Это случилось в феврале сего года. Щекотливое время -- Цуру стравливал Морино с Нагасаки, проверяя своих подчиненных. По традиции Цуру должен выбрать преемника, но он стреляный волк и обещает выкарабкаться. Через неделю Нагасаки решил заявить о себе и устроил свой --> Перл Харбор[Author:A] -- но не против сил Морино, которые держатся начеку, а против людей Цуру, которые считали себя неприкосновенными. Более ста ключевых фигур Цуру ликвидированы за одну ночь, на каждого ушло не более десяти минут. Ни переговоров, ни пощады, ни милосердия. -- Дэймон поднимает указательные пальцы, притворяясь, что стреляет в меня. -- Самого Цуру удалось вывезти из больницы -- одни говорят, что его забили до смерти его же собственными клюшками для гольфа, другие -- что он перебрался аж в Сингапур, где его накрыл повторный приступ. Его время вышло. К рассвету трон перешел к Нагасаки. Вопросы из зала?
      -- Откуда ты все это знаешь?
      -- Нет ничего проще. Мой отец -- полицейский на содержании у Нагасаки. Дальше.
      Слишком прямой ответ для такого скользкого типа.
      -- Что ты здесь делаешь?
      -- Дай закончить. Если бы это был фильм про Якудзу, уцелевшие члены группировки Цуру должны были бы объединиться с Морино и начать войну чести. Нагасаки нарушил закон и должен был быть наказан, верно? В действительности все не так интересно. Морино колеблется, теряя драгоценное время. Уцелевшие люди Цуру выясняют, с какой стороны дует ветер, и сдаются Нагасаки, поверив обещанию их помиловать. Их быстренько убивают, но это неважно. К маю Нагасаки не только прибрал к рукам операции Цуру в Токио, но и получил контроль над Корейскими группировками и --> Триадой[Author:A] . К июню он помогает выбирать крестного отца для внука токийского губернатора. Когда Морино отправляет к Нагасаки посланца с предложением поделить империю, Нагасаки отправляет посланца обратно, за вычетом рук и ног. К июлю Нагасаки заграбастал все, а Морино опустился до выколачивания страховых денег из владельцев борделей. Нагасаки доставляет больше удовольствия наблюдать, как влияние Морино сходит на нет, чем пачкать себе ноги, наступая на него.
      -- Почему ни о чем таком не писали в газетах?
      -- Вы, честные японские граждане, живете на съемочной площадке, Миякэ. Вы бесплатные статисты. Наши политиканы -- актеры. Но истинных режиссеров фильма, таких, как Нагасаки и Цуру, вам не видно. Постановкой руководят из-за кулис, а не с авансцены.
      -- Так ты мне скажешь, почему очутился здесь?
      -- Нас с Морино угораздило влюбиться в одну ту же девушку.
      -- Мириам.
      Маска соскальзывает с Дэймона, и я впервые вижу его настоящее лицо. Дверь со стуком открывается, и входит Ящерица.
      -- Леди удобно устроились?
      Он щелчком открывает свой нож, подбрасывает его в воздух, ловит и указывает им на Дэймона:
      -- Ты первый.
      Дэймон сползает со стойки с раковинами, продолжая смотреть на меня недоуменным взглядом. Ящерица причмокивает губами:
      -- Пришло время попрощаться с твоим оч-чаровательным личиком, Дэймон.
      Дэймон улыбается в ответ:
      -- Ты прикупил это тряпье на благотворительной распродаже или тебе действительно кажется, что ты круто выглядишь?
      Ящерица возвращает ему улыбку:
      -- Умно сказано.
      Когда Дэймон проходит мимо, Ящерица с силой бьет его по кадыку, хватает за затылок и швыряет лицом в металлическую дверь.
      -- У меня просто встает от случайного насилия, -- говорит Ящерица. -Скажи еще что-нибудь умное.
      С разбитым в кровь носом Дэймон поднимается и, спотыкаясь, выходит в коридор. Дверь снова закрывается.
      Или я схожу с ума, или стены туалета искажаются, выгибаясь внутрь. Время тоже искажается. Часы встали, я не имею ни малейшего представления о том, как долго уже здесь нахожусь. По полу бредет таракан. Набираю в ладони воду и пью. Потом начинаю играть в игру, которая часто помогает мне успокоиться: ищу Андзу в своем отражении. Я часто ловлю ее черты в верхней части своего лица. Пробую поиграть по-другому: сосредоточиваюсь на лице своей матери; отделяю ее лицо от своего; остаток должен принадлежать моему отцу. Может ли быть, что мой отец -- это Риютаро Морино или Юн Нагасаки? Дэймон намекнул, что именно по распоряжению Морино нас привезли сюда. Но он также намекнул, что Морино потерял свою власть. Потерял настолько, что не в состоянии содержать парк "кадиллаков". Я сосу бомбочку с шампанским. Болит горло. Госпожа Сасаки решит, что Аояма был прав на мой счет: я -- ни на что не годный тип без чувства ответственности. Снова появляется таракан. Рассасываю свою последнюю бомбочку. Ящерица наблюдает за мной в зеркало -- я вздрагиваю.
      -- А вот и минута, которой ты так долго ждал, Миякэ. Отец хочет тебя видеть.
      "Валгалла" -- это курортный отель невероятных размеров. Когда его достроят, он будет самым шикарным в Токио. Сахарные люстры, молочные ковры, сливочные стены, серебряные светильники. Кондиционеры еще не установлены, поэтому коридоры отданы на милость солнцу, и под всем этим стеклом я уже через полминуты начинаю обливаться потом. Густой запах коврового покрытия и свежей краски. Над дальним углом заграждения, идущего по периметру строительства, я вижу громадный купол "Ксанаду", внизу -- внутренние дворики и даже искусственную реку и искусственные пещеры. Окна полностью лишают внешний мир цвета. Все окрашено в тона военной кинохроники. Воздух сухой, как в пустыне. Ящерица стучит в дверь с номером "333"
      -- Отец, я привел Миякэ.
      Я понимаю, как ужасно ошибся. "Отец" -- значит не "мой отец"; "отец" -значит "крестный отец Якудзы". Я бы рассмеялся, если бы сегодняшние события не приняли такой опасный оборот. В следующую секунду раздается хриплый голос:
      -- Входи!
      Дверь открывается изнутри. В идеально чистом зале для совещаний за столом сидят восемь человек. Во главе стола -- мужчина лет пятидесяти с небольшим.
      -- Дайте малышу стул.
      Его голос дерет слух, как наждачная бумага. Впалые глазницы, толстые губы, покрытая пятнами шелушащаяся кожа -- так обычно гримируют молодых актеров, исполняющих роли стариков, -- и бородавка в углу глаза, будто огромный сосок, выросший не в том месте. Мои запоздалые опасения оправдались: если этот тролль -- мой отец, то я -- Кролик Миффи. Я сажусь на место подсудимого. Меня собирается судить сборище опасных незнакомцев, а я даже не знаю, в чем обвиняюсь.
      -- Итак, -- говорит этот человек, -- вот он, Эидзи Миякэ.
      -- Да. А кто вы?
      р
      Смерть предоставила мне выбор. Выстрел в упор, который вышибет мне мозги, или падение с тридцати метров. Франкенштейн с помощником режиссера этого черного фарса заключают пари -- какой способ я предпочту. Когда кончается надежда, уже не теряешь от страха голову. Вот и Монгол, идет ко мне по недостроенному мосту. Мой правый глаз так распух, что ночь перед ним плывет. Да, конечно же, я напуган и расстроен тем, что моя глупая жизнь заканчивается гак быстро. Но больше всего на меня давит кошмар, груз которого не дает идти. Я -- как скотина на бойне, ждущая, что ей размозжат череп. Зачем говорить что-то? Зачем умолять? Зачем пытаться бежать, когда единственный выход -- падение в темноту? Если голова и уцелеет, то остальное тело -- нет. Монгол сплевывает и кладет в рот свежую пластинку жвачки. Вынимает пистолет. После того что случилось с Андзу, мне по нескольку раз в неделю снилось, что я тону, пока у меня не появилась гитара. В тех снах я справлялся со страхом, прекращая борьбу, и сейчас я делаю то же самое. У меня осталось меньше сорока секунд. В последний раз я разворачиваю фотографию своего отца. Его лица сгиб не коснулся. Да, мы действительно
      похожи. Хоть в этом мои мечты сбылись. Он грузнее, чем я думал, но выглядит отлично. Касаюсь его щеки в надежде, что, где бы он ни был, он это почувствует. Далеко внизу, на отвоеванной у моря земле, слышны восклицания Ящерицы:
      -- Додергался! Бах!
      Добивать раненых ему интересней, чем смотреть, как умру я.
      -- На тебя тоже икота напала, а? Бах!
      -- Пушка! Вот самая клевая видеоигра!
      Бах! Один из "кадиллаков", оживая, шуршит колесами. На фотографии мой отец сидит за рулем, улыбаясь тому, что говорит ему Акико Като, которая садится в машину. Далекий черно-белый день. Ближе друг к другу нам быть не дано. Звезды.
      р
      -- Кто я? -- Глава Якудзы повторяет мой вопрос. Его губы едва шевелятся, а голос звучит совершенно безжизненно. -- Мой бухгалтер называет меня "господин Морино". Мои люди называют меня "Отец". Мои налогоплательщики называют меня "Бог". Моя жена называет меня "Деньги". Мои любовницы называет меня "Потрясающий". -- Всплеск юмора. -- Мои враги называют меня именами своих кошмаров. Ты будешь называть меня "Сэр". -- Он вынимает сигару из пепельницы и зажигает ее снова. -- Сядь. Мы и так выбились из графика.
      Делаю, что приказано, и обвожу взглядом присяжных. Франкенштейн, чавкающий бигмаком. Одетый в кожу человек с обветренным лицом, который, по всей видимости, медитирует, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Женщина, которая набирает что-то на портативном компьютере со скоростью пианистки. Она напоминает Маму-сан из "Пиковой Дамы", и тут я понимаю, что она и есть Мама-сан из "Пиковой Дамы". Она не обращает на меня внимания. Слева -- три фоторобота из списка бандитов Якудзы. Отделение духового оркестра на отдыхе. Сквозь щель приоткрытой двери уголком глаза я замечаю одетую в свободную юкату девушку, которая лижет фруктовый шербет на палочке. Когда я пытаюсь поймать ее взгляд, она отступает и скрывается из виду. Ящерица садится на стул рядом со мной. Риютаро Морино смотрит на меня поверх наваленной перед ним кучи пенопленовых коробок с закусками. Звуки дыхания, скрип стула, на котором сидит Кожаный пиджак, теппети-теп-теп компьютерной клавиатуры. Чего мы ждем? Морино прочищает горло:
      -- Эидзи Миякэ, что ты скажешь в свое оправдание?
      -- В чем меня обвиняют?
      Нож Ящерицы оставляет глубокую царапину по краю стола. Он останавливается в дюйме от моего большого пальца.
      -- В чем меня обвиняют, сэр? Я сглатываю.
      -- В чем меня обвиняют, сэр?
      -- Если ты виновен, то знаешь, в чем тебя обвиняют.
      -- Значит, я невиновен, сэр.
      Девушка с мороженым хихикает в соседней комнате.
      -- Невиновен. -- Морино с серьезным видом качает головой. -- Тогда объясни, зачем ты был в "Пиковой Даме" в субботу девятого сентября?
      -- Юзу Дэймон здесь?
      Морино кивает головой, мое лицо прижимается к крышке стола, рука заламывается за голову; еще градус поворота -- и перелом. Ящерица бормочет мне в ухо:
      -- Как ты думаешь, что ты только что сделал не так?
      -- Не -- ответил -- на -- вопрос.
      Моя рука на свободе.
      -- Умный мальчик. -- Морино прищуривается. -- Объясни, зачем ты был в "Пиковой Даме" в субботу девятого сентября.
      -- Меня привел Юзу Дэймон.
      -- Сэр. -- Сэр.
      -- Однако ты сказал Маме-сан, что не знаком с Дэймоном.
      Мама-сан бросает взгляд на меня.
      -- Я тебя предупреждала -- терпеть не могу хнычущих малолеток. Может мне кто-нибудь сказать, как будет "пятнадцать миллиардов" по-русски? -Кожаный пиджак отвечает. Мама-сан продолжает стучать по клавишам. Морино ждет моего ответа.
      -- Я не был знаком с Дэймоном. Я до сих пор ничего о нем не знаю. Я забыл свою бейсболку в игровом центре, вернулся обратно, она оказалась у него, он вернул ее мне, мы заговорили...
      -- ...а остальное, как говорится, уже история. Но "Пиковая Дама" не обычный клуб. Юзу Дэймон внес тебя в список гостей как своего сводного брата. Ты утверждаешь, что это ложь?
      Я прикидываю, каковы могут быть последствия.
      -- Ты слышал мой вопрос, Эидзи Миякэ?
      -- Да, это ложь. Сэр.
      -- А я утверждаю, что ты шпион Юна Нагасаки.
      -- Это неправда.
      -- Так тебе известно имя Юна Нагасаки?
      -- Да, я узнал его час назад. Одно только имя.
      -- Вы с Юзу Дэймоном пошли в "Пиковую Даму", чтобы досадить одной из хостесс -- тебе она известна как Мириам.
      Я мотаю головой:
      -- Нет, сэр.
      -- Вы с Юзу Дэймоном пошли в "Пиковую Даму", чтобы убедить ее предать меня и стать агентом Юна Нагасаки.
      Я мотаю головой:
      -- Нет, сэр.
      Неподвижное лицо Морино принимает жестокое выражение. Его голос совершенно бесцветен:
      -- Ты трахаешь Мириам. Ты трахаешь мою малышку. Вот он, решающий момент. Я мотаю головой.
      -- Нет, сэр.
      Франкенштейн шуршит ломтиками жареной картошки в своей коробке.
      Морино открывает серую папку для документов.
      -- Вот тебе повод еще раз солгать -- объясни-ка, что изображено на этой фотографии?
      Трубачи передают ее мне. Это черно-белая фотография формата А-4, на которой изображен ветхий жилой дом. В фокусе зум-объектива -- третий этаж, где какой-то парень моего возраста просовывает что-то в приоткрытую дверь. Собака с абажуром на голове поливает цветочный ящик. Я узнаю квартиру Мириам и себя тоже. Так вот почему я сегодня здесь. Плохо дело. Никакая ложь не поможет мне отсюда выбраться. Но куда заведет меня правда? Морино щелкает суставами пальцев.
      -- Я жду, как говорится, затаив дыхание. -- Морино снова щелкает пальцами. Во рту у меня пересохло. -- Итак. Зачем твоя прыщавая физиономия маячила перед домом моей малышки?
      Я рассказываю все, как было, начиная от пруда Синобазу в парке Уэно и кончая разговором с Мириам. Единственный момент, который я пропускаю, это Суга -- я заявляю, что сам проник в библиотечный компьютер. Морино обрезает кончик новой сигары. Я замолкаю, и приговор повисает в воздухе. Ящерица ерзает на стуле:
      -- Отец? Морино кивает.
      -- Я думаю, здесь что-то не так. Парни, которые так секут в компьютерах, не зарабатывают себе на жизнь, таская чемоданы на вокзалах.
      Мама-сан закрывает свой компьютер.
      -- Отец. Я знаю, Мириам очень много для вас значит, но нам нужно уделить внимание куда более срочным вопросам, если мы хотим, чтобы все шло по плану. Это ничтожество из далекой глуши, которое посягнуло на частную собственность, -- именно то, чем кажется. Нагасаки не нанимает в шпионы тех, кто еще носит подгузники; его рассказ заполняет пробелы в рассказе Дэймона; к тому же он и пальцем не прикоснулся к Мириам.
      Чувствуется, что Морино уважает ее.
      -- Откуда вам это известно?
      -- Во-первых, по вашему поручению последние две недели за Мириам следил лучший детектив Токио. Во-вторых, я -- женщина.
      Морино, прищурясь, изучает мое лицо. Я опускаю взгляд. Пищит мобильный телефон Франкенштейна. Он встает и идет в смежную комнату, чтобы ответить на звонок. Из-за головы Морино видно, как за окном проплывает дирижабль. Еще выше, в солнечном поднебесье, блестит самолет. Мама-сан вынимает из компьютера диск и кладет в папку.
      -- Скоро, -- гавкает Франкенштейн в телефон. -- Скоро.
      Он возвращается на свое место за столом. Морино закончил меня изучать:
      -- Эидзи Миякэ. Суд признает тебя виновным. Твоя вина в том, что ты глупец хренов, который сует нос куда не следует. В соответствии с нашим окончательным приговором тебе отрежут яйца, вымочат их в соевом соусе, положат тебе в рот, который будет заклеен скотчем до тех пор, пока вышеназванная субстанция не будет пережевана и проглочена до последнего куска. Я обвожу взглядом своих судей. Ни один из них не улыбается.
      -- Однако суд отложит выполнение приговора при условии, что ты подчинишься кое-каким ограничительным мерам. Ты никогда и близко не подойдешь к "Пиковой Даме". Ты никогда и близко не подойдешь к моей малышке. Даже если тебе вздумается увидеть ее во сне, я узнаю об этом, и приговор тотчас будет приведен в исполнение. Я ясно выразился?
      Я чувствую запах свободы, но не решаюсь попробовать ее на вкус.
      -- Абсолютно, сэр.
      -- Ты вернешься к своей бессмысленной жизни. Без промедления.
      -- Да, сэр.
      Мама-сан встает с места, но Морино еще не отпускает меня:
      -- Когда я был мальчишкой вполовину младше тебя, Миякэ, мы с друзьями ловили ящериц, что водятся в дюнах на побережье Симанэ. Эти ящерицы очень хитры. Ты хватаешь ее, а она оставляет тебе свой хвост и удирает прочь. Почему я должен быть уверен, что ты не оставишь нас со своим хвостом?
      -- Потому что я боюсь вас.
      -- Твой отец тоже боится меня, но в свое время это не помешало ему оставить меня с целой охапкой хвостов.
      Трубачи согласно кивают. Я слышу, как хихикает Шербетка.
      -- Вы только что сказали "мой отец"? Морино выдыхает дым.
      -- Да-а. Ты знаешь, что я так сказал.
      -- Мой настоящий отец?
      -- Да-а.
      -- Как...
      -- Как человек из плоти и крови, который обрюхатил твою мамашу, Марико Миякэ, двадцать лет тому назад. Кого еще я могу иметь в виду?
      -- Вы его знаете?
      -- Не особенно близко. Мы встречаемся по работе, от случая к случаю. Похоже, ты удивлен. -- Морино смотрит, как земля уходит у меня из-под ног. -- Итак, мой детектив попал в самую точку. Опять. О, она действительно хорошо работает. Ты и в самом деле не знаешь, кто твой отец, да? Если подумать, такое и в самом деле бывает. Полусирота приезжает в Токио, чтобы найти отца, которого никогда не видел. Значит, ты подумал, что сообщения в банкомате, которые я приказал своим людям в банке передать тебе, были от твоего настоящего отца? -- Его губы слегка кривятся, что должно изображать смех.
      Ящерица давится смешком. Морино хлопает по папке для документов:
      -- Здесь все о твоем отце. -- Он обмахивает себя папкой, словно веером. -- Раскопать тебя было непросто, но мой детектив может разузнать все, что угодно. Я поручил собрать сведения о тебе, и тут всплыл твой отец. Мы удивились. Несмотря на все. А сейчас можешь проваливать. -- Он кидает папку для документов в металлическое мусорное ведро.
      Ящерица поднимается и пинает мой стул.
      -- Господин Морино?
      -- Ты еще здесь?
      -- Пожалуйста, дайте мне эту папку.
      Морино, прищурившись, смотрит на Ящерицу и кивает головой на дверь.
      -- Сэр, если вам больше не нужны эти сведения...
      -- Они мне не нужны, это верно, но мне доставляет удовольствие видеть твои напрасные страдания. Мой сын проводит тебя в вестибюль. Там тебя ждет твой друг и наставник Юзу Дэймон. Он выжат, как лимон. Теперь поди вон из этой комнаты, или тебя изобьют до потери сознания и свалят в контейнер для мусора.
      Я иду за Ящерицей и, прежде чем дверь "333" закроется за моим отцом, в последний раз смотрю на мусорное ведро.
      Я решил пройти мимо Юзу Дэймона и выказать ему свое презрение, просто не обратив на него внимания. Но лишь пока не увидел его распростертое на диване тело. Я знал нескольких людей, которые умерли, но, как это ни странно, никогда не видел покойника -- такого бледного и совершенно неподвижного. Что бы вы сделали на моем месте? Мое сердце бешено колотится, будто механическая боксерская груша. Когда Дэймон шевелится, диван издает скрип. Его веки с дрожью приоткрываются. Взгляд блуждает в пространстве, потом натыкается на меня.
      -- Так -- что -- они -- с -- тобой -- сделали?
      Странный звук, как будто со скрипом переключают скорость.
      -- Что они с тобой сделали, Миякэ? Я наконец обретаю дар речи:
      -- Они меня отпустили.
      -- Два чуда за один день. И они тебя не тронули?
      -- Напугали до смерти, но не тронули. Еще секунду назад я был уверен, что сильней испугаться невозможно. Мне показалось, что ты умер! Что они с тобой сделали?
      Дэймон не обращает внимания на мои слова.
      -- Зачем -- ты ходил к... Мириам -- зачем?
      -- Она выронила библиотечную книгу, когда мы, гм, случайно встретились в парке Уэно днем, после твоего утреннего исчезновения. Я вернул ее. Вот и все.
      Уголки его рта дрогнули -- это смех.
      -- Что они с тобой сделали?
      -- Один литр крови.
      Я, должно быть, ослышался.
      -- Они взяли у тебя литр крови? Но это же...
      -- Даже больше... чем контейнер для банка крови, да... Я выживу. Это было всего лишь первое... наказание.
      -- Но что они собираются делать с твоей кровью?
      -- Сделать анализ и продать, я думаю.
      -- Кому?
      -- Миякэ... пожалуйста. У меня нет -- сил -- для -- доклада о черных рынках...
      -- Ты можешь двигаться? По-моему, тебе нужно в больницу.
      Дэймону очень трудно говорить.
      -- Верно, доктор, да. У меня взяли шестую часть крови в качестве расплаты по счету Якудзы. Ужасно, правда? Да, знаю, мне повезло, что остался жив. Это противозаконно, согласен. Но, пожалуйста, не связывайся с полицией, потому что мой отец тоже в этом замешан.
      -- Хорошо, но болтаться в этом здании совершенно незачем.
      -- Одну -- две минуты -- дай -- мне -- собраться с духом. Я оглядываю вестибюль. Мы можем выйти, но не зайти снова. Коридор, ведущий в комнату переговоров, забран решеткой, которую запер Ящерица. Стеклянные стены вестибюля закрыты клеевым пластиковым покрытием. Я отворачиваю уголок -строительная площадка, заграждения и пляж "Нептун" на расстоянии полета футбольного мяча. Загорающие поджариваются на деревянных настилах. Тихий океан спокоен и гладок, как в фильме о морских чудовищах. Я чихаю. Только не простуда, только не сейчас, пожалуйста. Я боюсь, что Дэймон впадет в кому, если мне не удастся его отсюда вытащить.
      -- Попытайся встать.
      -- Отстань.
      -- Надо позвонить твоим родителям. Дэймон почти садится.
      -- Нет, нет, это совершенно исключено. Поверь мне. Позвонить моим родителям -- это самое худшее, что можно придумать...
      -- Почему?
      Дэймон мотает головой, будто отгоняя муху.
      -- Политика. Политика. И что теперь?
      -- Сколько у тебя денег?
      -- Они все твои до последней иены, если ты оставишь меня в покое.
      -- Не искушай меня. Рядом у входа в "Ксанаду" я видел стоянку такси. Мы с тобой сейчас туда прогуляемся. Либо прямо сейчас, либо десять минут я буду на тебя орать, а потом пойдем. Решай сам.
      Дэймон снова вздыхает:
      -- Ты такой деспот, когда злишься.
      Пробираясь сквозь толпу, мы ловим на себе странные взгляды, но все думают, что Дэймон так неуклюже держится за мое плечо, потому что мертвецки пьян. Сентябрьское солнце поливает землю атомными лучами. Мой форменный комбинезон служащего Японской железной дороги становится липким от пота. Людской поток течет в "Ксанаду" и обратно. В воздухе висят тучи серебристых гелиевых шариков и шуршащих блесток. Обрывки разговоров, дым из палатки, где жарят кукурузу в початках. Я вижу наше отражение в чьих-то солнечных очках с милю диаметром. Выглядим мы дерьмово. Гигантский черный кролик извлекает из цилиндра карлика-фокусника, и народ разражается аплодисментами. Откуда-то доносятся звуки фортепиано со струнным оркестром, которые играют что-то красивое. Я чувствую, как Дэймон давится воздухом.
      -- Тебя тошнит? -- спрашиваю я.
      -- Нет. Я смеялся над забавной стороной того, что сегодня произошло.
      Интересно, где же эта забавная сторона.
      -- Ты хоть понимаешь, как мне неловко оттого, что мою шкуру спасаешь именно ты, Миякэ?
      Зэкс Омега вприпрыжку перебегает нам дорогу, продавая свои уменьшенные копии.
      -- Пожалуй, -- отвечаю я, -- принимая во внимание обстоятельства, это должно быть довольно унизительно.
      До самой стоянки такси Дэймон не произносит ни слова. Его ноги заплетаются сильнее, а дыхание стало еще более хриплым. Дверца такси распахивается сама собой -- на юге их все еще приходится открывать вручную.
      -- Вы знаете Кита Сендзю? -- спрашиваю я у водителя.
      Он кивает.
      -- Вы знаете Тэнмая, что в пяти минутах от станции?
      Водитель кивает.
      -- Этот видеопрокат находится прямо на той же улице. -- Я кое-как пишу адрес "Падающей звезды". -- Пожалуйста, отвезите туда моего друга.
      Водитель такси колеблется, его привлекает очень солидная плата за проезд и отпугивает состояние Дэймона.
      -- Это всего лишь солнечный удар. Минут через десять он придет в себя.
      Плата за проезд побеждает, и такси увозит Дэймона. Я оборачиваюсь и смотрю туда, откуда пришел. Там, в "Валгалле", у меня назначена встреча с папкой для документов, выброшенной в металлическое мусорное ведро.
      р
      Монгол подбирается ближе. Он как дыра человеческих очертаний в густой темноте. Я вижу его полуулыбку. Его ковбойские сапоги отсчитывают последние отпущенные мне секунды. Ящерица и фары "кадиллака", освещающие поле битвы, могут с таким же успехом быть событиями из чьей-то другой жизни. Морино с Франкенштейном все еще смотрят сюда? Я боюсь, что если отведу взгляд от Монгола, то, когда я снова па него посмотрю, мой убийца пройдет уже половину пути. Адреналин борется с лихорадкой, но мне некуда деть эту данную страхом энергию. Никакой адреналин не поможет остаться в живых, когда я упаду и ударюсь о землю. Никакой адреналин не поможет разоружить настоящего, из плоти и крови, наемника с настоящим, осязаемым пистолетом. Нет, черт возьми. Я покойник. Кто будет по мне скучать? Уже к следующей субботе Бунтаро найдет себе нового постояльца. Мама пойдет по своему кругу самобичевания, упреков и водки. Снова. Кто знает, что почувствует мой отец? Мачеха, возможно, купит новую шляпку, чтобы отпраздновать это событие. У Акико Като ненадолго прибавится бумажной работы. Кошка найдет другое пристанище. Единственное, что держало ее возле меня, было молоко. Мои дядюшки со своими женами и моими двоюродными братьями и сестрами, там, на Якусиме, будут, конечно же, потрясены этой новостью и убиты горем, но сойдутся на том, что Токио всегда был источником неприятностей и что Япония уже не оплот безопасности, как когда-то. Бабушка выслушает эту новость с непроницаемым лицом и надолго замолчит -- на полдня. Потом скажет: "Сестра позвала его, и он ушел". На этом список заканчивается. И это при условии, что мое тело найдут. Куда более вероятно, что меня похоронят в яме под будущей взлетно-посадочной полосой. Через неделю Бунтаро заявит обо мне как о пропавшем без вести, и все будут пожимать плечами и говорить, что я пошел по стопам своей матери. А вот и он, проверяет свой пистолет. К чему все это? Андзу погребена в океанской пучине. Я просто погребен. Я снова чихаю. Чихать в такой момент! Кому какое дело? Отвоеванную у моря землю овевает прохладный бриз.
      р
      Я решил потянуть с час, прежде чем вернуться в "Валгаллу". Первым делом я нахожу телефон и звоню госпоже Сасаки в Уэно. Но, услышав ее голос, вешаю трубку -- в растерянности или от стыда. Я должен либо сказать ей чистую правду -- либо солгать. И то и другое исключено. Поэтому я звоню Бунтаро, с которым проще договориться.
      -- Угадай, что случилось, парень! У Кодаи уже открылись глаза! Внутри моей жены! Открылись! Ты только представь! А еще, слушай -- он сосет свой палец! Уже! Доктор сказал, что это очень необычно для такого срока. Малыш с ранним развитием -- вот как доктор его назвал.
      -- Бунтаро, я...
      -- Я тут смотрел этот видеофильм про младенцев. Материнство, это... в это просто трудно поверить. Ты когда-нибудь слышал, что эмбрионы хотят пить? Правда! Поэтому они пьют амниотическую жидкость и отливают ее обратно. То же самое, что подключиться к бесперебойной подаче "Будвайзера". Только амниотическая жидкость приятней на вкус. Должно быть, ждать своего рождения -- это девять месяцев сплошного блаженства. Как бар, где тебе никогда не предъявят счет. Как конец шестидесятых. А мы никогда ничего не вспомним.
      -- Бунтаро, один мой друг...
      -- А ты представляешь, как беременность влияет на расположение женских органов? К третьему триместру матка уже соприкасается с грудиной. Млекопитающим с плацентой в самом деле приходится нелегко. Вот почему... -Какая-то женщина в глубине "Падающей звезды" вопит во всю силу своих легких. -- Не вешай трубку, я сделаю потише. Я тут смотрю "Ребенка Розмари". Нашел несколько подсказок, как выяснить, не окажется ли Кодаи сыном Сатаны. Акушерка в больнице говорила...
      -- Бунтаро!
      -- Что-нибудь случилось?
      -- Извини, но я звоню из автомата, и карточка вот-вот скончается. В "Падающую звезду" на такси едет один мой друг. Он сдавал кровь, и ему нужно прилечь, -- пожалуйста, когда он приедет, ты мог бы проводить его в мою комнату? Я тебе потом все объясню. Пожалуйста.
      -- А брюки ему не погладить? Или, может, сделать массаж, или...
      Раздается гудок. Отлично. Я вешаю трубку.
      Куча парней со своими подружками -- не говоря уж о батальоне суетливых молодых семейств, в которые превращаются эти парочки пять лет спустя, -влекут меня за собой по торговому пассажу к дирижерскому пульту. Музыканты играют что-то изысканно-затейливое. Может быть, Моцарта. Совершенно случайно я оказываюсь в первом ряду. Упитанный виолончелист, двое худых скрипачей, коренастый альтист и девушка, играющая на рояле "Ямаха". Если владельцы собак со временем становятся похожими на своих питомцев, то музыканты превращаются в свои инструменты. Кроме пианисток -- как может человек напоминать пианино? Если только цветом лица. Ее лицо скрыто волосами -- она склонилась над клавишами, как будто какой-нибудь бог нашептывает ей мелодию. У пианистки прекрасная шея, такие редко встречаются: изгибы, гладкость, упругость, ложбинки, выпуклости -- все как должно быть. На ней кремовое шелковое платье -- вдоль спины видны круглые капельки пота -- и совсем никакой обуви. Музыка замолкает, и все вокруг хлопают в ладоши. Струнники наслаждаются аплодисментами, пианистка же лишь скромно кивает. Аи Имадзо. Это и в самом деле Аи Имадзо. Я ищу, где бы спрятаться, но вокруг меня -стена сумок, детских колясок и тающего мороженого. Аи Имадзо смотрит в мою сторону, и на моем лице разрывается граната с румянцем. Потом до меня доходит, что она смотрит, но не видит. Она до сих пор во власти музыки. Вдруг она улыбается мне -- определенно -- и имитирует удар головой. Я успел вяло помахать ей, прежде чем меня оттирают назад служители в смокингах, несущие букеты цветов раза в три больше обычных. Какая-то женщина размером с гиппопотама, увешанная бусами, что-то делает с микрофоном, и тот отвечает на ее манипуляции громким визгом. Я бреду прочь, чтобы найти в "Ксанаду" укромный уголок, где можно присесть. Я не хочу смущать Аи Имадзо перед ее друзьями с музыкального факультета.