Моряком Евгений Максимович не стал — в 1946 году его отчислили из училища по состоянию здоровья. Он вернулся в Тбилиси и через два года благополучно закончил школу. Сомнений в дальнейшем пути не было — ехать в Москву и поступать учиться.

Он выбрал Московский институт востоковедения. Надеялся, что именно в этот институт он поступит. Так и получилось. Примаков сдал экзамены и был зачислен. Его определили изучать арабский язык. Это не был тогда самый популярный язык. В первые послевоенные годы Советский Союз еще мало интересовался арабским миром.

Генерал Вадим Кирпиченко вспоминает, что Примаков поставил рекорд по количеству друзей:

— Через несколько недель пребывания в институте его уже знали все, и он знал всех. Быть все время на людях, общаться со всеми, получать удовольствие от общения и не уставать от этого — здесь кроется какая-то загадка. Скорее всего, это врожденное качество, помноженное на кавказское гостеприимство и южный образ жизни…

На фотографиях того времени можно увидеть симпатичного молодого человека с усиками, с горящими глазами — совершеннейшего грузина, хотя грузинской крови в нем нет.

В те далекие времена молодой Примаков, как человек с Кавказа, был вспыльчив и горяч. Он был утонченно внимателен к женщинам и был готов драться, если ему казалось, что кто-то бросил косой взгляд на его женщину.

В 1953 году Примаков закончил институт по специальности «страновед по арабским странам». После института его взяли в аспирантуру экономического факультета МГУ, это большое достижение для провинциального студента. Счастливые аспирантские годы пролетели быстро, но по истечении положенных трех лет диссертацию он не защитил.

Он стал кандидатом экономических наук в тридцать лет, уже работая на радио. Тема его диссертации: «Экспорт капитала в некоторые арабские страны — средство обеспечения монопольно высоких прибылей».

Закончив аспирантуру, в сентябре 1956 года Примаков начал работать в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию. Его определили в Главное управление радиовещания на зарубежные страны. Иновещание существует и по сей день, находится в том же здании на Пятницкой улице и называется сейчас «Голос России».

Иновещание было частью советской внешнеполитической пропаганды. Работавшие там журналисты писали комментарии на нужные темы, показывали текст начальству, после чего комментарий переводился на иностранный язык, и дикторы зачитывали его благодарным слушателям в далеких странах.

Работа на иновещании считалась хлебной, но неблагодарной. Там всегда неплохо платили, но журналисты в определенном смысле были лишены плодов своего труда. То, что они писали, нельзя было прочитать или услышать на русском языке. Их творениями наслаждались неведомые люди где-то на другом конце света.

На иновещании начинали очень многие известные журналисты, но со временем они находили себе другую работу. За исключением, пожалуй, одного Валентина Зорина, который стал и доктором наук, и профессором, и известным тележурналистом, оставаясь сотрудником иновещания.

— Евгений Максимович лих-х-хой водитель, — вспоминал Валентин Зорин. — Я, во всяком случае, если оказываюсь с ним в одной машине, то предпочитаю уговорить его, чтобы я сел за баранку, а не он. Словом, проблемы, как съехаться, не было, а потребность в общении была… На футбол вместе ходили.

— Примаков болел за тбилисское «Динамо»?

— Он разрывался между тбилисским «Динамо» и московским «Спартаком»…

Примаков проработал на иновещании почти девять лет и довольно быстро рос в должности, пока не возглавил вещание на страны Арабского Востока. Но внезапно стал неугоден сектору радиовещания отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС.

Для начала Примакова сделали невыездным, а потом заставили уйти из Гостелерадио. Формально Примакова не уволили, он ушел сам и даже без выговора. Его просто вызвали и сказали: вам лучше подумать о другом месте.

Примаков остался без работы, это было страшно в те времена. Валентин Зорин позвонил своему однокашнику — Николаю Николаевичу Иноземцеву. Он был тогда заместителем главного редактора газеты «Правда». Зорин сказал:

— У нас есть талантливый парень, остался без работы.

— Приводи, — ответил Иноземцев.

Примаков понравился Иноземцеву.

Иноземцев сразу сказал:

— Я вас беру. Но поскольку вас заставили уйти с радио люди из отдела пропаганды, то сразу принять на работу в «Правду» я не в состоянии. В агитпропе прицепятся и помешают. Вам надо несколько месяцев где-то пересидеть.

— Где?

— В Институте мировой экономики и международных отношений, — придумал Иноземцев. — Вы же кандидат наук. Я позвоню директору — Арзуманяну и договорюсь.

Иноземцев пришел в «Правду» с должности заместителя директора этого института. Но еще не знал, что через несколько лет вернется в институт уже директором, и это будут его звездные годы.

— Все, — твердо сказал Иноземцев, — ты идешь на три месяца научным сотрудником к Арзуманяну. За это время ты перейдешь из ведения агитпропа ЦК в отдел науки, и я беру тебя в «Правду».

Таковы были номенклатурные правила. Взять изгнанного напрямую не рисковал даже заместитель главного редактора «Правды»… Иноземцев сдержал свое слово. В сентябре 1962-го Примакова приняли в Институт мировой экономики и международных отношений на должность старшего научного сотрудника, а уже в декабре оформили в «Правду». И вскоре отправили в первую заграничную командировку.

Когда Примаков приехал в Египет, Арабский Восток бурлил. Этот мир был как кипящая лава, благодатный материал для журналиста. Освободившись от чужой власти, арабский мир все никак не мог оформиться. Государства соединялись и раскалывались. Арабские политики в результате кровавых переворотов свергали предшественников, с которыми только что обнимались, и все новые люди появлялись у власти. Они ненавидели друг друга и время от времени воевали между собой.

Президентом Египта был самый знаменитый в те годы ближневосточный политик Гамаль Абдель Насер, о котором Примаков будет много и часто писать. Насер был главным партнером и любимцем Советского Союза на Ближнем Востоке.

Арабский мир нравился Примакову. Эти симпатии останутся у Примакова навсегда. Со временем, когда его назначат министром иностранных дел, а затем и главой правительства, его политические симпатии и антипатии окажутся предметом тщательного изучения. На Западе его считали настроенным антиамерикански.

Примаков всегда отвечал, что на Ближнем Востоке надо иметь дело с теми лидерами, которые есть. Отказываться сотрудничать с ними по моральным соображениям? Ждать, пока их свергнут и появятся другие? Наивно. Следующий вождь может быть точно таким же. Кроме того, он видел, что период быстрых перемен на Ближнем Востоке закончился. Арабские политики, которые получили власть в семидесятые годы, прочно сидят на своих местах больше двадцати лет.

В шестидесятые годы корреспондент «Правды» Евгений Примаков побывал и в Багдаде. Он познакомился и подружился с иракским журналистом Тариком Азизом, таким же веселым и живым человеком. Азиз, в свою очередь, познакомил советского коллегу со своим другом Саддамом Хусейном. Они стали обращаться на «ты» и называли друг друга по имени.

Близкий друг Примакова Томас Колесниченко тоже работал в «Правде»:

— Примаков был корреспондентом в Каире, а я имел такую странную должность: собственный корреспондент «Правды» в странах Африки южнее Сахары, то есть все, что было южнее Сахары, было мое. Я заезжал в Каир, и тогда происходили незабываемые встречи — до сих пор их помню. Мы бедную Лауру, его жену, из спальни выпроваживали и там до утра сидели, разговаривали. А утром вместе передавали в редакцию статью.

Эта традиция писать вместе имела продолжение, когда он вернулся из Каира, и мы вместе стали работать в редакции. Мы придумали небольшие фельетончики, которые подписывали фамилией Прикол — Примаков-Колесниченко. Мы их писали чуть ли не каждую неделю, они стали популярны, их заметили.

Все закончилось в один день, когда один из заместителей главного редактора, который был откровенным антисемитом, вдруг заявил:

— Что это за Прикол такой появился в «Правде»? Что за еврей? Убрать!..

С тех пор наши фельетоны перестали печатать.

Евгений Примаков давно носит погоны под штатским костюмом — в этом уверены не только за рубежом, но и в нашей стране. Считается, что Примаков начал карьеру разведчика на Ближнем Востоке под крышей корреспондента «Правды».

Служба внешней разведки неустанно опровергает эти слухи, хотя и без особого успеха — просто потому, что публика не верит официальным опровержениям.

Английские журналисты, не поленившись, пролистали старые подшивки «Правды» за те годы, когда Примаков работал корреспондентом на Ближнем Востоке, чтобы выяснить, как часто он печатался. Они увидели, что его статьи появлялись отнюдь не каждый день. Ага, решили англичане, тогда все ясно: он разведчик, поэтому у него просто не было времени писать в газету…

Дотошные англичане промахнулись, потому что плохо знают нашу жизнь. Это в западных газетах корреспондент из-за рубежа пишет каждый день. В «Правде» корреспонденты были по всему миру, газетной площади для всех не хватало, и пробиться на полосу было невероятно трудно. Писать из Египта каждый день не было никакой необходимости.

Понять, что Примаков не был сотрудником КГБ, можно еще и потому, что некоторое время он был просто «невыездным», за границу его не выпускали. И лишь Николай Николаевич Иноземцев, заместитель главного редактора «Правды», добился, чтобы он стал «выездным», что в то время было очень важным. Ездить за границу Примаков стал с 1965 года.

В 1965-м состоялось решение ЦК КПСС отправить его в долгосрочную командировку в Кению в роли советника вице-президента. Но поездка не состоялась — изменилась обстановка в Кении, и Примаков не получил визы.

Зато вскоре он отправился корреспондентом «Правды» на Ближний Восток.

Он побывал почти во всех странах Арабского Востока — в Египте, Сирии, Судане, Ливии, Ираке, Ливане, Иордании, Йемене, Кувейте. Уже потом, уйдя из «Правды» и работая в институте, он в первый раз поедет в Соединенные Штаты, побывает в Европе. Начнется другая жизнь…

Надо понимать, что не так уж сложно выявить кадрового сотрудника внешней разведки. Каждый из них должен исчезнуть из поля зрения друзей и знакомых хотя бы на год, а чаще на два года — это время обучения в разведывательной школе. Через эту школу прошли все, кого брали на работу в первое Главное управление КГБ СССР — внешнюю разведку.

В трудовую книжку разведчику вписывают какое-то благопристойное место работы, но в реальности человек буквально исчезает, потому что занятия в разведшколе идут с понедельника по субботу. Живут начинающие разведчики там же, на территории школы, а домой их отпускают в субботу днем, а в воскресенье вечером или в крайнем случае в понедельник рано утром они должны быть в школе.

При таком обилии друзей многие бы обратили внимание на то, что Примаков куда-то исчез — да не на день-другой, а на целый год! Надо понимать, что по своим анкетным и физическим данным студент Института востоковедения Примаков вряд ли мог заинтересовать кадровиков министерства государственной безопасности (МГБ существовало до марта 1953-го, когда было создано единое Министерство внутренних дел, а с марта 1954-го уже существовал Комитет государственной безопасности).

Могли Примакова, когда он поехал корреспондентом на Ближний Восток, привлечь к сотрудничеству с КГБ в качестве агента?

По инструкции, существовавшей в КГБ, запрещалась вербовка сотрудников партийного аппарата. Что касается центрального органа партии — газеты «Правда», то рекомендовалось воздерживаться от оформления сотрудничества с правдистами и использования корпунктов «Правды» в качестве крыши для разведывательной деятельности.

Другое дело, что, как правило, журналисты-международники старались дружить с КГБ. Это давало какую-то гарантию. Стать невыездным было легко, а вновь получить это право — очень трудно.

Я работал во внешнеполитическом журнале «Новое время», где редакторы двух ведущих отделов были невыездные. Причина была известна. Оба позволили себе в большой компании сказать что-то «политически незрелое», это разозлило чекистов, и в зарубежные командировки их не пускали.

У обоих были высокопоставленные знакомые, у одного друг был помощником самого председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова, но никто из друзей не хотел рисковать собственной карьерой, чтобы просить за невыездного.

КГБ мог и помочь. Если были добрые контакты с комитетом, то резидент получал указание встретить прилетевшего из Москвы человека, помочь ему, дать машину с водителем, переводчика. Например, приезжающим в социалистическую ГДР начальник представительства КГБ или его заместитель разрешал съездить в капиталистический Западный Берлин.

Иногда нужным людям, которые вовсе не являлись агентами, даже давали перед поездкой за рубеж в качестве добавки к командировочным небольшую неподотчетную сумму в долларах — подарок от председателя КГБ.

Словом, как и очень многие корреспонденты, Примаков, вероятно, помогал нашим разведчикам. Но в кадрах КГБ (до назначения в 1991-м начальником разведки) он не состоял и среди «добровольных помощников» госбезопасности тоже не числился.

Почему же Примакову упорно приписывают службу в КГБ? Возможно, потому что он выполнял в 70-е годы некоторые деликатные миссии за границей. Например, он был связным с иракскими курдами. Примаков это не отрицает:

— У меня были хорошие отношения с лидером курдов Барзани, и я был участником процесса нормализации отношений между Барзани и Багдадом.

Это действительно было особое задание, но не разведки, а ЦК КПСС.

30 апреля 1970 года Примаков был назначен заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений. Ему было всего сорок лет, для его возраста это была прекрасная научная карьера.

ИМЭМО был самым влиятельным институтом в сфере общественных наук. Директор института Николай Николаевич Иноземцев необычайно дорожил Примаковым. Он вообще сыграл особую роль в жизни Евгения Максимовича. Они проработали вместе практически двадцать лет. В этой связке Иноземцев был старшим, он большего добился, но сделал все, чтобы Примаков догнал его. Иноземцев входил в группу партийных интеллектуалов, которая годами писала речи и доклады Брежневу.

Когда Примаков пришел в институт, некоторые из высоколобых академических коллег ученым его не признали, считали всего лишь умелым журналистом. Пренебрежительно говорили, что Примаков защитил докторскую диссертацию по книге — причем одной на двоих с журналистом Игорем Беляевым.

Примаков и Беляев, тоже правдист, написали большую книгу «Египет: время президента Насера» и решили на ее основе защитить докторские диссертации. Но это была тактическая ошибка: докторские диссертации — в отличие от книг — в соавторстве не пишутся. Ученый должен продемонстрировать творческую самостоятельность.

Вспоминает один из сотрудников ИМЭМО:

— Они с Игорем Беляевым, два арабиста, принесли в институт совместную работу и хотели защититься. Им, как полагается, устроили так называемую предзащиту — это обязательное широкое обсуждение. Им накидали множество замечаний, народ даже хихикал по поводу этого соавторства. Примаков и Беляев все правильно поняли, разделили свой труд, представили диссертации в новом виде, и оба успешно защитили докторские…

Иноземцев и Примаков переориентировали институт на оперативный политический анализ. Некоторые ученые упрекали их за пренебрежение серьезной академической наукой. Другие полагали, что это единственный способ донести до руководства страны реальную информацию о положении в стране и мире.

Примаков хотел, чтобы институт давал практическую отдачу. Это он затеял ситуационные анализы. Что это такое? Это мозговые атаки, когда собираются лучшие специалисты и предлагают несколько вариантов решения какой-то актуальной проблемы. Например, анализ ситуации на рынке нефти. Какие факторы повлияют на цены? Будет ли расти добыча? Как поведут себя Иран, Ирак, Саудовская Аравия?..

Примаков был автором и редактором закрытых работ — то есть докладов и справок, снабженных грифом секретности и предназначенных исключительно для сведения начальства.

В его академической характеристике говорится: «Е.М. Примаков является автором методики краткосрочного прогнозирования развития политических ситуаций, и под его руководством была создана и внедрена в практику научно-исследовательской работы такая эффективная форма исследований, как ситуационный анализ».

В конце декабря 1977 года Примаков был назначен директором Института востоковедения. И здесь Примакову ставили в вину то, что он мало интересовался фундаментальными исследованиями. Он занимался текущей политологией. Предпочитал, чтобы его сотрудники писали не монографии, а служебные записки, которые можно посылать в ЦК.

— Исследования ислама, Ближнего Востока — это при нем все пошло вверх, — вспоминает доктор исторических наук Алексей Малашенко. — Надо еще иметь в виду, что это были восьмидесятые годы — агитпроп бдит, атеистическое воспитание еще существует. И при этом мы имели возможность достаточно объективно изучать ислам. Именно в эти годы наше исламоведение получило сильный импульс.

В 1974 году Примакова избрали членом-корреспондентом, а в 1979-м действительным членом академии по отделению экономики. Почему по отделению экономики? Примаков — чистой воды политолог, да и Иноземцев был доктором исторических наук…

Все объясняется просто: международники тогда еще не были выделены, и когда-то в системе Академии наук было решено включать международников в Отделение экономики.

После смерти Иноземцева директором ИМЭМО стал Александр Николаевич Яковлев. Как только Горбачева избрали Генеральным секретарем, он забрал Яковлева в ЦК. Уходя, Яковлев позаботился о том, чтобы директором ИМЭМО стал академик Примаков.

— Я предложил Примакова, — вспоминает Яковлев. — Но не все были согласны с его кандидатурой. Нет, не все. С некоторой настороженностью отнесся Комитет госбезопасности. В то время все эти назначения согласовывались. Они, в КГБ, не то что были откровенно против, они считали, что другие кандидатуры лучше…

Яковлев умел настоять на своем. Весной 1986 года Примаков был назначен директором института. Как только Яковлев занял кабинет на Старой площади, он стал постоянно привлекать Примакова к работе над документами, которые стали идеологической базой перестройки.

Политическая карьера Примакова началась в 1989 году.

10 июня 1989 года новый Верховный Совет начал работу с избрания председателей палат. Горбачев предложил избрать председателем Совета Союза Евгения Максимовича Примакова, ставшего народным депутатом по списку КПСС (сто партийных депутатов именовались «красной сотней»).

Примаков неохотно согласился на пост председателя Совета Союза. И быстро убедился в том, что был прав в своих сомнениях. Несколько раз говорил друзьям, что был бы рад поскорее избавиться от этой должности. Повторял:

— Это не мое.

В том же 1989 году его избрали кандидатом в члены политбюро. Евгений Максимович отнесся к этому на диво спокойно, хотя это было вознесением на политический олимп. Когда он после пленума ЦК вышел на улицу, его уже ждала не «Волга», а «ЗИЛ» с охраной.

Один знакомый профессор встретил его после пленума. Искренне пожал ему руку:

— Поздравляю, Евгений Максимович! Тот недоуменно переспросил:

— С чем?

— Как с чем? С избранием в политбюро! Примаков пренебрежительно махнул рукой:

— Фигня все это.

И пошел дальше.

В марте 1990 года Примаков, к своему величайшему облегчению, освободился от обязанностей в Верховном Совете. Горбачев назначил его членом Президентского совета. Горбачев нуждался в личном мозговом центре, который обсуждал бы ключевые проблемы, генерировал идеи и воплощал их в президентские указы.

Горбачев допустил большую ошибку в отношении Примакова. В декабре 1990 года на съезде народных депутатов предстояло избрать вице-президента СССР. Горбачев перебрал много кандидатур. Яковлев вызвал бы яростные протесты консерваторов. Шеварднадзе отпал, потому что в первый же день работы съезда сделал резкое заявление об уходе в отставку. От кандидатуры Нурсултана Назарбаева, будущего президента Казахстана, Горбачев тоже отказался.

Возникли две новые фамилии: Примаков и Геннадий Иванович Янаев, к тому времени член политбюро и секретарь ЦК. Бывший комсомольский функционер, веселый, компанейский человек, он чем-то понравился Горбачеву и мгновенно взлетел. Горбачев полагал, что сравнительно молодой Янаев, не примкнувший ни к левым, ни к правым, не встретит возражений у съезда, да и ему самому не доставит хлопот. Едва ли Горбачев хотел видеть на посту вице-президента сильную и самостоятельную фигуру, с которой ему бы пришлось считаться…

Он посоветовался с бывшим членом политбюро и секретарем ЦК Вадимом Андреевичем Медведевым.

Медведев ответил так:

— Янаев, возможно, будет вам помогать, но он не прибавит вам политического капитала. Я бы отдал предпочтение Примакову.

Горбачев выбрал тогда Янаева и совершил ошибку. Примаков — в отличие от Геннадия Янаева — никогда бы не предал своего президента. Августовского путча бы не было, и, может быть, в каком-то виде сохранился Советский Союз…

13 марта 1991 года Верховный Совет разрешил Горбачеву создать вместо распущенного Президентского совета новую структуру — Совет безопасности, своего рода узкий кабинет.

После августовского путча Примаков оказался одним из самых близких сотрудников Горбачева, но без должности. Бакатин получил назначение в КГБ, а Евгений Максимович остался без дела. Думали, его сделают министром иностранных дел. Примаков был не прочь. Что помешало? Ельцин не проявил энтузиазма? Или Горбачеву не хотелось объясняться с американцами, которые невзлюбили Примакова после поездки к Саддаму Хусейну? Министром назначили Бориса Дмитриевича Панкина.

Глубоко Евгения Примакова знают немногие, только те, кто входит в тесный круг его друзей. Пасмурный на вид, он в реальности веселый, искренний, жизнерадостный человек. Он пишет хорошие лирические стихи, любит застолье, знает множество анекдотов и хранит верность товарищам.

Он многое делал как бы играючи. Защищал диссертации, не собираясь посвящать себя полностью науке, а получилось, что академическая карьера стала главной. Ушел из научного института, не предполагая, что со временем займет крупные посты в правительстве и, в конце концов, возглавит кабинет министров.

Кажущаяся легкость карьеры — свидетельство многих талантов, хотя во всякой карьере имеет значение и элемент случайности, а точнее, везения. А вот в личной жизни у него была настоящая трагедия — он потерял жену и сына. Для человека его типа, его тбилисского воспитания эта утрата непереносима. Но Примаков никогда не жалуется, не показывает, как ему тяжело, и не впадает в тоску.

А ведь самым главным в жизни, несмотря на карьеру и профессиональные успехи, для него была семья. Он рано женился, но их чувства с Лаурой нисколько не угасли. Они были не только мужем и женой, но и друзьями, дополняли друг друга.

Во второй раз Примаков женился на своем лечащем враче — Ирине Борисовне Бокаревой. Ирина Борисовна работала в санатории Барвиха, который был самым комфортабельным и престижным в системе 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР.

Он сохранил всех своих друзей, в том числе еще со школьных времен. И какую бы должность он ни занимал, это ничего не меняет в его отношении к друзьям. Он прошел с ними по жизни, ничего не растеряв.

Конечно, Евгений Примаков имел представление о работе разведки, но что представляет собой разведывательная служба, он узнал только после того, как появился в Ясенево в роли хозяина.

Ему показывали обширную территорию, водили по длинным коридорам, раскладывали перед ним толстенные папки, и ему постепенно открывалась картина жизни необыкновенного и никогда не засыпающего организма.

Советская разведка действовала как гигантский пылесос: вместе с действительно важной информацией она вбирала и кучу никому не нужной шелухи. Скажем, даже в Зимбабве или Сьерра-Леоне крали какие-то военные документы, вербовали местных чиновников. Но стоило ли тратить на это деньги и силы?

Главный вопрос, поставленный перед Примаковым, стоял так: а что именно нужно? В какой именно информации нуждается государство?

Евгений Примаков примерно представлял себе, что должна давать разведка. Пока — перестать растрачивать силы и средства. Нужно только то, что имеет значение для России. Теперь ему предстояло убедить в своей правоте аппарат службы.

Когда Примакова назначили в Ясенево, министром иностранных дел СССР еще был Борис Панкин. С Борисом Дмитриевичем и со сменившим его на три недели Эдуардом Шеварднадзе Примаков не спорил. В конце 1991 года и Панкин, и Шеварднадзе были в чести, по своему политическому весу Примаков им уступал. Да и президент Ельцин не понял бы тогда Примакова, если бы он пришел просить места для разведчиков. Другие были приоритеты. Следовало выждать…

Так что число разведчиков в посольствах сократилось, но ненадолго. Потом все постепенно вернулось назад. Примаков действовал через президента Ельцина, который подписывал распоряжения о прикомандировании сотрудников разведки к Министерству иностранных дел и о выделении им мест в посольствах и консульствах. Министерству иностранных дел оставалось только подчиняться.

Мечта Панкина убрать с территории посольства разведчиков не сбылась. Панкин был явно во власти несвойственных ему иллюзий. Нет в мире дипломатической службы, которая отказывала своим разведчикам в прикрытии. Все дело в том, на какое количество мест в списке дипломатов претендует разведка.

Теперь некоторые дипломаты говорят, что в процентном отношении разведчиков в посольствах стало даже больше, чем в советские времена, потому что число дипломатических должностей сократилось, а аппарат резидентур остался прежним.

Уже в роли министра иностранных дел Евгений Примаков говорил мне:

— Когда я переходил из разведки в МИД, у дипломатов была вначале настороженность. Беспокоились, не начну ли я перетаскивать кадры из «леса», как здесь называют месторасположение штаб-квартиры разведки. Этого не произошло. На первой пресс-конференции в министерстве я даже шутя сказал, что в этом нет необходимости, потому что эти многие уже находятся здесь в МИДе, так?

Примаков широко улыбнулся. И продолжал уже без улыбки:

— Но этих «многих» не так много. Тут я могу пополемизировать с теми, кто говорит о «засилье» разведчиков в Министерстве иностранных дел. Никакого засилья нет. Есть нормальная, как во всех странах, работа разведчиков «под крышей», под дипломатическим прикрытием. Но она не мешает дипломатии, не мешает…

Поскольку Борис Панкин провел на посту министра чуть меньше ста дней, то он мало что успел. Еще будучи послом в Чехословакии, он предлагал убрать из Праги излишнее количество разведчиков, особенно тех, кто был официально представлен чехам в своем основном качестве. Ему это не удалось.

Генерала, который при Панкине возглавлял резидентуру военной разведки в Чехословакии, я видел в Братиславе весной 1996 года, то есть через пять лет. Он преспокойно заканчивал срок своей командировки и в отличном настроении заехал в теперь уже независимую Словакию, чтобы попрощаться с товарищами. Выпито было немало.

Наутро генерал поправлялся местным белым вином и рассказывал, как он лихо оттянул Бориса Панкина, защищая честь своего однокашника генерала Альберта Макашова…

Но все это будет потом. А в конце 1991-го и в 1992-м из разведки уходили. Написал рапорт об увольнении из внешней разведки подполковник Владимир Владимирович Путин.

В целом разведка нуждалась в сокращении, и оно происходило. Сократить надо было примерно тридцать-сорок процентов. В 1992 году российские разведчики по всему миру паковали чемоданы и с болью в сердце покидали посольские здания, над которыми развевался непривычный трехцветный флаг. Примаков, возглавив Службу внешней разведки, принужден был отозвать домой офицеров, чьи должности подлежали сокращению.

Возвращались в Москву люди из торговых представительств, из бюро «Аэрофлота», корреспонденты газет и журналов, а также сотрудники некоторых контор, часть которых была создана в свое время для того, чтобы отправлять разведчиков за границу под легальным прикрытием.

Под руководством Примакова в центральном аппарате тоже шло сокращение, сливались отделы, ликвидировались некоторые направления. Например, исчез самостоятельный японский отдел.

Те, кто продолжал работать за границей, остались без денег, потому что разрушилась прежняя система доставки им денег из Москвы.

Разведка просила о помощи журналистов. Толстые пачки долларов привозили из Ясенева в редакции газет, и обычные журналисты — просто в порядке дружеской взаимовыручки — перевозили деньги через границу. Стоя перед таможенниками, они ежились от страха, понимая, что если таможенник что-то заподозрит и их задержат, то они пойдут под суд, потому что какой же таможенник поверит нелепому объяснению:

— Везу деньги для наших разведчиков…

Среди оставшихся в резидентурах офицеров развернулась ожесточенная борьба за право остаться за границей. Сотрудники разведки сражались за собственное выживание и одновременно выживали других — то есть всячески помогали товарищам поскорее вернуться на родину.

Возвращающиеся домой офицеры не находили себе работу в центральном аппарате и искали место сами — чаще всего в коммерческих структурах. Разведчики прежде всего могли предложить новым работодателям свои зарубежные контакты.

По указанию Примакова управление кадров не возражало, даже, наоборот, неофициально советовало тем, кто вернулся из-за границы, обосноваться где-то на стороне.

Они не увольнялись из кадров, поскольку в разведке, как и в армии, пенсию платят за выслугу лет. Прослужив двадцать лет, в сравнительно молодом возрасте можно получить приличную военную пенсию и заняться чем-то другим.