10

Грейс уехала в домик тетушки Крибл, сделав лишь несколько телефонных звонков, потому что в коттедже телефона не было. Для нее телефон олицетворял все самое худшее, что было в двадцатом веке, так что, живя в деревне, Грейс, кроме походов в маленький сельский магазинчик, не выходила на люди и ни с кем не общалась. Но это было как раз то, что ей требовалось, и три недели пролетели незаметно.

Большую часть дня она проводила на свежем воздухе, бродя по лесным тропинкам и полям. Она отдыхала душой на берегу речки, пробегающей среди меловых скал, внимая усердному постукиванию дятлов и их безумным крикам.

Она часами валялась на травяном ковре лужаек, наслаждаясь пением жаворонка, порхающего в голубой выси. Чтобы не возвращаться домой, она съедала прихваченные с собой яблоко и шоколадку и снова гуляла по красивой местности.

А когда глубокие тени от живых изгородей падали на тропинки, она шла в коттедж тетушки Крибл и ужинала домашней ветчиной и салатом или цыпленком с молодой картошкой и овощами, сидя в замечательном тетушкином садике с деревьями и жимолостью и наслаждалась пением птиц — черных дроздов, малиновок, воробьев, зябликов и неутомимых маленьких крапивников, которые стрекотали громче всех.

Каждое утро радовало солнцем и теплом. Грейс вставала с восходом солнца, с благодарностью взирала на голубое небо с легкими белыми облачками, неизменно поминая добрым словом тетушку Крибл, благодаря которой ей выпало счастье пожить в таком раю и зализать свои раны.

Поначалу она проводила тяжелые ночи, мучимая воспоминаниями, но потом идиллическая природа и покой возымели действие и раны начали заживать. Она научилась жить по принципу «день да ночь, сутки прочь» и не загадывать о будущем.

Конечно, она понимала, что такая идиллическая жизнь не может длиться долго, но эта маленькая передышка на лоне природы позволила ей на время выйти из обычного круга забот и мирской суеты. Она загорела, кожа ее приобрела цвет густого меда, медь в волосах усилилась, а сердечные терзания отступили.

Она думала об Алексе почти непрестанно, прошла все круги бесконечного самокопания, свойственного женщинам, и пришла к выводу, что поступила правильно, потому что другого способа сохранить душевное здоровье у нее не было. А когда она поняла это, на ее душу снизошел мир. Боль не прошла, но она почувствовала в себе силы преодолеть отчаяние и могла от души наслаждаться целительной красотой природы и уединенностью, так что, когда подошло время уезжать, чтобы вернуться в реальный мир, она была во всеоружии.

И вот этот миг настал.

Грейс встала с садовой скамеечки, окруженной карабкающимися вверх по шпалерам розами и кошачьей мятой, над которыми усердно жужжали пчелы (здесь она каждый день завтракала по утрам), и оглянулась на маленький уютный домик, залитый сентябрьским солнцем. Завтра свадьба Энди и Санди. Больше откладывать отъезд нельзя. Отпуск окончен.

— Ты прекрасно выглядишь, Санди. Просто замечательно.

Грейс критически осмотрела прическу Санди и вуаль, проверила, хорошо ли закреплена лента на белокурых волосах невесты, и еще раз осмотрела заколки, держащие фату.

— Спасибо. — Девушка уже была сама не своя от предсвадебной суеты. Санди и Грейс сидели в комнате Грейс (родители Грейс предложили, чтобы выход невесты состоялся из их дома, поскольку у Санди не было жилья и она жила в пансионате). Санди взяла Грейс за руку и смущенно сказала: — И спасибо тебе, что ты не отобрала у меня Энди. Я знаю, тебе это ничего не стоило, но, когда он понял, что ты ни в какую, дела у нас заметно улучшились. Мы будем счастливы. Я знаю.

— О, Санди. — Грейс и подумать не могла, что невеста Энди знает о его предсвадебных заскоках, и ответила твердым голосом: — Мне кажется, ему страшно повезло с тобой. Я правда так думаю. — И она не кривила душой. Санди любит Энди и не стыдится этого. Им теперь вместе строить жизнь.

Пора было подниматься. Две другие подружки невесты — десятилетняя кузина Энди и ее старшая сестра — суетливо носились в своих газовых шлейфах, похожие на розовые бутоны. Надо было ехать в церковь в первой из двух машин свадебного кортежа.

Они все утро крутились как белки в колесе, дел была куча, то и дело возникал очередной переполох. Обстановку не улучшило и то, что солнечное утро сменил мелкий дождик, но сейчас опять светило сентябрьское солнце и воздух был теплый и дышал ароматом осенних цветов.

Грейс бегло оглядела себя: аляповатое платье в форме колокола с бездной кружев, розеток и лент не шло ей, и она это знала, но сейчас было не до этого: свадебный поезд подъезжал к дверям церкви. Она заставила себя широко улыбнуться поджидающему с камерой наготове фотографу.

Какое имеет значение, даже если она выглядит смехотворно, убеждала себя Грейс, когда машина остановилась и дверца открылась. Это не ее день, — это день ее подруги Санди, а та невеста хоть куда — от пальчика ноги до макушки. И вообще, что это все по сравнению с тем, что ей больше не суждено увидеть Алекса. Подумаешь, ну выглядит она как кремовый торт. Да она готова всю жизнь выглядеть как десять тортов вместе взятых, лишь бы Алекс любил ее, думала Грейс, опуская ногу на дорожку и с трудом удерживая в руке большой шар из роз, который по настоянию Санди сделали для подружек невесты вместо обычных аккуратных букетов.

Она подняла глаза и тут увидела высокого загорелого человека, стоящего у церковной стены. Увидела и оцепенела.

— Да что с вами, дорогая? Это обычно невеста смазана на фото, потому что трясется от страха, — ворчал фотограф, но Грейс не слышала его, и, только когда две юные подружки невесты толкнули ее, вылезая следом за ней из машины, она очнулась и умудрилась сделать шаг.

— Парочку снимков у самых дверей, идет? — широко улыбаясь, говорил фотограф. — Надо же показать эти платья во всей красе, так ведь?

Девочки смущенно хихикали, а Грейс готова была сквозь землю провалиться. Она выглядела ужасно, просто ужасно, и, хотя еще секунду назад это не имело никакого значения, сейчас она была просто в отчаянии.

— Грейс? — Голос у него был низким, и у нее побежали мурашки по коже.

Она нагнула голову, надеясь прошмыгнуть мимо Алекса и толпы, собравшейся поглазеть на свадьбу, но он схватил ее за руку. Ей пришлось поднять глаза и посмотреть на него.

— Что ты здесь делаешь? — пробормотала она, чувствуя, как гулко забилось ее сердце. — Зачем ты здесь?

— Чтобы увидеть тебя, — тихо проговорил он. — Увидеть тебя, — повторил он настойчиво.

— Алекс, это безумие. Мы обо всем переговорили. Все уже сказано-пересказано, и это непорядочно…

— Я знаю, — проговорил он негромко, поедая ее глазами со всеми этими взбитыми розовыми сливками и всякими рюшами и ленточками. — Это безумие, и это непорядочно, ты заслуживаешь лучшего. Я искал тебя последние три недели. Твой отец не говорил тебе? Я действительно был как безумный. Чего я только не делал, чтобы разыскать тебя. Я совсем потерял голову.

— Мой отец? — Она посмотрела на него, словно он и впрямь сошел с ума. — Ты говорил с моим отцом?

— Он не пожелал мне сказать, где ты, и вообще разговаривал со мной сурово, — сообщил Алекс. — Я его не виню. Если бы ты была моей дочерью, я поступил бы так же. Но я сообразил заглянуть в твой служебный блокнот, и там была запись об этой свадьбе… Я решил набраться терпения.

— Алекс, это все не имеет значения, — слабым голосом проговорила Грейс. Она чувствовала, что ее всю колотит, она никак не могла унять дрожь и надеялась, что он — и все вокруг — примут это за обычное свадебное волнение. Ну и что с того, что он ее разыскал. Она-то знает, что он думает о ней, о любви и верности. Горбатого могила исправит. Но какая настойчивость! Видно, Алекс никак не может смириться с мыслью, что она ему не досталась.

— Грейс, нам надо поговорить. Разве ты не понимаешь?

— Пожалуйста, милая. Вы всех задерживаете, — затараторил фотограф, прибежавший от церковных дверей, где уже стояли две маленькие подружки невесты. Он весь взмок от забот и беготни. — Невеста вот-вот появится, и я хочу успеть сделать снимки. Можете потом поговорить с этим джентльменом?

— Этот джентльмен хочет поговорить с ней сейчас. — Алекс напал на фотографа как пантера, которой наступили на хвост.

Но фотограф был тут ни при чем, он делал свое дело. И незачем ему мешать. К тому же парень оказался не робкого десятка и с вызовом посмотрел на Алекса.

— Вы хотите испортить фотографии? — резко бросил он.

— Плевать мне на фотографии! — Это был Алекс во всей своей красе.

— Алекс, Бога ради, оставь меня, — вмешалась Грейс. И это привлекло больше внимания, чем весь свадебный кортеж. — Это день Санди, не смей все портить, к тому же я не желаю видеть тебя. — А в голове у нее звучало совсем другое… О, мой милый, мой милый, милый…

— Нет, желаешь. — Все кругом затаили дыхание. — Ты любишь меня. — Это было сказано почти ласково, но в то же время твердо.

Она посмотрела долгим взглядом в это дорогое лицо, зная, что никого в жизни так не полюбит, а потом произнесла твердым и в то же время удивительно женственным голосом, чем снискала симпатии половины присутствующих:

— Держись подальше от меня, Алекс. Я серьезно говорю. — После чего позволила пляшущему от нетерпения фотографу увести себя.

Брачная церемония была чистым кошмаром. Грейс и врагу не пожелала бы того, что претерпела она, но все когда-нибудь кончается, даже плохое, и она с честью выдержала все до конца, так что никто бы не сказал по ее улыбающемуся и спокойному лицу, что внутри у нее все кровью обливается.

Ну зачем он явился именно сегодня? — спрашивала себя Грейс вновь и вновь на протяжении всей службы. Она боялась оглянуться, чтобы посмотреть, вошел ли Алекс в церковь или нет. С него станется. Он способен выкинуть что угодно. Она пыталась, действительно пыталась, разозлиться на его выходку, но неудержимая радость видеть его, видеть его прекрасные глаза, сводила на нет все ее усилия.

И это пугало ее. Это пугало ее больше, чем могла она себе представить. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего. Она повторяла это до бесконечности, пока звучали песнопения и молитвы, а потом ужасно нудное и нескончаемое напутственное слово, которое произносил дядя Энди. Связь с Алексом будет чередой головокружительных взлетов и падений, невероятным счастьем или черным отчаянием, а когда все кончится — когда ему это надоест, — она не будет знать, что ей делать дальше. Он съест ее со всеми потрохами и выплюнет остатки, а сам будет жить припеваючи, как жил всегда, А она? Невозможно. Абсолютно невозможно. Ей не пережить этого.

Но все-таки он приехал. Она уцепилась за эту мысль, она обдумывала ее, мусолила ее, закрыв глаза и чувствуя, как куда-то проваливается, и пальцы ее впились в букет с такой силой, что на пол упало несколько головок цветов.

Так-то оно так, но только он сделал это, потому что не может смириться с мыслью, что она не в его постели, напоминала себе Грейс в следующую секунду, когда с последним аккордом свадебного песнопения открыла глаза.

«Любовь божественная, любовь всепобеждающая…» — звучало под сводами церкви.

Когда речь идет об удовлетворении плотских желаний, большинство мужчин готово на все. И то, что вытворяет Алекс, лишь подтверждает это правило. Он такой же, как все.

И угораздило же его свалиться ей на голову именно сегодня! Все последние три недели, когда она изредка позволяла себе грезить о встрече с ним, она видела себя красиво одетой и причесанной, воплощенной женственностью и элегантностью. И вот он здесь, а она разряжена как рождественская елка. Это же курам на смех…

Но, может, ее дурацкий наряд отпугнет его? Но эта мысль почему-то не утешила ее. А вдруг он уже ушел? От этой мысли ей стало еще хуже. А служба все шла и шла. И конца ей не было видно.

К тому моменту, когда счастливая Санди рука об руку с Энди двинулись по проходу под звуки «Свадебного марша», Грейс плохо соображала.

Она двигалась, поддерживаемая шафером (спасибо Клайду!), улыбаясь, кивая направо и налево и не глядя по сторонам, а оказавшись на улице, продолжала идти, пока фотограф щелкал и щелкал. Она ни разу не бросила взгляда в толпу. У нее просто не хватало духу.

Свадебный пир должен был состояться в ратуше, до которой было рукой подать, так что свадебных машин не понадобилось. Большинство гостей направилось в ратушу, чтобы там встретить жениха и невесту.

Грейс заметила вишневый «ягуар» на зеленой лужайке неподалеку от церкви. «Ягуар»? Здесь? Сегодня?

Это его. Она не знала, куда девался лимузин, но не сомневалась, что это машина Алекса.

Как только Грейс с двумя юными подружками невесты поравнялась с машиной, дверца ее открылась и из кожаных недр показалась высокая стройная фигура.

— Грейс! — негромко позвал он. — Подожди. Ратуша находилась прямо через дорогу, и Грейс показала своим смешным цветочным шаром в ту сторону, промямлив:

— Я… мне надо туда. Там ждут.

— Я не уйду, Грейс. — Это было сказано спокойным и размеренным голосом. — Ни сейчас, ни когда-либо. Я серьезно говорю, Грейс.

Она смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Что-то в его голосе было такое, чего она не понимала и не осмеливалась истолковать, но ей хотелось плакать.

Справа и слева от нее переминались с ноги на ногу две девчушки, и Грейс, пересилив себя, пролепетала:

— Сьюзи, Лиз, это Алекс… мой знакомый. Алекс, это Сьюзи и Лиз.

— Привет. — Он с улыбкой посмотрел на девочек и, взяв Грейс под руку, сказал: — С вашего позволения, я украду Грейс у вас на пару минут, милые барышни, ладно? — И отвел ее в сторону.

— Нет, Алекс, все это ни к чему.

Он подвел ее к небольшой деревянной скамейке под раскидистым буком. Грейс попыталась воспротивиться, но он взглянул на нее сверху вниз и коротко бросил:

— Садись!

— Да что ты о себе возомнил? — Грейс пыталась не сдаваться, но она так долго не видела, его, так соскучилась. От волнения у нее поджилки тряслись.

Выглядел он потрясающе. Черные брюки и черный же кожаный пиджак прекрасно подчеркивали его рост и стройность, но не его внешний вид удержал ее на скамейке, когда он, усадив ее, сам сел рядом и заговорил. Его голос, не совсем ровный, выдававший волнение, которое он тщательно пытался скрыть, и, главное, боль в глазах, которую она за последнее время Привыкла видеть в зеркале, приковали ее к месту.

— Выслушай меня, Грейс, пожалуйста, выслушай и не перебивай. — Он заговорил, и весь мир для нее перестал существовать. — Я люблю тебя. Я должен был сказать это в первый миг, когда увидел тебя снова, — произнес он, явно борясь с собой. — Но я никогда раньше ничего подобного не говорил, и мне это дается нелегко.

— Что ты! — воскликнула она, тряхнув головой, отчего вниз полетел розовый бутон. — Не говори так! Зачем? Будь добр, прекрати! — Только бы не разреветься! — мелькнуло у нее в голове.

— Я люблю тебя, Грейс. — Теперь он говорил страстно, горячо. — Черт побери, ты должна поверить, даже если мне придется доказывать тебе это всю жизнь. Я боролся с собой все это время, но больше не в силах сопротивляться. Ты мне нужна, Грейс. Не на неделю, не на месяц или год. Ты мне нужна на всю жизнь. Навсегда.

— Нет. — Все пережитые муки отразились у нее на лице, когда она прошептала: — Ты уговаривал меня вернуться к Энди, когда я тебя так любила. Какая же это любовь? — Только сейчас она почувствовала, какую боль он причинил ей, и эта рана еще не зажила.

— Никуда бы я тебя не отпустил. — Это было похоже на крик души. — Я пытался убедить себя, что ты такая же, как все. Я боялся, Грейс, но я прежде убил бы его, чем позволил притронуться к тебе. Я так люблю тебя… — Он издал болезненный вздох и покачал головой. — Это сжигает меня, буквально пожирает внутренности. Ничего в жизни подобного я не испытывал. И это пугает меня.

Последние слова были сказаны с такой силой, что Грейс стало не по себе. Но она все еще не верила, не осмеливалась верить. Она видела его вделе и знала, с какой безжалостностью он сокрушал и добивал конкурентов.

— Откуда же ты можешь знать, что это любовь? — пролепетала она. — Ты же не, веришь в любовь, разве забыл? Что же случилось?

— Как что случилось? — воскликнул он. — Ты случилась. Ты случилась, а потом бросила меня, и тогда я понял, что жить без тебя не могу. Это правда, Грейс. Я не из тех, с кем легко, я знаю. Я еще никогда не любил по-настоящему независимого человека, не любил как равного, черт побери! Я не могу без тебя. Последние недели были сущим адом. — Эти слова он произнес с подлинной болью.

Она заглянула ему в глаза, в эти золотистые глаза, которые бывали такими жесткими и холодными, а теперь в них застыла боль, отчего сердце ее оттаяло. Вдруг все стало на свои места. И все оказалось так просто. Он приехал за ней. Он приехал за ней.

— Я люблю тебя, Грейс, — повторил он дрогнувшим голосом. — Не знаю, как мне доказать свою любовь или заставить тебя поверить. Я хочу, чтобы мы жили вместе, вместе старились, имели полный дом детей, собак и кошек, но все это как прыжок в неизвестное. Прости, я все не то говорю.