- Ну, о том, что вещи не всегда таковы, какими кажутся.
      - Ты мог бы додуматься и до большего. Ну а ты, - она переводит взгляд на Джилл, - ты, купеческая наследница, что думаешь?
      - Думаю, что ты вознамерилась поразить нас всех правдой.
      - Используя слово "правда", дитя, следует быть поосторожней. Правда и факты - вовсе не одно и то же. Ну а ты, - на сей раз Лортрен смотрит на Доррина, - что скажешь, любитель мастерить игрушки?
      - Кроме желания поразить нас, - отвечает Доррин, стараясь собрать воедино разбегающиеся мысли, - ты стараешься показать, что тебе, да наверное, и всему миру нет дела до того, откуда мы и к какой... хм... уютной и безопасной жизни привыкли.
      - Для начала не так уж плохо, - холодно улыбается Лортрен. - Все сказанное верно, но, кроме того, я еще и стремилась заставить вас думать.
      Интересно, видел ли отец ее такой - холодной и отстраненной? Кажется, он разговаривал с магистрой с особой любезностью...
      - Вам не помешает усвоить, что у действительности имеются две стороны. Она такова, какова есть, но еще и такова, какой видится людям, и эти две стороны редко бывают одинаковыми. А почему? - на сей раз взгляд магистры падает на Тирена, юного поэта с лохматой каштановой шевелюрой.
      - Ну, потому что... люди... им иногда бывает труднее поверить реальности, чем выдумке. Так?
      - Неплохо, - голос Лортрен смягчается. - Действительно, многим из нас бывает трудно принять некоторые аспекты реальности, даже те, которые нам понятны. Пока дело касается одного человека, это не имеет особого значения, но обманываются не только отдельные люди, но целые селения, города и народы.
      Взгляд Доррина смещается к окну, к быстро бегущим облакам, а мысли - к вопросу о машинах и неколебимой отцовской убежденности в том, что все они годятся лишь для умножения хаоса.
      - Ты не согласен, Доррин?
      - Нет... то есть, да. Я хотел сказать, что даже у нас на Отшельничьем весьма умные и сведущие люди порой оказываются во власти предубеждений.
      - Вроде тех, которые я имела в виду, когда рассказывала об Основателях?
      Доррин кивает.
      - Кажется, ты имеешь в виду что-то еще.
      - Ну, тут немножко другое... - запинаясь, говорит Доррин и умолкает. Поминать о машинах ему не хочется, а никакие другие примеры, как назло, не приходят в голову.
      - А что скажут остальные? - спрашивает Лортрен, обводя взглядом класс.
      Некоторое время все молчат. Потом темноволосая девушка, Лизабет, произносит:
      - Мне кажется, Доррин имел в виду следующее: наша вера в то, что касается сегодняшнего дня, и в то, что касается прошлого, - не совсем одинакова. Это... как бы разные виды веры.
      Шендр непроизвольно хмыкает.
      - Такое возможно, - понимающе кивает Лортрен, - хотя я не уверена, что это так уж важно. Людям бывает непросто принять некоторые действия, события или поступки, особенно если это так или иначе затрагивает их самих. Поэтому, помимо всего прочего, я попытаюсь научить вас видеть собственные слабости и преодолевать их.
      Доррин старается не хмуриться. Сам он предпочел бы научиться не преодолевать собственные слабости, а научиться убеждать других смотреть на них иначе.
      - А теперь, - продолжает магистра, - я хочу, чтобы вы сказали, почему разница между тем, какими людьми были Основатели согласно преданиям, и какими они являлись на самом деле, так для нас важна.
      По правде сказать, Доррин вовсе не уверен в том, что она так уж важна. Люди есть люди, и пусть они верят во что хотят. Однако слова магистры юноша слушает внимательно.
      XI
      - Какова социальная основа Предания?
      "Ну и вопросик, - думает Доррин, озирая маленькую классную комнату. Ну какое вообще отношение может иметь Предание к нашему нынешнему положению? Вот уж воистину "Академия Драчунов и Болтунов". Впрочем, болтовня всяко лучше изгнания".
      Кадара наматывает на указательный палец правой руки короткую прядку рыжих волос и слегка морщит лоб. Брид ерзает на сплюснутой под его весом кожаной подушке. Аркол тупо смотрит на утренний туман за полуоткрытым окном.
      - Ну... - в голосе Лортрен слышится раздражение. - Мерган, отвечай ты. О чем оно вообще, это Предание?
      - Ну... - бормочет, уставясь в пол, низенькая пухлая девушка. - Там про этих... про ангелов. Что они были женщинами и бежали с небес на Крышу Мира, где основали Западный Оплот, а потом и другие западные королевства.
      - Ты ведь не из Хамора или Нолдры, а с Отшельничьего, - с осуждением говорит магистра. - Могла бы знать Предание и получше. Ну а ты, Доррин, можешь сказать, что уникального было в бежавших на землю - в наш мир ангелах?
      Доррин облизывает губы:
      - Уникального... Ну... Они удрали с Небес, чтобы не вести бессмысленную войну с демонами Света.
      - Так гласит Предание. Но... - Лортрен мешкает, подыскивая нужное слово. - Но что необычного было именно в этих сошедших на землю ангелах?
      Кадара поднимает руку.
      - Как я понимаю, они все были женщинами.
      - Согласно Преданию, да. Почему это утверждение некорректно?
      - Некорректно? - растерянно переспрашивает Аркол. Обычно он предпочитает отмалчиваться.
      - Вот именно, некорректно. Почему? - повторяет Лортрен. Поскольку молчание несколько затягивается, Доррин снова подает голос:
      - Так ведь у них, надо думать, были дети, хотя...
      - Хотя что?
      - Нет, магистра, ничего интересного.
      - Но ведь ты о чем-то подумал, так?
      - Так, - неохотно признается он.
      - Ну, я слушаю.
      Доррин вздыхает:
      - Согласно Преданию, у ангелов имелось оружие, способное взрывать солнца и уничтожать целые миры. Так неужто они не могли придумать устройство, позволяющее женщинам обзаводиться детьми без мужчин?
      - Возможно, на небесах у них такие устройства и имелись, Доррин, но куда же, в таком случае, они подевались? И, что еще важнее: как могло случиться, что могущественные существа, предположительно способные сокрушать миры, кончили тем, что поселились в обычной каменной крепости на вершине горы, не имея никакого оружия, кроме коротких мечей?
      - Они отказались от машин как от творений хаоса, - заявляет Аркол. Физиономия у него круглая, нос пуговкой - простецкий вид в сочетании с ревностной верой в Предание выглядит едва ли не забавно.
      - О, это ответ истинно верующего.
      Аркол краснеет, однако упрямо вскидывает подбородок и повторяет:
      - Разрушение есть проявление хаоса. Ангелы бежали, дабы избежать его и не превратиться в орудия хаоса.
      - Ну что, обсудим эту версию? - спрашивает Лортрен.
      Доррину представляется, что обсуждать тут нечего. Уж ему-то известно, что никакие машины не вечны и сколько бы этого добра ни доставили ангелы на землю, за минувшие века все устройства вполне могли сломаться и оказаться переплавленными, а то и просто погребенными под вечными снегами Крыши Мира.
      - Какой вообще в этом смысл, магистра? - вступает в разговор Брид. - Я хочу сказать, какой смысл в истории про женщин, будто бы удравших от шайки спятивших мужчин, засевших на вершине горы и, выучившись драться мечами, начавших внушать всем и каждому, будто все мужчины глупы и слабы?
      - Святотатец! - бормочет Аркол.
      Лортрен ухмыляется - не то чтобы удивленно, но как-то плотоядно.
      - Брид, ты затрагиваешь интересный вопрос. Тебе случайно не известно, в какой державе Кандара с ее основания до падения вся власть и политика строились именно на Предании?
      - В Западном Оплоте, конечно. Иначе бы ты не спрашивала.
      - А какая страна, единственная в мире, следовала Преданию и во всем остальном? - не унимается Лортрен.
      - Опять же Оплот, - пожимает плечами рационально мыслящий Брид. Однако то, что на основе Предания возникла держава, где правили и владели оружием исключительно женщины, само по себе не служит доказательством ни истинности, ни ложности этого самого Предания. Тем паче что в конце концов Оплот пал.
      - А откуда, скажи на милость, явился Креслин? И чье наследие позволяет тебе оставаться свободным от власти хаоса?
      - Явился-то он из Оплота, но как раз потому, что удрал оттуда, восстав против Предания.
      Лортрен едва заметно улыбается:
      - Ну что ж, рассуждения Брида не лишены оснований. Мы еще потолкуем на эту тему, но сейчас вернемся к вопросу, прозвучавшему ранее. Почему Предание - в том виде, в каком оно преподносится, - нельзя признать корректным. Кадара?
      - Женщины без мужчин, без магии и без всяких там хитрых устройств не могли иметь детей и оставить потомство. Магия хаоса никоим образом не укладывается в Предание, мужчины или какие-то ученые хитрости в нем не упоминаются, а значит...
      - А значит, Предание не истинно, поскольку пусть не содержит лжи, но и не сообщает всей правды. Так?
      Кадара кивает.
      - Ну что ж, с вопросом об истинности Предания пока покончим. А вопрос о его социальной основе вам удалось обойти, хотя Брид высказался на сей счет довольно резко.
      Русоволосый парень, словно огорчившись этим замечанием, смотрит себе под ноги.
      Кадара улыбается. Доррин видит ее устремленный на Брида взгляд.
      - А почему Предание действенно? - спрашивает Лортрен, указывая на Мерган.
      Та беспомощно таращится на пол, смотрит в окно и, наконец, подняв глаза, мямлит:
      - Я это... не знаю.
      - А ты подумай. Аркол, вон он сидит, готов стереть в порошок Брида, который вдвое его сильнее, - лишь за то, что Брид сомневается в истинности Предания. Западный Оплот, единственная держава, вся жизнь которой основывалась на Предании, просуществовал дольше любого другого государства в Кандаре. Другое долговечное и стабильное государство - Отшельничий - было основано человеком, взращенным на Предании. О чем это говорит?
      - Я не знаю, - беспомощно повторяет Мерган.
      - А ты, Доррин?
      - О том, что люди верили в это.
      - Именно. Любая власть остается стабильной и крепкой, пока народ верит в учение, на котором она основана. Почему правители Западного Оплота держались за Предание, хотя, надо думать, осознавали его неточность?
      - Потому что Предание работало на власть, - учтиво, но не без ехидцы говорит Брид.
      Доррин качает головой. По его мнению, машины и инструменты куда надежнее легенд и убеждений. Они, а не пустые разглагольствования - вот что по-настоящему действенно. Чем сидеть тут, лучше бы вернуться к себе в комнату да покорпеть над чертежами нового двигателя.
      - Тогда почему Белые добиваются таких успехов?
      Доррин поджимает губы. Лортрен, хотя она и знает даже больше его отца, тоже многого не понимает. Двигать миром могут не только вера и меч. Но вот как это доказать?
      - Большинство жителей Фэрхэвена вполне довольно своей жизнью. Почему? Скажи, Аркол, как такое возможно?
      Доррин смотрит на Аркола, открывшего рот, как вытащенная на сушу рыба, и старается не обращать внимания на горящий взгляд Кадары, обращенный к Бриду.
      XII
      - Зачем мне учиться владеть оружием? - недовольно ворчит худощавый юноша.
      - Во-первых, потому что мы живем в беспокойном мире, - отвечает магистра. - Во-вторых, потому что эти навыки улучшают физическое состояние и помогают быстрее соображать. И наконец, потому что в Кандаре тебе без этого не обойтись.
      - Что? Я не собираюсь в Кандар. Там опасно!
      В глазах Лортрен мелькает насмешливая искорка.
      - Собираться, может, и не собираешься, а отправиться - отправишься. И не один, а в компании с такими, как твоя подружка Кадара.
      - А она-то почему?
      - По той же причине, что и ты.
      - Из-за того, что мы не понимаем, в каком прекрасном месте нам посчастливилось жить?
      - Не совсем. Из-за того, что вы не понимаете, ПОЧЕМУ это место столь замечательно.
      - Но я все прекрасно понимаю.
      - Вот как? Тогда почему ты используешь каждую свободную минуту, чтобы набросать чертеж какого-нибудь механизма, совершенно не вписывающегося в наш мир?
      - Потому что он вполне мог бы вписаться. Все машины, о которых я думаю, имеют в своей основе не хаос, а гармонию. Я хочу сказать, что их детали можно выковать из черной стали...
      - Ты хоть подумай, что говоришь. Ну кто мог бы их построить? Какой кузнец справится с таким количеством черного железа? И кто, наконец, смог бы эти машины применить?
      - Да хотя бы ты.
      - Но с какой целью? Наши поля - самые плодородные в мире. О здоровье народа успешно пекутся наши целители. Наши дома теплы, уютны и надежно противостоят непогоде. Изделия наших ремесленников славятся по всему побережью Восточного Океана. И всего этого мы добиваемся, не обращаясь к хаосу!
      - Но могли бы добиться большего.
      - В каком смысле? Разве машины могут сделать людей счастливее? Урожаи - богаче? Деревья - прямее или выше? А не придется ли из-за них потрошить горы ради добычи руды и перекапывать поля, чтобы извлечь из-под земли уголь?
      - Но это не обязательно должно быть так.
      - Доррин, прислушайся к собственным словам. Похоже, тебе кажется, будто машины имеют какую-то ценность сами по себе! То есть вне зависимости от того, что можно получить с их помощью.
      - Это не так, - решительно говорит Доррин. - Не так, хотя убедительных доводов я пока не нашел.
      - Может быть, ты и прав, - пожимает плечами Лортрен. - Тьма свидетель, я и сама кое-чему у тебя научилась. Но - и уж это тебе следует признать! нельзя отрицать явное и очевидное. Тебе необходимо обрести самопонимание. Тогда, возможно, ты уразумеешь, что машины имеют смысл лишь в том случае, если они способствуют улучшению жизни. Но здесь, дома, тебе такого самопонимания не обрести.
      Доррин отмалчивается, переводя взгляд на заваленный книгами письменный стол. Легкий ветерок, несущий солоноватый привкус Восточного Океана, касается его вспотевшего лба.
      - Пора в тренировочный зал. Пришло время учиться обращаться с оружием.
      Провожаемый суровым взглядом магистры, юноша медленно и уныло бредет в указанном направлении.
      За темной дубовой дверью, в зале, вдоль стен которого тянутся полки и стойки с оружием, его встречает другая женщина в черном - наставник по боевым искусствам.
      - Прежде всего пройдись вдоль стеллажей и выбери тот вид оружия, какой больше придется тебе по вкусу, - говорит она.
      - Да мне бы его век не видеть.
      - Тот, кому предстоит отправится в Кандар, - наставительно произносит магистра, - должен уметь постоять за себя. Выбирай, - она указывает на полку, - а как с этим обращаться - мы тебе покажем. Попробуй сначала клинок.
      Сделав шаг, Доррин берется за рукоять короткого меча. То ли в силу идущей от Оплота традиции, то ли из-за его удобства и эффективности, многие в Братстве, особенно женщины, предпочитают именно это оружие. Взяв меч за удобную рукоять, он всматривается в него - не только глазами, но и чувствами, как всматривается в больного целитель. Почему-то ему становится не по себе. Ощущение тошноты проходит лишь тогда, когда клинок возвращается на полку. Обоюдоострая секира, длинный двуручный меч и прочее рубящее оружие вызывают у него те же ощущения. Более-менее подходящим юноше кажется разве что гладкий, потертый деревянный посох. Он осторожно касается его пальцами, берет в руки и кивает.
      - Ты целитель? - спрашивает наставница. - Так бы сразу и сказал. Клинковое оружие большинству целителей не подходит.
      Желание возразить, сказать, что он вовсе не целитель, Доррин подавляет. В конце концов, целительство ему ближе, чем что бы то ни было, ведь на кузнеца он так и не выучился.
      Магистра кивает с таким видом, будто видела таких, как он, раньше.
      - Ты один из ЭТИХ...
      Доррин краснеет.
      Наставница немного смущенно улыбается:
      - Прости, я не хотела тебя обидеть. К тому же для большинства путников посох - лучшее оружие.
      - Почему? - спрашивает Доррин, вспоминая ощущение смертельной угрозы, исходящее от клинков.
      - Перво-наперво потому, что большинство не считает палку настоящим оружием, а если противник тебя недооценивает, с ним легче справиться. К тому же, умело владея посохом, можно отбиться от двух клинков. Правда, не лучших. Умелый боец с мечом может тебя одолеть. На сегодня все. Начнешь завтра, со вторым утренним колоколом.
      XIII
      Прохладный ветерок ерошит волосы юноши, до его слуха доносится шум прибоя. В одной руке он держит еловую плашку, в другой нож.
      Пасмурно. Над Академией нависли клубящиеся серые облака, но дождь пока не разразился.
      - Привет.
      Заслышав знакомый голос, он вскидывает глаза и видит Кадару, одетую в линялый синий костюм для тренировок.
      - Опять вырезаешь?
      - А что делать? Горна да наковальни у меня здесь нет, а от всех этих рассуждений насчет основ гармонии да внутреннего противоречия промеж тем да этим просто голова пухнет. Я все равно не поверю, будто машины есть орудия хаоса.
      - Конечно, нет, - усмехается Кадара. - Орудие - оно и есть орудие, другое дело, куда его повернуть. Учат же нас обращаться с мечами! Да и все ремесленники используют инструменты.
      Она заправляет за ухо выбившуюся рыжую прядку.
      - Вот именно. Машины - это всего лишь инструменты, только они посложнее обычных и способны использовать для работы не только силу воды или мускулов, - говорит он, заглядывая в голубые глаза девушки, которую знает столько же времени, сколько помнит себя. - Видишь? - юноша раскрывает ладонь.
      Кадара хмурится, разглядывая три соединенных вершинами вырезанных из дерева треугольника.
      - Что это?
      - Механический вентилятор. На эту мысль меня навел рисунок с изображением императорского дворца в Хаморе. Здесь только лопасти, но если смастерить привод, то, вращая ручку...
      - Доррин!
      - Прости. Я знаю, ты, хоть и не сознаешься, но наполовину веришь всему этому вздору насчет машин.
      - Я собираюсь в тренировочный зал. Ты пойдешь? Гелизел говорит...
      - Что мне нужно больше практиковаться. Ну что делать, если боец из меня никудышный?
      - Тренироваться, Доррин, что же еще! - отвечает Кадара.
      - Знаю, - вздыхает он, вкладывая нож в ножны и убирая деревяшку в котомку. - Знаю.
      - Над чем ты работаешь?
      - Так, чепуха.
      - Я никому не скажу.
      - Даже Бриду?
      - Доррин! - Девушка вспыхивает.
      - Прости... но Брид...
      - Брид - очень хороший парень. И никогда никого не выдаст, хотя я все равно бы ему ничего не сказала. Он считает, что каждый волен поступать как ему угодно, лишь бы не во вред другим.
      Чем круче вверх забирает тропа, тем шире становятся шаги девушки.
      - Но ты не должен просить меня что-то от него скрывать.
      - Прости, - со вздохом повторяет Доррин. - Это я из-за Лортрен. Она, знаешь ли, не в восторге от моих игрушек.
      - Игрушек?
      - Так она называет мои придумки.
      - Об этом я и не подумала.
      - О чем? - спрашивает Доррин, еле-еле поспевая за девушкой.
      - Почему бы тебе и вправду не делать игрушки?
      - Но я не хочу делать игрушки!
      Кадара останавливается.
      - Ты не только упрямец, Доррин, но и тугодум. Ты делаешь модели машин, так? А в чем, скажи на милость, разница между игрушками и моделями? Кроме названия, конечно.
      - Но это нечестно.
      - Твои модели... даже мне понятно, что в них нет никакого хаоса, никакого зла. Так что тебе мешает назвать их по-другому, ежели это сделает Лортрен счастливой?
      - Возможно ты права, - нехотя соглашается Доррин.
      - Ладно об этом. Я собиралась потренироваться в паре с Бридом. Присоединяйся.
      - Хорошо. Хотя вам обоим я не соперник.
      - А мы попробуем на посохах. Гелизел уже начала нас учить.
      - А вам-то это зачем?
      - Она говорит: нужно хоть немного, но освоить все виды оружия.
      - Кадара! - слышится громкий зов Брида.
      XIV
      От горячего источника исходит слабый запах серы. Джеслек морщит нос. Сосны здесь искривлены горным ветром; иглы сохранились только на одной стороне кроны. Наконец Белый маг стряхивает снег с валуна и усаживается неподалеку от воды.
      Направляя свои чувства вглубь, он ощущает жар хаоса, разогревающего источник. Мысли его устремляются еще глубже, к сокрытому глубоко в недрах подземному огню.
      Два Белых стража всматриваются в послеполуденный туман. Они держатся поодаль.
      - Это и вправду великий маг, свет его побери! - чуть слышно шепчет седобородый мужчина, переводя взгляд с оледенелого скалистого холма на дорогу, ведущую к равнинам Галлоса.
      Второй страж - женщина - улыбается:
      - А ты, похоже, не жалуешь великих чародеев?
      - Да, пламя демонов, не жалую. Они, понятное дело, творят свои великие дела, а достается при этом обычным людям. Мы по сей день расхлебываем последствия великих деяний Креслина и злосчастного Дженреда.
      В этот миг, словно в подтверждение его слов, земля содрогается.
      Стражи поворачиваются к Джеслеку, стоящему рядом с камнем. Над источником поднимается пар, однако жаркое облако не касается облаченной в белое фигуры. Вращаясь, оно образует уходящую ввысь воронку.
      Джеслек улыбается, и глаза его вспыхивают.
      Стражи обмениваются взглядами. Мужчина вздыхает и пожимает плечами, женщина примирительно улыбается.
      XV
      - Это "Риесса", - объявляет Гелизел, замедляя шаг.
      Перед ними открывается гавань: каменные пирсы и вздымающиеся за молом темно-зеленые волны. На фоне безбрежного океана крутобокий корабль выглядит игрушкой.
      - Какое маленькое судно, - бормочет юноша. Конечно, ему уже случалось бывать на Краю Земли, он даже перекусывал в прибрежной таверне, но одно дело - видеть море, и совсем другое - отправиться по нему в плавание.
      - Чепуха! - решительно возражает наставница по боевым искусствам. Тебе стоило бы взглянуть на изображения старых монтгренских шлюпов, на каких приплыли Основатели. Или на суденышки хидленских свободных торговцев.
      Брид молча пощипывает себя за длинный подбородок.
      Кадара переводит взгляд с одного из своих спутников на другого, с могучего блондина на гибкого рыжеволосого паренька.
      - А что, судоходство продолжается круглый год?
      - То-то и оно. Летом ведется торговля с северными портами, а зимой попеременно то с Лидьяром, то с Эсалией... Ну, пошевеливайтесь! Нас ждут, и опаздывать не стоит.
      - А Эдил, Джилл и остальные - они отправятся на другом таком же судне? - спрашивает Доррин.
      - Следующая группа отправляется в Бристу. Нет, они, вероятно, поплывут на норландском бриге. Он, конечно, побольше, но ведь им придется пересечь весь Восточный Океан.
      Под ноги Гелизел ложатся последние плиты Главного тракта, тянущегося на шестьсот кай от Края Земли к черным утесам на северо-западной оконечности Отшельничьего острова.
      Доррин вновь задумывается о том, почему Основатели настаивали на прокладке этой дороги еще в те времена, когда Отшельничий представлял собой безлюдную пустыню? Он готов думать о чем угодно, кроме предстоящего путешествия.
      - Пошли, Доррин, - говорит Кадара, слегка касаясь рукояти своего меча. Она поспевает за наставницей без особого труда, а Брид так и вовсе бредет вразвалочку. Не то что Доррин, который чуть ноги не сбил, пытаясь идти вровень со своими рослыми спутниками от самого Аларена, куда их доставил рейсовый дилижанс. Карета до гавани отправлялась только после полудня, и Гелизел настояла на том, что пешая прогулка в пять кай пойдет всем только на пользу.
      По обе стороны дороги возвышаются двух - и трехэтажные строения из черного камня, принадлежащие, главным образом, торговцам пряностями и шерстью. Темная черепица крыш серебрится в ясных, но холодных лучах утреннего солнца.
      - Ферли - Белый, Ферли - Белый... - доносится со двора, и Доррин морщится: похоже кто-то то ли пугает, то ли дразнит ребенка, но он такой дразнилки никогда не слышал.
      - А я нет... а я нет... - слышится детский голос.
      Спохватившись, юноша ускоряет шаг, но тут ему приходится уступить дорогу гонцу Братства. Молодая всадница на черной кобыле, одарив его мимолетной улыбкой, скачет вверх по склону. Доррин улыбается в ответ, хотя она уже успела удалиться от него локтей на десять.
      Четверо пешеходов приближаются к старой башне, над которой реет знамя со скрещенными розой и мечом - гербом времен Основателей.
      Ноздри Доррина щекочет запах пряностей. Край Земли буквально пропитан этим запахом, ибо лишь искусство мастеров Отшельничьего позволяет выращивать в одной стране специи со всего мира.
      Весенний ветерок доносит звонкие детские голоса и обрывки разговоров.
      - ...Уже не увидим такого чистого порта... - отвлекшись на стоящий у конца дороги памятник Основателям, Доррин прослушал, что говорила Гелизел.
      - Почему? - спрашивает наставницу Кадара.
      - Так же чисто только в Фэрхэвене. Даже в Лидьяре на задних улицах грязь да мусор.
      Брид молча качает головой, и его светлые волосы развеваются на ветру.
      Дорога выпрямляется и ведет к пирсу. Вскоре они приближаются к гостинице под названием "Трактир Основателей". Доррину уже доводилось бывать там с отцом и братом.
      - "Трактир Основателей", - показывает на здание Гелизел. - Кормят неплохо, но цены заламывают!..
      Брид хмыкает.
      Кадара неотрывно смотрит на гавань.
      Доррин следует за своими спутниками к единственному у причала судну. Взгляд его опускается к темно-зеленой воде, потом взбегает к дощатым сходням, над которыми изнывает от безделья вахтенный матрос. Заметив черную тунику Гелизел, он оживляется и напускает на себя деловой вид.
      - Магистра, вас ждут.
      Наставница поднимается по трапу. Доррин медлит, рассматривая выпуклые борта. "Риесса" - название, написанное на укрепленной на бушприте табличке, кажется юноше знакомым, хотя он не может сказать, где его слышал.
      - Идем, - торопит его Гелизел - Я должна представить всех капитану.
      XVI
      Когда Доррин открывает глаза, Брид еще вовсю храпит. С верхней койки доносится дыхание Кадары. Гибкий рыжеволосый юноша выскальзывает из-под одеяла, натягивает толстые коричневые штаны и сапоги, надевает рубаху и, стараясь не шуметь, выбирается по трапу из крохотной каюты на закапанную дождем палубу. Дождь уже кончился, однако снаружи пасмурно и дует резкий, холодный ветер.
      Поежившись, Доррин проскальзывает мимо палубных матросов и ныряет в кают-компанию, где садится на дубовую лавку за пустым столом. За соседним с тяжелой кружкой в руке сидит один из судовых офицеров, перед которым стоит блюдо с булочками, ягодами и персиками.
      В столешницу вделаны скобы, не дающие посуде ерзать при качке, а глиняные блюда и миски глубже обычных - чтобы их содержимое не расплескивалось. Кроме того, оба стола и лавки привинчены к полу.
      Рыжеволосый наливает себе чаю, пробует и морщится: напиток так крепок, что горчит, даже сдобренный изрядной порцией меда. А черствую булочку приходится обмакнуть в чай.
      Доррин заставляет себя есть не спеша. Помощник капитана старается не встречаться с ним взглядом, а больше в каюте никого нет: видимо, команда позавтракала раньше. Юноша съедает вторую булочку, дожевывает ломтик сушеного персика и уже собирается уходить, когда в каюту спускается Кадара, а за ней Брид.
      - Ты сегодня рано поднялся, - замечает она.
      - Что-то не спалось.
      Брид хмыкает.
      Кадара садится, Брид шлепается на лавку рядом с ней. Девушка наливает две глиняные кружки чаю.
      Доррин озирается по сторонам, ища, куда можно поставить пустую кружку.
      - Ты куда-то спешишь? - спрашивает Кадара.
      - Да мне вроде некуда... - Доррин вздыхает, снова наполняет кружку и кладет туда еще больше меду.
      - Мы тебя, считай, и не видим, - говорит Кадара. - Торчишь на палубе, пока мы не заснем, ложишься за полночь, встаешь ни свет ни заря.
      Брид, уставясь перед собой, мелкими глотками пьет чай.
      Кадара берет с блюда пригоршню сухофруктов. Потом настает черед черствых булочек, для размягчения которых было бы не лишне прибегнуть к молоту Хегла.
      Вспомнив о кузнеце, Доррин невольно смотрит на его дочь. Чай, хоть он и вбухал в него чуть ли не полкружки меду, все равно кажется горьким.
      Брид с громким хрустом разгрызает сухую булку, запивает ее, выдув всю кружку чая единым духом, и наполняет ее заново.
      Молчание затягивается. Наконец Доррин ставит недопитую кружку в одно из углублений в центре стола и поднимается на ноги.
      - Мы присоединимся к тебе на палубе, - говорит, подняв глаза, Кадара.
      Брид продолжает методично и основательно расправляться с едой.
      Ветер сдувает пену с гребней темно-зеленых волн, качающих крутобокую "Риессу".
      - Скучаешь?
      Доррин подскакивает от неожиданности. Рядом стоит Кадара.
      - А где твой Брид?
      - Так уж и мой... Он еще не наелся, а потом тоже подойдет сюда.
      - Какое счастье.
      - Доррин... - за тихим укором в голосе девушки скрывается раздражение.
      - Прости, - вздыхает Доррин.
      - Брид не виноват в том, что прекрасно управляется с клинком, говорит она.
      "И с девушками", - думает Доррин, но вслух произносит совсем иное:
      - Да, конечно.
      - Ты знаешь, что всем этим я обязана тебе? - спрашивает девушка, глядя в сторону.
      - Я знаю, что ты так считаешь. Слышал от тебя, и не раз.
      Хлесткий порыв соленого ветра взъерошивает ее короткие рыжие волосы.
      - Можно к вам присоседиться?
      Доррин оглядывается.
      - Ну что, Брид, полегчало?
      - Ага, - добродушно улыбается парень. - А то ведь голодному-то какая радость? - Без длинного меча, который обычно он носит за спиной, этот простоватый с виду малый в серых штанах и ярко-голубой рубахе похож на обычного хуторянина из долины реки Фейн, а уж никак не на опасного бойца, каким его сделали полгода занятий в Академии.
      - Долго нам еще плыть до Тирхэвена? - спрашивает Кадара.
      - Самое меньшее еще день, - отвечает Брид.