25 сентября 1959 года положение дел на строительстве Карагандинского металлургического комбината разбирали на заседании президиума ЦК.
Вызвали Беляева, Кунаева, первого секретаря Карагандинского обкома Павла Николаевича Исаева и директора Казметаллургстроя А. С. Вишневского. Исаев был переведен в Казахстан на повышение в 1958 году – с должности второго секретаря Свердловского обкома.
На заседании Михаил Андреевич Суслов угрожающе сказал, что «уголовное выступление приобрело политическую окраску». Руководителю республики Беляеву «указали» на его ошибки. Но он своей вины не признал. Тогда окончательное решение отложили и вернулись к нему 2 октября.
Теперь уже принимались оргмеры.
Начальника строительства Вишневского исключили из партии, сняли с работы и отдали под суд.
Первого секретаря обкома Исаева лишили высокой должности, на год исключили из партии и в порядке наказания назначили начальником смены термического цеха Верх-Исетского металлургического комбината. Рассказывали, что он на нервной почве потерял зрение и рано ушел из жизни.
Председателя Карагандинского совнархоза Дмитрия Григорьевича Аника исключили из партии и сняли с работы. Сняли с должности министра внутренних дел Казахстана Шыракбека Кабылбаева. Через несколько лет, при Брежневе, его вернули на прежний пост…
Первым секретарем Карагандинского обкома назначили Михаила Сергеевича Соломенцева, который до этого руководил Челябинским совнархозом.
Ему по ВЧ позвонил Хрущев:
– Мы в президиуме ЦК посовещались и решили отправить вас в Караганду.
– Как же так, Никита Сергеевич? – пытался воспротивиться Соломенцев. – У меня жена в больнице, сын здесь учится в институте.
– Немедленно вылетайте, – приказал Хрущев. – В Караганде сложилась тяжелая обстановка.
Поскольку газеты об этом инциденте ничего не писали, то лишь оказавшись в Караганде, Михаил Соломенцев узнал, что здесь произошло.
В решении ЦК КПСС записали, что руководство Казахстана «не дало глубокой оценки событиям, не сделало необходимых выводов и не приняло мер к исправлению сложившегося положения». Это было плохим предзнаменованием для руководителя республики Беляева. Он с опозданием сообразил, что напрасно сразу не признал своей вины.
7 января 1960 года на президиуме Брежнев доложил итоги рассмотрения секретариатом ЦК ситуации в Казахстане.
Дали слово Беляеву. Теперь Николай Ильич каялся:
– Товарищ Брежнев правильно излагал критические замечания. Я, видно, не дорос до деятеля большого плана. Просил бы верить, что я старался. Весь отдавался работе. Но, видно, не сплотил товарищей… С выводами согласен.
Вызванные на заседание члены бюро ЦК компартии Казахстана всю вину свалили на Беляева. Потом их отпустили, и в своем кругу члены президиума стали обсуждать кадровые вопросы: кем заменить Беляева и кого еще послать в Алма-Ату, чтобы укрепить руководство республики.
Хрущев сказал о Беляеве:
– Переоценили, грубоват. Нужен более гибкий ум. Беляева назначили первым секретарем Ставропольского крайкома.
«Производил он впечатление человека совершенно потерянного, выбитого из колеи, – вспоминал его тогдашний подчиненный Михаил Сергеевич Горбачев, – и всего лишь через полгода покинул Ставрополь».
Кого же посылать в Казахстан?
Вновь возникла кандидатура Брежнева: ведь он так хорошо разбирается в казахстанских делах. Товарищи рады были бы избавиться от сильного конкурента, но Хрущев отпускать Брежнева не захотел.
Леонид Ильич, воспользовавшись случаем, привел к власти в Алма-Ате Кунаева. Он давно симпатизировал Кунаеву. В ноябре 1957 года Кунаев прилетел в Москву, заехал к Брежневу. После беседы Брежнев по-дружески спросил:
– Хотите завтра пойти на прием в Кремль? ЦК дает обед в честь участников международного совещания представителей коммунистических и рабочих партий. Там будет весь цвет международного коммунистического движения.
Для Кунаева прием в Кремле был большим и приятным событием. Когда все гости собрались, появился Хрущев. Распахнулись двери в Грановитую палату, где были накрыты столы. Чету Кунаевых посадили вместе с женой Брежнева Викторией Петровной. За их столиком оказались руководители Албании Энвер Ходжа и Мехмет Шеху.
19 января 1960 года Брежнев прилетел в Алма-Ату на пленум, где жестко критиковал Беляева и провел на пост первого секретаря Казахстана Кунаева, который стал его верным соратником.
Вторым секретарем сделали Николая Николаевича Родионова, который до этого был первым секретарем Ленинградского горкома. Но с местными руководителями тот не сработался, и в 1962 году Хрущев приказал убрать Родионова с поста второго секретаря Казахстана. Ходили слухи, что Никите Сергеевичу не понравилось, как Родионов говорил с ним по телефону… При Брежневе Родионова сделали первым секретарем в Челябинске, а потом отправили послом в Югославию.
Не удержался на своем посту и Кунаев. Он возразил Хрущеву, который распорядился передать несколько районов Казахстана соседним Узбекистану и Туркмении. Никита Сергеевич велел сменить недисциплинированного руководителя.
Кунаеву из Москвы позвонил секретарь ЦК Фрол Романович Козлов:
– Прошу назначить пленум республиканского ЦК на 25 декабря. Есть желание поприсутствовать.
– Пленум будет созван, – пообещал Кунаев.
Он понял, что будет решаться его судьба.
Соседний Узбекистан просил передать ему два сельскохозяйственных района Чимкентской области, где выращивают хлопок. Хрущев счел идею разумной. Кунаев был категорически против передачи казахстанских земель Узбекистану. Никита Сергеевич счел это проявлением национализма. Тем более что первый секретарь Южно-Казахстанского крайкома Исмаил Юсупович Юсупов против территориального передела нисколько не возражал. Юсупова вызвали в Москву, с ним разговаривал Хрущев.
Юсупов заявил, что Кунаев в подборе и расстановке кадров руководствуется националистическими соображениями. Эти слова упали на подготовленную почву.
Никита Сергеевич сказал ему:
– Исмаил Юсупович, меня не устраивает нынешнее руководство Казахстана. Как вы посмотрите, если на эту работу мы направим вас?
– Никита Сергеевич, благодарю за доверие, – ответил Юсупов, – но я боюсь, что меня казахский народ не поймет. Ведь я представитель уйгурского народа. И вдруг единственного уйгура-начальника выдвигают первым секретарем…
Хрущев разозлился:
– Какое это имеет значение? Я думал, ты грамотный, понимаешь задачи коммунизма. У нас скоро ни границ, ни национальностей не будет. В Союзе в перспективе будет единый язык, границы между республиками исчезнут. Забудь все это, иди и работай.
Исмаил Юсупов учился в сельскохозяйственном техникуме, когда призвали в армию, окончил военно-политическое училище в Минске, воевал на Ленинградском фронте, попал в окружение, вышел из него, после ранения в 1942 году был признан негодным к строевой службе. Вернулся в Казахстан. В 1945 году он уже был наркомом водного хозяйства республики. Со временем стал секретарем ЦК республики по сельскому хозяйству.
Когда в ходе освоения целины изменили административно-территориальное деление Казахстана и появились три новых края, Юсупова сделали первым секретарем Южно-Казахстанского крайкома. Он счел это понижением и обиделся на Кунаева.
24 декабря Фрол Козлов прилетел в Алма-Ату. Ни в аэропорту, ни в машине ни слова не сказал о деле. Отдохнул и приехал в здание республиканского ЦК. Объяснил членам бюро:
– Президиум ЦК считает, что товарища Кунаева целесообразно назначить председателем Совмина республики. Первым секретарем мы рекомендуем Юсупова, вторым – Соломенцева. Прошу поддержать наше предложение.
– Кандидатуры названных вами товарищей на пленуме поддержу, – ответил Кунаев. – Что касается моего нового назначения, то я категорически против. Прошу направить меня в распоряжение Академии наук республики для работы в институте горного дела.
Козлов поморщился:
– К чему эти амбиции? Мы предлагаем вам очень ответственный пост, а вы возражаете. – И после паузы многозначительно добавил:
– Я вам не советую спорить с Хрущевым.
Козлов вместе с Юсуповым и Соломенцевым уехали обедать. Кунаев остался один. Ему позвонил Хрущев:
– Встречались с Козловым?
– Да, встречался.
– О вашем новом назначении говорили?
– Говорили. Но согласия на это предложение я не дал.
– Почему?
Кунаев повторил то, что сказал Козлову. Хрущев не принял его объяснений:
– Мы считаем, что на должности председателя Совмина вы принесете наибольшую пользу.
Кунаев пытался что-то возразить, но Никита Сергеевич его прервал:
– Мы свои решения не меняем! Все, разговор окончен.
На пленуме Козлов предложил избрать первым секретарем ЦК республики Исмаила Юсупова. Вторым секретарем утвердили Соломенцева, освободив от обязанностей секретаря Карагандинского обкома.
30 декабря вернувшийся в Москву Козлов доложил:
– Товарищ Кунаев предложение о переходе на работу в Совмин республики воспринял по-партийному…
7 января 1960 года Брежнев докладывал еще один важный кадровый вопрос: что делать с Алексеем Илларионовичем Кириченко, который еще недавно был членом президиума и фактически вторым секретарем ЦК?
Кириченко Хрущев взял в Москву из Киева, приблизил. Но вскоре убедился, что на роль второго человека Алексей Илларионович, у которого был тяжелый характер, не тянет, и расстался с ним.
Брежнев предложил отправить Кириченко или послом в Чехословакию, или первым секретарем Ростовского обкома. Кириченко захотел поехать послом, но за ночь передумал и попросился в Ростов. Правда, на этой должности его продержали всего полгода и отправили на пенсию.
Некоторые кадровые решения Брежнева отменялись.
Геннадий Иванович Воронов рассказывал, как в 1960 году его вызвал Леонид Ильич:
– Принято решение утвердить тебя первым секретарем Целинного крайкома и одновременно третьим секретарем ЦК Казахстана.
– Как же так, почему со мной никто даже не поговорил, не спросил мое мнение? – растерялся Воронов.
– Решение принято, – твердо сказал Брежнев, – поезжай во Внуково, лети в Казахстан на пленум.
Воронов вышел. В коридоре встретил другого секретаря ЦК, Николая Григорьевича Игнатова. Пожаловался тому на то, что решили его судьбу, даже не спросив.
Игнатов посмотрел на него с недоумением:
– На президиуме Полянский и Брежнев сказали, что ты согласен.
– Никто со мной не говорил.
Игнатов рад был поставить подножку товарищу:
– Пошли ко мне в кабинет, звони Хрущеву. Воронов пожаловался первому секретарю:
– Никита Сергеевич, это секретарь Оренбургского обкома Воронов говорит. У меня столько дел в Оренбурге. Мне хотелось бы там еще два-три года поработать.
– Так говорили, что ты дал согласие, – удивился Хрущев.
– Никто со мной не беседовал.
– Скажи Брежневу, чтобы подобрал другую кандидатуру. Воронов вернулся к Брежневу. Леонид Ильич выругался, решение отменил, но Воронову это запомнил.
Брежнев не уступал товарищам по президиуму ЦК в славословии Хрущеву. Причем делал это легко. 1 февраля 1960 года обсуждалась предстоящая поездка Хрущева во Францию. Брежнев не упустил случая сказать, что он полностью разделяет идеи Никиты Сергеевича, считает их «удачными и сильными». И предложил:
– Нельзя ли продумать вопрос таким образом, чтобы в середине срока пребывания Никиты Сергеевича во Франции он при удобном случае произнес бы речь.
– Я считаю это возможным, – откликнулся Хрущев.
– Это было бы очень интересно и сильно, – с воодушевлением говорил Брежнев. – Это поднимет весь рабочий класс и всю общественность Франции.
Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко его поддержал:
– Правильно говорит Леонид Ильич, это будет сильный ход и по содержанию, и по значению, и по форме.
Первый заместитель министра обороны маршал Иван Степанович Конев предложил иной вариант:
– Я думаю, по тактическим соображениям, такие речи лучше произносить на русской земле, чтобы чувствовать за собой силу, чтобы это заявление исходило от правительства, ЦК. Это ваш авторитет возвысит и произведет большее впечатление, чем перед Францией или иной иностранной аудиторией.
Но Брежнев стоял на своем:
– А разве выступление Никиты Сергеевича в ООН не произвело впечатления? Помните, когда мы ехали с аэродрома, как люди руки просовывали к Никите Сергеевичу? С этим нельзя не считаться.
В конце беседы Хрущев сказал:
– Я думаю, что прав Брежнев.
4 мая 1960 года Хрущев провел большие перестановки в высшем руководстве. В частности, отправил на пенсию маршала Ворошилова, занимавшего пост председателя президиума Верховного Совета СССР.
Семидесятидевятилетний Климент Ефремович засыпал на заседаниях, говорил послам и иностранным гостям отсебятину, из-за чего несколько раз возникали международные скандалы. Решили, что Ворошилов обратится к Верховному Совету с письмом об освобождении его от должности. А его пост займет Леонид Ильич Брежнев.
7 мая на сессии Верховного Совета было зачитано заявление Ворошилова с просьбой освободить его от обязанностей председателя президиума по состоянию здоровья.
Хрущев, как говорилось в газетном сообщении, «тепло и сердечно поблагодарил Климента Ефремовича Ворошилова как верного сына коммунистической партии, от имени ЦК КПСС внес предложение присвоить товарищу К. Е. Ворошилову звание Героя Социалистического Труда».
Хрущев расщедрился на золотую звезду в качестве утешительного приза. В июле Ворошилова вывели из состава президиума ЦК. Но членом президиума Верховного Совета он оставался до конца жизни.
Второй человек в государстве
Для Брежнева новое назначение являлось повышением, хотя сама должность была безвластной. Все решения принимались на заседаниях президиума ЦК, Верховный Совет лишь их оформлял.
Но председательство сделало Брежнева известным в стране человеком, его фотографии стали появляться в газетах и кинохронике. Ему нравилось вручать ордена, поздравлять, устраивать приемы. Леонид Ильич гордился тем, что вручал золотую звезду героя Юрию Гагарину, космонавту номер один.
Но одному из первых он вручил золотую звезду героя Советского Союза убийце Троцкого испанцу Рамону Меркадеру, который отсидел двадцать лет в мексиканской тюрьме. 31 мая 1960 года был подписан закрытый указ о награждении. 8 июня Брежнев поздравил Меркадера, тайно доставленного в Советский Союз.
Леонид Ильич получил возможность ездить за границу, где его принимали со всеми почестями. Он стал получать иностранные награды – орден Независимости Республики Гвинея, Звезду Индонезии 1-го класса, Звезду Югославии 1-й степени.
Когда Брежнев летал за границу, его пилотом был Борис Павлович Бугаев, испытатель первых реактивных самолетов Ту-104. Это Бугаев доставил Юрия Гагарина с Байконура в Москву. Брежнев любил рассказывать, как во время полета в Гвинею и Гану его самолет окружили неизвестно чьи истребители. Но Бугаев ловко вывел самолет из этой опасной ситуации.
Став генеральным секретарем, Брежнев сделал Бугаева не только министром гражданской авиации, но и главным маршалом авиации. Бугаеву присвоили звание дважды Героя Социалистического Труда. Любая критика Аэрофлота пресекалась аппаратом ЦК…
Брежнев пригласил на работу старого знакомого Черненко. Константин Устинович не обрадовался этому предложению. Он заведовал сектором в идеологическом отделе ЦК КПСС. Виктор Голиков уверял, что это он перетащил Черненко в Москву:
– Примчался ко мне Черненко и умоляет: «Помоги. Приходят ко мне молдаване и говорят, что я восемь лет сижу, место занимаю. Помоги куда-нибудь уехать».
В 1956 году его утвердили заведующим сектором агитации в агитпропе ЦК КПСС. 8 сентября он подписал особое «Обязательство»:
«Я, Черненко Константин Устинович, состоя на работе в аппарате ЦК КПСС или будучи уволенным, настоящим обязуюсь хранить в строжайшем секрете все сведения и данные о работе, ни под каким видом их не разглашать и ни с кем не делиться ими.
Мне известно, что за нарушение данного мной обязательства я несу ответственность по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 года.
Так же обязуюсь сообщать Управлению делами ЦК ВКП(б) обо всех изменениях в сведениях, указанных в моей последней анкете, в частности о родственниках и знакомых, связанных с иностранцами или выехавших за границу».
Константин Устинович прочно сидел на Старой площади и рассчитывал стать заместителем заведующего отделом, поскольку шеф идеологического департамента Леонид Федорович Ильичев ему благоволил. Но вдруг позвонил Брежнев и предложил ему пост начальника канцелярии президиума Верховного Совета. По табели о рангах это было понижение, и должность бесперспективная, и вообще зачем же уходить из ЦК?…
Подчиненный застал Черненко в тягостных размышлениях:
«Сидит мой шеф, обхватив голову обеими руками, туча тучей, сам чуть не плачет. Он вдруг сказал мне о предложении, которое ему сделал Брежнев. Подобный приступ откровенности случался с ним лишь в самых исключительных случаях.
– Если бы ты знал, как я этого не хочу! – сказал он мне. – Но что делать? Отказаться – значит испортить отношения с Брежневым, а это мне может дорого обойтись».
И Черненко перешел к Брежневу. Как показала жизнь, этот поступок открыл ему дорогу к большой карьере.
Помощник Брежнева по международным делам Александр Михайлович Александров-Агентов вспоминал, что в декабре 1961 года Леонид Ильич три недели находился с визитом в Индии. Каждый день выступал, произнес двадцать одну речь. Все индийские газеты печатали его портреты и изложение выступлений.
Леонид Ильич не отказывался от возможности «засветиться» в средствах массовой информации. Он актерствовал, и Хрущев, видя это, над ним подтрунивал (сам был актером). Брежневу доносили его реплики. Леонида Ильича они повергали в страх: он знал, что Никита Сергеевич способен легко расставаться со вчерашними любимцами. Леонид Ильич побаивался обращаться к Никите Сергеевичу, даже когда речь шла о жизни людей.
Однажды возникла такая ситуация.
Хрущев переоценил возможности общественности в борьбе с преступностью. Судьи прекращали дела, обвиняемых передавали трудовым коллективам на поруки без достаточных оснований. Преступность росла. Тогда Хрущев потребовал ужесточить наказания. И в начале 1960-х годов вновь ввели смертную казнь за некоторые преступления: невиданное дело! – закон получил обратную силу.
Казнили и несовершеннолетних. Делалось это по особым указам президиума Верховного Совета. Был случай, когда за убийство родителей приговорили к смертной казни подростка, которому не исполнилось и пятнадцати лет.
Верховный суд направил письмо Хрущеву о том, что такого рода указы незаконны. Председатель Верховного суда СССР Александр Федорович Горкин, бывший секретарь президиума Верховного Совета, вручил письмо Брежневу с просьбой передать Никите Сергеевичу.
Леонид Ильич прочитал письмо и нехотя пошел к Хрущеву.
Вскоре вернулся очень расстроенный и сказал:
– Дурак, зачем я вас послушался? Рассердился Никита Сергеевич и письма не взял.
Брежневу доставались куда более неприятные поручения.
24 октября 1960 года в Казахстане, на главном испытательном полигоне, который потом станут называть Байконуром, шла подготовка к первому запуску баллистической ракеты Р-16 (8К64), созданной конструкторским бюро Михаила Кузьмича Янгеля в Днепропетровске.
Заканчивал работу над своей новой ракетой Р-9 и Сергей Павлович Королев. Он намеревался доказать, что его ракета лучше. Отношения между двумя конструкторами обострились до предела. Мнения военных разделились, одним нравилась ракета Королева, другие поддерживали Янгеля. Так что решались судьбы огромных коллективов.
Запуск новой ракеты Янгеля был назначен на 23 октября. Но, как водится, в последний момент вскрылись неполадки, в частности с электрической схемой. Их пытались устранить на ходу. Первый заместитель Янгеля Василий Будник предложил слить топливо и спокойно все исправить.
Государственной комиссией руководил главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения Главный маршал артиллерии, Герой Советского Союза Митрофан Иванович Неделин.
Хрущев сделал его заместителем министра обороны по специальному вооружению и ракетной технике, а в декабре 1959 года поставил во главе ракетных войск.
Неделин хотел во что бы то ни стало запустить новую ракету накануне очередной годовщины Октябрьской революции. Понимал, как важно вовремя доложить в Москву о крупном успехе – Хрущев ждет!
Главком нервничал и согласился отложить запуск только на один день. Он распорядился закончить все работы, не сливая топливо.
Это была первая роковая ошибка. Еще одна ошибка, по мнению академика Бориса Евсеевича Чертока (он работал у Королева), состояла в том, что для этой ракеты систему управления готовили не опытные конструкторы Михаил Сергеевич Рязанский и Николай Алексеевич Пилюгин, а Борис Михайлович Коноплев, человек талантливый, но не скрупулезный в отрабатывании своей системы.
Маршал Неделин сидел на стуле рядом с ракетой и наблюдал за ходом работ. Вокруг него расположилась свита. Это было нарушением техники безопасности – всех их следовало убрать с площадки.
Испытатели, устранявшие неполадки в ракете, безумно устали. Они сняли защитные блокировки, которые бы не позволили запустить двигатель, и забыли об этом.
А на пункте управления возились с программным токо-распределителем. Это прибор, который при старте подает команды двигателю. И кто-то разрешил вернуть программный токораспределитель в исходное положение, не проверив схему: не опасно ли это? Прибор запустил двигатель второй ступени. А блокировки были сняты…
Сверху, из двигателя второй ступени, вниз ударило пламя, которое прожгло бак с окислителем и бак с горючим первой ступени. Вспыхнуло сто шестьдесят тонн горючего.
Все, кто находился в ракете и рядом с ней, сгорели заживо. Еще хорошо, что в головной части ракеты не было взрывчатки. Готовился испытательный полет, и боеголовку начинили безвредным балластом.
Те, кто стояли чуть дальше от ракеты, пытались убежать. Но горящее топливо догоняло людей, и они вспыхивали как факелы. Погибло сто двадцать шесть человек.
От маршала Неделина осталась только золотая звезда героя. Хоронить было нечего. Погибли два заместителя Янгеля – Лев Абрамович Берлин и Василий Антонович Концевой и еще несколько молодых конструкторов из Днепропетровска.
Хрущев потом мрачно спросил Янгеля:
– Ты почему не сгорел?
Михаила Кузьмича спасло чудо. Он находился рядом с Неделиным, но отошел покурить. Курилка находилась в ста пятидесяти метрах от старта, в хорошо защищенном бункере.
После катастрофы Янгель по аппарату правительственной ВЧ-связи продиктовал телефонограмму в Москву:
«В 18.45 по местному времени за 30 минут до пуска изделия 8К64 на заключительной операции к пуску произошел пожар, вызвавший разрушение баков с компонентами топлива.
В результате случившегося имеются жертвы в количестве до ста или более человек. В том числе со смертельным исходом несколько десятков человек.
Глав. маршал артиллерии Неделин находился на площадке для испытаний. Сейчас его разыскивают.
Прошу срочной мед. помощи пострадавшим от ожогов огнем и азотной кислотой».
Заведующий общим отделом ЦК Владимир Малин сразу же зачитал телефонограмму членам президиума.
На следующий день «для расследования причин катастрофы и принятия мер в воинской части 11284» сформировали комиссию под председательством Брежнева. Он проявил благоразумие. Когда комиссия закончила работу и причины катастрофы стали ясны, изложил свое мнение:
– Правительство решило, что вы уже достаточно сами себя наказали, и больше наказывать вас не станет. Похороните своих товарищей и продолжайте работать. Стране нужна межконтинентальная боевая ракета.
26 октября 1960 года газеты сообщили о гибели «в результате авиационной катастрофы» Главного маршала артиллерии и главнокомандующего Ракетными войсками Митрофана Ивановича Неделина. Урну с его прахом захоронили в Кремлевской стене. О катастрофе и о других погибших – ни слова. Солдат и офицеров похоронили в братской могиле. Заместителей Янгеля – в Днепропетровске.
Через полгода Янгель представил свою ракету Р-16 на испытания. Вскоре ее приняли на вооружение. Соратники утверждали, что Янгель себе этой трагедии не простил. Он знал, в чем его вина: он расслабился, выпустил вожжи из рук и позволил расслабиться всем на полигоне. Этот груз вины за гибель людей он нес на себе до конца своих дней.
Брежнев не изменил отношения к Янгелю, всегда его поддерживал. Приезжая в Днепропетровск, неизменно навещал Михаила Кузьмича. Семья Янгеля осталась в Москве. Его жена рассказывала, как после очередного совещания Михаил Кузьмич оказался за одним столом с Брежневым. Во время ужина Брежнев спросил:
– Слушай, Михаил Кузьмич, у тебя есть какие-нибудь домашние проблемы? Могу помочь в их решении?
Янгель сказал Леониду Ильичу:
– Не знаю, удобно ли вас затруднять при вашей занятости личными проблемами. Но есть одна. Квартира у нас хорошая, но, к сожалению, в ее окна никогда не заглядывает солнце. Когда въезжали, была светлая. А потом прямо против окон выросла стена нового здания.
Через несколько дней Янгеля, который уехал отдыхать в санаторий под Киевом, соединили с Москвой. Звонил помощник Брежнева: он хотел уточнить, в каком районе и каком доме он хотел бы получить новую квартиру. А через месяц семья Янгеля въехала в дом у Патриарших прудов…
17 июня 1961 года на президиуме ЦК обсуждался вопрос о наградах за первый в мире полет человека в космос.
Секретарь ЦК Фрол Козлов предложил представить к званию Героя Социалистического Труда Никиту Сергеевича Хрущева. Хрущев сразу сказал, что этого делать не следует. Но члены президиума ЦК почему-то не послушались первого секретаря, проявили редкую принципиальность и решили наградить Никиту Сергеевича третьей золотой звездой.
Тогда Хрущев предложил присвоить звание героя также Козлову и Брежневу. Никто не возражал.
19 июня за «выдающиеся заслуги в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и осуществление первого в мире космического полета советского человека» на корабле-спутнике «Восток»: звание трижды Героя Социалистического Труда было присвоено Хрущеву; дважды Героя – заместителю председателя Совета министров Дмитрию Федоровичу Устинову и президенту Академии наук Мстиславу Всеволодовичу Келдышу; звание Героя Социалистического Труда – Брежневу, Козлову, заместителю председателя Совета министров, председателю Госкомитета по координации научно-исследовательских работ Константину Николаевичу Рудневу и председателю Госкомитета по радиоэлектронике Валерию Дмитриевичу Калмыкову.
На посту председателя президиума Верховного Совета Леонид Ильич оставался простым и доступным человеком. Владимир Ступишин, кадровый сотрудник Министерства иностранных дел, в те годы оказался в здании президиума Верховного Совета:
«Курили с товарищем на лестнице, и к нам вышел покурить скромный дяденька моложе шестидесяти лет. Присмотревшись, обнаружили, что это Леонид Ильич, недавно избранный председателем президиума.
Сталина мы видели в детстве только на трибуне мавзолея во время праздничных демонстраций, а тут совсем рядом. Нас, молодых дипломатов… это еще как впечатляло».
Брежнев, по словам очевидца, был тогда «молодой, импозантный, он говорил рокочущим баритоном с подъемом, держался артистически, – позировал».
«Приветливость и доброжелательное отношение Леонида Ильича к товарищам все хорошо знали, – рассказывал Николай Константинович Байбаков, многолетний председатель Госплана. – Крепко сбитая коренастая фигура, привлекательное лицо с выразительными глазами под густыми бровями; „знатный хлопец“ – говорили о нем на Украине. Все в нем казалось постоянным, значительным и спокойным. Считали, что он хорошо разбирается в людях и не опасно тщеславен».
«Это был спокойный, уравновешенный, внимательный, уважительный к другим человек, – вспоминал Михаил Соломенцев, ставший со временем членом политбюро. – Очень человечный. Никогда не позволял себе кого-то грубо отругать, нахамить, закричать в порыве гнева „Снять!“, как это делал импульсивный и непредсказуемый Хрущев. С Брежневым легко было работать».
Впрочем, Леонид Ильич, когда считал необходимым, проявлял жесткость.
27 мая 1963 года в президиум ЦК поступила секретная записка из КГБ № 1447-с. Семичастный информировал руководителей страны о настроениях маршала Жукова, который позволил себе нелицеприятно отозваться о руководителях государства, недавних соратниках – командующих вооруженными силами и чекистах.
Хрущев поручил Брежневу вместе с руководителями Комитета партийного контроля Николаем Шверником и Зиновием Сердюком вызвать в ЦК Жукова и предупредить.
– А если не поймет, – грозно добавил Никита Сергеевич, – тогда исключить из партии и арестовать.
Состоялся ли разговор, не известно. Отчета о беседе в архиве нет. Но, судя по всему, Брежнев выполнил указание и устно доложил Хрущеву. К счастью, до ареста маршала дело не дошло.
А за столом Леонид Ильич был замечательным тамадой, острил, произносил красивые тосты. Он был энергичным и увлекающимся человеком. Очень любил футбол и хоккей.
Леонид Замятин рассказывал, что в разгар Карибского кризиса осенью 1962 года, когда Хрущев отправил на Кубу ракеты с ядерными боеголовками, был момент, когда, казалось, что вот-вот Соединенные Штаты нанесут удар по советским ракетным позициям и начнется война.
– Мы после бессонной ночи писали очередное послание президенту Кеннеди, – вспоминал Замятин, – вдруг открывается дверь и с папиросой в зубах появляется Леонид Ильич и спрашивает: «А как хоккей идет? Какой счет?» Команда ЦСКА играла. Ну, из нас за хоккеем никто не следил. Так он пошел к охране спрашивать. То есть в момент, когда судьба страны висела на волоске, его интересовало, как играет любимая команда…
