"...а я все-таки хочу попробовать, чтобы он..."
      "...А чтобы маршал выпустила тебе кишки, как - не хочешь?"
      Они поднимаются на помост, и сидящая у дальнего правого конца стола Эмрис встает.
      - Милостивая госпожа. Милостивый господин... - голос командира стражей низок и строг.
      - Садись, - кивает ей Ллиз.
      Креслин кивает молча.
      Ллиз поднимает брови: ведь пока не сядет он, не сядут ни она, ни Эмрис. Потом, когда придет маршал, все трое поднимутся снова. Креслин мог бы заставить их дожидаться маршала на ногах - ему случалось проделывать такое, но сейчас он не видит в этом смысла.
      Юноша занимает свое место напротив Эмрис, и Ллиз, потихоньку облегченно вздохнув, садится рядом с братом на одно из трех кресел, поставленных лицом к залу и нижним столам.
      Эмрис поворачивается к Ллиз.
      - Зимние полевые испытания начинаются послезавтра.
      Девушка кивает.
      Креслин надеялся принять участие в этих испытаниях - ветры, не стихающие в Закатных Отрогах, могли обеспечить ему преимущество на лыжах. Но Эмрис обращается только к Ллиз. Тем не менее он смотрит на капитана вопросительно.
      Однако та, не обращая на него внимания, бросает взгляд на драпировки позади Ллиз и встает. Креслин и Ллиз следуют ее примеру. Их мать ступает вперед и поднимает руки, давая сидящим за столами знак не вставать.
      Темноволосая женщина в черной коже с резко очерченным лицом, стальными мышцами и светящимся в темно-голубых глазах умом окидывает взглядом сына, дочь и командира своих стражей, после чего без лишних церемоний садится.
      Мальчик-прислужник подлетает с двумя подносами, и Креслин начинает разливать из тяжелого кувшина в высокие чаши теплый чай.
      - Благодарю, - голос матери звучит официально.
      - Спасибо, - эхом вторят ей Ллиз и Эмрис.
      Кивнув, он наливает чаю себе и ставит кувшин.
      Сидящим внизу подают те же блюда, что и на помосте. Оттуда доносится гомон, и Креслин украдкой поглядывает туда, довольный тем, что еда хоть на время отвлекла молодых женщин от разглядывания его персоны. Ллиз подцепляет три толстых ломтя мяса с одного конца плоского блюда и увесистую лепешку с другого.
      На другом блюде разложены фрукты в меду и маринованные овощи. Креслин овощей не любит, но берет из учтивости.
      - Креслин?
      - Да, милостивая госпожа.
      - Эмрис достаточно ясно дала тебе понять, что ты не будешь принимать участие в полевых испытаниях. Таков был мой приказ.
      - Для которого у тебя, несомненно, имелись самые веские основания.
      - Несомненно, о чем вскоре будет объявлено. Ты знаешь тирана Сарроннина?
      Сердце Креслина сжимается, но ему удается сохранить внешнее спокойствие.
      - Да, мы ведь гостили там прошлой осенью.
      Тот визит запомнился ему слишком хорошо. Особенно - происшествие в дворцовом саду. Маршал улыбается:
      - Твое умение обращаться с клинком не осталось незамеченным.
      - Я помню.
      - В то время многое осталось недосказанным, - продолжает она. Очевидно, на Риессу это произвело впечатление. Переговоры были довольно сложными, поскольку одновременно рассматривалось и предложение маршала Южного Оплота.
      Креслин недоумевает. Всю осень и начало зимы он выслушивал бесконечные сетования на то, что своим поступком лишил себя надежды стать уважаемым консортом где-нибудь за пределами Западного Оплота. Между тем юноша сознавал, что ему следует покинуть эту цитадель зимы, хотя бы ради сохранения рассудка.
      Сидящая рядом с ним Ллиз втягивает воздух, словно ловя шепот ветров, возвещающих приближение мистраля.
      - Я что-то не пойму. Ты намекаешь...
      - Я не намекаю. Я сообщаю, что ты станешь консортом суб-тирана, младшей сестры Риессы. Как ее зовут - мне вот так, с ходу, не вспомнить.
      Мальчик-прислужник подходит к Креслину с эмалированным, покрытым синим бархатом подносом, на котором лежит заключенный в золоченую раму женский портрет. Женщина очень красива, несмотря на необычно коротко остриженные рыжие волосы и колючие зеленые глаза. Уголки ее губ изогнуты в циничной усмешке - такую все восемь дней пребывания в Сарроннине он созерцал на лице тирана. Черты лица кажутся смутно знакомыми, хотя Креслин точно знает, что не встречал рыжей женщины с такой короткой стрижкой.
      - Понятно.
      - Рада, что тебе понятно. Считай, что тебе повезло: сильных и женственных мужчин она предпочитает нежным западным. Прослышав о твоем участии в полевых испытаниях, она была заинтригована, а случай в саду просто привел ее в восторг. Одному лишь Храму ведомо, почему.
      Креслин пытается проглотить ком в горле. Маршал встает. Черная кожа облачения подчеркивает бледность гордого лица. По залу кругами расходится тишина.
      - У нас есть объявление.
      Тишина становится полной.
      - Нашему сыну оказана честь, высокая честь. В течение восьми дней ему предстоит покинуть Западный Оплот, дабы стать консортом суб-тирана Сарроннина.
      За этими словами следуют полуоборот и жест в сторону Креслина. С вымученной улыбкой на лице он встает.
      - Креслин... Крес-лин... Крес-лин!
      Рукой, мягко и незаметно отводящей токи воздуха, он приветствует скандирующий зал, дожидаясь, когда крики смолкнут. А потом садится. Ему хочется утереть испарину со лба, но юноша находит это недопустимой слабостью и ограничивается тем, что стискивает зубы.
      - Неплохо держишься, братец, - доносится шепот Ллиз. - Особенно с учетом того, что ты с радостью прикончил бы суб-тирана своим клинком.
      Маршал подает знак, позволяющий продолжить трапезу, что и делают почти все присутствующие. За исключением горстки одиноких стражей, сидящих за передним столом: те продолжают таращиться на Креслина.
      Отпив чаю, он снова наполняет свою чашу. Последний ломоть мяса на его тарелке остался недоеденным, но у юноши больше нет аппетита. Что делать? Как избежать участи племенного жеребца?
      Его мать вновь садится.
      - Может быть, стоило предупредить меня чуть пораньше? - замечает он.
      - Чем скорее ты уедешь, тем лучше... для твоей же безопасности.
      - Моей безопасности?
      - С момента оглашения ты уже не консорт-правопреемник. А равных тебе по положению едва ли радует тот, кто одновременно и искушен в боевых искусствах, и привлекает взгляды красивейших из стражей Оплота.
      Она разражается хриплым, гортанным смехом. Настоящим смехом, какой ему редко доводилось слышать. Смехом, от которого он делается безмолвным.
      - К тому же ты сам прекрасно знаешь, что не можешь оставаться здесь, если только не...
      Он вздрагивает, догадываясь, что она имеет в виду.
      - Я правда не думала, что ты ей понравишься. А знаешь, сестра Риессы красива, хотя, на мой взгляд, слишком нежна... слишком мужеподобна.
      Креслин делает еще глоток чая, гадая, встречался ли он с сестрой тирана.
      - А она... она и вправду такая, как на портрете? - интересуется Ллиз.
      - Даже чуточку помягче, - отвечает Эмрис. - Ей вовсе не лишне иметь сильного консорта. Власть в Сарроннине строго наследственная, а у Риессы уже две дочери. Такой консорт, как Креслин, - Эмрис кивает в его сторону, словно он и не слышит этого разговора, - послужит ей защитой от тех, кто захочет использовать против нее мужскую половину дворца. Так что все к лучшему.
      - Завтра тебе нужно будет поговорить с Галеном насчет приданого, того, что ты возьмешь с собой в Сарроннин, - говорит маршал, глядя на сына. По-моему, все действительно к лучшему.
      Она улыбается и уходит, прежде чем он успевает вымолвить хоть слово.
      Как только она исчезает за драпировками, Креслин встает, кивает и удаляется. Ноги сами несут его к заднему выходу, к узкой, старой лестнице. Самая старая изо всех внутренних лестниц замка, она имеет полые ступени и примыкает к шероховатой наружной стене. Быстрыми шагами юноша поднимается наверх, выходит на стену и устремляет взгляд на юг.
      Хотя над зубчатыми парапетами веют студеные ветра, стена обогревается горячим дымом из дымохода, установленного над огромным очагом в северной части большого зала. Ветер вытягивает дым в струйку и сносит к востоку.
      Креслин смотрит вдаль, на почти безупречной белизны снежный ковер, расстелившийся у фундамента южной башни и тянущийся вверх, к мерцающему пику Фрейджи. Единственной вершине, еще освещенной уже ушедшим за Закатные Отроги солнцем. Даже в сумерках снег поблескивает отраженным светом, не потревоженным ничем, кроме мощеной дороги, серой полосой уходящей на восток.
      Ему хочется петь. Или кричать. Но он не станет делать ни того, ни другого. Не станет петь, ибо сейчас не время для песен. И не закричит, чтобы ни маршал, ни Эмрис не получили лишнего подтверждения его мужской слабости.
      Вместо того Креслин тянется к ветрам, сплетает воздушные потоки и швыряет о стены, пока лицо не покрывается тут же застывающим потом, а стены - твердой, как камень, ледяной коркой. Пока жжение в глазах не лишает его способности видеть иначе, как мысленным взором. Пока ветры не вырываются из-под власти его мыслей на волю.
      Тогда - и только тогда - он медленно возвращается к уединению и теплу своей комнаты. Даже не заметив по пути двух караульных воительниц, широко раскрытыми глазами взирающих на консорта суб-тирана, не довольного навязанной ему судьбой.
      X
      Ноги Креслина несут его по восточной стене к переходу, ведущему в башню, которая, хоть и сложена из того же серого гранита, что и весь замок, именуется Черной. Внутри Черной башни расположены зимние кладовые, где можно найти всякое старье: отслужившее свое, но еще не выброшенное военное снаряжение, промасленную ткань и потертые зимние стеганые одеяла. Придется обойтись этим: амуниция поновее сложена внизу, в арсенале, который охраняется часовыми.
      Еще не рассвело. Шаги его столь быстры, что короткие серебристые волосы взлетают при ходьбе. Под серо-зелеными глазами - темные круги, странные на юном лице, свидетельство бессонной ночи. Камень под ногами припорошен снегом, но он ступает уверенно, его сапоги машинально расчищают плиты.
      Взор Креслина устремлен на узкое белое пространство между стеной и крутым, в тысячу локтей, обрывом, обозначающим край Крыши Мира. Внизу, за беспорядочным нагромождением льда и скал, начинается густой бор, простирающийся и на север, и на юг, к остроконечным пикам Закатных Отрогов, что являют собой рубеж, разделяющий восток и цивилизованный запад. Ветви лесных исполинов тоже припорошены снегом. Лежащие дальше торговые пути скрыты за лесными массивами и со стен не видны.
      Отводя взгляд от горизонта, юноша, в чьих помыслах прошлое занимает больше места, чем настоящее, сворачивает за угол и сталкивается с кем-то в темном проходе.
      Не успев отпрянуть, он оказывается в крепких объятиях светловолосой девушки, почти не уступающей ему ни ростом, ни силой.
      - Фиера!
      - Тс-с-с!..
      Ее губы обжигают, но сразу же после поцелуя она отстраняет его натренированным движением стража. Креслин с сожалением расстается с теплом ее объятий.
      - Приветствие почтенному консорту.
      - Я предпочел бы стать стражем.
      - Это известно всем, включая маршала. Но ничего не меняет.
      - Фиера...
      Их глаза находятся на одном уровне. Взгляды встречаются.
      - За сделанное мною сейчас меня могут отправить в Северный Дозор, и не на один год.
      - В Северный Дозор? За поцелуй?
      - За то, что осмелилась поцеловать сына маршала, за то, что увлекла его.
      - Какая разница? Ведь маршалом станет Ллиз, а не я.
      Фиера хмурится, но голос ее мягче взора.
      - Ох, уж эти мужчины. Представь себе, разница есть. И суб-тирану это вовсе бы не понравилось, хотя одно любовное свидание почти недоказуемо.
      Креслин молчит, попросту не понимая ее слов.
      - Доброго дня, мой принц.
      Он потянулся к ней, но она уже ушла - девушка в боевом облачении, в шлеме, в теплом подшлемнике и с мечом. Она спешит по внутренней лестнице к находящимся внизу казармам.
      Он снова качает головой.
      В крытой настенной галерее никого нет, и Креслин нащупывает в поясном кошельке ключ. Фиера об этой встрече никому не расскажет, а ему необходимо забрать со склада все, что возможно, и вернуться к себе до общего подъема.
      Ключ входит в замочную скважину. Старое снаряжение лучше, чем никакого.
      XI
      - Видишь? Вот так, - наставница бойцов прилаживает меч Креслина на парадный пояс. - Конечно, то, что ты усвоил некоторые основы, не так уж плохо, но маршал предпочла бы остановить твое обучение на этом. Все, что тебе нужно, это умение как-то защищаться.
      - Защищаться? И только?
      - Я вообще не люблю вооруженных мужчин. Предание живуче, милостивый господин. Но отказать тебе в праве уметь позаботиться о себе я не могла, да и маршал тоже. Тем паче что рано или поздно ты должен был нас покинуть.
      Наставница морщится, словно проглотив кислую сливу.
      До Креслина доходили слухи о властительницах запада, содержащих целые толпы наложников. В Сарроннинском дворце он даже видел так называемую "мужскую половину", но никогда не задумывался о возможности оказаться в подобном положении самому.
      - Возможно, мне следовало больше практиковаться не на мечах, а на кинжалах?
      Воительница молчит.
      - А смогу ли я выстоять против тех, кто с востока?
      - О, те сочтут тебя хорошим бойцом, даже более того. В магии они искушены, а в честном бою - не очень. Случись тебе встретиться с ними, используй клинок из холодной стали. Он вдвое крепче их мечей.
      Креслин лишь кивает, пребывая в убеждении, что никто на востоке не носит холодную сталь, ибо она структурирует хаос. Пожалуй, ему хотелось бы побывать в Фэрхэвене, но он понимает, что от Белого Города его отделяют несчетные кай пути по зимней стуже. Не говоря уж о стражах матери и тиране Сарроннина, чья сестра берет его консортом помимо его собственной воли. Он вспоминает ее портрет: рыжеволосая женщина несомненно красива, но так же несомненно старше его лет на пять.
      - Говорят, будто на востоке мужчины...
      - Варвары! - отпрянув, восклицает наставница. Бесстрастность в ее голосе уступает место язвительному отвращению. - Они сколачивают патриархальную империю, основанную на колдовстве. Хотят воссоздать Предание, причем в худшем виде. Весь западный континент превратится в подобие Отшельничьего острова!
      Креслин уже слышал нечто подобное и от матери, и в той или иной форме от других правителей запада.
      - Ладно, - наставница снова окидывает его пристальным взглядом. Сойдет, хотя с мечом ты выглядишь слишком женственно. Хорошо еще, что не в доспехах.
      Креслин вежливо кивает. Доспехи спрятаны в вещевом мешке. В том, который он взял вместо уложенного Галеном.
      - Ты все так же ездишь верхом не по-мужски, а как воин, - продолжает она, - но, кажется, это и заинтриговало тирана. На нормальных, нежных мужчин она не обращает внимания. Это ей пришло в голову взять тебя в консорты сестре. Очевидно, такой, как ты, ей и потребовался...
      - Для чего? - Креслин встрепенулся. Такие слухи до него еще не доходили.
      Но рот наставницы закрывается, как врата замка перед бурей.
      - Все, Креслин, встретимся внизу. Милостивая госпожа увидится с тобой после того, как ты уложишь меч и парадный наряд.
      Сейчас Креслин вовсе не рвется встречаться с матерью или Ллиз. Но мать - регент Западных Пределов и правитель Западного Оплота, господствующего над всеми горами, видными с высоких башен замка, и над множеством тех, которые не видны. Так что решать не ему. Во всяком случае, он не станет прощаться с ней в этих дурацких церемониальных шелках, которые только что примерял. Их место во вьюке, куда уже уложены все его пожитки, включая гитару. А меч стража останется при нем: мать не откажет ему в праве держать при себе прочный клинок для самозащиты. Хочется верить, что не откажет.
      Наставница бойцов еще не вышла из его комнаты, а он уже начинает переодеваться - игнорируя взгляд Хелдры, снимает зеленую хлопковую сорочку и подобранные ей в тон брюки из тонко выделанной кожи, бросает их на шитое серебром покрывало и меняет на плотное кожаное облачение стража. Случайно подняв глаза, он натыкается на взор Хелдры, и та резко отворачивается.
      Креслин качает головой. Даже Хелдра... Наверное, и Фиера была права, говоря о матери...
      Он отгоняет несвоевременные мысли и натягивает толстые кожаные штаны с куда большей яростью, чем того требует дело.
      Осталось только сложить церемониальный наряд. Пока Креслин будет прощаться с матерью, Гален уложит платье во вьюк.
      Все еще качая головой, он выходит из комнаты и, не закрывая за собой дверь, направляется в другое крыло замка. Путь его пролегает мимо спальни Ллиз, но сестры там нет. В снегах Крыши Мира, в ходе суровых испытаний, ей предстоит еще раз подтвердить свою пригодность к правлению и право стать со временем маршалом. Как подтверждает она это каждый год, без исключений. Такова ее доля.
      А на его долю остались лишь дворцовые интриги да угождение суб-тирану. Он раздраженно хмыкает и тут же тяжело вздыхает, сознавая, как мало знает о реальной жизни за стенами Оплота и пределами Крыши Мира.
      Креслин стучится, и прежде, чем его стук смолкает, стоящая на часах седовласая мускулистая воительница отворяет дверь. Смерив неодобрительным взглядом клинок стража на его бедре, она пропускает юношу к маршалу.
      Мать встречает его стоя.
      - Креслин, ты и в дорожной коже выглядишь недурно, если не считать прически. Рано или поздно тебе придется отрастить волосы.
      - Все может быть, - отвечает он, полагая, что все и вправду может измениться. Только неизвестно, как.
      Мать смеется. В собственных покоях, где нет никого, кроме двух стражниц у дверей да еще нескольких в прихожей, она держится более свободно, чем на людях.
      - Похоже, судьба все равно заставит тебя сражаться.
      Креслин угрюмо усмехается:
      - Мое представление о собственной судьбе слишком туманно, чтобы судить об этом.
      Маршал касается его плеча, но тут же убирает руку.
      - Сын, в Сарроннине у тебя все сложится хорошо, если ты усвоишь одну простую истину: коль скоро твоя судьба такова, можно и бежать, и сражаться; но бежать от судьбы или сражаться с ней бессмысленно.
      - В этом какая-то обреченность.
      Она качает головой:
      - Ну, тебе пора. Идем?
      Через зал они направляются к лестнице и спускаются к парадным воротам замка, где уже дожидается почетная стража.
      Креслин сглатывает. Почетная стража, и это помимо вооруженного эскорта!
      Он делает шаг к оседланному боевому пони. Поперек седла лежат его парка, теплая шапка и рукавицы. Гален не упустил ни одной мелочи. Настоящий мужчина, хозяйственный и заботливый.
      - Доброго пути.
      Склонив голову перед матерью, Креслин надевает парку, шапку, рукавицы и вскакивает в седло. Маршал, как всегда затянутая в черную кожу, стоит на вершине лестницы. Ветер ерошит ее короткие, тронутые сединой черные волосы.
      Юноша поднимает руку в прощальном приветствии и трогает поводья.
      Лишь дробный цокот копыт нарушает тишину, когда кавалькада выезжает из ворот замка на мощенную камнем дорогу, что ведет за пределы Крыши Мира, к землям, лежащим внизу.
      XII
      - Ну и что ты собираешься делать теперь? В чем в чем, а уж в союзе между Западным Оплотом и Сарроннином мы никак не заинтересованы. Достаточно и того, что эти Черные слабаки снова талдычат о нарушении нами Равновесия. А власть и влияние Риессы на южных торговых путях в сочетании с силой стражей этой сумасшедшей суки Дайлисс...
      - По-моему, ты так ничего и не понял.
      - Да что тут понимать? Риессе необходим какой-то способ, позволяющий держать эту... эту... мразь, ее сестрицу, под контролем - для чего и придуман союз Креслина с Мегерой. Для нас желательно не допустить соединения этой парочки, а тебе требуется еще и средство воздействия на Монтгрен. Тут все ясно. Но каким образом сей безумный план может способствовать достижению каких-либо целей, не говоря, разумеется, об интересах Оплота и Сарроннина или твоих чувствах относительно...
      Грузный, облаченный в белое мужчина настроен витийствовать и дальше, но собеседник прерывает его:
      - Довольно. Должен сказать, твои рассуждения интересны. Как я понимаю, ты находишь сестру Риессы омерзительной оттого, что будучи рожденной для власти, она избрала путь Белых. Хотя для самого тебя этот путь единственно приемлем. Или все дело в Предании и в том, что она уроженка запада?
      - Предание представляет собой сложную спираль освобождения от иррациональности...
      - У кого возник замысел этой помолвки? - худощавый мужчина постарше вновь прерывает изысканные рассуждения собеседника.
      - У тебя.
      - А что случится, если мальчишка так никогда и не доберется до Сарроннина?
      - Его будут сопровождать стражи Оплота. Какой дурак сунется под их клинки?
      - Да не о клинках речь, а о самом мальчишке. А вдруг эта помолвка ничуть его не обрадует, а? Вдруг он не захочет, чтобы другие распоряжались его судьбой, и попросту сбежит?
      - Как же, от стражей сбежишь! Они его мигом сцапают.
      - А вдруг он все-таки скроется? Или погибнет? Или - предположим! - ему попытаются помочь Черные?
      - По-твоему, на это можно рассчитывать?
      Худощавый пожимает плечами:
      - Семена брошены, и почва подготовлена хорошо. В конце концов, музыку Верлинна никогда и ничто не сковывало. Это было скверно: никто не мог петь так, как он. А он, я уверен, был Черным, хотя ему хватало ума ни о чем подобном не объявлять.
      - Все это не более чем теоретические рассуждения.
      - Это сугубо практический план, ибо залог нашего успеха - в провале задуманного альянса. Когда помолвка окажется расторгнутой, тирану придется уничтожить эту, как ты говоришь, "мразь". Или же признать путь Белых, и тогда они с Дайлисс вцепятся друг дружке в глотки, - он тихонько смеется. Герцог уже вывел с Отшельничьего часть гарнизона. Теперь, независимо от того, что именно произойдет сейчас, никто из них не останется в выигрыше.
      - И все же я предпочел бы более радикальный образ действий.
      - Хаос против холодной стали? Да будь же разумен!
      XIII
      Теперь Креслин сожалел о том, что в свое время не слишком хорошо запомнил дорогу на Сарроннин. Однако, насколько он ее себе представляет, есть два-три участка, где можно рассчитывать на успех. При том условии, если ему удастся незаметно добраться до вещевого мешка и лыж.
      Как и подобает консорту, он держится в середине кавалькады, позади шести стражей, едущих следом за опередившим их почти на кай передовым разъездом, и впереди арьергарда. Процессию не сопровождают ни сани, ни повозки: стражи Западного Оплота передвигаются либо верхом на пони, либо на лыжах.
      Зная, что по меркам стражей он может считаться разве что средним наездником, Креслин не возлагает надежд на пони. Шанс осуществить задуманное могут предоставить ему только лыжи, да и то с помощью призванных на помощь ветров. И при непременной удаче.
      Хелдра подъезжает к нему, и он поджимает губы.
      - Ты едешь слишком медленно, лорд Креслин.
      "Лордом" она называет его впервые в жизни, и Креслин невольно задумывается: что бы это могло значить?
      - Я неважный ездок. И, признаться, надеялся проделать этот путь на лыжах.
      - Не все наши надежды сбываются. Даже ветрам случается меняться, несмотря на всю их мощь.
      Креслин предпочитает промолчать, будто бы не понимая намека на то обстоятельство, что близ него ветры порой ведут себя странно. Несмотря на всю его осторожность, слухи вокруг Креслина так и вьются, а его необдуманное поведение в вечер объявления о помолвке их отнюдь не поубавило.
      Но так или иначе у него остаются два маленьких преимущества: самообладание и выработанное долгими упражнениями умение спускаться на лыжах с самых крутых склонов. Способность видеть в темноте тоже может пригодиться, но лишь позже. По его прикидкам, до первой пригодной для побега точки они доберутся во второй половине дня.
      Он больше не обращает внимания на Хелдру, и через некоторое время та направляет пони вперед и присоединяется к авангарду. Креслин, покачиваясь в седле, мысленно представляет себе участок дороги - открытый постоянным ветрам, путь пролегает прямо по гребню. Не стихающие ни долгой зимой, ни очень коротким летом, лютые ветры сдувают снежную массу на север, где та спрессовывается в ледяную корку, всегда припорошенную сверху коварным, легко оползающим слоем рыхлого, еще не уплотнившегося снега. Этот снег покрывает склоны на протяжении не одного кай, до темнеющего внизу леса. Отвесным обрывом этот склон, конечно, не назовешь. Закатные Отроги вообще не отличаются крутизной. Но одолеть спуск на лыжах никто и никогда не пытался. Ехать на север, где только глушь и ветра, незачем, а просто так стражи ничего не делают.
      - Похоже, тебя вовсе не радует возможность стать консортом сестры самой могущественной правительницы на всем западе, - Хелдра снова подъезжает к нему, и ее голос перекрывает свист ветра.
      - А должна радовать?
      - Можно подумать, будто у маршала имелся выбор. Не меньше дюжины стражей пытались завоевать твое расположение, - она слегка улыбается, - и рано или поздно одна из них добилась бы своего. А вдруг бы у вас появился ребенок? А вдруг бы что-нибудь случилось с Ллиз? Как посмотрели бы на все это на востоке? Что, по-твоему, должна предпринять маршал в таких обстоятельствах?
      Логика ее рассуждений ускользает от Креслина, ибо он думает о другом. О том, относится ли к числу помянутых стражей Фиера. И о том, насколько вообще возможно для стража завести ребенка от такого, как он, еще не утратившего невинность юноши.
      - Все это лишь предлог, - произносит Креслин вслух. - Никто и ничто не может угрожать маршалу.
      - Разве в этом дело? - сухо отзывается Хелдра.
      Он понимает, что ее речи не лишены резона, но не произносит больше ни слова, и через некоторое время воительница снова скачет вперед.
      Под тускло-серыми зимними облаками они приближаются к длинному спуску с плато - с Крыши Мира. Этот спуск начинается сразу за гребнем, соединяющим нагорье с образующими барьер пиками. В каньонах между плато и горами восточной частью Закатных Отрогов - свирепствуют ветра. По мере приближения к кряжу ветер крепчает и над дорогой.
      Креслин слегка замедляет шаг верхового пони. Он хочет оказаться как можно ближе к семенящим сзади вьючным животным - к вьюкам на всякий случай приторочены лыжи. Одновременно он тянется к ветрам и, уловив струйку воздуха, пропускает ее сквозь свои волосы, чтобы удостовериться в полноте контроля.
      Теперь ему остается ехать и ждать. Ехать, ждать и надеться.
      Они выезжают на кряж, соединяющий владения регентов Западного Оплота с нижними землями, где жизнь не столь сурова, и консорт начинает стягивать к себе воздушные потоки. Его цель - поднять с северной стороны кряжа такой буран, чтобы даже зоркая Хелдра не видела дальше своего носа. За завесой поднявшегося снегопада он осторожно отстегивает и забрасывает за спину притороченный к седлу вещевой мешок. Его пони лишь ненамного опережает ближайшее вьючное животное, так что, откинувшись назад, Креслин дотягивается до лыж. Однако оказывается, что они прочно закреплены и высвободить их не так-то просто. Поняв это, Креслин соскакивает с седла, хлопает ладонью своего пони по крупу и, не замедляя шага, чтобы не отстать от вьючной лошадки, рассекает ножом один из ремней, крепящих лыжи ко вьюку. Тем временем его собственный верховой пони останавливается. Это может привлечь излишнее внимание. Поэтому Креслину приходится продеть сжимающую нож руку в петлю уздечки и вести животное под уздцы. Теперь оба пони вышагивают рядом, и есть надежда, что из-за сильного снега никто не заметит ничего подозрительного. Во всяком случае, некоторое время.
      Когда первая лыжа повисает, Креслин оставляет ее болтаться, высвобождает вторую и выдергивает обе сразу, при этом едва не поскользнувшись на подвернувшемся под ногу обледенелом камне. Ему удается не только не потерять равновесие и идти вровень со вьючным пони, но и поддерживать снежную вьюгу.
      - Где консорт? - доносится крик Хелдры.
      Креслин отпускает поводья верхового пони, зная, что предоставленное самому себе животное остановится. Едущие сзади стражи неминуемо наткнутся на него и обнаружат пустое седло. Соскользнув к правой обочине, юноша взбирается на низкий каменный поребрик дороги и начинает затягивать на сапогах ременные крепления лыж, одновременно закручивая вокруг себя белый вихрь.
      - Он упал с пони!
      - Немедленно найти!
      - Так ведь буран! Ничего не видно!
      - Проклятие! Куда он запропастился?!
      Надежно закрепив обе лыжи, Креслин вытаскивает из-за пояса теплые рукавицы, прячет в них почти окоченевшие пальцы и, соскочив с поребрика, рывком устремляется вперед. Быстрое скольжение должно не дать ему провалиться в глубокий снег.
      - Капитан! На дороге его нет! И лыжи пропали!
      Снежная пудра липнет к коленям, однако концы лыж Креслина остаются направленными вверх, и инерция толчка удерживает его поверх белого покрывала. Студеный ветер обжигает лицо и пронизывает насквозь даже толстую парку.
      Он движется наискосок, под углом к склону. Рвануть прямо вниз было бы самоубийством даже для него.
      В ушах свистит ветер.
      Креслин мчится, надеясь, что сумеет не потерять равновесия - во всяком случае, до тех пор, пока не окажется недосягаемым для стражей. В их распоряжении всего несколько пар лыж, так что он может рассчитывать на успех. А снежная пустыня ему не в новинку, и шансов на удачу здесь у него побольше, чем при живущем кознями и интригами западном дворе.
      Под ногами скрипит снег.
      Впереди, за снежной завесой, появляется темная громада скалы, и он делает вынужденный поворот, самый резкий, на какой только смеет решиться.
      Чувствуя, как вибрируют под подошвами лыжи, как врезаются в толстую кожу сапог крепления, Креслин ухитряется сохранить равновесие при этом безумном вираже. Теперь он ныряет вниз, в узкую, наполненную снегом котловину.
      За ним тянется лыжня, след, проложенный по покрывающему лед и камень рыхлому снегу, но, впрочем, Креслин этого не видит. Оборачиваться некогда, все внимание сосредоточено на расстилающемся впереди гладком, нетронутом, как он сам, белом ковре. Юноша знает, что эта ровная поверхность может скрывать ямы и выступы, которых он предпочел бы избежать.