.. Страшно глянуть на них! А они - будто им и горя мало - перекрикиваются гнусавыми, хриплыми голосами, шутят, смеются... "Неужто и Марья дойдет до этого?.." Христя содрогнулась... "Не приведи бог!" Она сама не знает, отчего Марья так ей полюбилась. Что-то родное, что-то хорошее чувствуется в ней. С первой встречи Христя сразу к ней привязалась. Уходя в город наниматься, страх как хотела она повстречаться где-нибудь с Марьей. И ведь вот как все сложилось: они не только повстречались, но и служить им пришлось вместе. Как Христя обрадовалась, когда в чужом дворе первая ей встретилась Марья. Так бы и кинулась ей на шею, если бы Марья сразу признала ее. А то Христя здоровается, а Марья глядит на нее, как чужая. Только когда они разговорились и Христя сказала, что знает ее и видела там-то,- Марья вспомнила ее...
      - И не жалко вам было бросать свое добро? - спросила Христя.
      - Ни капельки,- спокойно ответила Марья.- Разве оно мое? - прибавила она еще спокойней.
      "Дивны дела твои, господи",- подумала Христя и стала растапливать печь.
      Христе недолго пришлось простоять около печи, недолго пришлось повозиться. И сама она проворна, да и дрова - не солома,- в минуту все поспело. Можно бы и подавать, но из сада только и слышно: раз, два, три! значит, играть в карты еще не кончили.
      - Накрывай на стол, Христя, скоро уже кончат,- сказала ей Пистина Ивановна.
      Христя накрыла и долго еще ждала в кухне - вот-вот велят подавать. Нет, не слышно. Хозяйка ушла в сад да так там и застряла.
      Христя погасила свет и вышла на черный ход. Луна высоко поднялась в небе, белым светом озаряя землю. Тихо скользит ее серебряный свет, сливаясь с легкой тенью у домов и заборов. Небо и воздух объяты серебристо-сизым пламенем; звездочки еле мерцают в голубой мгле. Воздух неподвижен - не дохнет, не зашелохнет, покоится в томительной неге, город умолкает, гасит огни и погружается в сон.
      Христя села на пороге, прислонилась головой к косяку. Тихий покой ночи баюкает ее, усыпляет мысли, сердечные тревоги и радости... Лечь бы вон там, под амбаром, на свежем воздухе - ох, и заснула бы!.. И Христя сладко зевает. Сон смыкает глаза ей, но из сада доносится смех, слышен крик... Нет, не спи, Христя, жди, пока тебя позовут!
      От скуки Христя стала озираться кругом... Переднее окно было отворено, в нем горел свет. Это окно паныча. "Что это у него так тихо, не уснул ли он?" - подумала Христя и, поднявшись, подкралась к окну.
      Он склонился за столом над белой бумагой: что-то пишет. Рука быстро бегает, выводя строку за строкой; молодое лицо, обрамленное русым пушком, то хмурится, то проясняется; черные брови то сходятся, то расходятся; на высоком белом лбу, в ясных карих глазах блуждает глубокая мысль. Он на минуту остановился, что-то пробормотал и, схватив перо, снова стал писать; только острый кончик пера заскрипел по белой бумаге.
      Христя залюбовалась его молодым лицом, таким задумчивым и таким открытым, белыми нежными руками, карими глазами, черными бровями и, залюбовавшись, подумала: "Вот неволит себя, губит молодость на такой работе!"
      - Христя, Христя! - донеслось до нее из кухни.
      Она, как ошпаренная, отскочила и побежала.
      - Вынимай жаркое и подавай. Они и до утра не кончат. Пусть стоит у них под носом, и холодное съедят, если захотят,- гневно сказала Пистина Ивановна.- А то я спать хочу,- прибавила она.
      Христя взяла жаркое и отнесла в сад.
      - Эй ты, красавица! - позвал ее Селезнев.- Принеси-ка сюда воды.
      Христя принесла воду и, ставя ее на стол, почувствовала, что кто-то прикоснулся к ее талии. Оглянулась - а это Селезнев протягивает свою длинную руку. Христя покраснела и опрометью убежала.
      - Эх, скорая, черт возьми! - сказал Селезнев.
      - А вы, капитан, по заповеди поступаете: пусть правая рука не ведает, что творит левая,- засмеялся Кныш.
      - Да просто хотелось ущипнуть...
      - Не развращайте моих слуг,- хмуро сказал Антон Петрович.
      - Нет, нет... бог с ней!.. Я - вист, а вы что? - обратился он к Кнышу.
      - Да и я повистую,- ответил Кныш.
      - Без двух,- говорит Антон Петрович, раскрывая свои карты.
      - Вы, капитан! - крикнул Кныш.
      - А черт тебя дери с твоей девкой! - крикнул капитан. И в беседке раздался неистовый хохот.
      Христя, стоя позади беседки, не поняла, о чем они говорили, и только обиженно прошептала:
      - Верзила проклятый! и стыда у него нет!
      - Затворяй окна и ложись спать! - сказала ей Пистина Ивановна, когда она вернулась в дом.
      Христя выбежала на улицу... Вокруг дома послышался стук, грохот, скрип болтов.
      - А это зачем? - донесся до нее из комнаты голос квартиранта, когда она стала затворять ставню, и белое его лицо показалось в окне.
      - Разве не надо? - спросила она.
      - Не надо,- тихо ответил он и исчез.
      - Пора уже спать! - сама не зная зачем, крикнула Христя.
      Его лицо снова показалось в окне освещенное тихой улыбкой. Христя вмиг отскочила и побежала в сени.
      Когда она легла, перед ее глазами в непроницаемой темноте запертых на засов сеней все стояло его белое лицо и тихо улыбалось ей... Она не скоро заснула, всякий раз просыпаясь, когда до слуха ее доносился оглушительный бас капитана.
      2
      Когда Христя встала, солнце поднялось уже высоко. Марья еще не возвращалась, хозяева спали. В доме царила тишина, нигде не слышно ни звука. С улицы доносился говор, шум торопливых шагов,- это народ уже спешил на базар. Христя вспомнила, что у нее мало воды, схватила ведра и побежала к соседнему колодцу за водой. Она и воды уже принесла и самовар поставила, а никто еще не вставал. "Видно, вчера допоздна просидели за картами, пан и то заспался",- подумала она, стоя посреди кухни и не зная, за что бы еще приняться.
      - Христя! - послышался из комнаты голос хозяина.- Пора окна открывать! - И он громко зевнул.
      Христя побежала. Возвращаясь, она встретила Марью. Лицо у Марьи было бледное как стена, глаза красные, платье измято, волосы выбились из-под платка, да и платок съехал набок,- то ли она ночь напролет не спала, то ли, вздремнув немножко, вскочила и опрометью бросилась домой.
      - Здравствуйте, тетенька! - весело поздоровалась с нею Христя.
      - Здравствуй,- хриплым голосом буркнула под нос себе Марья.
      - А сапоги до сих пор не почистила? - крикнул из комнаты хозяин.
      - Ах я дура! - сказала Христя и побежала за сапогами.
      Пока она чистила сапоги, Марья молча приводила себя в порядок, подбирала растрепанные волосы, оправляла измятую юбку. Поднимет Христя глаза, а Марья молчит, слова не скажет, сердитая такая - и Христя снова примется за сапоги. Но вот они заблестели у нее, словно покрытые лаком. Христя бегом понесла их в комнату.
      - Марья дома? - донесся голос хозяина.
      - Дома,- ответила Христя.
      - Скажи, чтобы собиралась на базар.
      Марья так и вскипела.
      - Черт бы их драл! - крикнула она, как только Христя показалась на пороге.- У нас все не так, как у людей: сходят на базар, на два-три дня купят, и готово дело. А у нас что ни день таскайся. На грош луку купить тащись!.. И сегодня тащись, и завтра плетись... У других - раз ты кухарка, так ты сама и на базар и все; а у нас - иди следом за ним, как дурочка, волоки, что ему угодно было купить... Чертовы скареды! Боятся, видишь ли, чтоб не украла! - трещала Марья, повязывая голову старым платком.
      Хозяин скоро появился одетый и, не говоря ни слова, вышел из дому. Марья, схватив корзину, побежала за ним.
      "Что это Марья такая сердитая? Что с ней?" - думала Христя, оставшись одна в мертвой тишине. Самовар пел грустную, заунывную песенку, и песенка эта мучительной болью отзывалась в сердце Христи.
      Хозяйка встала не скоро, за нею поднялись дети. Надо всем подать умыться, одеть детей, постлать кровати, убрать в комнатах. Христя металась как угорелая.
      - Подавай самовар, пан скоро придет с базара,- приказала Пистина Ивановна.
      Христя бросилась в кухню, а тут и Марья пришла. Бледная, вся в поту, она принесла и мяса, и кур, и всякой зелени - полную корзину, принесла - да как швырнет на пол!
      - Руки оттянешь, такая тяжесть! Небось тележку не наймет; взвалит, как на лошадь,- вези! Прямо руки затекли - крикнула она и стала размахивать руками.
      Христя поскорее схватила самовар и понесла в комнаты.
      - Вымой стаканы,- велела хозяйка.
      Пока Христя перемывала чайную посуду, пришел и хозяин, стал рассказывать жене, чего и почем купил на баре.
      - Ты сегодня смотри за Марьей,- она где-то была. Ходит по базару и носом клюет,- прибавил он. Хозяйка только вздохнула.
      Христя вышла в кухню. Марья сидела у стола, спиной к комнатам, и, уставившись глазами в окно, нехотя жевала корку хлеба. Видно было, что она о чем-то думает, о чем-то грустит... Христя боялась заговорить с нею. Было тихо и тоскливо, хотя солнце так весело светило в кухне: золотые снопы солнечных лучей пронизывали стекла высоких окон, яркие блики скользили по полу. И вдруг...
      - Что это Марья Ивановна так призадумалась? - раздался за спиной у Христи тихий голос, так что она даже вздрогнула. Глядь! - в дверях кухни стоит паныч. Шевелюра и борода у него спутаны, глаза заспанные, белая вышитая сорочка расстегнута, и грудь из-под нее выглядывает, нежнее розового лепестка.
      - Призадумаешься, когда рук не слышишь! - сурово ответила Марья.
      - Отчего же это?
      - Вон какой воз на себе тащила! - показала Марья на корзину.
      - Бедная головушка! И никто не помог? Не нашлось никого? - сверкая глазами, спрашивает паныч.
      Марья искоса взглянула на него и покачала головой.
      - Да ну вас! - со вздохом ответила она.- Без шуточек не можете.
      - О, вот вы уже и рассердились, Марья Ивановна. А я хотел попросить вас дать мне умыться.
      - Вон кого попросите! - кивнула она головой на Христю.
      - А это что за птичка вечерняя? - спрашивает он, уставившись глазами на Христю. Христя вся вспыхнула... "Это он вечерней называет потому, что я вчера заговорила с ним",- подумала она и еще больше покраснела.
      - Девушка! Не видали? - ответила Марья.
      - В первый раз вижу... Откуда такая пугливая горлинка?
      Христя чувствует, что у нее не только лицо, вся голова горит, пылает.
      - А что, хороша? - спрашивает, улыбаясь, Марья и еще больше раззадоривает его.
      Паныч подбоченился и впился глазами в Христю.
      - Что, уже влюбились? - смеется Марья.
      - Да, уже влюбился. А ты как думаешь?
      Христя так обрадовалась, что ее позвали в комнаты, стрелой помчалась!.. Вбежала в комнату, слушает, что хозяйка приказывает, а слышит - его голос, смотрит в землю - а видит его ясные глаза.
      - Григорий Петрович встал? - спрашивает хозяйка.
      - Не знаю... Там какой-то паныч в кухне,- ответила Христя, догадавшись, что речь идет о квартиранте.
      - Это он и есть. Зови его чай пить.
      Христя снова вошла в кухню, а он стоит, шутит с Марьей, и Марья развеселилась: смеется, болтает.
      - Паны просят чай пить,- смутившись, сказала Христя.
      - Хорошо, горлинка, хорошо. Дай же мне умыться, Марья!
      - С какой стати? - крикнула Марья.- Раз она вам понравилась, так пусть и дает.
      - Фю! Ты же моя старая служанка.
      - Мало ли чего, старая? Старые теперь забываются, на молоденьких заглядываются.
      Паныч покачал головой.
      - Ну, какой от тебя толк, старая кочерга? Девушка! - крикнул он.Скажи свое крестное имя!
      Марья засмеялась, а Христя молчит.
      - Как тебя зовут? - снова спрашивает он.
      - Не говори-и! - крикнула Марья, но Христя уже сказала.
      - Христина,- протянул он.- А отца?
      Христя молчит.
      - Как отца зовут, спрашиваю?
      Христя улыбнулась и ответила:
      - Батька.
      - Христина батьковна? А?
      Марья еще громче рассмеялась, а за ней и Христя.
      - Так вот послушай, Христина батьковна,- шутит паныч.- Будь отныне моею служаночкой и дай мне, пожалуйста, умыться... Шабаш, Марья Ивановна! Вас теперь побоку.
      - Не очень, не очень! - покачав головой, ответила та.- Как бы снова не пришлось старым поклониться.
      - Нет уж, этого не будет.
      - Не будет приблуды, а хорошо будет,- затараторила Марья.
      - Как, как? Что ты сказала?
      - То, что слышали...
      Пока они шутя перебранивались, Христя принесла воду.
      - Неси сюда, Христя,- махнув на Марью рукой, сказал паныч, показывая на свою комнату.- Сюда, сюда... Ты еще не была в моей комнате?
      Христя вошла вслед за ним. Большая комната в четыре окна; слева, у глухой стены, неубранная кровать, вся как сетка, из тонких железных прутьев; за нею у окна - стол; на столе всякие поделки из дерева, глины, камня. Тут обнимались голые люди, щерили зубы собаки, сверкали глазами кошки; по обе стороны стола на круглых тумбах стояли две темные человеческие фигуры: одна - в шапке и кожухе - настоящий мужик, другая без шапки, носатая, длинные кудри спускаются вдоль щек. По стенам - картин, картин - глаза разбегаются! В простенке черный блестящий шкаф, на нем большеголовый человек оперся на саблю, а из-за него вытягивает шею орел с распростертыми крыльями... Христя первый раз в жизни видела такие чудеса.
      - Возьми, Христина, вон ту табуретку,- распорядился паныч,- и поставь посреди комнаты, а там вон, под кроватью, таз; поставь его на табуретку и поливай мне на руки.
      Христя стала лить воду ему на руки, которые прямо светились на солнце. "И что там мыть?" - подумала Христя, глядя, как паныч намыливает душистым мылом и без того нежные и белые руки. Марья, приоткрыв дверь, просунула голову.
      - Ишь - затворились... Смотрите, как бы греха не вышло,- улыбаясь, говорит Марья.
      - А ты за нами подсматриваешь, старая карга?.. Не такие мы люди с Христиной. Правда ведь? - И он ласково заглянул Христе в лицо своими блестящими карими глазами.
      - А какие же вы? - спрашивает Марья.
      - Мы - праведные. Верно, Христя?
      - Умывайтесь, а то я уйду,- застенчиво ответила Христя.
      - Ишь ты какая!..- сказал паныч и подставил руки.
      - Это она еще не обтерлась: снова ситце на колочке нависится! А оботрется...- хохочет Марья.
      Христя то покраснеет, то побледнеет, даже слезы выступают у нее на глазах. "Ну, и бесстыдница эта Марья: невесть что болтает!" - думает она.
      - Не смущай девушку, не смущай! - ответил паныч, кончая умываться.
      Христя поскорее схватила таз с водой и выбежала в кухню. Марья зашла в комнату к панычу. И Христя слышит, как болтает и хохочет еще недавно грустная и сердитая Марья.
      - О-о! там у нее такая...- со смехом говорит она.
      - Постарались отец с матерью,- прибавил паныч.
      Марья так и покатилась со смеху... Христя не поймет, о чем они говорят, она только догадывается, что речь идет о ней. Досада взяла ее. "Дураку все смех на уме!" - думает она.
      Христя давно уже вытерла таз, но не хотела нести его в комнату, где стоит паныч, где смеется Марья. Она отнесла его только тогда, когда паныч, одевшись, пошел в комнаты пить чай.
      - Ах, какой паныч! Ах, какой хороший человек! Только и отведешь душу, когда он дома,- со вздохом сказала Марья. Христя только головой покачала, не зная, что и думать про Марью. Она кинулась прибирать комнату паныча.
      Когда хозяин с панычом ушли из дому, начались обычные хлопоты по хозяйству. На Марью опять накатило. Унылая, сердитая, она по десять раз принималась за одно и то же дело и, не кончив, бросала его. Все было не по ней, все ей мешало!
      - Долго ты будешь возиться с этим борщом? - крикнула Пистина Ивановна и принялась сама крошить овощи, резать мясо.
      Марья ходила, как сова, насупясь, молча гремела ухватами, мисками, горшками. Хозяйка тоже сердилась, и Христя не знала, как к ним приступиться, чтобы не навлечь на себя их гнев. Каким тихим и радостным был для нее вчерашний день, таким шумным и мрачным оказался нынешний. Как назло и дети не поделили игрушек и подняли крик, рев.
      - Маринка! Чего ты плачешь? - кричала из кухни хозяйка.- Поди займи их,- велела она Христе.
      Маленькую девочку Маринку, ревевшую на весь дом, Христя взяла на руки, носила, успокаивала, стучала пальцами по стеклу - ничто не помогало. Маринка билась у нее в руках, царапалась, рвалась к матери в кухню.
      - Не пускай ее сюда! - крикнула хозяйка.
      Насилу Христя успокоила Маринку, усадив ее на ковре играть в куклы, а тут Ивась расходился - веди его купаться.
      - Нельзя, мама не велит,- уговаривала его Христя.
      - Купаться!- орал Ивась, пока не вбежала красная как рак Пистина Ивановна и не отшлепала его. Ивась поднял рев.
      - Стыдно, такой большой, а ревет,- уговаривала его Христя.- Вот поглядите, как Маринка хорошо играет. Вот пай-барышня!
      - Пай!..- ответила Маринка, поблескивая глазами, и, схватив в объятия куклу с себя ростом, начала ее баюкать.
      Ивась, весь красный, прыгнул, как кошка, к Маринке на ковер и одним махом расшвырял по полу всех кукол. Маринка снова завизжала, а Ивась отошел к столу и стал ее передразнивать.
      - Долго вы будете тут шуметь? - крикнула хозяйка, выглянув из кухни.
      - Вон она... ругается,- ответил Ивась, показывая на Христю.
      Христя обмерла: что, если хозяйка в самом деле поверит? Какой нехороший мальчик!
      Насилу Христя угомонила Ивася, насилу помирила его с Маринкой; когда они заигрались, она даже немного отдохнула. Потом, когда обед был готов, надо было накрывать на стол. Пришли хозяин и паныч - обед подавай, за столом прислуживай: то прими, то подай, то перемой, это перетри.
      После обеда накормленные дети примолкли, хозяин лег спать; паныч пошел к себе в комнату - заперся. Христе пришлось сперва вымыть посуду, а уж тогда самой сесть обедать.
      За обедом Марья разговорилась. Разговор вертелся вокруг паныча: и кто он такой, и где служит, и какой вежливый, простой, говорливый.
      - Если б чуточку пополней, какой был бы красавец! - расхваливала Марья.- Наша пани, кажется, того... Как зайдет о нем разговор - не нахвалится кумом. Он Маринку крестил... А уж что до городских панночек так любая сегодня пошла бы, только бы посватал. Да какое там! Ни на кого не хочет он променять свою попадью. Поп в церкви вечерню служит, а он с матушкой чаи распивает. Пройдоха! А все равно хороший человек,- прибавила Марья и зевнула.
      - Спать хочется? - спрашивает Христя.
      - Совсем сон одолел! Подумай: ни на волосок не заснула. Сейчас пойду в амбар и завалюсь, а ты уж, пожалуйста, управься тут за меня.
      Управившись, Христя повела детей в сад. Хозяйка тоже вышла с работой на крыльцо и, мурлыча песенку, что-то вязала. Ее нежные пальчики быстро-быстро перебирали какие-то прутики, из-под которых выплывал то рядок петелек, то кружочек, то снова рядок петелек. Христя удивилась... Она видела, как еврейки вяжут чулки, только это не то, это что-то иное.
      - Что это вы, барыня, делаете? - робко спросила она и покраснела.
      Хозяйка, взглянув на нее, засмеялась, залилась таким звонким, раскатистым смехом... Тело ее колыхалось, личико зарумянилось, блеснули два ряда белых зубов, а глаза так и сверкают, так и горят... "Ах, как хороша пани, когда смеется!" - подумала Христя.
      - Вяжу,- ответила Пистина Ивановна.- Ты что, никогда не видала, что так вытаращилась? Смотри.
      Христя взбежала к ней на крыльцо, и хозяйка стала ей показывать, как надо вязать.
      У Христи в глазах зарябило, в голове закружилось, когда она посмотрела, как быстро хозяйка подхватывает медной спицей нитку, вывязывает петельку, в эту петельку опять втягивает нитку, и - бог знает как делается уже две петельки. Христя даже вздохнула.
      - Не поймешь?
      - Нет.
      - Когда-нибудь научишься.
      День клонился к закату. Солнце перевалило за полдень и нестерпимо палило; воздух казался желтым и пыхал жаром, как из печи. В саду, в тени и то было томительно, душно. Дети капризничали, не играли.
      - Веди их домой,- сказала Пистина Ивановна.
      - Там ведь пан спит,- возразила Христя.
      - До каких пор он будет дрыхнуть? Мало спал, что ли? Все равно выспится - и пропадет на всю ночь,- сдвинув светлые брови, сказала хозяйка.
      В дверях Христя столкнулась с хозяином - заспанным, потным.
      - Вот хорошо, что ты идешь. Давай скорей умываться,- сказал он, выходя на крыльцо к жене.- У-ух, поспал! - зевнул он.
      - Хорош, нечего сказать. День продрыхнешь, а на всю ночь из дому.
      - Надо сходить; нельзя - обещал. Да я сегодня не задержусь - к полуночи буду дома.
      - Смотри. Я буду ждать,- сказала хозяйка.
      Солнце садилось, когда хозяин, умытый, одетый, медленно пошел со двора. Хозяйка собралась пить чай на крыльце. Паныч тоже вышел. Он взял на руки свою крестницу Маринку и, забавляя ее, стал поить чаем.
      - Только с вами она и напьется чаю. Любит вас! - говорит хозяйка.Маринка, ты любишь крестного?
      - Лу-бу...- твердо выговорила Маринка и всех рассмешила. Паныч за это обнял ее и поцеловал; а она от радости стала ерошить ему шевелюру и бороду, хлопать ручками по впалым щекам.
      - Ах ты, моя крестница! Ах ты, моя хорошая! - приговаривал он, качая ее. Маринка смеялась; хозяйка, весело поблескивая глазами, смотрела то на паныча, то на дочку - любовалась.
      Смеркалось, когда они кончили пить чай. Дети сразу захотели спать. Христя раздела их, уложила. Когда она пришла на кухню, Марья уже стояла умытая, принаряженная.
      - Схожу еще сегодня,- сказала она Христе.- Может, уж в последний раз! - с глубоким вздохом прибавила она и ушла.
      Христя снова осталась одна. Дети спали; паныч ушел к себе в комнату, заперся; хозяйка сидела у себя... Тишина невозмутимая. Сон стал смыкать ей глаза.
      - Чего ты, Христя, сидишь? - сказала, выглянув на кухню, хозяйка.Ложись спать, я сама открою пану.
      Христя подумала, где бы ей лечь: в сенях или здесь, на постели в кухне, и решила - лучше в кухне. Может, хозяйке что-нибудь понадобится так она тут, под рукой.
      Христя потушила свет, легла. Густой ночной мрак сразу окутал ее. Христя закрыла глаза... Что за диво: то сон смыкал глаза, а то сразу пропал. Мысли роем закружились в голове... Она открыла глаза. Окна тускло светились в глубокой тьме, а в небе, как искорки, мерцали звезды... Но что это за полоска света трепещет, колеблется на полу?.. Христя повернула голову к комнате паныча. Дверь была неплотно прикрыта, и в узенькую щелочку пробивался свет... "И он не спит,- подумала Христя.- Что же это он делает?" Она тихо подкралась к щели.
      Паныч боком сидел у стола, опершись на него локтем и подперев голову рукой. На столе горели две свечи; перед панычом лежала книжка, он читал. Наверно, читал, потому что глаза так и бегали по книжке. Яркий свет падал прямо на его лицо; белое, свежее, красивое, оно при этом свете казалось еще красивей. Лоб широкий, высокий, словно высеченный из мрамора; над глазами, как две бархатки, чернеют брови. Шелковые усы прикрывают плотно сжатый рот. Он не дышал им. Это было видно по носу, прямому, со срезанным кончиком: ноздри его то слегка раздувались, то сжимались. Черная борода закрывала подбородок, неприметно искрясь при каждом легком повороте головы... Христя приникла к щели, чтобы получше его рассмотреть. Тайком, из кухни рассматривала она его, потому что стыдилась до этого поглядеть ему прямо в глаза. Теперь она видела, какой он красивый, какой он молодой и пригожий, как пристала ему вся его непростая повадка. Она вспомнила хлопцев. Какими невзрачными они ей показались! Ей приходилось видеть и поповича: паныч, а шелудивый, голова косматая, лицо испитое, и говорил так грубо, а ругался еще хуже... Нет, сроду не видала она никого лучше паныча. Если бы можно так бы, кажется, и обвилась вокруг его шеи, как хмелина вокруг тычины, прижала бы его к высокой груди, к своему горячему сердцу... Слушай, мол, для кого оно бьется! А сама впилась бы глазами в его глаза, устами - в его уста да так бы и замерла!
      У нее дыхание захватило, она глубоко и тяжело вздохнула. "Недаром так льнут к нему панночки,- вспомнила она слова Марьи,- есть к кому. Какая же она, эта попадья, что его приворожила? И удивительное дело - попадья!" Раздумывая о попадье, она снова прилегла на подушку. Вскоре из хозяйских комнат показался свет, послышался легкий шум шагов: кто-то подкрадывался на цыпочках. Христя глянула и - узнала в темноте фигуру хозяйки. У нее дух захватило... Хозяйка подошла к двери в комнату паныча, стукнула тихонько пальцем, спросила:
      - Можно?
      - Пистина Ивановна! Кумушка! - воскликнул паныч и бросился ей навстречу.
      - Сидела-сидела одна, ждала-ждала своего благоверного... Дети спят. Думала - хоть вы придете перекинуться несколькими словами.
      - Я читал. Почему же вы меня не позвали?
      - А вы сами не догадались?
      - Вы с работой?.. Присаживайтесь, присаживайтесь, кумушка, гостья нежданная, нечаянная! Вот и креслице; в нем так покойно сидеть,- говорил он, пододвигая к ней кресло.
      "Что же это будет?" - подумала Христя и подняла голову. Дверь не была притворена, сквозь щель шириной в ладонь все было видно. "Неужели и она?.." - снова вспомнились ей слова Марьи... Мороз пробежал по спине у Христи... "Ведь у нее муж... У нее двое детей... Она - его кума!" - подумала Христя, и ей почему-то самой стало страшно.
      А хозяйка тем временем опустилась в кресло и стала весело болтать с панычом.
      - Что это вы делаете? Вяжете мне скатерть? - с улыбкой спрашивает он.
      - Вам?! - воскликнула она и пристально на него поглядела.
      - А хотя бы и мне? Что ж я? Кум. Давно бы следовало связать куму скатерть; вот видите - стол непокрытый.
      Она еще пристальней на него поглядела, словно хотела сказать: для тебя? Знаем мы вас! Есть у вас такие, что сплетут и свяжут. Потом взгляд ее сразу стал мягче, и она засмеялась, сверкнув глазами... "О, как она хороша, когда улыбается!" - подумала Христя. Видно, и паныч то же самое подумал, потому что его мягкий и ласковый взгляд надолго на ней задержался... Христя заметила, как таяла хозяйка под этим взглядом, словно снежинка под теплым дыханием, улыбаясь еще милее и рассказывая со смехом, как поразила сегодня Христю ее работа, быстрота, с которой перебирает она своими пальцами.
      - У вас в самом деле не пальчики, а чудо! - поблескивая глазами, тихо произнес паныч.
      Хозяйка бросила на него кокетливый взгляд и еще милей улыбнулась; ее нежные пальчики так и забегали, дразня его и словно говоря: а что, а что? красивые ручки? красивые пальчики? Где найдешь другие такие? Не встретишь других таких!.. И Христе показалось - она сама не знала, что ей показалось... Она только заметила, как что-то блеснуло... послышался звонкий удар...
      - Больно! - крикнул паныч, потирая руку.
      - Больно? - спросила она.- А другим не больно!- И глаза ее хищно сверкнули.
      - Кумушка! - зашептал он, прижавшись губами к ее руке. Послышался поцелуй... Ее рука лежала в его руках, и он тихо гладил эту руку, покрывая ее поцелуями... Хозяйка не противилась, только, не отрываясь, хищно смотрела на него. Христя видела, как горели у нее глаза, как трепетали губы, как она кусала их... Такой хищной, такой злой она показалась Христе!
      И вдруг она выхватила руку и, сморщившись, точно от боли, не прошептала, а прошипела:
      - И у твоей попадьи такие руки?
      Словно в сердце его кто кольнул! Он вздрогнул, выпрямился и поглядел хозяйке в глаза.
      - Пистина Ивановна! - тихо сказал он.- Кому-кому, а вам грех! Вы верите этим сплетням?
      Хозяйка бросила на него испытующий взгляд, покачала головой, вздохнула и снова взялась за работу.
      Она еще долго сидела грустная, невеселая, опустив глаза на работу, но ничего такого между ними уже не было. Он больше говорил, она слушала. Изредка только бросит на него испытующий взгляд, словно спросит: правда ли? И снова опустит глаза - задумается и в задумчивости слушает его. Христе казалось, что она ничего не слыхала из того, что он говорил: она прислушивалась к какому-то своему внутреннему голосу, проверяла что-то в своей душе.
      Уже далеко за полночь, когда взошла луна и хозяин, вернувшись, постучался в дверь, она попрощалась и пошла открыть ему дверь.
      - А я сидела у Григория Петровича и ждала тебя,- сказала она. Хозяин ей ничего не ответил.
      Вскоре после этого всюду погас свет, все затихло, погрузилось в сон; одна Христя не спала. Она еще долго ворочалась с боку на бок и думала об этом неожиданном свидании хозяйки с панычом.
      "А может, у панов так и полагается... Известно, панские обычаи - не наши..." - решила она и только тогда заснула.
      3
      Христя заснула поздно, а встала рано. Лицо у нее как будто припухло, глаза красные, голова горит... Так бывает, когда недоспишь. Она и в самом деле недоспала. Вот уже второй день она недосыпает... Ну, позавчера паны засиделись, а вчера?.. Она вспомнила про вчерашнее и диву далась. Чуднo ей, что в городе такие обычаи: в деревне давно бы уж увидали, приметили, раззвонили бы по всей деревне, ославили, а тут - как будто так и надо. Одна Марья догадывается, а пани - та сама сказала пану, что была у паныча в комнате, и тот - хоть бы что... Чудно! Ну, пускай он неженатый, а она? Она - жена, она в церкви венчалась, у нее дети,- как же ей не грех? Христе страх как хотелось поглядеть на хозяйку, изменилась ли она хоть немножко, как станет смотреть в глаза панычу.
      Хозяин вышел умываться. Она поливала ему на руки и внимательно разглядывала его. Голова у него уже лысела, в редких волосах кое-где мелькала седина; спина сгорбленная, лицо желтое, испитое, реденькие рыжие баки, как кукурузные метелки, свисают с ввалившихся щек. Ей вспомнился паныч таким, каким она его видела в щелку. Господи! какой же этот пан некрасивый!
      Но вот вышла и хозяйка. Спокойная, глаза ясные, на щеках румянец играет, личико - белое, свежее... "И она вышла за такого урода?" - подумала Христя и потупилась. Она боялась взглянуть на хозяйку, боялась, как бы та не догадалась, что она вчера подсматривала...
      Встал и паныч; вышел чай пить со всеми и - хоть бы что. Хозяйка, как всегда, чай разливает, а паныч с хозяином про вчерашний вечер разговаривают. Хозяин хвалится, что в карты выиграл, паныч - что к нему нежданная гостья пришла, а она тоже вставит слово в разговор и засмеется, и глаза у нее заблестят.