Ну вот и догнал Данька страшный экипаж. Выбежал наперерез и встал на пути, задыхаясь, низко склонив голову.
      Возница лениво приподнял тонкие веки, покрытые золотой краской. Бесстрастно посмотрел прямо перед собой, будто сквозь Даньку...
      - Стоп, - негромко сказал Данила. - Приехали, гражданин.
      Иссохший старик недовольно поднял брови - и воздел руку с бичом, вяло замахиваясь для удара.
      - Вы... что же творите, суки? - простонал Данила, качая гудящей головой. Нехорошо... Ох, как нехорошо...
      Возница не успел ответить. Занеся руку с блестящим кнутовищем, он замер удивленно скосив темные глаза вниз, на собственную впалую грудь, покрытую ровным пергаментным загаром. Из этой груди вот уже добрых две секунды торчала золоченая, немного обрызганная красным, очень изящная рукоять сорочинского кинжала. Стыря подоспел, догадался Данька.
      У Стыри слабые нервы, он не умеет долго разговаривать. Пожилой возница открыл рот и слюняво зашипел. Рыком откинулся на спину, на подушки - шипение прекратилось.
      - Падла с возу - бабе легче, - прохрипел Хлестаный чужим голосом. И кинулся выпутывать женщин из упряжи. А Данька почему-то не мог двигаться, будто оцепенел...
      - Давай распрягай! - закричал Стыря, сдирая с передней бабы хомут: схватил под уздцы - и не может отцепить кляпышек на удилах: руки дрожат; а женщина только вяло мотает головой и глядит бессмысленными голубыми глазами, и темная капля стекает изо рта по чумазому подбородку на кожаный подгубник.
      А Данька не может пошевелиться. Он смотрит на бронзовую рогатую статую, и ему кажется, что статуя дышит! Я схожу с ума. Она двигает рукой. Мне кажется, что она двигает рукой. Мне кажется, что она... медленно поднимает руку, а в руке...
      - Стырька, ложись! - заорал Данила, опомнившись.
      Слишком поздно. Металлическая булава с перистым самоцветным набалдашником сверкает в воздухе и бьет Стырю в голову повыше виска. Стыря молча падает навзничь, обрывая с женщины расслабленную узду; женщина вяло оседает следом. Раненый разбойник слепо мотает бритым черепом и пытается куда-то ползти, но изможденная, обчуренная баба наваливается сверху и медленно придавливает, неловко оскальзываясь босыми ногами по грязи. Теперь виден только крепкий затылок Стыри с отрастающей золотистой щетиной, к затылку прилип мусор, кусок яичной скорлупы - раны не видно, и непонятно, откуда кровь. Нет, это не статуя, горько улыбается Данила, отрывая взгляд от разбитой головы Хлестаного. Это большой злой парень.
      Неужели сам Чурила?
      В тот же миг Данька услышал крик.
      - Сзади! - визгнул женский голос, и Данила инстинктивно отпрыгнул вбок обернулся: ха! Откуда вы взялись, друзья? Две черные тени в хищно раздутых плащах - и острые молнийки кинжалов в руках! Подкрались бесшумно? Хотели проткнуть мне спину? Так нельзя. Сначала нужно знакомиться.
      Одну минуту, друзья. По очереди. Это тебе, улыбнулся Данька, выбрасывая вперед увесистый кулак - и мигом разбивая бледное лицо ближайшему господину в красивом плаще. Человек послушно выгнулся в спине, повернулся на каблуках и упал в дымчато-черное облако собственных одеяний.
      Так. Где второй незнакомец? Ах, вот он - смазанной, почти полупрозрачной тенью мелькнул сбоку и все-таки успел махнуть кинжалом. Ой. Данька так и не понял, куда его ранили (если вообще ранили). Он решил выяснить это позже, а пока просто толкнул жесткой ладонью левой руки в податливую темную грудь. Будто отмахнулся. Наверное, у меня совсем другая весовая категория, предположил Данила, с некоторым разочарованием осознавая, что и второй противник в ближайшее время не сможет подняться на ноги.
      Даньке стало любопытно. Он даже сделал шаг вперед и нагнулся, чтобы получше разглядеть упавшего негодяя в черном костюме. Это его спасло. Что-то прогудело и звонко, мимолетом стукнуло Даньку по затылку. Сорвало с темени клок волос и - огнисто пропылав самоцветами - унеслось дальше - за частокол, в малину.
      Как выяснилось, у рогатого чудовища было две палицы. Если бы Данила не нагнулся, сорочинская булава (так называемый буздыхан) ударила его в шею в районе шестого (так называемого вертлюжного) позвонка. В этом случае, пожалуй, дневник Данилы пришлось бы завершить раньше, чем кончится эта строка.
      Если верить британской пословице, любопытство убивает кошек. Возможно. Данила кошек не любил, и любопытство явно было на его стороне. Вовремя склонившись над телом поверженного врага в черном плаще, он отделался клочком волос, небольшим куском скальпа и сотрясением мозга. Удар не был смертельным.
      Тем не менее Данила упал. Сначала ему показалось, что в глаза блеснуло черным кетчупом, а ноги отнялись и зазвенели. Потом Данила открыл глаза и понял, что сидит на земле перед телегой: сбоку тихо копошатся, постанывая в хомутах, полуобнаженные бабы, а прямо перед ним, гневно набычив рогатую голову, по-прежнему восседает в цветах и перьях внезапно ожившая статуя косоглазого монгольского божка с плотоядной металлической улыбкой.
      Ух ты, весело подумал Данька: я еще жив. А бронзовый демон явно разгневан. Игольчатая чешуя вздымается на груди, из-под морщинистого панциря валит пар... Красивый доспех: при каждом движении по чешуйкам и бородавчатым заклепкам проскальзывают желтоватые блики. Аж завораживает.
      "Странно, - подумал Данила. - Я не боюсь".
      В этот момент бронзовое чудовище прыгнуло вперед.
      Грохот, дребезжание, облако пыли - рогатый демон почему-то не смог приземлиться на ноги и грузно повалился оземь перед колесами повозки. Тут же, не останавливаясь, гремящая груда металла поползла вперед, загребая грязь корявыми долгими клешнями.
      "Странно, - опять поразился Данька. - Почему он ползет?"
      Утробно хрипя и поблескивая на солнце, оставляя позади неглубокую траншею с развороченными краями, оживший идол карабкался на Даньку - будто железный робот с оторванными ногами. И тут Данила осознал: так и есть. У этой твари попросту нет ног.
      Странная веселость охватила контуженый мозг Данилы. У меня тоже отнялись ноги, почти радостно подумал он. Теперь падла будет наползать, а я буду удирать. Тоже по-пластунски. Так и будем ползать, как два летчика-мересьева.
      - Берегись! Он убивает тебя! Беги! - надтреснуто прозвенел женский голос, будто сквозь вату. Женщина... откуда здесь женщина? - удивился Данька и послушно пополз прочь. Пожалуй, он сделал это вовремя. Железная клешня бронзового краба вспорола траву в полуметре от Данькиной босой ноги.
      Данька полз быстро. Потом дополз до забора и уткнулся лбом в теплые занозистые доски. Ну вот, дальше бежать некуда. Своей правой кисти Данила почему-то не чувствовал. Поэтому он нащупал онемевший холодный кулак дрожащими пальцами левой руки - и с трудом повернул волшебный перстень на указательном пальце.
      Теперь вся надежда на птичку. Если нам повезет, ворон прилетит раньше, чем монгольская падла доползет до забора и сожрет контуженого властовского наследника Зверко.
      Однако... колдовская птица явно не успевала спасти наследника. Прошло уж больше десяти секунд - Данька сидел, прислонившись взмокшей спиной к забору, и смотрел в кричаще красивое небо, стараясь не слушать клокочущий, уже торжествующий рев подгребающей твари. Еще пять секунд... Нет, не видать в синем небе черной точки. Зато - если перевести взгляд вниз, к земле - уже хорошо видны вмятины и пятна на шипастых, бликующих клешнях чудовища. Там, где движется демон, вздымается черно-зеленое облако дыма и скошенной травы, высоко вверх отстреливают белые головки ромашек, срезанные кратким ударом загребающей лапы. Сначала он оторвет мне ноги, догадался Данька и начал медленно закрывать глаза.
      Сквозь ресницы он успел заметить нечто светлое, бесшумно мелькнувшее позади ползучей твари. И понял: подоспели спасатели. Кажется, девочка по имени Судьба в который раз податливо прогнулась под Данькой...
      Рослая белоголовая девка в грязно-серых коротких штанах и нелепой маске выпрыгнула из-за раскоряченной пестрой телеги - довольно ловко подхватила золоченый буздыхан, валявшийся подле бесчувственного Стыри... Злобно тряхнула соломенными волосами - с кратким воплем кинулась на рогатого демона.
      Ну вот, дожили. За меня уже бабы с монстрами дерутся, подивился Данька. Крепче стиснул оживающий кулачище с магическим перстнем на пальце.
      О! да это непростая девчонка! Светлая фигурка прыгуче взвилась в воздух... крутое сальто - и девка уже на спине у монстра!
      Это галлюцинация, предположил Данила, наблюдая, как полуголое плечистое существо, тряхнув массивными белыми грудями, приземляется на бронированный загривок чудовища. И начинает... что есть силы колотить самоцветной булавой в бронзовый шлем! Три частых, гулких удара - и вот... ура! Отшибленный рог повалился в пыльную траву!
      Разумеется, эта сумасшедшая баба не сможет победить рогатого парня. Но сейчас Даниле важно выиграть время. Ворон уже на подлете.
      Умница девка! Вовремя отскочила от хлесткого удара бронзовой клешни отбежала и вьется позади демона, визжит и размахивает палицей... Отвлекает гниду на себя?! Данька уважительно покачал гудящей головой. Есть! Чудовище злобно рычит и - разворачивается! Оно забыло про Даньку! Оно ревет, и пускает горячий пар, и порывисто выбрасывает вперед когтистые лапы, пытаясь зацепить верткую, визгливую фигурку с буздыханом в цепкой руке... Девица сражается, как профессиональный тореадор! Прыжок, взмах булавищей - и сразу отскакивает на несколько шагов. Снова поворачивается лицом к монстру, визжит и скачет - почти танцует!
      Откуда ты взялась, девочка в маске? Кинематограф какой-то.
      Ха. А вот это уже лучше, подумал Данька, чувствуя, как горячая игла сладостно впивается в ладонь. Это оживает перстень, дрожит и елозит на пальце! Жаркая струя энергии перетекает к локтю, и кажется, что сухожилия звенят, будто медные струны... Вот. Вот уже стучится в Данькину десницу частый неровный пульс железной птицы.
      Это он! Маленькая мрачная ракета, ослепительно искря на солнце, камнем вывалилась из-за облака! Мой убийственный друг... Вниз, вниз! - Согнув больную руку в локте, Данька крючит пальцы, скрипит зубами - и все-таки вгоняет, вдавливает своего крылатого невольника в убийственное пике. Ах, как он гудит в воздухе... И повизгивает, точно диск циркулярной пилы... Ну все, теперь ложись.
      - Ложись! - крикнул Данька таинственной союзнице в темной полумаске. Вместо крика получился хрипловатый стон - но девка среагировала. Всплеснув руками, прыгнула прочь от гремучей монгольской статуи - шлепнулась навзничь, рожицей в грязь. И правильно сделала.
      Жах.
      Истошный, морозистый визг вспоротого металла. Белые, зеленые искры. Мелкие осколки впиваются в забор над Данькиной головой. И - тишина. Только мерзкое бульканье доносится из бронированного чрева.
      Данька даже удивился. Внешне бронзовая статуя выглядела как прежде. С той лишь разницей, что теперь она никогда не сможет двигаться. Неведомое существо внутри металлического идола уже мертво.
      У железной птицы не было шансов расслоить массивного болвана надвое. Поэтому умелый киллер сработал на манер кумулятивного снаряда: перед атакой тесно сложил крылья, превращаясь в узкий кусок бронебойного металла. Ударил в глыбу чешуйчатой бронзы отвесно, с высоты примерно ста метров - без труда пробил небольшое отверстие там, где горбатая загривочная пластина соединяется с панцирем на спине.
      Данила поморщился. Судя по всему, уже проникнув в недра бронзовой скорлупы, жестокая птица расперила острые крылья... Интересно, как теперь ее доставать оттуда - изнутри?
      По-прежнему кружится голова.
      Отжавшись на руках, накачанная девочка вскочила с земли. Высоко держа белокурую головку с прямыми волосами, криво обрезанными по плечо, подошла к Даниле. Ничуть не стесняясь обнаженных грудей, склонилась над ним - в прорезях черной маски блеснули внимательные круглые глаза. Бледно-голубые, как у детеныша викингов. Почти прозрачные. Никакого выражения.
      Данила вздрогнул: то, что он принял за полумаску, - кожаная узда! Над строгими светлыми бровками - узкий налобник с кольцами на висках, а в кольца продет расшитый ремешок, протянутый по щекам к маленькой серебряной пластинке, закушенной во рту... Господи! Данила осознал, что упряжь - вовсе не конская, наспех приспособленная для потешного выезда на восьмерке пьяных очарованных славянок, а - специально изготовленная. Человеческая.
      Бедная взнузданная девочка... Стало быть, это одна из полонянок, запряженных в телегу! Видимо, самая крепкая - очухалась и вовремя подоспела на помощь. Боже мой, да она просто супербарышня, ужаснулся Данька. Могучие дельтоиды вздуваются под тонкой кожей, на впалом животе дрожат напряженные плитки пресса, сермяжные порты едва не расползаются на атлетических бедрах... Чудесный бюст - а задница маленькая, как два сжатых кулачка. Ну точно викинг. Данила даже припомнил научное слово: берсеркиня.
      - Я - богатырка. Девка-поляница, - улыбнулась она, будто угадав Данькины мысли. Показалось, что говорит с легким металлическим акцентом... ах нет: просто удила затрудняют ей речь - на бледно-розовом языке блеснул серебристый трензель.
      Спохватилась - кинулась распутывать узлы, стаскивать с себя позорный скотский убор.
      - Как звать? - простонал Данила.
      - Псаня, - кратко ответила поляница, озлобленно сдирая кожаные ремни. Меня зовут Псаня, дочь Желтого Пса. Я дочь варяга! Я богатырка! Я хотела биться. Они опоили меня зельем и запрягли. Моего мужа убили. Я отомщу.
      Освободившись от узды, присела перед Данькой на корточки - крепко схватила за ухо и насильно повернула его голову на ослабевшей шее, разглядывая кровоточащую ссадину на затылке.
      - Рана смешная, хватит валяться, - холодно заметила она. И покосилась равнодушно: - Как тебя величать? Небось разбойник будешь - или...
      - Кто это был? - перебил Данила. - Чурила?
      - Ха! - Богатырка кратко хохотнула. - Чурила теперь далече. Чурилу нелегко губить. А это... - она махнула рукой через плечо, - всего лишь витязь-угадай. Из Чурилиной дружины. Да-да.
      - Он что... безногий? Раненый был?
      - Угадаи все безноги. Пешком ходить - позор для угадая. Нелюди поганые, полканы-полукомони! Ножки у них малюсеньки - едва бы верхом сидеть. Даже спят в седле. У этого, видишь ты, лошадь захворилась. Вот и везли рогача в стойла, нового комонька выбирать. А тут вы набежали... с дружком твоим неловким...
      Она вдруг запнулась... И улыбнулась, мило приобнажив пару беленьких зубков под верхней губой:
      - Спасибо вам.
      - Сколько таких мразей в городе? - Даниле стало любопытно, и всерьез.
      Псанечка закатила голубые глаза, загибает бледные пальцы.
      - Один, два... Три. Еще три угадая да двадцать младших волхвов.
      - Сколько? - прохрипел Данька.
      - Осьмнадцать, - поправилась Псаня, оглянувшись на двоих незнакомцев в черных плащах, которые по-прежнему пребывали в беспамятстве.
      - Тебе повезло. - Псашенька похлопала по плечу. - Быстро их оземь метнул. Не успели очуровать. Они, видишь, мечтали тебя клинками порезать - думали, ты слабанька безоружный. Потому не стали ворожить.
      - Обычно ворожат?
      - Разумеется, - кивнула богатырка. - Порчу веют, глазами урочат, кости-пакости выворачивают. Моего мужа цвето-маревом удушили.
      Странно, подумал Данила. О недавней гибели мужа говорит с чудовищным спокойствием. Металлические нервы.
      - О, гляди! - почти радостно воскликнула поляница Псаня. - Да вон они приближаются! Один, два, три... Четыре волхва и угадай на лошади.
      Сказала так хладнокровно, что Данька поначалу не поверил. Улыбнулась:
      - Вот уж накликали горе. Тебя прикончат; меня - сквозь дым и в упряжь.
      Сигнал, опомнился Данька. Подать сигнал моим ребятам! Они успеют, их много! Дюжина кораблей, почти четыреста человек! Поднимут якоря, выскочат из протоки - через пять минут будут здесь...
      - Псаня, быстро! Растормоши моего дружка, - заторопился Данька, оглядываясь на далекие темные фигуры, возникшие в конце улицы. Стыря жив, Стыря знает сигнал! - Давай, буди его! Пускай свистит, надо вызвать ватагу!
      - У тебя есть ватага? - Голубые глаза недоверчиво сощурились.
      - Слушай, рвать твою мать, и выполняй! - рявкнул Данила, внезапно разъяряясь. - Буди Стырю! Ты поняла меня? Быстро.
      Ничуть не обиделась. Скорее наоборот: светлая волна удовольствия блеснула во взгляде.
      - Я бы рада, только Стыря твой не проснется. Он крепко ранен, - спокойно сказала девушка. - Целая лужа крови.
      - Тогда надевай хомут, - злобно сказал Данька.
      Проклятие! Только Хлестаный знает условный свист влажской сарыни... Данила слышал этот сигнал всего один раз, когда Хлестаный брал на абордаж его собственный коч. Кажется, два длинных посвиста и задорный перелив... Нет, Данька не вспомнит.
      В дальнем конце улицы кто-то пронзительно закричал; дробно загрохотали копыта. Ну вот, подумал Данила, враг поднял тревогу. Заметили свою повозку, недвижно замершую посреди дороги. Скоро будут здесь.
      Псаня молча поднялась с корточек, отряхнула ладошки и - решительно вложила мизинцы в маленький рот...
      Свист резанул Даньку по глазам, мгновенно оглушая и вышибая слезы. Два длинных и перелив, как и было сказано. Все точно.
      - Откуда знаешь воровские посвисты? - спросил Данила, когда в голове утих болезненный перезвон. - Ты жила с разбойниками?
      - Я многое знаю, - заметила девица, вытирая влажные мизинцы о порты. - Мой муж был боевым магом на службе Траяна Держателя.
      VI
      Поляница Псаня оказалась на редкость недурно осведомлена о численности оккупационного гарнизона в Висохолме. Когда Чурила уходил из города, здесь остались четыре рогатых рыцаря и двадцать молодых волшебников в одинаковых черных плащах с электрическим сиреневым проблеском по волнующемуся подолу. Этих тощих парней, удивительно коварных и лютых, несмотря на незрелый возраст, Данька про себя обозвал "комсомольцами". В список их полномочий входила организация нового быта в городке. Именно комсомольцы расставляли повсюду курильницы и воздушные сопелки, стонущие от дуновения особого ветра, насылаемого Сварогом с юго-востока. Они же руководили строительством погановидной пагодоподобной божницы в центре местного кремля - обчуриливали молодых поселянок, обрезали им волосы, переодевали зачем-то в мужские порты и программировали на тяжелый физический труд во имя возлюбленного Чурилы.
      Десант Зверкиной ватаги вышиб всю иноземную дрянь из города приблизительно за полтора часа. Три уцелевших рогоносца - один угадай и два патрульных дива пострадали в первую очередь. Их попросту стащили с коней и забили дубинами. Одну бойцовую обезьяну удалось даже взять живьем - ревущую бронзовую тварь опутали сетями, затащили на мелководье и держали там, пока не затихла. Потом, навалившись оравой, сорвали бронзовые чешуины и, полуживую, кинули в клетку причем Зверко приказал выставить охрану, ибо находилось слишком много желающих выпустить стрелу в рыжее брюхо гигантской гориллы (а дядька Сильвестр и вовсе едва не помешался - залег на некотором отдалении и терпеливо выжидал удобного момента, дабы обмануть бдительность сторожей, оторвать у клетки пару прутьев, залезть внутрь и вызвать экзотическую иноземную гадость на честный рукопашный бой).
      Тщедушные злодеи в плащах оказали, как ни странно, неизмеримо большее сопротивление, нежели восточные рыцари-броненосцы. Памятуя волшебную легкость, с которой он сам давеча справился с двумя черномагами, княжич Зверко поначалу приказал не убивать злодеев сразу, а связывать и приводить на допрос. Такое решение оказалось весьма ошибочным и едва не стоило жизни десяткам влажских разбойников. В ближнем бою "комсомольцы" действительно почти не представляли опасности - однако, расползаясь по закоулкам и подворотням Висохолма, делались практически неуловимы. И тут же принимались творить чародейные гадости. Заползали на крыши и сбрасывали на головы ярыг мешочки с ядовитыми порошками. Выскакивали из-за угла и, быстро бормоча заговоры на лезвие ножа, пускали вослед толпе разбойников дурной ветер, несущий споры сонливой лихорадки. Дошло до того, что некоторые Зверкины головорезы таскали с собой веники да метлы, заметая собственные следы, чтобы их нельзя было срезать и употребить для наведения порчи. Однако по-настоящему Зверко испугался, когда на улицах стали ловить обкуренных, полоумных славянок с горящими факелами в руках. Зомбированные бабы бегали с глупыми улыбками и поджигали собственные дома, распевая короткие бессмысленные стишки. Осознав, что "комсомольцы" начали кодировать рабынь, надеясь на скорый и бурный пожар, Данька Повелел негодяев живыми не брать. Обрадованные ярыги справились с новой задачей гораздо быстрее - и даже ухитрились все-таки привести одного чародея живым (правда, с сулицей в бедре).
      А спустя несколько минут сообщили о поимке второго "языка" (судя по количеству трупов он был последним из отряда волхвов) - негодяй скрывался на крыше конюшни, однако был выслежен лично Псанечкой и обезврежен с пугающей жестокостью. Богатырка привела его к Даниле на допрос, придерживая железной ручкой за самодостоинство.
      Приведя "языка", девушка повалилась на скамейку и тихонько захрапела: в момент задержания "комсомолец" метнул в нее горсть сон-травы; девушка отскочила в сторону - но, видимо, успела нанюхаться. Княжич Зверко проводил допрос вдвоем со Стырей, который только что пришел в себя и был весьма зол. Несмотря на Стырину раздражительность, беседа с двадцатилетним фанатиком не дала ощутимых результатов. Где Чурила? - На подходе к Властову. - Что ему нужно? - Он несет славянам весну, хочет осчастливить ваш дикий, неблагодарный народ. - Давно ли ты на Чурилиной службе? - Восемь лет обучался при Сварожьем жрище у великого волхва Куруяда. - Есть ли еще твои соратники в окрестностях Висохолма? - О да, нас много, мы повсюду! Мы теперь везде! Будем оберегать эту землю, приглядывать за цветами и злаками; наши глаза смотрят из-под земли, наши руки движутся в шуме ветвей... - Куда вы дели городских мужиков? - Мужики не нужны. - Что значит не нужны, гнида? - Здешние мужи бесполезны. Русь есть страна прекрасных, трудолюбивых женщин. Эти женщины достойны других, более высокородных мужей - и такие небеснорожденные мужья скоро явятся на Русь, чтобы поселиться навсегда.
      Пленный волхв не смог ответить и на главный вопрос, интересовавший Данилу: чем вы очуриваете женщин? - Это брага из драгоценной травы, растущей на берегах небесной реки Суры. На грязной земле она известна под названием кропийной сароги. Мы смешиваем ее с другими зельями и делаем сладкий ветер, который учит людей внутреннему песнопению. - Что есть противоядие, как можно расколдовать очурованного человека? - Это невозможно. - Отвечай, гнида, или я выдам тебя моим удальцам. - Разворожить невозможно. Никогда. Человек, побывавший на берегах небесной реки, не пожелает опуститься обратно на грязную землю. Внутреннее песнопение поселяется в человеческой душе навсегда. Ни одно из земных растений не осмелится вызвать на магический поединок огненную сарогу-траву!
      Данька подавил вздох и отошел к окну. Молодой шаман не лжет: он действительно не знает противоядия. А за окном весело. Кипит безумство факелов, пляска обнаженных кинжалов - победа! город наш! Но - Данька знал: нет никакой победы. Чуть вдали, над высоким берегом, под нежно вечереющим небом по-прежнему движется тупой злокачественный хоровод... Уже сломали рогатую часовню с непристойными идольцами, заглушили ноющую музыку, разбили кадильницы - они все танцуют. Как если бы музыка успела проникнуть внутрь и поселиться в размягченной душе.
      Как испугалась бедная Рута, когда увидела эти медленные кольца! "Страшно-престрашно, братец, - зашептала, прижимаясь рыжей головкой к Данькиному плечу. - Тянет, словно чернота в коловодце!" Потом стиснула зубки, прыгнула вперед и вырвала из хоровода-коловода крошечную девушку, еще подростка... Трясет за плечи: "Проснись, миленькая!" - а сама плачет; а девочка закатывает красивые серые глазки и бормочет что-то чудовищно неблагозвучное и нескладное про горькую черешню да кривую радугу...
      "Помоги, деда Посух, - глухо попросил Данька, в пояс кланяясь старому пасечнику. - Ты премудрый волшебник; ты знаешь, как их расколдовать". - "Я то премудрый, а ты, паря, видать, шавшем тупой, - серьезно ответил старик, раздумчиво теребя бороду. - Я не волшебник, тудысь-растудысь! А лекарштвие от зачурания ты и сам жнаешь". - "Правда?" - оживился Данила, поспешно полез в мошну и начал выкладывать на стол мешочки со снадобьями: "Может быть, толченый ядрань поможет? Или кострючий корень? Если смешать с распаром из цветков кочедыжника..." - "Ты не прошто тупой, - вздохнул пасечник. - Ты еще и жутко глупый! - И добавил, строго моргая голубыми глазками: - Жабудь про эту плесень. У тебя ешть другое оружье, куда посильнее..." Данька удивился: "Какое? Я не знаю". А в ответ: "Знаешь. Просто боишься вспомнить".
      Данька отвернулся. Сгреб со стола цветные мешочки и ушел. Да, он знал способ. Но... это греческое лекарство, драгоценное супероружие погибшей Империи сейчас неприменимо. Все равно что использовать термоядерную бомбу для отопления холодной комнаты.
      ...Между тем в крепнущей темноте за окном начались молодецкие пляски, кулачные бои и аттракционы: кто быстрее расшибет топором страхолюдного болванчика из пагоды (Стыря сказал, что статуи сделаны из желдяной падубы редкой породы железного дерева). Данька догадывался: парни уже напились, буянят, потихоньку грабят опустевшие без мужиков дома, тайком растаскивают по темным подклетям безвольных, обкуренных женщин с дурными улыбками на слюнявых губах. Странная победа. Странное у меня войско. Улица моя тесна, говаривал Емелька Пугачев. Данька мрачно усмехнулся: вот и пришлось заделаться самозванцем. Теперь он руководит воровским сбродом - по щучьему велению, по Зверкину хотению! Горька моя черешня, крива моя радуга...
      - Лодьи! Лодьи плывут! - загудела толпа за окошком. Луженые глотки! Рев такой, что стонут матицы в тесной нережской избе, облюбованной под ставку княжича. Рута отбросила рукоделье (сама в кольчуге, а пальчики иголками исколоты!) - сиганула к подоконнику.
      - Точно кораблики плывут! Ха-ха, до чего красивеньки! Погляди, братец. Она махнула Даньке ручкой.
      Пара быстроходных кочей, вынырнув из темноты, направились к пристани - кто такие? Похоже на купецкие... однако отсюда видать пятна щитов, развешанных по борту, да и соколиный глаз, намалеванный на носу, поглядывает довольно хищно...
      - Братья Плешиватые, ушкуйники с Керженца, - пригляделся Стыря в прореху бычьего пузыря на крохотном окне. - Шибко гребут, и ветрилы раздуты... Никак худое стряслось?
      Вскоре в сени влетела запыхавшаяся Псаня - в мужских штанах и короткой рваной рубахе с треском в грудях - на бегу зачерпнула воды из кадки, прыгнула на середину комнаты.
      - Ужасные новости, княжич! - выпалила, вытирая жаркий мокрый рот. Кумбал-хан перешел Влагу и вторгся в Залесье! Сельцо Олешье взято, Стожарова Хата сожжена! Столица Глыбозерского княжества, по слухам, уже осаждена Сварожьими угадаями! Чурила начал войну! Да-да. Это война, княжич.
      Стыря как стоял, так и присел на корзину с козьим сыром.
      Данька недоумевающе покосился на него:
      - Я тоже должен испугаться? Это действительно опасно?
      - Почти смертельно, - серьезно ответила богатырка, в упор глядя голубоватыми глазами. - Триста всадников с разрывчатыми луками. Они оставляют позади себя выжженную землю. Братья Плешиватые сегодня за полдень дошли в родную Стожарову Хату из Созидаля - они увидели там золу да горькие трупы. Раньше Хата была крупным селом - теперь в Хате живут только черви.
      - Сарынь! Сарынь! - взревела, засвистела толпа снаружи. В полутемной комнате почти просветлело от звонкого блеска сотен кинжальных лезвий за окном - как зарница полыхнула.
      Данька выглянул: боже мой, сколько народу! Копья торчат, на копьях что-то насажено - кое-где петухи жареные, а вон там - ужас: мертвая голова с козлиной бородкой... Посреди площади, в центре всеобщего внимания - братья Плешиватые: два пышнокудрых (вопреки прозвищу) гиганта залезли на телегу и размахивают руками: жалуются ватаге о зверствах Кумбал-хана. Толпа слушает, надувается тягучей злобой - багровеют хари и чешутся руки... Потянув носом дымную, пахнущую потом струю, долетевшую с улицы, Данька отчетливо различил тонкий, солоноватый аромат ненависти, разлившийся в воздухе.
      - Дави полканов! Бей погань! Долой Чурилу! - заорали злые голоса; Данька поморщился.
      - Фу, как противно кричат, - прозвенел из угла серебряный голосок. Рута подняла синие глаза от рукоделия. - Чего они свистят, глупенькие? Вот дураки. Правда, миленький братец?
      - Братья Плешиватые бьют тебе челом, княжич, - продолжала меж тем Псанечка, игнорируя замечания Руты - поляница глядела только на Данилу. Хотят служить наследнику. Просят допустить в твою ватагу... Точнее... - Она с досадой тряхнула платиновым каре, поправилась: - Точнее говоря, в твое войско.
      - Надо брать, - торопливо сказал Стыря. - Братаны Плешиватые - крепкие молодцы. У старшого, Ноздрата, - двадцать головорезов охраны! А младшенький, Хват Плешиватый, шибко топоры кидать умеет. Кабана с левой руки валит, сам видал.
      - Погоди... - Данька вдруг опомнился, испугался: - Псашенька, милая... ты сказала, что войско Кумбал-хана переправилось через Влагу и сразу пошло на Олешье, верно?
      - Да-да, мой княжич, точно так.
      - Стало быть... Кумбал прошел через... Жиробрег? В дальнем углу избы что-то звонко ударило об пол. Это Рута выронила из рук серебряную коробочку с жемчужистым бисером. С густым шорохом быстрые жемчужинки раскатились по полу будто чашку молока плеснули оземь.
      Два глупых, испуганных синих глаза. Данька почти разозлился:
      - Ты беспокоишься о своем премиленьком князе?
      - Ax... - произнесла Рута, румяное личико вмиг стало сливочно-белым. Рывком обернулась к Пеане, умоляюще сложила ручки: - Они не убили князя Лисея, ведь правда? Они не могли сжечь Жиробрег?
      Псаня молчит, будто не слышит. Смотрит только на Данилу и размеренно моргает. Январский антициклон в арийских глазах.