- Барма Глотыч, мне бы тож олуя Опорьевского придобавить, потемнее! подпрягся Травень, отрываясь от заливной белорыбицы.
      - Можно понять посадника, гы-гы! - радостно заикал Гнедан, вытирая с красных губищ крошки яицкого пирога с рыжичками. - Видать, крепко Меташка на мамашку свою похожа. На Ведуницу-покойницу.
      - Кто Ведуницу помнили, оне враз Метаночку за ейную дочку признали, кивнул Гай, солидно куроча хладную баранью ногу. - Крепко на мамку похожая. Волос, очи, дородности в грудях...
      - Даже веснушки, - заметил Травень.
      - Мазюнечка, милая, мне пожалуй крюки бараньи под мозжечным взваром. Лито вернул берестяное меню ближайшей официантке. - Признаться, братцы, я и сам подивился. По сердцу речи, не верилось мне, будя Метанка по правде Катомина дочка.
      - Гы! Я тожде думал: обманка! - Гнедан закивал рыжей головищей. - До последня мига не верил! А оказалось: настояща!
      - Дивно дело... Была нежить голодрана, а стала богата невеста...
      - Казалось - полуденица, ан вышло: посадница!
      - Глотыч, значит, так... Тащи-ка сюда для низкого старта уху белую с перцем, а потом черную с гвоздикой... - задумчиво сказал я, движеньем брови подозвав личного шеф-повара (мы отмечали успех сегодняшней презентации в студийном ресторанчике "У Джокеров", наспех обустроенный на верхнем этаже офисного терема). - И еще... каравай покрупнее. И... пирожки там разные, точно-точно.
      - Караваюшку желаем яцкую али битую? Аль сырую, то бишь с сыром? Аль братскую? - улыбчиво изогнулся бородатый Барма Глотыч.
      - Сказано: покрупнее, - нахмурился я.
      - А... пирожки пожелаете... меж ух? - не моргнув, осведомился шеф-повар.
      - Ч-чего?! - Я поперхнулся от такой наглости. - Что ты сказал, зараза?! Да я тебя... да ты у меня щас сам... меж ух огребешь!
      - Вы не поняли, обожаемый босс, - поспешно разъяснил Язвень. - Досточтимый наварщик спрашивает: вы пирожки желаете кушать в промежутке меж рыбных ух али после оных?
      - И перед, и после. Короче: всегда, - хрипло сказал я, вытирая с возмущенного чела испарину. Что за идиотские вопросы? Распоясались, дери вас...
      - Ох и сладки твои гусята, Бармочка Глотыч! - вовремя ободрил перепуганного шеф-повара чревоугодливый Гнедан. - Люблю твои копчения, даже обожаю. Ничуть не жалость, что мы с посадникова пира ушли! У него само курки да лебеди к столу уготовлены, а гусей нетути! Скучно без гусика! А я гусика страсть люблю - с гречкою да под хренком...
      - У посадника Катомы тожде неплохое пированьице затеяно, - заметил Гай ради справедливости. - Он на радостях обещался весь город три дни напропалую кормить... Шибко радуется Дубовая Шапка. Истосковал по доченьке, это понятно.
      - М-да... А сама Метанка с виду что-то... больно перепугана вся!
      - Мыслим, не верит своей радости. Мазюня, молочных рябчиков еще.
      - Да нет, кажись, поверила. Гы-гы! На шее у батяни повисла, даже в щеку поцеловала. Я видел.
      - Всего-то один раз! Маловато. Я тревожусь: не удручился бы Катома... Уж больно холодна доченька...
      - Фигня все это. Не переживайте. Я Катоме сказал, что деваха под чарами пятнадцать лет была. Не до конца вылечилась. Типа еще пару дней слегонца чумная будет. Но это нормально: медовая диета плюс аэробика - через пару месяцев начнет хихикать и веселиться, как новенькая.
      - А вот я другое скажу, обожаемый босс: маловато вы испросили у Катомы. Маловато. Услугу посаднику оказали огромнейшу, а награда - на курий смех. Смешно сказать: всего тысяча серебряных гривен!
      - Хе. Дурашка ты, Язвень. Дело не только в баксах! Смотри: теперь у нас в руках весь лубочный бизнес в княжестве, вся роспись по глине и практически вся вышивка! Это круто! Отныне - абзац народному творчеству: ни один орнамент нельзя пользовать в быту без нашего согласия. Даже узоры на этих... на девичьих прялках - и те утверждаются комиссией "Лубок Энтертейнментс". Я уж не говорю про клейма на мечах. Будем проверять, нет ли скрытой рекламы чурилизма в рунах и символах. Завтра с утра разработаем ГОСТ по орнаментам. Далее: наладим выпуск красочных агитационных стикеров на седла и телеги. Например: "Я ненавижу Че". Или - "Запретить свирельки!". Вся наружная реклама в наших руках, партнеры!
      - Пирожки с молоками, извольте...
      - Спасибо, Глотыч. Впрочем, убери: опять калории... Так вот, парни: я перехожу к ведомству нашего любимого Лито. Послезавтра Ассоциация Бардов России получит свой офис на Борзой Речке. Уже есть деньги на закупку наливных яблочек. Нужно быстренько наладить звукозапись и массовое производство лазерных блюдцев с популярной музычкой. Начните с видеоклипа песни "Не ходите, девки, в Азию гулять" в исполнении нашей ударной суперзвезды Ластеньки. Только аранжируйте веселее, попсовее: поменьше классических волынок, побольше сопелок. Ок?
      - Патрон, а вот мне бы... Мне бы гривенок триста, а? На сказочный городок?
      - Гнед, я же обещал: финансирование будет. Тематический парк приоритетная задача. Наших русских девушек нужно сызмальства приучать к чурилофобии. Посетив многочисленные аттракционы, поучаствовав в костюмированных шоу, детишки поймут, что имя Чурилы Свароженина стоит в одном ряду с такими чудовищными словосочетаниями, как Дарт Вейдер, Саддам Хуссейн, монстр Франкенштейна, Фреккен Бок и другие...
      - Патрон, а мне бы еще гривенок полета... На смотрины девичьих красот под названием "Прелесть Залесья - 970", а?
      - Довольно те. Гнедко! Имай совесть, рыжа морда! Патрон, не давайте ему! Лучше мне дайте. Гудочникам платить несть чем! Уж не говорю про прислугу... Прислуги мне до сих пор не дадено...
      - Лито, это кошмарное недоразумение. Ты до сих пор без прислуги? Без секретарши? Это саботаж какой-то... Завтра же получишь двадцать гривен на офисные расходы. Закупи хорошую мебель и остальное. Только умоляю: не бери блондинок. Они капризные.
      - Пирожки с бараниной на яловичном сале, извольте...
      - Спасибо, Глотыч, передай Гнедану. Короче, парни: все еще будет. Самое главное: заслужена репутация в народе. Нам верят, к скоморошьему слову прислушиваются. И мы не ограничим себя Властовским княжеством! Властов - не предел. Мы соберем под знамена чурилофобии всю Русь, будем профессионально скоморочить мозги народам от Владивостока до Бреста. Начнем сколачивать Союз Непокорившихся Городов! Пройдет немного времени, и наши лубки станут выписывать за Варяжеским морем, в Ледянии и Стекольне! Сигналы телекомпании "Метанкино" проникнут, как лучи света в темное царство, в самые кромешные закутки империи Сварога, и тогда...
      - Поберегись!
      - Стоять! ДЕРЖИ ЕГО!
      - Славко, ложись! - гаркнул Гнедан, больно толкая плечом. Загремели тарелки; тяжкий кус рыбного студня с чавканьем упал на колени - оглушительно взорвался глиняный горшок! Я вздрогнул, пошатнулся на стуле...
      "Вор! Вражина! Лови!" - загрохотало сзади, треснула выбитая дверь и тут же часто-часто завизжали из ножен лезвия: я повернул голову и увидел странного человека, приближавшегося в клубке каких-то смазанных пятен, кровавых тряпок, оборванных веревок и тянучих соплей грязи - страшный мужик в жестяной полумаске и жеваных доспехах быстро летел от порога прямо к нашему столу. Вот гнида! Он пребывал в затяжном прыжке: грузно перемахнул через жаба-охранника, коряво растопырившего руки; железным плечом сбил белобрысую официантку: в воздух красиво ударило фонтаном разлетевшихся глиняных черепков, багровых ягод и мутного сока... Приземляясь, дернул рукой: голубой взмах меча - и мой охранник зашипел, хватаясь за раненое предплечье. "Гы, - успел подумать я, кажись, это покушение".
      Сбоку мелькнула рогатая тень: тяжкая табуретка ударила незнакомца в желто-чешуйчатую бочину; в тот же миг ловко подлетевший холоп с размаху переломил о грязную вражескую спину сухое древко печного ухвата. Странный окровавленный мужик вздрогнул, досадливо обернул грязную личину - в ту же секунду рукастое бело-розовое пятно свалилось на него откуда-то с потолка: это прыгнул милый Травень, молодой дружинник в шелковой рубахе - обрушился незнакомцу на спину, тяжко заваливая на задравшийся ковер.
      - Йес, Травень, йес! - заорал я, вскакивая. - Мочи его, мочи!
      Всего секунду Травень удерживал незваного гостя в партере - отовсюду набежали мои телохранители: дружно навалились, задергали локтями, моча и придавливая вражеское тело коленями к полу.
      - Пизмо! Пизмо! - вздруг заревел избиваемый человек в маске, успел поддеть ближайшего охранника сапожищем и, улучив момент... выбросил вверх железную ручищу с пергаментным свитком!
      - Назад! - рявкнул Гай, выпрыгивая через стол. - Это вестник!
      Гай успел оттащить Травеня; опомнившийся Гнедан вовремя пнул охранника, который уж замахивался топором. "Пизмо! Пизмо!" - орал избитый иностранец. "Прррочь рруки! Пословный человек с вестью!" - рычал раздосадованный Гай. Тьфу, подумалось, тоска. Я то думал: киллер. А это банальный почтальон.
      Кто-то схватил вестника за голову, оторвал от шлема личину - я увидел знакомую перекошенную харю. Хе, хехе.
      Привет, Фока! Не сердись на моих парней. Садись пока к столу, отведай-ка вот фирменное бланманже из макового молока. Приподнимите его, господа... Ну, брат, напугал ты нас! Зачем же дверь вышибать? Не пущали, говоришь? Кто не пущал? Охрана? А ты как думал? У них работа такая. Ладно, давай сюда свою депешу.
      Улыбаясь глазами, разгрызая многочисленные узелки на свитке, я поглядывал на старого знакомца. Милый Фока... Отважный крендель, меченосец из греческой дружины князя Лисея Вышградского. Совсем недавно вместе пировали в Жиробреге, отмечая победу над злобным мафиозо Рогволдом-Посвистом... Ужасный, грязный, вонючий Фока, забрызганный чужой кровью, по пояс заляпанный хлопьями лошадиного мыла! Передо мной предстал, сопя и воняя, живой кусок моей вчерашней жизни - той жизни, в которой я и сам нередко вышибал двери, крушил чужие челюсти и вламывался к добрым людям без приглашения. Как давно это было! Страшно сказать: позавчера... Многое изменилось с тех пор. Я успел привыкнуть к комфорту, к стильному халату от Версаче, к дизайнерской кухне, к тонизирующему паточному взвару из винных ягод с имбирем... Ты - не просто почтальон, Фока. Ты - напоминание о тех страшных, голопузых временах... которые, надеюсь, никогда не вернутся. Я приблизился и осторожно обнял его, стараясь не запачкать халат кровищей.
      - Пизмо... от мегало кнез Алексиос Геурон! Бидва, бидва! Помогить... прохрипел греческий дружинник и облизал сизые губы. Я поймал его взгляд, поморщился. Кажется, у моего друга Старцева возникли проблемы.
      Мстислав!
      Срочно выручай. Моя дружина зажата в окресностях Глыбозера. С одной стороны - превосходящие силы Чурилы, с другой наступает армия Катомы, властовского посадника. Кретин Катома на меня зол за аннексию Опорьевского княжества и предъявляет глупые ультиматумы. Теперь вот послал одну из своих дружин с воеводой Гнетичем, чтобы меня усмирить. Дружище, на тебя вся надежда. Это не розыгрыш, я попал в тиски. Дошли слухи, что ты ловко устроился при властовском дворе и якобы имеешь на Катому влияние. Скажи старику, чтобы оставил меня в покое. Разве он не видит, что я иду против Чурилы? Извини за краткость. Привет всем,
      Алекс.
      P.S. Если не сможешь выручить, расценивай это письмо как приглашение на мои поминки.
      ...Правда, мне повезло с друзьями?
      Нет, это радостно. У большинства людей приятели - нормальные люди. Приглашают в гости, угощают пивком, помогают написать реферат по трудовому праву. А мне кто достался? Не друзья, а балбесы глупые. Не дадут даже ушицы похлебать спокойно.
      И что теперь делать, я спрашиваю? Не, мы все понимаем:
      Старцев случайно шел по живописным окрестностям Глыбозера - мирно собирал бабочек, плел веночки, и вдруг... опана! попал в тиски. Сидит теперь в тисках и практически приглашает на поминки. Ловкий парень, правда? Молодеццц... Добраться бы до него, да потуже тиски закрутить, потуже! И пинчищу ему, фофана в лобешник! Чтоб не повадно было проказничать со своими греческими катафрактами. Мажоры, драть их! Экспаты хреновы! В золоченых доспехах! Нахулиганили, нашкодничали - а теперь, когда папаша Катома намерен наложить на них совершенно заслуженное наказание, они пишут влажные письма и умоляют выручить!
      До него, значит, дошли слухи, что я "ловко устроился при дворе". "Повлияй, - говорит, - любефный друг мой Флавик, на фтарого кретина Катому, да пофкорее, дгужок!" А как теперь влиять?! Метанку я уже возвернул и все вознаграждение сполна получил! Под каким предлогом у Дубовой Шапки новые бонусы выпрашивать? Ради чего он мне навстречу пойдет, а?
      Другое дело, если бы волшебный поясок был по-прежнему у меня за пазухой. Можно бы, чисто теоретически, завязать на нем очередной узелок... В этом случае Метанке пришлось бы оставить новообретенный отчий дом и снова прилететь ко мне, к любимому хозяину. Я бы очень ей обрадовался, честно-честно. Посадил бы девочку в благоустроенный подвал и стал ждать, пока посадник Катома сам не явится с визитом. Что ж вы, посадник, опять дочурку упустили? Нехорошо-с. Так и быть, я вторично возьмусь ее разыскать (в последний раз! только ради нашей дружбы!), однако вам придется... нет-нет, денег нам больше не надо! Все гораздо проще: вам придется оставить князя Лисея Вышградского в покое...
      М-да, было бы круто. Но - нет пояска. Я уже вернул его Метанке, дери меня! К сожалению, больше не могу на халяву эксплуатировать юную ведьмочку... Нет рычагов влияния.
      Я грустно перевел взгляд на Фоку. Боюсь, любезный дружище, "Лубок Энтертейнментс" при всем желании не сможет оказать содействие твоему князю Алексиосу Вышградскому.. Золоченой греческой коннице придется красиво лечь костьми - прямо там, в кровавых тисках на берегу глубокого Глыбозера. С одной стороны - черный грозовой фронт Чурилиного войска, с другой - длинные светлые копья властовской дружины воеводы Гнетича. Надеюсь, у Лешки хватит мудрости на то, чтобы вовремя сбежать из ставки - прежде, чем в его шатер ворвутся озлобленные кинг-конги с амулетами Чурилы на волосатых грудях...
      Фока смотрел на меня, как голодный беспризорник на педагога Макаренко. В крупных глазах цвета крепкого чая горел жесткий, упрямый огонек надежды. Надежда - тупая, но живучая тварь. Кто знает, подумал я... Может быть, и есть некий выход...
      Я отвернулся от уповающего Фоки и невесело прошел к окну. За толстой запотевшей слюдой сгущалась зеленая чернота назревающей июньской ночи отвязно-безлунной и ненастной. Прямо перед окном в грозовом нетерпении шумно мотались мутные древесные ветки. Пожалуй, будет мощный дождь. Маленький зелененький листик, влажно телепавшийся перед глазами, приклеился снаружи к полупрозрачной слюде. Надо бы выручить Старцева, дери его.
      Возможно, я поступил не вполне красиво. Мне заранее стыдновато, особенно перед читательницами. Они не сразу простят джентльмену то, что я сделал.
      А что я сделал? Я засунул руку за пазуху и извлек оттуда узкую шелковую ленточку нежно-зеленого цвета. Не простая ленточка, а сувенирная: кажется, она по-прежнему слабо пахнет медом и горькими лимонами. К ленточке прилип тонкий извивистый волос солнечного цвета. Я дунул: волос, тихо прозвенев, отцепился и медленно поплыл вниз, к полу.
      Отведя глаза, быстро завязал на зеленой ленточке кривой мочалистый узел.
      - Слушай внимательно, брат Фока. - Обернувшись, протянул греческому дружиннику перевязанную ленточку. Мелькнув мимо пылающих лучин, зеленый шелк отчаянно вызолотился мелкими искорками. - Переоденься в славянскую одежду и пулей свисти на двор посадника Катомы. Передай это посадниковой дочке. Дери меня... Да поживее, дружок. Кажется, гроза начинается.
      ДНЕВНИК АПЕКСИОСА,
      князя Вышградского, Опорьевского,
      Жиробрегского и Глыбозерского
      СРЕДА
      Волхв-террорист. - По кровавому следу. - Увидеть Калин и выжить. - Моя война. - Уловки горбунов. - Группа армий "Центр". - Я аннексирую Глыбозеро. Ультиматум господина Катомы. - Записки попавшего в тиски. - Свастика
      Настоящий разрывчатый лук невозможно купить на рынке. Чудовищную игрушку не закажешь обычному мастеру-оружейнику. Жуткая мощь колдовского инструмента заключается даже не в том, что его тугие "рога" (кованные из красного золота, согнетенные толстой шелковой косицей тетивы) способны выбросить трехфутовую стрелу вдвое дальше, чем обычный тисовый лук. Само слово "разрывчатый" намекает на удивительную способность так называемого скрамасакса метать волшебные стрелы с необычными наконечниками. В былинах я встречал неопределенные упоминания о разрывчатом луке. Но не знал, как выглядит и как действует это дорогостоящее оружие древних террористов-цареубийц.
      За полчаса до теракта я впервые заподозрил неладное. В среду, около десятого часа утра исторический Жиробрегский съезд был еще в полном разгаре: царь Леванид, резко жестикулируя, спорил с окаменелым Данилой о судьбе Императорских Статей, маленький старец Посух задушевно шептался с уже разомлевшим, пречудно опохмелившимся Бисером. Десятник Неро и рыжий деревенщина Гнедан восхищенно разглядывали тяжелое перекрестье Константинова меча, возвращенного в хрустальный, окованный золотом ковчежец царя Леванида. Слепой Лито любознательно водил пальцем по алыберской пергаментной карте... У порога веселые греки-катафракты в шутку переругивались с вооруженными зорянскими медведями... Я поднялся с низенького резного стульчика и отошел к просторному окну: резные косящатые створки с серебряными причалинами были широко и крылато распахнуты в солнечное городское утро - сюда, на четвертый уровень грандиозного посадникова терема поднимался гудливо-переливчатый, звонкий шум площади. Навалился грудью на теплый дубовый подоконник, глянул вниз - увидел широкий двор, уже сплошь заполненный народом: белые рубахи, рыжеватые сермяги, алые, коричневые пятна расшитых накидок. Народ густо топтался по желтому песку дорожек, по красному камню площади - собрались с раннего утра. Как сообщил Неро, "представители кланов и сословий желают послушать речь нового князя".
      Вдруг словно мягкий толчок в грудь. Кажется, даже отпрянул от подоконника, схватился за ворот: под пальцами ощутилась золотая цепь... Господи, она опять наливается темной желтизной, начинает слабо лучиться, будто раскипая изнутри. Мне стало не по себе. Я догадывался: цепь почувствовала недоброе.
      Всего десять шагов прочь от окна - в глубину светилицы, к широкому столу, в гудящую, оживленную толпу соратников и слуг - грубые кованые звенья потемнели, успокоились за пазухой. Недоброе было там, на улице. Я тряхнул головой, допил густую сладость из красиво озеленевшего медного кубка с двумя отделениями под накидной крышкой (в одном - мед, в соседнем - сбитень). За нашим столом такой кубок полагался старшему - то есть мне. Теперь я законный князь Жиробрегский, занявший трон свергнутого негодяя Рогволода-Посвиста. Этот разбойник доигрался: вчера ему пришлось отречься от престола. Грамоту с отречением бедолаги Рогволода мне передал наш расторопный друг Мстиславка Бисеров. Через полчаса, окруженный блестящей дружиной и мудрыми советниками, я выйду на высокое княжье крыльцо и покажу эту грамоту представителям кланов и сословий. Вот и все. Кто-то скажет: наглая аннексия соседнего княжества в результате грязного шантажа. А я улыбнусь и замечу: ничего страшного. Просто восторжествовала мудрость. И справедливость.
      Цепь пылала и жгла грудь. За пять минут до торжественного выхода Лисея Грецкого на княжье крыльцо она снова пробудилась. Я прятал ее под тяжелым плащом, но мне казалось, что яркие отсветы вырываются наружу из-под одежды, заливая мерцающей желтизной шею, странно подсвечивая снизу мое спокойное лицо. Царь Леванид заметил, чуть побледнел. Я твердо улыбнулся ему. И попросил принести самую толстую кольчугу. Придется надеть ее под дорогую рубаху из тафты-шамохейки, прямо на исподнее.
      Принесли дюжину кольчуг на выбор (в купеческом, мирном Жиробреге больше доспехов, чем воинов). Я выбрал самую грубую, длиннополую "ратную кожу" работы созидальских кропотливых кузнецов. Толстые, поцарапанные кольца уже тронуты ржавчиной по вороту и подолу - ничего. Зато надежнее.
      "Боишься?" - грустно-насмешливо спросил Данила, обнимая сзади за плечо. Я не ответил: просовывал голову в тесное жерлье кольчатого доспеха. "Надо посадить арбалетчиков на крышу терема", - заметил Каширин, отворачиваясь. "Не надо", - сказал я, туже затягивая кожаный пояс. Князю Вышградскому нельзя бояться собственных подданных.
      Сладко, волнующе прозвенели рожки катафрактов: впереди шумящей свиты, впереди глашатаев и тиунов, широкими шагами я пошел по длинному коридору-рундуку - к выходу на княжье перенокрыльцо. Слуги уже распахнули ворота в парадных сенях: снаружи, навстречу, в лицо ударило многоголосым стоном истомленной толпы, тонущим в сдержанном рокоте кожаных барабанов. Тридцать... двадцать шагов до порога: я шел по рундуку, жмурясь солнечным потокам, косо стоявшим в узких окошках. Сквозь хрустальные "зерцала", сквозь толстые витиеватые решетки видно, как снаружи, под самыми окнами мигают, трепещут алые стяжки на черных танцующих копьях: вдоль боковой стены терема я повелел поставить десяток катафрактов в парадном обмундировании. Всадников не видать, только кончики копий, как черный частокол, волнуются на уровне второго этажа. Слышите лязг? Это мои железные парни.
      Толкнув замешкавшегося холопа с ковровой дорожкой, я вышагнул на крыльцо. Ударила дробь, жестяная оторопь - стальными рукавицами по щитам! Визгнули трубы: толпа вздохнула, кратко заревела - и смолкла напряженно. Я увидел круглые пятна белых лиц: черно-синие точки глаз; мельком разглядел желтобородого купца в первом ряду, взмокшего под меховой шапкой. Рослого одноглазого старика в потемневшем рогатом шлеме. Широкоплечую бабу-богачку, сопревшую под дюжиной пестрых платков. Мой народец, подумал я, подходя к точеным перильцам. Поднял лицо, обводя толпу уже натренированным взглядом властителя. "...Ах, каков худенький..." - донесло женский шепот снизу, из первых рядов. "...Лют хозяин... очи яры, сущи уголья!" - восхищенно крякнул кто-то сбоку.
      "...Сначала подарки", - кивнул я посаднику Босяте. Толстячок, блеснув плешью, суетливо метнулся в толпу: "Подарочки несить, да живче! Кто с данью, князь зовет!" В толпе испуганно загудело, возникло брожение - растрепанный глашатай выбежал под крыльцо и, хрипло заорав, объявил первого дарителя.
      Вышел боярин Терпила, вывел злобного, фантастически изящного торского жеребчика, мокро и черно блестевшего мускулатурой под расшитым потником, под самоцветной сбруей. Вывалил из толпы широчайший кузнец Молотун, глава огнецкой артели - преподнес чудеснейшие кольчужные перчатки, легкие и гибкие, кованные в полтора года из трех тысяч мельчайших колец. (Данила восхищенно покачал головой, попросил поглядеть - я протянул ему одну перчатку незаметно, за спиной.) "Даренье тебе, княже, от нашеских от рыбарей жиробережских!" - гордо объявил поджарый загорелый мужик, презентуя звероподобную стерлядь (два парубка едва дотащили, передали посаднику Босяте). "Подарок от братьев Ветлужан, купецкого роду!" - прохрипел сизый (видимо, с похмелья) детина, облаченный в бирюзовый, сплошь искрящийся бисером запашень с длинными рукавами - махнул рукавом, и вынесли отрез драгоценной царьградской камки - цветного шелка в узорах и рисунках. Принимая подарок, Дормиодонт Неро побледнел. Здесь, на Руси, царьградская камка казалась поистине страшным сувениром. Напоминанием о невозвратимых солнечных днях, когда у каждого из моих катафрактов была любимая девушка, маленькая тонкая гречаночка, носившая на плечах накидку из такого же шелка с золотистыми узорами зодиаков, растений и ангелов по пепельно-алому фону...
      Поток дарителей, казалось, не иссякнет до вечера - купцы и ремесленники выстроились в длинную очередь, волоча за собой сундучки с драгоценностями, мешки со снедью. Я расслабился, попросил принести полный кубок малинового и парадный трехногий стульчик из рыбьего зуба. Свита тоже разомлела от жары и приятных эмоций: царь Леванид перестал разглядывать экзотическую славянскую толпу и, позевывая, опустился в плетеное креслице. Данька прислонился к столбу и задумался о чем-то - делая вид, будто изучает конструкцию перчатых рукавиц. Мстиславка Бисеров и вовсе убежал куда-то на женскую половину ("надо мне постричься, побриться и сделать педикюр, точно-точно", пояснил он, удаляясь вместе со своим рыжим адъютантом).
      "Подарок от тороканского купца Бахомута", - объявил посадник Босята; я дежурно улыбнулся, чуть поклонился неимоверно жирному и пестро украшенному существу в тюрбане и карнавальной бородке. Заграничный коммерсант подарил кривую сарачинскую саблю с посеребренной рукоятью...
      - Не нравится мне это, - вдруг быстро сказал Данила. Я вздрогнул, поймал его короткий желтый взгляд.
      - Да нет... вроде обычный купец, обычная сабля.
      - Я не об этом. Смотри! - Каширин скосил глаза вниз, на тесную тропинку, продавленную охранниками в шумящей толпе подданных. По тропинке к высокому, хорошо охраняемому крыльцу уже приближался очередной даритель.
      Это был плечистый дружинник лет двадцати пяти: красивая кольчужная броня, желтый пояс в мелких искрах самоцветов. Разумеется, меч не пристегнут. Даже кинжальные ножны - пусты. Острый нос торчит из-под низкого налобника. Шлем новенький, с темным бунчуком конского волоса. Странно... где-то я уже видел такие бунчуки, заплетенные на манер девичьей косицы и ниспадающие на бронированное плечо. Наверное, в кино.
      Дружинник двигался чуть сутулясь, будто глядя под ноги - но удивительно быстро. В левой, чуть отставленной руке даритель осторожно нес, бережно приподнимая над стальным поблескивающим бедром, что-то длинное, рыхлое и черное с серебристым блеском, волочащееся по земле... Шуба. Огромная, роскошная соболья шуба - тяжелый ворох мягкой рухляди.
      Я тоже поморщился. Странный подарок. В Москве двадцать первого века, бесспорно, такая шуба стоила бы не меньше, чем спортивный кабриолет. Однако здесь, в десятом веке, соболей покамест бегает не меньше, чем тушканчиков в пустынях Внутренней Монголии. Слишком дешевая дань. Подозрительно...
      Впрочем, Данька Каширин имел в виду другое.
      - Посмотри, какой у него взгляд, - пробормотал Каширин, делая шаг вперед. Протяжно завизжала сталь - бдительный Неро перехватил испуганный взгляд Даньки, инстинктивно потащил меч из ножен... - Смотри, какой взгляд! - крикнул Каширин, внезапно багровея.
      Я не успел заметить взгляда. Когда я вновь обернулся к дарителю, он уже успел опустить на лицо медную личину с прорезями для глаз. Левая длань дружинника тяжело качнулась, встряхивая ворох собольего меха: подол шубы распахнулся, приобнажая что-то блестящее, металлическое...
      Дыхание перехватило от жара, охватившего грудь. Цепь прижгла кожу сквозь толстую кольчугу - я некрасиво дернулся, кубок скользнул из пальцев и упал на колени, заливая горячим медом. Между тем даритель успел сделать еще один шаг... Он уронил шубу! Ворох собольего меха мягко, бесшумно повалился на землю. А в руке у незнакомого дружинника уже радостно просияла тугая, золотистая дуга разрывчатого лука.
      Секунда - и скрамасакс уже заряжен. Обычно одной стрелы вполне хватает. Даритель мягко поднял лицо в злобной маске, красиво упал на одно колено, вздернул руку с оружием: золотые лучьи рога колюче вспыхнули на солнце... Следующая секунда показалась очень длинной. За эту секунду террорист успел прихватить железными пальцами десницы толстую, удивительно толстую цветную тетиву - и подтащить ее к уху, заодно с грязно-желтым опереньем волшебной стрелы. Ближайший телохранитель (катафракт Спиридон), сдерживавший молодых купчишек в толпе, успел обернуться и вытаращить глаза. Десятник Неро успел полностью извлечь из ножен длинный изукрашенный клинок. Царь Леванид успел пробормотать первые два слова краткой молитвы.
      "Подарочек от княжича Посвиста!" - рыкнул даритель и спустил тетиву. Толпа медлительно ахнула. Желтая сухая молния ударила над головами телохранителей и рванулась к высокому крыльцу. Туда, где под красивым резным навесом в окружении остекленевших соратников замер на своем трехногом стульчике молодой князь Лисей Грецкий.
      Я не понял, что произошло. Не успел даже перекреститься - не то что помолиться. Если бы стрела, начиненная тройным зарядом разрыв-травы, все-таки достигла цели, моя душа отправилась бы на посмертные мытарства нераскаянной. По счастью, этого не произошло. Данька Каширин успел бросить перчатку.
      Понимаю: звучит неубедительно. Однако, говоря по совести, меня не слишком беспокоит то, насколько добрый читатель уверится в правдивости этих слов. Лично для меня важно, что Данька Каширин все-таки успел бросить эту благословенную, чудесную железную перчатку. И - каким-то волшебным образом попал по летящей стреле.
      Возможно, не обошлось без магии. Возможно, Каширин и вправду начал превращаться в ловкого богатыря. Впоследствии окружающие весьма утомили бедного Даньку расспросами: отчего да каким образом ухитрился он перебить перчатой рукавицей летящую стрелу. Данька не знал, что отвечать. Так получилось, говорил он без улыбки.
      Сбитая с первичной траектории, разрыв-стрела ударила в круглый, раскрашенный грифонами, окованный железом щит меченосца Сергиоса Смелого. Сергиос стоял на верхней ступеньке крыльца и держал тяжкий щит на левой руке. Вражья стрела пронизала металл, просквозила дубовую доску, жадно впилась в руку пониже локтя. Руку меченосца прикрывала тонкая кольчуга, поверх которой застегивались поручи. Стрела пробила руку насквозь. Окровавленное, деревянное (!), раздвоенное жало с острой сине-зеленой травинкой, вставленной в тесный разрез на конце, вылезло наружу, из руки Сергиоса, на пару вершков.
      Впоследствии, разглядывая неаккуратные сквозные отверстия в щите и доспехах (диаметром около сантиметра, с рваными растрескавшимися краями), я с незнакомым прежде трепетом осознал: даже толстая, трехрядная созидальская кольчуга, предусмотрительно надетая под расшитую рубаху, не защитила бы Лисея Грецкого от разрыв-стрелы.
      ...Крякнул раненый Сергиос; телохранители сбили меня со стульчика, потащили внутрь терема; на дворе завертелась злая суета - наши дружинники кинулись в толпу, пытаясь выдернуть террориста из рук разгневанных подданных, кинувшихся проявлять лояльность. Его вытащили уже мертвого: шлем разбит ударом боевой палицы катафракта Спиридона, а в конечностях восемь арбалетных стрел как выяснилось, царь Леванид все-таки разместил своих стрелков на крыше терема.