Эидзи -- на переднем сиденье такси. Дэймон -- сзади, между своих двух наложниц. Улицы пустеют; они едут по широкому мосту. В фойе --> Атлас[Author:A] сгибается под тяжестью земного шара; Дэймон пялится на экран с номерами комнат и ценами: свободные -- светятся, занятые -- темные; и нажимает на кнопки, и получает ключи. Снова лифт. Дэймон целует Эидзи в губы и с силой вталкивает в комнату. Десятисекундный душ и примитивное порно по коммерческому каналу. Презервативы девяти видов. Снаружи розовыми вспышками мигает буква "X". Цветочные головки на стеблях, головки подсолнухов. Входит Кофе, лимонно-желтое полотенце прикрывает ее блестящее, как леденец, медовое тело, она сейчас какая-то заторможенная; сексодром из легенд воплощен вполне реально; она задергивает полог; закрой глаза, говорит она и скользит в постель, кожа у нее гладкая, ягодки сосков набухли; да, хорошо, так можно, только не трогай меня там; налетел на препятствие; да, так; он всегда меняется дамами? Твой друг? Юзу Дэймон? Что за имя -- "Юзу", прямо как фрукт? Наверное. Молчи. Мягкий шоколад, как это пошло; зубы покусывают живот; пушистые укромности, нервный толчок; нет, я же сказала не трогать меня там; Годзилла отступает, на спине выступают капельки пота, подъем, спуск, подъем, весь технический набор, на этом, пожалуй, все. Годзилла снова меняет решение, корни врастают глубже, ветки плещутся и сзади и спереди, пальцы ее рук сжимаются, пальцы ног находят точку опоры, странствуя по океану, океану простынь, бурному, стонущему, погружающему в летаргию, она ловит ртом воздух, она погружается, вздрагивает; да, уже все? нет, и вверх, и да, и вниз, и нет, и вверх, и да, и вниз, и вверх, и вниз, кончаю и кончаю, если кончаю; ты -- не -- проснешься -- пока -- не -- ударишься -- о -- землю -- ты
      р
      Просыпаюсь в круглой кровати, один-одинешенек, как выброшенная игрушка. Эта комната в отеле любви -- храм розового. Розового не как цветы -- как потроха. Шторы запачканы утренним светом. Грохот отбойных молотков, шум машин на перекрестках и гул толпы. Сухие подсолнухи в вазе. В голову словно вкрутили штопор от виска до виска. Язык натерли солью, высушили на солнце и отдали на растерзание куницам. Горло подверглось нападению геологических молотков. Колени и локти использовались для высекания огня с помощью трения. В паху воняет креветками. Простыни скомканы, и матрас пестрит засохшими пятнами крови. Итак, два девственника лишили друг друга этого сана. Так тот чих из паховой области и был секс?
      Никакого моста Золотые Ворота к земле обетованной. Всего лишь хлипкая доска через топкое болото. И никто даже значка тебе не даст, чтобы куда-нибудь нацепить. Эта комната, как носовой платок общего пользования, -в отелях любви наверняка наивысшая концентрация секса-на-кубический-метр в этой стороне от... откуда? От Парижа. Я пытаюсь нащупать сигарету -- пусто. Спокойно. Если учесть все, вместе взятое, я легко отделался. Звонннннннннит телефон. Голову даю на отсечение -- это Дэймон из соседнего номера.
      -- Доброе утро, это администратор. -- Мужской голос, оживленный и беззаботный.
      -- Э-э, доброе.
      -- Я просто хочу напомнить, что ваш номер заказан до семи...
      Мои часы лежат на тумбочке рядом с кроватью: 6:45.
      -- Хорошо.
      -- После семи снова устанавливается почасовая оплата.
      -- Хорошо, я спущусь прямо сейчас.
      -- Вы будете платить наличными или кредитной картой?
      -- Что?
      -- Когда ваши дамы уходили, вот только что, они не знали, будете вы платить наличными или кредитной картой. Две комнаты на всю ночь составляют пятьдесят пять тысяч иен, при условии, что вы ничего не взяли из мини-бара и освободите комнату в течение следующих пятнадцати минут.
      Удар под дых.
      По-прежнему оживленно, хотя и не так беззаботно:
      -- Поэтому я и звоню, чтобы избежать какого-либо неприятного взаимонепонимания.
      Если меня вырвет, это поможет?
      -- У вас какие-то затруднения? -- скрытая угроза.
      -- Нет, вовсе нет. Э-э, пожалуй, я заплачу наличными. Я сейчас спущусь.
      -- Мы будем ждать в вестибюле у входа.
      Я натягиваю измятую одежду и пулей лечу в номер Дэймона. Никого. Все, как и в моем, только на зеркале намалеванные чем-то желеобразным иероглифы: "ВСЕГО ЛИШЬ ВИДЕОИГРА". Дэймон, ты первостатейный ублюдок. Миякэ, ты идиот. Выворачиваю карманы джинсов и нахожу 630 иен мелочью. Этого не может быть. Я пытаюсь проснуться. Тщетно. Все это происходит наяву. Мне не хватает 54 370 иен. За следующие девять минут мне необходимо придумать какой-нибудь совершенно исключительный план. Сажусь на унитаз и извергаю из себя дерьмо, параллельно перебирая имеющиеся возможности. Первая: "Понимаете, тот парень, с которым я пришел, он обещал, что заплатит за все с, э-э, отцовского расходного счета". Главарь Якудзы складывает вместе кончики пальцев: "Эидзи Миякэ, работает в бюро находок? Пост, требующий доверия. В каком восторге будут твои наниматели, когда узнают, как ты проводишь выходные. Я считаю своим гражданским долгом сообщить им об этом, если только ты не испытываешь желания вернуть нам свой долг, выполнив определенные поручения, не все из которых, должен предупредить, можно назвать приятными". Вторая: "Бунтаро! На помощь! Мне нужно, чтобы ты сию же минуту принес мне в отель любви пятьдесят пять тысяч иен, или тебе придется искать другого жильца". Ему будет нетрудно сделать выбор. Третья: "Главарь Якудзы пробует на язык лезвие своей бритвы. Итак, это тот самый вор, который пытался улизнуть из моего отеля, не заплатив за полученные услуги". Я поднимаю свою окровавленную голову и распухшие веки. Мой язык лежит в его тазике для бритья.
      Ах, если бы (проблемы) тоже можно было смыть в унитаз.
      В кино люди убегают по крышам. Пытаюсь открыть окно, но оно для этого явно не предназначено, кроме того, я не умею ползать по стенам. Смотрю на людей на замусоренных улицах и завидую каждому из них. Может, устроить пожар? Сирены и разбрызгиватели? Я следую за пожарными датчиками до конца коридора, только чтобы что-то делать. "В случае пожара дымовая пожарная сигнализация автоматически разблокирует эту дверь". Дядя Асфальт говорит, что отели любви проектируются таким образом, чтобы не допустить побегов, -лифт всегда доставляет вас прямо к администратору. Что еще делают в кино? Смываются через черный ход. Ну, и где этот черный ход? Я пытаюсь искать в другом конце коридора. "Аварийная лестница. Выхода нет". Черный ход всегда идет через кухню. Смутно припоминаю, что Дэймон, да сгниют его яйца, говорил мне, где находится кухня.
      В отелях кухни обычно в цокольном этаже. Выскальзываю за дверь и начинаю спускаться по лестнице. Тупо смотрю вниз через перила. Спасительный выход Аоямы. Иду так быстро и бесшумно, как только могу. Что я скажу, если меня здесь поймают? Что в лифте у меня начинается клаустрофобия. Заткнись. Вот и первый этаж. Большая стеклянная дверь ведет к стойке. За ней стоит огромный администратор мужского пола. Бывший борец --> сумо[Author:A] . Ждет меня. Лестница спускается вниз еще на один этаж. Я могу молить о пощаде или повысить ставки и продолжить спуск. Администратор щурится, ведя пальцем по гроссбуху. Они с милосердием, уж точно, в одной постели не спят. Проскальзываю мимо стеклянной двери -- статуя Атласа своим глобусом загораживает ему обзор -- и крадусь вниз по лестнице к двери, на которой написано "Служебный вход". Пожалуйста, пусть она будет открыта. Дверь не открывается. Толкаю изо всех сил. Задрожав, она поддается. Спасибо. За дверью -- душный коридор с тянущимися вдоль стен трубами. В конце коридора штабелем сложены половые щетки, за ними -- еще одна дверь. Поворачиваю ручку и толкаю. Ничего не происходит. Толкаю изо всех сил. Дверь заперта. Хуже того -- я слышу, как открывается стеклянная дверь этажом выше, а я не закрыл за собой "Служебный вход".
      -- Эй? Там кто-нибудь есть? -- Господин Сумо.
      От страха меня бросает в жар. Что делать? В отчаянии барабаню в запертую дверь. Туфли господина Сумо шаркают по ступеням. Снова стучу. И вдруг задвижка отодвигается, дверь распахивается, и какой-то повар гневно таращится на меня -- позади него стучит и булькает залитая флюоресцентным светом кухня.
      -- Для тебя же лучше, -- рычит он, -- чтобы ты... -- у него взгляд самого дьявола, -- оказался нашим новым муссбоем.
      А?
      -- Скажи мне, что ты наш новый муссбой!
      Господин Сумо почти здесь.
      -- Да, я ваш новый муссбой.
      -- Давай сюда!
      Он втаскивает меня внутрь, захлопывает дверь и, даруя мне первую передышку за это утро, задвигает задвижку. "Шеф-повар Банки" -- написано у него на колпаке.
      -- Какого черта ты себе позволяешь, появляясь в свой первый рабочий день с опозданием на сорок пять минут и вырядившись, как бродяга? Сними бейсболку, когда находишься в моей кухне!
      У него за спиной младшие повара и поварята наблюдают заходом человеческого жертвоприношения. Я снимаю бейсболку и кланяюсь.
      -- Прошу прощения.
      Сливки, пар, баранина и газ. Не видно ни окон, ни дверей. И как же мне отсюда выбираться? Шеф-повар Бонки рычит:
      -- Хозяин огорчен. А когда хозяин огорчен, мы все огорчены. Мы плывем в очень-тесной-лодке!
      Его голос неожиданно переходит в визг и разрывает в клочья последнее, что осталось от моих нервов.
      -- А что мы делаем с членами команды, которые раскачивают эту лодку?
      Весь кухонный народ хором повторяет, сотрясая воздух:
      -- К акулам! К акулам! К акулам!
      Я начинаю всерьез подумывать, не сдаться ли господину Сумо.
      -- Иди за мной, муссбой. Хозяин разберется.
      Меня тащат мимо сверкающих разделочных столов, полок со сковородками, вертушки для перфокарт. Дверь. Пожалуйста, пусть это будет дверь.
      -- Вот здесь ты будешь отмечаться, если Хозяин простит тебе твой позорный проступок.
      Господин Сумо, должно быть, уже перед дверью с задвижкой. Меня беспокоят эти ножи. Какой-то мальчишка, хлюпая носом, трет пол зубной щеткой -- шеф отвешивает ему сильный пинок без всякой очевидной на то причины. Мы заходим в тесный кабинет, где визжит, стучит и скрежещет станок для заточки ножей. В конце кабинета открытая дверь -- ступени ведут наверх, во двор, заваленный мешками с мусором. Шеф-повар стучит по косяку и кричит:
      -- Новый муссбой прибыл для выполнения своих обязанностей, Хозяин!
      Станок смолкает.
      -- --> Finalemente[Author:A] , -- говорит Хозяин, не оборачиваясь. -- Заводите этого негодяя сюда.
      Его голос слишком высок для его внушительной комплекции. Шеф-повар отступает, подталкивая меня вперед. Хозяин поворачивается. На нем маска сварщика, из-под которой виден маленький рот. В руках он держит мясницкий нож, такой острый, что им можно кастрировать быка.
      -- Оставьте нас, шеф-повар Бонки. Повесьте на дверь табличку.
      Дверь кабинета захлопывается. Хозяин пробует лезвие на язык.
      -- Будешь и дальше ломать комедию?
      -- Господин?
      -- Ты не тот муссбой, который с таким рвением прислуживал мне в заведении Иеремии Булфрога, так?
      Придумай что-нибудь, быстро!
      -- Э-э, верно. Я его брат. Он заболел. Но он не хотел подвести команду, поэтому прислал меня.
      Неплохо.
      -- Какая невероятная самоотверженность. Хозяин делает шаг вперед. Это не предвещает ничего хорошего.
      Я упираюсь спиной в дверь.
      -- Мне очень приятно, -- произношу я. Там какой-то шум или мне послышалось?
      -- Мне приятно. Мне, и запомни это. Потрогай его. Мусс упругий.
      Смотрю на отражение своего лица в черном стекле его маски и теряюсь в догадках, что именно должен делать муссбой.
      -- Вы -- лучший в этом деле, Хозяин.
      В кухне вдруг началась суматоха. Пробежать мимо него к двери, ведущей во двор, -- пустая затея. Хозяин тяжело дышит, распространяя вокруг запах печеночного паштета.
      -- Отщипни его. Мусс восхитителен. Отрежь кусочек. О, да. Мусс нежен. Так нежен. Понюхай его. Мусс уступит. О, да. Мусс уступит.
      Четыре жирных пальца тянутся к моему лицу.
      Чей-то вскрик:
      -- Ой!
      -- Досадно, досадно.
      Хозяин приподнимает крохотную шторку рядом с моей головой, за которой скрывается глазок. Его рот сжимается. Он хватает свой резак, отшвыривает меня в сторону, распахивает дверь и врывается в кухню.
      -- Гнида бордельная! -- орет он. -- Тебя предупреждали!
      Краем глаза я вижу, как господин Сумо перекидывает помощников повара через разделочные столы.
      -- Тебя предупреждали! -- кричит Хозяин. -- Тебя предупреждали, что ожидает грязных сводников, которые носят сюда герпес и сифилис и оскверняют чистоту моего корабля!
      Он метнул резак. Нет смысла болтаться здесь и смотреть, кому какой нанесен урон, -- я вылетаю за дверь, бегу вверх по ступенькам, перепрыгиваю через пластиковые мешки с мусором; разгоняя ворон, мчусь через задний двор, выбегаю в переулок и до половины восьмого все оглядываюсь, выписывая разнообразные зигзаги.
      В семь сорок я вдруг понимаю, где нахожусь. Авеню Омекайдо. Этот небоскреб из циркония -- "Пан-Оптикон". Прохожу еще немного по направлению к Синдзюку и выхожу на перекресток с улицей Кита. Кафе "Юпитер". Утро в разгаре. Смотрю, сколько у меня денег. Если пройтись пешком до Уэно, хватит на подводную лодку, чтобы доехать до Кита Сендзю, и на легкий завтрак. Такой легкий, что улетит, если чихнуть. Кондиционер наполняет кафе "Юпитер" влажной прохладой. Я покупаю кофе и булочку с ананасом, сажусь у окна и рассматриваю свое мутное отражение в стекле витрины: двадцатилетний Эидзи Миякэ -- волосы свалялись от пота, весь провонял наркотой и низкопробным сексом, а по всему кадыку -- о, ужас! -- засос размером с Африку. Цвет лица завершил превращение из загара, покрывающего лица жителей Кюсю, в белила, покрывающие лица трутней. Официантка с прекрасной шеей сегодня утром не работает -- попадись я ей на глаза в таком виде, я бы взвыл, постарел веков на девять и усох, превратившись в кучку перхоти и ногтевых пластинок. Единственный, кроме меня, посетитель -- женщина, изучающая палитру макияжа в модном журнале. Я даю себе клятву больше никогда не прикасаться к женщинам, даже в мыслях. Наслаждаюсь своей ананасовой булочкой и смотрю на телеэкран на здании Эн-эйч-кей. Последствия запуска ракет, города, охваченные огнем. Новая модель сотового телефона "Нокиа". Министр иностранных дел заявляет, что мнимые зверства в Нанкине во время Второй мировой -- это измышления левых с целью подорвать патриотизм. Зиззи Хикару моет волосы шампунем "Перл Ривер". Скелеты в развевающихся балахонах шествуют по улицам какого-то африканского города. --> "Нинтендо"[Author:A] с гордостью представляет "Универсальных солдат". Подросток, который угнал междугородный автобус и перерезал горло трем пассажирам, говорит, что сделал это, чтобы выделиться. Я смотрю на несущийся мимо поток машин и вдруг слышу сухой кашель. Я и не заметил, как появился Лао-Цзы. Он достает пачку "Парламента", но зажигалку, по всей видимости, потерял.
      -- Приветствую вас, Капитан. Я протягиваю ему зажигалку.
      -- Доброе утро.
      Он замечает мой засос, но ничего не говорит. Перед ним откидной экран для видеоигр величиной с книгу, по дизайну -- явно из двадцать третьего века.
      -- Новенький "Видбой-3" -- десять часов играешь, десять часов заряжаешь, четыре гигабайта, стереозвук, чип с интеллектом Сократа. Программное обеспечение выпустили только на прошлой неделе: "Виртуа Сапиенс". Подарок моей невестки. -- Лао-Цзы ерзает на своей табуретке. -- По совету докторов, чтобы я не впал в маразм.
      Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:
      -- Очень мило с ее стороны. Лао-Цзы стряхивает пепел:
      -- Ты считаешь, что заставить моего сыночка-кретина продать мои рисовые поля владельцу супермаркета мило? Вот была тяжесть для сыновнего долга!
      Я позволил этому недоумку вступить во владение землей, чтобы его не задушили налогами, когда я умру, и вот, -- он тычет в машину, -- как мне отплатили. Пойду продую шланг -- в моем возрасте начинаешь страдать недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?
      Он подталкивает свой "Видбой-3" ко мне через стол и отправляется в уборную. Я снимаю бейсболку, подключаюсь и нажимаю "ПУСК". Экран загорается.
      р
      Добро пожаловать в Виртуа Сапиенс
      (авторские права защищены)
      Я вижу, вы -- новый пользователь. Ваше онлайновое имя?
      >эидзи миякэ
      Поздравляем с регистрацией в Виртуа Сапиенс, Эидзи Миякэ. Вы уже никогда не будете одиноки. Пожалуйста, выберите категорию отношений. Друг, Враг, Незнакомец, Любовница, Родственник.
      >родственник
      Прекрасно, Эидзи. С каким родственником вы хотите сегодня встретиться?
      >с моим отцом, конечно же
      Прошу прощения. Пожалуйста, не двигайтесь в течение трех секунд, пока я оцифрую ваше лицо.
      Значок на экране мигает, и микрообъектив, вмонтированный в рамку экрана, вспыхивает красным светом.
      Хорошо р подождите еще немного: я регистрирую изображение вашей сетчатки.
      Появляются стена, пол и потолок. Пол стремительно покрывается растровым изображением ковра. Вдоль стен разворачиваются полосатые обои. Появляется окно с видом на цветущие сливы, трепещущие под весенней грозой. Дождевая завеса туманит стекло. Я даже слышу, как тихо-тихо падают капли. В комнате полумрак. Слева появляется лампа, и от нее разливается уютный желтый свет. Под окном возникает прозрачный диван. Зигзагообразные штрихи заполняют его цветом. А на диване сидит мой отец, ступня его правой ноги закинута на левое колено, что круто смотрится, но вряд ли удобно. Программа наделила его моим носом и ртом, но челюсть сделала массивнее, а волосы -- реже. Глаза у него -- как у сумасшедшего ученого, который вот-вот откроет секрет господства над миром. Симметричные морщины. Он одет в черный домашний халат, и весь светится румянцем, будто пять минут назад вышел из ванны. Мой отец наклоняется в правую сторону экрана, где появляется ведерко для вина, -- он вытаскивает из него бутылку и читает этикетку: "Шабли, 1993 год". Бодрый, отчетливый, ровный голос -- таким обычно читают прогноз погоды. Он наливает себе бокал вина, картинно наслаждается букетом и почти цедит напиток сквозь сомкнутые губы. Он подмигивает. Сверкает белозубой улыбкой.
      -- Добро пожаловать домой, сын. Освежи-ка мне память -- сколько мы уже не виделись?
      > на самом деле никогда
      Его брови взлетают вверх:
      -- Так долго? Время летит как стрела! Сколько же новостей у нас накопилось, чтобы рассказать друг другу. Но мы с тобой отлично поладим. Расскажи-ка, как у тебя со школой, сын.
      > я уже закончил школу. Мне 20 лет
      Он потягивает вино, перекатывая его по языку, и проводит рукой по волосам.
      -- Неужели, сын? -- Он наклоняется к разделяющему нас экрану. Разрешение потрясающее -- я вздрагиваю и подаюсь назад.
      -- Значит, ты сейчас, должно быть, в университете? То, что я вижу позади тебя, -- это кафетерий?
      > я даже не стал подавать документы -- нет ни денег, ни родителей, чтобы платить.
      Мой отец откидывается назад и ленивым жестом кладет руку на спинку дивана:
      -- Неужели, сын? Я глубоко сожалею. Образование -- прекрасная вещь. Так как же ты проводишь время?
      > я рок-звезда
      Его брови взлетают вверх:
      -- В самом деле, сын? Расскажи мне. Ты добился успеха, создал себе известность и состояние или ты просто один из миллионов, которые ждут, когда им привалит счастливый случай?
      > я добился очень большого успеха. Во всем мире.
      Он подмигивает и сверкает своей белозубой улыбкой.
      -- Я знаю, повстречать своего старика после стольких лет не очень-то просто, сын, но нет ничего лучше честности. Если ты такая важная персона в шоу-бизнесе, как могло случиться, что я ни разу не читал о тебе в журнале "Тайм"?
      > я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь
      Он залпом выпивает остатки вина:
      -- Не то чтобы я тебе не верил, сын, но не мог бы ты сообщить мне свой псевдоним? Я хочу похвастаться сыном рок-звездой перед приятелями -- и перед управляющим банка!
      > Джон Леннон
      Мой отец хлопает себя по колену:
      -- Настоящего Джона Леннона застрелил Марк Чепмен в 1980 году, так что ты вешаешь мне лапшу на уши!
      > может, сменим тему?
      Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону.
      -- Отцу с сыном пришло время поговорить по душам, не так ли? Нам больше не нужно бояться своих чувств. Скажи мне, что тебя тревожит?
      > кто вы такой на самом деле?
      -- Твой отец, сын!
      > но как человек, кто вы?
      Мой отец снова наполняет бокал. В небе вспыхивают молнии, цветущие ветки сливы царапают оконное стекло, и пурпур на сером фоне превращается в черный на титаново-белом. Я догадываюсь, что программе требуется больше времени, чтобы реагировать на нестандартные или общие вопросы. Мой отец издает смешок и ставит ноги вместе.
      -- Ну, сын, это слишком большой вопрос. С чего ты бы хотел, чтобы я начал?
      > что вы за человек?
      Мой отец кладет левую ногу на правое колено:
      -- Дай подумать. Я -- японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По профессии я актер. Хобби -- плавание под водой с маской и хорошее вино. Но не бойся -- все эти подробности обнаружатся, когда мы станем ближе друг другу, а я надеюсь, что ты скоро снова придешь. Я бы хотел представить тебя кое-кому. Что скажешь?
      > давай
      Изображение на экране ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то женщина -- лет под сорок? -- сидит на полу, курит, между затяжками напевая отрывки из --> "Norwegian Wood"[Author:A] . На ней свободная мужская рубашка, красивые ноги обтянуты черными леггинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии. Глаза у нее, как у меня.
      -- Привет, Эидзи. -- В ее голосе звучит нежность: она рада меня видеть. -- Догадываешься, кто я?
      > белоснежка?
      Она улыбается моему отцу и гасит сигарету.
      -- Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я -- твоя мать.
      > но, мама, дорогая, вы с папой не виделись уже 17 лет
      Программа переваривает неожиданную информацию: гроза барабанит в окно. Моя мать закуривает новую сигарету:
      -- Ну, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас мы отлично ладим.
      > значит, на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь вытягивать деньги?
      -- Мне больно это слышать, Эидзи. -- Моя виртуальная мать отворачивается и всхлипывает, чем очень напоминает мою настоящую мать, с такой же сухой, скрытой дрожью в голосе.
      Я набираю извинение, но мой отец опережает меня. Он говорит медленно, с угрозой в голосе, будто читает наизусть роль из трагической пьесы:
      -- Это дом, молодой человек, а не отель! Если ты не в состоянии держать себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!
      Ну и постаралась же эта программа, создавая мне виртуальных родителей! А они думают, что постаралась реальность, создавая им виртуального сына. Сливовый цвет страдает от не соответствующей сезону погоды.
      р
      -- Эй? Подъем! Есть тут кто-нибудь? -- Какой-то посетитель кафе "Юпитер" так разорался, что заглушил шум виртуального ливня. -- Детка, ты неправильно дала мне сдачу!
      Я отключаюсь и оборачиваюсь посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень ростом с гризли, в рубашке, усаженной пятнами, рычит на девушку с самой прекрасной на свете шеей -- и когда она успела прийти? Она смотрит на него с удивлением, но спокойно. Ослица моет посуду, от греха подальше, а моя девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным вепрем:
      -- Вы дали мне одну банкноту в пять тысяч иен.
      -- Послушай, детка! Я дал тебе банкноту в десять тысяч иен! Не пять! Десять!
      -- Господин, я абсолютно уверена... Он буквально встает на дыбы:
      -- Ты утверждаешь, что я лгу?
      -- Нет, я говорю, что вы ошибаетесь.
      -- Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?
      Очередь тревожно шевелится, но все молчат. -- Я...
      -- Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро!
      Она открывает кассу:
      -- Здесь даже нет десятитысячной банкноты. Вепрь брызжет слюной и скалит клыки:
      -- Ну и что! Ты украла ее из кассы!
      То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли "Виртуа Сапиенс" притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому парню и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Этот вепрь еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, остается атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах у меня вспыхивают бенгальские огни -- Вепрь отступает с протяжным: "А-а-а-а-а-а-а-а-а". Из носа у него течет кровь. Я возвращаюсь в исходное положение, ища, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо:
      -- Убирайся сейчас же, не то зубы искрошу, -- смотрю, что у меня в руке, -- этой пепельницей!
      Должно быть, я выгляжу достаточно убедительно -- прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Вепрь ретируется. Посетители молчат. Лао-Цзы хлопает меня по плечу:
      -- Чистая работа, Капитан.
      Ослица подходит к своей коллеге, полная участия.
      -- С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит... Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и смотрит мне в глаза:
      -- Я бы с ним справилась.
      -- Я знаю, -- отвечаю я.
      Бенгальские огоньки опасно вспыхивают.
      -- Но все равно спасибо.
      Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от этой боли. Я сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.
      Интересно, бывала ли моя мать в кафе "Юпитер", когда жила в Токио? Может быть -- после того, как родились мы с Андзу, -- она сидела на этом самом месте, ожидая повестки от Акико Като. Трутни из "Пан-Оптикона" работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца я в Токио так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-Цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в свою идиотскую игру.
      -- Привет.
      Официантка с самой прекрасной шеей держит в руках кофейник.
      -- Налить?
      -- Боюсь, у меня больше нет денег.
      -- За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.
      -- Тогда с удовольствием. Спасибо.
      Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:
      -- Как ваша голова?
      Опершись на локоть, закрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.
      -- Прекрасно.
      -- Еще что-нибудь?
      -- Что -- что-нибудь?
      -- Еще одну булочку? За мой счет.
      -- Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против, -- боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог, -- так это узнать, как вас зовут.
      Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.
      -- Аи Имадзо.
      Какое классное имя.
      -- А вас?
      -- Эидзи Миякэ.
      Не такое классное.
      -- Эидзи Миякэ, -- произносит Аи Имадзо, и я чувствую себя намного, намного лучше.
      Взглядом она изучает шишку у меня на лбу.
      -- Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой?
      -- Нет, если умеешь это делать. Я думаю.
      -- Значит, у вас нет привычки каждый день раздавать удары головой направо и налево?
      -- Это был мой первый удар головой.
      -- Историческое событие.
      На перекрестке загорается зеленый, и поток машин с жужжанием устремляется в туманную дымку.
      -- Где еще я вас видела, Эидзи Миякэ?
      -- В тот день, когда была гроза. Две недели назад. Вы решили, что я -ну, в общем, так оно и было, -- подслушиваю ваш телефонный разговор. В конце вашей смены. Я просидел здесь часа два.
      -- Да, -- Аи Имадзо кивает головой, -- теперь вспомнила.
      -- Проклятые биоборги! -- ругает Лао-Цзы "Вид-бой-3".
      -- У меня перерыв. Не возражаете, если я присяду? Не возражаю ли я?
      -- Конечно, нет.
      И к моей радости и смущению -- я еще не могу прийти в себя от ночи, проведенной с незнакомкой в отеле любви, -- девушка с самой прекрасной шеей во вселенной садится рядом со мной.
      -- Итак, -- говорит она, -- вы встретились с тем человеком?
      -- С кем?
      -- С тем, кого вы ждали, в тот день, когда была гроза.
      -- Нет. Еще нет.
      -- Подруга?
      Я останавливаюсь на сокращенной версии и перепрыгиваю через Акико Като.
      -- Родственник.
      -- И давно вы его ищете?
      -- Три недели...
      -- Три недели? С тех пор как приехали в Токио?
      -- Откуда вы знаете?
      На ее щеках появляются ямочки, а глаза превращаются в два маленьких полумесяца. Мне нравятся такие улыбки.
      -- Ваш акцент. Через полгода вы его потеряете. Откуда вы?
      -- Вы не знаете этого места.
      -- Испытайте меня.
      -- Якусима. Остров напротив...
      -- ...южного побережья Кюсю, где растут кедры Дземон, древнейшие обитатели восточного полушария. Итак, как вам Токио, этот загадочный город?
      Токио, этот загадочный город. Нравится ли он мне?
      -- Полон сюрпризов. Иногда здесь одиноко. По большей части, не по себе. Я не могу ходить по прямой. Постоянно налетаю на кого-нибудь.
      -- Перестаньте думать о том, как вы ходите. Это все равно, что подносить ложку ко рту, -- задумаешься, как это сделать, -- промахнешься. Откуда вы знаете, что ваш родственник проходит мимо этого места?
      -- На самом деле я не знаю. Я даже не знаю, как он выглядит.
      -- Это дальний родственник?
      -- Я не хочу надоедать вам.
      -- По мне видно, что вы мне надоедаете? Почему вы не посмотрите в телефонной книге?
      -- Я даже не знаю его имени. Аи Имадзо хмурится.
      -- А он знает ваше имя? -- Да.
      -- Дайте сообщение в колонки личных объявлений: "Родственников Эидзи Миякэ просят написать по такому-то адресу". Что-нибудь в этом роде. Большинство токийцев читают одни и те же три-четыре газеты. Если ваш родственник сам его и не прочитает, то прочитает кто-нибудь другой и скажет ему. Что-то не так?