Гул пылесоса в будуаре госпожи Хохлатки, как раз у него над головой, не дал Питекантропу досмотреть утренние сны, ему поневоле пришлось стать ранней пташкой. Почтенный дилижанс стоял неподвижно. Еще не успев вылезти из-под него, Питекантроп понял, что они заехали в место пожарче, чем секстет саксофонов в Сахаре. Пожевав жареной саранчи, он вылез и оказался в бесплодной охряной пустыне, где не было ничего, кроме булыжников, валунов и выбеленных костей всяких чудищ. Солнце, как голое глазное яблоко, не моргая, смотрело с неба, подернутого розоватой дымкой сухого зноя. Ветер пустыни даже не пытался остудить мир, по которому странствовал. Дорога бежала вдаль прямо, как математическая константа, стремящаяся к точке схода. Когда Питекантроп напряг мощные бицепсы, забарабанил в грудь, широкую, как три пивных бочонка, и испустил громоподобный рык, пустыня откликнулась кворумом квохчущих вскриков. Дверь дилижанса отворилась, и госпожа Хохлатка, встав на пороге, вытряхнула из скатерти крошки от завтрака.
      -- Разве можно так безбожно орать! Козел-Сочинитель слез по ступенькам и втянул в себя воздух пустыни.
      -- Доброе утро.
      Питекантроп промычал приветствие и вопрос.
      -- По-моему, -- ответил Козел-Сочинитель, -- мы где-то на северных территориях, но Австралии или М-марса, я точно не знаю. У кого бы спросить...
      Козлу-Сочинителю не суждено было закончить свою фразу, потому что, появившись из ниоткуда, вокруг почтенного дилижанса волшебным вихрем закружились птицы -- ухающие, щебечущие, кричащие, оглушительно орущие птицы, многих из которых не видели с тех пор, как мифы перестали быть обычными сплетнями.
      -- Археоптерикс!-- воскликнул Козел-Сочинитель. -- Гусь Тьюликера! Кетсалькоатль! Гагарки с мыса Злой Безнадеги! Ночной полдневный козодой! Послушайте! Послушайте этот напев! Отрывки! Я слышу отрывки!
      Козел-Сочинитель закрыл глаза, и по его лицу разлился кайф. Питекантроп глазел во все глаза, вспоминая детство, проведенное в окаменелых лесах. Госпожа Хохлатка в поисках укрытия нырнула под почтенный дилижанс. Птицы исчезли, разлетевшись во все стороны, так же внезапно, как и появились.
      -- Экстраординарная авифауна! -- заявил Козел-Сочинитель. -- Выходите, госпожа Хохлатка! Знаете, я ведь слышал отрывки несказанно сказочной сказки! Ее пели эти птицы! Извините, друзья мои, но м-мне нужно сию же секунду вернуться к старинному бюро!
      р
      Проходит еще два или три ничем не примечательных дня. Вот как я их провожу. Встаю поздно, курю в саду и пью чай с тостами. Наблюдаю, как бледнеет опухоль на глазу. Прибираю в гостиной и на кухне, прячу мусор и отправляюсь читать на чердак. Там я чувствую себя безопаснее всего. Я превращаюсь в автомат для чтения. Я читаю детективные рассказы Когоро Акети. Я читаю "Кухню" Банана Есимото и проникаюсь к ней неприязнью, сам не знаю, почему. Я читаю "Сестер Макиока" Юнитиро Танизаки и прихожу в восторг. Я читаю странный роман Филипа Дика о параллельном мире, в котором Вторую мировую войну выиграли Япония с Германией, а какой-то писатель пишет странный роман о параллельном мире, в котором эту войну выиграли Америка с --> Англией[Author:A] . Я читаю "Больше не человека" Озами Дацаи, но его главный герой испытывает такую жалость к самому себе, что мне хочется, чтобы он бросился в море задолго до того, как он это делает. Андзу много читала -не то что я. Сейчас я вспоминаю, что ревновал ее к книгам за те часы жизни, что она дарила им, а не мне. Наши уроки японского в школе были, скорее, созданы, чтобы отбить охоту к чтению, со всеми этими вопросами вроде: "Какое слово наиболее полно выражает чувство, которое мы испытываем, читая следующие строки: "Когда мой отец уходил в свое последнее плавание, над волнами разносились печальные крики чаек": а) ностальгия; б) горечь; в) тоска; г) причастность к высшим силам; д) умиление". "Мы". Что за придурок этот "мы"? Я его никогда не встречал. Сегодня утром я читаю французский роман "Большой Моль --> н"[Author:A] . Я просто пухну от книг. На закуску между завтраком, обедом и ужином я читаю рассказы про Козла-Сочинителя, которые написала сестра госпожи Сасаки. Их здесь множество. Госпожа Сасаки говорит, что ее сестра писала их для своего племянника Бунтаро, когда тот был маленьким. Бунтаро был когда-то ребенком? Странно. Теперь же она пишет их по утрам, чтобы разогреться. Когда много читаешь, хочется есть. Проголодавшись, я спускаюсь на кухню и беру что-нибудь из холодильника и еще яблоко или банан. Потом большим сачком очищаю пруд от опавших листьев и кормлю рыбу. Потом поднимаюсь обратно на чердак и снова читаю, пока не стемнеет. Закрыв треугольное окно светозащитной бумагой, играю на гитаре, пока не придет Бунтаро или госпожа Сасаки. Мы вместе ужинаем и болтаем -- ни в "Падающей звезде", ни в Уэно обо мне так никто и не спрашивал. До сих пор. После ужина запираю дверь на замок, задвигаю засов и накидываю цепочку, отжимаюсь и приседаю вволю, потом принимаю душ. Сплю я по-прежнему внизу на диване, где уж точно услышу незваных гостей, прежде чем они до меня доберутся. Читаю почти до утра; в конце концов засыпаю. Мне снятся пустые, размытые сны -- зум-объективы, машины на стоянках, многозначительные улыбки незнакомых людей...
      Я снова стал чувствовать запахи. Никогда я не чувствовал их так остро, как сейчас. Вновь исследую дом, на этот раз по запахам. Гостиная -- это полировка, татами, благовония. Кухня -- растительное масло для жарки, нержавеющая сталь, терпкая смородина. Хозяйская спальня -- белье, жасмин, лак. В саду -- лиственный дух, пруд с его обитателями, привкус дыма. В этом доме так тихо! Малейший шорох сразу обращает на себя внимание, как в метро визгливый голос, говорящий по мобильнику. Я слышу звуки, о которых раньше и не подозревал. Пульсация крови в жилах, скрип суставов, когда я поднимаюсь по полкам-ступенькам, вибрация от проезжающих машин. Вороны и двери на отдаленных улицах, муха, таранящая оконное стекло, выбиваемый футон.
      Гудит факс. Откладываю "Большого Мольна", спускаюсь и вижу на полу сообщение.
      МИЯКЭ. ДЕТЕКТИВ МОРИНО
      ПОЛУЧИТ КОРРЕСПОНДЕНЦИЮ
      ПО УКАЗАННОМУ НИЖЕ АДРЕСУ.
      БУДЬ ОСТОРОЖЕН. НЕ ДАВАЙ АДРЕСА,
      ПОКА НЕ УВЕРЕН, ЧТО ВСЕ В ПОРЯДКЕ.
      НАШ РЕЙС 30 МИН. НАДЕЮСЬ,
      ТЫ НАЙДЕШЬ ТОГО ЧЕЛОВЕКА.
      Дальше идет номер почтового ящика в Эдогавабаси. Я переписываю его на клапан от сигаретной пачки и прячу в бумажник, а факсовое сообщение поджигаю в пепельнице с помощью зажигалки генерала Дугласа Макартура. Это чересчур драматично, но я люблю смотреть на огонь. Бросаю взгляд на фотографию сестры госпожи Сасаки. Охлажденное вино у нее в бокале наполняет воздух своим ароматом.
      -- Итак, -- говорит она, -- что будет в следующей главе?
      р
      Козел-Сочинитель уселся за старинное бюро. Витиеватые фразы вились в дюйме от его головы, ожидая, когда он пришпилит их к бумаге. Козел-Сочинитель не мог найти ручку. "Странно, -- думал он. -- Я точно помню, что положил ее сюда, на блокнот, когда услышал утреннее мычание Питекантропа..." Он посмотрел там, где она должна быть, потом там, куда она случайно могла закатиться, и, наконец, там, где ее наверняка быть не могло. Из этого следовал только один вывод.
      -- Вор! -- закричал Козел-Сочинитель. -- Вор! Вор! Питекантроп с госпожой Хохлаткой бросились в дилижанс -- она-то точно знала, что делать.
      -- Нет-нет, мой господин. Позвольте объяснить: ваша закусочная бумага лежит вот здесь, а ваши записи и все...
      Козел-Сочинитель затряс головой.
      -- Нет, госпожа Хохлатка! М-мой манускрипт на м-месте, но моя авторучка! Язык моего воображения! Та самая ручка, которой леди Сенагон писала свои записки у изголовья больше тринадцати тысяч полумесяцев тому назад! Эти птицы были просто тактикой-дидактикой, приманкой -- нас отвлекли, чтобы вор мог сделать свое дело!
      -- Куда катится мир? -- воскликнула госпожа Хохлатка. -- Ограбить ближнего своего!
      Питекантроп вопросительно замычал.
      -- Кто? Завистников полно, они спят и видят, как бы покончить с моим пером! -- Козел-Сочинитель застонал со слезами в голосе. -- Без моей авторучки моя карьера окончательно окончена! Критики меня де-ре-инк(онструкти)визируют!
      -- Только через мой труп, мой господин! Не теряйте головы! Мы уже раз отыскали вора и снова отыщем! Разве не так? -- обратилась госпожа Хохлатка к Питекантропу.
      Питекантроп до того обрадовался, что миссис Хохлушка заговорила с ним, что радостно замычал и не стал обращать ее внимание на то, что если искать следы в грязи полей было делом пустяковым, то искать их в заветренной, раскаленной пустыне было задачей совершенно другого порядка.
      -- Вы, госпожа Хохлатка, -- сказал Козел-Сочинитель, беря себя в руки, -- как всегда, абсолютно правы. Давайте применим к дилемме логику. Моя ручка пропала. Где обычно находят ручки? В конце предложений. А где находят концы предложений? В конце строк. Ну сколько строк можно найти в пустыне?
      Госпожа Хохлатка выглянула в окно.
      -- Здесь только одна линия, что может сойти за строку, мой господин.
      -- Что же это за линия, моя дражайшая госпожа Хохлатка?
      -- Ну как же, мой господин, -- та, что идет по центру дороги!
      Козел-Сочинитель зацокал копытами.
      -- К оружию, друзья мои! Мы идем на войну! Госпожа Хохлатка выбивалась из сил, обливаясь потом под своей парасолькой, и боялась, что следующее яйцо снесет вкрутую. С Питекантропа пот лил градом, а раскаленный асфальт прожигал ему пятки до дыр. Козлу-Сочинителю виделись глаголы-миражи, замерзающие и тающие снова. Жестокое солнце выпустило в полуденные просторы порцию раскаленного свинца. Само время повторялось и останавливалось. Козел-Сочинитель промокнул брови выжатым носовым платком и удостоверился, что то, что, как ему показалось, ему показалось, так и было на самом деле.
      -- Ага! Радуйтесь, друзья мои! Белые строки сворачивают с дороги, моя авторучка наверняка где-то недалеко!
      Госпожа Хохлатка настояла, чтобы они выпили грушевой шипучки перед тем, как пуститься в пустыню. Если бы белая строка не указывала им путь, даже Питекантроп заблудился бы в этих огнедышащих валунах, выступах и скалах, булыжниках и глыбах. Рептилии застыли на месте, переминаясь с ноги на ногу. Питекантроп чувствовал, что за ними наблюдают, но ничего не сказал из боязни огорчить госпожу Хохлатку.
      -- Послушайте, -- сказал Козел-Сочинитель, глава экспедиции, -- мы, кажется, уже... здесь.
      Они втроем доплелись до самого края фарфоровой воронки, настолько же крутой, насколько и широкой. В центре воронки зияла дыра.
      -- Экстраординарно, -- пробормотал Козел-Сочинитель. -- Примитивная культура, доросшая до радиотелескопических технологий, не известная остальному миру...
      -- Вы можете называть это радио-теле-чем-угодно, мой господин, но уж кухонную-то раковину я ни с чем не спутаю, если она передо мной окажется. Ее нужно драить каждый понедельник, иначе...
      -- Киииииироооооооооук! -- Дурноглазый зубоклювый птеродактиль спикировал из-за кромки кратера, норовя сбросить Козла-Сочинителя прямо в раковину.
      -- Мой господин! -- закудахтала госпожа Хохлатка; копыта Козла-Сочинителя заскользили по керамической поверхности. -- Мой господин! Я иду! Я спасу вас!
      Госпожа Хохлатка бросилась ему наперерез, но Козел-Сочинитель уже исчез в черной дыре. Госпожа Хохлатка, не в силах выйти из своего крутого пике, последовала за ним. Питекантроп смотрел, как птеродактиль заходит на второй круг, готовясь к новой атаке.
      -- Киииииироооооооооукииираааааааааау! Питекантроп не боялся ни динозавров, ни кого другого, но мысль, что госпожа Хохлатка окажется лицом к лицу с опасностью в полном одиночестве, заставила его в волнении затрясти головой. Он заскользил вниз по кратеру. Бездонная чернота отдалась глухим стуком.
      р
      Я сижу за старинным бюро перед чистым лицом бумаги, и на какое-то мгновение письмо кажется мне идеальным. Фотография моего отца лежит рядом. Как написать письмо настоящему живому частному детективу? "Здравствуйте, вы меня не знаете, но..." -- не пойдет.
      "Здравствуйте, Я последний личный помощник Морино и пишу вам с просьбой заменить меня..." -- не пойдет. "Здравствуйте, меня зовут Эидзи Миякэ -- вы не так давно следили за мной, чтобы..." -- не пойдет. Я решаю написать все просто и кратко. "Прошу Вас выслать копию личного досье Эидзи Миякэ на п/я 333 "Токио ивнинг мэйл ". Спасибо". Если сработает, то сработает; если нет, то, что бы я ни написал, все будет равно неубедительно. Снова спускаюсь в сад и сжигаю три черновика -- если бы Бунтаро или госпожа Сасаки их нашли, то сказали бы, что я сумасшедший, не говоря уж о том, что безответственный, и, конечно, были бы правы. Писать человеку, который связан с Морино! Но если бы этот человек представлял угрозу, мы бы уже наверняка знали об этом. Он прочесывал мою капсулу по поручению Морино, так что знает, где я живу. Я кладу записку в конверт, пишу на нем адрес и запечатываю. Это -- самая легкая часть дела. Теперь нужно выйти отсюда и отправить его.
      Низко надвигаю на лоб бейсболку, снимаю ключ с крючка возле двери и обуваюсь. Поднимаю задвижку на воротах и выхожу в реальный мир. Ни скрипа тормозов, ни таинственных машин. Только тихая улочка в спальном районе на пологом склоне холма. Все дома стоят в стороне от дороги, за высокими заборами с автоматическими воротами. На некоторых установлены видеокамеры. Любой из этих домов стоит больше, чем целая деревня на Якусиме. "Может пойти дождь, -- говорит погода, -- а может и не пойти". Интересно, живет ли Аи Имадзо на такой же улице, с таким же окном в спальне, за такой же изгородью из бирючины. До меня доносится девичий смех -- из переулка вылетает подросток на велосипеде, с девчонкой, стоящей на раме заднего колеса.
      -- Какая невероятная история! -- повторяет она, смеясь и откидывая волосы. -- Невероятная!
      Склон ведет к оживленной широкой улице со множеством магазинов. Какими странными кажутся эти суета и шум. Каждая машина уверена, что движется во имя какой-то высокой цели. Я чувствую себя привидением, что вернулось туда, где никогда не было особенно счастливо. Прохожу мимо супермаркета, на витрине которого лежат манго и папайи, изящно украшенные лентами. В проходах между рядами детвора играет в фишки. На парковке перед супермаркетом люди, сидя в машинах, смотрят телевизор. Какая-то тетка усаживает беспородного песика в корзину своего велосипеда. Молодая беременная женщина моего возраста идет по улице, держа руки на животе. Строители карабкаются по арматуре, паяльная лампа с шипением извергает пламя, подобное магниевой вспышке. Игровая площадка детского сада: детишки в разноцветных шапочках, у каждой группы -- свой цвет, рассыпались по дорожкам в броуновском движении. Зачем все это? А еще меня поражает то, что я невидим. Никто не останавливается и не указывает на меня пальцем; машины не сбиваются в кучу; птицы не падают с неба; никаких "Эй! Посмотрите! Вот парень, который видел, как гангстеры на прошлой неделе взорвали тридцать с лишним человек!" Может быть, такое чувствуют солдаты, когда возвращаются с войны. Когда сверхнормальные вещи кажутся сверхстранными. На почте полно орущих младенцев и ушедших в себя пенсионеров. Встаю в очередь, рассматриваю плакаты "Их разыскивает полиция" с изображениями общественно опасных личностей, с лицами, которые они сами себе выбрали, перекроив свои ножом пластического хирурга. "Не пытайтесь самостоятельно задержать этих преступников. Они вооружены и очень опасны". Меня толкают в спину. Кассирша обращается ко мне в третий или в четвертый раз:
      -- Слушаю вас.
      -- А, да, я хочу отправить письмо.
      Я расплачиваюсь, она подает мне марки и сдачу. Все это правда. То, что произошло со мной в прошлую пятницу, заперто у меня мозгу и не отражается на лице. Лизнув, наклеиваю марки и просовываю конверт в прорезь почтового ящика, не выпуская из рук. Разумно ли я поступаю? Отпускаю письмо; оно падает на дно -- шлеп. Хоть что-нибудь из того, что я делал до сих пор, было разумно? Вперед, план "Ж". Заглядываю в глазок видеокамеры. На улице поднялся ветер, воздух потяжелел, ласточки заныривают вниз. Еще одна видеокамера наблюдает за парковкой у супермаркета. И еще одна укреплена на мосту -- медитирует, глядя на поток автотранспорта. Я спешу обратно.
      Вечер брызжет неторопливым дождем. Я сижу на чердаке. В густеющих сумерках белая бумага постепенно поголубела, а сейчас стала почти такой же серой, как чернила. Я смотрю на струйки воды, что стекают по оконному стеклу. Я почти слышу, как истомившийся от жажды город со звуком оседающей пены впитывает дождь. На Якусиме дождь -- предмет гордости. Дядюшка Патинко говорит, что дождь там идет тридцать пять дней в месяц. А здесь, в Токио, когда в последний раз шел дождь? В тот день, когда я сидел в засаде, и грянула гроза. Я был полнейшим идиотом. Морино был неразорвавшейся бомбой. Что, если мой отец на самом деле не испытывает никакого желания встречаться со мной? Что, если он тоже член Якудзы? Иногда струйки сливаются в одну, иногда -- разделяются. Тогда ему придется самому мне это сказать. Его работа, да и то, как он вообще живет, -- не имеет значения. По улице за окном шуршат колеса машин, на которых обычные мужья едут к своим обычным семьям. Одна из машин останавливается прямо перед домом, и мое умиротворение как рукой снимает. Я вглядываюсь в темноту за треугольным окном: это старая, потрепанная "хонда" Бунтаро. А вот и мой спаситель, перепрыгивает через наполненную водой канаву с газетой над головой. Его лысина блестит под дождем.
      Я первым съедаю свою порцию лапши и первым завожу разговор о том, что меня волнует:
      -- Бунтаро, мне нужно поговорить насчет денег. Бунтаро вылавливает кусочки темпуры.
      -- Каких денег? Точно.
      -- О квартплате за следующий месяц. Я не знаю, как сказать, но... Мне нечем заплатить. Деньги, что я получил в Уэно, давно кончились. Я знаю, что прошу слишком много, но не мог бы ты взять ее из моего задатка?
      Бунтаро хмурится -- на меня или на скользкую темпуру? Я продолжаю:
      -- Мне действительно очень стыдно, после всего, что вы с госпожой Сасаки для меня сделали. Но ты должен это знать, так что, если, я не знаю, ну, если ты захочешь, чтобы я ушел, то есть я пойму, правда...
      -- Я тебя понял! -- Бунтаро зажимает креветку своими палочками и осторожно откусывает ей голову. -- У моей жены есть идея получше, парень. Она хочет поехать в отпуск до того, как станет слишком беременной и авиакомпании запретят ей летать. Знаешь, мы тут прикинули, когда в последний раз вместе брали недельку отпуска. Угадай, когда? Никогда! Никогда, в прямом смысле. Пока я не стал хозяином "Падающей звезды", у нас вечно не было денег, а потом... ну, видеопрокат никогда не спит. Когда я работаю, она отдыхает; когда она работает, я отдыхаю. И так уже девять лет. Сегодня утром она обзвонила несколько отелей на --> Окинаве[Author:A] -- сейчас межсезонье, много недорогих предложений. Так вот, слушай, что мы тебе предлагаем: ты присмотришь за салоном на следующей неделе, и это пойдет в счет квартплаты за октябрь.
      -- За весь октябрь?
      -- Работа не бей лежачего -- с десяти утра до полуночи, семь дней. За все вместе получится не очень-то большая сумма. Но зато у тебя будет передышка, чтобы подыскать другое место.
      -- Вы действительно доверите мне свой салон?
      -- Никто, похожий на Аль Пачино, о тебе не справлялся. Спрятаться здесь было правильно, но сейчас уже можно вернуться.
      -- Нет, я хотел сказать, вы доверите мне свой, э-э, бизнес?
      -- Моя жена тебе доверяет, значит, и я тоже. Кроме того, у меня есть блестящая рекомендация от твоего прежнего работодателя. -- Бунтаро начинает ковырять в зубах. -- Управлять видеопрокатом -- пара пустяков, я за полчаса тебя всему научу. А моя мать будет забегать вечером, чтобы забрать выручку и свести баланс. Ну что? Я могу сказать жене, чтобы она заказывала нам отель в раю?
      -- Конечно. Я согласен. Спасибо.
      -- Не стоит, парень. Это бизнес. Давай посидим на ступеньках, выкурим по "Мальборо", чтобы отметить это взаимовыгодное соглашение. Только жене не говори. Предполагается, что к торжественному появлению Кодаи я брошу.
      Мы выходим в сад и выкуриваем почти целую пачку, слушая лягушек и плеск дождя в пруду. Дождь и дым держат москитов на расстоянии.
      -- Кстати, -- говорит Бунтаро, -- имя Аи Имадзо тебе, случайно, ничего не говорит?
      Я чешу себе затылок и киваю.
      -- Друг или враг?
      -- Надеюсь, что друг. А в чем дело?
      -- По всей видимости, сегодня утром она зашла в бюро находок в Уэно, чтобы заявить о пропаже Эидзи Миякэ. Моя мать сказала, что ты неожиданно уехал из Токио по семейным делам. Юная дама состроила гримаску "как мило, что он дал мне знать!", поблагодарила мою мать и ушла.
      Мое лицо непроницаемо.
      -- Что ж, -- Бунтаро встает на ноги, -- пойду расскажу жене хорошие новости.
      Я выхожу в коридор вместе с ним. Бунтаро делает вид, что проверяет пыль.
      -- Должен сказать, что здесь у тебя чисто, как во дворце. Во всяком случае, чище, чем в твоем роскошном пентхаусе. -- Он хлопает себя по нагрудному карману. -- Парень, я болван! Совсем забыл. Эта пиктограмма пришла сегодня на твой адрес! Я прошу прощения. Приятных снов.
      После того как Бунтаро уходит, я уношу пиктограмму в гостиную и рассматриваю под лампой. "Нагана, Горный рай". Что-то подсказывает мне, что провал в памяти у Бунтаро не случаен -- это от моей матери, передано через дядюшку Толстосума. Сажусь, кладу письмо на колено. Оно почти ничего не весит, но как весомо. Небеса, серые от снега, горные склоны, розовеющие цветами сакуры, снег, отливающий бирюзой на фоне неба, счастливые туристы, счастливые лыжники. Снова интимные откровения, избавляющие от чувства вины. Создательница Козла-Сочинителя смотрит на меня сверху вниз из обрамленного ракушками полумрака. Я не вижу ее глаз, но слышу ее голос:
      -- Мне кажется, ты не совсем справедлив. Шагай дальше. Вскрой и раздели с нами свои страдания.
      Совсем как госпожа Сасаки -- одновременно добра и сурова.
      -- Ах, -- вздыхает она, и море, что дремлет у нее за спиной, вздыхает вместе с ней, -- молодежь.
      р
      Долгое падение Питекантропа было прервано густой сетью из проводов и кабеля. Сквозь крошечное отверстие высоко вверху пробивался лишь тоненький лучик света, но ночному зрению древнего человека этого было достаточно. Он замычал.
      -- Да, -- слабым голосом ответил Козел-Сочинитель, -- провидение приостановило м-мое падение с помощью попурри из пористого пластика. Госпожа Хохлатка, госпожа Хохлатка, вы меня слышите?
      Экономка закудахтала:
      -- Я так просто не сдамся, мой господин! Возможно, я и старая курица, но крылья у меня еще действуют. А это что за паутина кругом? Я с трудом двигаюсь!
      Перед ними распахнулась стена света, и тишину прорезал женский голос:
      -- Добро пожаловать! -- На стене появилось женское лицо. -- Добро пожаловать!
      На ней была корона, сияющая всеми цветами радуги, и увешанный королевскими регалиями костюм с подкладными плечами. Светлые волосы отливали солнечным светом, губы блестели, но она казалась двумерной, потому что таковой и была. Стена оказалась экраном, освещающим комнатушку, сплошь затканную электрическим кабелем. По полу было мягко ступать из-за устилавших его кожных чешуек и выпавших ресниц.
      -- Добро пожаловать, о Козел-Сочинитель! Я -- королева Эрихнида. А это мой веб-сайт.
      -- Я м-мало знаком с генеалогией Вашего величества.
      -- Моя генеалогия -- информационные технологии! Моя империя -- это будущее!
      -- Грандиозно, спору нет, -- сказала госпожа Хохлатка, -- но мы ищем украденную авторучку, и у нас есть основания подозревать, что она где-то здесь.
      -- Так и есть, -- Королева Эрихнида соблаговолила взглянуть на госпожу Хохлатку. -- Она здесь по моему желанию.
      -- Как благородно со стороны королевы! -- проворковала госпожа Хохлатка. -- Тайком рыскать по углам и прикарманивать вещи порядочных граждан! Там, откуда я родом, таких, как вы, называют ворами!
      -- Королева Эрихнида не сама ее украла, ты, постная отбивная! -выкрикнул звонкий крысиный голос. -- Это я стащил вашу паршивую ручку у вас из-под носа, когда ее величество нацифровала птичий шторм!
      Питекантроп изумленно замычал.
      -- Вольный Крыс! -- выдохнул Козел-Сочинитель, когда тот появился на экране рядом с королевой Эрихнидой и хитро вытаращился на них, растопырив усы.
      -- Называйте меня "Артист, ранее известный под именем Вольного Крыса".
      Госпожа Хохлатка раздраженно прокудахтала:
      -- А ты как здесь оказался?
      -- Обретаться на полях было так скучно! Я путешествовал с вами за компанию в этой n6ой ржавой развалине с тех самых пор, как ваш пещерный человек разрушил мое вольное жилище. Сегодня утречком ее божественное величество... -- от королевы последовала улыбка в двадцать четыре карата, -сделала мне предложение, от которого не отказалась бы ни одна честная крыса -- я заманю вас на ее веб-сайт, а она оцифрует меня в компьютерную крысу No1!
      Королева Эрихнида потрепала Вольного Крыса за ухом, и от восторга хвост у него мелко задрожал.
      -- Но почему, -- Козел-Сочинитель пожевал свою бороду, -- ты добровольно променял свою реальную сущность на виртуальную?
      -- Почему? Потому! Весь Интернет стал моей норой, Козлик! Я проношусь со скоростью света по тем самым кабелям, на которых когда-то упражнял свои ррр челюсти! Меня зацепило. Королева Эрихнида удостоила тебя аудиенции, чтобы предложить то же самое, Козлик.
      Королева Эрихнида приближалась, пока ее калейдоскопические глаза не заполнили собой весь экран.
      -- Так и есть, о Козел-Сочинитель. Я предлагаю загрузить тебя в Сеть. Там тебя ждет большое будущее! Система ссылок на киберагентов, электронные книжные магазины! Бумажные книги вымирают! -- Ее волосы потрескивали от статического электричества, а в голосе звучала поистине оперная страсть. -Ты будешь сочинять свои истории в виртуальном раю! Я буду твоим киберагентом, и...
      -- Ай! -- воскликнула госпожа Хохлатка. -- Вот счастье-то!
      -- Замолчи, курица! Козел-Сочинитель, оцифровка добавит тебе совершенства! Сгладит этот докучливый д-д-дефект речи! Фразы полетят со скоростью света, вместо того, чтобы плестись, как одноногий м-м-марафонец!
      Козел-Сочинитель гордо посмотрел на нее:
      -- Мое заикание помогает мне отличить своих настоящих друзей от поддельных, истинных почитателей -- от подхалимов, притворщиков и льстецов! Я отказываюсь!
      Королева Эрихнида выпустила когти.
      -- Как самоуверенно с твоей стороны! Я ведь все равно тебя оцифрую, взломаю твой виртуальный мозг, синтезирую все до единой истории, что ты когда-либо сочинил, а те байты, что останутся, пущу по ветру вместе с твоими нудными сотоварищами -- мистером Я и мадам Эго, -- Королева Эрихнида прижала руки к груди. -- О, признание! Гонорары! Вольный Крыс! Подключай цифровой преобразователь! -- Изображение злонамеренной королевы уменьшилось, освобождая место для странного приспособления, полупушки/полугенератора, которое Вольный Крыс вытаскивал на экран.
      -- Приготовься к загрузке, Козлик!
      Козел-Сочинитель изо всех сил пытался вырваться, но прочная паутина кабеля не выпускала его.
      -- Но выдавать чужие истории за свои -- где же здесь творческое удовлетворение?
      Королева Эрихнида казалась озадаченной.
      -- "Творческое удовлетворение"! Писательство не имеет ничего общего с "творческим удовлетворением"! Писательство -- это восхищение! Блеск! Награды! Когда я была всего лишь человеком, "удовлетворение" тоже сбивало меня с толку. Я выучила язык писателей, о, да, -- я говорила "кода" и "концепция" вместо "конец" и "главная мысль"; я говорила "мастерский удар" вместо "хорошо написано"; "классика жанра" вместо "эта чепуха никогда не будет продаваться". Я получила от этого удовлетворение? Нет! Я получила безвестность и минусы на кредитных картах! Но когда я заполучу твой мозг, Козел-Сочинитель, весь литературный космос превратится для меня в барную стойку! О Вольный Крыс! Приготовься открыть огонь!
      -- Как прикажете, Королева! Козел-Сочинитель опустил рога.
      -- Вы забыли одну вещь, ваше величество!
      -- Ты хочешь запугать меня, о обитатель скотного двора?
      -- Статья о загадке Закона королевы зла! -- процитировал Козел-Сочинитель. -- "Любые разногласия, возникшие между королевой зла и ее пленником, решаются с помощью загадки, которую первая сторона загадывает последней. В случае, если эта статья не выполняется должным образом, незаконно удерживать пленника в поисковой системе, пересылать вышеуказанного пленника в любой форме любым способом, как-то: электронный, механический, фотокопия, запись, без предварительного разрешения пленника и его издателей". Ясно как божий день.
      Ледяной взгляд королевы Эрихниды заполнил экран.
      -- Вольный Крыс, скажи, что это не так. Вольный Крыс потянул себя за ус.
      -- Это просто старинная формальность, ваше величество. Предоставьте это мне. Я открою nereshaemyezagadki@korolevazla.sup.org и раздобуду первоклассную штучку для /*** мозгов! Расслабьтесь! Дело в шляпе! У него нет ни ррр шанса в бангкокском ррр.
      Королева Эрихнида закрыла глаза в кибероргазменном экстазе.
      -- Давай! А потом его истории, -- разноцветные газовые облачка лопались и растворялись на экране, -- их "душа", -- она запрокинула голову, -- права на экранизацию и издания на двадцати семи языках, -- ее смеющийся рот поглотил экран и вверг веб-сайт в темноту ее глотки, -- будут принадлежать мне! Мне! Мнеееееееее!
      Тем временем Питекантроп, выскользнув из кабельных джунглей, -- он знал, что такое джунгли, -- изучал окраины похожего на пещеру веб-сайта -что такое пещеры, он тоже знал. Он заметил, что все провода скручивались и уходили в гигантских размеров штепсель. Над штепселем крутился вентилятор, охлаждающий систему, а на решетке этого вентилятора, спрятанная в футляр с гаечными ключами фирмы "Филипс", висела любимая авторучка Козла-Сочинителя. Сквозь решетку Питекантроп разглядел лестницу, ведущую из соседней шахты на поверхность. Он задумчиво замычал, но, услышав, что Вольный Крыс вернулся, скользнул обратно к экрану. На грызуне был сверкающий пиджак ведущего викторины, а в лапах он сжимал конверт с надписью: "Загадки на миллион долларов".