- Данька из Морама погиб. Его кузню спалили третьего дня, - гулко продолжал Стыря, медленно двигаясь сквозь толпу соратников. - Мертвое тело Даньки нашли на дороге меж Косарцами и починком Малковым. Голову ему отрубили да в костер кинули... Вот что я слыхал, братцы.
      Ропот. Солнце бьет Даниле в глаза. Кинжал тихо звенит в руке.
      - А перед вами - никакой не Данька. Это - иноземный купец из Бледной Вежи! Сегодня поутру он расхаживал по Жиробрегу в коганой броне! Я видел!
      Толпа ухнула. Подземный гул пробежал из конца в конец. Коганый? Не похож... Кто врет? Стырька сказал, он ужо знает!
      Данила покачал головой. Как тщательно изменчив этот мир! Еще вчера надо было убеждать группу тяжеловооруженных негодяев в том, что Данька отнюдь не является славянином. Сейчас, видимо, придется доказывать обратное.
      - Его зовут Данэил! Данэил из Саркэля! - не унимается Стыря. - Не смотрите, братцы, что глас его славен, а волос светел. Это обманка, неполнокровка! Перед вами - смешной ублюдок коганина и славянской невольницы! Нынче их развелось немало: волос - рус, а сердце - когань!
      Данька не отвечал; он слушал утробный голос толпы. Увы: большинство уже поверило Стыре. Опасно. Угрожающий гул холодным кольцом окружает Данилу. Воздух пахнет каленым железом. Здесь не поможет даже колдовской одолень...
      - Пущай докажет! Доказаниев хотим! - закричали из задних рядов.
      - Послухай, мил человек... - подчеркнуто ласково попросил одноглазый толстяк, осторожно подступая сзади и дергая Даньку за локоть. - Коли впрямь нерусский, так признай. Мы тебя не обидим. А коли земляк - покажи наглядно! Просим тебя.
      Данька обернулся. Внимательно посмотрел на кривого толстяка. Возможно, он слишком буквально понял задачу... Впрочем, плевать. Хулиганская веселость охватила сердце. Вот сволочи. Они что - серьезно? Не верят, что я славянин?!
      - Показать? - Данька ухмыльнулся. - Ладно. Я вам покажу.
      Сказано - сделано. Рванул завязки... Влажные порты тяжело свалились до колен. Минута молчания - слышно, как хлопают глаза.
      "О-ооо... - уважительно вздохнула толпа, спустя минуту. - Не-е, не коганин... Точно наш. Землячок".
      Данила хладнокровно нагнулся, подтянул штаны на место, неторопливо заузлил веревочку:
      - Еще есть вопросы?
      Тишина. Это почти победа. Даже Стыря замешкался от неожиданности. Надо перехватить инициативу:
      - Я славянин. И сестра моя славянка. Разве у влажской сарыни принято захватывать русских баб в невольницы? Славянских девок насиловать?
      Движение в толпе. Недоуменные взгляды снова обращаются на Хлестаного. Тот едва заметно приседает - как под дождем невидимых стрел.
      - Пальцем не тронул... даже не мацал! - быстро забормотал Стыря, осторожно оглядываясь. - Братцы... зачем это мне? Она девица, а за порченую втрое дешевле дают... Вы же знаете! К тому же царапается, сучонка...
      - Я пришел не шутки шутить, мужики, - грозно нахмурился Данька (а в глубине души почти расслабился: тупая заноза вылезла из сердца). Коротко махнул кинжалом: - Я пришел сестрицу из полона вызволять...
      - Братцы! Врет он! Облыгается, зараза! - вдруг крикнул Стыря, опомнившись. Ух ты, подумал Данька: противник испуган, и всерьез! Размахивая алыми расшитыми рукавами, Стыря вьюном кинулся вдоль переднего ряда бандитов, заглядывая в лица. - Девка не сестра ему! У него волос желтый, а девица рудокоса! И не похожа ничуть! Врет облыжник! Брешет нещадно! Хватайте, бейте его!
      Данька улыбнулся: никто не двинулся с места.
      - Слышь, Хлестаный! - раздался суровый бас. Вышагнул плечистый бородач с изломанной рукой, висевшей на перевязи: видимо, старшина одного из крупных кораблей. - Покажи братве сокровище. Любо нам девку поглядеть.
      "Любо!" - подхватило несколько голосов. Стыря дернул плечами - обернулся к черному шатру, выкрикнул краткий приказ... Данька напрягся. Даже на цыпочки привстал, заглядывая поверх голов: в дальних рядах возникло движение, какие-то темные личности кинулись внутрь шатра... ведут! Господи... что это?
      Данила ахнул: Руту вели на цепи. Как злобную собаку.
      Девица шла неспешно, высоко неся гордую головку, пылавшую на солнце как непокорный маленький костер. Презрительно смотрит поверх голов, отворачиваясь от восхищенных мужских взглядов. Но - Даньку она заметит. Сейчас заметит.
      Есть! Блеснул синий взгляд - взлетели вверх тонкие брови.
      - Ах! Братец, миленький!
      Голос, этот струйчатый голос! Кольнуло сердце, в глазах потемнело - и Данька прыгнул... нет. Едва дернулся - устоял на месте. Подавил, затянул вспять жесткую пружину безрассудного прыжка. Усилием воли расслабил пальцы на кинжальной рукояти. Ведут на цепи! Как зверя! Ошейник на нежной шее! Тихо, спокойно... Они ответят. Не сейчас. Позже.
      Толпа в восторге. Данька беспокойно переступил с ноги на ногу: Руту почтительно разглядывают, как драгоценную скаковую лошадь. "Красуля! Сама в кольчуге, а щечки горят! Солнышко ясное!" - зашелестели молодые голоса; кто-то звучно сглатывает слюну. "Гляди-ка... признала его, братцем кличет", перешептываются бородачи постарше.
      - Поклон тебе, красна девица. - Крепыш с перевязанной рукой снова выступил вперед. - А позволь-ка спросить тебя...
      - Не позволю, - возмущенно фыркнула Рута. - Сперва железы снимите! Быстро-пребыстро! Я вам не собачка цепная!
      Они слушаются ее! Спиря испуганно молчит - и сразу несколько ярыжек бросились вперед, замелькали топоры... Мгновение - и длинная цепь, протянутая до самого шатра, разрублена сразу в четырех местах.
      - Теперь спрашивай, дядюшка. - Рута благосклонно опустила ресницы, неторопливо наматывая на руку обрывок ржавой цепочки, свисавший с грубого медного ошейника.
      - Верно ли ты доводишься сестрицею вот этому молодцу?
      - Ну да, - невозмутимо кивнула девушка. - Это мой миленький братец. Он пришел меня спасти. Он богатырь. Он вас всех побьет-порежет.
      Хохот в толпе. Доброжелательный хохот, заметил Данька.
      - Стало быть, - подскочил одноглазый толстяк, - ты, красна девица, родом из Морома? Из племени дубровичей, верно?
      Данила быстро вскинул на Руту умоляющий взгляд. Ну давай, девка, не дури! Сестрица... что тебе стоит? Просто кивни своей красивой рыжеволосой головкой...
      О боже! По горделивому выражению девичьих глаз Данила догадался: все, конец. Честная гордая дура! Прямая как турнирное копье! Вот блеснули серо-голубые глазки, и сейчас она ляпнет...
      - Мое имя - Рутения Властовская. Я самородная дочь покойного князя Всеволода!
      Немая сцена. Стало слышно, как вдали брешут собаки, плещется Влага и хлопают холщовые навесы на песчаном ветру. Все, это гибель. Шумно вздохнув, Данила грузно присел задницей в теплый песок. Воткнул перед собой кривой кинжал, устало скрестил на груди тяжелые длани. Конец всему. Такая правда губительнее самой неприкрытой лжи.
      - Я наследница Властова! Честно-пречестно! У меня есть признак, батюшкина тесемка, - гордо чирикает Рута, тыкая розовым пальчиком в собственный глупенький лоб. Демонстрирует бандитам расшитую ленточку в волосах. Ну просто молодец. Сказала - и оглядывается изумленно: почему у всех такие лица? - Что вы молчите? - не унимается безумная девка. - Вы не догадывались, да? Ха-ха! Я настоящая княжна. А это мой миленький братец, княжич Зверко...
      Что теперь делать? Хвататься за кинжал? Или снова глотать лепестки одоленя - притворяться кретином дубровичем и доказывать, что сестрица больна на голову? Что сумасшедшая морамская селянка возомнила себя княжной?
      - Не гневайся, добрый боярин... - над ухом кто-то почтительно кашлянул. Экхм... А... правда ли, ты будешь... наследник Властовский?
      Впервые в жизни закружилась голова. Данька медленно приподнял взгляд. Посмотрел исподлобья:
      Что???
      Солнце бьет в глаза, он едва различил фигуру коренастого бородача, почтительно склонившегося в полупоклоне... Вдруг - бородач отшатнулся, уступая кому-то дорогу. Сбоку надвинулась медленная тень: Данила увидел босые ноги в золотистых песчинках, чуть выше - подол малиновой сорочки! Быстро вскинул голову - на фоне солнечного неба разглядел только темный контур: вытянутая шея, оттопыренные уши, дрожащий оселедец болтается у щеки.
      - Истинно ли, добрый человек, ты есть наследник покойного нашего владыки Всеволода? - негромко спросил голос Стыри Хлестаного.
      Данька обернулся и посмотрел на Руту. Увидел широко распахнутые глаза: удивление, почти недоумение мелькнуло в девичьем взгляде.
      И тогда Данька вздохнул. Посмотрел в небо...
      И твердо ответил на вопрос.
      IV
      А за то, что Россию обидели
      Емельян Пугачев не простит.
      "Любэ"
      В верблюжьем безрукавом армяке с кровавыми пятнами по подолу, в синей степняцкой шапке набекрень, с расшитой княжеской тесьмою в желтых волосах, ничуть не шаркающей походкой бывшего десантника ранним полдником восемнадцатого числа летнего месяца травокоса на высокую корму флагманского ушкуя вышел младший наследник Всеволода Властовского, княжич Зверко.
      Тряхнув крупной головой, медленно отведя от лица длинные пряди, наследник посмотрел вперед, на воду, на пылающее солнце, разлитое по ряби теплых волн. Долгие дни, скоро солнцеворот. Около восьми вечера, а оно знай себе жарит...
      Флагманский корабль "Будимир" тяжело катился вниз по железной дороге большого влажского течения. В надутом парусе гудел, старательно толкался молодой полуденный ветрище, трудолюбивый батрак на жниве стрибожей. Вместе с ветром сзади наносило сплошной шум, и треск, и плески, несмолкающий хохот голосов: гигантская воровская флотилия из восемнадцати кораблей шла позади флагмана.
      Зверко уже устал от этих криков, бесконечных восклицаний "Слава наследнику!" и призывов идти войной на Властов - отбивать у Мокошиных прихвостней главный трон Залесья. Иногда казалось, что расшитая тесемка обжигает кожу на лбу, охватывает голову горячим кольцом... Непривычно быть княжичем. Странно видеть, как огромные мужики, сплошь покрытые шрамами, почтительно кланяются ему; как срывает шапки и восторженно машет лезвиями буйная речная молодежь.
      Едва удерживая в руке глиняную мису с пареной репой, снизу, с палубы, кряхтя и постанывая, вскарабкался грибовидный дедушка в гигантских.лаптях. Поставил блюдо на лавку, хищно навис над кушаньем, плотоядно сожмурился на чудесно разваренные корнеплоды под темным медом... Быстро огладил бороденку и решительно выхватил из-за голенища боевую липовую ложку.
      - И все жа Буштенька чудешно репу запаривает, - заметил дедушка через минуту, перешамкивая честно заслуженный ужин. - Хошь половинку?
      - Спасибо, деда Посух. Не откажусь, - сказал наследник.
      - И хорошо, што не желаешь! - кивнул старикашка, немедленно и нагло прикидываясь тугоухим. - Мне и шамому маловато будет. Не хошь - как хошь; была бы чешть предложена...
      Наследник рассмеялся, покачал головой.
      - Ох, молодежь пошла! - не унимается древнерусский пасечник Посух. - Уже проштецкую народную пишчу не употребляют! От репочки пареной носяру воротят! Привыкли, понимашь, к воздушной кукурузде!
      Зверко не слушает. Он смотрит, как по левому берегу, по горбатой хребтине холма замелькали темные бревенчатые избушки, запестрило грядками-огородами. Домики приземистые - не то что многоярусные светлые терема стожаричей...
      Наследник смотрел на узкие оконца, похожие на бойницы, на двухметровые частоколы. Ясно: племенные угодья Стожара закончились - началась нережская земля. Должно быть, это и есть знаменитое село Ключистое, где каждой весною налетающие торокане вырезают половину населения... А значит, теперь и до пограничного Висохолма недалеко.
      - Шлышь, Данилка! Неужто всю ражбойную ораву потащишь в Калин? - вдруг спросил дедушка Посух. Он уже управился с репой и теперь облизывал ложку, вопросительно моргая голубыми пуговками из-под соломенной шляпы.
      - Они помогут мне выручить брата Михайлу, - ответил наследник. - И пожалуйста, деда Посух... не называйте меня Данилой. Мое имя - Зверко.
      - Ты ври, - предложил старик, - да не завирайся. Напрасно ты, Данька, опять притворяесси. Притворишка-шаможванец! Шперва коганым иножемцем притворялша. А теперича вот нашледничка из себе корчишь...
      - Я не корчу. Этим людям нужна надежда. Им нужен я - княжич Зверко.
      Снизу, из подпалубка, донеслись приглушенные удары и дикий, хриплый рев Данька поморщился (едва заметно побледнел), Посух печально почесал затылок. Это ревел Потап. Косолапого приятеля пришлось запереть в железную клетку... Он почему-то взбесился: все норовил кинуться на наследника и разорвать в кровавые клочья. Стыря предложил заколоть медведя, но наследник не позволил.
      Полчаса назад княжич Зверко спускался в подпалубный муравленый чердак, чтобы отыскать в ворохе воровских трофеев свой любимый меч, кистень и доспех. Изможденный медведь спал, неловко уткнувшись зареванной мордой в железные прутья. Рядом с ним, прямо в клетке, сидела грустная девочка Бустя. Она гладила Потапа по грязному загривку и что-то бормотала. "Мы спасем дядьку Михайлу, Потапушка... Все будет ладненько, как встарь"...
      С самой Бустенькой тоже творилось неладное. Вот уже несколько часов - с того самого момента, как Данька вернулся в шумной компании новых друзей-ярыжек и приказал называть себя наследником Властовским - Бустя наотрез отказывалась с ним разговаривать. Пролезала меж прутьев клетки и пряталась за ревущего Потапа. Глядела исподлобья, недобро - точно как вчера, когда Данька был впервые уличен в подглядывании у окна Михайлиной избушки в лесу.
      - Жаврался ты Данилка. - Посух погрозил ложкой. - Ну погляди на собе: какой ты князь? Князь-млязь-без-мыла-влазь! Опять чужую личинку на харю начепил, гумноед!
      - Личины иногда приносят пользу, - негромко сказал наследник. - Они помогают людям жить...
      - Подыхать оне весьма помогают, вот што! Подумай башкой! - Посух звонко цокнул ложкою в собственный морщинистый лоб. - От вранья одна гниль процветает! Шмотри: почему на тебя давеча Штыря налетел? Да ведь ты сам коганым купцом прикинулся! Вот Штыря и озлился, што иножемец рушшкую девку на коганую чужбину увозит. Оттого и драка, и девицу похитили!
      - Слышь, дед! - Данька обернулся почти раздраженно. - Отчего ты такой умный? И честный? А? Признайся: ты - волшебник, да?
      - Я не умный, - подбоченился дед. - Я премудрый. Понял ражницу?
      - Нет, не понял! - Данька тяжело надвинулся на гордого старичка. - Мне... очень многие вещи непонятны, деда Посух. Например, объясни: почему ты не заснул, когда я распылил сон-траву во время драки? Все храпят - а ты бодрый, как кузнечик! И меня разбудил...
      - Дык... - Посух попытался почесать темя сквозь соломенную шляпу. - У меня ить... эта... штарческая бешшонница! Ага. Ждоровье шалит, нервишки фулюганят. Вожрашт ужо такой: не шпится мне чегойта!
      - Не хитри, дед. Ты - колдун...
      - ШТО? ЩА Я ТАБЕ ЛАПТЕМ ПРОМЕЖ ГЛАЗ! - Посух подскочил как ужаленный, соломенная борода гневно затряслась. - Пошто пожилого человека обижаешь? Шам ты колдун! Чародей-мародей-обожрался-желудей! На себе погляди! Вонючие пирожки по углам подбирает! Гнилую плесень в мешочки копит! Жележную дуру с крыльями приручил! Шлыхано ли: рушшкий богатырь, а дивий чароперштень начепил ровно колечко обручально! С кем обручился, дурень? А шнимать как шобирался? С кровью? Насилу я тот перштень с пальца твоего штащил - ажно в кожу врезался, гнида! Тьфу! Хошь бы шпашибо шказал...
      - Угу. - Данила нагнулся, с интересом заглядывая под дрожащую от гнева шляпу. - Так это вы, дедушка, мой перстень стащили?
      - Ражумеется, - фыркнул пасечник. - Ты давеча дремной травы нанюхался и давай храпеть. Я его и штащил, пока ты шпал. Шоб табе не больно было. Понял, неблагодарная харя? Эх, Данилка! Ежли б ты жнал, школько ражноображных чудовищ энтот перстешь до тебя носило... подумать боязно - штошнить может.
      - Колечко... у вас?
      - Да... экхм... вышвырнул, кажись, кудай-то... - Посух замялся, отвел взгляд. - Пошлухай, Данилка: плюнь ты на энтот гадский перштень. Давай, повторяй жа мной: харк - тьху!!!
      - Вы, деда Посух, поищите хорошенько. Перстенек мне очень нужен, медленно произнес Данька неродным голосом, растягивая слова по слогам.
      Древний пасечник испуганно поднял глазки, обиженно заморгал. Потом сунул ручку в аккуратный накладной кармашек на пузе:
      - Тьфу! Вот привяжался... Да жабирай!
      Будто холодный камешек лег в сухую ладонь Данилы. Свищовский перстень, похожий на крупную муху, замершую в морщинистом куске черного льда, привычно скользнул на указательный перст... ох, сладкое чувство крылатости в правой руке! Абсолютная свобода удара. Снова отрастают невидимые железные когти... Данила восхищенно посмотрел на собственную руку, будто не узнавая: сколько убийственной мощи - кажется, голубые искры вот-вот затрещат меж пальцев! Я вновь повелитель железного врана!
      Быстро повернул камень - ох! Сладко защекотало ладонь - забытое ощущение: незримая нить протянулась от сжатого Данькиного кулака куда-то вдаль, за десятки верст - там, на рее брошенного, замершего на отмели купеческого коча по-прежнему сидела, спрятав плоскую голову под стальное крыло, ужасная черная птица...
      Просыпайся, пернатый друг! - ухмыльнулся Данька, напрягаясь и будто подтаскивая железного ворона к себе - как тяжелый воздушный змей на металлическом тросике. И вот - потекли по нити горячие волны, мягкими толчками передаваясь в Данькину руку, жарко онемевшую почти по локоть: ворон проснулся. Он летит к хозяину.
      Данька прикрыл глаза: и вдруг... увидел свою птицу. Мрачную молнию над вогнутым зеркалом воды. Видение было ясным и отчетливым, но - кратким, как сухой проблеск фотовспышки: только контуры и тени, никакой цветности. Вода и птица - и снова темнота перед глазами.
      Когда он раздвинул ресницы и огляделся, Посуха уже не было на корме. Ушел беспокойный старичок.
      V
      Бывший главарь разбойничьей ватаги, а ныне просто главный наследников кормчий Стыря едва не выронил из цепких клешней деревянное кормило "Будимира".
      - Княжич! Ты чуешь?
      Княжич Зверко кивнул. Он именно чуял: еще не мог слышать странный ноющий звук, похожий на плач сотни болезненных волынок. Но уже уловил невнятную, тревожную вибрацию в воздухе. Недобрую дрожь, долетевшую из-за холмов, мирно зеленевших прямо по курсу.
      Тут Зверко увидел, что у Стыри мелко подрагивают руки.
      - Я знаю этот позвук, - сказал кормчий. - Это Чурила. Впереди из-за широкого поворота выплывали Присады Висохолма - редкие домики среди сплошных лугов. "Странно, - подумал наследеник, - травокос начался, а здешние мужики медлят". На лугах не было ни одного косаря. Тьфу, что за вонь - сладковатая, тошнотворная...
      - Я знаю этот смрад, - сказал кормчий Стыря. - Здесь был Чурила.
      Кончились луга, показался задымленный висохолмский пригород - ветряки да голубятни в рыхлой зелени вишневых садов. А вот и городище: на крутом холме прочернела древняя, опаленная частыми вражьими приступами каменная стена с изрубленным бревенчатым насадом - за много лет бревна измочалились, побурели от крови, обросли колючим наростом обломанных стрел. Вот он, легендарный Висохолм, пограничный город Залесской Руси. Слава Богу, все в порядке. Укрепления целы, неприятельской армии не видать, а вон и людишки белыми пятнышками мелькают у пристани...
      И вдруг наследник испугался.
      Что-то не так. Что-то чуждое, нерусское было во внешности городища. Зверко быстро посмотрел в ту сторону, куда указывала загорелая рука кормчего. Прямо из середины укрепленного кремля в нежно-голубое небо торчало нечто. Пока невысокое, еще недостроенное. Чернокаменное, изукрашенное рогатыми статуями, желтыми цветами и мутно-золотистыми побрякушками. Ветер донес с того берега... музыку. Все тот же ноющий плач - только теперь он усилился, оброс медным шорохом бубенцов и ритмичным потрескиваньем гремушек... Звуки долетают именно оттуда, из непонятного сооружения с блестящими рогами на чешуйчатой крыше.
      Какая-то идиотская пагода.
      - Кажется, ты прав, приятель, - произнес наследник Зверко. - Табань корабли. И рассказывай, что знаешь о Чуриле.
      Стыря знал предостаточно. Три дня назад он нанялся на службу к старухе Корчале. Жрица Мокоши сама обратилась к известному ярыге за помощью. Дело было секретное, государственной важности. Корчала собиралась выкрасть летучие сапоги у восточного полубога Чурилы - в тот час, когда этот симпатичный парень будет отдыхать в Дымном Урочище после ночных плясок с поклонницами. Стыря тогда маловато знал о Чуриле - и потому согласился. Корчала заплатила пять гривен сразу (тихо! только не говори моим удальцам!) и обещала еще десять за удачное дело. Стыря пробрался в Дымное Урочище и залег в мокром ивняке, дожидаясь удобного момента. Чурила появился под утро - прилег на камушек и заснул. Стыря, уже предвкушая скорый гонорар, ловко подкрался и стащил сапоги. И тут... началось. Отовсюду набежали Чурилины волхвы-телохранители в черных плащах! Какие-то жуткие волки соткались из полумрака! Будто из-под земли полезли дивьи мохнолюди, великанища с клыкастыми мордами! Даже железный ворон упал сверху, из-за облака!
      - Железный ворон? - прищурился Зверко. Точно железный. Одним словом, Стыря наконец понял, что попал в необычайную заваруху, в крутую божественную усобицу. Пришлось бросить сапоги и спасаться бегством. Только на следующий день Хлестаный узнал, что Чурила - не просто молодой дурачок, сипящий на свирели и танцующий с пастушками. Чурила шел на Русь как новый властитель! Он захватывал города не копьем, а... играючи. Играючи на свирели. Ноющий звук и сладкий смрадный дымок в воздухе - все это знакомо Стыре по Дымному Урочищу!
      - Княжич! Дозволь мне пробраться в городище - разведать, что к чему... Стыря умоляюще поднял белесые брови. - Страсть любопытно!
      - И я, княжич! И меня! Добрый волен, пусти на вылазку! - подскочили сразу несколько бандитов. Волосатые кулаки сжаты, глаза горят...
      - Я тоже, миленький братец! - завизжала Рута: испугалась, что про нее забыли. Подскочила и вцепилась в локоть: - Буду тебя охранять, правда?
      - Не шляйтеся туды! - вдруг донесся недовольный голос откуда-то сбоку. Дедушка Посух будто невзначай прошествовал мимо, прижимая к груди почти равновеликий жбан с квасом. - Тама гадостное чародейштво, я отседова чую. Начурено, набедокурено - штрах! Это все Чурилка-жлодей вождух портит... Жаколдует вас, жаколдобит!
      - А что делать, деда Посух?
      - Дык... а грецкие Стати на что? Доставай их из торбы - и пущай в дело. Они любые чары вмиг выжгут... - твердо сказал Посух. И забавно нахмурился: Что, боисся?
      Данила боялся. Он понимал: если пустить в дело страшные Имперские Стати, они уничтожат всю магию в округе... Не только вражескую, но - любую. В том числе - Данькиного железного ворона. А также драгоценные порошки, пирожки и зелья. Все сгорит без следа...
      В этом сказочном мире использование Статей равноценно применению термоядерной бомбы в битве на Куликовом поле. Едва ли это понравится новым Данилиным подругам - русалкам... Как отнесутся к такой выходке местные водяные, лешие и прочая полезная нежить? Или, скажем, степной ветер, которого Данька с большим трудом приманил к своим парусам щедрыми дозами скат-жемчуга?
      Глядя вслед удаляющемуся старичку, Данька промолчал. Нет, Имперские Стати - не вариант. У меня есть другие способы ведения войны. Он покосился на Стырю, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая выжидательно и чуть испытующе.
      - Будь по-твоему, кормчий, - сказал Зверко, быстро стягивая верблюжью безрукавку. - Нужна разведка. Я пойду с тобой. Сплаваем по-быстрому. Только мы двое - остальные здесь.
      Быстро обернулся к Руте, предупреждая протестующие визги:
      - Ты останешься на корабле, сестрица. Поручаю тебе охрану "Будимира". Только... надень, пожалуйста, кольчугу подлиннее - и выплети эти дурацкие ржавые кольца из волос.
      Отвернулся и, жмурясь, поглядел в сторону Висохолма. Данька понимал: город занят неприятелем и вылазка будет небезопасной. Однако... не мог усидеть на месте. Столько раз слышал про этого Чурилу! Хоть одним глазком поглядеть на зверя...
      Он скинул звенящую кольчужную кожу, стащил сапоги и мигнул Стыре: пошли. Хлестаный подозвал кудрявого помощника, цыгана Берладку - передал гудящее кормило: "Кидайте становые грузы на дно; ждите нас". Рывком стянул малиновую рубаху, вытащил из расписных ножен любимый сорочинский кинжал (Данька вернул клинок владельцу). Мотнул головой, лихо прикусил зубами кончик оселедца. Покосился на княжича - вдруг, заметив неладное, едва уловимым жестом показал себе на лоб.
      Данька понял, кивнул. Поспешно выпутал из волос яркую княжескую тесьму.
      Ну, с Богом. Стыря вскочил на борт, высоко подпрыгнул - и, перегнувшись в воздухе, полетел вниз. "Красиво ныряет, разбойник", - подумал Зверко. Потуже подтянул черный перстень на пальце, похлопал ладонью по кожаной мошне со снадобьями... оружие на месте. Ну вот, опять грядут приключения. Легко вздохнул и вслед за Стырей прыгнул в воду - почти без шума. За три безумных дня он научился не взмучивать брызг.
      Плыли по течению - Стыря даже быстрее, чем Данька. Разбойник чуть впереди: фыркает, мотает бритой головой - узкое лезвие посверкивает в зубах. Данька едва поспевал за ним - шел тяжелым брассом, как крупная недобрая жаба. Висохолм приближался; в ушах всерьез заныло от гнусавого музыкального воя. Сиреневый дым, пахнущий экзотическим азиатским лекарством, липко стелется по воде. У пристани чернеют гнилые скорлупки. А над пристанью, на высоком берегу видны белые рубахи мужиков... Тьфу, сплюнул Данька: они водят бабьи хороводы!
      Не может быть. Отсюда, с воды плохо видно... Нет, точно: тусуясь над обрывом, светлые фигурки образуют несколько медленных концентрических колец... Обнимая друг друга за плечи, горожане танцуют - движутся посолонь вкруг дымящихся костров. Движутся неровно, сталкиваясь плечами. Странный танец. Вот почему никто не вышел с косами на луга. Народ отдыхает... удивительный, небывалый праздник пришел на улицы города Висохолма. Ритмично бухает далекий барабан, от сандалового дыма щекочет в ноздрях - а на затхлой стоячей воде качаются позавчерашние венки с крупными желтыми цветами.
      У берега пришлось плыть сквозь сплошное цветочное крошево: раскисшие венки, оборванные лепестки; маслянистыми пятнами блестит по поверхности золотая пыльца... Осторожно, как спящую змею, Данька приподнял над водой мокрую желто-зеленую ленту, цветочную косицу, уже обросшую тиной. Странные цветы...
      - Чуриная слепота, - тихо сказал Стыря, с трудом прокладывая себе путь в пахучем месиве.
      Обрывая липкую зелень, приставшую к ногам, Зверко и Стыря вышли на берег. Спящий безусый паренек, развалившийся на влажном песке у воды, не в силах поднять головы.
      Полсотни шагов вверх по крутой тропинке... безобразие: повсюду разбросаны корзины с протухшей рыбой! Обожравшиеся уличные псы валяются в пыли среди кулей с просыпанной мукой. Каленые сухари хрустят под ногами... И ни души на пристани. Все горожане собрались наверху, на площади - они веселятся под иноземную музыку.
      И повсюду эти курительницы на бронзовых треногах... Проклятие! Деда Посух был прав: от фиолетового дыма кружится голова! Данька даже испугался. Раздраженно ударил ногой: бух! - обломились паучьи ножки, стеклянный шар сиреневый, с жирным бульканьем внутри - покатился по траве, пуская густой вонючий шлейф... Что-то знакомое в этом дыме почудилось Даньке... Будто резкая, горьковатая струя... одолень, волшебный цвет одоленя! Неужели Чурила использует славянскую магию для охмурения народных масс? Удивительно...
      - Слышь, княжич... Это не мужики, - простонал Стыря. Пока Данила принюхивался к дыму, Хлестаный уже взобрался по крутым земляным ступеням туда, где музыка и танцы. На задымленную рыночную площадь. Данька отшвырнул стеклянный шар, наполненный кипящим зловонием, и поспешно вскарабкался по тропке - бегом, цепляя землю руками. Взлетел наверх и - замер.
      Небывалый хоровод.
      Маленькие широкозадые фигурки в мужских рубахах, штанины грубых портов засучены по колено, обнажая тонкие безволосые лодыжки... Груди качаются под рубахами! Волосы коротко обрезаны и лица бесцветны... Бабы в мужской одежде. . - А где мужики? - спросил Стыря негнущимся голосом.
      Данька ничего не сказал. Он глядел поверх вяло качающихся женских головок - вдаль, сквозь дым, через всю площадь. Туда, где вдоль дощатой изгороди что-то неторопливо двигалось по земляной дорожке... Что-то крупное, вроде телеги...
      - Там, у забора... Мне это чудится? - вопросительно пробормотал Хлестаный. Он уже перехватил Данькин взгляд и теперь медленно вытягивал вперед дрожащую руку. - Это... что такое?
      Данька не мог ответить, он уже бросился вперед. Пробил грудью вялую цепочку девиц, ползущих в зачарованном хороводе, - перелетел через чадящие костерки: прыжок, еще прыжок! Господи, что это? - в ужасе недоумевал Данька, скрипя зубами и оскальзываясь на теплых лепешках скотьего помета, напролом, с грохотом пробиваясь через пустые торговые ряды - к длинной невиданной телеге, сплошь увешанной цветастыми гирляндами и украшенной султанчиками черных, фиолетовых, радужных перьев. Господи, он давно не бегал так быстро... Господи, нет! Да не может быть...
      Хряпнул под пяткой сочный желтоватый бутон. Шарахнулась ободранная кошка. Грязные брызги хлестнули по лазоревому шелку затейливо украшенной повозки, медленно ползущей вдоль забора. Повозка нагружена тяжело. Среди цветов и перьев виднеется драгоценный груз: массивная, в человеческий реет, бронзовая статуя плечистого рогатого демона, сидящего в замысловатой восточной позе на коротких подогнутых ногах. А впереди на желтых подушечках восседает, методично покачиваясь из стороны в сторону, маленький возница: сухонький, почти истощенный и обритый наголо старичок, облаченный в черно-красные бахромистые тряпки. В цепких лапках, по локоть раскрашенных сиреневой краской, возница держит длинный, двухвостый бич на гибком золоченом кнутовище и - изредка, почти машинально размахивается, чтобы стегануть медленных грязных животных, с трудом тянущих телегу.
      Нет, не лошади. Красивая телега запряжена восьмеркой крепких двадцатилетних славянок, обнаженных по пояс и одетых в одинаковые мужские порты. Восемь сильных, белокожих баб снаряжены попарно в расписные хомуты с золоченым дышлом посередине. Заботливо взнузданы кожаными ремешками с бляхами и шелковыми кистями... На посиневших лицах темнеют широкие наглазники, шитые крупным бисером.