1-й х а л д е й (задиристо). Нешто голос не примета?
      2-й х а л д е й (рассудительно). Кака ж примета: говорю – есть, замолчал – нету.
      1-й х а л д е й (разозлившись). От как бирюч царской кнутом тя вытянет, враз не заговоришь – заноешь!
      2-й х а л д е й. А чего я бирючу-то сдался?
      1-й х а л д е й (выходя из себя). А того, что царь кличет!
      2-й х а л д е й (недоверчиво). Кого?
      1-й х а л д е й (окончательно вышел из себя). Тебя!!!
      2-й х а л д е й (по-прежнему не веря). Да ну! 1 – й х а л д е й. Вот те и ну! Баранки гну, а чаю не видно!
      2-й х а л д е й (полон любопытства). Сам царь?
      1-й х а л д е й. Сам Навуходоносор!!!
      2-й х а л д е й (начинает опасаться). А не слыхал, часом, чево я ему запонадобился?
      1-й х а л д е й (победоносно). Слыхал.
      2-й х а л д е й (совсем испугался). А чего слыхал-то?
      1-й х а л д е й (наконец-то поймал товарища). Тебе б сказал, а твому голосу не стану.
      2-й х а л д е й (толкая его). Да здеся я!
      1-й х а л д е й (делая вид, что не замечает). Где здеся?
      2-й х а л д е й (теребя товарища за рукав). Известно где – где мое место.
      1-й х а л д е й (продолжая ту же игру). А где твое место?
      2-й х а л д е й (нетерпеливо, почти жалобно). Там, где стою.
      1-й х а л д е й. От теперь понятно. А надобны мы Навуходоносору неслухов царских казнить.
      2-й х а л д е й (успокоился). Вона! А неслухов-то много?
      1-й х а л д е й. Никак трое.
      2-й х а л д е й (совсем развеселившись). Только-то и делов? Да мы с ими враз управимся. Пошли, что ли?
      1-й х а л д е й (доволен собой). Известно, пошли.
 
      Существовал в Средние века по всей Европе так называемый церковный театр – представление в лицах евангельских и ветхозаветных рассказов, несложные сценки, разыгрываемые любителями и самими церковниками. Их и сегодня можно увидеть в польских, итальянских или французских деревнях. Католическая церковь ими увлекалась, русская православная оставалась равнодушной. Если не считать «Пещного действа».
      Есть в Ветхом Завете рассказ о нечестивом царе Навуходоносоре, который поклонялся золотому тельцу и хотел заставить делать то же и всех своих подданных. Но нашлись три юноши – «отрока», «дети царевы», которые ему не подчинились. Разъяренный царь приказал их бросить в горящую печь, но твердо стоявшие за истинную веру отроки вышли из нее невредимыми, а насмерть перепуганный Навуходоносор отрекся от оказавшегося бессильным золотого тельца.
      Принимали во всем этом участие царские слуги – «халдеи», исполнявшие волю Навуходоносора.
      И вот раз в год, в канун Рождества, «Пещное действо» разыгрывалось перед толпами не зрителей – молящихся, потому что постановка осуществлялась в церквах. Это был сложный спектакль, которого с нетерпением ждали, к которому долго и обстоятельно готовились, как свидетельствуют «столбцы» той же Оружейной палаты. До того как появиться в столице, «Пещное действо» еще в XVI веке успешно утвердилось и в Новгороде, и в Смоленске, и во Владимире. Еще с тех пор оно стало частью народной жизни, иначе сказать – общедоступным театром... В Москве показывали его в Успенском и Благовещенском соборах Кремля, в церкви Григория Неокессарийского на Большой Полянке, во всех монастырях, не отставали и отдельные приходы. Но, конечно, лучшие исполнители были в Кремле, и от них требовалось незаурядное актерское мастерство.

Явление 2

      1-й х а л д е й. Раздайся, народ, халдей неслухов ведет, ослушников царских, недругов боярских!
      2-й х а л д е й (прерывая). Товарищ!
      1-й х а л д е й (недовольно). Чево?
      2-й х а л д е й (с сомнением). А эти дети царевы?
      1-й х а л д е й (уверенно). Царевы.
      2-й х а л д е й (удивляясь). И нашего царя не слухают?
      1-й х а л д е й (радостно). Не слухают!
      2-й х а л д е й (в полном изумлении). И златому тельцу не поклоняются?
      1-й х а л д е й (в восторге). Не поклоняются.
      2-й х а л д е й (придумал). А мы вскинем их в печь!
      1-й х а л д е й (дождался!). И почнем их жечь!
      2-й х а л д е й (деловито). А ну, голубчики, заходи по одному.
      1-й х а л д е й. В устье не толпись, печки не сторонись. Огня не пожалеем, быстрехонько вас обогреем!
      2-й х а л д е й. Скучать не дадим, добрых людей как есть удивим!
 
      Делопроизводители в Древней Руси были настолько дотошными, что можно во всех подробностях воспроизвести давние постановки. Подготовка церкви к представлению начиналась с того, что спускалось и снималось с крюка главное паникадило – огромная центральная церковная люстра. На крюке закреплялось специальное приспособление, с помощью которого слетал из-под купола «Ангел Господен» – написанная на пергаменте в полный человеческий рост фигура. Внизу под ним располагалась ширма – высокая, большая, в сложнейшем кружеве деревянной позолоченной резьбы, со скульптурными фигурами святых, сплошь покрытая росписями – «пещь огненная». Она была делом рук художников и оставалась в имуществе церкви на долгие годы, разве что-нибудь приходилось поновить. Вокруг ширмы расставлялись таганы. На них жглись во время действия пучки вспыхивавшей ярким холодным пламенем пласун-травы. В стороне помещалось устройство, которое должно было имитировать громовые раскаты, раздававшиеся при появлении ангела. Особое внимание уделялось костюмам. У отроков они представляли длинные белые одежды и венцы, у халдеев – короткие, набранные в пышные сборки алые юпы и высокие островерхие, иногда кожаные, иногда деревянные колпаки – турики.
      Юпы и турики? Но ведь именно так одевались скоморохи, которых, как принято считать, предавала анафеме и постоянно преследовала церковь! Их множество раз изображали художники на миниатюрах, гравюрах, позже в лубках. Еще в XVIII столетии будут кочевать из одной картинки в другую «Фомушка-музыкант», «Еремушка-поплюхант», обязанные им своим рождением. Но допустить появление скоморохов в церкви? Вот только общепринятая точка зрения и современные свидетельства – совпадали ли они?
      Москву допетровскую можно с полным правом называть городом мастеров. Первая городская перепись 1620 года называет среди москвичей представителей 250 профессий. Здесь красильщики, пирожники, сарафанники, кузнецы, каменщики, печатники, капустники, котельники, травники, стрельцы и... потешники. И речь идет не о какой-то голытьбе, но о владельцах дворов на посаде, гражданах уважаемых, обладавших своими правами, безусловно состоятельных. Потешники – профессия, как все остальные. И в случае войны выступали они, подобно всем жителям посадов. Лукьяшка и Якутка Тимофеевы, владевшие «достаточным» – богатым двором вблизи нынешней Арбатской площади, обещались, например, выйти в 1638 году с огнестрельным оружием – пищалями. Другие брались за рогатины. У иных были и вовсе собственные холопы, которым полагалось выступать на войну вместе с хозяевами. Москва вела точный учет своим военным силам.
      Вид со Швивой горки на Воспитательный дом, Зарядье и Кремль.
 
      Жила столица тесно. Еще больше теснилась ради скота, огородов, погребов, чтобы обходиться по возможности всем своим. Так и вырастали избы обычного московского размера четыре на четыре метра, и разве что в Зарядье у особо зажиточных ремесленников побольше – пять на шесть. А на дворах и вовсе царила толчея, вроде как у «нового Печатного заводу подьячего Василия Бурцева, людей у него Степанко Михайлов, Ерошка Иванов, Терешка Онаньин да захребетники: словолитец Терешка Семенов сын Ершов, да сторож Печатного двора Якушко Григорьев, да резец Лучка Иванов, да калашник Онофрейко Васильев». А рядом у Василия Рыкунова «на дворе соседи и подсоседники живут из найму костромичи сапожные мастеры Федька Сидоров, у Федьки племянник Ондронко Герасимов, да Мишка Ондреев, да Ярославец иконник Иван Лукин сын Тюшаков, да тут же на дворе в другой избе тюремной сторож Несторка Васильев». И это при том, что избы, по утверждению археологов, представляли одну горницу – обычно даже без перегородок.
      Положение потешников куда лучше. Ни в соседи, ни в подсоседники, ни тем паче в захребетники они не попадали. Потешники выступали как владельцы дворов, не сдававшие помещений своих по найму. Были зажиточнее, так и жили вольнее.
      Но как же в таком случае быть с общеизвестными утверждениями о чуть ли не запретном существовании потешников, со ссылками на царские приказы, которые брали под защиту целые деревни и села от нашествий скоморохов, ватагами бродивших в поисках пропитания по дорогам. Города для них были якобы закрыты. Ничего не скажешь, веселые разбойники!
      И снова документы представляют иную картину. Скорее всего, дело было не в профессии, а в уровне мастерства и умения – двух одинаковых актеров никогда не встречалось. Одних ценили и любили в столице. Другим приходилось «сбиваться» в бродячие труппы, где подчас не брезговали с голодухи ни вымогательствами, ни грабежами. Только это уж не имело отношения к искусству и его правам в Древней Руси.
      Музыковеды и театроведы с уверенностью скажут, что именно в скоморошьем ремесле зарождалось мастерство и будущих вокалистов, и музыкантов-инструменталистов, и, само собой разумеется, актеров. Зарождалось... Это значит, что подобных самостоятельных видов искусства еще не было, что они находились еще у самых своих истоков – не больше, тогда как настоящее их рождение произошло много позже. И новое уверенное «нет» документов, описывавших городское хозяйство, даже попросту улицы Москвы.
      Нет – потому что, оказывается, с первых лет XVII века жили в Москве, да и в других городах, независимо от потешников и профессионалы рожешники, и профессионалы гусельники, и гобоисты, и валторнисты. Было их не меньше, чем потешников, таких же вольных – независимых от феодалов и царской службы. Значит, хватало и любителей их мастерства, не было недостатка и в приглашениях на выступления, да и дворы не уступали потешникам в зажиточности.
      Другое дело, что уважением их ремесло пользовалось меньшим. О музыканте достаточно было сказать – гусельник Богдашка, рожешник Ивашко. Зато потешника называли по имени и фамилии – больший почет, большее уважение не к конкретному человеку – к профессии. Вывод напрашивался сам собой: потешником можно было быть «честно», не таясь от светских и церковных властей, а тогда не такими уж невероятными становились юпы и турики халдеев. Другой вопрос, почему царские слуги оказались одетыми именно в скоморошьи костюмы.

Явление 3

      1-й х а л д е й (будя заснувшего товарища). Товарищ!
      2-й х а л д е й (встрепенувшись). Чево?
      1-й х а л д е й (с ехидцей). Дети-то царевы не горят?
      2-й х а л д е й (растерянно). Не горят?
      1-й х а л д е й (издеваясь). И не занимаются!
      2-й х а л д е й (горестно). Не занимаются!
      1-й х а л д е й (все в том же тоне). Инда страх берет?
      2-й х а л д е й (не понимая). А чево страх-то?
      1-й х а л д е й (сурово). Как перед царем ответ держать.
      2-й х а л д е й (озабоченно, но истово). Так и скажем: не берет, господине, их ни пламень яркий, ни огонь жаркий.
      1-й х а л д е й (снова издеваясь). Ишь ты! А царю какое дело? Чай, нас как велит вскинуть в печь, ведь сгорим!
      2-й х а л д е й (испуганно). Ой, как сгорим-то!
      1-й х а л д е й (объясняя, с удовольствием). Потому мы слуги верные, холопы примерные.
      2-й х а л д е й (прерывая). Так чево ж, товарищ, делать станем?
      1-й х а л д е й (назидательно). Пока суд да дело, огоньку прибавим. Ходи веселей, сапог не жалей!
      2-й х а л д е й (развеселившись). Одни сносим, другие с батюшки-царя спросим!
      1-й х а л д е й (продолжая прежнюю игру). Глядишь, новые купит, а то и по шеям отлупит.
      2-й х а л д е й (подхватывая). Одно слово – Навуходоносор!
 
      Все происходило так. Устанавливались декорации, появлялись в сопровождении халдеев отроки, связанные между собой «убрусцем по выям» – полотенцем за шеи, они отказывались поклониться золотому тельцу и вводились теми же халдеями в печь. В печи, скрытые ширмами, они начинали петь, им отвечал хор. Потом гремел гром, спускалась фигура ангела, халдеи падали на землю, а освободившиеся отроки исполняли с хором заключительную часть действия.
      Своего рода театрализованный концерт? Так, казалось бы, свидетельствовали современники, о том же говорили и документы. Но ни те, ни другие всего сказать не могли. В тратах на «Пещное действо» был еще один вид расходов – на постановку. «Пещное действо» при дворе каждый раз ставил другой постановщик, и в зависимости от удачного замысла его ожидала большая или меньшая награда. Бывали и такие годы, когда очередного постановщика обходили, ограничиваясь наградами халдеям и отдельным исполнителям. Значит, ничего «не измыслил» постановщик, ничем не удивил. А, собственно, что можно «измыслить»?
      Славился своими постановками дьяк Пятой Филатов, тот самый, что жил на своем дворе «в Златоустом переулке на белых землях», около Чистых, а тогда называвшихся Погаными, прудов. За одно только представление 1625 года досталась ему и «камка добрая», и «сукно лундыш». Славился и певчий дьяк Юшка Букин. Отмечались в двадцатых годах и другие. Главный постановщик занимался всем «пещным действом» – не музыкой. Рядом с ним был своего рода педагог, разучивавший отдельные голосовые партии, и еще один, работавший с хором. Певческие партии принадлежали отрокам, отсюда и педагог занимался «отроческим учением». Особой сложностью отличалась партия хора, а вот о халдеях не говорилось ничего. Петь они определенно не пели.
      Определить, откуда брались постановщики, не представляло труда – опытные, известные своими голосами певчие из хора. Как правило, баритоны. Этот голос особенно ценился в Древней Руси, считался самым «устойчивым», выразительным, гибким. Его обладателям уже по одному этому легче было дойти до первенствующего положения в хоре, стать так называемыми уставщиками. Отроки были из того же царского хора – дискант, баритон и бас. Халдеев в «столбцах» Оружейной палаты пришлось искать много дольше. И все-таки в конце концов и здесь можно было сказать без колебаний: их роли отдавались певчим.
      Итак, церковные певчие, в скоморошьих одеждах, не поющие и тем не менее поощряемые «за искусство». Значит, речь шла об актерской игре и, соответственно, об игровой постановке. Чудо становилось реальностью: театр в Московском государстве и Москве существовал за полтора века до первых придворных представлений труппы пастора Грегори в Преображенском! И разве не о том же говорили дошедшие до наших дней и впервые публикуемые тексты?

Явление 4

      1-й х а л д е й (шепотом). Товарищ!
      2-й х а л д е й (подскакивая от неожиданности). Чево?
      1-й х а л д е й (кивая на печь). Известно чево!
      2-й х а л д е й (разводя руками). А ничево!
      1-й х а л д е й (изумленно). Совсем ничево?
      2-й х а л д е й (решительно). Как есть ничево!
      1-й х а л д е й (в остолбенении). И не обгорают?
      2-й х а л д е й (с досадой). Где там – песни поют!
      1-й х а л д е й (не веря своим ушам). Поют?! (Деловито). И давно запели?
      2-й х а л д е й (безнадежно). Да вон, слышь, только в силу входят!
      1-й х а л д е й (вынося приговор). От беда так беда!
      2-й х а л д е й (совсем понуро). Куда хуже!
      1-й х а л д е й (оживляясь от неожиданно пришедшей мысли). Разве перед концом запели?
      2-й х а л д е й (доволен тем, что наконец видит растерянность у слишком бойкого товарища). Чьим концом-то?
 
      «Столбцы» подробно описывали и внешний вид певчих на каждый день. Появляться на людях им приходилось ежедневно, постоянно меняя наряды. Алые штаны, разноцветные кафтаны с серебряными пуговицами, на беличьем меху – с позолоченными, высокие суконные шапки, отороченные бобром, суконные рукавицы с песцом, сапоги сафьяновые желтые, зеленые, красные – трудно себе представить более праздничный вид. Расходные книги учитывали каждую мелочь (пуговиц могло быть по шести – не больше!), благо вся одежда царских певчих была казенной. Иначе разве «собьешься» на все «перемены» платья, которые им полагались. Даже в цветистом царском поезде на улицах Москвы таких щеголей нельзя не заметить – иностранные путешественники единодушны в своих восторгах. А к тому же сбруя с серебряным набором (это уж свое!), шитые разукрашенные седла, холеные кони. Но дело не только во внешнем виде.
      Богато наряжать нужно было и челядь – простых слуг. Только певчих не сравнишь ни с какой челядью. Жили они привольно, широко, в собственных дворах, притом не пожалованных царем – купленных. После нескольких лет работы в хоре денег легко хватало на жизнь, хотя большинство певчих были родом из других городов и оказывались в Москве поначалу с пустыми руками. Хватало средств и на собственных холопов. Не каждый на Руси тех лет имел право на крепостных, но за певчими оно признавалось безоговорочно. Что там посадским людям – дворянам делало честь оказаться среди певчих дьяков: та же царская служба, только особо почетная, ценимая. Так и выходили в случае необходимости на защиту Москвы государев певчий дьяк, «славный» баритон Роман Осипов с пищалью, а рядом «человек его» Ромашко Осипов с рогатиной или «великий умелец пения» Иван Микифоров – тоже с холопом и тоже с огнестрельным оружием.
      Среди всех хоров первое место принадлежало царскому – не патриаршему. Появлялись и совершенствовались в эти годы в Западной Европе многие духовые музыкальные инструменты – певчие сразу начинали петь в сопровождении каждого из них. Образовывались музыкальные ансамбли – певчие выступали и с ними. Обычно в первой половине XVII века это было несколько тромбонов, литавры, «скрипотчики» – скрипачи и орган. И еще певчие сочиняли музыку. Первые русские композиторы, чьи имена дошли до наших дней, были из их числа – Михайла Сифов, Дьяковский, Василий Титов. Они же ввели партесное – многоголосное пение, которое фиксировалось в записи при помощи нотного стана. Ему учили специально выписанные из Украины учителя, а выдержать настоящую борьбу за подобное новшество предстояло царскому хору.
      На высших государственных чиновников не подействовали никакие царские приказы и пожелания. Все, как один, они наглухо закрыли ворота своих дворов перед присланными к ним от государя певчими с традиционным «славленьем». Нового пения они не собирались слушать. Царь Алексей Михайлович немедленно отозвался на немыслимое непослушание указом 1677 года: «Учинили то дуростию своею не гораздо, и такого бесстрашия никогда не бывало, что ево государевых певчих дьяков, которые от него, великого государя, славить ездят, на дворы к себе не пущать, и за такую их дерзость и бесстрашие быть им в приказах бескорыстно, и никаких почестей и поминков ни у кого ничево и не от каких дел не иметь. А буде кто, чрез сей его государев указ, объявится в самом малом взятии им корысти, и им за то быти в наказании». Кому бы могло прийти в голову, что за неприятие нового искусства лишишься основного источника доходов – права брать взятки!
      Сто восемьдесят певцов – в таком огромном хоре не нуждалась ни одна православная церковная служба, попросту не была рассчитана на него, да и дворцовые церкви, кроме соборов, не отличались вместительностью. Но как раз столько певчих насчитывал во второй половине XVII столетия царский хор – около пятидесяти певчих дьяков и вспомогательный состав, годами служивший без окладов, в надежде на освобождающиеся штатные места. Для этих певцов дело обходилось поденным кормом: день пел – за день получил. При этом ни дисциплина, ни требования к ним не снижались. Но из их-то числа и выбирались халдеи, каждый год другие. Совершенно очевидно, подобного рода исполнительские возможности не были среди певчих исключением.

Явление 5

      1-й х а л д е й (шепотом). Товарищ!
      2-й х а л д е й (громко, равнодушно). Чево?
      1-й х а л д е й (с испуганным любопытством). Поют?
      2-й х а л д е й (так же нарочито громко и без выражения). Индо голосят.
      1-й х а л д е й (с досадой). А прах их бери! (Смотрят друг на друга.)
      2-й х а л д е й (заговорщически). Может, уговорить?
      1-й х а л д е й (удивляясь). Как уговорить?
      2-й х а л д е й (оживляясь и словно обращаясь к отрокам). Да, мол, вас царь Навуходоносор все едино порешит, а у нас детки малые, семеро по лавкам...
      1-й х а л д е й (развеселившись). Осьмой в пути!
      2-й х а л д е й (продолжая в том же тоне). Так что сжальтеся, любезные, помрите по доброй воле.
      1-й х а л д е й (решительно). Не уговорить!
      2-й х а л д е й (растерянно). Это почему?
      1-й х а л д е й (деловито). Больно громко голосят!
      2-й х а л д е й (терпеливо поясняет). Дак ведь царская воля.
      1-й х а л д е й (отмахиваясь). Царская-то царская, да шкура-то свойская. (Его осеняет мысль). А ну как Навуходоносор от единого огорчения помрет – супротивства себе не потерпит?
      2-й х а л д е й (подхватывая). А што? Тогда пущай громче голосят. Глядишь, и мы, грешные, целы останемся, с царским гневом не сведаемся!
      1-й х а л д е й (кричит). Эй вы, покойнички-негорельцы, шуми веселей, глоток не жалей, Навуходоносору на огорчение, добрым людям на удивление.
      О б а в м е с т е. Эх-ма!
 
      Значит, певчие в роли халдеев должны были сыграть царских слуг в чем-то на манер скоморохов и все же иначе. По образу они представляли двух мужиков, хитроватых, ленивых и никогда не теряющих насмешливого отношения к происходящему, касалось ли это их хозяина – язычника Навуходоносора, праведных отроков или небесного знамения. Скоморошьи одежды давали большую свободу в поступках и особенно словах. А вот слова – частью они представляли импровизацию исполнителей, как в классической итальянской комедии масок, но в основном сочинялись безвестными литераторами, от талантливости которых во многом и зависел успех представления. Все просто: не было бы сочинителей – не было бы и дошедших до нашего времени записанных текстов.
      Но времена менялись. С вступлением на престол подростка Федора Алексеевича закрылась существовавшая со времен Бориса Годунова Потешная палата в Кремле, были свезены на один из подсобных – «рабочих» – дворов декорации, реквизит, красавцы органы, запрещены всякие спектакли, инструментальная музыка и... «Пещное действо». Шли 1670-е годы.
      Для очередных реформ понадобился приход очередного царя, на этот раз самого Петра Алексеевича. Известно, что Петр обладал неплохим и хорошо поставленным голосом, пел охотно сам с церковными певчими и разбирался в пении. У придворных певчих он бывает на дому, крестит детей, участвует в семейных событиях и в той же домашней обстановке «поет концерты», как утверждает придворный календарь. А еще царь привлекал своих любимцев к участию в праздничных аллегориях, посвященных различным государственным событиям, публичных зрелищах, где именно певчие исполняли драматические роли, как тогда было принято, мифологических существ. Всех античных божеств певчие изображали и в знаменитых празднествах Всешутейшего и Всепьянейшего собора. Нептуна, например, долгое время представлял прямой предок И.С. Тургенева – Семен Тургенев. До сих пор не удалось обнаружить портрет «малого Бахуса» – певчего Конона Зотова, но известно, что его на редкость выразительная игра побудила Екатерину I заказать портрет восхищавшего зрителей артиста одному из наиболее известных придворных художников – Ивану Одольскому-старшему.
      И снова о московском чуде. Наш театр не только родился самостоятельно, в далеком Средневековье, но он проложил дорогу первым становившимся всенародно известными литературным сочинителям. С их произведениями знакомились тысячи и тысячи людей, в том числе не державших в руках книгу, даже не владевших грамотой, запоминавших на слух веселые, живые и выразительные тексты. Народный театр – народная литература.

Русский просветитель

Улица первой русской книги