пачек и проделал то же самое с долларами, занятыми Джуди у шефа.

— Но ведь они фальшивые! У дубликатов одинаковые номера! — запротестовала она.

— Серьезно? И ты думаешь, кто-нибудь, кроме соответствующих органов, возьмет на себя труд сравнивать номера купюр? Их надо только как следует потасовать. Займись-ка этим, пока я озолочу тебя при помощи мутной воды из этой речушки.

Джуди дала мне пару своих колечек и серьги, после чего у нас стало столько золотых безделушек, что под их тяжестью грозил порваться полиэтиленовый пакет. Затем я сделал ей маленький дубликат умножителя и увеличил его до размеров моего собственного.

Завороженная невиданным зрелищем, Джуди на время позабыла, чем подобного рода игрушки грозят роду человеческому. Но я не забывал ни на минуту. Для общества, основной целью которого является потребление, умножители были подобны смертоносной бацилле. Зачем пахать, сеять, жать, собирать урожай, если умножители могут производить булки тоннами из всего, что копится на городской или деревенской свалке? Зачем добывать нефть, делать станки, строить домны и автомобильные заводы? И чем расплачиваться с рабочими электростанций, если любую валюту можно штамповать буквально из грязи? Но ведь помимо этого можно штамповать и автоматы, гранатометы, мины, ракеты с ядерными боеголовками...

Разумеется, с распространением умножителей власти борются и будут бороться самыми беспощадными методами. Столь же очевидно, что борьба эта обречена. Можно вычистить один район или десять, сровнять с землей город, два, три. Но если на Земле останется хоть один умножитель — попробуй-ка отнять его у лавочника или алкаша, не говоря уже о любителе наркотиков! — поголовье умножителей восстановится с молниеносной быстротой. Масштабы бедствия лучше всего иллюстрировала известная притча об изобретателе шахмат. В ней рассказывалось о том, что древний индийский мудрец в качестве вознаграждения за изобретение шахмат попросил у магараджи некоторое количество пшеничных зерен, число которых должно было увеличиваться в геометрической прогрессии от клетки к клетке. То есть на первую клетку он просил положить одно зерно, на вторую — два, на третью — четыре, на четвертую — восемь и так далее. Магараджа с радостью согласился, полагая, что дешево отделался, но когда попробовал расплатиться, из этого ничего не получилось. По подсчетам какого-то дотошного ученого вышло, что изобретателю причиталось, дай бог памяти... 8 642 313 386 270 208 зерен. Такого количества пшеницы ни самый богатый магараджа, ни все торговцы зерном не смогли бы собрать на всей Земле.

— Ну, и что ты теперь намерен делать? — спросила Джуди, вдоволь наигравшись с умножителем.

— Высади меня у ближайшей автозаправки. А сама проезжай вперед метров на пятьсот и жди меня там.

Темно-зеленая «семерка» подходила мне как нельзя лучше — вылезший из нее парень напоминал ушлого помоечного кота, который выкрутится из любой переделки. Именно такой мне и нужен: купи-продай, не обремененный высокими идеалами. Впрочем, у кого они нынче есть — идеалы-то?

Я подошел к нему, когда он кончил заливать бак. Встал за бензоколонку, чтобы меня не было видно из окон станции, и вытащил из кармана здоровенную пачку долларов.

— Послушай, друг, глянулась мне твоя тачка. Уступишь за десять тысяч?

Патлатый парень в пестрой ковбойке и потертых джинсах уставился на меня как на сумасшедшего. Перевел взгляд на пухлую пачку баксов и помотал головой.

— Я не шучу. Бери баксы, а я возьму тачку. Вечером заявишь, что ее угнали, и получишь свое сокровище назад. В Штаты я на ней не укачу.

— Ты чо, мужик, с дуба рухнул? Так дела не делаются! — изрек заметно побледневший парень, не сводя глаз с зелененьких, притягивавших его взгляд словно магнит — железные опилки.

— Делаются-делаются, — заверил я его. Переложил баксы в левую руку и извлек из-под куртки «макара». — Соглашайся, друг, пока я добрый. Я ведь могу взять твою тачку даром и покупаю не ее, а твое молчание. По крайней мере, до вечера.

— А ты шутник... — парень протянул руку, и я вложил в нее пачку долларов.

Он пошелестел ими, новенькими и затертыми, морщины избороздили его увлажнившийся лоб.

— Лады. Придется пока пожить без кормилицы.

— Лезь в тачку. Высажу тебя через пару километров, а там проголосуешь или маршрутку остановишь.

— Ты чо, мужик? Этак я и без тачки и без баксов останусь! Езжай себе, а я уж сам, ножками пойду.

— До десяти часов вечера никуда не звони. Иначе не я, так другие тебя отыщут. По номеру тачки. Сечешь?

— Секу, дядя. Езжай себе с миром.

Мы оставили позади Гатчину, проехав мимо нее по объездной дороге, и Джуди просигналила мне, чтобы я остановился. Ну что ж, она права, пришло время расставить точки над "i".

Я загнал «семерку» на незасеянное поле, Джуди поставила рядом «Оку» и выбралась из нее с дымящейся сигаретой в зубах.

— Ты так и не сказал мне, что собираешься делать дальше и куда мы едем.

— К моему старинному приятелю. Он живет на Псковщине, неподалеку от тех мест, где я родился.

— А потом? — настаивала Джуди.

— Потом видно будет. К родным я заезжать не собираюсь — вычислят и накроют. А у Коли можно отсидеться и составить план действий. Да и умножитель ему не помешает, дела у него идут не слишком хорошо. Фермер из него — как из кое-чего пуля. Таким образом, все будут довольны.

— А потом? — не унималась Джуди. — Будем жить на выселках, издали наблюдая, как рушится мир?

— Я не могу возвращаться в Питер. За госпожой Иванцевой придут другие. А за тем, как рушится мир, лучше наблюдать, находясь подальше от эпицентра событий.

— Хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— «Оку» придется где-то припрятать до лучших времен. Или бросить. Иванцева не дура и сообразит, кто помог мне ускользнуть из ее лап.

— Серьезная дама?

— Весьма предприимчивая. — Я знал, что Джуди влюблена в свою машину, приобрести которую стоило ей неимоверных трудов, и потому добавил: — Мы можем дублировать эту «семерку» или любую другую тачку, которая тебе понравится.

— Нет. Я не поеду с тобой. На кого я оставлю маму? Она у меня старая, я у нее — единственный свет в окошке.

— Дело твое, — сухо сказал я. — Похищать я тебя не собираюсь. Когда заявится госпожа Иванцева, отдай ей умножитель. Сделай дубликат и отдай.

Мир летел вверх тормашками, и мы должны были лететь вместе с ним. Каждый в свою сторону. И, вероятно, это было к лучшему.

— Будь здорова, — сказал я, чмокнув Джуди в щеку.

— Неужели ты так вот и уедешь?

— Я бы охотно улетел отсюда к чертовой матери, но у меня нет крыльев, — криво усмехнувшись, ответил я.

— Да, ты не ангел. И все же я тебя люблю... — прошептала Джуди.

Чувствуя, как обрываются последние нити, связывавшие меня с прежней жизнью, я попытался все же распустить изрядно потрепанный павлиний хвост и продекламировал строки из нетленного наследия Георгия Иванова:

— Так ты точно не едешь?

Джуди отчаянно замотала головой. Губы у нее дрожали, в глазах стояли слезы, и я не стал дожидаться, когда они прольются.

Втиснувшись за руль, я захлопнул дверцу «семерки». Повернул ключ зажигания, выбрался на Киевское шоссе и, срывая резину с колес, понесся по дороге в никуда. Туда же, куда и все мои сопланетники, соблазненные дарами вселенских данайцев.

— Ну и как? Понравились вам рассказы ребят? — спросила Вера, увидев на моем столе исчирканные карандашом распечатки рассказов.

— Как... э-э-э... понравились? Да так сразу и не скажешь.

Второй день у меня болела голова, и анальгин помогал, как мертвому припарки. Лето выдалось «пятнистым» — в один и тот же день солнце сменяло дождь, дождь сменял солнце, а иногда лил прямо в его присутствии, и давление, соответственно, прыгало, как сумасшедшее. Впрочем, по сравнению с Пекином, где во время наводнения утонуло более ста человек, или Берлином, где в июле выпал снег, у нас было не так уж плохо. Но и не настолько хорошо, чтобы я был готов обсуждать написанные ребятами рассказы.

Хотя они этого ждали и насторожились, услышав Верин вопрос. Не исключено, кстати, что они же ее ко мне с этим вопросом и подослали.

Но, что им сказать, ума не приложу.

Я снял очки, потер глаза и некоторое время, глядя на Веру, видел только мутное темно-красное пятно.

— Рассказы слишком велики для «ЧАДа». Три, четыре, пять машинописных страничек, максимум девять тысяч знаков — это все, что мы можем себе позволить. Я не оговаривал листаж, поскольку он и без того очевиден.

— Мы старались, шеф, — проникновенно сказал Ваня Кожин, вырастая из-за моей спины, как призрак отца Гамлета. — Первый блин...

— Не верю, что первый, — сказал я, чувствуя, как невидимые пальцы сжимают затылок, и боль волнами катится по позвоночнику, аж до крестца. — Не верю, что старались и не понимали, что делаете! Что вы тут за панихиду развели?! Разве этого ждет от вас читатель, покупая «ЧАД»? За свои кровные рублики он хочет посмеяться, отдохнуть, расслабиться, а вы... Да это просто заговор какой-то!

— Ну что вы, шеф! — расторопная Света принесла мне стакан «Боржоми» и пачку «Пенталгина». Господи, хоть одна живая душа видит, как мне плохо! А все эти толстокожие графоманы...

Я проглотил пенталгинину, запил. Поправил очки и, мельком глянув на упаковку, ужаснулся перечню противопоказаний и побочных эффектов, вызываемых снадобьем, которым угостила меня секретарша. Нет, они определенно хотят меня в гроб вогнать! Хотя зачем бы им это? Делить мое наследство будут кредиторы, ребятам разве что стулья издательские на халяву достанутся...

— Господа литераторы! — провозгласил я, поднимаясь со стула, и почувствовал новый приступ боли. — Я ожидал от вас что-то в стиле Саймака, Шекли, Варшавского, а вы мне подсунули какую-то чернуху. Читатель ждет веселых привидений и скелетов, сексапильных ведьмочек и благородных вампиров. Он жаждет неожиданных хеппи-эндов. А вы... Знаете о таком писателе, как О. Генри?

Послышалось несколько невнятных восклицаний, и я подумал, что взял слишком резкий тон. Так нельзя, даже если голова раскалывается. И черт меня дернул идти нынче на работу? Сидел бы дома, смотрел, как Сенька возится с Котькой...

— Если бы мы могли писать, как О. Генри, зачем бы нам было строчить статьи про мутации, приведшие к возникновению ядовитых летучих мышей? — поинтересовался Миша, не желая сознавать, что лезет под горячую руку.

— Вы знаете, шеф, — подал голос Толик, — это прямо мистика какая-то. Я, честное слово, хотел писать совсем о другом. Миленький такой, крохотный рассказик задумал, а вышло...

— Со мной, между прочим, произошло то же самое, — поддержал его Ваня. — Я же знаю, что нужно для «ЧАДа»! Я же не совсем уж дебил какой-нибудь!

— А вы, сударь, что скажете? — обратился я к Мише, чувствуя, как меня начинает душить праведный гнев. Эти ребята явно сговорились довести меня до Скворцова-Степанова!

— Вы знаете, я не хотел говорить, потому что все равно не поверите...

— Братцы, имейте же стыд и совесть! Что ж вы меня вовсе за олуха держите? — возопил я. — Если это не дурацкий розыгрыш, то скажите, бога ради, почему во всех ваших рукописях присутствует профессор Берестов? Если вы не сговаривались, то не кажется ли вам странным, что везде он к тому же назван Вениамином Петровичем?

— Действительно, — растерянно пробормотал Миша. — А я как-то не обратил внимания. Но, честное пионерское, Берестова придумал я и никому об этом не говорил...

— Так уж и ты! — возмутился Ваня.

— Позвольте... — начал Толик, и в этот момент зазвонил телефон.

— Любопытно, — сказал я, испытующе вглядываясь в честные лица сотрудников. — Случаются в жизни всякие совпадения. Но если вы собираетесь уверить меня...

— Шеф, с вами хочет говорить профессор Берестов. Вениамин Петрович, — с потерянным видом сообщила Света.

— Если это розыгрыш, то мне очень хотелось бы знать... — начал я, принимая из Светиных рук телефонную трубку.

Я ожидал услышать долгие гудки отбоя, но вместо этого хорошо поставленный голос произнес:

— Добрый день. Вас беспокоит профессор Берестов. Вениамин Петрович...

Примечания