Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Московские загадки

ModernLib.Net / Исторические приключения / Молева Нина / Московские загадки - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Молева Нина
Жанр: Исторические приключения

 

 


Среди портретов так называемой Преображенской серии, написанных по распоряжению Петра с отдельных лиц его окружения и висевших в его любимом Преображенском дворце, где происходили первые ассамблеи и празднества собора, был и портрет Никиты Зотова – хитроватого, немолодого, с крупными грубоватыми чертами лица, в простом тулупе и с непокрытой головой. Сегодня вариант этого портрета хранится в одном из частных парижских собраний русского искусства.

Летучий голландец

      Меня положительно захватила наша отечественная литература XVII столетия. Из какой же пестрой, но и весомой в своих удивительных качествах мозаики она складывалась: тут и первые личные письма, та повседневная переписка, которой только учились, и непременная литература о путешествиях. В моем собрании оказалось несколько рукописных книг ранних лет правления Петра. Это удивительнейшие энциклопедические сборники, где было совмещено все – от всемирной истории, образцов любовных изъяснений, до сведений о свойствах камней, соотношений бегов небесных и путевых заметок.
      Из архива поэта А.Н. Креницына. 1840-е годы
       «Летучим голландцем» прозвали в Европе путешественника, писателя и художника Де Брюина. Он был приглашен в Россию Петром I и оставил любопытнейшие описания быта и нравов нашей страны в петровские времена.
 
      Это оказалось совсем непросто для голландского путешественника, писателя и художника Де Брюина – определить для себя Москву. Облик города, дома, сады, улицы – все отступает перед впечатлениями городской жизни, слишком многолюдной даже для европейцев, слишком шумной и конечно же необычной.
      Первое московское жилье Де Брюина – в доме одного из прижившихся в Москве голландских купцов. Нахлынувшие толпы гостей – хозяину приходится выставлять столы на триста человек. И среди них – сам Петр. Другой купеческий дом. Те же столы на сотни человек. Де Брюин ждет случая быть официально представленным царю. Зашедший в комнату человек завязывает с ним беседу по-итальянски. Князю Трубецкому – а это именно он – достаточно знаком чужой язык. Появляется Петр, и разговор переходит на голландский. Де Брюин еле успевает отвечать на вопросы спутников Петра о Египте, Каире, разливах Нила, портах Александрия и Александретта – последними особенно интересуется царская сестра Наталья Алексеевна.
      Очень скоро предметом изучения и подлинного увлечения «Летучего голландца», как прозвали в Европе Де Брюина, становится повседневная жизнь москвичей, причем самого среднего достатка. Его поражает все, начиная от обычая оставлять в доме, из которого уезжаешь, хлеб и сено как пожелание благополучия новым жильцам. Поражает манера шить, надевая наперсток на указательный палец и придерживая полотнище ткани не коленями, а большими пальцами ног. Или обычай красить пасхальные яйца в самый любимый у русских «цвет голубой сливы».
      К. де Брюин. Панорама Москвы в 1702 году.
 
      Конечно, можно было сказать о Московии и так, как безымянный автор рукописной Космографии XVII века: большой здесь «достаток и много родится арбузов, яблок, грушей, вишен, дынь, огурцов, тыкв и иных всяких ягод». Но разве Де Брюину этого достаточно?! Он без устали колесит по подмосковным дорогам, заглядывает на огороды, в сады, приценивается на торгах – сколько, почем, каково на вкус. Он не прочь побывать и в погребах – что запасают русские и надолго ли хватает припасов. В чем-то он даже не путешественник, а обстоятельный и хозяйственный голландский бюргер.
      Ягоды? Больше всего в подмосковных лесах костяники. Едят ее с медом, едят и с сахаром. Готовят из нее похожее на лимонад питье, которое особенно полезно при горячке – снижает жар. Много под Москвой земляники, но куда больше привозят на торги брусники. Эту ягоду готовят только впрок – заливают водой, подмешивают сахар или мед и употребляют как питье. Пожалуй, это основное, что «приносят» к столу московские леса, остальное выращивается на огородах.
      Впрочем, под огородом понимался и плодовый сад. Садом же назывался только цветочный. Было таких садов мало, и лишь у богатых людей. Например, сад в голландском стиле у Данилы Черкасского в Сетуни. Таких хитро нарисованных клумб, стриженых деревьев, фонтанов Де Брюин не видел, пожалуй, больше ни у кого. Зато любовь к цветам у всех очень велика: «Для русских нет большего удовольствия, как подарить им пук цветов, который они с наслаждением несут домой».
      Это как бы для души, а вот для жизни самое главное... капуста. Хотя бы потому, что ели ее все русские самое меньшее два раза в день. Столь же много потребляли, пожалуй, только яблок и огурцов. Огурцы ели и свежими, и солеными круглый год. Весь год не исчезали из московских домов и яблоки.
      «Яблоки там разного рода хороши, – поясняет Де Брюин, – красивы на вид, кислые, равно как и сладкие, и я видел такие прозрачные, что насквозь видны были семечки». Вот эти «наливные» и закладывались на хранение в погребе и вылеживали до нового урожая.
      Когда появились деревья плодовые в московских дворах? Де Брюин видит Москву сплошным цветущим садом, но ведь заботились о плодовых деревьях еще в XVI веке. Знаменитый Домострой устанавливал особо дорогое наказание за воровство и поломку в садах и огородах. Куда еще дороже, если за каждое испорченное – не то что сломанное! – дерево полагался штраф в три рубля.
      Превосходны московские дыни, пусть чуть водянистые, зато душистые и огромные. Средний их вес достигал полупуда, и ценились они от одного до четырех алтын за штуку. Москва вообще славилась своими дынями. Первые из них вызревали к середине августа, поздние встречались со снегом. Секретарь австрийского посольства Адольф Лизек, побывавший в Московии двадцатью годами раньше Де Брюина, умудрился, кстати, разузнать их секрет: «Посадивши дыни, русские ухаживают за ними следующим образом: каждый садовник имеет две верхние одежды для себя и две покрышки для дынь. В огород он выходит в одном исподнем платье. Если чувствует холод, то надевает на себя верхнюю одежду, а покрышкою прикрывает дыни. Если стужа увеличивается, то надевает и другую одежду, и в то же время дыни прикрывает другой покрышкой. А с наступлением тепла, снимая с себя верхние одежды, поступает так же и с дынями...»
      Словно предвидя недоуменные вопросы людей конца XX столетия, Де Брюин успевает отметить особенности московского климата. Так ли уж он, климат, разнится от сегодняшнего?
      «Месяц Апрель начался такою теплотою резкою, что лед и снег быстро исчезли. Река от такой внезапной перемены, продолжавшейся сутки, поднялась высоко... Немецкая слобода затоплена была до того, что грязь доходила тут по брюхо лошадям. Летом особой жары не случалось, а в конце сентября выпадал первый снег. В начале октября наступали морозы, вскоре и надолго сменявшиеся дождями, так что, когда в середине ноября Яуза стала и на ней начали кататься на коньках, снега еще не было». И снова «...под исход года время настало дождливое... Но в начале Генваря, с Новым годом, погода вдруг переменилась: сделалось ясно и настали жестокие морозы». И так повторялось из года в год.
      День за днем Де Брюин втягивается и в круг придворной жизни. Спустя несколько недель после прибытия – первый царский заказ. Петру срочно нужны портреты трех племянниц – дочерей его старшего брата и соправителя Иоанна Алексеевича. Иоанна давно нет в живых, но царевны при случае могут превратиться в «дипломатический капитал». Их будущими браками Петр рассчитывал укрепить политические союзы России. Слов нет, хватало и своих живописцев. Но от Де Брюина ждали полного соответствия европейским модам и вкусам – недаром он побывал при стольких дворах. Русские невесты ни в чем не должны были походить на провинциалок.
      4 февраля 1702 года Меншиков везет Де Брюина в Измайлово к матери царевен, вдовой царице Прасковье Федоровне. Хоть и поглощенный сложным придворным церемониалом, Де Брюин все же успевает заметить, что Измайловский дворец совсем обветшал. Что царица Прасковья была когда-то хороша собой, а из дочерей красивее всех средняя, Анна Иоанновна, белокурая девочка с тонким румянцем на очень белом лице. Две другие сестры – черноглазые смуглянки. Отличаются «все три вообще обходительностью и приветливостью очаровательной. Подобной простоты обращения в монаршьем доме объездивший много стран путешественник и представить себе не мог.
      Да, радушие и приветливость царицы и царевен поразительны. Да, простота обращения Петра I с художником невозможна для других коронованных особ в Европе. И все же ничто не может скрыть от Де Брюина сути существующей в Московии государственной системы. «Что касается величия русского двора, – приходит он к выводу, – то следует заметить, что Государь, правящий сим Государством, есть монарх неограниченный над всеми своими народами... Он все делает по своему усмотрению, может располагать имуществом и жизнью всех своих подданных, с низших до самых высших, и, наконец, что всего удивительнее, его власть простирается даже на дела духовные, устроение и изменение богослужения по своей воле».
      Де Брюин не торопился покидать Россию. Только 15 марта 1703 года он решается тронуться в дальнейший путь на восток. За Коломенским, у села Мячково, где добывается камень, сделавший Москву «белокаменной», он садится на судно армянских купцов, чтобы по Оке и Волге спуститься к Астрахани. И мелькают названия – Белоомут, Щапово, Дединово, Рязань, Касимов... Одни отмечены дорожными происшествиями, другие запомнились постройками, пейзажами, иные – простым отсчетом верст. Их виды со временем оживут на великолепных огромных гравюрах «Летучего голландца». Прошло четыре года. Позади – Персия, Индия, Ява, Борнео. Летом 1707 года Де Брюин – снова в Астрахани, чтобы пройти теперь уже вверх по Волге. Но сейчас он уже не столько исследователь – от души радуется происшедшим переменам в облике Москвы. На Курьем торгу выросло здание аптеки, которая должна снабжать лекарствами всю русскую армию. Работают в ней восемь аптекарей, пятеро подмастерьев, сорок работников. Лечебные растения разводятся в двух садах в черте Москвы и к тому же собираются по всей стране вплоть до Сибири, куда готовится за ними специальная экспедиция.
      На Яузе появилась городская больница, иначе – Странноприимный дом для больных и увечных, с двумя отделениями на восемьдесят шесть человек. Есть здесь своя большая аптека и, соответственно, один аптекарь, один медик и один хирург.
      Рядом с больницей построена суконная фабрика с выписанными из Голландии специалистами. На берегу Москвы-реки, около Новодевичьего монастыря, начал работать стеклянный завод. Там делают всякого рода зеркала до трех аршин с четвертью в высоту – без них настоящего убранства в парадных комнатах любого дома не добьешься. Де Брюин видит, что исправлена Китайгородская стена, отремонтирован Кремль, а со слов москвичей ему становится известно, что в местном Печатном дворе появился латинский шрифт, выписанный из Голландии. В городском театре на Красной площади – Комедийной хоромине – идут регулярные, пользующиеся большим успехом у горожан спектакли.
      И еще – замечания по поводу массового характера строительства по всей Московии, не говоря о самой столице: «Относительно зданий ничто не показалось мне так удивительным, как постройка домов, которые продаются на торгу совершенно готовые, так же как покои и отдельные комнаты. Дома эти строятся из бревен или древесных стволов, сложенных и сплоченных вместе так, что их можно разобрать, перенести по частям куда угодно и потом опять сложить в очень короткое время».
      В этом-то, кстати, и кроется основная причина исключительно быстрого восстановления русских городов после частых и сильных пожаров.
      Вот и Де Брюин приходит к выводу: «Многие писатели полагают, что некогда город Москва был вдвое больше того, как он есть теперь. Но я, напротив, дознал по самым точным исследованиям, что теперь Москва гораздо больше и обширнее того, чем была когда-нибудь прежде, и что в ней никогда не было такого множества каменных зданий, какое находится ныне и которое увеличивается почти ежедневно».
      В феврале 1708 года Де Брюин окончательно прощается с Москвой. Невольно вспоминается, что был это канун произошедшей в 1709 году Полтавской битвы. Всего несколько лет оставалось и до окончательного перенесения русской столицы на берега Невы.

Maть и сын

      «Свет очей моих», «радость моя», «красавица ненаглядная» – он никому больше не напишет таких слов. Только ей. Единственной. От всего сердца любимой.
      Царь Петр I – царице Наталье Кирилловне. Своей матери
      Первой его встретила в жизни ненависть. Конечно, была безоглядная любовь юной матери – родила своего первенца Наталья Кирилловна в 18 лет. Была сердечная привязанность отца – хотя нужды в еще одном сыне у царя Алексея Михайловича не осталось. Старшего сына от первой жены уже объявили наследником, за ним стоял еще и младший – будущий царь Иван Алексеевич. Все мысли стареющего государя занимала молодая жена, столь непохожая на недавно скончавшуюся царицу Марью Ильичну.
      Алексей Михайлович имел уже тринадцать детей. Они еще не подозревали в новом сводном брате соперника в борьбе за престол, но влияние на царя значило для них очень многое. Любовь обошла Алексея Михайловича стороной, хотя, казалось, он и нашел ее. На первых смотринах царских невест сам выбрал касимовскую дворяночку Всеволожскую. Прикипел, как говорилось, к ней сердцем, ввел в царский терем, готовясь к венчанию.
      Только венчание не состоялось. По указке царского дядьки – воспитателя боярина Бориса Ивановича Морозова, затянули верховые девушки Всеволожской слишком туго волосы, лишилась она чувств и под предлогом утаенной от государя болезни была сослана со всей семьей в далекую Сибирь. Морозов же ради утешения предложил государю Марью Милославскую, сам поспешил жениться на ее сестре. Подчинился Алексей Михайлович, но к наставнику своему охладел. Не простил да и доверять перестал. «Сердцем осиротел», как говаривали в Москве. И вот на исходе мужского века, в 42 года, словно вернувшееся из юности, – чувство к Наталье Кирилловне.
      Пётр I.
 
      По расхожему мнению, она – бедная воспитанница знатного боярина-западника, театрала, сторонника европейского образа жизни Артамона Матвеева – выгодно отличалась от женского населения теремов. Однако факты не подтверждают подобной версии. Был Артамон Матвеев из приказной семьи. В составе наших посольств ездил на Украину к Богдану Хмельницкому, участвовал в войне с поляками, в осаде Риги. В конце концов Алексей Михайлович доверил ему ведать Малороссийским и Посольским приказами, но всего лишь в чине думного дворянина. Только по случаю рождения Петра получил Артамон Матвеев чин окольничего, двумя годами позже – боярина. Забегая вперед, можно сказать, что пробыл он боярином всего два года. После смерти Алексея Михайловича был сослан со всем семейством в Пустозерск. Обвинили его в чернокнижии, но что еще страшнее – в покушении на вступившего на престол Федора Алексеевича. Так что ни знатности, ни особого достатка в матвеевском доме не было.
      А вот женат был Артамон Матвеев на Евдокии Гамильтон, наследнице семьи шотландцев-датчан, перебравшихся во времена Грозного в Московское государство. Западный обиход Евдокия Гамильтон знала, но собственной образованностью блеснуть не могла, как, впрочем, и жившая в ее доме Наталья Кирилловна. Разве сравнишь ее со старшими сводными сестрами Петра, которые изучали историю, географию, всемирную литературу, писали по-польски и по-латыни вирши, играли на клавесинах! В теремах устраивали театральные представления, сами писали пьесы. Недаром Н.М. Карамзин считал царевну Софью талантливейшим драматургом.
      Меньше всего ожидала Наталья Кирилловна ранней смерти супруга. Через пять лет их совместной жизни 47-летнего Алексея Михайловича не стало. Вдовая царица остается в теремах одна, с сыном и дочкой на руках. Все ее родственники удалены от двора. И это по ее подсказке пятилетний Петр бросается в ноги сводному брату-государю с просьбой не выселять их с матерью из дворца. Каждый понимал, что в отдаленном Преображенском с ненужным царевичем куда легче расправиться. Федор проявил милосердие и даже отдал распоряжение построить вдове в Кремле особые палаты: сестрам своим – каменные, ей – деревянные.
      Ни на минуту мать не расстается с сыном. Во время игр, во время уроков, за едой, в церкви – она все время рядом: долго ли до греха! Петр был прав, называя Наталью Кирилловну своим ангелом-хранителем.
      Между тем умирает Федор, и ожившая «нарышкинская партия» провозглашает царем Петра. Успевает это сделать, пока не опомнились наследники Милославских. Но настоящей силы у «нарышкинской» партии еще нет. Царевны Милославские легко поднимают стрелецкий бунт. Гибнут от стрелецких рук братья Натальи Кирилловны, гибнет возвращенный из ссылки Артамон Матвеев.
      Что бы ни пережила в те минуты вдовая царица, Петр остается жив во многом ее усилиями и отвагой. Правда, он становится всего лишь соправителем своего сводного брата Ивана при общем правлении царевны Софьи. У Натальи Кирилловны новая забота – уберечь сына от козней царевны и ни в чем не позволить Ивану обойти его.
      «Ясынька моя», «сердешная моя», «только бы ты была покойна» – со временем будет писать в коротеньких записках сын из разных уголков Московского государства. А ведь нежностью и заботливостью Петр не грешил никогда. И как ему отказать матери в желании женить своего Петрушу, раз слабоумный Иван уже женат и того гляди сможет похвастаться наследником. Евдокия Федоровна Лопухина? Петр не станет перечить. Может, в 17 лет выбор и не так важен. Меньше чем через два года, несмотря на рождение сына Алексея, Петр дождется своей любви. На десять лет властительницей его чувств станет Анна Монс. И никакие мольбы Евдокии, никакие выговоры Натальи Кирилловны не помогут.
      Впрочем, властная и умная Наталья Кирилловна умеет вовремя остановиться, не слишком «докучать» Петруше. С нарастающей тревогой следит она за развитием событий в его семье. К сыну Петр равнодушен, Евдокии просто не хочет видеть. Зато матери отовсюду присылает пусть короткие, на 2–3 строчки, записки с непременным вопросом о делах, пожеланием здравия и обещаниями обо всем подробно рассказать по приезде. Другое дело, что до рассказов не доходило. Наталья Кирилловна и не сетовала. Где уж там о ней думать за государственными заботами?
      Расчетливый и прижимистый на все траты, молодой царь ничего не жалеет для матери. Никогда бы сам не потратился на новые церкви. Но Наталья Кирилловна хочет отметить победу над ненавистной Софьей строительством нескольких храмов в московском ВысокоПетровском монастыре, и отказа в деньгах ей нет.
      Пять лет жизни с мужем и пять лет с вступившим на престол, ставшим царем, сыном – вот и весь ее век. В 1694 году Натальи Кирилловны не стало. Современники удивлялись, как тяжело переживал Петр ее уход. Но – почти сразу поднял вопрос о разводе с Лопухиной. Любовь не уступила материнской воле. «Светик мой утрешний», «родимая моя» – она просто не имела в душе Петра никакого отношения к другой и тоже необходимой любви.

Дневник, который мог стать бестселлером

      Тетрадь была из грубой серой бумаги. С водяными знаками. Густо пожелтевшими чернилами. Пятнами затхлой сырости. И выцветшей обложкой, на которой неумело нарисованный Аполлон с кифарой и протянутой вперед рукой был закутан в плащ из наклеенного шелкового фиолетового лоскутка и увенчан криво надетым лавровым венком с остатками окончательно поблекшей зелени. Крупно написанный заголовок неуклюже сползал к низу страницы:
      «КОПИЯ 3 ЖУРНАЛА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ПЕТРА ПЕРВАГО ИМПЕРАТОРА И ВСЕРОССИЙСКОГО САМОДЕРЖЦА, когда он своею высокою особою изволил ходить при свите посолской за море 7206 от Рождества Христова 1697 году».
      Первого взгляда на рукопись было достаточно, чтобы поставить предварительный «исторический диагноз». Копия, потому что титул императора Петр I получил от Сената лишь спустя четверть века после описанной поездки. Скорее всего, такой же срок отделял рукопись от оригинала. Об этом свидетельствовала бумага, близкий к полууставу ранних петровских времен почерк, отсутствие пунктуации: кое-где встречающиеся точки к синтаксическим правилам отношения не имели. И не менее важное соображение. При непосредственных преемниках Петра I культа первого императора не существовало. Он зародился только при Екатерине II, когда и устанавливаются определенные правила правописания и пунктуации. Точно воспроизводить явно, с этой точки зрения, неграмотную рукопись никто бы не стал. Появляющаяся редактура непременно исказила бы характер первоисточника. Несколько так называемых «списков» – копий журнала уже было известно науке. Все они разнились друг от друга незначительными подробностями. Передо мной был еще один вариант, но в нем присутствовал и совершенно новый текст – расширенное описание путешествия по Италии. Вот только совершал ли его Петр? Собирался побывать в этой стране, очень интересовался ею, но, согласно принятой точке зрения, в связи с получением тревожных вестей вынужден был срочно вернуться в Россию. Между тем легенда о пребывании русского царя, в частности, в Венеции упорно держится среди итальянцев и по сей день.
      Для исследователей оставался открытым вопрос об авторе журнала. Одни видели в нем самого Петра – сходство с манерой вести и формулировать записи действительно можно найти. Другие – кого-либо из особенно близких царю людей, хотя вычислить автора, исходя из особенностей текста и характера записей, не удавалось. Если Петру действительно не удалось достичь Италии, то в нашем «Варианте с Аполлоном» о высоком авторстве можно было думать только в отношении первой части. Хотя кто, кроме самого царя, мог продолжить странствия по Италии с такими огромными тратами? Деньги своим приближенным Петр выдавал куда как расчетливо; если не сказать скупо. Но так или иначе, начиналось путешествие в Москве.
      Текст журнала прямо продолжал заголовок:
      «...когда он <Петр> своею высокою особою изволил ходить при свите посолской за море 7206 от Рождества Христова 1697 году С Москвы маия II-го дня чрез Клин тверь торжек великий нов Град оттоль в Нарву июня 2: дня из нарвы июня II дня кораблем в Любик июня 23 дня тут видел в церкви престол из мрамора резан зело изрядно и органы в которых одна труба 16: аршин а из Любика в Гамбурх.
 
      В 25: день тут видел метальника <танцовщика> в камеди <театре> которой метался зело дивно.
 
      Тут же видел бочку в которую входит сто двенадцать бочек <полуамбарных> из Гамбурха в бремень оттоль в геронингень в транбуль в левардинь в больварт в варизмь из варизьма морем на галиоте переплыли пять миль в четыре часа оттоль на почтовой телеге в Горнь оттоль в трехшон в перски грет в мониендам оттоль в Амстердам.
 
      Июля II-го дня был в амстердаме в дому где собраны золотые серебряные и всякие руды и как родятся алмазы изумруды королки всякие каменья и морския всякие вещи и как золото течет от земли от великого жару.
 
      В амстердаме видел младенца полтора года мохната всего сплошь и толсто гораздо лице его поперек две четверти привезен на ерманку <ярмарку> тут же видел слона великого которой с каменем играл и трубил по турецки и по цеcapски и стрелял из мушкета и многие вещи делал, имеет синьпатию с собакою которая непрестанно с ним пребывает. зело дивно на ярманке видел метальников которые через трех человек перескоча налету обернется головою вниз и встанет на ногах.
 
      У доктора видел анатомию кости жилы и мозг человеческой телеса младенческия и как зачинается во чреве и родится видел сердце человеческое лехгое почки и как в почках родятся камни и вся внутренняя разнятся разно и жила та на которой лехкое живет как тряпица старой жилы те которые в мозгу живут.
 
      Видел кожу человеческую обделана толще бараньей а кожа которая у человека на мозгу живет вся в жилах косточки малинькия будто молоточки которые в ушах живут.
 
      Животныя многи от многих лет собраны и нетленны в спиритусах мартышка и звери индийския маленькия змеи предивныя и лягушки рыбы многия и птицы разныя зело дивны и змеи с ногами глав долгия змии о двух головах вверху.
 
      Тут же видел которой родит чрез естество собою большую мышь без шерсти а родит от себя подобно себе сквозь спину и видели тут многих маленьких половина вышла больше 20. тут же жуки предивныя и бабочки великие собраны зело изрядные.
 
      В амстердаме видел мужика безрукого которой делал предивные вещи – в карты играл ис пищали стрелял и набивал сам у себя бороду брил а ляжет на стол вскочит на ноги поставит и на стол на самой край стул и под стул поставит руку и сам станет на стул ногами и нагнется достает руку зубами встанет и опять поставит с шпагами танцовать в стену бросил шпагу зело прытко писал ногою.
 
      Приехали в гагу с послами сентября 15: дня встречи было за две версты до города встречали два человека стат <от Нидерландских Штатов> а под нами было 50 корет о шести конях а сидели по два человека а сидел князь Александр Голицын как приехали в город на посолской двор приехали два человека стали поздравлять посольское величество в добром приезде ко двум приехали <...> человек стат а в них один президент потчивал за столом а приехали в коретах о шести конях мы встречали у корет послы не сошли на нижнее крыльцо.
 
      На другой день приезжали потчивать господин вице адмирал да два человека, стат по всякой день были у стола по два человека стат а после аудиенции не было на преезде были у стат ехали в коретах по два человека о шести конях – Франц Яковлевич. <Лефорт> Федор Алексеевич <Головин> Прокофей Возницын царевич Малетинской <Александр Арчилович Имеретинский> да Александр Нянин Федор Плещеев да киозерцы наши Петр Лафорт да князь Александр Голицын лакеев было 50-т человек наших пять корет да пажей было шестнадцать человек около карет назади и напереди а на всех было алые кафтаны кружевом серебряным расшиты сплошь четыре пажа были в бархатных платьях с кружевами и как приехали к нам на двор солдат около 40 человек встречали: два человека стата а статся всех было и сидели 37 человек наших послов посадили посеред стола а мы стояли за ними прежде речь говорил большой посол потом другой послед Прокофей Возницын грамоту подали и поехали и провожали два человека стат а в ответ приезжали по семи человек к нам на посолской двор а Франц Яковлевич был в другом платье и по приезду из гаги, ездил в Лейден и был во анатомии и видел зело предивных вещей много и о всех тех вещах взята книшка на латинском языке. к нашим послам приезжали послы отдавали визиты сперва был посол свецкой <шведский> в трех коретах о шести конях все в черном платье. на другой день был бранденбургской в четырех коретах о шести конях того ж дня был посол английской в девяти коретах пяти шти и о четырех конях на третий день дацкой <датский> был в четырех коретах о шти конях.
 
      В гаге Франц Яковлевич ездил за город в сад в своей корете которая дана тысяча восемьсот червонных у лошадей были шлеи бархатные вызолоченные сидел с ним в корете: еще были три кореты о шти конях в которых наши дворяне сидели.
 
      А как сведали что мы поехали за город многие посолские жены нарочно выезжали за город все на шти конях.
 
      После того ездили дважды в комедию которая нарочно для нас сделана. как поехали из камеди ночью несли перед коретою 20-ть свеч больших водяных.
 
      У цесарского посла была первая полата обита полосатыми материями а другая шпалерами изрядными третья вся убита бархатом красным по швам все кружево золотое самыя изрядныя зело богаты гишпанской <испанский> посол в 20 коретах о шти конях.
 
      Амстердамская ратуша в длину 50-т степеней. послов наших дарили статы Галандския большому послу цепь золотую весом десять фунтов с гербом Галандского государства другому послу 8: фунтов дьяку Прокофью Возницыну в полшеста фунта дворянам цепи по 120 золотников.
 
      Во амстердаме октября 28 дня были огненные потехи зело нарядные перед всеми вороты во всем амстердаме огни горели великие пускали зело предивные за одну ночь чаю несколько тысяч пущено не видать было неба и стрельба была великая во всю ночь на радости что мир состоялся у всех европейских государей со французским королем. в амстердаме видел штуки разные из бумаги режет девка может персону человеческую взрезать и многие персоны королевские режет и продает за великую цену.
 
      В амстердаме видел стекло зажигательное в малую четверть часа растопит ефимок <монету>.
 
      В амстердаме был у жидов в церквах и видел великое богатство изрядные церкви и книги моисеевы зело украшены.
 
      В амстердаме ж был в церкве у кватеров которые собравшись в церковь и сидят часа с три и больше с великим смирением никакова слова никто не молвит всякой ожидает на себя очищения и познавши то муж или жена встает и учит людей а в то время как молчат хотя великую досаду делает не противитца и ответу не дает.
 
      В амстердаме на дворе на котором собраны разных родов птицы и видел птицу превеликую бес крыл и бес перьев бутто <будто> щетка также многия изрядныя индейские птицы две мыши одна желтая а другая белая как горностай гораздо малы. тут же ворон тремя языками говорит видел кита которой не рожденный выпорот из брюха пяти сажен.
 
      Во амстердаме устроенные изрядные домы где собираютца каждой во всякой вечер девицы изрядные девиц до 20-ти и по 15-ти и музыка непрестанно и кто из охотников приходят кто которую девицу полюбит то те взявшись за руки изволил итти с нею в особую камору или к ней в дом ночевать с нею без всякого опасения потому что те домы нарочно для того устроены и пошлины платят в ратушу. а домов таких с двадцать а называют их шпилгоус или дома игральныя а нигде домы есть которые те дела исполняют только тайно а домов таких в амстердаме с двесте и зело богаты домы а кто охотники нанимают на месяц на два или на неделю и живет без всякого опасения хотя год.
 
      В амстердаме был в доме где сидят сумасбродныя люди которые совершенно без ума всякому зделан особливой чулан и ходит напросто непрестанно смотрят поят чистят и берегут а которые дерутца просто ходят по двору а з двора не пускают.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5