- Вот и месяц уже взошел,- тихо сказала она.
      - Взошел. Спать пора. Спи, Христя, пусть минует тебя то лихо, что меня сокрушило!..- И Марья побрела к своей постели.
      Христя долго молчала.
      - А вы, тетенька, не знаете ли Марины? - помолчав спросила она у Марьи.
      - Какой Марины?
      - Как вам сказать? Девушки Марины. Мы с нею из одной деревни. Она уж третий год тут служит. Верная была когда-то подружка! А вот не случилось мне с ней повстречаться.
      - Где она служит? Не у Луценчихи ли? - спрашивает Марья.
      - И этого не знаю.
      - А какая она из себя? Чернявая, высокая; губа как будто рассечена?
      - Она, она! - крикнула Христя.- Когда маленькой была, на нож упала.
      - Знаю. Молодица с того двора рассказывала, будто она с панычом путается. Там у Луценчихи паныч на квартире... Как-то, говорит, ночью сплю и слышу сквозь сон: дверь из комнаты паныча - скрип! Как будто прошел кто-то... Кинулась я спросонок, спрашиваю: "Кто там?" Не слышно никого. Ощупываю постель... Что за черт! То Марина рядом лежала, а то - пусто, только постель теплая. "Ну-ну, думаю, вот они наши тихони". Слышу, целуются, да взасос целуются! "Погоди же ты,- думаю, подстерегу я тебя, чтоб не прикидывалась такой смиренницей да недотрогой..." Лежу, не сплю... Не скоро, очень не скоро дверь опять - скрип! А уж светало, и черная тень мне видна... "А что, спрашиваю, девка, к панычу ходила?" Она тихо-тихо села на постель, молчит. А потом - как заплачет! "Это ты, Марина?..- спрашиваю.Чего ты?" Она тогда давай просить, чтобы я никому не рассказывала.
      - Да неужто это Марина? - изумилась Христя.
      - А что ж твоя Марина - святая? Душа у нее не человечья?
      Христя молчала. У нее мороз пробежал по спине... "Неужели это правда? - думалось ей.- Я ведь хорошо знаю Марину. Сама Марья говорит, что она недотрога. И в деревне она такой была: боится, бывало, когда кто из хлопцев заговорит с нею, заденет ее. А теперь что про нее говорят?.. Нет, это неправда, неправда!.. Если б увидать мне ее, я по глазам бы узнала..."
      И легкая дремота стала убаюкивать Христю.
      4
      Ждать Христе пришлось недолго... Во вторник вечером Марья ушла и пропала: вот уж и утро, а ее нет как нет. Христя уже все свои дела переделала, а Марьи все нет. Хозяин собирается на базар.
      - Скажи Марье, чтобы на базар шла.
      - Нету ее,- отвечает Христя.
      - Как нету?
      - Нету.
      - Что за черт! Ну, тогда ты собирайся.
      Христе давно уже хотелось сходить куда-нибудь, хоть на людей, на город поглядеть. Она в одну минуту оделась, схватила корзину и - готово дело!
      Уж и до базара было недалеко - рукой подать. Возы уже виднелись, слышались крик и шум, как вдруг из-за угла выскочила барыня.
      - Здравствуйте, Антон Петрович,- окликнула она хозяина, протягивая ему руку.- На базар?
      - На базар.
      - Пойдемте вместе.
      - Что это вы одни? - спрашивает хозяин.
      - Да я не одна: там позади девушка идет. Беда с этой прислугой! Кухарка как ушла вчера вечером, так до сих пор нет.
      - И у вас? У меня тоже не лучше. Видно, все кухарки нынче сговорились.
      Барыня засмеялась, хозяин тоже засмеялся. Христя молча идет позади. Вдруг - точно кто толкнул ее в бок. Глядь! - Марина!
      - Здравствуй, Марина! - окликнула ее Христя.
      - Христя? - воскликнула та. - Ты откуда взялась?
      - Я уж больше месяца тут. Служу.
      - Как так? А дома кто?
      - Какой у меня теперь дом! - угрюмо ответила Христя.
      - Да что же такое?
      Христя начала было рассказывать, но они как раз дошли до базара. Хозяин повернул в одну сторону, барыня - в другую.
      - Марина! Ты все ходы здесь знаешь; приходи ко мне - доскажу,- просит Христя.
      - Приду, приду. Непременно приду. Жди на днях! - И они разошлись.
      Как хотелось Христе еще раз встретить Марину, поглядеть на нее, полюбоваться на ее наряды. Совсем девушка переродилась - прямо тебе панночка, в платье, волосы в косички заплетены, на шее платок... "И какая бойкая стала - совсем не та Марина!" - думает Христя, торопясь за хозяином.
      На базаре они недолго пробыли: купил хозяин мяса да зелени, и вернулись обратно. Пришли домой, заходят в кухню - а на постели Марья лежит, голова у нее платком закутана.
      - Ты где это была, где шлялась? - крикнул на нее хозяин.
      - Нездорова я,- не поднимаясь, сиплым голосом ответила Марья.
      - Марш со двора, коли нездорова! Как всю ночь шляться, так здорова! Марш!
      Марья поднялась. Платок, закрывавший ее лицо, сполз с головы на плечи. Даже хозяин отшатнулся, увидев лицо Марьи, а Христя едва сдержала крик. Ни глаз, ни рта, ни носа не было видно - это было не лицо, а кусок распухшего, синего, как сандал, мяса!
      - Где это ты? Кто это тебя так? - воскликнул изумленный хозяин.
      Из волдырей, нависших над глазами, потекла мутная вода. Марья дрожала, как в лихорадке.
      - Господи! - говорит хозяин.- Что бы ты запела, если б тебя хозяин или хозяйка хоть раз ударили! Сейчас же пошла бы жаловаться; а солдаты вон как морду раскровянили - и ничего!
      Марья зарыдала, как ребенок, и, закрываясь платком повалилась на постель.
      Хозяин пожал плечами, плюнул и ушел в комнаты. На Христю такой страх напал, что она боялась к постели подойти: черное, избитое лицо Марьи стояло у нее перед глазами... "Что с Марьей? Неужели это тот солдат, про которого она рассказывала, по котором так тосковала?" От жалости боль пронизала сердце Христи.
      - Христя-голубка! Поработай за меня, пока я отлежусь,- раздался из-под платка плачущий голос Марьи.- Век я добро твое помнить буду.
      У Христи слезы навернулись на глаза; если б хозяйка не позвала ее в комнаты, она, наверно, расплакалась бы. Там, в комнатах, подождав, пока выйдет хозяин, она стала просить хозяйку:
      - Барыня, голубушка! Все, что, прикажете, буду делать, не гоните только Марью со двора. Куда она пойдет такая страшная?
      - Да что там с нею такое?
      - Так ее избили - живого места не осталось!
      Хозяйка пошла посмотреть. Как увидела она Марью, отозвалось жалостливое женское сердце. Посоветовав какую-то мазь, она отослала Марью в амбар.
      Христя металась как угорелая, стараясь всюду поспеть, все сделать, чтобы не было задержки, не было жалоб на Марью. К вечеру умаялась - просто страх как! Пока хозяева пили чай, прикорнула немножко на постели. Подав ужин, пошла в амбар к Марье.
      Марья, видно, спала,- не откликалась; слышно было только, как тяжело она дышит. Христя легла... Что-то не спится ей; не идет из головы Марья. Темно вокруг - хоть глаз выколи! Глянет Христя в темноту, а перед глазами она, Марья, вся избитая стоит... Сомкнет глаза - и перед закрытыми глазами она, как призрак, колышется... Лучше уж так лежать... Тихо, не шевелясь, лежит Христя с открытыми глазами; сквозь узенькие щелочки пробиваются со двора серые полоски сумрака... Вот они забегали, замелькали во тьме. Сколько их, господи! Так и вьются, словно снежинки. И вдруг все сразу пропало... Темнота всколыхнулась, раздался неясный шум... Кто-то всхлипнул, заплакал... Христя поднялась.
      - Марья! это вы?
      Марья зарыдала.
      - Чего вы? Может, вам чего-нибудь нужно? Я принесу.
      - Ничего мне не нужно,- со слезами ответила Марья.- Христя! Поди сюда. Поди ляг около меня.
      Христя ощупью перебралась к Марье.
      - Сюда, сюда. Вот здесь ляг. Я подвинусь.
      Христя легла.
      - Если б ты знала, Христя, как мне тяжело! - немного погодя начала Марья.- Если б ты знала, как мне тошно! Почему он меня не убил?
      - Помилуй бог! Опомнитесь, что вы говорите!.. Кто же это так избил вас?
      - Ох, он, Христя, он, черт бы его побрал! Он, проклятый! Я давно примечаю, что недоброе он задумал. Мне давно рассказывали, будто он хвастался: найду, мол, богатую мещанку - женюсь. Сказала я ему про это. "Не верь, говорит, люди брешут". Помнишь, в тот день, как ты сюда поступила, я ходила к нему и не застала, и на другую ночь тоже пошла - и тоже понапрасну до зари прождала. Пропади ты, думаю, пропадом!" Хотела бросить. Вот уж сколько дней совсем не ходила. А вчера утром слышу - кольца покупает, вроде у них уже дело сладилось. Я вечером к нему. Застала. "Ты, спрашиваю, зачем кольца покупал?" "А тебе какое дело?" - "Как это какое дело? - отвечаю я ему.- Кому же, как не мне, до этого дело? Я, говорю, знаю, все знаю, хоть ты и таишься от меня. И не думай, говорю, венчаться. Вот как перед богом я тебя осрамлю!" - "Ты, ты?" - окрысился он на меня. "Я, я!" - кричу ему... Как саданет он меня в один висок! Потом повернулся да в другой!..- так у меня все поплыло перед глазами... Не помню, что со мной было, помню только, что очнулась на улице.
      - И, такого изверга любить! - изумилась Христя.- Да я бы на него в суд подала! Как он смеет так бить, так увечить!
      - Ох, ничего ты, Христя, не знаешь,- с тяжелым вздохом говорит Марья.Да знаешь ли ты, что я не только никогда не вспомнила бы ему, что он так меня изувечил, не только в суд на него не подала бы, а, как собака, руки б ему лизала, только бы он не женился... Господи! И чего я такая несчастная уродилась? И зачем дал ты мне, боже, такое проклятое сердце? Я сама себя во всем виню, сама жалею, что я такая, и ничего с собой не могу поделать! Мало я ему всякой всячины перетаскала, мало я ему подарков надарила? На себя не истрачу - все ему несу. И вот видишь, как он добро мое помнит... Христя! прошу тебя, стерегись, никого никогда не люби. Приглянется тебе кто отвернись и беги без оглядки! Шевельнется в сердце любовь - задуши, отравой залей, только не давай ей воли! Пусть никто так не мучается, как я мучаюсь! - И Марья припала к плечу Христи и горько-горько зарыдала.
      Два дня пролежала Марья, а на третий хозяйка стала выговаривать:
      - До каких пор она будет валяться? Совсем тут завертелись, а она отлеживается!
      Надо вставать. Встала Марья - одна тень от нее осталась, так она исхудала, осунулась. День и ночь слезы да печаль, печаль да слезы хоть кого иссушат; еле бродит Марья по кухне, делает работу только по дому, а все остальное Христя. Она и на базар, всюду бегает за Марью.
      В субботу Христя на базаре опять встретила Марину.
      - Что ж ты не пришла?
      - Сегодня после обеда приду. Непременно приду,- пообещала та.
      Христя дождаться не могла этого послеобеденного часа. Она за все хваталась, суетилась, торопясь все перемыть и перетереть, чтобы освободиться к приходу подружки и поговорить с нею. Как давно они не видались! Сколько воды утекло, сколько перемен произошло с той поры, как они еще в деревне вели заветные разговоры, поверяли друг дружке свои тайные думы и надежды. За работой она все раздумывала, что можно сказать подружке и чего говорить ей не следует.
      Вот наступил и послеобеденный час. Христя уже со всеми делами покончила, а Марины все нет. Ходит Христя, скучает, то в окошко выглянет, то во двор выбежит, за ворота - а Марины нет как нет. И вечереть уж стало сумерки в доме сгущаются. "Обманула Марина,- думает Христя.- Да какая же она стала обманщица!"
      Вечером хозяева куда-то ушли и детей с собой взяли. Тянули и паныча не захотел, остался дома. Вот бы когда Марине прийти - раздолье! Никто не помешает, не прервет начатого разговора. А ее все нет! Тоска закрадывается в сердце Христи. С грустью жалуется она Марье, которая чего-то озябла и забралась на печь.
      - Марину сегодня видела. Сказала - после обеда придет, и обманула!
      - Жди Марины! Так она и бросит своего паныча, так и побежит к тебе! ответила Марья.
      Приходилось верить Марье на слово. В самом деле, если б у Марины никого не было, отчего бы ей не прийти? Видно, правду Марья говорит... Ну, и окаянная эта Марина! "Погоди же: дождусь я свободной минутки, отпрошусь у пани - сама к тебе приду. Все высмотрю. Ничего от меня не скроешь!" думает Христя.
      И вдруг дверь - скрип! - и на пороге появилась Марина. В белом ситцевом платье, в черном бурнусе из ластика, на голове черный шерстяной платок,- барышня тебе или мещанка богатая, а не прислуга!
      - Марина! голубка! А я-то думала - обманешь? - воскликнула Христя и бросилась обнимать и целовать подругу.
      - Раз обещала прийти, так приду. Хоть и поздно,- да раньше никак нельзя было: пока управилась да прибралась.
      - Раздевайся, садись отдохни,- суетится Христя. Марина начала раздеваться.
      - Да какая свитка у тебя! - удивлялась Христя.- А платье! Смотри ты! Да как тебе хорошо в этом платье! А серьги какие! Ну совсем не та Марина, что в деревне была. Да причесана как красиво! А как пристала тебе голубая ленточка в косах! Смотри ты! Увидали бы тебя деревенские, право, не узнали бы! - тараторила Христя, со всех сторон оглядывая подругу.
      Марина стояла посреди кухни, позволяя подруге глядеть на себя, любоваться нарядом, фигурой. Высокая, она в платье казалась еще выше. Оно плотно облегало ее тонкий стан, обрисовывало широкие плечи, высокую грудь. Длинное монисто краснело на тонкой шее, в душке блестел большой серебряный дукат, а по бокам его - два поменьше. Косы были уложены на голове калачиком, перевиты голубой лентой; продолговатое румяное лицо дышало здоровьем, глаза светились весельем.
      - Ах, как красиво! А ты бранила городские наряды,- сказала Марья, выглянув из-за печи.
      - Здравствуйте, Марья! - поздоровалась Марина.- Я вас и не заметила. Что это вы на печь забрались? Вот срам - летом на печи!
      - Такая, вишь, стала, что и летом зябну,- со вздохом ответила Марья.
      А Христя все любуется на Марину, все дивится; даже паныч из своей комнаты услыхал.
      - Кого это вы там так расхваливаете? - спросил он, просунув голову в дверь.
      Марина стояла как раз против него, высокая, красивая, и глядела ему прямо в глаза.
      - Ну, и молодец девка! - похвалил паныч.
      - Вот бы вам таким стать! - не то в шутку, не то обиженно ответила Марина, не спуская с него глаз.
      - Куда нам? с посконным рылом да в суконный ряд! - шутит тот.
      - То-то и оно! - ответила Марина и, взглянув на Христю, засмеялась.
      Христя тоже прыснула, и обе, хохоча, мигом спрятались за печь.
      - Козырь-девка! - похвалила Марья панычу Марину.
      - Чья она?
      - А вам зачем?
      - Так, хотелось знать.
      - Любопытно? А вот и не скажу,- дразнит та.
      Паныч поднял брови, пожал плечами и заперся в своей комнате. Марина и Христя, подталкивая друг дружку, высунулись из-за печи.
      - Ушел? - спросила Марина.
      - Ушел! - ответила Марья.
      - Жаль. Я хотела еще с ним поговорить,- со смехом говорит Марина.
      - А что, и у вас есть такой паныч? - ехидно спросила Марья.
      Марина покачала головой.
      - Ну их совсем! Все они одним миром мазаны,- с досадой ответила она. Разговор на этом, может, и оборвался бы, если бы Христя не пристала к Марине с просьбой что-нибудь рассказать.
      - Про кого же мне рассказать тебе? Я если и стану рассказывать, так все про людей незнакомых; расскажи-ка лучше про деревню. Как там у вас? Что Горпина - здорова, замуж еще не вышла? А Ивга до сих пор по Тимофею сохнет?
      Христя начала рассказывать и про деревню и про себя, Марина слушала, иной раз перебивала ее, расспрашивала.
      Марья лежала на печи, молчала.
      - Ну, как тебе нравится город? - спросила Марина, когда они поговорили про деревню и про знакомых.
      - Тоскливо как-то... очень людно,- раздумывая, ответила Христя.
      - А тебе, Марина? - спросила Марья.
      - Мне? Да если бы мне кто сотенную дал и сказал: "Бросай, Марина, город, возвращайся назад в деревню" - не пошла бы! И не пойду... Никогда! никогда! - с улыбкой на алых губах трещала Марина, сверкая глазами.
      - Вот видишь, а сперва и тебе было тоскливо, как Христе.
      - Подождите немножко - и Христя привыкнет. Вот праздник начнется. Гулянье, катанье. Выйдешь из дому - полна улица народу, валом валят... да все в дорогих праздничных нарядах... Глаза разбегаются!
      - Христя не любит городских нарядов,- сказала Марья.
      - Христя? - крикнула Марина.- Это потому, что она никогда не наряжалась.
      - Почему не наряжалась? Наряжалась,- солгала Христя.
      - Когда? Ну-ка нарядись, а мы поглядим.
      - Не хочу.
      - Марья, вставайте, давайте нарядим ее,- крикнула, вскакивая, Марина.
      - Не хочу! не хочу! - замахала руками Христя.
      - Ну, нет! Куда это годится! Ты не хочешь, так мы хотим поглядеть. Марья! вставайте же! - со смехом говорит Марина.
      Своей веселостью Марина заразила и Марью: впалые грустные глаза ее загорелись, на щеках появился румянец, на губах заиграла улыбка. Марья тихонько поднялась и стала слезать с печи. Христя вскочила и хотела было убежать в комнаты; но Марина погналась за ней.
      - Да ты не беги, все равно не убежишь! - держала ее Марина.
      Христя вырывается.
      - Христя, голубушка! Для меня! Ну, сделай это для меня,- уговаривает Марина.
      - Что же мне для тебя сделать?
      - Нарядись. Мы посмотрим на тебя; вот увидишь, как будет красиво.
      - А если паны придут?
      - Ну что ж такого? Придут,- посмотрят! - говорит Марина.
      - Да когда они там придут? Десять раз можно одеться и переодеться,ввернула Марья.
      - Ну-ка, Марья, мы ее сперва причешем,- хлопочет Марина.- Садись! Садись вот сюда, на край постели; я причешу тебя. Где гребенка?
      Пока Марья искала гребенку, Марина распустила Христе косу. Густые волосы рассыпались по спине, упали вниз чуть не до полу.
      - Ах, какая у тебя коса! Вот это коса! - хвалила Марина, проводя гребнем по волосам. Ей пришлось отойти, чтобы расчесать концы,- такие у Христи были длинные волосы. Марина пробрала их, хорошенько расчесала, а потом заплела в косы; толщиной в руку, они спускались по спине ниже пояса. Пока Марина заплетала косы и укладывала их, Марья стояла перед Христей и любовалась, глядя, как небрежно причесанная головка на глазах превращается в такую хорошенькую, что глаз не отведешь! Когда же Марина уложила косы в корону и завязала на затылке узлом, Христя стала просто неузнаваемой! Маленькие ушки, закрытые раньше густыми прядями волос, теперь открылись и словно заулыбались; за ушками, на затылке ни один волосок не торчит, не вылезает - все уложены так гладенько, так ровненько, что головка стала прямо точеная. Уж постаралась Марина. Лоб весь открылся, невысокий, но широкий и белый; над глазами, как две пиявки, брови чернеют. И личико то ли тоньше, то ли книзу поуже стало - сразу и не поймешь. Так переменилась Христя.
      - Ах, как красиво! Господи, как красиво! - воскликнула, посмотрев на подругу, Марина.- Дайте зеркало, пусть она сама поглядится и скажет.
      Марья бросилась в комнаты за зеркалом.
      - Поглядись-ка! - сказала она, поднеся зеркало. Марина посветила. У Христи даже глаза заискрились.
      - Вот видишь, что я тебе говорила? Вот видишь! - тараторила Марина.- А если бы еще сюда в косу цветочек, один розовый цветочек!
      Марья удивилась, какие у Марины умелые руки.
      - Ну и мастерица ты, Марина! Настоящая мастерица!
      - Теперь снимай эти лохмотья и надевай... Что у тебя есть? распоряжается Марина.
      - Юбка, корсетка,- говорит Христя.
      - Если бы к корсетке да вышитую сорочку.
      - У меня есть; я сейчас,- кинулась Марья и в одно мгновение принесла из амбара тонкую вышитую сорочку.
      - Что же это, сорочку снимать? - воскликнула Христя.- Не хочу!
      - Надевай поверх ее! - крикнула Марина и, собрав сорочку, надела ее Христе через голову. Длинная сорочка, как мешок, упала до полу; вышитый подол ее волочился по земле. Марья и Марина рассмеялись.
      - Вот если бы паныч зашел! - сказала Христя.
      - Очень он нам нужен! Нарядимся пусть тогда поглядит,- ответила Марина, подбирая и завязывая в поясе сорочку.- Надевай скорее юбку! подгоняла она Христю. Они суетились, словно спешили бог весть куда... Вот и юбка плотно облегла круглый невысокий стан, врезавшись в бока красным поясочком.
      - Теперь корсетку надевай,- держа в руках корсетку, торопит Марина. Христя надела и корсетку.
      - Стой ровно!
      Как портной на примерке обдергивает и оправляет платье, так оправляла Марина на Христе ее наряд. Вот уже все готово.
      - Ну-ка, поглядись!- крикнула Марина! Марья поднесла зеркало.
      - Погоди, еще не все!- И Марина поскорее сняла дукаты и монисто и надела их Христе на шею.
      - Вот теперь другое дело! - сказала она, отступив. Лицо и глаза у нее горели, когда она любовалась Христею в этом наряде.
      Он и в самом деле был Христе к лицу. Невысокая, кругленькая, она казалась не полевым цветком на длинном стебельке, как Марина, а пышной садовой маргариткой, за которой неусыпно глядели девичьи глаза, которую холили неутомимые девичьи руки, выпалывая сорную траву, поливая утром и вечером. Черноволосая головка с ясными глазами, черными бровями и вишневыми губками, словно точеная, сидела на лебединой шее, унизанной монистом и дукатами; личико алело, улыбалось; глаза блестели, искрились здоровьем и радостью. Белые вышитые рукава, словно подвязанные к плечам букеты цветов, выбивались из-под темной корсетки, а ситцевая юбка краснелась от множества цветочков, словно поляна посреди леса, вся усеянная гвоздикой.
      - Видишь! видишь! видишь! - кричала Марина, шутливо похлопывая Христю по плечу.- А говорила - плохо. Да можно ли быть краше? В деревне никогда как следует не оденешься. Правда, Марья?
      Марья стояла, смотрела, и глаза у нее разбегались.
      - Вот видишь! Вот что значит - к лицу,- со вздохом проговорила она, словно ей вспомнились минувшие годы, которых уже не воротишь.
      - Погляди, полюбуйся на себя! - тормошила Марина Христю. У Марьи заблестели глаза.
      - Знаешь что, Христя? - тихо заговорила она.- Поди-ка ты к панычу.
      - Боже сохрани! Чтобы выгнал?
      - Нет, не выгонит. Поди нарочно, узнает ли,- говорит ей Марина.
      - Знаешь, что сделай? - советует Марья.- Войди к нему и скажи: "Барин и барыня просили пожаловать к ним". Если спросит, какие, скажи: "Разве вы не знаете? Те, к которым ваши хозяева в гости пошли".
      - Поди, Христя! Поди, голубушка! Поди, сестричка! - умоляет ее Марина.
      Христя решилась. Сделала шаг, другой, обернулась и засмеялась.
      - Только не смейся!
      Христя сделала еще один шаг, утерлась, оглянулась и, нажав ручку, отворила дверь. Марья с Мариной стали у косяков.
      - Здравствуйте! - поздоровалась Христя.
      - Здравствуй,- ответил паныч, поднимая глаза от книжки. Он читал.
      - Барин и барыня просили пожаловать к ним.
      - Какие барин и барыня?
      - О-о, разве вы не знаете? - улыбаясь, прощебетала Христя.
      Марина прыснула; Марья ткнула ее кулаком в бок и, оттолкнув ее, просунула голову в дверь.
      - Почем же я знаю? - говорит паныч.
      - Там и ваши хозяева...- говорит Христя.
      - Поздно уже,- ответил паныч, глядя на небольшие стенные часы.Кланяйся и поблагодари. Скажи - спать собрался.
      - Ой Марья, ой, не могу! Ой, не выдержу! - зажимая рукой рот, шептала Марина. Она корчилась, захлебывалась, каталась со смеху.
      - Так и сказать? - спрашивает Христя.
      - Так и скажи.
      - Прощайте.
      - Будь здорова.
      Не успела Христя выйти, как Марья и Марина залились неудержимым хохотом.
      - Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ой, не могу! О-о-о! - раздавался в кухне оглушительный хохот, врываясь в дверь паныча.
      - Что там такое? - пробормотал он и, хмыкнув, направился в кухню.
      Марина и Марья повалились от хохота на постель; не выдержала и Христя. Только теперь, паныч понял, что его обманули, и сам улыбнулся.
      - Так вот он, этот посланец! - сказал паныч, кивнув головой на Христю.
      Марина выбежала на середину кухни и, заливаясь смехом как сумасшедшая, хлопала в ладоши. Марья на постели каталась со смеху, хваталась за живот.
      - Ну-ка, поди сюда! Поди сюда! посланец из чужих стран!- пошутил паныч, протягивая руку, чтобы схватить Христю.
      Христя увернулась было, но сзади ее толкнула Марина, так что она чуть не сшиблась с панычом. Тот схватил ее за руку, ввел к себе в комнату и стал оглядывать.
      - Ишь какая красавица! Ишь какая стала хорошая! - хвалил он, трепля ее по полной щеке своей маленькой белой рукой. От этой ласки кровь бросилась Христе в лицо, ударила в голову. В сердце ее загорелось какое-то сладкое и тревожное чувство,- так вспыхивает фитилек, если поднести к нему горящую спичку. Рука паныча греет, щекочет; краснея, словно алый цветочек, Христя склонила голову набок и прижала подбородком его руку к своей шее. Она услышала, как забилось у нее сердце, как от вздоха высоко поднялась полная огня грудь.
      - Славная! - проговорил паныч таким ласковым голосом, что Христя даже голову подняла.
      "Он это сказал или не он?.." Глаза их встретились. Сквозь синие стекла очков, как черные ягоды, глядели на нее блестящие зрачки, искорки трепетали в них; а у Христи глаза горели, сверкали... Дыхание в груди у нее захватило, кровь еще больше прилила к лицу, в ушах шумело. Христя отпрянула и выбежала в кухню.
      - Что он говорил? - зашептали Марина с Марьей. Христя не могла говорить... так билось, стучало у нее сердце в груди.
      - Нет, с вами каши не сваришь! - громко произнес паныч, захлопывая книжку.- Подите-ка лучше сюда да спойте песню. Кто умеет?
      - Христя умеет! - крикнула Марина.
      - Я не умею,- потупившись, тихо сказала Христя.
      - Да ну, будет тебе! Как же не умеешь? - уговаривает Марина.- Умеет, умеет,- уверяет она паныча.
      - Христя! Что же ты? Ах, какая ты застенчивая! Спой хоть одну; я послушаю. Я люблю простые песни.
      - Да ведь я же не умею,- упиралась Христя.
      - Давайте поведем ее! - крикнула Марина, и они вместе с Марьей схватили Христю под руки и потащили в комнату паныча.
      Паныч взял стул, приставил к своему и посадил Христю рядом с собой. Христя только руками всплеснула и засмеялась... Она сидит рядом с панычом! На том месте, где не так давно сидела пани... Чудеса, чудеса! Марина и Марья склонились над ее стулом, посматривают то на паныча, то на нее, переглядываются, и Христя чувствует, что глаза у них смеются... Ей становится и душно и томно; горло сжимается, сердце замирает. Она вскочила бы и убежала, да он держит ее за руку - не пускает. В том месте, где его пальцы сжали руку, кровь стучит у нее, бьется жилка.
      - Какую умеешь, Христя, скажи или спой. Я запишу.- С этими словами он взял перо, бумагу.
      Воцарилось молчание. Паныч ждет. Христя молчит, вспоминает: какую бы? Мысли в голове у нее так перепутались, все песни так смешались, что она целиком не вспомнит ни одной. Если бы еще Марья с Мариной не стояли у нее над головой, а то она слышит их горячее дыхание и чувствует, с каким нетерпением они ждут.
      - Да я не умею! - крикнула Христя и так покраснела, что слезы выступили на глазах.
      - Ну, вот! Опять "не умею"!.. Ну, сделай милость,- просит паныч.
      - Да ну же, Христя! - толкнула ее в бок Марина.
      - Ох! как мне душно! - тяжело вздохнула Христя.
      Снова молчание, снова все ждут.
      - Ну что, хорошо? - крикнула Христя и засмеялась. За ней засмеялись и Марина с Марьей; паныч нахмурился.
      - Так никто и не споет? - строго спросил он.
      - Пускай сперва Марина... мне душно,- ответила Христя.
      - Я петь не умею, я расскажу,- согласилась Марина.
      Христя вскочила и выбежала в кухню. Марина уселась рядом с панычом, склонилась к нему, положила руку на спинку его стула, как будто собиралась обнять паныча.
      - Какую же вам? Про Гриця знаете? - спросила она.
      - Нет, не знаю.
      Марина начала песню про Гриця. В комнате тихо стало, слышно, как муха пролетит, только голос Марины раздается в тишине да перо, записывая, бегает по бумаге, скрипит... Христя на цыпочках вошла в комнату и стала около Марьи. "Ведь вот рассказывает Марина,- думалось ей,- да так смело, так хорошо, а я вот - не могу. Мне стыдно... Отчего? Ах, какая я глупая!.." И Христя решилась, как только Марина доскажет, рассказать песню про девушку и вдовца. Она так любила эту песню!
      Марина кончила.
      - Пишите другую! скорей,- промолвила Христя.
      - Садись! - говорит Марина, вскакивая со стула.
      - Нет, сиди, сиди. Я отсюда.
      И начала рассказывать. Сперва речь ее была тиха, слова с трудом срывались с губ; она краснела, останавливалась, припоминала... Но чем дальше, тем свободней лилась ее речь, память яснела, голос креп... Она смотрела, как он пишет: перо быстро бегало по бумаге, торопясь за ее словами; строчка за строчкой словно выплывали из-под пера, ровно ложились на бумагу...
      Нейди, девка, за вдовца,
      Будет тебе худо!
      звенит на всю комнату ее молодой голос. Все глубоко вздыхают при этих словах, будто говорят: правда, правда! Видно, и панычу песня полюбилась: глаза у него горят, лицо неприметно подергивается.
      - Все! - крикнула Христя, кончив песню.
      - Ах, какая хорошая! - сказал паныч и положил перо.- Вот видишь, а говорила: не умею,- упрекнул он Христю.
      - Да она их столько знает,- держа его за плечо, говорит Марина,- не сочтешь!
      Паныч искоса поглядел на Марину; видно, не понравилось ему ее обхождение. А Марине что? Она не замечает его косого взгляда. Его свежее лицо, его тихий и ласковый голос так влекут к себе. Марина еще ниже склонилась к нему, ее плечо касается его плеча, ее рука лежит у него на спине. Вытянув обнаженную шею и не сводя с него глаз, она так и разливается... Ей так хочется поболтать! Она рассказывает, какие песни певала Христя в деревне и какие это все красивые песни!
      - Вы только ее заставьте; она все расскажет.
      - Ладно, ладно,- хмурясь, отвечает паныч.- В другой раз, сейчас я устал.
      - Довольно! пойдем,- говорит Марина, собираясь уходить.
      - Постойте,- говорит он и лезет в карман. Вынимает двугривенный и подает Христе.
      - Зачем? - спрашивает та.
      - На! - настаивает он.
      - На что? - восклицает Христя.