-- Не желаешь ли остаться в этом элегантном надежном авто на пару с охочей до секса молоденькой шлюшкой?
      Не успеваю я сообразить, что ответить, как Ящерица с силой хлопает по моей бейсболке.
      -- Жаль, нельзя.
      Мы выходим из машины и направляемся к дверям с пуделем. Каждые несколько секунд включается инсектокьютор. Изнутри доносится то нарастающий, то утихающий рев. Из тени выходят два вышибалы и приближаются к трубачам.
      -- Добрый вечер, господа. Во-первых, я вынужден просить вас сдать оружие. Таковы правила -- оно будет под замком, в целости и сохранности. Во-вторых, ваших машин нет в списке. С кем вы?
      Трубачи расступаются, и Морино выходит вперед.
      -- Со мной. Вышибалы бледнеют. Морино смотрит на них в упор.
      -- До меня дошел слух, что сегодня здесь собачьи бои. Самый массивный из двух вышибал первым берет себя в руки:
      -- Господин Морино...
      -- Прежний господин Морино скончался в тот же день, что и господин Цуру. Теперь меня зовут Отец.
      -- Да, э-э, Отец. -- Вышибала откидывает флип своего мобильного телефона. -- Просто дайте мне секунду, и я гарантирую, что для вас и ваших людей освободят самые лучшие места вокруг ринга...
      Морино кивает Франкенштейну, и тот всаживает вышибале нож прямо в сердце. По рукоятку. Один из трубачей резко дергает его голову назад и, скорее всего, ломает ему шею. Все происходит так быстро, что никто не успевает понять, что происходит; так быстро, что жертва не успевает издать ни звука. Остальные два трубача расправляются со вторым вышибалой.
      Ящерица выбивает у него из руки пистолет и, распростертого на земле, целует. Нет, не целует -- откусывает нос и сплевывает потемневшую от крови слюну. Я отворачиваюсь. Глухие удары, мычание, стоны, кровь.
      -- Оттащите этих козлов за ящики, -- приказывает Морино.
      Раздается звон отброшенного в сторону мобильного. Франкенштейн с хрустом расплющивает его ногой.
      -- Дерьмо тайваньское. Ничего японского не осталось.
      Ящерица открывает дверь склада. Внутри пахнет соломой и мясом. Из темноты ряд за рядом выступают поддоны, уставленные банками собачьих консервов. Склад поражает своими размерами. Издалека доносятся одобрительные возгласы и улюлюканье. Трубачи идут впереди. Я спотыкаюсь и получаю от Франкенштейна по копчику.
      -- Не задерживайся, Миякэ. Пока не пробьет полночь, ты -- один из нас.
      Повинуюсь. А что мне остается? Чтобы успокоить инстинкт самосохранения, я могу лишь поглубже надвинуть бейсболку. Огромная орущая толпа не обращает на нас внимания. Трубачи с трудом прокладывают путь сквозь сплошную стену мужчин с татуировками и в рубашках членов Якудзы. Они сердито оборачиваются, видят Морино, раскрывают рты от удивления и расступаются. Мы добираемся до края освещенной ямы. Серый мастиф и черный доберман рвутся с поводков, с их клыков летят капли слюны. В дальнем углу ямы на ящике стоит человек. Он торопливо записывает ставки, которые выкрикивают из толпы. С его жилетной цепочки свешивается гроздь грубо ограненных крупных бриллиантов. Я зажат между Франкенштейном и Морино -- трудно выбрать более безопасную позицию, -так что мне очень хорошо видно, как Морино достает из пиджака пистолет и стреляет мастифу в голову.
      Тишина.
      Вокруг собачьей головы по полу ямы расползается пятно. Доберман скулит, спрятавшись за своего тренера. Трубачи навели на толпу автоматы. Толпа откатывается назад. Меня не должно быть здесь. К тренеру мастифа возвращается дар речи:
      -- Вы пристрелили лучшую собаку господина Нагасаки!
      Морино притворяется, что сбит с толку:
      -- Чью лучшую собаку?
      -- Юна Нагасаки, вы, вы, вы...
      -- А, вот чью.
      Кажется, тренера вот-вот хватит удар.
      -- Юн Нагасаки! Юн Нагасаки!
      -- Я что-то слишком часто слышу это имя. Не повторяй его больше.
      -- Юн Нагасаки с вас шкуру сдерет, вы, вы, вы...
      Морино поднимает пистолетБах! Тренер выгибается и падает на своего мастифа. Их кровь смешивается. Морино обращается к Франкенштейну:
      -- Я ведь предупредил. Я предупредил его, верно?
      Франкенштейн кивает:
      -- Никто не посмеет сказать, что ты не предупреждаешь честно, Отец.
      Толпа стоит как пригвожденная к бетонному полу. Морино, прицелившись, плюет в тренера.
      -- Стволы и феи крестные осуществляют самые безумные мечты. Вы -- все до последнего хрена -- убирайтесь. Кроме Ямады. -- Он указывает пистолетом в сторону букмекера на ящике. -- Мне надо перемолвиться с тобой парой слов, Ямада. Остальные -- проваливайте! Пошли!
      Каждый трубач дает очередь из автомата. Подгоняемая выстрелами, толпа катится прочь по рядам и проходам -- вампиры с рассветом не испаряются так быстро. Букмекер стоит с поднятыми руками. Ящерица прыгает в яму и поворачивает голову тренера носком ботинка. Между глаз у того запеклась кровавая корка, словно штука из магазина приколов.
      -- Меткий выстрел, Отец.
      Снаружи визжат колеса уносящихся прочь машин. Букмекер с трудом сглатывает:
      -- Если ты хочешь убить меня, Морино...
      -- Бедный Ямада-кан. Ты опять поставил не на того пса. Я убью тебя, но не сегодня. Ты нужен мне, чтобы передать сообщение своему новому хозяину. Скажи Нагасаки, что я хочу обсудить с ним военные репарации. Скажи ему, что я буду ждать ровно в полночь у последнего моста к новому аэропорту. Напротив "Ксанаду", на отвоеванной земле. Ты все точно запомнил?
      р
      Монгол останавливается в десяти шагах от меня. Его пистолет лежит на сгибе руки. Выстрелы и вспышки с отвоеванной земли кажутся далекими-далекими. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Комбинезон весь провонял и вызывает зуд. Мои последние воспоминания о собственной жизни -глупее не придумаешь. В моем шкафчике на вокзале Уэно -- невостребованный роман --> Харуки Мураками[Author:A] , который я спас из кучи находок и дочитал только до половины, -- что будет дальше с человеком в высохшем колодце без веревки? Моя мать хохочет в саду дома дядюшки Патинко, пытается играть в бадминтон, пьяная, но, по крайней мере, счастливая. Сожаление о том, что я так и не совершил паломничество в Ливерпуль. Как однажды утром я проснулся и обнаружил на нашем с Андзу футоне полоску снега, который нанесло через щель во время раннего снегопада. И из такого хлама состоит жизнь? Я слышу свое имя, но знаю, что это всего лишь игра воображения. Борюсь за власть над своим дыханием и чихаю. Раньше я не смотрел на Кожаный пиджак, не приглядывался к нему. Его лицо -- последнее, что мне суждено увидеть. Не так я представлял себе лицо смерти. Довольно некрасивое, немного странное, подчеркнуто невосприимчивое к любым проявлениям чувств по поводу событий, которым, по желанию своего обладателя, стало свидетелем. Давай. Слишком пошло вымаливать себе жизнь.
      Итак, последние слова? "Хорошо бы ты этого не делал". Как проникновенно.
      -- Предлагаю пригнуться, -- говорит Кожаный пиджак.
      -- Пригнуться?
      Казнь в подобострастной позе. Зачем?
      -- К земле. В, как это говорится, позе эмбриона. К чему все это? Покойнику все равно.
      -- Пригнись ради собственной безопасности, -- настаивает мой убийца.
      Я изображаю тупое негодование, что Кожаный пиджак истолковывает как "нет".
      Кожаный пиджак заряжает пистолет.
      -- Что ж, я тебя предупредил. Так много звезд. Для чего они?
      р
      Тунец, морские ушки, люциан, лососевая икра, --> бонито[Author:A] , яичный тофу, мочки человечьих ушей. Целая гора суси. --> Васаби[Author:A] смешан с соевым соусом, чтобы отбить у сырой рыбы неприятный привкус. От него соевый соус сворачивается, превращается в вязкую кровь. Перестань думать о кегельбане. Перестань. Кажется, после этих собачьих дел мы едем уже целую ночь, но на часах только 22:14. Осталось чуть больше ста минут, говорю я себе, но трудно поверить во что-то хорошее. Я в тисках простуды, и мне станет еще хуже. Вливаю себе в горло немного воды; начинает пучить живот. Даже дышать тяжело. Ресторан весь в нашем распоряжении. Здесь сидела какая-то семья, но, едва нас увидев, исчезла. Пожилая официантка сохраняет спокойствие, но повар спрятался в кухне. Я бы тоже не прочь, будь у меня такая возможность. Франкенштейн кидает мне сосиску.
      -- Почему у тебя такая постная рожа, молокосос? Можно подумать, ты потерял родителей.
      Ящерица макает васаби в соевый соус.
      -- Может, он решил, что мастиф, которого я пристрелил у Гойти, и был его без вести пропавший папочка. -- Морино тычет в мою сторону кончиком сигары. -- Улыбнись пошире и терпи! Помни о своих предках! Ты же образец законопослушного японца! Улыбнись пошире и терпи, пока твои --> циммеровские костыли[Author:A] не прогнутся, вода, которую ты пьешь, не превратится в оксид ртути, а вся твоя страна -- в автостоянку от побережья до побережья. Я не нападаю на Японию. Я люблю ее. В большинстве стран сила на побегушках у хозяев жизни. В Японии мы, сила, и есть хозяева жизни. Япония -- это лодка, и у руля стоим мы. Так улыбнись пошире. И терпи.
      Пусть мне и приходится терпеть, но я ни за что не стану улыбаться тому, что втянут в бандитские разборки. Единственное, чему стоит улыбаться, так это тому, что, пока мы не выйдем из ресторана, не случится ничего худшего. Ящерица указывает в угол зала:
      -- Отец!
      Блестящая от слюны жвачка из суси.
      -- Смотри, что я тут нашел -- у них есть караоке!
      -- Удовольствие из удовольствий. -- Морино смотрит на Франкенштейна. -Пусть песня расправит крылья.
      Франкенштейн поет песню на английском языке с припевом: --> "I can't liiiiiiiiive, If living is without yoo-ooo-ooo, I can't giiiiiiiiive, I can't take any moooooore"[Author:A] . Трубачи подвывают, растягивая гласные. Это невыносимо; легче смотреть, как из суси выползают личинки. Кожаный пиджак потягивает молоко из стакана, сидя в углу. С виду он тоже не принадлежит этой компании. Морино подзывает пожилую официантку, которая обслуживает нас, подавляя нервную дрожь.
      -- Пой.
      Не возражая, она исполняет энку под названием "Вишневый цвет над озером", об игроке в маджонг, который кончает с собой, так как не может оплатить долг чести, но только после девяносто девяти куплетов. Ящерица поет песню "Электродный инцест" группы с тем же названием. В ней нет ни куплетов, ни припевов, ни смены аккордов. Трубачи громко хлопают, когда Ящерица исполняет на столе танец индейки и тискает микрофон. Наконец песня заканчивается, и Морино жестом приказывает мне встать.
      -- Нет, -- решительно заявляю я. -- Я не пою. Комки суси градом летят мне в лицо. Трубачи мычат, выражая неодобрение.
      -- Я не люблю музыку.
      -- Чушь, -- говорит Морино. -- Мой друг детектив сказал, что у тебя двадцать компакт-дисков с записями того застреленного битла, папка с нотами и гитара.
      -- Откуда ему это известно?
      -- Ночные кошмары хорошо поработали. Я смахиваю с лица рис.
      -- Вы приказали взломать дверь в мою комнату? Морино поднимает свой стакан, чтобы официантка его наполнила.
      -- Если бы я считал, что ты хоть пальцем прикоснулся к моей малышке, ты, полусирота невоспитанная, я бы приказал взломать тебя, а не твою дверь. Так что будь благодарен.
      -- Ненавижу караоке и петь не буду. Ящерица отрывисто передразнивает:
      -- Ненавижу караоке и петь не буду.
      Потом впечатывает кулак мне в глаз, и стол превращается в потолок.
      Потихоньку прихожу в себя. Глаз почти поет, наливаясь кровью.
      -- Весь день мечтал. -- Ящерица осматривает костяшки пальцев. -- Отец приказал тебе петь.
      Я бы должен испугаться, но мотаю головой. Крови нет.
      Франкенштейн кладет палочку для еды на указательный и безымянный пальцы, рыгает и с хрустом ломает ее средним пальцем.
      -- Я бы сказал, что Миякэ нарушает договор, Отец. Морино поднимает палец.
      -- Вы должны проявить снисхождение. Он так изменился, когда его сестра утонула. У них была своя маленькая страна. Черт, у них был свой собственный язык. Как жаль, что этот тщеславный козел в тот день, когда она умерла, смылся в Кагосиму Эй! -- Он щелкает пальцами, подзывая официантку. -- Еще --> эдамамэ[Author:A] !
      Отравленный простудными микробами, я не могу понять, то ли у Морино есть дар ясновидения, то ли универсальный ключ к глубинам сознания. Так или иначе, я испытываю желание вонзить ему в глаз палочку для еды. Я представляю себе, как это проделываю. Струя жидкости. Его бородавка подрагивает. Готов поклясться -- эта штука за мной следит.
      Если верить часам в "кадиллаке", мы выехали на дорогу, идущую по внешнему краю отвоеванной земли, в 23:04. Мы все еще едем по ней, хотя прошло уже полчаса. Машину сотрясает музыка военного оркестра, а меня сотрясает лихорадка или, может быть, это машину лихорадит, а во мне звучит музыка. Я был в нескольких миллиметрах от того, чтобы стать убийцей. Я и сейчас в нескольких миллиметрах от этого. Может ли случайное изменение скорости вращения и угла удара действительно меня оправдать? Я бросил. Меня вынудили. Но я бросил. Еще час, и папка с документами будет у меня. Плюс великолепный фингал. Я ожидал, что претендента на трон Якудзы в Токио будет сопровождать многочисленная вооруженная армия, но нет. Только два "кадиллака". Из носа непрерывно течет, а шея онемела, словно на нее надели нечто вроде корсета. Может, какой-нибудь кодекс чести обязывает эти два клана избегать насильственных действий. А может -- пожалуйста, только не это, -- их цель -- совершить показательное самоубийство. Убеждаю себя, что если бы Морино принадлежал к типу камикадзе, он бы не дожил до своего возраста и уж, во всяком случае, не набрал бы своего веса, но я уже не знаю, что и думать. Никто не разговаривает. Морино звонит Маме-сан, в "Пиковую Даму", я полагаю.
      -- Мириам еще на работе? Я звонил ей домой. Скажите ей, пусть перезвонит мне на мобильный, как только вернется.
      Ящерица с Франкенштейном курят свой "Кэмел", Морино -- сигару. Я слишком болен, курить не хочется. Шербетка хнычет в наркотическом сне. Море такое спокойное, что по нему можно ходить, а небо усыпано звездами. Полная луна висит всего в нескольких дюймах, ни дать ни взять -- лампочка в тридцать ватт. Морино делает еще один звонок, но никто не отвечает.
      -- Какая-то медсестра говорила мне, что самоубийцы предпочитают умирать в полнолуние. Самоубийцы и почему-то лошади.
      Наконец мы замедляем ход и паркуемся перпендикулярно "кадиллаку" трубачей -- таков стратегический замысел, я думаю. Вылезаю из машины. Затекшие мышцы ноют. Ну вот, опять строительная площадка. Окрестности Токио -- это либо руины, либо строительные площадки. Гигантское здание аэропорта -- пока только гигантский фундамент. Плоская, как стол для пула, отвоеванная земля тянется до самых гор. Справа и слева от места, где мы стоим, возвышается мост без центральной секции. Слышно, как море лениво плещется рядом с дамбой.
      -- Послушай, Миякэ, -- огонек его зажигалки пляшет в темноте, -- ты можешь забраться на этот мост.
      Гадаю, в чем здесь подвох.
      -- Нагасаки -- наш противник, а ты не вписываешься в образ. Я не хочу, чтобы думали, будто я набираю людей в детском саду.
      Ящерица хихикает.
      -- Вы отдадите мне папку с документами?
      -- Как ты мне надоел! Не раньше полуночи, черт побери! Пошел!
      Не успел я сделать нескольких шагов, как Кожаный пиджак, стоящий на куче валунов, свистит.
      -- Наши друзья едут. Девять машин.
      -- Девять. -- Франкенштейн пожимает плечами. -- Я надеялся, что будет больше, но девять тоже неплохо.
      Бегу вверх по склону. Сейчас этот мост будет мне самым надежным укрытием. С другой стороны, это прекрасная камера, из которой я никуда не денусь. По моим подсчетам, я в тридцати метрах над землей, достаточно высоко, чтобы голова закружилась и яйца съежились. Из-за парапета смотрю, как подъезжают машины Нагасаки. Они останавливаются полукругом вокруг "кадиллаков" Морино и на полную мощность включают клаксоны. Они посадят себе двигатели. Из каждой машины выходят по четыре человека в военных куртках, шлемах и с автоматическими винтовками. Занимают огневые позиции. Уже не в первый раз за сегодняшний день я чувствую себя персонажем боевика. Морино и его люди надевают солнечные очки. Никакого оружия, никаких приборов ночного видения. В одной руке Морино держит мегафон, другую опустил в карман. Тридцать шесть вооруженных до зубов мужчин против семи. Из машины не спеша вылезает человек в белом костюме, его прикрывают два телохранителя. Я жду приказа открыть огонь. Никакой папки не будет. Все напрасно. Голос Морино эхом разносится над отвоеванной землей, как будто сама ночь говорит из его мегафона:
      -- Юн Нагасаки. Есть у тебя последнее желание?
      -- Ты меня просто поражаешь, Морино. Как низко ты пал! Слухи преуменьшают степень твоего падения. Пять усталых головорезов, один бывший торговец оружием -- я сам тебя убью, Сахбатаар, и это будет так мучительно, что даже тебя проймет, -- и безоружный мальчишка для удовольствий, что прячется на мосту.
      Вот тебе и надежное укрытие.
      -- Это и есть твой отряд возмездия? Или, может, у тебя авианосец в гавани? Или ты рассчитываешь, что я умру от глубокого разочарования?
      -- Я вызвал тебя, чтобы объявить свой вердикт.
      -- У тебя что, третичный сифилис? Или ты превратился в супермена?
      -- Я позволю тебе извиниться с честью. Ты можешь убить себя сам.
      -- Это более чем глупо, Морино, это грубо. Давай разберемся. Ты серьезно подпортил мне открытие "Ксанаду". Я чуть грыжу себе не нажил, упражняясь в логике, дабы убедить газетчиков, что Озаки выпал из окна случайно. Ты швырял шары для боулинга в трех моих менеджеров, пока не расквасил им черепа всмятку -- оригинально, не могу отрицать, но такие крайности меня раздражают, -- потом ты старомодным способом убил двух ни в чем не повинных охранников и пристрелил мою лучшую собаку. Мою собаку, Морино, вот что действительно меня достает. Ты же любитель. Ни один делец высокого стиля никогда, никогда не тронет животное.
      -- Стиль? Импортировать из Штатов непроверенное дерьмо под видом говяжьих отбивных и травить школьников в Вакаяме химикатом O-157, а потом заставить своих пуделей из министерства сельского хозяйства обвинить во всем фермеров, что выращивают редиску, это что, "стиль"? Шантажировать банкиров отчетами, которые ты сам заставил их состряпать, отказавшись возвращать займы, что набрал в эпоху экономики мыльного пузыря, -- "стиль"'? Ты считаешь, что махинации вроде "Платите сполна, господин Производитель Продуктов Питания, или вам придется заплатить за бритвенное лезвие в детских консервах", -- "стиль"?
      -- Твоя неспособность усвоить ту простую вещь, что с 1970 года мир шагнул далеко вперед, и есть причина, почему именно я унаследовал и расширил интересы Цуру, а ты выжимаешь свой доход из владельцев заведений в Синдзюку, принуждая их отдавать тебе лишнюю мелочь. Неужели, о, неужели ты думаешь, что через пять минут еще будешь жив?
      -- Ты забыл, что у меня есть два секретных оружия.
      -- Да? Сгораю от любопытства.
      -- Твое пламенное любопытство и есть мое первое оружие, Нагасаки. Даже в старые времена ты сначала говорил, а потом стрелял.
      -- И второе твое оружие такое же страшное, как первое?
      -- Позвольте представить вам, леди, -- мне трудно уловить следующее слово -- ...NimQ6.
      -- Nim -- Q -- 6? Волшебный писающий гоблин? Открывалка для пива?
      -- Пластиковая взрывчатка, разработанная израильскими спецслужбами.
      -- Никогда не слышал.
      -- Конечно, ты никогда о ней не слышал. Израиль не дает рекламу в "Тайм". Но микрочастицы NimQ6 нанесены на спусковой механизм пистолетов, что в руках у твоих немых горилл. Таким же составом присыпаны изнутри ваши шикарные --> кевларовые [Author:A] шлемы. Мой присутствующий здесь коллега, господин Сахбатаар, лично наблюдал за комплектованием вашего снаряжения, когда переправлял его от своего русского поставщика.
      Кое-кто из людей Нагасаки оборачивается и смотрит на своего босса.
      Нагасаки складывает руки на груди.
      -- В этой жалкой истории про жалких тупых блефующих козлов, у которых на руках нет ни одной верной карты, Морино, самый жалкий, самый тупой блефующий козел -- это ты. Как ты думаешь, каким оружием я замочил людей Цуру, черт возьми? Если бы в этой херне был хоть грамм правды, мы бы уже знали об этом.
      -- Вы не узнали об этом, потому что ты был мне нужен, чтобы похоронить группировку Цуру. За что я тебе благодарен...
      -- Поблагодари меня, когда твои лживые кишки выпадут через дырки от пуль. А сейчас -- город ждет меня. Держитесь подальше от машин, щенки. Я заказывал их сам через нашего общего монгола и не хочу повредить краску.
      Морино гасит свою сигару о блестящий кузов "кадиллака".
      -- Заткнись и слушай. Ты сказал: "Хоть грамм правды". Микрочастицы NimQ6 весят одну двадцатую грамма. Как точка на странице. Эта взрывчатка обладает превосходной устойчивостью, даже в условиях продолжительного огневого воздействия, пока -- вот в чем прелесть, -- пока не подвергнется колебаниям особой, очень высокой частоты. Тогда микрочастица взрывается с силой, достаточной, чтобы разорвать тело на части. Единственное излучающее устройство к востоку от Сирии встроено в мой мобильный телефон.
      Для меня, дрожащего в холодном поту на высоте тридцати метров, возможно, со снайпером, прицелившимся мне в голову, это звучит не очень убедительно.
      Нагасаки изображает скуку.
      -- Довольно этой псевдонаучной чепухи, Морино, я...
      -- Повесели меня еще десять секунд. NimQ6 -- это штука будущего. Вводишь код -- из предосторожности я проделал это заранее -- и просто нажимаешь кнопку набора номера. Вот так...
      Гром и грохот; цветы взрывов.
      Падаю.
      Ударные волны сносят пласты воздуха.
      Грохот эхом отдается в горах.
      Наконец я выглядываю из-за парапета. Люди Нагасаки валяются там, где стояли. Те, на кого не падает яркий свет фар, лежат темными кучами, те же, кто в пятне света, красны от крови, как пол скотобойни. У большинства туловищ ноги на месте, но руки с автоматами унесло прочь. Головы же -взорванные армейскими шлемами -- просто нигде. Я не знаю слов, которыми можно такое описывать. Такое бывает только в фильмах про войну, в фильмах ужасов -- в кошмарах. Дверца "кадиллака" открывается, и вываливается Шербетка. Она визжит, как будто увидела паука у себя в ванной.
      -- Йа-а-а-а!
      Ящерица развязно вторит:
      -- Йа-а-а-а-а-а-а-а-а! Пошли вы йа-а-а-а-а-а-а-а-а-ха-ха-а-а-а-а-а-а-й!
      Нагасаки еще жив -- на нем не было шлема, череп ему не снесло -- и пытается встать на ноги. Обе его руки по самый локоть превратились в раздробленные обрубки. Морино медленно подходит и приставляет к уху своего врага мегафон:
      -- Разве наука не прекрасна? Бах!
      Мегафон поворачивается ко мне.
      -- Сезонный фейерверк, Миякэ. Теперь слушай. Полночь миновала. Так что папка с документами, что лежит в "кадиллаке", вся твоя. Да. Отец держит свое слово. К сожалению, ты не сможешь воспользоваться заработанной в поте лица информацией, потому что исчезнешь с лица земли, как последний --> дронт[Author:A] . Я взял тебя с собой на случай, если бы Нагасаки призвал к оружию твоего отца. Я считал этого кретина намного хитрее, чем он оказался, так что мы получили лишнего свидетеля вместо возможного козыря. Господин Сахбатаар предложил свои услуги, чтобы пустить тебе пулю в лоб, и, так как он является главным архитектором моего гениального плана, разве мог я ему отказать? Прощай. Если это облегчит твои страдания, скажу, что тебя забудут без следа: ты прожил скучную, беззвучную и бесцветную жизнь. Кстати, твой отец -- такое же ничтожество, как и ты. Сладких снов.
      р
      К чему это? Покойнику все равно.
      -- Пригнись -- ради собственной же безопасности, -- настаивает мой убийца.
      Страх сводит мой ответ к выражению тупого негодования.
      -- Нет? -- Кожаный пиджак заряжает пистолет. -- Что ж, я тебя предупредил.
      У него в руке не пистолет, а мобильный телефон. Он набирает номер, перегибается через парапет, направляет мобильник на "кадиллаки" и пригибается к земле.
      Ночь разрывается, обнажая потроха, меня сбивает с ног сплошной стеной грохота, мост вздрагивает, с неба градом сыплются осколки камней и металла, я успеваю увидеть, как пылающий кусок машины параболой взмывает вверх, и папка с моим отцом превращается в тлеющие угольки. Ночь застегивает молнию. Эхо с грохотом откатывается от гор. Мне в скулу врезается гравий. Пытаюсь приподняться -- к моему удивлению, тело еще способно двигаться. Из воронок на месте "кадиллаков" поднимаются столбы дыма.
      Кожаный пиджак опять набирает номер. Прижимаюсь к земле, гадая, что здесь еще можно взорвать, -- может, он ходячая бомба и взрывает главную улику, то есть самого себя? -- но на сей раз мобильный телефон и есть просто мобильный телефон.
      -- Господин Цуру? Говорит Сахбатаар. Ваши пожелания насчет господина Нагасаки и господина Морино выполнены. В самом деле, господин Цуру. Что они посеяли, то и пожали.
      Он убирает мобильник и смотрит на меня.
      Все вокруг горит и трещит.
      У меня течет кровь из прокушенной губы.
      -- Будете меня убивать?
      -- Вот думаю. А ты боишься?
      -- Очень боюсь.
      -- Страх -- не обязательно признак слабости. Я презираю слабость, но также презираю тех, кто любит убивать впустую. Чтобы остаться в живых, ты должен убедить себя, что сегодняшняя ночь -- это чужой кошмар, в который ты забрел совершенно случайно. К рассвету найди место, чтобы спрятаться, и не высовывайся много дней. Если обратишься в полицию, будешь немедленно убит. Ясно?
      Киваю и чихаю. Ночь тонет в клубах дыма.
      Пять
      р
      ОБИТЕЛЬ СКАЗОК
      р
      НА ПОЛЯХ
      Козел-Сочинитель вглядывался в беззвездную ночь. Его дыхание легкой дымкой ложилось на ветровое стекло. Первые заморозки пустили в бокал вина из эдельвейсов вафельку льда. Козел-Сочинитель насчитал три шума. Потрескивание свечи на старинном бюро; воинственное бормотание во сне госпожи Хохлатки: "Безразличие -- обратная сторона заботливости, Амариллис Брумхед!" -- и храп Питекантропа в гамаке под днищем дилижанса. Четвертый шум -- шепоты, которых ждал Козел-Сочинитель, был пока далеко, и он стал искать свои почтенные очки, желая пролистать книгу стихов, сочиненных в девятом веке принцессой Нукадой. Козел-Сочинитель откопал этот томик однажды в Дели, в четверг, в грозу. С середины лета все ночи были похожи друг на друга. Почтенный дилижанс останавливался на ночлег, Козел-Сочинитель просыпался, и ничто не могло заставить его снова уснуть. Один, два, три часа спустя приходили шепоты. Козел-Сочинитель никому не рассказывал, что у него бессонница, даже Питекантропу и, уж конечно, не госпоже Хохлатке, которая, несомненно, прописала бы ему какое-нибудь противное "целебное средство", в сто раз хуже, чем сам недуг. Сначала Козел-Сочинитель думал, что шепоты -- это шум --> Абердинских водопадов[Author:A] , близ которых они тогда стояли, но отверг эту теорию, когда шепоты последовали за ним и в другие места. По второй своей теории, он сошел с ума. Но во всем остальном его умственные способности оказались не затронуты, и Козел-Сочинитель пришел к мысли, что шепоты исходят из авторучки -- той самой, которой госпожа Сенагон писала свои записки у изголовья более тринадцати тысяч полумесяцев тому назад. Тут Козел-Сочинитель услышал тихое шипение, потом шелест, и сердце его забилось быстрее. Он сунул принцессу Нукаду на полку и прижался ухом к ручке, лежащей на столе. "Да, -- подумал он. -- Вот и они". В этот вечер слова звучали, как никогда, отчетливо -- только слушай! "Ересь" -- здесь, "там-там" -- там, "вороная кобыла в узде" -- везде. Козел-Сочинитель взял авторучку и стал писать, вначале медленно, пока слова падали по капле, но постепенно из-под его пера потекли целые предложения, полные слов, льющихся через край.
      -- Ах, мой господин, это ни в какие ворота не лезет! -- Госпожа Хохлатка раздвинула плотные шторы. -- Если вам хочется побродить, когда выходите по малой нужде, закутайтесь, как положено! Если у вас разыграется ревматизм, Простаку опять придется таскать вас на себе, попомните мое слово.
      Козел-Сочинитель с трудом разлепил веки.
      -- Даже во сне нет покоя, госпожа Хохлатка: мне снилось, что я искал м-металлоискателем норвежские девятиугольники в какой-то дельте, где время навеки замерло в среду утром.
      Госпожа Хохлатка потуже затянула завязки фартука.
      -- Я девяносто девять раз вам говорила, мой господин: "Сливки и мед -сладкий сон не придет". Но вы все равно ужинаете --> по-девонширски[Author:A] . Ну-ка, поднимайтесь. Завтрак на столе. --> Граф Грей[Author:A] с занзибарской копченой селедкой. Поджаренной на гриле, как вы любите. -- Госпожа Хохлатка бросила взгляд на пейзаж за окном. -- И впрямь уныло, что и говорить.
      Козел-Сочинитель нашел свое пенсне и выглянул в окно. Почтенный дилижанс стоял у холодной обочины, за которой стихийно раскинулись тихие вересковые пустоши.
      -- Чернильный ландшафт, небеса цвета бумажной массы. У меня почти не осталось сомнений, госпожа Хохлатка: мы залезли на поля.
      Рододендроны из дендрария...
      -- Мрачное имя для мрачного места, -- произнесла госпожа Хохлатка.
      -- Почва здесь слишком кислая, чтобы цвет мог пустить корни. Один м-маргинальный герцог попытался завести плантацию нарциссов, но желтый тут же выцвел. Здесь даже вечнозеленые растения не зеленеют. Не слышно птиц, вороны не летают.
      -- Ай, да бог с ними, мой господин. Селедка ваша стынет.
      Козел-Сочинитель нахмурился:
      -- Странное дело, госпожа Хохлатка, но аппетит меня покинул. Нельзя ли попросить вас выложить рыбу на блюдо, я потом съем ее потихоньку. А пока плесните чаю, вполне доста... -- Козел-Сочинитель забыл договорить. -- Вот досада! Ночью я написал несколько десятков страниц -- куда они могли деться?
      Он заглянул под стол, в стол, за стол -- страницы исчезли.
      -- Это катастрофа! Я начал писать несказанно сказочную сказку!
      Хотя госпожа Хохлатка и прослужила у Козла-Сочинителя не один десяток лет, она рассердилась на него из-за селедки.