Свора

Андрей Молчанов

Свора

Бандитские будни

Опять осень! Геннадий подумал об этом пакостном времени года с внезапным озлоблением. Листики желтенькие, солнышко мягкое, природа ластится к тебе, как девка задаренная, а потом бац! – подлянка, зарядила мокрющая погань с неба… Да и какое в Москве небо? Что-то бледно-серое висит над башкой, настроение портит… А после – зима. Ну, это вообще не для слабонервных. Снег от грязи черный, машины от соли белые. А атмосфера – сплошной автомобильный выхлоп. Чего предки наши тут когда-то устроились? Хотя если бы под бананами разместились, был бы ты, Гена, негром…

Он хохотнул, откинувшись на пухлое кожаное кресло «мерседеса». Кресло это ему сделали по спецзаказу, ибо, увы, тучное его тело в границах стандартного сиденья не умещалось.

Надо бы сбросить вес… Вот этим он с завтрашнего дня и займется. Завтра он уже будет на Мадейре. Там, как уверял менеджер из подшефного турбюро, вечное лето, теплая океанская водичка, в которой он, Геннадий, вдосталь наплавается… И покайфует за счет турбюро так, что любой из западных толстосумов позавидовал бы! Вот в чем, собственно, весь секрет и смысл его жизни в экологически и климатически неблагополучной Москве: ни в какой банановой республике и ни в каких развитых державах ему не заработать столько денег, сколько именно здесь, в задымленной и промозглой российской столице. А как наколотится миллиончиков двадцать, можно и в тропики подаваться – доживать, блаженствуя, под этими самыми пальмами… Только там ведь от скуки сдохнешь!

Во, кстати, идея: соорудить зимний сад. Со всей оранжерейно-тропической белибердой. Даже какого-нибудь удава поселить там можно, чтоб телки визжали… Ну и типа солнца чего-нибудь привесить, навроде софита, подумать надо… Ведь сделали же ему в ванной потолок с подсветкой под тропическое небо – лежи в джакузи, балдей как на пляже… Вот и с садом чего-то под стать этому приколоть можно…

Бойцы-шестерки, следующие за его машиной на джипе, несколько подотстали, и он сбавил скорость.

Ехали на «стрелку» к браткам-соседям, чей район примыкал к территории, полновластно контролируемой им, Геннадием. Предстоял разговор о проблемах, связанных с деятельностью коммерсантов, точки которых располагались на спорных участках границы районов. Неувязки, впрочем, носили покуда характер мирный: братки друг друга знали еще со времен своего хулиганского отрочества, проведенного в подворотнях; помимо того, папа Геннадия, покойный вор в законе, состоял в тесной дружбе с нынешним авторитетом соседей Пемзой – желчным лысым типом, недавно вышедшим из зоны и ныне попечительствовавшим над вверенной ему группировкой. Предыдущий лидер братков-соседей был застрелен три месяца назад на пороге своей квартиры.

Гена поежился. Затем торопливо перекрестился: не дай Бог…

Хотя на день сегодняшний в мире организованной преступности Москвы он чувствовал себя довольно комфортно. Его отца помнили многие влиятельные воры, благоволили сыночку, уважительно относящемуся к «понятиям» и, более того, в отличие от свежевылупившихся группировщиков, активно пропагандирующему воровские традиции среди молодняка. Кроме того, он, Геннадий, всегда склонялся не к конфронтации, а к партнерству и дипломатии, поскольку на плачевных примерах коллег давно уяснил: война доходов не приносит.

Единственное, в чем его упрекают близкие корешки сквозь зубы, – так это в скупости… Да пусть себе похрюкивают! Иметь группировку – это прежде всего иметь бизнес. А грамотный бизнесмен деньги на ветер не бросает, бережет каждую копейку. Все же эти критики одной масти: сегодня у них густо, а завтра пусто. Он же предпочитает встретить старость человеком безбедным… Вот и вчера верный соратник Константин, умник хренов, дал совет: подари, мол, Пемзе джип, у тебя их все равно три, а старикашка уписается от восторга; все, мол, проблемы решим! Да, джипа три. И каждый не с неба упал. А если ими разбрасываться, то придет время, и на трамвае прокатиться за роскошь почитать будешь! Папа покойный пил-гулял и чего после себя оставил? Комнатенку в коммуналке, наган, на чердаке припрятанный, да пустые бутылки. И хлебнули они с мамашей ой как! Зато щедрый романтик был, так-растак бабушку…

Он притормозил прямо напротив кафе, где была назначена «стрелка».

Его холуи, одетые в одинаковые длиннополые пальто и кашемировые кепочки, вышли из джипа, вставшего позади «мерседеса», завертели, нахохлившись от сырого ветра, головенками, высматривая некую вероятную опасность.

У входа в кафе толклись, покуривая, соседские братки.

Геннадий взглянул на усыпанный бриллиантами «Ролекс». Не опоздал, осталось еще три минуты. Где только Константин, обещался ведь быть вовремя… А, вот он!

Из осенней дымной мороси вынырнул знакомый темно-зеленый «додж» сподвижника, въехал на бордюрный камень рядом с кафе, упруго скрипнув тормозами и насторожив данным техническим звуком нахохлившихся, подобно озябшим воронам, братков.

Костя, крепыш с литыми плечами, одетый не по сезону – в легкий клетчатый пиджачок, спортивного покроя брюки и штиблеты на тонкой подметке, – выскочил из машины как черт из шкатулки. Небрежно хлопнув дверцей, огляделся по сторонам, махнул в приветствии рукой Геннадию. В вырезе расстегнутого ворота его рубахи виднелась толстенная золотая цепь, размерам которой более соответствовал не нательный крест, а морской якорь.

Передвигаясь словно на пружинах, Костя в следующее мгновение очутился уже на крыльце, в окружении соседской братвы, полный кипучей силы и оптимизма.

Геннадий закусил губу, невольно помрачнев. За какой-то год Костя уверенно занял место его первого зама благодаря своей напористости, бесстрашию, веселому нахальству, жесткой логике слов, действий и – беспримерному цинизму. Он мгновенно различал подводные камни в любых, даже самых, казалось бы, благополучных ситуациях, никогда не упускал из виду узловых моментов любых договоренностей, равно как и возможности воспользоваться чьей-либо слабостью, пусть и сиюминутной.

«Пригреваю на груди змею, – уныло думал Геннадий, вылезая из уюта салона в промозглое, унылое пространство. – Правильно женушка ворчит, что прыток больно парень, чересчур прыток…»

Проходя через холл, сухо спросил Константина:

– Где Грыжа? Приедет?

Вопрос касался личности второго зама.

– В ауте, – коротко ответил Константин. – На английском разговаривает… Действительности неадекватен.

– Ну, может, оно так и лучше… – процедил Геннадий.

Отдыхать на Мадейре им предстояло втроем. Сильно пьющий в последнее время Грыжа являл собой не лучшего компаньона для отдыха, но главная его беда заключалась в том, что ни Геннадия, ни Константина он уже не устраивал как партнер в бизнесе. Безответственность в делах, непомерный апломб, никаких результатов в управлении группировкой и вместе с тем – равная доля… А на протяжении последних пяти лет доля составила серьезный капитал. Капитал, который они с Константином уже теоретически поделили… Практическое же выражение этой дележки предстояло после отдыха на Мадейре.

Пемза, как гриф, втянув голову в тощие, угловатые плечи, сидел за столиком в окружении уважительно взирающих на него шестерок. Уродливые шрамы на шишковатой лысине, длинный пористый нос с глубокими вырезами ноздрей и блеклые, близко посаженные глазки привлекательности его облику не придавали. При появлении Геннадия и Константина шестерки тактично пересели за соседний столик.

Присутствие столь многочисленной кодлы на рядовой и в общем-то дружеской встрече Геннадия не удивило: после убийства своего предшественника Пемза, покуда не разобравшийся во всех делах и тяжбах группировки, соблюдал повышенную осмотрительность.

– Спокойнее ему так, стало быть… – словно отзываясь на мысли Геннадия, произнес полушепотом Константин.

Поздоровались тепло, Пемза даже прижался своей морщинистой, впалой щекой к подбородку Геннадия, помянул вскользь и елейно покойного папу: мол, похож ты на него, сыночек, как с одного дерева яблочко… Следом прибавил еще какую-то сентиментальную муру о быстротекущем времени, но, впрочем, быстро перешел к делу, избрав тон укоризненно-вкрадчивый:

– Эх, Гена, стар я уже с вами, с молодыми, соревноваться, но ведь и не за– тем поставлен, чтобы мускулатурой меряться или же бабками… Я человечек скромный, так меня учили. Пью водочку, мне ваши коньяки заморские – как волку монпансье; курю – сам видишь – «Беломор», а не всякие там «Марлибры» химические, да и одеколон у меня самый любимый «Тройной» – как был, так и есть…

Гена угрюмо кивнул, рассматривая скромный пиджачок вора в законе, надетый на поношенный, в катышках свалявшейся шерсти свитерок. К чему клонил ушлый бандит, было неясно.

– То есть в быту скромен, как раньше в характеристиках фрайеров малевали, – грустно продолжил собеседник. – Но я – это я, а время сейчас другое, и пацанов по своей мерке мне кроить глупо, другие потребности у вас. Да и чего ж им не быть? Пусть! – Он выдержал паузу, сокрушенно качая головой. Повторил: – Пусть, конечно… Тем более времечко сейчас золотое, демократия, мусора подвинуты, прилавки полны, были б только монеты… Так?

– Ну, ежу ясно, – буркнул Геннадий.

– Что там ежу ясно, для меня как раз дело темное, – сказал Пемза, – но вот то, что из-за монет все горести человеческие и раздоры проистекают, – это факт жизненный и конкретный. А потому давай-ка мудро разберемся, как нам друг друга в доходах не обижать… Вот эти оптовики, что возле стадиона новую лавочку открыли, на моей же территории жируют, а вы их – к ногтю…

– Наши коммерсанты, имеем право, – подал реплику Константин.

– Правильно, – кивнул Пемза. – Но они ж всех остальных торгашиков своими ценами давят, а нам прямой выходит ущерб…

– Ну, согласуем цены, – пожал плечами Геннадий. – Отправлю своих пацанов, все утрясем… Сравним арендные ставки, транспортные накладные, отстежки во всякие там инспекции…

– Когда? – механически спросил Пемза.

– Завтра с утра.

Пемза пожевал сухими, сизыми губами. Чувствовалось, что вступать в детальную беседу об экономических тонкостях того или иного бизнеса ему не под силу из-за отсутствия элементарных знаний современной деловой жизни. Привыкший принимать вердикты, касающиеся разногласий между блатными, и судить, опираясь на тюремно-воровские понятия, он не понимал и ничего понимать не желал в спорных моментах того или иного предпринимательства.

Уяснив для себя эту лежащую на поверхности истину, в разговор вступил Константин, умело придавая ему именно хозяйственно-финансовую подоплеку, отчего у Пемзы, ощутившего свою некомпетентность в ведении профессиональной дискуссии, возникли затруднения в аргументации, и он начал сдавать одну позицию за другой, жалея, видимо, что не привлек к разговору советников. Однако, в одиночку начав разговор, так же в одиночку он решил его и закончить, не показывая растерянности и консультантов к себе не привлекая. Повторял, то и дело надувая щеки:

– Ну давай пока решим так, а после подумаем, через недельку встретимся, перетрем вопрос окончательно…

Беседа превращалась едва ли не в чистый развод лоха.

«Какой шпаной подворотной ты был, такой же и остался, – думал Геннадий, старательно сохраняя уважительные интонации в голосе. – И сейчас бы по карманам шнырял да с дубинкой в подъезде подвыпивших шляп караулил, если б не перемены политического курса…»

Он рассматривал куцый пиджачишко хранителя воровских традиций, размышляя: и ради чего старая галоша в этой бурной жизни бултыхается? Ни в хорошей жратве и выпивке толк не понимает, ни в изысканной мебели, живет на какой-то съемной квартире с облезлыми обоями… Зато – настоящий идейный вор! Все ради братвы… Или он от своей нищеты кайф ловит?

Гена, как, впрочем, и остальные блатные, даже не ведал, что имеется у скромника Пемзы роскошный загородный особняк, оформленный на имя жены, хотя числился вор в завзятых холостяках; кроме того, имеется точно такой же «мерседес», незаурядный гардероб, и, усевшись под вечер у огромного цветного телевизора, любит пожилой жулик попивать мартини под дым «Гаваны»… Не знал и того, что Пемза подозревал в убийстве своего предшественника людей Геннадия, часто вздорившего с покойным. И сегодняшняя благостная позиция вора была всего лишь уловкой: он оставлял за собой право вернуться, уже в окружении толковых подопечных, ко всем спорным темам, а покуда цепко запоминал все аргументы этих возомнивших о себе сосунков, думающих сейчас наверняка, что дурят старому ослу мозги… А диктофончик в кармане фиксировал каждое слово, которое потом он проанализирует и в случае чего предъявит на разборке… Пусть сорят словами, а он послушает, и сор в итоге золотым будет, ответят сопляки за базар…

Расстались душевно, договорившись встретиться по возвращении Геннадия и Константина с Мадейры. Прощаясь, Пемза напомнил о своем близком юбилее: мол, приходите, иначе осерчаю…

Усевшись в «мерседес» вместе с товарищем, Геннадий недоуменно пожал плечами. Произнес, не подозревая, что разговор сканируется технарями из банды хитроумного вора, не верящего никому и ничему, даже сигналам точного времени:

– Слышь, не понимаю я этого козлину… В поддавки играет. Елей аж из ушей течет… Гляжу на него и думаю: такой, наверно, и какает благостно… Может, подлянку вынашивает?

– Может, – сумрачно кивнул Константин. – Базар не кончен, все на потом оставил… Мозгов там чуть, но ведь непростая рыба, скользкая, вон сколько прожил, да и зон прошел – не счесть… Значит, жизнь и людей знает…

– Да толку! Серый он, как штаны грузчика! – отмахнулся Геннадий. – Чучело говорящее! Персонаж с помойки истории, тень прошлого. Кстати, а на какой он тачке ездит, не в курсе?

– Веришь – на «жигулях»! – весело рассмеялся Константин.

– Да иди ты!.. – Геннадий возбужденно поерзал на сиденье, отчего «мерседес» закачался из стороны в сторону, словно под влиянием урагана.

– Иди ты весь! Я ж говорю: подари ему джип, сделай широкий жест, дед тебе без борьбы всех своих терпил отпишет…

– Ладно, едем на стоянку, – произнес Геннадий отчужденно.

Константин вышел из машины, зло стиснул зубы. ««Иди ты весь…» – повторил мысленно. – Оборзел гаденыш! И опять насчет джипа вспомнил… Дари свой личный, сука! Хотя скажи ему такое, Костя ответит: ты главный, твоя доля круче, ты и дари… А подразумевать будет: вот когда я главным стану…»

Он заставил себя утихомирить злобу. Костя был нужен. Нужен хотя бы в том деле, которое они слепят на Мадейре. А потом и с Костей можно разобраться. Умные замы ему не нужны. А вот молодой Тимоха, к примеру, подходящий экземпляр для роли второго лица в кодле. Исполнительный, преданный, без закавык и извилин… Вот и шепнуть ему надо, что Костя его на дух не выносит. Вообще, стравить как-то… Ну и шлепнет он Костю. А мокруху на ребят Пемзы списать можно при определенном раскладе… Вывернуть с выгодой, короче. А пока – терпение, терпение…

Тут в голову ему пришла великолепная мысль… Еще в пору становления группировки он купил для своей «девятки», по тем временам считавшейся шиком, четыре импортных шипованных колеса – тогдашний дефицит. «Девятку» вскоре сменил «кадиллак», колеса пылились в гараже, и, к месту вспомнив о «Жигулях» Пемзы, Геннадий решил подарить вожаку соседей на день рождения невостребованную резину.

А то джип! Хрена себе! Покрышек и тех жалко. Помыть их, кстати, надо, а то конфуз выйдет. И гуталином, что ли, натереть?

Через полчаса они въехали на территорию автостоянки, с которой велась продажа подержанных машин. Бизнес в последнее время шел слабенько, прежние времена, когда стоянка была забита угнанными автомобилями с перебитыми номерами, что уходили к покупателю снабженные фальшивыми справками-счетами, миновали. Раньше система работала просто: лох-клиент, у которого при регистрации машины в ГАИ обнаруживали липу, мчался, кипя праведным возмущением, в торговую организацию, где его пыл быстренько остужали братки: дескать, машина не наша, кто тебе справку выписывал – не знаем, да и вообще, мужик, адресом ты ошибся, с головой у тебя непорядок, но мы можем, если настаиваешь, мозги тебе вправить… Милиция в свою очередь права пострадавших активно защищать не стремилась, местные власти, получая свою мзду, соблюдали нейтралитет, однако малина мало-помалу, но отцвела: в ГАИ появились опытные эксперты, активизировался розыск похищенного транспорта, а РУБОП и МУР набирали силу, работая жестко, последовательно и безо всякого намека на формализм. Посему торговлишка машинками с фальшивыми биографиями ныне велась крайне осторожно, предпочтение отдавалось их разборке и продаже по запчастям, а также комиссионной реализации, приносящей гроши.

На территории, приватизированной по бросовой цене в период развития демократии и одновременно коррупции, Геннадий поставил строение, разместив в нем свой офис, конференц-зал, где проходили пьянки-гулянки, несколько спальных комнат и, естественно, сауну с обширным предбанником. Кроме того, пространство одного из подсобных помещений целиком занимала сваренная из арматуры клетка, куда помещались для вразумления некоторые из упорствующих терпил.

Рядом с клеткой располагался стеклянный столик, на котором лежал, прикрытый марлевой простынкой, набор хирургических инструментов, – фрагмент обстановки, позаимствованный Геной из фильмов о гестапо. Впрочем, заимствование приносило положительный практический результат: взирая из клетки на хромированную сталь карцангов и щипцов, многие из коммерсантов давали согласие на выплаты буквально в течение получаса.

В отношении особо мужественных и непокорных Гена применял гордость своей медтехнической коллекции – машинку для ампутации пальцев. Округлое лезвие, взрезавшее жертве кожу на суставе (далее дело покуда не шло), производило поразительный эффект при достижении той или иной договоренности.

Для редких экземпляров, державшихся со стойкостью мазохистов, у Гены существовала особая технология обращения: в тот миг, когда лезвие машинки уже было готово оттяпать пальчик испытуемого, в дело вмешивался гуманист Костя, осмотрительно не желавший брать на себя статью о нанесении тяжких телесных повреждений. «Стоп! – обычно произносил Костя в самый напряженный момент. – Этот мужик мне нравится… Люблю людей с характером, таких грех уродовать! Я вот как думаю: человек просто заблуждается, дадим ему шанс… Пусть посидит у нас, подумает…» – после чего герой препровождался в расположенный на территории стоянки канализационный колодец. Колодец, закрываемый толстенной чугунной крышкой, глубину имел более пяти метров, на дне его по осклизлому желобу текла вонючая темная влага, и, просидев в бархатной черноте вертикальной зловонной трубы несколько часов, жертва быстро приходила к мысли, что деньги и блага земные – тлен и прах в сравнении со свободой, свежим воздухом и возможностью ходить по земле, глядя на небо. В колодце остро и быстро постигалась суть вечных ценностей, забываемых в погоне за суетными богатствами.

Гена любил свою «базу» и навещал ее каждодневно. Хотя порой завидовал боссу северопортовой группировки, которому принадлежали стоявшие на якорях плавучие гостиницы с барами и ресторанами.

Гостиницы, чей контингент составляли респектабельные иностранцы, приносили внушительный и стабильный доход; кроме того, с помощью подобного бизнеса легко отмывалась наличность, а в пустующих номерах-каютах, отделанных ценными породами дерева, проходили встречи, разборки и оргии. Что же касается бесед с терпилами, то на психику последних великолепно действовал вид темной, глубокой воды, омывающей борта посудин…

Да, красиво устроилась портовая братва, с шиком! Однако и ему, Геннадию, гневить Бога не стоит: как ни крути, а собственная земля – это тебе не ничейная водица, это капитал на все времена… Если, конечно, коммунисты к рулю не вернутся… Тогда – труба!

Он механически перекрестился.

Суеверный, как большинство жуликов, трусливо осознающий беспросветную греховность своего бытия, Геннадий смешно и глупо, к месту и всуе впадал в ритуально-религиозный раж, хотя о сути покаяния имел представление весьма общее. Покаяние подменялось вдумчивой скороговоркой: «Прости меня, Господи…» – и сопутствующим вознесением крестного знамения, что олицетворялось в его сознании с автоматическим прощением Отцом Небесным всяческих сомнительных деяний. Мол, слаб человек перед искушением, но ведь сознаю грех, уже немалое дело… Впрочем, подобной логикой в повинности перед Высшим Судией руководствовался не он один, метода издавна отличалась распространенностью широчайшей…

В офисе Геннадий увидел знакомую картину: ведающий продажей машин менеджер и разбитная секретарша пили чай, калякая о том о сем.

Получив отчет о прошедшем рабочем дне, увы, не отмеченном ни единой продажей, Гена отпустил работничков по домам, отчитал ночного сторожа за похмельный перегар и уединился с Костей для обсуждения текущих дел.

Обсуждать, собственно, было нечего, перемалывали одно и то же: проблему финансового кризиса, резко упавшие доходы подопечных коммерсантов, необходимость какой-нибудь крупномасштабной аферы с банковскими кредитами, затем вновь возвращались к теме получения мзды с бизнесменов…

– Сюсюкаем мы с ними и нянчимся! – рубил воздух ребром ладони Костя. – Ишь, денег у них нет! Есть деньги! Глянь, на каких тачках ездят и в каких прикидах!

– От прошлой малины…

– Ладно тебе! Сколько, как говорится, людей ни воспитывай, а им все равно хочется жить хорошо! Свирепо с ними надо, вот чего! Брать за шкирман – и сюда! В клетку, в колодец… И побольше садизма! Сразу бабки появятся! Садизма побольше! Кстати… Может, телок выпишем, а? Скажу сторожевому, чтоб сауну прогрел…

– Не… – Геннадий осторожно помассировал ладонью затылок. – Не в настроении я… И чайник чего-то трещит… Видать, магнитная буря.

– В смысле?

– Ну, в атмосфере какая-то непонятка…

– А-а…

Поставив «мерседес» в гараж, располагавшийся у торца дома, вошел в парадное.

Дом был реконструирован, жили в нем несколько весьма обеспеченных семей; квартира Геннадия занимала весь четвертый этаж, на котором лифт открывался лишь с помощью посланного с карманного пульта сигнала.

Геннадий вошел в квартиру, встретившую его темнотой и тишиной. Жена с ребенком лишь завтра к вечеру должны были вернуться из Турции, после отдыха на побережье.

Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.

В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво…

Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.

Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.

– Ну, как твой?.. – кратко вопросил Геннадий.

– Опять в стельку! – донесся беспечный, со смешком ответ.

– Спит?

– Так не спят, так умирают…

– Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.

– А…

– Моя завтра вернется, все тихо.

– Поняла!

– И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый…

– Ну сейчас, красоту наведу…

– У тебя там всегда красота!

– Хи-хи…

Грыжа

Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате – давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы…

С трудом, но уяснил Грыжа суть возрожденных образов: авария! Ну да… Куда-то ехал он ночью. кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив, машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…

Откуда же тревога? Откуда?

Подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, он уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя. Безмятежно спала неподалеку Люська – блондинка, красивая.

«Одно и то же!» – глядя на экран, с раздражением подумал Грыжа и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики икон, померкли игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Грыжа в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: «Ну, попали, Грыжа! Такси надо искать!» После – бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: «И ни царапины! Недаром говорят…»

Что «недаром»? что?!

И – вспомнил Грыжа! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две… где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то…

Сухость во рту почувствовал Грыжа. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! – открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут снизошла на Грыжу безмятежность.

Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось…

И зло подумал Грыжа о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений – залог здоровья, а беспокойный – всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда – глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда далеко за полдень.

Из жизни Миши Короткова

– Ну, Миша, вот и отметили мы твой четвертачок, – сказал отец. – Время идё-о-от… – качнул сокрушенно поседевшей головой. – Ну, чего делать-то собираешься? Не хотел сегодня этот разговор затевать, но язык – как чешется… Да и сам посуди… Комсомол твой гикнулся благодаря историческому процессу, с коммерцией сейчас дело обстоит тухло, на пятачке живем, куда ни плюнь – конкуренты…

Именинник Миша пожал плечами. Он действительно не знал, что ответить. Комсомольская карьера, которая, казалось бы, задалась, рухнула под ураганами перестройки; метнувшись в вольные предприниматели, он устроился лишь в низовой прослойке местной деловой иерархии, а в обойму номенклатурной мафии, несмотря на все старания, так и не влез – не хватило ни связей, ни капитала.

Папа, сидящий за столом напротив и прикладывающийся к коньячку под предлогом его, Михаила, юбилея, жизнь прожил в погоне за длинным северным рублем, и рубль этот, мудро обращаемый по мере его поступления в похищенное с приисков золотишко, в данный момент и проживал.

Исходя из скромных запросов родителя, накопленных средств ему с лихвой должно было хватить до гробовой доски.

Здесь, на Магадане, папа пристроился на теплое местечко, нашел подходы к «левому» золотишку и обрел компанию себе подобных мужичков – основательных молчунов с крестьянско-прижимистой жилкой, патологически подозрительных и объединенных одинаковой целью: неторопливо сколотить себе капиталец на грядущую старость.

Как понимает он, Миша Коротков, золотишко потихоньку переправилось на материк, часть его воплотилась в частные домишки и огородики в провинциальных российских городах, куда переехали и бывшие магаданские труженики, а вот папа, уроженец южноуральской глубинки, в которую хотел вернуться после длительной северной шабашки, с притяжением Магадана не справился, осел здесь навек. Привык к устоявшемуся быту и перемещаться куда-либо даже на короткий срок не желал категорически. Главное, наладил папа каналы получения денег с материка от своих компаньонов, и когда возникали финансовые проблемы, то в течение двух-трех дней надлежащие средства он получал исправно.

– Ну я-то, Миша, пожил, – словно откликаясь на размышления сына, говорил отец. – Использовал момент, на советскую власть не в претензии… К ней ведь как приноровиться надо было? Минимум тебе давался, а дальше – сумей украсть, не раздражая прокурора… По зернышку, по болтику, по грамму песочка рыжего… Так и цел будешь, и сыт. Но кончилась она, власть эта, а власть нынешняя у тех в руках, кто деньги нахрапом гребет! И никому никакого минимума! Хочешь – сдыхай, не хочешь – крутись как хочешь! Вот тебе и закон нашей жизни. Теперь – так. Смотрю на тебя, уже два года ты как спутник в пустоте круги нарезаешь… И дело такое мне не нравится. В общем, есть у меня корешки в Москве. Говорил я с ними. Дадут они тебе выходы… С квартирой помогут, с пропиской… Как насчет столицы, а?

Насчет своей жизни в столице Миша Коротков мыслил хотя и туманно, но весьма положительно. Магадан ему надоел. Надоели и тщетность трудных коммерческих зачинаний, и зашоренность личного бытия, и проклятый климат с нескончаемой промозглой зимой… Да и вполне естественным образом тянуло к чему-то новому…

– И когда можно двигать в Москву? – равнодушным тоном спросил он отца, разливая коньяк по рюмкам.

– Да хоть завтра…

– А если серьезно?

– А я попусту языком никогда не трепал, сам знаешь. Скоро там народ просыпаться начнет… – Отец кивнул на часы. – Мы и позвоним. А утречком проснешься и – за билетом.

– Чего еще удумали! Хватит пить, спать пора! – раздался голос матери, вошедшей в комнату. – В Москву парня намылил! Размечтался!

– Мечтать, ма, невредно, вредно не мечтать, – откликнулся Михаил. – Ну, давай, отец! За удачу!

Через три дня он ехал из аэропорта в «жигуленке» московского приятеля папы, бывшего магаданца, глядя на приближающиеся огни огромного незнакомого города, загадочной Москвы, где ему предстояло начать новую, покуда неведомую жизнь.

Приятель отца имел небольшую торговую фирму, поставлявшую в Магадан импортные консервированные продукты. Михаилу предстояло занять в фирме должность менеджера.

Ничего сколь-нибудь нового во вмененных ему обязанностях он не обнаружил, одна и та же бодяга – что в Магадане, что в столице. Товар, накладные, покупатели и поставщики… И – ничего собственного. Фирма чужого дяди, подневольный труд за среднюю зарплату, которой в обрез хватало на расходы по содержанию съемной квартиры и съемных девушек, и череда серых будней.

Вскоре ему довелось познакомиться с перекупщиками конфет и спирта, поставляемых из Западной Европы, – московскими тертыми ребятами, предложившими ему долю в своем бизнесе. Пришлось отзванивать отцу в Магадан с мольбой об оказании помощи в обретении стартового капитала. Характеризовать реакцию папы на данную просьбу как восторг Миша бы не рискнул. Отец, долго и нудно интересуясь деталями предстоящего бизнеса, выделил в итоге долгой и нелицеприятной дискуссии десять тысяч долларов. По его тону чувствовалось, что данную сумму он относит к разряду своих неизбежных, кармических потерь. Попутно, на случай каких-либо будущих недоразумений между Мишей и его компаньонами, дал сыну телефон своего знакомого, некоего Ивана Тимофеевича, персоны весьма значимой в криминальных кругах. Строго-настрого наказал: «С этим человеком, Миша, никаких шуток… Подставишь его – считай, подставил и меня».

С новообретенными партнерами, снимавшими офис в одном из облагороженных евроремонтом подвалов в районе Колхозной площади, Михаил работал слаженно и продуктивно, получая с вложенных денег изрядный процент.

Никаким бандитским «крышам» фирма не платила: Мишины партнеры, в советское время отсидевшие кто за махинации с валютой, кто за незаконное предпринимательство, поддерживали дружеские связи с бывшими лагерными дружками, ныне выбившимися в элиту московских группировщиков, и многомудрый президент компании Марк – лысый, коренастый человек в золотых очках «картье», имевший израильское гражданство и заводик по производству нижнего белья на своей исторической родине, покровительственно кривясь, сообщил Михаилу, что «присылает» порой по личному своему усмотрению в общак одной из мощных группировок ту или иную сумму, чем все мафиозные налоги исчерпываются. Марк не врал: криминальные авторитеты, чьи физиономии порой мелькали в телевизионном эфире, частенько навещали его с дружескими визитами, приглашали на свои юбилеи, и вел он себя с ними на равных, без тени заискивания.

На одном из светских раутов, проходившем в свежеотстроенном казино, Миша встретил старых магаданских друзей, соратничков по комсомольской работе – Анохина и Трубачева, ныне специализировавшихся на продаже японских автомобильных запчастей, поставляемых из Владивостока.

Встреча была теплой: вспоминали наивную, розовую юность, прошлые устремления, общих знакомых…

Бесконечно родным и безвозвратно ушедшим повеяло на Мишу, сентиментально разглядывавшего лица, казалось бы, канувших в безвестность товарищей; впрочем, лица эти, некогда сиявшие комсомольским окрыленным задором, немало деформировало безжалостное время, и наблюдались ныне в этих лицах известный меркантильный прагматизм и даже универсальная циничная сметка по поводу и без, свойственные битым деловым людям, прошедшим суровую школу кровавой постсоветской действительности. Пробы, конечно, некуда было ставить на рожи этих мерзавцев, но сквозь приобретенные черты порока умиленно виделись Мише былые одухотворенные черты его соратников по молодежному образцово-показательному арьергарду. В аналогичном ракурсе зрения, чему, безусловно, способствовали и винные пары, рассматривали Мишу и его былые товарищи. В итоге сообща решили, что встреча их – знак судьбы, расставаться отныне – грех, а потому, как и прежде, надо держаться вместе.

Обменялись телефонами.

Однако, проснувшись следующим утром, своих друзей юности Миша вспомнил отдаленно и равнодушно. Никакими особенными коммерческими достижениями они, чувствовалось, не блистали, а попросту перебивались случайными заработками на нерегулярных контрактах. Что они могли дать ему, эти мелкотравчатые ловцы случайной удачи? Он же, Миша, за год интенсивного труда сделал из кармических папиных десяти тысяч – сто десять, исправно с родителем расплатился, а ныне вложил практически все деньги в очередную партию спирта, намереваясь при этом удвоить нажитый капитал.

Сладко потянувшись, он чмокнул в щеку спящую рядом даму, с трудом припоминая ее имя, и начал собираться на работу. Впереди был тяжелый день: спиртовозы запаздывали, а клиенты, уже произведшие оплату, наверняка караулили его у офиса. Предстояло морочить народу мозги, оправдывая задержку тяготами дороги и происками таможенников. Накатанная, навязшая в зубах схема…

Припарковав машину возле офиса, Миша привычно спустился по ведущей в подвал мраморной лестнице, небрежно кивнув охраннику, вошел в кабинет многомудрого авторитетного Марка, попивавшего крепкий арабский кофе с коньячком под сигару, – и тут-то ждал Мишу удар. Проникновенным, грустным голосом шеф сообщил, что случилась беда: машины со спиртом исчезли где-то на просторах Польши вместе с водилами.

– Ну, попали, – равнодушно говорил Марк. – Чего ты так побелел? Или ты хочешь только получать и никогда не попадать? Так не бывает.

– Но надо хотя бы найти этих водил…

– Ищем…

Месяц спустя в случайной беседе с одним из посредников выплыл обескураживающий факт: оказывается, компаньоны втайне от него поставили партию какого-то спирта в Сибирь…

У Миши возникли вполне обоснованные подозрения, что речь идет о якобы пропавшем алкоголе, купленном на его кровные денежки. Бессовестные московские дружки, сплоченные между собой своим общим криминальным прошлым, просто-таки кинули его, чужака.

Взволнованный разговор с Марком положительного результата не принес. Впрочем, взволнованным участником разговора являлся Миша, Марк же, напротив, оставался, по своему обыкновению, невозмутимо корректным.

– Да, было дело, – лениво говорил он. – Был спирт, была сделка. Но уже после попадания… Почему мы не поставили тебя в известность? Потому что у тебя нет денег… Что бы ты вложил? Личную сопричастность? К тому же, милый, сделка была стремной, спирт мы послали без предоплаты, я просто не хотел, чтобы ты устроился на энную сумму повторно… Какие вообще претензии?

Угнетенный недоказанным фактом мошенничества со стороны партнеров, Миша задумался над целесообразностью встречи по данному поводу со всемогущим Иваном Тимофеевичем, к которому уже неоднократно обращался с просьбами льготного оформления таможенных документов.

Из общения с товарищем отца Миша сделал вывод: непосредственно Иван Тимофеевич ни в одну из группировок не входил, но криминальный мир Москвы знал досконально. Специализировался же он на антиквариате, натуральных и фальшивых ювелирных изделиях и разного рода документах – опять-таки как истинных, так и сомнительного свойства. В частности, Мише он сделал законный служебный загранпаспорт МИДа и липовый паспорт гражданина США, с которым Михаил безо всяких визовых сложностей разъезжал по Европе.

Затевать расследование со спиртом Иван Тимофеевич, наслышанный о Марке, отсоветовал – мол, дело дохлое: Марка в любом случае прикроют блатные, да и отоврется старый жулик… А то еще дело и против него, Михаила, повернет, ему опыта в эквилибристике всякого рода разборок не занимать.

– А потом – кто ты есть? – подытожил Иван Тимофеевич. – Есть ты самый натуральный лох. И если тебя кинули, то квалифицируется это промеж блатных так: люди сделали работу, «развели» фрайера. Так чего на них наезжать? А если была еще и отстежка в общак по данному поводу, хрен ты чего выкрутишь… Я, конечно, могу тараном пойти – мол, мои бабки сгорели… Это к тому, чтоб на вопрос ответить: чего вдруг за тебя масть держать взялся? Но это уже на грани беспредела… И если за руку меня потом поймают, что фуфло я гнал, – нехорошо мне выйдет в смысле морального облика и авторитета…

Не согласиться с этакой вполне резонной позицией умудренного волка Миша не мог. Вместе с тем он едва ли не до слез расстроился, понимая, что оказался в очередном жизненном тупике. Продолжать работу с Марком и с его вероломной компанией, вкладывая деньги в карманы жуликов, не хотелось.

Его переполняли отчаяние и злоба. Целый год он вертелся как заведенная машина, недосыпал, экономил деньги, отказывая себе даже в полноценном питании, и все тяжко заработанное у него безнаказанно и непринужденно отобрали в одну секунду! «Люди сделали работу!» Ничего себе вывод! Ему бы на такую синекуру трудоустроиться…

Он заставил себя успокоиться, уже холодно и отстраненно размышляя о том, что этот год все-таки не прошел напрасно… Хотя бы потому, что он приобрел немалые знания. Знания многих банковских таинств, приемов игры на бирже, разнообразия договоров поставщиков с оптовиками…

И тут, подобно хаотично разбросанным железным опилкам, внезапно притянутым к магниту, из кутерьмы обрывочных мыслей в какое-то горячечное, пронзительное мгновение у него созрел стройный план действий.

Он долго сидел перед телефоном, раздумывая, не поспешит ли со звонком Ивану Тимофеевичу, и, тщательно взвесив все «за» и «против», все-таки набрал номер.

– Ну, давай приезжай, коли приперло, – сказал старший товарищ, не склонный обсуждать конкретные вопросы и проблемы при посредстве какой-либо аппаратуры.

Разговор велся на улице.

Выслушав Мишу, Иван Тимофеевич, прищурившись, испытующе взглянул на него. Спросил:

– Тебе батя объяснял, что с ним будет, если ты погоришь и меня продашь? И что с тобой в тюрьме будет, хотя бы приблизительно предполагаешь?

– Да! – очень уверенно сказал Миша.

– Тогда запомни – есть две категории: первая – сел, вторая – вышел. Обе сопряжены с определенной страховкой. Следствие, предвариловка, ментовская и прокурорская суетня – это так, временные заморочки. А вот зона – это жизнь. И выход из зоны должен быть не выходом в открытый космос, а на гарантированные твердые позиции. К чему клоню? К тому, что меня сдавать – свое будущее сжигать, страховку. Это в лучшем случае. А в худшем – закончат тебя еще в предвариловке… И не потому, что я такой важный и разважный блатной туз, а потому, что с моей посадкой у многих деловых людей начнутся прямые экономические убытки… Нужный товар я тебе предоставлю. Погореть на нем – проще некуда. Как на нем постараться не погореть – объясню. Бесплатно. Теперь о цене…

Миша вернулся домой поздно ночью. Сел за стол, уперев ладони в лоб.

Итак, все соединилось: школа хитроумного Марка, возможности Ивана Тимофеевича и дружки-комсомольцы, покуда еще ничего не ведающие о тех жизненных переменах, которые им уготовил он, Миша. Впрочем, нюансы этих перемен были и самому ему покуда неведомы. Единственное, что он уяснил наверняка, уже засыпая после тяжкого дня раздумий и переговоров, так это то, что сегодня родилась система… И отныне он ее автор и руководитель.

А через неделю в кабинет управляющего одним из коммерческих банков Владивостока вошел опрятно одетый, распространяющий аромат дорогого одеколона человек лет двадцати пяти, с модной стрижкой, в дымчатых очках, с перстнем, где сиял вкрапленный в овал черного агата внушительный бриллиант, и, представившись Сергеем Ковалевым, исполнительным директором фирмы «Астара», предложил управляющему выгодно купить принадлежащие фирме четырнадцать векселей банка «Менатеп».

Подлинность векселей, увенчанных всеми необходимыми печатями и подписями, сомнений у управляющего не вызвала, равно как и коммерческая целесообразность данной сделки.

Фирма, зарегистрированная в том же Владивостоке, дурной репутацией не пользовалась; свой личный паспорт Ковалев с готовностью отдал секретарше для снятия с документа ксерокопии. Приняв векселя, управляющий дал команду перевести деньги в сумме, составляющей сто семьдесят семь тысяч долларов, двумя платежными поручениями на счет «Астары», открытый в хорошо управляющему известном «Дальневосточном банке».

Сделка состоялась.

Вечером руководство фирмы «Астара» в составе Миши Короткова, являющегося ее тайным руководителем, и экс-комсомольцев Трубачева и Анохина, в кармане которых лежал паспорт на имя Ковалева, отмечали продажу векселей в одном из японских ресторанчиков портового города.

Система начинала работать…

Векселя, имеющие практически все требуемые степени защиты, прошли серьезную проверку, показавшую, что тайная типография Ивана Тимофеевича выполняет криминальные заказы на совесть. То же с полным основанием относилось и к паспортам на имена различных лиц, и к печатям многих солидных государственных учреждений, банков и даже воинских частей.

Праздник по поводу состоявшегося мошенничества проводился с умеренным потреблением алкогольных напитков, поскольку завтрашний день сулил немалые хлопоты: Трубачеву предстояло «окучить» «Дальневосточный банк», предложив вексель на сумму, составляющую сто девяносто тысяч долларов.

И потому, не обращая внимания на ресторанную суету и снующих вокруг стола местных продажных чаровниц, он, закусывая пиво «Саппоро» экзотическими суши с черной икрой, снова и снова разглядывал великолепно сработанный документик с проставленными на нем оттисками печатей «Менатепа», Главного управления военного бюджета и финансирования Министерства обороны и компании «Росуголь».

Анохин в свою очередь листал папочку, где хранились выданные ему на реализацию с целью якобы досрочного погашения еще пятнадцать векселей, увенчанные печатями войсковых частей и министерства топлива и энергетики России.

– Задерживаться во Владике не будем, – конспиративным полушепотом втолковывал компаньонам Миша. – Денежки два-три дня для приличия покрутятся в местных банках, потом перебрасываем их в столицу, снимаем наличными с понтом под закупку сельхозпродукции и – сидим тихо. Через полмесяца начнется шум-гам. – И, обернувшись к соседнему столику, за которым шумно пила-закусывала бритоголовая, в цепях и крестах публика, пояснил: – Менты начнут охоту, расставят засады, и банкиры братков по нашему следу пустят.

– И как тогда будем дела крутить? – опрокидывая в пиво фаянсовую рюмочку с саке, напряженно вопросил Анохин.

– Придумаем новую мульку… – Миша равнодушно пожал плечами. – Да она и придумана в общем-то… Ты не переживай, у меня идей много…

– В «Дальневосточном», – с сомнением произнес Трубачев, – в управлении ценных бумаг такая рыба гнилая сидит… Боюсь, как бы не расколол…

– Не расколет, векселя пробить – дело не одного дня, а вот в отказ банк может пойти, – кивнул Миша. – Это – учитываю. Но, как говорится, в готовности к облому – наша сила… И вообще, наша жизнь – рыбалка. Или – любовь: клюнуло – тяни рыбку, не клюнуло – сматывай удочки…

Прожекты Шкандыбаева

Дешевле, конечно, было бы купить бутылку пива в киоске и утолить похмельную жажду прямо на улице, но на такой поступок Шкандыбаев не решился: вдруг въедливые патрульные милиционеры расценят это как вызов общественному мнению? Им ведь только дай повод… А кроме того, он не какой-нибудь там алкаш, он человек интеллигентный… И потому, несмотря на жесточайший кризис в личном бюджете, он (как, впрочем, и государство, также переживающее нелегкие времена) полным банкротом себя признавать не спешит, пессимизму не поддается и еще способен на некоторые широкие жесты… По крайней мере, культурно выпить пивка за столом в закусочной он может себе позволить. Он не какая-нибудь опустившаяся личность! Он просто личность! А личности не опускаются. Вот так, господа!

Некоторую досаду вызывал тот факт, что деньги, которыми оплачивалось пиво, долго и муторно пришлось выклянчивать у супруги – как оперативные средства, необходимые ему для поисков подходящей работы.

И эта зажиревшая от безделья курица еще не хотела давать ему такие гроши! Устроила какую-то параноидальную истерику! Как будто это так просто – найти работу. Тем более – в сорок три года. Не по газетным же объявлениям ее искать! Что хорошего там могут предложить? Аферисты ищут дурачков! Нет, его, Шкандыбаева, не проведешь. Он повидал этот подлый мир, и опыт у него – о-го-го! Кстати, откуда эта идея с газетой? А, все та же женушка подсказала… Бестолочь! Как сидела в своей сберкассе на стуле контролера от и до, так и сидит! А ведь если разобраться, то сидит-то она на огромных деньгах! И он не раз предлагал ей стоящее дело… Например, игру на курсе доллара… Разные там кредиты под проценты… Слушать не хочет. Дура! Ну и сиди за свою зарплату, сиди! Вот если бы ему в сберкассу, то есть в банк – по новейшей, так сказать, терминологии…

Шкандыбаев вздохнул. Нет, корпеть от рассвета до заката, да еще терпеть над собой самодура начальника – дудки! Он уже оттрубил свое снабженцем и в прежних совдеповских структурах, и во всяких там последующих коммерческих… Все едино, всюду – ограниченные, самодовольные эксплуататоры! Никакого полета мысли! А ему нужна творческая, самостоятельная служба с простором для личной инициативы! А чтобы ее обнаружить, надо встречаться с людьми, посещать презентации, вынашивать планы путем компиляции разного рода мнений… Вот это – его система!

Вчера, кстати, получено предложение от фирмы, оптом торгующей рыбой. Он, Шкандыбаев, находит покупателя и получает изрядные комиссионные с контракта. Мелковато, конечно, но…

– Разрешите, коллега?

Перед столом стоял мужчина, одетый в куртку «аляску» с апельсинового цвета подкладкой на капюшоне, в который какой-то уличный шутник вложил кожуру от банана и смятую сигаретную пачку. Мужчину пробирал легкий абстинентный озноб. В руках его были две полные пивные кружки, и удержать в их пределах обильно пенящийся напиток стоило ему известного труда.

Шкандыбаев покровительственно кивнул незнакомцу.

– Н-начнем… – обреченным голосом произнес тот, затем шумно, как ныряльщик, выдохнул из груди воздух и, остекленев взором, приник к целительной влаге.

Взор его постепенно прояснялся и теплел. Однако в следующий момент в этом взоре промелькнуло некоторое недоумение…

С тем же немым недоумением уставился на своего соседа по столу и Шкандыбаев, признавая в обрюзгшем лице напротив знакомые черты… Непоправимо траченные временем, однако, что называется, незабвенные: перед Шкандыбаевым сидел его бывший сокурсник и приятель Петр Бородавко.

После случившегося узнавания, ознаменованного радостными восклицаниями, горохом посыпались обоюдные вопросы, которые, однако, не перемежаясь с ответами, вновь сменялись возбужденными междометиями. Наконец диалог обрел осмысленную канву: речь зашла о необходимости отметить встречу напитком более основательным, нежели цинично разбавленное, как единодушно решили бывшие сокурсники, пиво.

Заказали по рюмке мятного ликера.

Из последующего общения Шкандыбаев уяснил, что его товарищ, исключенный, кстати, за прогулы и неуспеваемость еще с третьего курса, ныне также озабочен проблемой трудоустройства, что послужило базой для долгого и обстоятельного разговора.

Амбиции Петра и его взгляды на жизнь удивительным образом совпали с мировоззренческими ценностями Шкандыбаева, хотя при воспоминании о своем собеседнике поры двадцатилетней давности перед ним отчего-то упорно возникал образ хамоватого и никчемного хлыща. Но в итоге Шкандыбаев пришел к мысли, что с возрастом люди все-таки развиваются…

– Постоянно приходится отвлекаться на мелочи, – доверительно сокрушался Петр, потягивая ликер. – Поиски хлеба насущного препятствуют реализации главного предназначения… А какие вот тут… – последовал стук согнутого пальца по лобной кости, – идеи, какие идеи! И с кем о них говорить? Где, спрошу я тебя, мой друг Шкандыбаев, стоящий спонсор? Всюду эти недоучки… временщики… Да, это их время – время дилетантов… Они же не могут мыслить по-настоящему широко и воистину коммерчески! Ты-то, кстати, сейчас где? Чем занят, имею в виду?

– Бизнес, оптовая продажа рыбы… – к месту вспомнив последнее предложение работы, ответил Шкандыбаев.

– И кем?..

– Менеджер. Э-э… Старший менеджер!

– Ага, тоже, значит, подневольное лицо. Тоже трагедия… Поклоняешься золотому тельцу за медяки… Так вот… О чем я? Ищу спонсора. Идея вкратце: строим железную дорогу. В Африке.

– То есть? – Географический элемент проекта всколыхнул в Шкандыбаеве здоровую подозрительность, моментально, впрочем, сменившуюся восторгом от дальнейших пояснений собеседника.

– Дорога пойдет вокруг Африки! – Петр многозначительно поднял палец. – И тут-то зарыта собака… Мы соединяем государства материка… Грузопоток товаров и материалов… Ты спросишь, – продолжил насмешливо, – какова цена проекта?

– Ну, в общем… – растерялся Шкандыбаев.

– Никакого принципиального значения не имеет! – надменно отмахнулся Петр. – Ненужная математика!

– А… спонсор?

– Спонсор – это расходы на представительство, дипломатию, так сказать… А строительство не будет стоить ничего, понял? – Петр торжествующе откинулся на спинку пластикового стула. Продолжил, чеканя слова: – Деньги тебе будут нести со всех сторон… С заинтересованных сторон! За место в инфраструктуре. Склады, рестораны, подъездные дороги, шлагбаумы и светофоры, то есть семафоры, но это не суть…

В груди Шкандыбаева с холодящим ликованием запела труба внезапно обретенной удачи. Вот оно! Вот тот подарок судьбы, к которому он интуитивно стремился!

– Но для такого проекта потребуются толковые люди… – осторожно вставил он, потирая вспотевшие ладони. – С организационно-аналитической жилкой…

– Главное – спонсор, – не то не поняв намека, не то умышленно проигнорировав таковой, угрюмо отозвался Петр.

– Но ведь и люди… – Шкандыбаев покрутил растопыренной пятерней в пространстве. Данный неопределенный жест закончился тем, что пятерня недвусмысленно прижалась к его грудной клетке.

– Да, серьезные компаньоны… энтузиасты… всегда в цене, – выдавил наконец Петр желанную фразу.

После пятой рюмки ликера вопрос о партнерстве в будущем проекте был решен, к великому удовлетворению Шкандыбаева, положительно. Шкандыбаев предложил подключить к делу своего соседа-пенсионера, проработавшего два года комендантом посольства в Сомали и потому наверняка знавшего международную африканскую специфику.

Оплатив выпитый ликер, Шкандыбаев предложил для обсуждения технических деталей поменять второсортную забегаловку на место более респектабельное.

Поехали в один из арбатских ресторанчиков. В метро возбужденный Шкандыбаев то и дело хватал партнера за рукав пальто: он боялся потерять в толчее толпы посланного ему свыше носителя гениальной идеи.

В голове Шкандыбаева метались мысли одна превосходнее другой. Во-первых, надо, покуда не обнаружен подходящий спонсор, зарегистрировать собственную фирму и приобрести юридическое лицо. Дорого снять офис? Чепуха! У него двухкомнатная квартира, и одну комнату можно использовать под рабочее помещение, жена потеснится. Кроме того, в качестве начального капитала он готов вложить в дело персональный компьютер – машина, правда, требует починки, куплена с рук у бомжей, черт знает, что у нее внутри, но это пустяки… А в качестве техперсонала определенно стоит привлечь знакомого мастера с телефонной станции: парень запросто обеспечит бесплатную связь с зарубежными странами – что ему стоит подключиться к линии какой-нибудь коммерческой фирмы! Конечно, покуда привлеченный работник будет исполнять обязанности на общественных началах. выплаты пойдут из прибыли…

Словно читая мысли товарища, Петр заявил, что им необходима секретарша-стенографистка, ибо многие ценные идеи, высказанные в разговорах, порой забываются, а ему как раз знакома одна отставная манекенщица, ныне аптечный кассир, способная стать лицом фирмы.

Данное предложение повергло Шкандыбаева в некоторое раздумье, где присутствовал тревожный вопрос о совместимости под одной крышей манекенщицы и жены, но куда более важным вопросом показался ему иной: как именно назвать будущую фирму? Предстояло придумать нечто оригинальное и вместе с тем звучное…

Поиски названия происходили уже за ресторанным столиком.

Петр, находившийся, видимо, в более благополучной финансовой ситуации, нежели Шкандыбаев, не переставая угощал приятеля изысканными разносолами и дивным французским коньяком. Атмосфера была творческая, непринужденная.

Петр предложил название «Золотое кольцо Африки», однако Шкандыбаев заметил, что в обозначении фирмы должны присутствовать лапидарность, а также известного рода динамика, даже агрессивность, и потому, учитывая как географическую специфику, так и саму суть проекта, предложил наименование «Бумеранг лимитед».

Затем, взяв салфетку и ориентируясь на форму лежавшего в тарелке антрекота, он начертал контур Африканского материка, пояснив, что данная сложная фигура мало напоминает кольцо, скорее – траекторию бумеранга с поправкой на ветер.

Вступать в спор Петр не стал, легко согласившись с доводами партнера. Вопрос, касающийся названия, представлялся ему второстепенным. Куда больше его занимали проблемы местных инвестиций в индустрию, международных кредитов и таможенных сборов. За их обсуждением внезапно обнаружилось, что бутылка коньяка опустела. Перешли на виски. Петр, не скупясь, заказал «Джонни Уокер» с голубой этикеткой. Определенно у этого человека был размах! Что уже при подсчете ожидаемой прибыли подтвердили и его суждения о том, что «мерседес-600» он не возьмет себе и задаром, пусть на нем катаются плебеи-нувориши, а вот «дьяболо-ломбарджино» или же, на худой конец, «роллс-ройс» – именно те модели, что предназначены для истинных джентльменов.

На сей раз в спор не стал вступать Шкандыбаев, поскольку он не то чтобы не сидел ни в одной из трех обсуждаемых моделей, но и даже внешне представлял их довольно-таки смутно; единственно заметил, что, с его точки зрения, шикарные авто – пустое расточительство, а вот о небольшой вилле у какого-нибудь теплого моря он с этой минуты начинает раздумывать уже не на шутку…

Тут в голову ему пришла потрясающая мысль.

Сказав, что выйдет в туалет, он оставил приятеля за столом и выбежал на улицу, проследовав в соседнее здание, где, как он приметил, предлагались срочные типографские услуги. Отсчитав себе медяки на метро, на все оставшиеся деньги он заказал визитные карточки для себя и для Петра с названием фирмы, указав при этом собственный адрес в качестве адреса юридического. Данный факт, как представилось ему, знаменовал собой своеобразную ратификацию выработанных договоренностей.

Заказ благодаря современной технике исполнили мгновенно, и, переполненный восторгом, не уставая восхищаться своей находчивостью, Шкандыбаев вернулся в ресторан.

Реакция приятеля превзошла его ожидания: растроганный Петр, прослезившись, едва не задушил его в объятиях.

– Пусть у меня осталась только мелочь на транспорт, но твоя радость дороже любых денег, – сказал Шкандыбаев.

Вытирая слезы, Петр отправился в туалет привести себя в порядок.

А Шкандыбаев, оставшись в одиночестве, внезапно задремал, убаюканный мечтами и высококачественным алкоголем.

Проснулся он от увесистого толчка в плечо. В размытом ресторанном полумраке увиделся человек в атласной жилетке, надетой на белую рубашку с галстуком-бабочкой. Человек выразительно показывал ему фигуру из трех сложенных в щепотку пальцев.

Другой человек – стриженный под бобрик, с вросшей в туловище шеей, с грудной клеткой, не уступавшей по размерам пивной бочке, – упорно совал под нос Шкандыбаеву мятую бумажку, в которой тот не без труда признал счет.

В счете была какая-то несуразица, что-то они там перепутали в своей ресторанной бухгалтерии. Пятьсот десять долларов… Какая-то чушь! Если столько платить в ресторанах, проще купить себе собственный!

Шкандыбаев не без достоинства заявил, что ожидает друга, президента крупнейшей международной компании, и предъявил свои визитные карточки, отчего-то не произведшие на настырных ресторанщиков ни малейшего впечатления. Впрочем, после слов о друге, обязанном заплатить по этой сомнительной бумажке, оппоненты как-то синхронно и гнусно усмехнулись, после чего Шкандыбаев был препровожден в подсобное помещение и подвергнут омерзительному обыску, сопровождаемому площадной бранью.

Далее были странные ощущения каких-то непонятных перемещений в пространстве, когда пол менялся местом с потолком, а свет с мраком, и эхом звучал в голове Шкандыбаева его же собственный крик:

– Я вице-президент! Я учредитель!.. У меня проект! Я беру вас в долевое участие!

Затем вновь наступил период затмения. Очнувшись от него, Шкандыбаев обнаружил себя в заставленном картонными ящиками подвале, лежащим на драной, нестерпимо воняющей кошками дохе, с наручниками на лодыжках.

Мгновенно вспотев от ужаса, он издал нечленораздельный звук, который с натяжкой можно было отнести к призыву о помощи, но на этот глас вопиющего явился отнюдь не ангел-спаситель, а, напротив, демон из вчерашнего кошмара: человек-бочка с боксерским бобриком. Вслед за ним в подвал шагнули еще двое широкоплечих атлетов с циничными физиономиями.

– Очухался, вице-президент? – саркастически изрек человек-бочка, освобождая Шкандыбаева от наручников. – Ну и видок у тебя… Просто скульптура Церетели! Теперь слушай новости: мусорам вчера мы тебя сдавать не стали, паспорт твой у нас… На сколько нагулял, помнишь? Нет? Вот, ознакомься. – Он вручил Шкандыбаеву вчерашнюю бумажку.

– Но мы же просто физически не могли на такую сумму… – еле ворочая шершавым, как наждак, языком, пролепетал Шкандыбаев.

– Значит, совершен подвиг, – сказал оппонент. – И возражать не советую…

Он выдержал паузу, которую заполнил внушительной репликой его коллега:

– Будешь тут тявкать, пустим тебя на котлеты. Или на пельмени. Цех у нас через стенку…

– Так будем препираться? – спросил человек-бочка ленивым голосом.

– Нет, поймите… Я просто поражен… Такая сумма…

– Слушай, – раздраженно прикрикнул на Шкандыбаева третий ресторанный служащий, – я тебе ща в табло пробью, этим дело и кончится!

– Хорошо, хорошо, я заплачу…

– Вот так оно лучше. Плюс пятьдесят долларов за ночлег и за моральный ущерб.

Вопрос о первенстве морального ущерба нуждался в явной дискуссии, но начать ее Шкандыбаев отчего-то не решился. Им овладело покорное коровье безразличие.

– Принесешь деньги сегодня, – миролюбиво продолжил собеседник, – считай, легко отделался. Пиши, кстати, расписку: я, такой-то, должен ресторану такому-то за неоплаченный ужин… И учти, начнешь вилять, счетчик будет работать так: десять процентов за пропущенный день. Усек? – Он поднес к носу Шкандыбаева литой кулак.

Шкандыбаев понуро кивнул.

– Ну, ждем!

Претерпевая немыслимую в своей жестокости похмельную муку, Шкандыбаев поплелся к метро, стараясь не смотреть в глаза прохожих.

Так… Как ни верти, а платить этим гангстерам придется. Где только взять деньги? Он продаст запонки, кольцо… Нет, не хватит. Надо что-то придумать… Хотя… рассмотрим вопрос с юридической стороны. Он подсел к столику, где находился его институтский приятель. Да, был нетрезв. Но ведь он не сделал ни одного заказа! Типичное на чужом пиру похмелье. А теперь – здравствуйте! Счет! Да еще на пятьсот десять долларов! Откровенное хамское вымогательство! И если оно продолжится, он пойдет в РУБОП! Там с этими мерзавцами разберутся быстро! Тем более угроза пустить его на пельмени… За это же надо сажать! На пятнадцать лет! Куда, однако, делся этот Петр? Ведь не оставил ни телефона, ни адреса… Хотя… У него же есть адрес и телефон Шкандыбаева! На карточках! И кто знает, может, приятель уже беспрерывно названивает ему, ведь проект не ждет… А если Петр подло и умышленно оставил его на растерзание этим людоедам из коммерческого общепита? Что же… Тогда… Тогда он, Шкандыбаев, имеет все права на идею. И в этом случае ему, можно сказать, повезло… Приобрести проект мирового значения всего за неполных шестьсот долларов! Хотя какие еще доллары?! Он претерпел немыслимое унижение, смертельную опасность, и еще кому-то платить за это – просто смешно! Вопрос с офисом решен, секретаршей, кстати, можно взять на общественных началах жену… А покуда идет организационный период, что-то заработается на мороженой рыбе…

Жизненная концепция потихоньку выстраивалась.

На отдыхе

Плавучий остров-сад, жемчужина Атлантики, густым зеленым пятном распласталась Мадейра в темно-синей, подернутой солнечной поволокой океанской ряби, и Геннадий, завороженно смотревший в иллюминатор, поймал себя на довольно-таки странной мысли о том, что его присутствие на борту комфортабельного лайнера, летящего на дорогой зарубежный курорт, своего рода нонсенс. В той прежней, социалистической стране, где он родился и вырос, даже поездка в какой-нибудь Крым была бы для него своего рода достижением. И ныне, не изменись политические ориентиры, загорать бы ему исключительно на казенных лесоповалах. Хотя… еще вопрос, стал бы он связывать себя с криминалом, будь у власти суровые коммуняки. Пошел бы, наверное, в завсклады или в завмаги… Обвес, усушка, утруска… Тем бы и пробавлялся. Ан нет – подфартило с демократией. И теперь в компании респектабельных господ из капиталистического мира, вполне соответствуя им по уровню достатка, он, окончивший лишь шесть классов средней школы, не имеющий ни профессии, ни социального статуса, прочитавший не более десятка книг, даже в общем не представляющий, как устроен несущий его в поднебесье самолет, тем не менее пусть и на украденные у других деньги, но пребывает в элите, наслаждаясь всеми привилегиями богатых и сытых.

Однако никакого удовлетворения данное заключение Геннадию не принесло, а, напротив, поселило в нем глухое раздражение перед внезапным осознанием собственной ущербности.

Он оглянулся на полулежавшего в соседнем кресле вдрызг пьяного Грыжу – оплывшего, с багрово-синей физиономией, с тяжелыми морщинистыми веками и сухими фиолетовыми губами. Полбутылки водки – первую похмельную дозу тот вылакал еще в машине, везущей их в аэропорт. Затем бар в зале ожидания, самолет… Полтора литра крепких напитков компаньон уже влил в организм наверняка. Вот же здоровье… Хотя – какое здоровье! Оно в прошлом Грыжи, некогда мастера спорта по классической борьбе. А за последние четыре года, еще до достижения тридцатилетия, превратился бывший спортсмен в полную развалину, имеющую за плечами два инфаркта и цирроз печени – по словам Люськи, угрожающе прогрессирующий…

И ведь вот что забавно: дошел Грыжа до этих печальных достижений благодаря легким денежкам. Как занялся бандитизмом на руководящем уровне – какой уж там спорт! Вместо него – кабаки, компашки. А когда денег столько, что на три жизни хватит, и подниматься к семи утра к станку гудок не зовет, начинаются послабления самому себе в режиме… История, конечно, не из новых, но Грыжа в эту историю влип крепко. Кодировался, завязывал – все напрасно. Признавался: день, мол, кручусь, а под вечер такая скука, такая тоска, куда себя приткнуть – ума не приложу, все из рук валится… А стакашек накатишь – вроде опять с собой в ладу… Спрашивал Геннадия: может, тюряга спасет? Может, и впрямь на нары устроиться по собственному желанию? Да ведь без толку… В зоне водяры – хлебай не хочу, а что по двадцатикратной цене – какого блатного это смутит? На выпивку пацаны пришлют…

Костя, сидевший на крайнем сиденье, у прохода, брезгливо покосившись на Грыжу, произнес:

– Подлетаем… Чего вот только с телом делать?.. – Толкнул бесчувственного Грыжу в рыхлый бок. – Не на тележке же для чемоданов его до такси перемещать? Такой трансфер вроде контрактом не предусмотрен…

– Оклемается, – неуверенно отозвался Геннадий.

Он оказался прав. Черепашьи веки дрогнули, блеклые глаза осоловело уставились в пространство, и Грыжа слабо поинтересовался:

– Где это м-мы? А? Еще не прилетели?

– Снижаемся, – кратко объяснил Константин.

Перегнувшись через него, Грыжа ухватил жирной лапой за ногу проходившую мимо стюардессу. Стюардесса заполошно взвизгнула, но Грыжа, ничуть не смутившись, властно потребовал:

– Пива, поняла?!

В ответ стюардесса затрещала по-португальски нечто угрожающе-возмущенное, и, осознав наконец, что он на борту иностранного самолета и хамство его может квалифицироваться как хулиганство, а не как естественное поведение могущественного криминального босса, Грыжа с неудовольствием пробормотал:

– Сорри… – и посетовал товарищам: – Попалась бы она мне в Москве, коза драная…

Геннадий угрюмо кивнул, покосившись опасливо на удаляющуюся самолетную прислугу, возмущенно комментирующую пустяковую в общем-то закавыку… Ляжку ее тощую потрогали – во, бляха-муха, событие! И ведь хрен чего поперек скажешь, сдаст еще местным мусорам – нахлебаешься… Нравы и законы тут дремучие, заморочки на каждом шагу, все на измене…

Впрочем, обошлось без неприятностей. Миновали таможню, уселись в подкативший автобус и поехали в отель по горному серпантину, тянущемуся вдоль высоких обрывистых берегов, с которых, как с самолета, различалась кривизна морского горизонта.

Кружевная оторочка далеких волн разбивалась о застывшую некогда лаву, отвесно уходившую на километровые глубины. И высилась за приспущенным стеклом автомобильного оконца, из-за заслона реликтового лаврового леса и увитых лианами склонов Пику-Руиву – высшая точка острова, верхушка подводной горы.

Прямо на дорогу с заоблачной высоты летели радужные струи водопадов, сменяли друг друга головокружительные в своей красоте ландшафты, созданные слепым трудом океанских волн и ветров, миллионами лет выедавших рельефы, ущелья и склоны. но на тропическую островную экзотику Геннадий и Константин взирали хмуро, размышляя о практической цели поездки. Цель эту представлял храпящий на заднем сиденье алкоголик, формально – товарищ и компаньон, в действительности же – никчемный, обнаглевший дольщик и будущая жертва.

Разместились в небольшом уютном отеле – одноэтажном комплексе, утопавшем в усыпанном цветами кустарнике.

Умеренно пьющие Геннадий и Константин, распаковав чемоданы и переодевшись в майки и шорты, достали из дорожных сумок по бутылке купленной еще в Москве грошовой, явно некачественной водки и направились к Грыже отметить приезд. Водку брали заведомо ядовитую, решив, что спьяну ее качество компаньон не оценит, а эффект от такого пойла поспособствует задуманному плану. План же был прост: споить в течение отпуска Грыжу насмерть. Чинно и благородно. Никаких утоплений и сбрасываний с обрыва, никаких проблем с полицейским расследованием и судебно-медицинской экспертизой… Впрочем, коли алкоголь окажется бессилен, то в отношении неугодного партнера предусматривалось применение иных методов…

– Дешево и сердито, – изрек Геннадий, разглядывая на свет донышко бутылки, над которым мелкими хлопьями витала мутноватая взвесь.

– Продукт высший сорт, – согласился Костя, открывая дверь номера Грыжи.

Бесчувственное тело пребывающего в забытьи пьяницы грузно высилось на постаменте высокой двуспальной кровати, застланной парчовым покрывалом. Тело, одетое в промокшую от пота рубашку и штиблеты сорок седьмого размера, занимало относительно кровати поперечное положение.

– Ты чего, брат, вставай! – потряс Грыжу за слюнявый подбородок бодрый Константин. – Давай по граммульке за новоселье!

Кое-как растолкав Грыжу и влив в него содержимое обеих емкостей, душегубы, предусмотрительно прихватив с собой опорожненную тару, покинули номер и направились отобедать в прибрежный ресторанчик.

Изысканные рыбные блюда запивали не менее изысканной мадерой, попробовав все ее четыре сорта: сладкую и густую «Мальвазию», полусладкий «Буал», резковатое «Верделло» и сухой, водянистый «Серсьял».

Напиток, носивший название острова – бывшего форпоста Португалии на пути к завоеваниям далеких земель, по своим вкусовым и полезным качествам категорически отличался от того пойла, с которым ныне отчаянно сражалась истерзанная излишествами печень Грыжи.

Наслаждаясь соком перебродившего тропического винограда, гангстеры пребывали в неведении относительно его истории, равно как и истории острова – перекрестка морских дорог, веками снабжавшего вином корабли. Чтобы вино не портилось в дальних путешествиях, сметливые торговцы добавляли в него спирт. То есть, выражаясь языком Геннадия, гнали халтуру. Злокозненность их намерений имела парадоксально положительный результат: вызревая неделями в закупоренных бочках в условиях тропической жары и качки, алкогольный конгломерат превращался в ароматное, насыщенное солнцем диво. Древние морские технологии ныне воспроизводились на суше.

Услужливый официант, узнав, что имеет дело с клиентами из России, не преминул выказать эрудицию, то и дело повторяя словосочетание: «Распутин – мадера». Видимо, и на далеком острове были осведомлены о том, как блудливого старца Григория пытались отравить пирожными с цианистым калием, которые именно мадерой он, согласно преданию, запивал. Этаким посильным участием в российской истории здесь, чувствовалось, немало гордились.

Уловив суть речи официанта, Костя донес ее до Геннадия. Тот в свою очередь хмуро заявил, что влитая в Грыжу водяра именно «Распутиным» и называлась.

После обеда пошли гулять на причал, к бухте, заполоненной разноцветными баркасами и широкопалубными траулерами.

Местные рыбаки, специалисты по ловле глубоководной рыбы-сабли – эшпады, вели кропотливую работу по подготовке снасти, раскладывая бухты лески длиной четыре километра в тазики и насаживая на сотни крючков крохотных анчоусов и сардин.

На осыпанном рыбьей чешуей настиле лежали извлеченные из пучины изувеченные декомпрессией эшпады: антрацитово-черные, с сапфировыми огромными зрачками выпученных глаз, скрюченные так, что хвост каждой рыбы был завернут в ее усеянную расческой длинных и кривых зубов пасть.

– И вот этих крокодилов мы сейчас жевали, – рыгнув, произнес Костя.

– Да ну, ты чего?.. – засомневался Геннадий, вспоминая узкие полоски нежного филе под сметанным соусом.

– Точно, я меню читал, там еще картинка. я думал, типа того, что щука…

– Эта абракадабра такая же щука, как Грыжа – фотомодель, – веско заметил Геннадий.

– Ну, в меню и была фотомодель… Фоторобот то есть…

Около часа они толклись в гомоне толпы, скрипе снастей и грохоте ящиков, среди туристов и рыболовов, тут же продающих дары моря оптовикам, глазея на блестящие, будто отлитые из алюминия, туши тунцов, на распустивших плавники-перья меч-рыб, опасливо огибая лежавших на настиле причала бурых, с корявой шкурой глубоководных акул, чьи мутно-зеленые глазищи фосфоресцировали и при ослепительном свете тропического дня.

– Какая программа на вечер? – спросил Геннадий, одновременно понимая, что внятного ответа на данный вопрос ожидать от Константина не приходится.

– Хрен знает… – Тот пожал плечами. – Трудно, конечно, жить, ничего не делая, но ведь мы не боимся трудностей… Проверим Грыжу, пощупаем пульс, а там – вечер, дискотека… Может, телок склеим… Ты заодно растрясешься… – Он со смешком хлопнул ладонью по животу Геннадия. – Далеко ведь уже за центнер тянешь, а?

– Все мое, – процедил тот, уколотый подобной фамильярностью.

– Ладно, чего надулся, я ж любя, по-братски…

Занятие, впрочем, нашлось: поехали в город прошвырнуться по магазинам. Местные цены показались им возмутительно высокими. А потому, исходя из соображений экономической мести, а может, из побуждений чисто хулиганского толка, решили компаньоны по окончательному злокозненному раздумью украсть из магазина промтоваров пару спортивных костюмов.

Последним криминалом подобного рода на счету Геннадия числилось ограбление пивного ларька, совершенное еще в нежной юности; Константин также не отличался опытом в ремесле откровенной кражи, а потому при выходе из магазина незадачливых жуликов легко вычислила и задержала охрана, препроводив в подсобное помещение для разбирательства.

В подсобке воришек, державших в руках упакованные в полиэтилен костюмы, сфотографировали с помощью аппарата «Полароид», после чего лысый, жирный тип, являвшийся хозяином магазина, принялся названивать в местные правоохранительные органы.

Охранники почтительно именовали лысого сеньором Хулио.

Далее в помещении появилась полная, усатая дама, явно супруга владельца торговой точки. Одобрив краткой репликой манипуляции мужа с телефонным аппаратом, она тотчас же разродилась длиннющей злобной тирадой в адрес иностранных туристов, должных, по ее наивному разумению, приносить трудящимся острова исключительно доход и ни в коем случае не убытки.

Геннадий ощутил невольную дрожь в коленях. Это же надо! Имея в карманах платиновые дебетные карточки и не менее пяти тысяч наличных долларов, угодить в португальскую ментовку из-за каких-то грошовых синтетических тряпок!

Он потерянно обернулся на красного от стыда и унижения Костю. Перехватив его взгляд, тот, словно встрепенувшись, достал бумажник и, мягко отведя в сторону руку Хулио с телефонной трубкой, положил на стол перед хозяином двести долларов.

Хулио опустил трубку на аппарат. Выразительно обернулся в сторону супруги. Дама мгновенно вынесла краткий и категоричный вердикт на непонятном португальском, переведенный Хулио на доступный язык жеста, а именно: выставив перед носом Константина три растопыренных пальца, завмаг дал понять о возможности мирного соглашения на основе финансовой прибавки. При этом в глазах торговца стояла такая холодная решимость, что компаньоны сразу же уяснили: попытка торга означает решительный отказ от дальнейших переговоров.

Исходя беспомощной досадой, Геннадий выложил затребованную сумму, после чего поджарые, черноволосые охранники в белых рубашечках выпроводили задержанных на улицу. Похищенные костюмы, естественно, остались в подсобке.

– Ну, ё-моё, влетели! – тяжело дыша, отплевывался Геннадий.

– Да, классно нас на пять сотен развели… – недоумевал Константин. – В один момент… Умеют, суки! Хулио этот… и его жена Хулинада! Козлы без совести…

– Наверстаем…

– Это конечно…

– Ну и хрена ли стонать?

– А кто стонет-то?..

– Ну и я о том…

В подавленном настроении отправились на местные аттракционы, за пару долларов сфотографировались в обнимку с облезлым, улыбчивым орангутаном, который, согласно распоряжениям своего бдительного командира, умело и четко поворачивал мозолистый зад к объективам халявщиков.

– Ну, брат, ну голова! – восхищался дрессированной обезьяной Костя. – Слышь, Ген, во как надо бабки делать! Орангутана завел и эксплуатируй его на бойком месте! Никакой зарплаты, лишь пара бананов в день…

– А тут эти бананы как у нас пара картофелин, – вдумчиво поддакивал Геннадий.

Вернувшись в отель с целью освежиться под душем и проведать Грыжу, узрели в холле будто бы поджидавшего их менеджера.

Кинувшись к постояльцам, менеджер взволнованно затараторил по-английски нечто, как понял Геннадий, относящееся к персоне оставленного без присмотра Грыжи.

Уяснив, что английский язык гости не понимают, служащий перешел на ломаный польский, не без труда сумев объяснить, что пребывавший в беспамятстве Грыжа час назад очнулся, встал, но тут ему явно поплошело, и он выполз из номера в коридор, где, как перевел остряк Костя, вновь потерял сознательность… Далее Грыжу отвезли в местный госпиталь, адрес которого менеджер друзьям пострадавшего готов любезно предоставить.

Выслушав новость, гангстеры тупо уставились на украшавшую холл гостиницы скульптурную композицию неясного смыслового содержания: отлитую из чугуна несообразность в форме расчлененных мужских гениталий на гладком мраморном постаменте.

– Да, пиковый денек сегодня… – вымолвил наконец Константин. – Чувствую, анекдотец выходит… Типа: «Камикадзе вернулся с задания…» И чего в город нас понесло? Сегодня все бы и решилось… А так – кругом попадалово!

– Прохлопал ушами, хлопай в ладоши, – угрюмо констатировал Геннадий.

Навестив госпиталь и на пальцах объяснившись с дежурным врачом, прояснили ситуацию окончательно: Грыжа был на грани погибели, но усилиями медиков встречи с праотцами избежал, в течение трех дней организм его будет очищен от яда, и доктор надеется, что пациент еще успеет насладиться прелестями восхитительной Мадейры – то бишь острова и ни в коем случае не напитка. Указуя попеременно на свои грудь и живот и отчаянно кривясь, медик дал понять, что дальнейшей борьбы с алкоголем внутренние органы Грыжи не перенесут.

Вечер провели в унынии, проклиная живучего пьяницу и строя вероломные планы его умерщвления. Затем улеглись спать.

Ворочаясь в нежных, пахнувших тонкой парфюмерией простынях, Геннадий раздумывал, не отправить ли ему вместе с Грыжей на тот свет и проворного Костю, одновременно понимая, что и тот способен мыслить в аналогичном направлении.

Заснул под утро – в злобе, боязни и раздражении. Снились осклизлые дохлые акулы и зубастые, ползающие под ногами, как змеи, эшпады.

Из госпиталя Грыжа вернулся осунувшимся и посеревшим. Модная рубаха навыпуск как балахон болталась на его поникших плечах.

– Ну как здоровье? – участливо вопросил Геннадий возвращенного к жизни товарища.

– Вроде… путем… – недоуменно озираясь на обстановку гостиничного номера, молвил тот. Обстановку, судя по всему, Грыжа не помнил даже в общих чертах.

– А нам плели, будто ты чуть сандалеты не откинул… Базарили, что на грани клинической смерти…

– Ну, – угрюмо кивнул Грыжа.

– И… как там? – заинтересованно прищурился Геннадий.

– В госпитале? – Грыжа поморщился. – Да полная жопа! Лежи как бревно, никуда не пускают, покурить – хрен!

– Да не, я не о том… Я в смысле, как оно… там? – Геннадий многозначительно ткнул пальцем в потолок.

– А-а… – Грыжа вздохнул. – Там-то хорошо… Там – наша Родина…

– Печень как? Нормально? – осторожно спросил Константин.

– Работает как часы. На семнадцати камнях! – злобно ответил Грыжа и рассмеялся долго и хрипло.

– Ну вот, а мы как раз по сто грамм собрались… – сокрушенно молвил Геннадий. – За твое, так сказать, выздоровление…

– И чего? – удивился Грыжа. – Кто мешает?

– Ну ты-то ведь бутсы на гвоздь повесил… Неудобняк вроде…

– Ну, грамм пятьдесят за выздоровление и мне не грех… – после некоторого раздумья произнес Грыжа и перекрестился боязливо. – Хоть доктор и стращал, что водка – мой смертный враг…

– Ну, врагов ты никогда не боялся! – польстил Геннадий.

– Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве, – самым серьезным тоном заявил Константин, подвигая товарищу наполненный стакан.

Напряженно на стакан глядя, Грыжа поделился сокровенным:

– Вот что нехорошо в употреблении водки с утра, так это – трудно будет провести день разнообразно…

– Не по-лысому день проведем, обещаю! – оптимистически заверил его Геннадий, нарезая ломтями ананас. – Тачку мы взяли в аренду, так что прокатимся по ландшафтам… Ананасиком-то закусывай… Тут еще фрукты какие-то непонятные – помесь картошки с клубникой, тропические. видать, у меня от них оскомина вчера вылезла. Но надо воспользоваться, недаром ведь сюда перлись…

– В музей вина, кстати, заедем, – глубокомысленно заявил Константин.

– А чего там?.. – удивленно спросил Грыжа.

– Ну, показывают, как продукт в бочки наливают, какие вообще сорта…

– Пробовать дают?

– Говорят – хоть залейся…

– Это дело!

– Еще бы…

Допив бутылку, отправились на экскурсию.

Геннадий, полагавший, что, как только капля алкоголя попадет в организм Грыжи, остановиться в пьянке тот уже не сможет, в коварном своем расчете не ошибся: в музее местных вин Грыжа, проявивший себя неутомимым дегустатором, купил ящик мадеры для повседневного потребления, а в качестве памятного сувенира приобрел бутылку коллекционного «Верделло» 1870 года, покрытую войлочным слоем пыли. Согласно традиции, бутылку вместе с пылью упаковали в резной деревянный сундучок.

Старания служащих музея, бережно и искусно завернувших старинный сосуд в нежный бумажный кокон, увы, оказались напрасны: после прогулки по музейным окрестностям, похожим то ли на оранжерею, то ли на цветочный магазин, где экзотические фуксии, орхидеи, амариллисы и гортензии произрастали в естественном состоянии, подобно российским елкам-палкам, Грыжа, распотрошив сундучок и выбросив его в канаву, уселся под цветущим кустом, произнеся буквально следующее:

– Хрена ли тяжести на себе таскать? Кому эти сувениры сдались? Люське их дарить? Обойдется! Вообще… жить надо, а не кроить повсеместно! Понял, Гена? Не, ты не понял, ты, сука, жмот… – С этими словами Грыжа раскупорил пыльную бутылку сувенирным музейным штопором и в один присест выдул ее из горлышка. Сплюнув, высказался: – Компот, бляха-муха! А стоит – как цистерна спирта! И за что бабки стригут? Вот тебе и Мадейра… Остров мародеров, мать их!..

Экскурсия продолжилась. Следующим ее этапом по предложению Константина стало посещение высокогорного леса.

Взятая в аренду машинка шустро ринулась по серпантину, огибающему горные склоны.

Грыжу окончательно развезло. То он брался за исполнение тюремно-лирических арий, то предавался пространным философским рассуждениям о бренности земного существования и о никчемности устремления к дензнакам, попутно упрекая в данной приверженности угрюмо поглядывающих на него коллег, то просил остановить машину, дабы совершить физиологические отправления… Данная просьба звучала настойчивым лейтмотивом в его бессвязном монологе, однако остановка на горной дороге исключалась, и сидевший за рулем Геннадий сильно нервничал, полагая, что товарищ не дотерпит, причинив тем самым моральный урон находящимся в машине и материальный урон арендной конторе, который, впрочем, рикошетом отразится опять-таки на нем и Константине.

Однако обошлось. Остановившись на пустынной площадке, располагавшейся между пропастью и небольшим обрывчиком, за которым поднимался колючий кустарник, он открыл дверцу стонавшему от натуги Грыже, выпустив страдальца из салона.

Покачиваясь, Грыжа встал на краю обрывчика, принявшись справлять нужду. Его способности к сохранению равновесия явно противостояла дугообразная и довольно-таки весомая струя, в результате перетянувшая ослабевшее туловище на свою сторону, и, следуя траектории струи, Грыжа совершил перемещение с края обрыва в его низину, заканчивавшуюся топкой канавой.

– Унесенный ветром… – сентиментально молвил Константин, глядя на облачко пыли, оседавшее над пустынной кромкой.

Геннадий издал нервный смешок.

Далее начались работы по извлечению нетрезво матерившегося, перемазанного липкой грязью Грыжи из канавы. В результате Константин подвернул себе лодыжку, Геннадий поранил руку об острый камень, а Грыжа, как ни в чем не бывало завалившись в измазанных шортах на заднее сиденье автомобиля, принялся раскупоривать очередную бутылку.

Экскурсия продолжилась.

Достигли леса, тропинкой прошли на поляну, плюхнулись на густую тонкую травку, сквозь которую пробивались россыпи крохотных розовеньких маргариток.

Долгая прогулка и резкая смена микроклиматов – влажных и душных тропиков на прохладное высокогорье – произвели на самочувствие Грыжи впечатление категорически отрицательное.

Мутно озирая высившиеся над его головой тридцатиметровые деревья с замшелыми стволами, он, еле ворочая языком, прошептал:

– Ребята… Чего-то с сердцем… Не могу… Давайте назад…

В голосе его, слабеющем с каждым произнесенным словом, в жалкой, заискивающей интонации, в том страхе смерти, что властно преодолел дешевенькую и грубоватую браваду насмешки над ней, Геннадий вдруг пронзительно и опаленно почувствовал какую-то иную, тщательно скрываемую под спудом хамства и презрительной жестокости суть того, кто именовался Грыжей… Суть изначальную, человеческую, доверчиво-детскую, знавшую о расплате, о вечности, о сострадании и любви…

Но пораженное постижение этой сути, жившей и в глубине его, Геннадия, что ныне отозвалась на зов чужого гибельного страха, это постижение прервал и развеял деловитый голос Константина:

– Э, Грыжа… Ты вот чего… Ну-ка, встань. И парочку приседаний давай… Все мигом пройдет. Надо, чтобы алкоголь выветрился, понял? – Он попытался поднять грузное тело под мышки, но руки Грыжи безвольно упали вдоль тела, а голова завалилась на грудь. – Х-ха, пульса нет… – задумчиво ощерившись, произнес Костя. Подумав, добавил: – Чем живой человек отличается от мертвого? Температурой и работоспособностью. С работоспособностью – дело ясное, температура тоже вроде падает… – Оттянув веко бездыханного товарища, вгляделся в зрачок. Произнес с притворной горестью: – Ну все… Зенки по семь копеек… Пьяница – добыча дьявола…

– Он умер? – дрогнувшим голосом вопросил Геннадий.

– Еще как! – глубокомысленно подтвердил Константин.

– И… чего делать будем?

– «Чего-чего»!.. – раздраженно отозвался Костя, снимая с покойного золотую цепь. – Дуй в гостиницу, вызывай «скорую» и ментов. Заодно наличность у него конфискуй и перстень, он на телевизоре…

– Давай сначала лопатник его раздербаним, там штукарь зелени, не меньше… – возобладали в Геннадии практичность и одновременно недоверие к шустрому и алчному компаньону.

– Да все поровну поделим, по-братски, чего ты, в натуре… – возмутился Константин, доставая из заднего кармана шорт бумажник Грыжи. – Я тебе крыса какая, что ли?..

Получив деньги, Геннадий отправился к машине, гадая, каким образом делить цепь, часы и перстень.

«Придется продавать, иначе никак…» – пришел он к досадному выводу. И вновь мелькнула мыслишка о том, что славно было бы закопать в этом лесочке и Грыжу, и Константина. Славно, да рискованно – вот в чем беда!

Вечер провели в хлопотах по оформлению смерти перепившего мадеры товарища. Весь следующий день мотались по различным инстанциям, договариваясь о перевозке тела на родину.

А утром Геннадий собрал чемодан, упаковав в него гостиничные мыла, шампуни и похищенные в ресторанах пепельницы.

Покончив со сборами, Геннадий достал бутылку минералки из мини-бара, аккуратно откупорил и, опустошив емкость, налил в нее воды из-под крана. Затем приладил пробку на место, завальцевав рубчатый ободок о край журнального столика, пожелал приятного утоления жажды будущим посетителям и, не забыв поглядеться в зеркало и перекреститься, отправился к машине.

В магазинчике беспошлинной торговли аэропорта сообщники обильно оросили себя одеколонами из пробных пузырьков, а затем, усевшись в креслах зала ожидания и удовлетворенно принюхиваясь к собственным персонам, принялись обсуждать планы самого ближайшего будущего.

– Закопаем Грыжу и наезжаем на Люську, – говорил, шмыгая носом, Константин. – Так, мол, и так, за ним должок, брал из общака на личные нужды, теперь ты возвращай… В общем, тачки его забираем, квартиру тоже и грузим Люсю минимум на триста кусков зелени…

– Квартиру оставим, – покривился Геннадий.

– Ага! Ты щедрый, конечно! Ей, сучке, и комнаты в коммуналке много! А тут такая хата!.. Во заносит тебя! То волком на меня зыришь из-за джипа сраного, когда советую Пемзе его отчинить, то…

– Чего ты на джипе моем зациклился, в натуре? Свою тачку дари!

– Ладно, не пыхти… Я о другом: то ты скупой, как рыцарь, то хоромы какой-то кошелке отписываешь… О, посадку объявили, пошли к ероплану…

– Погоди, пепельница тут клевая… Ты это… Закрой меня на секунду, а то там черт какой-то в форме, усечет еще… Во… Ага… Ну? Дело мастера боится!

И скрылась райская земля за кромкой морского горизонта…

А через считанные часы злодеев, вернувшихся из загадочной тропической дали, встречала мокрая и унылая Москва, припорошенная первым робким снежком.

В грузовом отсеке самолета прибыл на родину и почивший в бозе Грыжа. Через три дня состоялись его торжественные похороны.

Где и при каких обстоятельствах настигла Грыжу кончина, Геннадий и Константин рядовой братве пояснять не стали, провели короткое траурное собрание, выделив из общака деньги на внушительный, в три средних человеческих роста, памятник и огромную мраморную плиту.

– Все должно быть по-людски, – умиленно приговаривал Геннадий, одобряя эскиз будущего захоронения и разглядывая могильную эпитафию: «Считайте меня живым».

Авторство эпитафии принадлежало остроумцу Косте.

Клев на мороженого живца

Перед тем как окончательно сконцентрировать свои усилия в столице, Миша Коротков с компаньонами кропотливо и методично «отработали» с фирмами и банками Магадана, Владивостока и Хабаровска.

Мошенничества совершались по накатанной схеме: ответственным лицам предъявлялись документы той или иной компании-однодневки вкупе с поддельными паспортами, получался на реализацию товар или же кредит, а также обращались в наличность липовые векселя. В итоге составился капитал, предназначенный для вклада в очередные крупномасштабные аферы.

Жить Миша переехал к своей невесте Алене, с которой познакомился на курорте в Испании, – коренной москвичке, женщине миловидной, хваткой, имеющей собственный магазин модной обуви.

Посвятив невесту в специфику своих махинаций, Миша получил на такое признание положительный отклик: Алена считала, что запах денег, храни их хоть в выгребной яме, лучше, чем запах роз, а задумываться над нравственностью путей их обретения – удел блаженных.

Выкупив у надежного, как золотой слиток, Ивана Тимофеевича очередные паспорта, Миша спешным порядком зарегистрировал коммерческое новообразование с названием «Ставрида корпорейшн» и арендовал морозильные камеры на одном из московских хладокомбинатов. Далее началась рутина: закупка свежемороженой рыбы, ее складирование и одновременно – поиск основательных оптовиков, которых предстояло приручить и прикормить.

Продажа даров моря шла по бросовым ценам, принося нарастающий убыток, но убыток троица расчетливых аферистов рассматривала как перспективную инвестицию, пребывая в уверенности, что рано или поздно поступят доходы, стократно компенсирующие вынужденные потери. К тому же и Миша, и партнеры-подельники уяснили, что в рыбной стране России существует изрядный дефицит речной и морской продукции, связанный с ледяными покровами различного рода водоемов в период долгой зимы, соответственно – с трудностями процесса лова, а кроме того, со всяческими неведомыми миграциями хвостов и плавников по водным лабиринтам.

Так или иначе, но самым горячим месяцем для рыбных дилеров был декабрь: именно до Нового года им следовало до упора забить склады ходким товаром, чтобы продержаться на коммерческой волне до начала сентября – стартового периода новых закупок.

Декабрьского ажиотажа трио дожидалось во всеоружии знания конъюнктуры рынка и тонко построенных контактов с прикормленными клиентами, которым гарантированно обещались тонны мороженого и очень популярного в нищих массах минтая и деликатесной в этих же массах трески.

Дилеры беспокоились, каждодневно звонили Михаилу, справляясь об оговоренных перспективах, а некоторые позволяли себе туманные намеки на специфическую ответственность гаранта поставок перед определенного рода структурами, курирующими дилеров. Короче, не будет рыбы – будут бандиты. Мишу, впрочем, подобного рода угрозы ни в малейшей степени не смущали. Милиция, одураченные клиенты, бандиты – все это представляло для него единый клубок, из которого предстояло выскользнуть, оборвав одному ему ведомую нить. Главное заключалось в выигрыше времени и в каждодневном увеличении количества будущих жертв, многие из которых привлекались с помощью газетной рекламы и слухов о добросовестнейшей «Ставриде» с ее невероятной дешевизной отпускных цен.

Связь с подельниками – Трубачевым и Анохиным – Миша осуществлял с помощью пейджера, а сам обзавелся мобильным телефоном, подписав с компанией, предоставляющей услуги связи, долгосрочный контракт под липовые, разумеется, гарантии и предъявив соответственно отработавший свой ресурс документик, удостоверяющий личность.

Достоверным отображением личности в документике являлась лишь мутноватая фотокарточка с фальшивым, конечно же, оттиском органа внутренних дел.

К поискам денежных клиентов, помимо усилий подельников, а также стараний сугубо самостоятельных, Михаил привлек в качестве вольного менеджера безработного научного сотрудника Шкандыбаева – унылого, траченного житейскими неурядицами, однако несгибаемо амбициозного персонажа, нуждающегося – с давней, чувствовалось, поры – в материальном признании своей исключительности, которая, увы, приемами элементарной логики не обосновывалась.

Блуждающий менеджер легко и с достоинством согласился прислуживать не за банальную зарплату, а в твердом расчете на увлекательные комиссионные с контрактов, но когда пара контрактов была с его подачи заключена, хитроумный Миша убедил Шкандыбаева вложить полагающийся гонорар в новую партию товара, пообещав во всех смыслах драгоценному и талантливому сотруднику собственную долю в долгосрочном партнерстве.

Комплименты польстили истерзанному самолюбию стареющего неудачника, и, преодолев некоторое смятение, вызванное актуальностью материальных тягот, Шкандыбаев на договор с нечистым Мишей пошел.

Перспектива, на деле представлявшая глухой тупик, увлекла и его, и флюиды перспективы, которые распространял в своих хождениях по торговым инстанциям сутулый, полысевший человек, эти флюиды несли в себе нечто истинное и восторженно-наивное, что привлекало клиента, как бедолагу щуку привлекает опять-таки бедолага живец.

Отец Миши, посетивший с гостевым визитом США, привез сыну забавный сувенир: банкноту в один миллион долларов. Банкнота выпускалась неким клубом миллионеров, печаталась с помощью клише на натуральной долларовой бумажной основе, была пронизана внутренними платиновыми нитями, светилась в ультрафиолете всеми цветами радуги и производила на дилетанта, не ведающего, что стоимость ее – менее зеленой двадцатки, впечатление ошеломляющее.

Именно этот эффект возымел сувенир из Америки на Шкандыбаева, которому Миша предоставил бумажку на рассмотрение как лицу в высшей степени доверенному и чрезвычайно ответственному.

– Вот какое есть дело, – втолковывал Михаил потерявшему дар речи экс-инженеру. – Этот ден, так сказать, знак мы можем обменять на наличные баксы. За восемьдесят процентов его стоимости. Слышал, какие проблемы с вывозом валюты за бугор? А что делать человеку, если у него чемодан этих самых американских тугриков? Сиди на нем и горюй. А тут – одна бумажка… Усекаешь? Найдешь клиента – сто тысяч твои…

– Но… – позволил себе засомневаться Шкандыбаев, – а какие гарантии, что все подлинно, что никаких, извините, подводных камней?..

– Правильно мыслим, – покровительственно усмехнулся Миша. – Правильно и очень здраво, как, впрочем, всегда…

Шкандыбаев зарделся.

– Обмен, – веско продолжил Миша, – будет происходить не в подворотне, а в солидном банке, с попутной экспертизой ответственных лиц… И кстати, при твоем масштабном мышлении именно такими операциями тебе и следует заниматься. Но я уверен – все впереди…

– Спасибо… – сквозь щемящий в горле слезный ком выдавил Шкандыбаев.

– Тебе спасибо… Работай, дорогой мой товарищ…

Относительно банка Миша не врал, реализация аферы в стенах респектабельного финансового учреждения представлялась ему вполне вероятной: компаньон Анохин подружился с поверенным «Ассаф-банка», зарегистрированного в Центральной Океании, республике Науру, чей филиал, ведший незаконную банковскую деятельность на территории Российской федерации, располагался в помещении отечественного банка «Атлет». Через представительство «Ассаф-банка» регистрировались различного рода оффшорные компании и переводилась за рубеж за тот или иной процент долларовая наличность.

В данного рода деятельности Анохин участвовал в качестве активного посредника, арендовав в «Атлете» офис по соседству с оффшорными деятелями.

Вариант обмена сувенирной купюры на реальные деньги Миша и компания предусматривали под занавес рыбной аферы, завершение которой стремительно приближалось.

Изнемогавшим от нетерпения дилерам было выставлено категорическое условие: все заключенные договоры с учетом незапятнанной репутации «Ставриды корпорейшн» и колоссальными объемами ее закупок подписываются на условиях исключительно стопроцентной предоплаты.

Выбора у дилеров не было…

Впрочем, в дееспособности и добропорядочности «Ставриды», осаждаемой подпрыгивающими от возбуждения оптовиками, никто не сомневался. А основательное здание хладокомбината, с которого ранее без проволочек и в срок отпускалась высококачественная продукция, подогревало воображение торговцев ожидаемыми барышами.

И – хлынули на банковские счета «Ставриды» долгожданные деньги, часть из которых снимал в виде наличности увлеченный бизнесом полуголодный Шкандыбаев, честно принося рубли и доллары в офис к обожаемому шефу Мише, которого, надо отметить, он знал под именем Александра Гринько.

В достоверности этого имени ничуть не сомневался и остальной нанятый на работу в «Ставриду» несчастный контингент бывшей научно-технической и культурно-просветительской интеллигенции, вынужденно переквалифицировавшейся в кладовщиков, уборщиц, секретарей и сторожей.

Рухнувшая советская система, давшая этим людям образование и профессию, похоронила эти дары под своими обломками, и, как жильцы обвалившегося дома, сумевшие в спешке покинуть его незыблемые, казалось бы, стены, они разом оказались растерянными приспособленцами в жестком и неправедном пространстве того мира, где основной ценностью стала нажива, диктующая свои циничные и простенькие законы.

Адаптация к этим законам у всех была разной: кто-то презирал их, кто-то с ними смирялся, а Миша и его партнеры воспринимали новую социально-политическую погоду, как воспринимают после засухи блаженное ненастье земноводные: в мутной мороси и мошка под носом, и сам неприметен, и куда нырнуть имеется… Было бы с чем! А вынырнуть можно и в той же Океании, под пальмами, где предусмотрительный Миша уже завел банковский счетик и где мечталось приобрести со временем симпатичное личное строение со всеми, разумеется, удобствами, включая голубенький, наполненный солнцем бассейн.

Именно в эту благодать хотелось бы воплотить бесконечную рискованную суету с клиентами, разъездами, договорами, накладными, нервотрепкой, конспирацией, страхом, враньем и спекшимися в грязном льду серыми рыбьими тушками…

Впрочем, рыбы на складе уже давно не было. И кладовщик, он же бывший штатный районный скульптор, уволился, поступив на службу по специальности: изготовителем то ли могильных плит, то ли надгробий в соответствующее заведение.

Гримасы судьбы…

Бандитские будни

Финансовый кризис, начавшийся в августе девяносто восьмого года, на личном капитале Геннадия не отразился: прекрасно осведомленный о персональных качествах и богатом криминальном прошлом многих выдающихся банкиров, он предпочитал наличные расчеты и деньги хранил в тайниках, игнорируя сомнительную завлекательность банковских процентов. Мировоззрение финансовых воротил он полностью соотносил со своим собственным, уверенно сознавая: случись в стране очередной кавардак, связанный с изменением политического курса, – банкиров и доверенные им вклады можно будет найти лишь силами военной и политической разведок, за морями и долами… Хотя с банковским счетом все-таки рискнул, открыл таковой, доверился… Будь что будет! Правда, назывался банк «Чейс Манхэттен», а не какой-нибудь «Российский кредит». И полагал Гена, что если этот финансовый монстр – составляющая большой мировой политики – рухнет, то исключительно в случае либо глобального вселенского катаклизма, либо столь же глобальной ядерной войны. И уж тогда коли суждено денежкам гикнуться, туда им и дорога: на том свете иная валюта, и чего там не существует наверняка, так это всякого рода долларов и пунктов их обмена.

Однако сбережения как таковые – категория аморфная, способная удовлетворить разве ленивого рантье, ведущего замкнутое существование, а Геннадию же, человеку общественно активному и возглавляющему определенного рода коллектив, требовались доходы прогрессивные и каждодневные, а с доходами этими в условиях нагрянувшей всеобщей нищеты становилось все туже и туже.

Долларовая лавина, пронесшаяся по стране в начале девяностых, унеслась на Запад, уместившись в сейфах тех банков, что, в отличие от разбойничьих российских, являлись не временными аккумуляторами предназначенной к хищению валюты, а распределительными базами стабильной, бережно пестуемой экономики. И контролировали экономику не жулики, а лица, претендующие на тотальную мировую власть. И не существовало в этих изощренных, холодных умах формулы «украл – убежал», потому что украдено ими было уже практически все, а потому бегать им было не от чего и не от кого.

К ним бегали… В том числе – российские бонзы и капиталы этих бонз.

В перспективе, как и любой жулик, Геннадий вынашивал план проведения обеспеченной старости в курортном местечке развитой державы, однако только после составления определенного капитала. Какого именно, он и сам не ведал, руководствуясь принципом: покуда прет фишка, гони игру…

Вот только с фишкой стало плохо, причем у всех и повсеместно, в том числе и у соседа-конкурента Пемзы, а посему по прибытии с теплой Мадейры в холодные московские джунгли Геннадий получил информацию о возобновлении территориальных претензий со стороны старого бандита, о закрытии многих «закрышенных» компаний, а также о пяти бойцах-дезертирах, решивших попытать счастья в Праге, Берлине и Чикаго. Еще один дезертир поменял группировку: ушел патрульным потрошителем в ГАИ.

Плачевная финансовая ситуация и неурядицы в трудовом коллективе повергли Геннадия в озлобление и расстройство. Одновременно в его сознании утвердилась агрессивная установка на добычу денег любыми путями.

Следуя договоренностям, достигнутым с Константином, сразу же после похорон Грыжи он предъявил материальные претензии вдове Люське, запальчиво принявшейся возражать, что к делам покойного она ни малейшего отношения не имеет и ответственности по его долгам не несет.

– Я-то что?.. – горестным тоном говорил любовнице Геннадий. – Я-то ничего… А вот пацаны… У них ведь понятия твердые: брал из общака – верни…

– Не знаю я общаков ваших! И знать не желаю!

– Вот это ты им и объясни… А они тебе объяснят и про квартиру твою, и про «кадиллак», и про дом загородный… И спросят: откуда все эти прибамбасы взялись? Если не в курсе, расскажут…

– Ты мне не угрожай, скотина!..

– А мне-то чего тебе угрожать? Я-то что? Я ничего… С Костей вон поговори, он к тебе очень даже душевно относится… Вдруг подскажет чего?

Вероломный Костя, следуя тщательно разработанному плану Люськиного «развода», в последнее время выказывал новоиспеченной вдове всяческое сочувствие и участие, играя роль «доброго» следователя, и именно его поддержки искала наивная жертва.

– Вот такой у нас, значит, базарчик идет, – с ухмылкой говорил Константин Геннадию, включая запись своего телефонного разговора с экс-супругой умерщвленного товарища.

В динамике раздался жалостный всхлип, а после возмущенный Люськин голос твердо поведал:

– Слушай! Заезжал Толстый… Сначала он меня трахнул, а потом сказал, что я должна ему денег!

– Как?! За что?! – на сопереживающей ноте откликнулся Константин.

– Говорит, Грыжа общак раздербанил…

– Да ты не волнуйся, разберемся, – успокаивал взволнованную женщину подлый интриган. – Я ребят соберу. Если Гена не прав, мы его на место поставим!

– А… если прав?

– А вот и выясним!

– Костя, я на тебя очень надеюсь… Этот крокодил… он меня точно сожрет!

– В обиду не дадим!

– Может, приедешь сегодня? – В голосе Люськи проскользнуло кокетство. – Ты ведь такой умный… Хотя бы совет дашь…

Константин выключил запись. Как показалось Геннадию – с некоторой поспешностью.

– Ну, ездил? – спросил сумрачно.

– Заехал… – отозвался тот с неохотой.

– И чего посоветовал?

– Дождаться схода… А там – разведем по полной программе. Зарядим пацанов, они жути подпустят, факты наладят… А после – домашний арест, нотариус… В общем, через недельку отправим ее в Рязань к маме, откуда сюда и пришлепала. На билет скинемся… Пемзу, кстати, навестить пора. День рождения у него сегодня, не забыл?

– Угу, – кивнул Геннадий.

– Подарок купить надо.

– Гони пять сотен, подарок уже в багажнике.

– Что за подарок?

– Колеса и диски. Для «жигуля». Он же, сам говорил, на «девятке» ездит…

– Да ты чего… Несолидно!

– Нормально!

– Покажи хоть, что за колеса…

Узрев в багажнике тщательно отмытые от гаражной пыли покрышки, Константин, холодно усмехнувшись, обернулся к компаньону:

– Ты хочешь сказать, что это фуфло штуку зелени весит?

– Когда покупал – весило, – равнодушно пожал плечами Геннадий, понимая, что нынешняя цена колесам – долларов триста.

– Не, я ему лучше свой подарок куплю, – качнул головой Константин.

– Ну ладно, падай в долю, как тебе жаба позволяет… – сдался Гена.

– Сотня…

– Да ты чего? Две хотя бы…

– Полторы.

– Ну ты кроила!

– От кого слышу, а?..

День рождения Пемзы, отмечавшийся в ресторане одной из центральных гостиниц, собрал толпу разнообразной братвы.

Приглашенные бандитские вожаки сидели за отдельным столом, возглавляемым виновником торжества, шестерки занимали места в углах и по краю зала, обмениваясь новостями и меряясь толщиной своих цепей, увесистостью перстней. Все как обычно…

Привычный затрапезный облик Пемзы преображал лощеный моднющий костюм, шедший ему как вороне – павлиний хвост. Изысканный покрой и столь же изысканная материя никак не сочетались с костлявым, угловатым туловищем и потасканной мордой с сияющими фиксами.

С искусностью опытных шлюх подавив в себе омерзение, Гена и Костя расцеловались со слюнявым, морщинистым Пемзой. После обряда целования Геннадий жизнерадостно молвил:

– Подарочек в машине. извиняй, сюда тащить не стали…

– Чего за подарочек? – отозвался Пемза ворчливо.

– Разбегаться будем, увидишь…

– Не, взглянем сейчас, я любопытный…

Оторвавшись от начинавшегося застолья, юбиляр в сопровождении соратников вышел на улицу.

– Вот… – Геннадий торжественно открыл багажник «мерседеса». – Рули, как говорится, со свистом…

– Ты мне… своего «мерина»?! – ошеломленно произнес Пемза. – Ну, Геночка, ты – красавец! Ну – удружил…

– Да не, я… это… колеса… – смущенно разъяснил Геннадий, ткнув пальцем в глубь багажника.

– А-а… – разочарованно протянул Пемза. Затем, с испытующим прищуром глядя на резину, произнес: – Что же! Круто! – Выпростав манжеты рубашки из рукавов пиджака, достал верхнюю покрышку, уважительно поджав губы, покачал ее в руках, как отец новорожденного младенца… И вдруг – резким, неуловимым движением надел покрышку на голову Геннадия. Прокомментировал с жесткой ленцой: – Жлобам – от нашего стола! – И, повернувшись на каблуках, под уважительный хохоток мигом все уяснивших прихвостней, обступивших «мерседес», двинулся к ресторанной двери.

Содрав с шеи покрышку, оставившую на щеке угольный след, Геннадий, жалко моргая, смотрел на удалявшуюся щегольскую спину старого негодяя, умело и точно опозорившего его перед всей любопытствующей сволочью.

– Ну вот, подставились, теперь жди «стрелочки» и ответных подарков, – донесся сквозь плавающую перед глазами пелену голос Константина.

– Ладно, поехали, – усаживаясь в машину, проговорил Геннадий. Лицо его пылало, пальцы мелко дрожали. – Вот гад! Ишь… Ничего слаще морковки не жрал, крыса тюремная, а тут… расперло его!

– Денежки мне пришли, – равнодушно откликнулся Константин.

– Что? А-а… На тебе твои… – Геннадий, чувствуя исходившую от напарника неприязнь, зло отсчитал доллары. Его трясло как в лихорадке от тяжко осознаваемого унижения. – Тварь… – шипел он. – Завалю, вот и весь расклад! Завтра же!

– А теперь прикинь, сколько бабок уйдет на войну, – сказал Костя, вылезая из машины. Стоя у раскрытой дверцы, еще раз вдумчиво и презрительно повторил: – Прикинь!

И ушел, так дверцу и не затворив.

Исходя ненавистью, Геннадий поехал на базу. В кабинете застал одного из бригадиров группировки, привезшего хилую наличность из подшефного ресторанчика.

– Где деньги?! – взревел взбешенный Геннадий. – Ты мне чего это недоразумение суешь?!

– Да там у них клиент – как мамонт, на корню мрет, а аренда душит прямо конкретно!

– Плевать! Чтобы платили как надо!..

– Да я тебе точно говорю, разруха в общепите… Кстати, там с месяц назад два лоха погуляли – внагляк и на шару! Один другого развел и порожняком под расчет придухарил… Порожняк мы оформили, он не в отказе, но с бабками не торопится… Хотя – напоминаем гражданину ласково…

– Процент идет?

– Знамо дело! Потому и ласково…

– На сколько оприходовать его можно?

– Вроде нищета по прикиду… Но хата есть… А значит, если с огоньком подойти, то насчитаем цифирь вразумительную…

– Так и подходи с огоньком! – выкрикнул Геннадий и ударил кулаком по столу. – За жабры лоха! И трясти неимоверно!

– Понял… Я, кстати, думал, ты у Пемзы гуляешь, ребята сказали – отбыл…

– Поздравил да назад, – скривился Геннадий. – Чего засиживаться?.. И ты… чего здесь?! – вновь вскинулся на подчиненного. – Езжай карася потрошить! Закобенится – сюда его! В клетку сначала, потом – в колодец! Работать надо! В общак гроши несете, а запросы – как у главного пахана, президента нашего! Аппетиты как у акул, а шевелитесь как налимы в иле!

– Нам в личный карман МВФ транши не перегоняет… По четверть миллиарда…

– Никому не перегоняет! Карман надо уметь подставлять!

Подчиненный бандит уже давно ушел, а взбудораженный Геннадий, сидя за столом, все еще бил по нему кулаками, вращал грозными очами и поливал красноречием в потолок и по сторонам, рассуждая на тему необходимого трудолюбия и вообще творческой инициативы.

Злоключения Шкандыбаева

Устройство на службу в «Ставриду» и каждодневная рабочая суета все более отдаляли Шкандыбаева от того неприятного осеннего утра, когда он очнулся в ресторанном подвале в окружении головорезов, предъявивших ему немыслимый счет за ужин с канувшим в неизвестность Петром, чей образ уже потускнел в памяти Шкандыбаева. Увяли и восторги, связанные с грандиозным проектом железнодорожной африканской магистрали, материализация которого представлялась ныне затеей сомнительной и многотрудной. Куда более занимали текущая работа по поиску денежных рыбных интересантов и будущая доля из дивидендов «Ставриды».

Однако телефонные звонки из ресторана регулярно тревожили недобросовестного должника, но на наглые и порой нецензурные требования вернуть обозначенную сумму он отвечал, что как только, так сразу, ибо покуда стеснен материально, после чего телефонную связь расторгал, легкомысленно полагая, что таким поведением способствует накоплению в кредиторах усталости и чувства безнадежности.

Действуя подобным образом, Шкандыбаев исходил из стереотипов, применимых к собственной персоне, а потому полной и ошарашивающей неожиданностью явилась для него встреча на улице с двумя крепкими пареньками, один из которых, вежливо поздоровавшись, ткнул Шкандыбаева кулаком под дых, а второй, поймав оседающую на асфальт жертву за воротник, забросил ее, как живодер кота, в чрево просторного автомобиля с затемненными стеклами.

Способность полноценно дышать и изъясняться Шкандыбаев обрел лишь в помещении какого-то офиса, куда его доставили с завязанными грубой, тугой тряпкой глазами.

Освобожденный от повязки, Шкандыбаев увидел оклеенные пухлыми модными обоями стены, стол из мореного дуба, а за ним – необыкновенно тучного молодого человека с такой злобной и сытой мордой, что в сознании похищенного сразу же утвердился зловещий термин: мафия…

Оглянувшись, Шкандыбаев обнаружил за своей спиной еще несколько типажей, чей откровенно циничный облик обоснованность термина подтвердил бесповоротно.

– Ты что же, паскуда, по кабакам на халяву тренируешься проезжать? – подала голос сидящая за столом уголовная личность. – А? Чего молчишь, гнида? Язык отсох? Так мы его сейчас вмиг реанимируем…

– Я же говорил… – держась за перехваченное судорогой горло пляшущими пальцами, пролепетал Шкандыбаев. – Я ожидаю денег… И как только…

– А ты в курсе, что должок вырос? – перебил его толстый гангстер, по-бульдожьи выпятив челюсть. – Тебя, падла, предупреждали? Предупреждали ведь?!

– Д-да…

– В общем, считай, погулял ты на десятку зеленых, – прозвучал безапелляционный вердикт. – Теперь вопрос: когда будешь отдавать?

Мысли Шкандыбаева спутались… «Когда?» Прекрасный вопрос! Прекрасный прежде всего тем, что означает: отсюда его, Шкандыбаева, отпустят… И свобода, как говорится, встретит у входа… У выхода, точнее. Но! Если он согласится с названной суммой, да еще подпишет какие-нибудь долговые бумаги, то встреча со свободой будет весьма условной и недолгой…

– Чувствую, тебе надо как следует все обмозговать… У нас для этого как раз отдельный кабинетик имеется… – Главарь приподнялся из-за стола и сделал неопределенный жест жирной пятерней, которую украшал внушительный перстень из драгметалла.

Моментально уловив суть жеста, нелюди, стоявшие позади Шкандыбаева, подхватили пленника под локотки и препроводили коридором в одну из комнат, всю площадь которой занимала клетка, сваренная из толстенной витой арматуры и покрашенная безысходно-черной краской.

Миг – и страдалец очутился внутри клетки, тут же запертой на сложного типа замок.

В ограниченном арматурной конструкцией пространстве мысли Шкандыбаева засуетились живо и горячо, как пчелки над белой акации гроздью душистой…

«Так… Продать им африканский проект? – упорно размышлял Шкандыбаев. – Можно… Но едва ли поймут перспективу… А поймут – украдут идею. Занять деньги в «Ставриде»? Шеф – чудо-человек, но вот дать взаймы – это едва ли, это он не любит… – И вдруг полыхнуло: – Купюра! Этим бандитам она наверняка нужна как воздух! Миллион одной бумажкой!»

Он утер неверной ладонью выступивший на лбу горячечный пот. Неужели страдания не напрасны? Он не только найдет сегодня реального покупателя, но и заработает на нем сто тысяч! Десять из них пусть забирают, пусть двадцать забирают, лишь бы оказаться вне этой проклятой клетки…

– Эй! – слабо выкрикнул он в пустоту жутковатого помещения. – Эй, есть здесь…

На его зов входная дверь незамедлительно приоткрылась, и из-за двери прозвучал грубый вопрос:

– Чего бакланишь, чмо залетное?

– Я… это… Насчет долга…

И через минуту он уже стоял навытяжку перед толстым гангстером, объясняя ему смысл обмена уникальной купюры на расхожие американские дензнаки.

– За восемьдесят процентов? Лимон баксов? – недоверчиво щурился тот. – А купюра не липа?

– Все через банк, все официально! – замахал Шкандыбаев слабыми руками. – Вы будете иметь дело с серьезными людьми!

– Едем! – Огромная туша поднялась из-за стола. – Покалякаем с твоими корешками… Но учти: соврал или чего не так – десятка уже сегодня будет двадцаткой!

Вновь жесткая матерчатая лента легла на очи пленника, и бандитский лимузин с черным остеклением перенес его городскими лабиринтами прямехонько к офису родной «Ставриды», где, освобожденный от конспиративной повязки, он провел – уже на правах служащего – толстого негодяя и его поджарого, стриженного «под бобрик» компаньона прямиком к своему прямому начальнику.

– Скажешь, что знакомые, понял? – проинструктировал Шкандыбаева перед дверьми кабинета толстый мерзавец.

– Все понятно, все понятно, – торопливо поддакнул обретающий служебное достоинство менеджер.

Начальник Александр Гринько, он же Миша Коротков, встретил посетителей суховато, но в целом дружелюбно.

Разговор гангстеров и рыбного дилера, к великому облегчению Шкандыбаева, подтвердил правдивость сделанного им в разбойничьем логове предложения: обозначенная купюра действительно находилась в хранилище банка, куда интересантам было предложено проследовать для ее всестороннего рассмотрения; обмен же крупнокалиберного дензнака на расхожие купюрки шеф Шкандыбаева после краткого торга согласился провести за семьдесят пять процентов от номинала раритета, после чего от слов договаривающиеся стороны перешли к делу, прямиком направившись в банк.

Когда вооруженные охранники с бесстрастными лицами принесли в один из кабинетов учреждения опечатанную папочку с купюрой, сердце Шкандыбаева захолонуло: неужели?!

Да, сбылись ожидания! Да, растаял кошмар бандитского узилища! И воссиял горизонт будущего благоденствия!

Пощупав ярко-зеленую вязь банковской краски и рассмотрев купюру, на которой вместо физиономии того или иного исторического президента изображалась статуя Свободы с факелом, толстый бандит робко, но и одобрительно кивнул головой. Произнес:

– Толково…

– А теперь посмотрите на это чудо в ультрафиолете, – произнес гладко зачесанный молодой человек, видимо, банковский служащий, он же аферист Анохин.

Были закрыты жалюзи и отворена дверца книжного шкафа, в глубине которого свет голубенькой лампы озарил драгоценную бумагу, тут же вспыхнувшую тайными светящимися знаками.

– Ну вот, – подытожил банковский служащий. – Находитесь вы в официальном учреждении, составим, если необходимо, документик…

Словно очнувшись от сна, поджарый бандит с силой протер ладонью лицо. Сказал:

– Не пойму… Вы вроде банк… Так почему не можете обменять всю эту живопись один в один?..

– Потому что в этом случае придется платить межбанковский налог, – доверительно поведал зачесанный. – А частное лицо – другое дело. Частное лицо со своими налогами разбирается самостоятельно. К тому же лично я, к примеру, не имею миллиона, чтобы выкупить эту купюру. Все просто…

– А чего это слово означает? – продолжил настойчивый оппонент, ткнув ногтем в надпись внизу дензнака, гласившую: «NON-NEGOTIABLE».

– В дословном переводе, – устало молвил банковский служащий, – это означает: «недоговорный документ»…

– То есть?

– То есть купюра предназначена исключительно для банковского обращения, – пояснил терпеливым тоном служивый человек. – Да вы сами представьте: заходит человек с этой купюрой куда-нибудь…

– В ресторан! – подал голос понятливый Шкандыбаев.

– Вот-вот! – кивнул финансовый работник. – И гуляет там долларов на триста… А потом выкладывает на стол миллиончик одной бумажкой – сдачу, пожалуйста…

Толстый гангстер со снисходительной усмешкой оглядел зардевшегося Шкандыбаева. Произнес:

– В следующий раз так и делай, понял?

Шкандыбаев кокетливо поиграл бровями.

Пожали руки, наметив обмен на ближайшие дни.

– Ну все, брат, до встречи… – Толстый пожал Шкандыбаеву руку. – Десяточка за тобой, учти…

– Да нет проблем! – воскликнул окрыленный должник.

Когда автомобиль бандитов скрылся за углом здания банка, Миша Коротков обратился к расторопному менеджеру, у которого светилось от счастья лицо:

– Что за народ?

– Знакомые… – со значительной интонацией откликнулся Шкандыбаев, небрежно и косо взглянув поверх головы начальника.

Между тем в отъезжающем от банка автомобиле развивался следующий диалог.

– Пемза концы ищет, чтобы бабки за бугор переправить, понял, Костя?

– Ну и?..

– Вот мы ему и зарядим: лимон с полтешком за эту купюрку… Триста штук навара!

– Класс! Только… Если там заморочки со всякими налогами, как этот хмырь плел… Понимаешь, какая какофония начнется? Придет Пемза в какой-нибудь банк, а его там окучат: плати, скажут, пятьдесят процентов! Вообще… откуда лимончик? Он же номерной, усекаешь?

– А наши какие проблемы? Лимон настоящий? Ну и все. А если претензии – пусть на банк наезжает. Наше дело простое: вот товар. Нравится – покупай. Нет – извини… Наше дело свести… А разборы… да чихал я на разборы! Пемза и так оборзел… Надо его, Костя, того… Иначе жить не даст, вон уже на наш вещевой рынок губы раскатал, воду мутит… Кончать его надо. Но так, аккуратно, мол, мы ни при чем…

– Все косяки на нас пойдут, как ни темни…

– Придумаем чего-нибудь… Люську в Рязань отправил?

– Да. Вся в соплях.

– Ну… чего сделаешь? Жизнь!

Обмен

Узнав о существовании денежного знака достоинством в один миллион долларов, Пемза всерьез озаботился возможностью стать его обладателем. Всякого рода смутные времена, чреватые повсеместным закручиванием гаек после вакханалии беззакония, взяточничества и воровства, представлялись матерому вору весьма реальным завершением эпопеи российской демократии. И в этом случае бумажка, эквивалентная увесистому чемодану с валютой, обретала бы дополнительную ценность хотя бы как предмет контрабанды. Другое дело – стоит ли бумажка пресловутый тяжеловесный миллион? Не вводят ли его в заблуждение эти оторвы – Костя и Гена?

Проведя осторожное расследование, связанное с подслушиванием разговоров вожаков соседей, Пемза убедился в отсутствии у них мошеннического умысла; кроме того, купюру продавал банк, готовый подписать гарантийные обязательства по ее состоятельности, а потому, дав согласие на обмен, Пемза взял с собой опытного эксперта, бывшего фальшивомонетчика, должного исследовать раритет всесторонне.

Предложение о предварительном ознакомлении покупателя с купюрой было категорически отвергнуто банкирами, раздраженно пояснившими, что процедуры пустопорожних смотрин им уже надоели, срочности в продаже не существует, да и вообще предложение остается актуальным лишь в течение суток.

Банк, по сведениям Пемзы, контролировался кровожадной чеченской группировкой, качать права на ровном месте явно не следовало, так что с покупкой поневоле пришлось поторапливаться.

В банк он прибыл в сопровождении четырех прямоугольных охранников, чья внешность наглядно соотносилась с обидной теорией дедушки Дарвина. Хотя… человек больше походит на обезьяну, чем обезьяна на человека.

Пройдя с чемоданчиком, заключавшим в себе расходную наличность, по служебному узкому коридорчику, вошли, настороженно озираясь, в служебное помещение, в котором уже попивали кофе Геннадий с Костей, а также находился один из служащих: молодой, гибкий человек с приятным, открытым лицом.

После вежливых приветствий и рукопожатий молодой человек стеснительно уточнил, принесены ли в банк необходимые средства, и, получив подтверждение, раскрыл сейф, из которого извлек девственно новенькую купюру с изображением известной всему миру статуи античного типа, оснащенной факелом.

При первом беглом взгляде на раритет Пемза сразу же исключил вероятность какой-либо подделки: узорчатая четкая вязь зелененькой и серой красок, шелковые ворсинки в бумаге, ровный давленый след от края клише убедительно свидетельствовали о подлинности купюры.

Вооружившись специальным пометочным карандашом, лупой и ультрафиолетовой лампой, за дело принялся эксперт-фальшивомонетчик.

Манипуляции его длились не более двух минут, по истечении которых, удивленно качая лысой головой в опушке седых волос, специалист по финансовой липе сокрушенно признался, что видит такую редкость впервые, хотя вскользь и слышал о ней; однако вывод его однозначен: деньги самые что ни на есть подлинные, уникальные, и смастерить этакое диво с помощью самой совершенной типографии невозможно: краска, бумага, аксессуары печати – исключительно американского гознаковского стандарта.

– Вам подготовить гарантийное письмо? – вежливо осведомился у Пемзы приятный клерк, он же негодяй Анохин. – Кстати, вот именной сертификат на купюру… – И покупателю был вручен красивый, с золотыми печатями документик, затейливо подписанный президентом неведомой ассоциации миллионеров.

Пемза сухо кивнул банковскому служащему, затем, уместив купюру с сертификатом в карман пиджака, властительным жестом указал подчиненной горилле на чемодан с валютой.

Повинуясь жесту, горилла, водрузив чемодан на стол, щелкнула замками и откинула крышку.

Луч света, пробившийся сквозь щель в портьерах, застил матовой поволокой пачки «общаковских» долларов, любовно перетянутые разноцветными резинками.

Мигом обострились взоры лиц, производящих обмен, на внушительном содержании чемодана, и повисла торжественная пауза, разрушенная, увы, шумом резко распахнутой входной двери – шумом внезапным, зловещим, саданувшим, как пинок милицейского сапога, в сознание Пемзы неотвратимостью худших предчувствий…

И не успел еще растаять в крови присутствующих горячий адреналин, как помещение заполонили зелено-черным камуфляжем пятеро обезличенных бойцов в черных масках, с короткоствольными автоматами, и гориллы словно подрубленные повалились на пол, сцепив на затылках татуированные клешни, подергиваясь под корректирующими их позиции десантными башмаками, а затем в тесноту пространства ввинтился юлой низенький, рыжеволосый человек с наглым лицом и всезнающими, глумливо распахнутыми глазками и произнес лениво, с привычной презрительной интонацией в жиденьком баритоне:

– Всем оставаться на месте! Налоговая полиция!

злая, жаркая кровь ударила в затылок Пемзы, и окончательно постиг он: подстава! менты! стук! подлянка!..

А затем, цепко вперившись глазами в рыбьи, равнодушные очи рыжеволосого опера, уяснил опытным нутряным чутьем перспективу итогового компромисса… И сделал вывод: влип в комбинацию, грядет «развод», грядет договор… Попал он, Пемза! Устроился под чей-то расчет!

Вскинул пронзительный взор в сторону проклятого сопляка, жлоба и вообще гадостной мрази – Гены, но узрел в нем – согбенно-вспотевшем, такой ужас и непонимание обстановки, что вновь обратился к слащаво-эластичной банковской шестерке, но и та являла собой полную ошеломленность, и никакая тень двуличия не омрачала ее розовенькой морды, а потому вновь взгляд-кинжал был переведен на противного рыжего, который, помаргивая, скучно молвил:

– Чьи это деньги? – и кивнул на растопыренный долларами чемодан.

Гориллы сопели на полу, банковский человек молчал, Геннадий и Костя издавали физиологические звуки, а потому, преодолев кризис внятного слова защиты со стороны, Пемза молвил:

– Деньги принадлежат возглавляемому мною коммерческому предприятию и предназначены для открытия счета.

– Поясните природу возникновения данной суммы, – предложил усталым голосом рыжий бес.

С ответом Пемза помедлил. Мысли ворочались тяжко и угловато, как валуны под ножом бульдозера.

Подстава банковских? Или Гены? А может, его пасли? Так или иначе, однако плести про то, что документы, подтверждающие законное обладание им миллионом долларов, будут предоставлены позднее, означает прощание с этим самым миллионом, протокол, допросы прокурора, мельтешение по различного рода инстанциям, уплаты налогов и штрафов… Проще договориться на месте.

– Мы… могли бы поговорить с вами… – неопределенно произнес Пемза, – э-э…

– Наедине, – понятливо наклонила голову рыжая сволочь.

– Ну да…

– Почему бы нет?

В считанные секунды с помощью людей в черных масках помещение стремительно и услужливо опустело.

– Не скрою, мы очень долго и пристально наблюдали за вашей коммерческой деятельностью, – строгим тоном поведал рыжий и замолчал.

– Сколько? – враждебно произнес Пемза и также выдержал паузу.

– Что значит «сколько»? – вкрадчиво произнес оппонент.

– Ну, я понимаю… – пробурчал Пемза. – Штрафы, нервотрепка, малявы-халявы, делим пополам ввиду срочности исполнения…

– Сто. Тысяч, – раздалось чеканно и деловито.

Пемза вновь призадумался. Названная цифра была немалой, однако вполне адекватной вероятным будущим мучениям.

– Недаром сон мне сегодня приснился, – пробормотал он.

– Что за сон? – поинтересовался рыжий.

– Кошелек нашел… До упора набитый. Открываю, а там дензнаки с профилем лысого Ильича…

Рыжий сочувственно присвистнул.

– Мне надо позвонить… – продолжил Пемза отчужденно.

– Только без лишних комментариев, – предупредил налоговый изверг.

– Вестимо… – с ненавистью вздохнула жертва.

Далее, словно во сне, Пемза набрал деревянными пальцами телефонный номер кассира группировки, категорическим тоном приказав привезти срочнейшим порядком требуемую сумму в банк «Атлет».

Кассир выполнил распоряжение, после чего рыжий человек заявил, что имеет вопросы к банковскому служащему, а все остальные покуда могут быть свободны.

Охранники вывели честную компанию на свежий воздух.

Под уличным фонарем произошло бурное объяснение между Геной, Костей и Пемзой, неотрывно держащим ладонь на кармане, в котором покоился столь трудно выстраданный финансовый раритет.

– Кто навел ментов?! Что за мансы?! – рычал Пемза.

– Хрен знает… – отплевывался Геннадий. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мы и своих бабок с дела не унесли, завтра разбираться будем…

– Сегодня! Чечены банк держат, я знаю, к кому обратиться!

– Давай концы, мы в твой хомут впрягаемся без вопросов! Все вычислим!

– Я дам… Я та-ак дам!..

Через три часа в кабинете управляющего банком собралась разномастная криминальная рать Геннадия, Пемзы и – кучка весьма взволнованных респектабельных кавказцев. Разговор шел прямой, честный, изобилующий эмоциональной лексикой. В ходе его выяснился нехороший факт: в комнате, где был произведен обмен, размещалась на основании договора субаренды оффшорная лавочка, торгующая регистрационными пакетами подобных же ей фирм и не имеющая никакого прямого отношения как к делам «Атлета», так и сожительствующего с ним представительства банка Океании. Лавочка, кстати, за субаренду упорно не рассчитывалась, отделываясь обещаниями и заверениями.

Навестив злопамятное помещение, бандиты нашли в нем лишь пустые письменные столы и шкафы.

– А куда вся эта шобла испарилась? – спросил Константин испуганную банковскую секретаршу.

– Вышли… Через задний дворик…

– Ну-ка, дай посмотреть твой миллион! – озабоченно обратился чеченский предводитель к Пемзе.

– Вот, – с готовностью предъявил тот редкую купюру.

– Хе, – умудренно усмехнулся кавказский человек. – У меня такая лабуда тоже есть. Сувенир. В натуре сделан, со всеми примочками, но стоит восемнадцать баксов. Имеешь кредитную карту – можешь заказать эту туфту прямо по телефону, по почте пришлют…

Свирепым взором глядя на растерянного, потного Геннадия, Пемза прошипел:

– Восемнадцать баксов можешь не возвращать… А все остальное – в течение трех дней, уяснил?!

– Попадалово чисто твое, – угрюмо и решительно отозвался тот. – Мы свели, да, но товар сам проверял, сам соглашался…

– Значит, будем встречаться и говорить, – в тон ему произнес Пемза.

– Значит, будем…

На том и расстались.

В то время, когда накалялись страсти в бандитской пикировке, рыжеволосый человек, он же Трубачев, верный соратник Михаила Короткова, производил расчет с бойцами в камуфляже, арендованными из спецназа десантной дивизии за сумму в три тысячи долларов через знакомого капитана-отставника.

Надуть мускулистых десантников Трубачев не решился, и оговоренный гонорар заплатил нищему служивому люду сполна.

Покончив с расчетом, сел в машину, где в обнимку с чемоданом Пемзы ерзал на заднем сиденье подельник Анохин.

Бывшие комсомольцы истово перекрестились, утерли нервный пот и покатили к дому своего шефа Михаила, с нетерпением ожидавшего друзей-мошенников.

Проезжая мимо офиса «Ставриды», увидели стоящего у входа и растерянно крутящего головой Шкандыбаева: блуждающий менеджер наверняка терялся во множестве совершенно непонятных ему фактов…

Во-первых, куда подевался начальник с его обещаниями всякого рода долей и вознаграждением за обмен миллионной купюры? Во-вторых, куда исчезли из офиса компьютеры, телефоны и прочая оргтехника? В-третьих, что отвечать неугомонно прибывающим и прибывающим в контору клиентам, давно оплатившим неведомо где хранящиеся тонны минтая и кальмаров?

Оглядев Шкандыбаева, напоминавшего курицу, потерявшую снесенное яйцо, аферисты скорбно покачали головами и тронулись в свой дальнейший извилистый путь.

Милицейские будни

Заявителей было двое. Первый, одетый в длинное кожаное пальто низкорослый, тщедушный тип с весьма решительной и даже ожесточенной физиономией, которая никак не гармонировала с телосложением, буквально сам в себе не помещался от распиравшего его возмущения. Второй, лысый, сутулый человек с длинным, ухоженным ногтем на мизинце, в костюме лилового цвета на вырост, напротив, выглядел угнетенно задумчивым и целиком погруженным в себя.

Энергичный человек представился Рудиным, квелый кисло промямлил:

– Шкандыбаев.

Начальник отделения Центрального РУБОПа Александр Пакуро, лишь под утро вернувшийся в свой рабочий кабинет после бессонной ночи, проведенной в задержании одной из бандгрупп, с трудом заставлял себя сосредоточиться на путаной речи подпрыгивавшего от распиравших его эмоций заявителя в кожаном плаще. Впрочем, с помощью уточняющих вопросов мотивы нахождения потерпевших в милицейском учреждении вскоре прояснились. Рудин занимался торговлей рыбой, возглавляя компанию «Кайман». Шкандыбаев заключал контракты от имени некоей «Ставриды корпорейшн» и был в ней «главным «куда пошлют»«.

«Каймана» и «Ставриду» скрестил в деловых взаимоотношениях именно он, однако, заплатив «Ставриде» умопомрачительную сумму за поставки трески, «Кайман» в лице взбудораженного гражданина Рудина получил не треску, а шиш без масла, ибо поставщики таинственно исчезли, оставив после себя, как выяснилось, кучу долгов.

– Это мошенники целенаправленные! – пламенно убеждал Рудин, сияя очами, подключившегося к беседе капитана Бориса Гуменюка, с которым Пакуро работал в слаженном многолетнем тандеме.

Борис представлял собой бестрепетную, всесокрушающую и неутомимую машину сыска, неизменно работающую на конечный и обязательно положительный результат. Заведись эта машина, остановить ее было бы невозможно.

– Только найдите! Я оплачу все расходы! – с напором вещал Рудин. – Вообще… пятьдесят процентов – ваши!

Пакуро задумчиво улыбнулся. Какая знакомая песня… И сколько исполнителей ее побывало в стенах этого кабинета…

– Вы зря усмехаетесь…

– Не зря. Предлагаете мне в присутствии свидетеля взятку за эффективность моего труда…

– Да что вы! Пусть я не прав, зато без задних мыслей…

– Так! – обратился Пакуро к поникшему Шкандыбаеву. – Назовите все известные вам фирмы, которые сотрудничали с вашей…

Пожевав губами, Шкандыбаев принялся загибать пальцы. В покрасневших от бессонницы глазах его стояла затравленная тоска.

– Вы уверены, что фамилия вашего шефа – Гринько – подлинная?

Шкандыбаев задумчиво уставился на приклеенный к стене лист бумаги с крупно отпечатанной рекомендацией для посетителей: «В ЭТОМ КАБИНЕТЕ ПРАВДУ ГОВОРИТЬ ЛЕГКО И ПРИЯТНО». Произнес:

– Сейчас, знаете ли, сомневаюсь…

– А начали сомневаться с той поры, когда вошли в офис, а там ветер гуляет?

– М-м-м…

Ситуация становилась очевидной: группа мошенников прикормила денежных клиентов и нагло надула их. Паспорта у мошенников наверняка заимствованные, с переклеенными фотографиями, общение между мазуриками происходило с помощью мобильной и пейджинговой связи, концы упрятаны надежно. Схема известная.

– Попробуем найти, – подытожил Пакуро, закончив выяснение деталей. – Давайте пропуска, отмечу. Если какие новости – звоните…

Шкандыбаев со страхом поглядел на пружинисто поднявшегося со стула Рудина. В стенах РУБОПа он чувствовал себя более защищенно, нежели вне их, в компании горящего жаждой мести рыботорговца, прямо ассоциирующего свои беды с его персоной.

– И… без фанатизма, пожалуйста, – кивнув в сторону деморализованного менеджера, порекомендовал Пакуро Рудину.

Тот неохотно качнул головой.

Когда за заявителями хлопнула дверь, подал голос Борис:

– Если начинать дело, то с распечатки телефонных переговоров… Дай-ка мне номерок мобильного этого самого Гринько…

– Раскладка будет такая, – прикидывая оставшиеся после ночного бдения силы, отозвался Пакуро. – Я занимаюсь текучкой, а ты – пробей, что за компания предоставляла услуги связи. Далее берешь распечатку и начинаем гадать над кроссвордом: кто и куда звонил? От этой печки и пляшем…

– Сколько он нам пообещал? Пятьдесят процентов? – заинтересованно спросил Боря. – А на сколько его нагрели? О, как замечательно выходит! Да нам с тобой, Александр Викторович, после этого дела прямиком на Мальдивы-Канары дорожка лежит… Годика два отдохнем, ни о чем не заботясь!

– Канары, навары, золотые портсигары… И – нары. Хорош трепаться! Если доедешь ты до этих Канар, то разве к пенсии! Давай лети! Дел невпроворот!

Боря подхватил листок с номером мобильного телефона и, рассыпая шуточки, скрылся за дверью.

Пакуро одобрительно кивнул ему вслед: машина сыска завелась…

Относительно обещанной коммерсантом мзды Пакуро не обольщался. Майор трудился за положенную ему зарплату. Зарплата была посредственной, но искать сомнительные источники во имя финансового благоденствия офицер почему-то не хотел. Он попросту был так устроен. Как, впрочем, миллионы иных сограждан, сознающих, что да, существуют и правят ими обладающие огромной властью бесстыдные мздоимцы и одновременно бездельники, а точнее, паразиты, – однако на философию и пример паразитов нисколько не ориентирующихся, а откровенно ей брезгующих и желающих получать честные деньги за честный труд; и все они – учителя, врачи, шахтеры и землепашцы – составляют в этаком своем непонятном упорстве тот фундамент, на котором в конце двадцатого века держалось расхристанное государство российское с привнесенным культом наживы любыми путями и агрессивным эгоизмом. И гибли, и бедовали эти люди, как безымянные солдаты, каждый на своем посту, однако – выстаивали. С законопослушанием – беспримерным, вопреки всем надеждам врагов на развитие хаоса и пещерного общественного строя.

Впрочем, глобальные оценки политической ситуации в данный момент занимали майора куда меньше, нежели вопросы тактики приземленного полицейского сыска.

Итак, отработка мобильного телефона – труд, подобный поиску пресловутой иголки в стоге сена. За каждым исходящим и привходящим звонком стоит человек или же организация, и выяснить, как связаны эти десятки, а то и сотни людей с искомым абонентом, – задача многоэтапная и затруднительная. Однако искушенного Бориса такая задача не пугала, единственное – требовала уйму времени, которого у оперуполномоченного столичного РУБОПа всегда нет.

Поначалу выяснились факты, лежащие на поверхности: мошенник Гринько, используя поддельный паспорт, ксерокопия которого уже находилась в свеженькой заготовке уголовного дела, нагло надул открытое акционерное общество «Вымпел», предоставляющее услуги сотовой радиотелефонной связи, путем обмана и злоупотребления доверием. Получив два номера и активно используя их, он не заплатил ОАО «Вымпел» ни гроша, предоставив лишь гарантийное письмо от подставной «Ставриды». Одним из номеров Гринько пользовался сам, другой номер эксплуатировал его сообщник, также участвовавший в операции по заманиванию в сети аферы рыбных дилеров. Сообщник использовал также липовый паспорт на имя некоего Михалева.

Запросив данные об указанных в паспортах лицах и о причинах утраты этими лицами своих документов, Пакуро получил следующие объяснения:

«Я, Гринько В. С., сдал свой паспорт в военкомат г. Коркино перед призывом на службу в Вооруженные силы РФ. При увольнении из армии мне и 140 военнослужащим сообщили, что наши паспорта сгорели в служебном автомобиле в результате попадания в него снаряда. В г. Москве никогда не был, с лицами, фотографии которых мне предъявлены для опознания, незнаком. Об ООО «Ставрида корпорейшн» мне ничего не известно».

«Я, Михалев С. Н., в феврале 1997 года с целью обмена жилья сдал свой паспорт в паспортный стол ОВД Ленинского района г. Смоленска. Дальнейшую судьбу паспорта не знаю, так как был в том же месяце арестован…»

Упорно отрабатывая адреса, по которым звонили лже-Гринько и лже-Михалев, Борис убеждался, что действовали мошенники крайне осторожно: все звонки предназначались лишь будущим потерпевшим, и не было среди абонентов ни одного из тех, кто мог бы навести на след аферюг.

Бумажная простыня с бесконечной чередой телефонных номеров обретала все новые и новые пометки: плюсики, галочки, знаки вопроса, пока наконец напротив одного из номеров Борис не начертал крупно и оптимистически восклицательный знак.

Да, пожалуй, этот номер был единственной существенной зацепкой – номер телефона вызова такси… Так, благодаря своему неимоверному трудолюбию, Борис умудрился установить важнейший в расследовании эпизод: незадолго до Нового года из ресторана «Распутин» изрядно погулявший Гринько вызвал машину, вероятно, чтобы та доставила его домой.

В бюро распределения заказов, перерыв сотни бумаг, сыщик обнаружил номер машины и уже через несколько часов беседовал со словоохотливым водителем, признавшим по фотографии своего клиента.

Склерозом таксист не страдал, напротив, проявил выдающиеся качества визуальной памяти, без колебаний указав дом, в который зашел пассажир, – выстроенную гармошкой громадную многоэтажку в Кунцево.

Началась очередная муторная рутина: отработка жильцов многоэтажки.

Изматывающий, однообразный труд результатов, увы, не принес: лже-Гринько, как уверял участковый, в доме не жил, а заезжал сюда, вероятно, к кому-то из знакомых.

Но к кому? В гости? По делу? К любовнице?..

Ходить по всем квартирам подряд, предъявляя для опознания фотографию мошенника, было делом рискованным: окажись среди жильцов персоналии, сопричастные к его махинациям, считай, получил лже-Гринько от РУБОПа козырного туза в своей игре в побегушки…

Тем временем в кабинете каждодневно раздавались звонки от напористого Рудина, жаждавшего возмездия, и Пакуро, на которого навалилась со всей остротой громада оперативной текучки, предложил Борису: «А пусть рыботорговец поможет себе, как говорится, самостоятельно… Машина у него есть, живет он неподалеку от искомой многоэтажки, дадим ему адрес… Почему бы жертве не покараулить своего мучителя? «Наружка» занята плотно, упрашивать начальство на проведение столь долгосрочного мероприятия с неясной перспективой – все равно что залезать в неоплатные долги; короче, инструктируй Рудина…»

Узнав о том, что расследование подошло к первому положительному сдвигу, Рудин окрыленно согласился на свою в нем активную роль.

– Выслежу гада! – сообщил уверенно.

– Только запомни главное правило, – предупредил Борис. – Никакой самодеятельности! Шапку надвинь на глаза, воротничком прикройся и – сиди в машине с кофейным термосом… Если появится злодей – срочно звони нам. Все понял?

– Естественно!

– И как договаривались: без фанатизма, пожалуйста…

Мытарь

С трудом пережив чудовищный обман лже-Гринько и оказавшись под давлением агрессивного Рудина в стенах РУБОПа, Шкандыбаев убедился в той истине, что нет такой плохой ситуации, которая не могла бы стать еще хуже. Особенно если спрогнозировать дальнейшие отношения с толстым бандитом…

Обмен купюры наверняка состоялся, и, возможно, мошенники сумели всучить гангстерам некую несуразицу… Но тогда он, Шкандыбаев, несомненно, окажется крайним в масштабных криминальных разборках. Кроме того, навязанный ему бандитами долг в десять тысяч долларов означал продажу квартиры – последнего оплота в этом жестоком мире, лишиться которого означало падение в гибельную категорию бродяг.

О своем тяжком положении он уже готов был проконсультироваться у офицера РУБОПа, но сделать это испугался, боясь мести уголовников, да и весьма смутно представлял свой статус с точки зрения уголовного кодекса в мероприятии с миллионной купюрой. Ведь как ни крути, а поневоле пришлось бы поведать и о постыдных в своей глупости ресторанных посиделках, в которых он выглядел полным дураком.

В итоге тягостных раздумий он попросту решил выждать время: если бандиты появятся, тогда – что ж, придется идти с повинной головой к симпатичному и улыбчивому майору Пакуро, а если не появятся – значит, пронесло, значит, его безмятежно надули с комиссионными за сделку и дело завершилось всего лишь крахом мечты о легком обогащении. И пусть! Главное – избавиться от страха, который преследовал его неотступно, ввергая в унылую, уже привычную депрессию.

Объяснив сложившееся положение рыдающей жене, Шкандыбаев велел ей собирать вещи и временно переселился к теще, каждодневно выгрызающей ему нервы оскорбительными нотациями, касающимися полной никчемности и глупости доставшегося ей по недоразумению зятя.

Тещины выпады, однако, приходилось терпеть.

Погоревший рыбный деятель Рудин внезапно над Шкандыбаевым сжалился, взял к себе на работу в качестве порученца, а заодно привлек к оперативному мероприятию по выслеживанию лже-Гринько. Жизнь кое-как, но продолжалась, тем более честный Рудин, несмотря на стесненное положение своей одураченной фирмы, платил Шкандыбаеву скромную, но регулярную зарплату.

На третий день высиживания в засаде, подразумевавшей автомобиль Рудина, Шкандыбаев увидел, как в двух шагах от подъезда остановилось грязное желтое такси, на боку которого по коросте грязи шаловливый пальчик уличного баловника начертал корявое слово «POLICE». И вышел из такси крайне собой довольный, розовенький и подтянутый шеф «Ставриды» с атташе-кейсом в руке.

Шеф блаженно посмотрел на солнечное зимнее небо погожего дня, расправил плечи и уверенно двинулся к подъезду.

Шкандыбаев перевел взор на Рудина.

Раскрыв рот с прилипшей к губе сигаретой, тот округлившимися глазами смотрел вослед вожделенному субъекту сыска, не веря, что чудо произошло и канувший в никуда мошенник воистину материализовался в конкретном пространстве.

– Надо звонить… – прошептал Шкандыбаев, но закончить фразу не сумел.

С силой откинув в сторону дверцу, Рудин пулей выскочил из автомобиля и с криком «Стоять, паскуда!» бросился, как остервенелая рысь, на спину испуганно лязгнувшего зубами и выронившего портфель лже-Гринько.

Шкандыбаев поспешил на помощь новому благородному начальнику. И сделал это вовремя, ибо начальник предыдущий ловко из пальто вывернулся, оставив его в качестве трофея нападавшему, и бросился наутек. Однако в каком-то нелепом прыжке Шкандыбаев сумел цепко и мертво ухватиться за плечо пиджака бывшего босса, но и на сей раз тот проявил чудеса стремительного освобождения от одежды: совершив вращательное движение туловищем, оставил пиджак Шкандыбаеву и уже налегке, в одной рубашке, вновь совершил попытку побега, однако неудачную – удар в челюсть, полученный от Рудина, поверг его наземь.

– Где мои деньги?! – верещал Рудин, вытаскивая из кармана спрей со слезоточивым газом и обильно выпуская его на голову заклятого врага.

На заданный вопрос лже-Гринько ответил действием: ударом лодыжки подсек ногу противника. Потеряв равновесие, Рудин сверзился наземь, обильно плеснув газом в сторону Шкандыбаева.

Шкандыбаев, утративший от едкого газа ориентацию в пространстве, поскользнулся и также упал, ухватившись за штанину брюк мошенника, принявшегося безжалостно лягаться. Удар влажного каблука в глаз вторично ослепил Шкандыбаева.

– Ты мне заплатишь!!! – доносился сквозь ядовитую газовую пелену срывающийся голос мстителя Рудина. – Я тебя, сволочь… А-а-а!

Неизвестно, сколь долгой была бы возня трех мужчин в «партере», на лысой прогалине заснеженного газона, удобренного собачками, если бы не проезжавший с обеденного перерыва милицейский патруль из ближайшего отделения.

Узрев троицу, напоминавшую клубок сцепившихся в драке котов, над которым витало сероватое облачко, милиционеры решили, что, покуда у участников сражения не появился младенец, их следует разнять. Что и сделали, впихнув борцов стиля без правил в машину, причем один из борцов, одетый в кожаный изгвазданный плащ, кричал, отбиваясь, что представляет собой доблестное и грозное РУБОП, однако соответствующими документами свой статус не подтвердил, а потому по прибытии в отделение был препровожден, как и остальные участники битвы, в «обезьянник», откуда продиктовал дежурному телефончик и имя своего, как он выразился, начальника.

– Ребята, все отдам… – шептал, сплевывая кровь с разбитой губы лже-Гринько своим бывшим коллегам по бизнесу. – Со всеми неустойками. Сейчас позвоню, бабки прямо сюда доставят… Как только договариваетесь с ментами, сразу же – расчет…

– Купюру вы поменяли? – строго вопросил Шкандыбаев.

– Да, все нормально, твоя доля священна…

Рудин уже заколебался, но тут дежурный, уже связавшийся с Пакуро, отдал распоряжение двух участников схватки из «обезьянника» вывести, а третьего, являвшегося субъектом нападения, оставить за решеткой.

Рудин тотчас же перехватил у дежурного трубку, начав возбужденный доклад, а Шкандыбаев, справившись, где находится туалет, отправился отчищать свой лучший костюм от мерзкой уличной грязи.

Разглядев в рябом зеркале милицейского сортира расплывающийся под глазом синяк, с трагическим удивлением присвистнул.

Вскоре в отделение прибыл Пакуро.

Взволнованные объяснения кинувшегося ему навстречу Рудина майор пресек командой «Молчать!», после чего призвал к себе Шкандыбаева, коему был задан вопрос: признает ли он в задержанном человеке, у которого обнаружен паспорт на имя гражданина Коваленко, уроженца Челябинской области шефа «Ставриды корпорейшн» господина Гринько?

Сознавая, что никаких денег от главы «Ставриды» отныне уже не видать, Шкандыбаев ответил на вопрос сквозь зубы, но утвердительно. Затем в свою очередь осведомился, может ли он идти домой, на что также получил неохотную, но положительную устную резолюцию.

Оставив в отделении Рудина, неспособного оторваться как от пойманного мошенника, так и от приехавшего майора, Шкандыбаев отправился проведать родимую квартиру.

Закрыв дверь правоохранительного учреждения, напоследок расслышал донесшийся скозь сталь перегородок требовательный выкрик рыботорговца. В выкрике звучал вопрос о нынешнем нахождении средств пострадавшего «Каймана».

По пути в метро, упорно прикрывая углом воротника травмированный глаз, Шкандыбаев размышлял о том, что с обменом купюры его, конечно же, объегорили, однако обмен, к удовлетворению сторон, состоялся, а значит, бандиты наверняка списали его долг, и теперь следует думать исключительно о служении новому энергичному шефу, восстанавливающему свои финансовые силы.

Увы, в выводах своих Шкандыбаев заблуждался.

На пятачке возле подъезда, его, мелко и блеюще заголосившего, как старого козла на бойне, подхватили под локотки уже знакомые исчадия страшной банды, запихнули в автомобиль, и помчал автомобиль жутким маршрутом – к логову гангстеров, где вновь распахнулась перед Шкандыбаевым дверца, ведущая также в изученную до подробностей арматурную клеть.

Незамедлительно возле клети объявился главный толстый бандит.

Выглядел бандит обрюзгшим, устало-расплывшимся, даже несчастным, однако никакого сочувствия его вид в Шкандыбаеве не вызвал. Тем более, продемонстрировав узнику машинку для ампутации пальцев, бандит в грязных выражениях призвал незаконно похищенного к исповеди.

Исповедь началась с вопроса:

– Где шеф этой, сука, «Ставриды»?!

Узнав, что шеф «Ставриды» попался в стальные щупальца РУБОПа, наглядно отображенные на эмблеме этой организации, злодей пригорюнился, записал адрес отделения милиции, в которое поместили задержанного, а после пробурчал:

– С тобой будем работать долго… Очень долго! Выясним все на генном уровне, усек? И если ты в доле с кидалами… Да по-любому, должок твой теперь – о-го-го! Всю жизнь на меня пахать будешь! Квартиру – продашь! Завтра привезу нотариуса, все оформим! И попробуй учуди чего!

– Но…

– Сюда слушай! Жить будешь у меня. В будке собачьей, на цепи. Это – в лучшем варианте. В худшем – чеченам тебя переправлю в рабство. А в самом худшем – я тебя съем! И будешь удобрением на моем газоне! Э-э-э!!! – внезапно взревел он, призывая свою челядь. – Чего этот хрен тут балдеет?! Может, ему еще номер в «Савое» снимем?! В колодец падлу! На ночь! Пусть привыкает… – Посмотрел на часы, добавил ворчливо в сторону подчиненных: – Буду завтра днем… Все!

Шкандыбаеву в грубой форме было велено покинуть помещение.

Пленника вывели на территорию небольшой автостоянки, указывая дорогу хамскими толчками в спину, завели за вагончик-времянку, обвязали запястья капроновым буксировочным тросом.

Поодаль что-то грохнуло об асфальт, и, ориентируясь на звук, Шкандыбаев увидел сдернутую с пазов чугунную крышку канализационного люка.

– Лезь! – последовала команда.

Страхуемый тросом, врезавшимся в запястья, нелепо суча ногами, Шкандыбаев был опущен извергами на дно глубокого, темного колодца.

– Отвязывай веревку! – донесся из голубого далекого кружочка над головой приглушенный приказ, и, кое-как выдернув ободранные кисти рук из жестких пут, Шкандыбаев приказ исполнил.

Канат дернулся, разметенный его кончик скользнул в вышину, скрылся, а затем в сторону обитателя колодца слетела, ухнув, драная дворницкая доха.

– Грейся, крот! – донеслось напутствие, и вслед за тем тяжко опустилась на надлежащее место чугунная крышка и в тесном пространстве воцарилась зловещая темнота.

На какое-то время, показавшееся Шкандыбаеву вечностью, он впал в омертвелое оцепенение, растворившись в окружившей его холодной черноте.

Из оцепенения его вырвал странный, прошедший по телу мурашками шорох – то ли причудившийся, то ли действительно явный…

«Крысы! – обожгла сознание ужасная догадка. – Сожрут!»

Ухватив за ворот доху, Шкандыбаев совершил ею вращательное движение, отпугивая таким образом вероятных плотоядных, а после изнеможденно опустился на ледяной бетонный пол.

И тут все существо его обуяла неукротимая тяга к свободе и к жизни, которая существовала там, в недостижимой вышине, за чугунным покровом…

И он решился.

Откинул в сторону доху, снял носки и ботинки. Притулился к стене колодца, поерзал, находя соответствие собственным формам в изгибе стены, затем уперся голыми стопами в щербатую кирпичную кладку и какими-то немыслимыми рывками начал перемещать тело по вертикали.

Несколько раз он срывался, падая на плохо амортизирующую доху, однако в искусстве колодцелазания он обретал известные навыки, ибо, судя по болезненности и ослепленности последнего падения, произошло оно с высоты значительной.

в итоге бесконечных попыток подземный альпинист уперся макушкой в заградительный чугунный барьер и замер.

Любое неосторожное движение на сей раз сулило падение с трагическими увечьями.

Шкандыбаев собирал все силы организма для грандиозного подвига: поднятия шеей и, соответственно, затылком массы литого чугуна, общим весом превышающего половину центнера. При этом опорными точками в достижении рекорда являлись предательски дрожащие стопы ног, ободранные ладони, а также сакраментальная точка за номером пять – довольно обширная, однако куда менее чувствительная, нежели оголенные конечности, и обладающая, увы, значительной инерцией скольжения.

Кровавые круги плавали перед глазами Шкандыбаева, но – поддавался проклятый чугун, ерзал в пазах, поднимался на доли миллиметра, а по прошествии очередной вечности настал тот миг, когда беглец просунул пальцы в щель между крышкой и стальной окаемкой ямы.

Вот уже наружу вылезли руки, крышка сползла в сторону, морозный воздух наполнил бодрящей прохладцей легкие Шкандыбаева… совершив последнее немыслимое усилие, он выпростался наружу и упал на спину, глядя в черное беззвездное небо.

Было пять часов утра по московскому времени.

А в шесть часов утра в приемную РУБОПа под матерный крик возмущенного левака, нагло оставленного без мзды, постучался диковатого вида человек в мятом лиловом костюме, с такого же цвета лиловыми ступнями босых ног, с синяком под глазом и запекшейся коростой кровавых ссадин на затылке.

Дежурные милиционеры, пытавшиеся выяснить цель визита странного человека, вразумительных объяснений от него не добились. Качая травмированным облысевшим черепом, человек твердил как заклинание фамилию Пакуро и покинуть РУБОП, дабы поехать домой и привести себя в порядок, категорически и с ужасом отказывался, взирая на милицейскую форму с таким же трепетом и надеждой, как на облачение ангелов-спасителей.

Милиционерам пришлось выдать раннему визитеру кирзовые казенные башмаки сорок седьмого размера, платяную щетку и препроводить его в туалет для омовения множественно покорябанной головы, извлечения из затылочной части цементных вкраплений, дезинфекции собачьего укуса (при преодолении забора автостоянки беглеца тяпнула сторожевая собака) и вообще для отправления естественных потребностей, позывов к которым Шкандыбаев отчего-то совершенно не испытывал.

Милицейские будни

Звонок Рудина из отделения милиции, куда доставили троих участников потасовки, заставил Пакуро поспешить к задержанным, кляня инициативного нетерпеливого рыботорговца, уверявшего, что все замечательно, лже-Гринько согласен выплатить долг, а потому приезжайте быстрее, дабы незамедлительно отправиться к хранилищу денежных средств аферистов.

Во всем абсурде такого подхода к развитию дальнейших событий существовал в словах Рудина и некоторый элемент здравого смысла, заключенный в «приезжайте быстрее». Отделение милиции – учреждение загадочное, с решениями парадоксальными, и потому гнал майор служебную машину с мигалкой по встречной полосе, огибая заторы, далекий от уверенности застать за решеткой пойманного жулика. И слышалось ему объяснение дежурного чина: граждане помирились и без каких-либо взаимных претензий спокойно разошлись…

Тогда – начинай зондировать вакуум по новому заходу! Ах, непоседа Рудин! Ведь предупреждали, ведь просили…

К огромному облегчению Пакуро, всю пламенную троицу он застал на месте, но о перипетиях предшествующих задержанию событий вначале расспросил заплаканных от злобного газа милиционеров, не обращая при этом внимания на настойчивые предложения радостного Рудина немедленно отправляться за обещанными деньгами.

Затем, узрев лже-Гринько среди толпившейся в «обезьяннике» разномастной публики, Пакуро оторопел.

Мошенник, чей лик отличала бледность и сосредоточенность, говорил по мобильному телефону.

– Телефон! – взвился Пакуро. – Отобрать!

И хотя телефон отобрали незамедлительно, майор, проклинавший разгильдяйство районных блюстителей порядка, обреченно понял: сообщники предупреждены, элемента внезапности в расследовании уже не будет, а следы с этой минуты начнут тщательно заметаться.

– Все на мази, он отдаст!.. – возбужденно бубнил за спиной рыботорговец. – Едем, чего там…

Отмахнувшись от настырного соискателя дензнаков, Пакуро вышел на улицу перекурить в ожидании уже выехавшего к нему Бориса.

У стоявшей рядом со стеной правоохранительного заведения передвижной автоцистерны деловито копались оснащенные всевозможными пластмассовыми бачками мелкие милицейские чины.

– С курением осторожнее, – предупредил Пакуро низкорослый сержант, вооруженный канистрой и шлангом. – Спирт…

– Откуда? – лениво спросил Пакуро.

– УЭП конфисковал. Левак… Канистра есть? – внезапно спросил охранник правопорядка.

– Ну… есть какая-то…

– Неси! В бачок омывателя зальешь, мороз по прогнозу. Вообще вещь ценная. В деревне – валюта!

– Понятно…

Майор вздохнул. Занимал его не дармовой спирт, а весьма насущные мысли о том, куда везти томящегося за решеткой мошенника. В этом отделении его не оставишь. Через час-другой сюда подъедут доверенные лица, начнутся определенного рода переговоры…

Из притормозившей возле крыльца машины выскочил Борис. С извечной беспечной улыбочкой вопросил:

– Куда везем шулера?

– Давай по месту регистрации фирмы, на юго-запад.

– Как он тебе, кстати?..

– По-моему, спроси его, сколько будет дважды два, и то начнет изворачиваться…

– Интересные люди – часть нашей профессии, – оптимистически заметил Борис.

С трудом отбившись от Рудина, умолявшего мчаться к заначкам аферистов с целью их изучения и так далее, Пакуро и Борис повезли задержанного в соседний округ.

По дороге Пакуро, рассматривая материалы дела, добродушно поинтересовался:

– Так вы, значит, никакой не Гринько, а Коваленко… Откуда сами-то?

– Из… Из Читы. Читинской области, вернее.

– Ага! И что в столице делаете?

– Вот… С вами общаюсь.

– И только? А у нас сведения, что открываете разного рода мошеннические предприятия, обналичиваете деньги…

– Мошенничество и финансовые трудности – категории разные, – веско заметил Гринько-Коваленко. – Приведу пример. Возьмите наши банки. Денег собрали со всего населения. И хрен кому их возвращают. А где банкиры? С вами в наручниках катаются? Нет. Очень хорошо себя чувствуют. Ограждены от посягательств. Аппетит не теряли, поглощают центнеры деликатесов, плавают с целью их вдумчивого переваривания в бассейнах личных особняков как на территории отечества, так и за границей. Далее. Обналичивание денег под закупку сельхозпродукции – благородный, общественно полезный акт…

– А как насчет поддельного паспорта на имя гражданина Гринько?

– А вы его видели, этот паспорт?

– Даже знаем формальную предысторию его исчезновения.

– Нет, вы его лично видели? Я представлялся как Гринько, да. Но я мог представляться и Бенджамином Франклином, это мое личное дело.

– Двенадцать фирм дают на вас показания, – устало произнес Пакуро. – То есть статья обеспечена. Сегодня, коли уж состоялся ваш телефонный разговор с неизвестными мне собеседниками, вас снимут для показа по телевидению сразу три программы. Пресс-служба у нас мощная. Пойдут отклики… Дело проверенное. И оно начнет обрастать новыми фактиками.

Гринько-Коваленко угрюмо закусил губу, ничего не ответив. Однако по мелкой дрожи, пробиравшей его тело, Пакуро понял, что собеседник разволновался не на шутку и отчаянно размышляет о компромиссе.

Ознакомившись с материалами дела, ответственное лицо из Юго-Западного округа, где была зарегистрирована «Ставрида», изрекло:

– Материалы вы подготовили толковые. Я бы сказал – залюбуешься. Но… Наше следствие их не примет. Езжайте, голубчики, в Центральный округ.

– То есть?

– Деньги снимали в банке на Воздвиженке? Значит, там место получения реальных преступных доходов. Туда и прошу…

Представитель следствия Центрального округа, рыжеволосая, расплывшаяся дама в милицейском мундире, окинув неприязненным взором настойчивых рубоповцев, вытащила из сумочки зеркальце и, поправляя ногтем на губах густой слой малиновой помады, произнесла равнодушно-глумливым голосом прирожденной стервы:

– «Чистуха» есть?.. – Имелись в виду признательные показания.

– Нет…

– Тогда давайте справку из банка, что деньги снимались.

– Кто же ее даст без уголовного дела?

– Не знаю, старайтесь.

– Хорошо, будет справка.

– Этого мало, – мгновенно отреагировала стерва. – Может, деньги в Хабаровск переправлялись, у них же, по вашим данным, велись расчеты за рыбу с Дальним Востоком?

– И что?

– А то, что дело, вероятно, придется возбуждать там… Извините, – дама поднялась, – у нас обед…

– Срочно за справкой в банк, – озлобленно сказал Пакуро Борису.

– А шулера куда?

Пакуро не ответил, раздумывая… Грамотным решением представлялась поездка в следственный комитет к знакомому начальнику отдела Павлову, всегда подсказывавшему верный выход из кутерьмы юридических заморочек.

– Давай к Павлову! – произнес убежденно. – Пусть смотрит материалы!

Да, это был правильный выход из ситуации.

Изучив документы, ветеран уголовного следствия рекомендовал внести в них уточняющие поправки, значительно укрепляющие позиции Пакуро, а после растолковал суть дела одному из своих подчиненных.

Преемником в данной эстафете был следователь Паша, которого, несмотря на относительно молодой возраст, отличали завидная предусмотрительность, всесторонняя юридическая грамотность и хладнокровие змия. Паша умело обходил ловушки адвокатских претензий и прокурорских придирок, зная основу своего маневра: ни в коем случае не подставлять ни себя, ни работающих с ним оперов.

В преступных кругах следователь именовался Пиявкой.

Не реагирующий на самые грязные оскорбления, не упускающий из виду никакой мелочи, Паша мог долгими часами вести всего лишь ознакомительные беседы со своими клиентами, а уж что касалось того или иного эпизода по конкретному делу, рассматривал Паша эпизод всесторонне, как ювелир бриллиант, и провести его покуда не удалось ни одному изощренному криминальному интеллекту.

Над письменным столом Паши висел портрет покойного председателя КГБ СССР Андропова – седовласого человека со строгим взором из-под интеллигентских очков. Кумиром Паши Андропов не был, но как политический деятель, пекущийся о благе страны, а не о собственной шкуре, служил примером достойным, хотя и архаическим для сегодняшнего политического бомонда.

Задержанного поместили в соседнем пустующем кабинете. В кабинете шел ремонт, и вместо мебели там находился массивный сломанный тренажер, служащий малярам в качестве необходимого возвышения.

Проходимец был прикован наручником к раме спортивного снаряда.

Невозмутимый Паша-Пиявка быстро просмотрел материалы.

– Стоит на том, что он Коваленко, – торопливо пояснил следователю Пакуро. – Но даже прописку не удосужился запомнить, Читу путает с Челябинском…

Из двери выглянул разгоряченный Борис, доложил:

– Признался. Не Коваленко он, Юпатов. Адрес такой: Красноярский край, поселок…

– Врет, – перебил Пакуро. – Ты с ним поговори еще, у тебя хорошо получается… Убеди, что не отступим, все раскопаем, а вот злить нас ложью не надо…

– Понял…

Раздался скрип растворяемой соседней двери, и донесся голос Бориса:

– У меня уже мозоли на ушах от твоего вранья!

Далее прозвучал неясный лепет мазурика, вновь услышалась напористая интонация оперуполномоченного, после опять прошелестел лепет, голоса звучали еще минут пять, а затем запыхавшийся Борис доложил:

– Гайки отворачиваются в любую сторону, главное – приложить усилие… Зовут его – Михаил. Фамилия – Коротков. Из Магадана… Дал телефон отца… Просил позвонить… Согласен на чистосердечное… Приводить?

– С Петровкой договорюсь, постояльца примут, – оторвавшись от телефона, сообщил Паша. – Все, давайте его сюда. Начнем.

Допрос прервали телевизионщики; несмотря на поздний вечер, сразу же после эфира в кабинет следователя пошли звонки из многих пострадавших организаций.

Миша Коротков, охотно дававший показания по очевидным эпизодам, вместе с тем в разнузданную откровенность не впадал: работал, дескать, в одиночку, адрес источника поддельных документов неизвестен, шапочное знакомство… В пяти случаях мошеннический умысел в своих действиях отрицает, а вот коммерческую неудачливость – признает…

Лег Пакуро поздно, а встал, как всегда, рано.

На проходной к нему кинулся трясущийся, запуганный человек, одетый в подобие костюма, в характерных армейских сапогах размером с охотничьи лыжи. С трудом признал Пакуро в нем понурого интеллигента Шкандыбаева, которого еще вчера отличала от нормальных благополучных граждан лишь красноватая тень под глазом, ныне оформившаяся в отливающий бирюзой и аквамарином фингал.

Запинаясь, преображенный неведомыми злоключениями человек понес какую-то околесицу: про купюру достоинством в миллион, преступную группировку вымогателей, пыточный колодец и африканскую железную дорогу…

Без особого труда майор убедил страдальца пройти в служебное помещение, где тот детализировал и сюжетно оформил свою историю, после чего Пакуро, покопавшись в сейфе, извлек из него фотографию толстого бандита.

Потерпевший признал в фотографии личность своего мучителя. Затем, пошарив в карманах, вытащил прозрачный цилиндрик с валидолом, вытряхнув из него на ладонь две таблетки. Одну таблетку положил себе в рот, а другую протянул майору:

– Вы тоже выпейте…

Пакуро, усмехнувшись, от угощения отказался.

Сняв телефонную трубку, набрал номер РУБОПа Южного округа. Опер Акимов, курирующий лидера преступной группировки, весьма заинтересовался сообщением из центрального департамента и вызвался моментально приехать к пострадавшему.

Пакуро приготовил кофе, подвинул чашку благодарно кивнувшему Шкандыбаеву. Пояснил: в течение ближайшего часа бывший менеджер «Ставриды» перейдет под попечение капитана Акимова, давно точившего крепкие зубы на толстого Гену. Информация же насчет аферы с миллионным раритетом станет предметом особого расследования.

Единственное, что беспокоило Пакуро, – звонки мошенника подельникам, означавшие сигнал: разбегайтесь!

Впрочем, в камеру к Короткову был внедрен опытный агент, и на его помощь майор сильно рассчитывал: агент виртуозно раскручивал самых недоверчивых и осторожных посидельцев…

К полудню, когда обнадеженного Шкандыбаева увезли в РУБОП Южного округа, примчался с новостями неутомимый Борис: Коротков дал агенту, выпускаемому якобы по подписке о невыезде, адрес своей любовницы и записку следующего содержания: «Я в «Петрах», пришлось дать чистуху, работал в одиночку, никого не знаю. Свяжитесь со Светиком».

Тем временем благодаря телевидению из далеких регионов хлынул поток информации, касающейся прошлой деятельности Михаила. Живо откликнулись на задержание мошенника Новосибирск, Хабаровск, Владивосток, а также далекий Магадан.

Выплыло дело о фальшивых банковских векселях, зашелестела факсовая бумага, испещренная цифрами убытков, понесенных компаниями, коим предлагалась рыбная и мясная продукция, добросовестно оплаченная, но до адресатов не дошедшая.

Бандитские будни

Узнав о сбежавшем из колодца терпиле (братва, следуя внешним признакам, окрестила его Конструктором), Геннадий пришел в исступленную ярость.

– У него что, пропеллер был в заднице?! – допрашивал он понурого сторожа. – И домкрат из черепа выдвигался?!

– Уникум, – объяснял сторож. – Ума не приложу…

– Я тебе ща приложу! В лобешник тупой! А потом следственный эксперимент устрою! И ты в нем уникумом профигурируешь, сука! Вот так!

Гневный монолог прервал скрип растворенной двери. На пороге стоял один из бригадиров – Тимоха, высокий сухощавый парень двадцати с небольшим лет, со скуластым простоватым лицом, гладенькой девичьей кожей и ясными младенческими глазами. Тимоха отличался полным отсутствием интеллекта, патологической жестокостью и безудержной алчностью. Эти качества Тимохи Геннадий считал весьма полезными как для повседневной работы, так и для особого задания, которое он ему приготовил.

– Пшел вон, – процедил Геннадий в сторону сторожа, а затем, накинув на плечи дубленку, предложил бригадиру: – Давай, что ли, пройдемся…

Серьезных разговоров в офисе в последнее время он не вел, боялся прослушивания.

– Развели мы лоха, – начал доклад Тимоха о текущих делах. – Все выплатил, плюс десятку за риск сняли…

– Это как?

– На личном мастерстве! – заявил собеседник хвастливо.

Доклад касался заказного убийства. Заказывал убийство конкурента один из коммерсантов.

Коммерсанту пообещали реализацию его кровожадного желания, забрали аванс, а после, встретившись с жертвой, объяснили ей сложившуюся обстановку, получив за неисполнение контракта двадцать тысяч долларов. Далее, сделав муляж человеческой головы, полили его куриной кровью, положили в прозрачный пластиковый пакет и предъявили пакет заказчику – мол, забирай, дело сделано!

От предложения стать обладателем пакета заказчик с ужасом отказался, безоговорочно выплатил остаток гонорара, а спустя сутки встретился с ожившим мертвецом…

– И чего? – довольно усмехнулся Геннадий, внимая рассказу.

– Звонил, визжал… – равнодушно поведал Тимоха. Затем, широко улыбнувшись, добавил: – В милицию, говорит, пойду…

– Ха!

– Ну! А я ему: «Иди, родной, иди. Только учти, мне статья по мошенничеству светит, а тебе – покушение на мокруху». Совести, говорит, у вас нет! А я ему: «Это работа такая, лошок».

– Ладно, есть, дорогой, к тебе разговор, – неспешно бредя по территории автостоянки, начал Геннадий, зорко поглядывая на бригадира. – Вчера всю ночь не спал, думал… Хочешь ко мне в долю упасть?

– Ну…

– Дело, Тимоша, такое… Ссучился наш Костя, к Пемзе переметнулся.

– Да ты чего?!

– Сам не ожидал. В общем, готовят нам соседи войну. И кореш наш – пятая колонна…

– Так ведь… мочить надо!

– Во. Правильно. Но! Кого на его место?.. Я вот и решил: тебя! Ты очень правильный пацан, и башка у тебя золотая. И будешь ты в доле, первым замом… Понял, как тебе доверяюсь? Вник?

– Мои действия? – коротко вопросил Тимоха.

– Ты же сам сказал – мочить!

– Когда? – со слепой готовностью вопросил бригадир, поджав жесткие губы.

– Значит, так, – неторопливо произнес Геннадий. – Сегодня у них с Костей свои базары в кафе… Берешь ребят, изучаешь подходы-отходы… На «стрелке» Пемза будет и рыл пять из его шоблы. Максимум. Ну, и Костя наш ссученный… Кончить всех надо.

– Не впервой…

Тимоха, прошедший в качестве замкомвзвода десантников войну в Чечне, убивать научился и в условиях столицы действовал при силовых криминальных операциях нагло и без оглядки, готовый дать отпор любой противодействующей силе с помощью гранат и тяжелого пулемета, который находился в его машине при рискованных силовых акциях. Люк в крыше машины прикрытия он установил не с целью комфорта, а для сугубо боевых задач, сокрушаясь при этом о невозможности водружения на крыше стационарной пулеметной турели…

Словом, на Тимоху Геннадий вполне мог рассчитывать. Этот сработает четко, этому лить кровь что водицу на грядку.

– Тачка Костина тебе нравится? – спросил Геннадий соратника.

– Класс, конечно…

– Считай – твоя.

– Понял, шеф.

– Давай работай. Связь по пейджеру.

Усевшись в «мерседес», Геннадий покатил к Константину. О своей встрече с Пемзой в кафе тот еще не ведал, встречу вору назначил Геннадий, решив спровадить на нее своего заместителя. При этом Костя снабжался следующим руководством-легендой для ведения переговоров: мазурики, облапошившие Пемзу с сувенирной купюрой, дескать, упорно разыскиваются, но, покуда их след не найден, разборки по поводу посреднической ответственности Геннадия следует перенести хотя бы на месяц.

Впрочем, особенной разницы в том, что именно произнесет Костя, не было. Главное – соединить персонажей в определенном месте в определенное время, ликвидировать их и жить в свое удовольствие.

Гибель Пемзы ослабит группировку соседей, претензии относительно миллиона, который вор наверняка спер втихаря из общака, станут беспочвенными, а труп любимого Кости будет свидетельством непричастности Геннадия к заказному убийству, происшедшему, видимо, из-за каких-то заморочек главаря соседей с его неведомыми ворогами.

А дальше – тишь да гладь…

Костину женушку он «разведет», как Люську, отщипнет кое-что глупому роботу Тимохе, какое-то время подержит его возле себя, а после выберет подходящий экземплярчик из молодой поросли – и все опять, как пелось в популярной песенке, повторится сначала.

Костя в просторном толстом халате, расшитом павлинами, сразу же с порога потянул Геннадия за рукав к телевизору, приговаривая:

– Ты глянь, что творится, ты только глянь!

Передавали криминальные столичные новости.

С изумлением Геннадий узрел на экране сбежавшего из колодца Шкандыбаева.

Одетый весьма респектабельно, с золотыми часами «картье» на запястье, с искусно припудренным синяком, беглец давал интервью корреспонденту:

– Украли около ста тысяч долларов… Преступников что-то, видимо, спугнуло, они сумели вскрыть только один сейф…

– Что за хренотень?.. – ошеломленно выдохнул Геннадий.

– В общем, сегодня ночью, – пояснил Костя, – бомбанули какой-то офис с крупным налом. А офис принадлежит этому… – Ткнул пальцем в экран. – Унесли сто штук зеленых. Ты теперь понял? Он в доле был с этими пидерами из банка!

– Конструктор? – вращая глазами, спросил Геннадий.

– Именно Конструктор! Сконструировал нам кидалово, падла! Все ясно теперь! Эта сотка стыренная – Пемзы!

– Так… – Геннадий словно в беспамятстве опустился на диван. – Пемза звонил, забил «стрелу». Съезди, расскажи… Пусть время даст на отлов, а там разберемся…

По произнесении этих слов можно было назвать успешно завершенным первый этап комбинации, задуманной капитаном Акимовым. Однако ни о какой комбинации РУБОПа ни Гена, ни Костя не догадывались, кипя праведным негодованием и жаждой воздаяния подлейшему кидале Конструктору.

– Костюм на нем какой, видал?

– А «картье»!

– На наши, сука, бабки жирует!

– Ну и па-адла! Ну-у, слов нету…

В полночь Геннадий вновь посмотрел повторение новостей, в которых фигурировал беглый терпила, затем переключил программу, где транслировались криминальные репортажи прямо с колес, и увидел то, о чем уже знал из доклада проворного Тимохи: залитый кровью пол кафе, перевернутые столы, недвижные, раскиданные по сторонам автоматной очередью тела.

Диктор вещал о неизвестном человеке в маске, вошедшем в мирное предприятие общественного питания, где находились авторитеты двух группировок и трое их подручных. Человек вытащил из-под полы плаща автомат и упоенно полил шквалом свинца извивающиеся тела страдальцев. Убийце, как всегда, успешно удалось скрыться.

Геннадий выключил телевизор. Надо было ложиться спать – завтра предстоял хлопотный день: отправка бойцов на поиски Конструктора, принесение соболезнований соседям и – осторожный зондаж перспективы слияния оставшейся без главаря группировки с личным составом его банды. Помимо того, в пять часов вечера планировалось торжественное мероприятие по приему в тот же личный состав молодой бандитской поросли. Данный акт надлежало провести у могилы героического Грыжи, ныне воплощавшего для неофитов образ бесстрашного и благородного рыцаря организованного криминала.

Мероприятие удалось на славу. Трехметровый мраморный Грыжа, изваянный по подобию памятника Маяковского, одухотворенно глядел в кладбищенскую даль поверх голов притихшей своры братков; сияла золотом эпитафия «Считайте меня живым», придуманная Костей, для которого в свою очередь Гена сочинил слоган: «Павшему в неравном бою». играли скрипки, водружались венки…

Через вмонтированные РУБОПом в венки микрофоны слышалась в оперативной машине взволнованная речь Геннадия:

– Да, его забили менты!.. Но он… Он не сказал ни слова! Я вынес его из мусорской на руках, и он… это… Говорит, значит… «Передай пацанам: я их не продал…»

Через венок, стоявший поодаль, у края толпы, донеслось шепотом:

– В пионеры так принимали… Точняк, я помню! Мавзолей просто…

– Тсс!

Выдержав почтительную минуту молчания под сенью человека из мрамора, братки потянулись к выходу, дабы следовать в ресторан, где за счет неофитов был уже накрыт торжественный стол.

Геннадий, следовавший на банкет в своем «мерседесе» в компании Тимохи, выслушивал комментарии подчиненного, не ведавшего об истинных причинах смерти Грыжи.

– Толково ты, Гена, сказал… Пацанов аж слеза прошибла.

– Да, потеряли товарища… И Костю вот… Завтра похороны, ты речь толкнешь, понял?

– Ты чего, Ген, я не умею…

– Учись, брат. Надо.

Паркуясь у ресторана, Геннадий внезапно увидел сияющий свежим заводским лаком «опель», из которого выпорхнула, поддерживаемая услужливым кавалером под локоток, миловидная шатенка.

Нарядно одетая парочка наверняка отправлялась приятно провести вечер в том же ресторане, и ничего выдающегося в данном событии, конечно же, не было, кроме личности галантного кавалера… Это был Шкандыбаев, он же Конструктор!

Геннадий оторопело покрутил головой, не в силах справиться с наваждением. Икнув, произнес:

– Тимоха, наш фрайер…

Пояснять помощнику его дальнейшие действия нужды не было: юркий Тимоха выскочил из машины, одним прыжком настиг находящееся в розыске лицо и врезал лицу в челюсть.

Субъект розыска пал на спину в серый сугроб.

Оттеснив бросившуюся на помощь кавалеру дамочку толчком слонового бедра, Геннадий склонился над кряхтящим, зажмурившимся болезненно интеллигентом:

– Ну, здравствуй, сучара!

– Поглядим, с какими бабками он на сей раз в кабак намылился, – злорадно проговорил Тимоха, шаря по карманам Конструктора. – Э, где ж у него лопатник? Да он пустой…

В следующий момент глаза Тимохи растерянно округлились: из-под рубахи на оголенном желтом боку терпилы увиделось некое странное техническое приспособление, от которого тянулись закрепленные пластырем провода.

– Чего у тебя тут такое? – пнув башмаком в приспособление, грозно осведомился Геннадий.

– Печень… Аппаратура поддержки… – еле ворочая языком, проговорил Шкандыбаев.

– Подстава! Мусорские дела! – догадливо взвизгнул Тимоха, отпрянув от поверженного наземь, как от змеи.

Впрочем, его пояснения были излишни. Безумно озираясь по сторонам, Геннадий уже заводил движок «мерседеса».

Тимоха едва успел запрыгнуть в машину, перевалившую со скрежетом обдираемой подвески через высокий бордюрный камень и тут же на всех газах полетевшую прочь от ресторана.

Второй этап комбинации, задуманной капитаном Акимовым, увы, провалился.

Оперативная машина РУБОПа везла Конструктора – кличка, кстати, Акимову понравилась – на конспиративную квартиру, где тот временно был поселен.

– Вы же говорили, все будет нормально… – стенал Шкандыбаев, осторожно двигая по сторонам челюстью, вспухшей от бескомпромиссного кулака Тимохи. – А вон как оно…

– Кто же знал, что он вас сразу по физиономии…

– Вы все должны знать! Обязаны даже!

– Ах, если бы…

– Что значит «если бы»? Обязаны – и точка! И говорю вам это не просто как личность и гражданин, но и как человек, который платит вам зарплату!

– Вы? Платите мне зарплату? – удивился Акимов.

– Конечно. Как налогоплательщик…

– А вы хоть раз в налоговой инспекции были?

– Я рассуждаю фигурально… – уклонился от ответа Шкандыбаев. – Впрочем, пустой спор… Ответьте лучше, что будет теперь. Имею в виду впоследствии.

– Теперь… с зафиксированным фактом вымогательства мы оплошали. Но впоследствии ошибку свою исправим. – Акимов ободряюще подмигнул собеседнику. – Без паники, гражданин Шкандыбаев. Все в итоге закончится, будете свободны, как горный орел…

– Он не такой уж свободный.

– То есть?

– Птенцы всякие… Надо кормить…

– Значит, как горный орел-импотент. Коммерческого опыта вы поднабрались, глядишь – откроете собственную компанию…

Шкандыбаев задумчиво пожевал губами. Сложная ассоциация привела его к личности канувшего в безвестность Петра Бородавко. Возникли перед глазами пестрые визитные карточки «Бумеранг лимитед».

– Нет, – убежденно произнес он. – Вы, наверное, не пробовали… Очень тяжелое дело. Не советую…

Оперативные мероприятия

Встреча камерного агента с невестой Миши Короткова Аленой произошла в атмосфере откровенной подозрительности со стороны хозяйки квартиры – холеной, высокой брюнетки, подтянутой, резковатой в движениях и в словах.

– Давайте записку, – повелительным голосом произнесла Алена, впустив в прихожую тюремного посланца.

Посланец – тертая личность пятидесяти лет с умудренным, ироническим взором много чего повидавших глаз – укоризненно произнес:

– Чайку хотя бы для начала… А, барышня?

– Чайку? Хорошо… – Барышня неприязненно поджала тонкие губы. – Пройдите на кухню. – На кухне, с силой брякнув на плиту чайник, вновь требовательно повторила: – Записку!

– Складно тут у вас… – молвил в ответ агент, озирая дубовые полки кухонного гарнитура, уютные занавесочки и чистый пол, выложенный цветными мраморными плитками. – Записочку я, конечно, дам… Только с Мишей у нас уговор был: сначала четыреста долларов, а после – записка.

– Денег у меня сейчас нет, – категорическим тоном произнесла Алена.

Агент грустно и понимающе покачал головой:

– Придется зайти в следующий раз…

– Но вы поймите… – В голосе неприступной Алены скользнула просящая нотка. – Я отдам вам деньги сегодня же вечером… Честно!

– Тогда вот чего… – Агент высунул хрящеватый, длинный нос в коридор. – У вас, обратил внимание, телевизор в комнате стоит… Беру в залог.

– Ой, это не мой телевизор!..

Торг продолжался долго. В течение торга было выпито около литра чая, причем чай пила хозяйка, а гость удовлетворился густым, как деготь, чифирем, нанеся бакалейным запасам Алены ущерб, выразившийся в целой пачке качественного английского «Эра Грей».

Проявив наконец-таки гостеприимство, а заодно следуя, видимо, указке знающих людей, решивших проверить тюремного посланца, имеющего, по его словам, пять судимостей, Алена предложила агенту забить косячок, тщательно отслеживая профессионализм его манипуляций.

Навыки в курении наркотического зелья гость проявил стойкие, заодно прочел краткую лекцию о разных типах легких наркотиков и способах определения их качества, а после, следуя наивному вопросу об информативности тюремных наколок, обнажился по пояс, растолковывая суть украшавших его потрепанное туловище татуировок. Далее возобновился торг.

Уяснив, что легко расставаться с деньгами Алена не привыкла, агент сдался. Отдал записку под клятвенные заверения скорого расчета.

Алена быстро пробежала глазами текст. Подтолкнула механическим жестом гостя, к которому утратила всякий интерес, к входной двери. Произнесла рассеянно:

– Все, до вечера…

– Нет, не все, – вкрадчиво возразил тот. – Он еще просил кое-что на словах…

В глазах Алены вновь вспыхнул любезный блеск:

– Да-а? Слушаю…

– Но не вам передать, а ребятам.

– Каким еще ребятам?

– Сказал, вы знаете каким… Парочку советов.

– Насчет чего?

– Насчет банка. – В голосе агента прозвучало раздражение. – В общем, милая моя, ты делай как знаешь, а я пошел! Вот номер моего мобильника, надумаешь – звони. Буду в «Итальянской кухне». И учти: советы эти не четыреста зеленых стоят, а всю штуку. Но уж коли мы договорились, ладно, пришлешь вечером бабки, все доложу честь по чести…

Поплутав по городу, агент встретился с Пакуро. Досадливо покривившись, доложил:

– Жлобье там конкретное! Хрен какие деньги отдадут! Удавятся. В общем, договорились на вечер. Чтобы ждал их в «Итальянской кухне».

– Дорогой какой ресторан-то…

– Ну, так сказали, чего я могу? – развел руками агент. – Так что давай мобильник и деньги.

– Какие?..

– Кабак – не музей… – обтекаемо пояснил агент.

– Ну… у тебя-то сейчас монеты имеются? На следующей неделе вернем…

– Какие еще монеты… – грустно вздохнул собеседник. – Деньги в наше время – роскошь!

– Ладно, ты выпивай-закусывай, мы оплатим, – уяснив маневр секретного сотрудника, угрюмо согласился Пакуро.

Вот еще незадача! Придется тащиться к начальству со спешно написанным рапортом, выклянчивать средства под недовольное рычание о вечно тощем оперативном бюджете, что пополняется по каплям, а опорожняется буквально ведрами… Впрочем, не привыкать. За более чем двадцать лет своей службы Пакуро, как ни старался, не мог припомнить ни одной любезной реакции экономов-шефов на финансовые притязания оперов. А потому в который раз да исполнится драматический монолог с лейтмотивом: «Не корысти ради…» Или послать к руководству кого-нибудь из молодых лейтенантов? Правильная мысль! Пусть привыкают.

– В общем, приятного аппетита! – сумрачно пожелал он агенту. – Сто грамм выпей за мое здоровье. Не помешает…

– Сделаем в лучшем виде! Не поперхнемся! – И агент растворился в толпе.

В этот момент позвонил Борис. Как и предполагалось, после ухода незваного гостя Алена пошла к соседке и позвонила от нее по установленному номеру. Собеседника назвала Сашей, поведала ему о визите агента («Типичный бандюга!») и о назначенной в ресторане встрече («Сказал, чтобы ты ехал в «Итальянскую кухню»«). После продиктовала номер данного ей телефона и подчеркнула необходимость срочной связи с неведомым Светиком.

Далее события понеслись вскачь. Из следственного изолятора сообщили, что к Мише Короткову рвется, аки белый лебедь из силков, желая видеть своего клиента, адвокат Светлана Крышкина.

«Вот он, Светик…» – уяснил Пакуро.

Препятствовать визиту адвоката руководство изолятора не стало, и Борис помчался вслед за юриспрудентом на машине «наружки», спешно откомандированной в его распоряжение.

Тем временем агент, закусывавший самыми изысканными итальянскими блюдами, вознаграждал себя за издержки своей нелегкой профессии, время от времени отвечая на поступающие от Алены звонки.

Деловитая Алена докладывала, что ожидает запаздывающего приятеля Миши и в ресторан они приедут как только, так сразу.

Наблюдавшие за рестораном оперативники приметили зеленые «Жигули», упорно и методично нарезающие круги вокруг «Итальянской кухни». Пассажиры машины, трудно различимые за ее затемненными стеклами, явно приглядывались к людям и к автотранспорту, находившимся вблизи предприятия элитарно-общественного питания.

Между тем адвокат Светик, проведя свидание с Мишей, покинула изолятор, вышла из проходной, вытащила из сумочки элегантный телефончик и, набрав номер, произнесла:

– Аленочка? Это подстава, передай на пейджер ребятам: пусть линяют…

Данное указание отчетливо расслышал Борис, наблюдавший за адвокатом через щелочку зашторенного оконца спецавтомобиля. Незамедлительно связавшись с Покуро, он произнес:

– В районе ресторана их машина… Сейчас должна отъехать.

– Уже вычислили, – откликнулся майор. – Начинаем вести…

«Жигуленок» остановился у одного из домов на Кутузовском проспекте. Из машины вышел, нервно озираясь, Михалев, тут же опознанный Пакуро, и двое верзил в дубленках, исполнявших, судя по всему, роль охранников.

Хрупкая девушка, скользнувшая в подъезд вслед за верзилами, подозрения у них не вызвала. Спустя несколько минут девушка – лейтенант РУБОП – доложила:

– Номер квартиры – сорок один. Дуболомы, по-моему, вооружены. Под дубленками стволы.

– Значит, вызываем СОБР, – резюмировал майор.

Боец отряда быстрого реагирования, ростом и телосложением напоминавший одного из атлантов, поддерживающих свод Эрмитажа, кивнул Пакуро на входную дверь, облицованную толстой лакированной фанерой:

– Я эти двери знаю… Проходили! Маскировка. За фанерой – стальная решетка.

Закинув автомат за спину, принял от коллеги громадную кувалду. Упоенно размахнулся, и тупой оковалок железа со сверхзвуковой скоростью врезался в лакированную преграду.

Никакой решетчатой перегородки за фанерой не оказалось…

Кувалда, влекомая чудовищной инерцией, выскользнула из ладоней спецназовца и наскозь прошила обшивку, зазиявшую пустотой образовавшейся дыры.

Пакуро просунул в дыру голову.

В прихожей в обнимку с кувалдой лежал один из верзил.

– Как там? – смущенным голосом поинтересовался метатель молота.

– Увидишь…

В следующий момент дверь под напором литых спецназовских плеч вылетела в прихожую, накрыв утратившего сознание охранника, по ней бодро пробежали тяжелые ботинки, и вошедший в комнату Пакуро наконец-то получил возможность в непосредственной близости лицезреть поверженных на пол Анохина и Трубачева. До сей поры мазурики мирно попивали коньячок, обсуждая, видимо, извечный вопрос «что делать?».

Обыск принес Пакуро сюрприз: в квартире обнаружилась коробка с остатками документации канувших в небытие мошеннических фирм-однодневок. В одной из папок обнаружились контракты, касающиеся деятельности представительства «Ассаф-банка», сидевшего под крышей «Атлета» и ведшего, как следовало из договоров, незаконную финансовую деятельность.

В этой же папке находились три сувенирные купюры номиналом по миллиону долларов каждая. Купюры, следовало полагать, предназначались для размена по уже опробованной схеме.

– Ну, поехали, – обратившись к часто моргающим рыжим ресницам Трубачева, сказал Пакуро. – День был тяжелый, пора отдохнуть…

Нелегким выдался для майора и последующий день – пятница. Поручения следователя, возня с бумагами, присутствие на допросах Михалева-Трубачева и сломленного арестом, мгновенно расколовшегося Анохина.

Пришли и установочные данные на адвоката Светика: бывший милицейский следователь из Магадана, подозревалась во взяточничестве, уволена из органов два года назад, подружка Короткова по комсомольской работе…

Уже к вечеру, окончательно разобравшись с документацией по «Ассаф-банку», вернулся из прокуратуры с санкцией на проведение обыска неугомонный Борис. Не снимая пальто, прямо с порога заявил:

– Поехали опечатывать черный нал!

– Поздно уже, они закрываются, давай в понедельник, – утомленно отозвался Пакуро, прикорнувший на стоявшем в кабинете диванчике. – Мне еще в Южный округ надо успеть, по поводу этого Шкандыбаева…

– Успеешь! – Борис был непреклонен.

Сотрудников «Ассаф-банка» на месте не оказалось, но в депозитарий «Атлета», где «Ассаф» арендовал ячейки, офицеров допустили.

Пересчитанная наличность «Ассафа» составила неполный миллион долларов, размещенный отныне в недрах «Атлета» как сумма, предназначенная для временного ответственного хранения. Хотя в общем-то и Пакуро, и Борису было ясно: «Ассаф» и «Атлет» – единое и неразрывное целое.

Ячейки проштрафившейся организации опечатали, дав указание управляющему «Атлета» в депозитарий никого не впускать и сообщив, что изъятие денег будет произведено в понедельник.

– Ну и все, – радостно улыбался Борис. – Теперь только пусть попробуют прикоснуться к печатям!..

Суббота вновь выдалась хлопотной, в воскресенье Пакуро наконец-таки сумел выспаться, а в понедельник через час после открытия банка он и Борис вошли в стеклянные двери «Атлета», проследовав на второй этаж, в кабинет старшего менеджера «Ассаф-банка» – разбитного вида рыжеволосой девицы с многочисленными кольцами на коротких холеных пальчиках.

– Слушаю вас… – с кокетливым интересом глядя на офицеров, заулыбалась девица.

– А мы за своими денежками! – потирая руки, радостно сообщил ей Борис.

– Какая организация? – в тон ему вопросила она.

– Центральное РУБОП.

Лицо ее мгновенно приобрело горестное выражение. Со вздохом, на участливой ноте спросила:

– Это вы наши ячейки опечатали, мальчики?

– Да! – подтвердил Борис бодро. – Вот этими руками!

– А у нас, мальчики, несчастье… Приехал клиент, англичанин по-моему… Или эстонец… И кассир выдала ему все деньги…

– Где кассир?! – буквально ввинтился в потолок Пакуро.

– Кассира мы уволили… Вопиющее нарушение, и чтобы после него оставлять в банке такого сотрудника…

– Та-ак… – В глазах Бориса появился стальной блеск. – Где управляющий «Атлета»?

– У себя, конечно, – блаженно улыбнулась менеджер.

Ракетой ворвавшись в кабинет управляющего, Борис сразу же с порога повел гневную речь:

– Вас предупреждали, чтобы в депозитарий никто не входил?! Отвечайте!

– Не уследил, – хладнокровно молвил банковский деятель, отхлебывая из чашечки саксонского фарфора утренний кофе.

– Мы понимаем… – покладисто кивнул Пакуро. – Хозяйство большое… Промахи неизбежны. И вот на основе имеющихся у нас материалов об этих самых ваших промахах мы… арестовываем весь депозитарий банка! Имею в виду арендованные ячейки с наличностью.

Управляющий поперхнулся горячим напитком. Вопросил хрипло:

– А как же клиенты, как же выплаты?..

– А клиентов, уважаемый, – мстительно молвил Борис, руководствуясь революционным правосознанием, – отправляйте к нам. Адрес: Шаболовка, дом шесть. С каждым разберемся, каждому воздадим. Не пропадет ни копейки. Не говорю уже о центах…

Волевое решение принесло изрядные плоды: одна за другой выявились десять мошеннических компашек, ведущих незаконную банковскую деятельность.

Кассира «Ассаф-банка» пришлось объявить в розыск, а таинственный эстонец-англичанин был зачислен в категорию неустановленных лиц.

Шкандыбаев. Завершение эпопеи

Провал мероприятия по факту вымогательства толстым Геной денег у Шкандыбаева заставил капитана Акимова задуматься о методах агентурной игры.

Агент в группировке существовал, но вращался в низовых, слабо информированных звеньях. Однако гибель Константина и уход из банды на вольные хлеба нескольких ее членов повлекли кадровые перестановки, благодаря которым осведомитель, с учетом безупречной выслуги лет, переместился в гангстерской иерархии на должность бригадира, прямо ответственного за поиски гада Конструктора, подозреваемого в связях с РУБОПом.

Вскоре агент-бригадир доложил Геннадию следующее: Конструктор скрывается на квартире своей тещи, ее телефон уже три дня прослушивается, и, видимо, мы зря боимся каких-либо привлеченных на защиту негодяя спецслужб. После чего Геннадию были предоставлены магнитные записи разговоров Шкандыбаева с его знакомыми.

В разговорах Конструктор сетовал на больную печень, на дорогостоящий ремонт аппарата ее поддержки, испускающего целебные импульсы, который был поврежден мерзавцами, вымогающими с него деньги, а один из разговоров прямо указывал на правоту бригадира.

«Что нового с работой?» – спрашивал Конструктора один из его приятелей, судя по голосу – определенная пенсионная шляпа из бывших научных ботаников или же математиков.

«Какая работа, Миша, дорогой, – со слезой в голосе говорил Шкандыбаев. – Нос из дома высунуть боюсь…»

«Значит, эта история с криминалом продолжается?»

«Увы!»

«Вот же время! Кошмар! Может, тебе в милицию сходить?»

«Да кто там поможет! Там или на лапу дай, или…»

«Или они сами тебя этим бандитам сдадут!» – сердито подсказал академический старческий голос.

«Именно! А потом ведь знаешь, какая штука… Я же отчасти сам виноват. Встретил Петра Бородавко, помнишь его? С третьего курса, живой такой человек… Во-от. Ну, посидели в ресторане, то-сё, потом я прикорнул ненароком… А просыпаюсь – мне счет! Да такой – сказать страшно!»

«А Петр?»

«Исчез… Подлец, доложу тебе, необыкновенный! Угощаю, мол, назаказывал всего и – привет! А мне отдувайся! Потом еще другая история… Купюру тут надо было поменять… Но это, в общем, неинтересно… Хотя…»

«И что же делать?»

«Ой, не знаю, Миша… Ждать, что еще? Они же колошматят друг друга, эти жулики, как заведенные… Вот и жду, может, эту морду скоро покажут в какой-нибудь хронике с пулей в башке…»

– Вот гад! – сказал растерянно Гена.

«Какую морду?»

«Их главного. Вульгарный, омерзительный тип. Человек-гора! Размером – с Москву!»

«Ага… Но ты все же подумай, может, Кире позвонить? У нее ведь муж в уголовном розыске… Говорят, очень приличный человек…»

«Ну, на крайний случай…»

«А живешь-то на что?»

«С этим как раз нормально», – последовал небрежный ответ.

«Ну тогда, если средства позволяют, пережди чуток…»

Присутствовавший при прослушивании ленты Тимоха подскочил со стула, как со сковороды:

– Да прямо сейчас ехать надо! Сидит на лимоне зеленых и ананасы трескает с мадам этой… Кликухой! А мы сопли жуем!

– Из дома он выбирается? – возмущенно раздувая ноздри, спросил Геннадий бригадира.

– Да, каждый день… Там кабачок грузины держат, прямо через дорогу от хаты его… Идет туда в два часа дня, как по расписанию, закусывает… Шашлычок, винцо, виноградик.

– Сука проклятая! – Геннадий поднялся из-за стола. Приказал: – Завтра паси его с самого утра. Ты, – кивнул в сторону Тимохи, – будь наготове. Кабак людный? – обратился к агенту.

– Народу хватает!

– Вот и закусим грузинскими прибамбасами… – проговорил Геннадий задумчиво. – Потолкуем с Конструктором о жизни и вообще… Спросим, трудно ли миллион зеленых потратить… А потом поедем туда, где этот самый миллиончик, в жуть раздербаненный, лежит… Неужели у тещи на антресолях? А, ребята? Что думаете?

– Где лежит, там и возьмем, – посуровел своим девичьим личиком Тимоха.

– А кого надо – возьмем и положим! – с напором поддакнул агент.

Узнав о решении Геннадия, принятом с подачи осведомителя, Акимов начал готовить мероприятие по задержанию бандитов в ресторане в два часа дня.

Из технических арсеналов госбезопасности капитану одолжили авторучку с искусно вмонтированным в нее чувствительнейшим микрофоном. Авторучку, после надлежащего инструктажа вручили Шкандыбаеву – главному персонажу в спектакле предстоящей акции.

За поведение своего подопечного Акимов в принципе не волновался: благодаря продолжительному общению с миром гангстеров и полицейских Шкандыбаев приобрел некоторый специфический опыт, позволяющий ему адекватно реагировать на развитие внештатных ситуаций, а кроме того, как выяснила генеральная репетиция предстоящего спектакля, в жертве вымогательства обнаружился незаурядный талант провокатора, и в том, что он вынудит бандитов пойти на произнесение прямых угроз, сотрудники РУБОПа не сомневались.

Шкандыбаев, уяснивший положенный ему маневр, импровизировал артистично и тонко. Один из свидетелей репетиции высказал независимое мнение: будь он на месте Геннадия, посулил бы этому козлу, уходящему от прямых ответов, выдерживающему томительные паузы и позволяющему впадать в амбиции, все казни египетские.

– А то, что по башке бы он от меня получил, – так это точно! – закончил наблюдатель.

– По башке – это хорошо, – заметил Акимов. – Особенно в присутствии свидетелей… – Обернулся к Шкандыбаеву. – Вы не против? Тем более не впервой… Потерпите напоследок?

– Вы бессердечный человек! – надулся Шкандыбаев.

– Да я пошутил…

– У меня судороги от ваших шуточек. Кстати, вы на той автостоянке в ближайшее время будете?

– Откуда вы совершили героический побег? Возможно…

– Поинтересуйтесь, пожалуйста, как чувствует себя собака, которая меня покусала…

Акимов хотел спросить: «Боитесь, не заразилась ли она чем?» – но промолчал.

– Вот у вас опять юмор и сатира на лице, – укоризненно молвил Шкандыбаев, – а я, между прочим, из-за ваших мероприятий… Нет, спасибо, конечно… Однако не успел сделать прививку! Теперь жду…

Акимов невольно подумал, что из категории рожденных ползать, но любящих витать в облаках Шкандыбаев постепенно возвращается на планету Земля, день за днем утрачивая романтические иллюзии некогда окрылявших его прожектов и преисполняясь бдительного отношения к жизни как таковой.

Очень правильная позиция!

Силовую поддержку операции осуществляли незнакомые Акимову бойцы из ОМОНа, переодетые в гражданские легкомысленные одежды и плотно рассредоточенные в зале.

Заняв положенное место за ресторанным столом и ковыряя дрожащей вилкой люля-кебаб, Шкандыбаев хмуро выслушивал последние наставления Акимова:

– Заканчиваете разговор и соглашаетесь пройти с ними к выходу.

– Это ясно…

– Внимательно слушайте! В случае внезапной опасности берете салфетку и утираете ею пот со лба… Это сигнал для ОМОНа. Бандитов сразу повяжут…

– А вы?..

– Я сижу в машине и слушаю вашу беседу. А сейчас еще раз проверим связь. Я пошел, а вы говорите: раз, два, три…

– Я лучше спою, а то как попугай…

– Только тихо…

– Ну я же не Шаляпин в Большом театре!

– Да, чего нет, того нет.

Песня Шкандыбаева «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…» внезапно прервалась каким-то противным ватным шорохом.

Акимов, отложив в сторону наушник, сказал лейтенанту, сидевшему рядом:

– Что-то со связью. Ты послушай, а я проверю…

– Только быстро, бандиты уже на подходе.

Акимов опрометью кинулся в зал. И – ахнул. В кармане пиджака увлеченно закусывавшего Шкандыбаева торчал носовой платок, прикрывавший авторучку.

Отчитав повинно кивающего головой подопечного за разгильдяйство, Акимов сунул ему платок в руку:

– Спрячьте!

– Извините, волнуюсь… – Шкандыбаев отер платком испарину с лица.

В ту же секунду ресторанное пространство перевернулось в глазах Акимова, в глазах вспыхнул праздничный салют, и через считанные секунды он в наручниках был втиснут в машину.

Незнакомые омоновцы исполнили свои обязанности с точностью персонажей из боевых компьютерных игр.

Теперь на Шкандыбаева, невозмутимо продолжавшего трапезу, законопослушные посетители, ставшие свидетелями милицейской разминки, поглядывали искоса и с опаской, как на некое значительное лицо, состоящее под тайной охраной.

Между тем Акимов, преодолевая колокольный звон в голове, делился с напарником-лейтенантом впечатлениями о личности своего подопечного. В итоге заключил:

– Его, как деликатес, употреблять надо исключительно в небольших количествах… – Осекся, глядя, как к ресторану подкатывают две машины с группировщиками.

К большому разочарованию Акимова, Геннадия среди братков он не увидел.

В ресторан отправился Тимоха и двое приземистых качков.

В наушнике прозвучало:

– Здорово, Конструктор! Как аппетит?

– Э-э… Спасибо…

– Не против, если присядем?

– Я только рад…

– А мы-то как рады! Ну чего? Угощаешь?

– Да, прошу…

Булькнуло разлитое по бокалам вино.

– Слушай сюда, – продолжил Тимоха после паузы. – У меня и у пацанов в карманах пушки. Дернешься – привет! Пули летают быстро, учти! Теперь. Хулахуп, помассируй его, вдруг какой микрофончик отыщется? Нет ничего? Тогда вопрос: где наши бабки?

Шкандыбаев, как заведенный граммофон, повел сочиненную в РУБОПе арию. Ария закрепляла факты о том, что если он и должен деньги, то не кому-нибудь, а Геннадию, шефу Тимохи, с кем и желает разговаривать. И хотя Тимоха также принимал участие в его похищениях, в водворениях в клетку и дебри канализации, в избиении у ресторана, вести предметную беседу он все-таки намерен лишь с первоначальным источником своих бед.

Получив угрозу немедленного пулевого проникновения в органы внутренних дел, Шкандыбаев изменил переговорные позиции, сказав, что должен оплатить исключительно старый ресторанный счет, и то по собственному усмотрению, ибо сотрудники общепита милицию не вызывали, а взяли ее обязанности на себя. Продавать же квартиру, дабы оплатить немыслимо выросшие проценты, он отказывается, а что касается обмена миллиона долларов, обращаться по данному поводу надлежит к арестованному шефу незабвенной «Ставриды».

– К нему пронырнем, не переживай, – отозвался на это Тимоха. – Нам решетки не помеха… Проберемся за них только так! Надо будет – уже сегодня!

– Не сомневаюсь, – позволил себе согласиться Шкандыбаев с двусмысленной интонацией в голосе.

– А теперь зови халдея, плати и – идем к машине, – продолжил бандит.

По тому, как испуганно крякнул Конструктор, Акимов понял, что в бок жертвы уперся ствол.

Далее в наушнике раздались характерные звуки короткого и жестокого поединка, всхлипы и выкрики; Акимов перевел взгляд на машины бандитов, окруженные невесть откуда взявшимися людьми в камуфляже, вытряхивающими из салонов ошеломленных братков… И – поспешил в ресторан оформлять изъятые у вымогателей пистолеты.

Бледный, но необыкновенно гордый Шкандыбаев, шагая через поверженные тела врагов, торжественно вручил ему целехонькую авторучку.

– Ну как? – картинно вскинув голову, произнес он.

– На пять с плюсом, – поощрил подопечного Акимов, озабоченный вопросом: куда делся Геннадий?

В западне

Сидя на одной из съемных квартир, где обычно он развлекался с проститутками, Геннадий читал сообщения с пейджера, которые каждые десять-пятнадцать минут посылала ему жена.

Сообщения вгоняли его в беспросветное уныние.

Во-первых, блатные обвиняли его в гибели Пемзы. Во-вторых, место старого вора занял один из самых волевых и умных подручных убитого, твердо настаивающий на возвращении миллиона. В-третьих, следуя смутному, но спасительному наитию, он отправил на встречу с Конструктором Тимоху, которого взяло с замазанной пушкой РУБОП. Значит, Тимоху распеленают, как младенца… К тому же вчера на углу дома супруга приметила какого-то парня, поглядывавшего на окна квартиры и разговаривавшего с пачкой сигарет. Может, опер какой, может, почудилось бабе…

Выход был один: скрыться. Сначала здесь, на тайной квартире, после, через надежные каналы переправив деньги в западный банк, отправляться по поддельному паспортишку на какой-нибудь теплый островок в океане.

Мысли путались… Легко сказать – «отправиться на островок»! А машины, недвижимость, антиквариат, бизнес?..

С другой стороны, войны с соседями ему не пережить. Нужны толковые соратники, такие, как Костя, а кто у него остался? Одни ящеры безмозглые. Тупые мускулы и чугунные лбы. А таким кто калач послаще посулит, к тем и переметнутся.

А вот и еще новость дня! Какой-то придурок на «восьмерке», въезжая на всех парах на автостоянку, впаялся в его «мерседес»! И еще качает права – дескать, «мерседес» стоит неправильно!

Да, «мерина» он поставил в неудачном месте, прямо на въезде, на первой попавшейся на глаза площадке в соседнем районе, от греха подальше… А все равно попал! Не так, так этак. Если должна неприятность произойти, то она наверняка происходит!

А может, нашли машину? И решили его выдернуть на последнее рандеву, как голодного весеннего окунька на сопливого червячка? Тогда произойдут иные неприятности, причем в самой неприятной последовательности.

Он вышел на улицу. Из телефона-автомата позвонил жене:

– Бери братков, езжай на стоянку. Пробей там…

– Да я со стоянки! – откликнулась с раздражением супруга. – Тут хмырь какой-то, голытьба, а наглый, как сволочь! Впритирку, говорит, машину поставили, я кокнулся и теперь мне платите!

– Что с «мерином»?

– Крыло помял, фара разбита, триста баксов ремонт обойдется как минимум…

– Да я его, вышелуша шершавого…

– ГАИ он вызвал, тут бродит один с палкой… Была бы у меня доверенность… Чего делать, Гена? Решай! А то хмырь этот тут разоряется невозможно… Идиот ненормальный!

– А где ты видела нормальных идиотов? – пробурчал Геннадий. Затем, подумав, напряженным голосом спросил: – А… не подстава?

– Да какая подстава! Мент дергается, я ему полтинник зарядила, он все оформит… И адрес хмыря у него, ребята сегодня же наедут…

– Жди!

Поймав «Волгу», Геннадий с трудом втиснул в нее, осевшую на ухнувших рессорах, свое грузное тело, занявшее всю заднюю часть салона.

Водитель с опаской оглянулся на тучного пассажира со свирепой физиономией.

– Чего пялишься? На набережную рули!

Определенные сомнения в правильности своих действий Геннадий испытывал, однако выкидывать на ветер триста долларов плюс уже заплаченные дорожному полицейскому пятьдесят было, право, обидно!

При первом же взгляде на сытую, красную физиономию, загадочно выглядывающую из оконца гаишного «жигуленка», и на суетящегося вокруг разбитой «восьмерки» кургузого типчика в коротких брючках, в очечках, с ущербной бородкой у Геннадия просветлело на сердце: судя по всему, перед ним была душа, по которой еще не ступала нога человека…

– Вы хозяин? – поправляя прыгающие на переносице очки, прокартавил с напором тщедушный хмырь. – Прелестно! Прошу оплатить убытки!

– Защелкни пасть, хорек вонючий, – с достоинством отозвался Геннадий, коротким движением живота оттолкнув наглеца к его проржавевшей плебейской телеге со свернутой скулой бампера. – И слушай, гнида вольтанутая, внимательно: ты, гнида, крупно попал! И теперь должен мне денег! Много денег!

– За хорька за вонючего, за гниду ты, мразь, ответишь! – неожиданно ясным и звонким голосом произнес картавый ублюдок.

– Может, ты мне еще «стрелку» забьешь и представишься? – механически спросил Геннадий, предчувствуя неладное.

– Шаболовский я! – заявил оппонент.

– Что? – Геннадий недоуменно наморщил лоб. О шаболовской группировке он слыхом не слышал… Шаболовские? Это еще кто такие?

И прежде чем до него дошло, что на улице Шаболовка располагается жуткое заведение под названием РУБОП, а кургузый тип всего лишь сыграл роль кургузого типа, бессовестно его, Геннадия, надув, окружающее пространство заполонили словно выскочившие из-под земли демоны в черных масках, поплыли перед глазами ржавые стены гаражей, и лишь спустя какое-то время он обнаружил себя в автомобиле «Нива», стремительно отъезжающем с автостоянки.

Заднее сиденье «Нивы» Акимов предусмотрительно снял, дабы туша бандита и охранник-собровец сумели уместиться в освободившемся пространстве.

В тесной, вонючей камере «Бутырок» Геннадий часто вспоминал об океанских просторах, гудящих над островом Мадейра, о своей уютной квартире с персональным лифтом, о вкусной и здоровой пище минимум три раза в день… Где ты, чудо-сказка прошлого бытия? И повторишься ли вновь?

Все основания для отрицательного ответа на последний вопрос у Геннадия были. Тимоха раскололся, следствие шло безжалостно, и вел его скучный и корректный человек, в кабинете которого висел портрет главы ЧК застойных коммунистических времен.

Увидев данный портрет, водруженный следователем в своем рабочем кабинете в силу наверняка глубоких личных пристрастий и убеждений, Геннадий уяснил: договориться о послаблениях с этим милицейским чином гораздо труднее, чем даже с бывшим суровым предводителем чекистов. Ибо замечено: приверженцы всегда фанатичнее своих кумиров.

Да, жизнь уверенно катилась под откос… По прошествии недели после ареста банда соседей уверенно поглотила его группировку, безоговорочно подчинившуюся новому хваткому лидеру.

Новый лидер упорно вычислял причины гибели Пемзы и виновников аферы с миллионной купюрой. В счет ущерба за произведенный с подачи Геннадия обмен он заграбастал его автосалон и автомобили и, судя по новостям от жены, начал подбираться к квартире и загородному дому.

Вскоре в камеру к Геннадию привели нового подселенца, в котором он с гневом и удивлением признал главаря достопамятной «Ставриды».

Между мошенником и бандитом состоялся драматический разговор.

– Вот где встретиться довелось, паскуда! – звенящим от праведной ярости голосом начал разговор Геннадий.

– Да ладно пугать, – равнодушно отмахнулся Михаил.

– Ты мне за все ответишь, тварь прокисшая!

– А за что отвечать-то? – вскинул на него Коротков тусклый взор. – За то, что я тебя кинул? А ты… Что, никого не кидал? Ты ангел небесный? У нас работа такая. За что здесь и паримся. Или тебе можно кидать, а мне нельзя? По принципу – сильнейший всегда прав?

– А хотя бы! – озверело сжал кулаки Геннадий.

– Так ведь ты уже не сильнейший, – устало пожал плечами Михаил. – И вообще… имя сильнейшего знает вся страна. Как и всегда знала. А ты – так, барахло списанное, не тужься. И послушай меня… Ты сейчас все равно как депутат неперевыбранный. А о чем такой депутат думает? Ну, ответь?

– Не понял…

– А думает депутат, – пояснил Миша, – как использовать наработанные связи, чтобы пристроиться поудобней… К людям, у которых реальное дело. Или к специалистам с профессией… к таким, как я…

– С какой ты еще…

– С какой профессией? С профессией грамотного экономически и интеллектуально подкованного мошенника. И вот что тебе скажу: типаж ты подходящий, внушительный, мозги есть… По объему большие, а вообще – так себе, конечно. Но на работу я тебя к себе возьму, так что не дергайся… Есть охренительный проект! Отсидим, возьмемся за него буквально бегом! Главное, попасть в одну и ту же зону… И ребят к себе подтянуть, вместе не пропадем… У отца есть концы, подсобит. Откантуемся как на курорте!

Искоса посмотрев на отвисшие во внимательном восприятии его слов уши собеседника, Миша с воодушевлением продолжил живописать будущие совместные свершения…

Он уже давно убедился в том удивительном парадоксе, что жулики – одни из самых доверчивых людей.

Через час Геннадий пнул пяткой соседа по камере, спящего на нижних нарах. Приказал:

– Вали в угол, суслик, не дозрел еще, чтоб на матрасе дрыхнуть, падаль невероятная!.. Авторитетный человек пришел, а ему и пристроиться негде!

Миша вдумчиво кивнул, всецело одобряя слова одураченного им бандита.

Жизнь продолжалась…

Эпилог

Днем пошел мелкий, невесомый дождь, а к сумеркам ударил морозец, отлакировав сугробы обливной глазурью.

Скользя по обледенелому тротуару, Пакуро добежал до трамвайной остановки, вскочил в сырую пустоту последнего вагона. Обернулся на следовавшего за ним человека лет двадцати пяти, одетого в легкое, элегантное полупальто, со взбитой феном, свеженькой – волосок к волоску – прической.

Молодой человек, беседа с которым только что состоялась в РУБОПе, приехал сюда не на трамвае, а наверняка на хорошей иностранной машине. У Пакуро тоже была неплохая машина, но на работу он ездил на общественном транспорте, поскольку времени это занимало втрое меньше из-за будничных километровых пробок.

Молодой человек был адвокатом, встретившимся с Пакуро по рекомендации одного из знакомых майора.

Адвокат, как выяснилось в течение беседы, представлял интересы арестованного Анохина и приехал в РУБОП уточнить – на дружественной, полуофициальной основе – некоторые моменты, связанные с делами мошенников. При этом адвокат давал сидельцу Анохину лучшие рекомендации и представлял его жертвой, пошедшей на преступление под гипнозом злого гения Короткова.

Через минуту после начала беседы с защитником Пакуро уяснил цель встречи: ищутся пути выхода на следователя и, соответственно, возможности неформальных договоренностей, положительным образом способных повлиять на судьбу шайки. Несмотря на деликатную обтекаемость адвокатских закидонов, смысл их был предельно ясен: разрешите всучить вам взятку… И достаточно ему, Пакуро, спросить: «Сколько?» – заговорит этот адвокат без экивоков, конкретными цифрами.

Вот уж юрист-вездеход! Нашел шапочного знакомца, которого Пакуро уже и помнил-то смутно, выкрутил это рандеву…

– Все-таки формально как-то у нас беседа происходит, – укоризненно говорил адвокат, – может, поужинаем сегодня, потолкуем по-человечески?..

– То есть – доверительно? – спросил Пакуро.

– Ну да… – донесся грустный ответ.

Майор на мгновение задумался. Что скажешь этому типу? Что бессмысленны все его кривые подходцы? Что он, Пакуро, не берет взяток – и не берет не только потому, что знает десятки методов вербовок со всеми их сомнительными перспективами, а потому, что органически не выносит мздоимства любого рода и противление мздоимству составляет в какой-то мере его суть?

Нет, эти объяснения для данного экземпляра – лепет небесного херувима, витающего в лазурных высях… А может, послать адвоката туда, откуда он, так сказать, явился на свет? Тоже неловко… Но впрочем, есть вариант достаточно элегантный…

– Скажу вам честно, – сказал Пакуро. – Анохина мне жаль. Как и Короткова, впрочем… И это – нормальное человеческое чувство. Согласны?

– Бе-е-езусловно!

– Теперь. Что я могу сделать для вас? Дать совет. Вы подойдите к следователю, объясните свою позицию…

– Но…

– Не перебивайте. Скажите: говорил с Пакуро, он рекомендовал именно к вам обратиться…

– А, вот так? – с деловитым пониманием осведомился адвокат.

Пакуро, еле сдерживая смех, многозначительно промолчал. Перед глазами его возник образ Паши Пиявки и портрет незабвенного товарища Андропова, водруженный над его образом.

– Может, вас подвезти? – Адвокат изучающе покосился на заднее стекло трамвая, на фары следующей за трамваем машины.

– А мне на метро быстрее… Пока развернетесь – я уже дома! Пока…