Нулапейрон, 3417 год н.э.

 
      Был день отдыха. Он опирался спиной о ступени лестницы, и, закрыв глаза, прислушивался к легкому плеску волн и детским крикам. Дети играли.
      О берег плещется Судьба, Энтропия о скалы бьется, Идут года, идут года, И ничего не остается. И вереницы мыслеформ Чредой бредут, не зная смерти, При шуме волн, при шуме волн Жизнь продолжается, поверьте… Нас не поймает черный мрак В свои безрадостные сети. И будет так, и будет так, Пока вокруг играют дети.
      Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз сочинял стихи?..
      – Мистер, мистер!
      – Здравствуйте! – Он посмотрел на них: девочка и мальчик. Обоим на вид никак не больше семи стандартных лет.
      В маленькой ручке у девочки игрушечный белый единорог.
      – Что случилось с вашей рукой, мистер?
      Он взглянул на свое левое плечо:
      – Потерял ее. Нехорошо быть таким растеряхой, правда?
      Девчушка рассмеялась, мальчик понимающе ухмыльнулся.
      – Я потеряла Фредо… так зовут единорога… но мамуля мне его нашла.
      – О, как здорово! – Том попытался не улыбнуться. – Спроси, может, она найдет мою руку, ладно?
      – Ладно.
      Они опять захихикали.
      Сзади них появились стройные мужчина и женщина – у них была одинаковая походка, как у давно живущих вместе супругов, и волосы перехвачены одинаковыми банданами, – а за ними следовала группа детей, человек двадцать.
      – Вы что, мешаете джентльмену отдыхать, Линя?
      Дети замотали головами.
      – Они прекрасно себя вели, мадам, – сказал Том и приветливо кивнул мужчине.
      – Это хорошо, – сказал тот, отвечая на кивок.
      – Пойдемте с нами, дети, – сказала женщина.
 

* * *

 
      – Ты, ублюдок!
      Том вздрогнул и обернулся, но тут же раздался смех, и двое молодых людей, борясь, повалили друг друга у самой воды. Трое других наблюдали, затем один из них попытался не всерьез, в прыжке ударить ногами другого парня – Том поморщился: опасный прием, в первую очередь представляющий угрозу связкам того, кто его исполняет. А потом все пятеро начали весело тузить друг друга. Том усмехался, покачивая головой.
      Один из них явно занимался каким-то видом единоборства, но в конце концов все перешли на традиционную неуклюжую возню, с падениями. Потом это им прискучило, и они побрели дальше.
      В этот же вечер, по пути домой, Том купил в лавке Нарвана подержанную холщовую цилиндрическую сумку – по-видимому, из военного снаряжения.
      Надо было туго набить сумку мешками – на то, чтобы найти их в достаточном количестве, ушло немало времени. На восьмой день, после утренней пробежки, он принес сумку на берег и подвесил с нижней стороны горбатого пешеходного мостика, который вел к павильону.
      Стоя на гладкой каменной площадке под мостом, он начал обрабатывать эту импровизированную грушу: прыгал вокруг, не забывая, чтобы ноги были в постоянном движении, когда он наносил короткие резкие удары. Затем проделал размашистые локтевые удары, резкие взмахи ногой и вращательные движения – а мысленно считал: двести секунд раунд и сорок секунд перерыва – и так снова и снова, до тех пор, пока стоял на ногах.
 

* * *

 
      – Izvinitye… – В дверях стояла изможденная женщина.
      – Мы еще не… – Том остановился, держа в руке швабру.
      К ногам женщины жались два худеньких ребенка.
      Подмигнув им, он жестами пригласил женщину войти, заставил всех сесть. С трудом извлек из пояса кредо-сливер и вставил его углубление за прилавком, затем принес с кухни булочки и фрукты и положил перед изголодавшейся троицей.
      – Бездомные скитальцы? – Вози заполнила своим крупным телом почти весь дверной проем. – Молодец, Том!.. Боюсь, скоро мы увидим немало таких, как они.
      Новости поступали медленно, но до Тома уже доходили кое-какие слухи. На далеких верхних стратах шли сражения, и царил хаос. Должно быть, Вози права: когда вокруг беспорядки, где еще прятаться беглецам как не внизу?
      Была ли это Первая забастовка? Или с тех давних пор известные Тому планы переменились?
      За Вози стояли двое, и Том узнал их по банданам.
      Круглое лицо Вози расплылось в улыбке:
      – Том? Ты знаешь Рислану и Трилвана, заведующих школой?
      – Только в лицо.
      Они пожали друг другу руки, успокоили взволнованную женщину и детей и сели обсудить, как тем помочь устроиться.
 

* * *

 
      Когда он пришел на берег, там опять находились те пятеро. И опять шутливо тузили друг друга. Потом один из них – тот самый, который хоть что-то умел, – поднял с пляжа небольшой камень, развернулся и бросил в воду.
      Том тут же подошел к нему:
      – Друг мой, тебе не нужны знания?
      – Какие знания? – ответил тот вопросом на вопрос.
      С молниеносной быстротой нога Тома рассекла воздух, пронеслась над головой юноши и замерла возле виска. Затем, так же стремительно, перелетела к другому виску, опустилась вниз, легко коснулась коленной чашечки, бедра и, когда парень невольно сделал шаг назад, остановилась в миллиметре от его горла.
      – Вот такие знания!
      Пораженные юноши молчали. Потом кто-то сказал с восхищением:
      – Не хотел бы я оказаться на месте Свана, черт возьми!
      Юноши, не отрывая глаз, смотрели, как Том опускает ногу.
      – Сэр, – произнес тот же голос. – А не могли бы вы и нас обучить этому?
 

* * *

 
      – До встречи завтра вечером, Том!
      – Мы будем здесь.
      – Завтра!
      – Спасибо, Том!
      – Только не опаздывайте! – крикнул им вслед Том. Он повернулся, ухмыляясь, и обнаружил, что за ним наблюдают Рислана и Трилван, управляющие школой.
      – Так-так-так, – сказал Трилван – значит, борец и лингвист…
      – А также учитель, – добавила его жена.
      – Я… – Том пожал плечами. – Думаю, в ваших словах есть доля правды. Он оглянулся на своих новоиспеченных учеников, которые отошли уже довольно далеко. – Похоже, у меня появилось дело.
      – А завтра они приведут еще и своих друзей. – Трилван взглянул на Рислану.
      Та кивнула:
      – Том, сколько языков вы знаете?
      Помедлив, Том ответил:
      – На семи говорю свободно, еще несколько знаю поверхностно.
      Раздался возглас удивления, хотя супруги не выглядели особенно изумленными.
      – А что знаете еще?
      – Логософию. – Том посмотрел на море, потом перевел взгляд на потолок пещеры. – Все ее дисциплины.
      – Да-а-а?! – последовал обмен взглядами. Потом Рислана сказала:
      – Только лорды изучают все предметы логософии.
      – И тем не менее… – Том не стал продолжать. Некоторое время супруги усиленно переглядывались.
      Как люди, долго жившие вместе, они общались почти телепатически.
      – Вы слышали, – спросила Рислана, – что Нилтива раньше была поварихой?
      Том не сразу понял, что она имела в виду женщину-беженку.
      – Нет, не слышал.
      – Дело в том, – сказал Трилван, – что ей нужна работа. И место у Вози было бы для нее идеальным.
      – Да и вообще, – продолжила Рислана, – пора вам, Том, двигаться дальше.
      – Почему? – пробормотал Том. Ему показалось, что у него под ногами провалилась земля. – Кому я мешаю?
      – Вы никому не мешаете, – сказала Рислана. – Вы начинаете вместе с нами, с завтрашнего утра.
      – Приступите с самого что ни на есть начала. – Трилван усмехнулся. – Вы будете обучать семилетних… Бедняга!..
      – Я… – Том не знал, что и сказать.
      – Слово, которое вы пытаетесь подобрать, – пришла ему на помощь Рислана, – это «спасибо».
      Том судорожно сглотнул:
      – Спасибо.

Нулапейрон, 3417-3418 годы н.э.

 
      И он полюбил это дело.
      Полюбил быть учителем.
      Занятия шли в течение всего дня: сначала младшие дети, затем – постарше, и он с удовольствием выносил часы занятий за пределы расписания. А по вечерам – физическая культура. Сначала обучались борьбе только мальчики. Но вскоре и некоторые девочки, привлеченные обретенным подтянутым внешним видом учителя, тоже стали приходить на занятия.
      Поначалу девочки посмеивались, когда им приходилось заниматься вместе с мальчиками, но прошло совсем немного времени, и некоторые из них уже воспринимали занятия всерьез. А у юношей и вовсе скоро стало принято носить паховые раковины и защитные пластинки во рту.
      Четыре раза Рислана и Трилван пытались уступить ему свое место, хотя Том и отказывался от заведования школой.
      Тем не менее он упорно перерабатывал учебную программу: пройдет всего три года, и свое место в учебном плане займут все основные дисциплины. И одиннадцатилетние дети, начавшие заниматься по ускоренной программе, окончат школу в восемнадцать, не уступая в образованности лорду или леди с Первой страты.
      А на то, чтобы прошли полный курс обучения его младшие ученики, уйдет целых десять лет. И ему остается лишь с надеждой ждать этого дня.
      Однако Судьба распорядилась по-иному.
      Всего лишь год спустя очередной урок оказался прерванным, потому что в класс, влетел запыхавшийся ученик.
      – Сэр!.. Сэр!..
      – Что случилось, Филгрэйв?
      – Там… – Мальчик никак не мог восстановить дыхание. – Солдаты, сэр…
      – Покажи где!
      Возле кафе Вози стояла охрана из четырех тяжеловооруженных солдат с зеркальными визорами на лицах. Они не предприняли никакой попытки задержать Тома, когда тот прошествовал вовнутрь.
      – У тебя все в порядке, Вози?
      – Со мной все нормально, – сказала она, перебирая пальцами белый передник.
      За одним из столов в глубине зала сидел офицер. Перед ним стоял стакан теплого дейстраля, а шлем лежал на скамье рядом.
      – Я – местный учитель, – сказал ему Том. – Могу я вас спросить, что здесь происходит?
      – А-а, магистр? – Брови незваного гостя приподнялись, и последовал приглашающий жест. – Пожалуйста, садитесь.
      Том сел за стол напротив офицера.
      – Я – полковник Рэшидорн, – сказал офицер. – И должен вам признаться, что слышал о вас много хорошего… Дело в школе «Павильон».
      Том похолодел:
      – А что со школой?
      – Она приобрела какую-то… странную репутацию. Разумеется, блестящую. – Полковник неторопливо потягивал свой дейстраль. – Настолько блестящую, что последнее время сюда, вниз, посылают детей с двух более высоких страт.
      – Мы стараемся, как можем. – Том следил за тем, чтобы голос его звучал безучастно, внимательно наблюдая за выражением лица полковника, однако при этом лихорадочно обдумывал, как выбраться из ловушки.
      «И снова моя вина», – подумал он обреченно.
      Полковник сделал какое-то движение, и Том мгновенно вспотел, но оказалось, что Рэшидорн всего лишь полез за чем-то в карман.
      – И результат ваших стараний впечатляет. – Если полковник и заметил реакцию Тома, он не подал вида. – Это касается прежде всего обширности программы. В нее включены предметы, весьма неожиданные для столь глубокой страты. – Он вытащил руку из кармана. – Это для вас. Своего рода опознавательный знак. – Он разжал кулак и положил «опознавательный знак» на стол между ними.
      Однако Том не шелохнулся: он думал о том, что на этот раз у него перед глазами не появились алые стрелы-целеуказатели. Похоже, за прошедшие годы он утратил свою способность к сверхчувствительности…
      – Вы знаете, где находится зал общины, мистер Коркориган?
      «Для тебя лорд Коркориган», – подумал Том.
      – Конечно!.. В конце концов, я здесь живу.
      – Генерал встретится там с вами утром в восемь ноль-ноль.
      «Который из генералов?» – мог бы спросить Том. Но не спросил.
      Рэшидорн встал и молча вышел из кафе.
      Вслед за ним, строем, потопали солдаты. С прибрежного бульвара эхо еще долго доносило звук их удаляющихся шагов.
      – Том? – спросила Вози испуганно. – Что случилось? А Том смотрел на «опознавательный знак». Перед ним на столе лежал жеребенок на черном шнурке. Послать ему в качестве опознавательного знака талисман мог только один человек.
      «Вот ты и нашел меня, Кордувен», – подумал Том и поднял глаза на Вози.

Земля, 2142 год н.э.

 
      За окном были заснеженные серо-голубые склоны Альп с вершинами такой белизны, что захватывало дыхание.
      А в покрытом голубыми татами додзе летали человеческие тела.
      Спонтанные атаки производились из любого мыслимого положения. Хорошо сложенные мужчины и женщины в белом производили удары руками и ногами, пытались делать захваты, сталкивались друг с другом, проводили подсечки или взлетали высоко в воздух.
      В центре этого вихря двигалась стройная женщина.
      Нападающие еще раз возобновили атаку, но их тела опять перемешались друг с другом, а она словно танцевала среди них. Длинные седые волосы развевались у нее за спиной, и солнечный луч отражался от залитых серебром глазниц, где не было глаз.
      Наконец, все завершилось.
      – Mokosu, – произнесла она.
      Класс стройными рядами опустился на колени, и все погрузились в медитацию.
 

* * *

 
      С унылыми, бескровными лицами, прихрамывая, ученики направлялись в душевые. Никто не произнес ни слова. Всего их было двадцать один человек. Приняв душ, они надели белые комбинезоны УНСА и, до предела уставшие, направились в сторону серебристого автобуса.
      – Ну и крута! – сказала молодая женщина.
      – Из меня, к черту, все нутро вышибла! – отозвался крупный, широкоплечий наголо стриженный мужчина. – Боже мой! А ведь такая кроха…
      Под чьими-то шагами захрустел гравий, и появилась монахиня в черном одеянии. Рядом с нею шел маленький мальчик.
      Ученики напряженно застыли.
      – Будьте благодарны Богу, – монахиня вознесла перст к небу, – за то, что у вас такой учитель.
      – Простите, сестра, – сказал широкоплечий.
      – Может быть, вам никто раньше и не говорил, но все выпускники Карин имеют наивысшие шансы стать кандидатами в Пилоты.
      Ученики переглянулись: это было для них новостью.
      – А теперь можно посмотреть, как тренируется Ро? – Лицо малыша светилось от радостного ожидания.
      – Одну минуту. Дело вот в чем, – монахиня чуть улыбнулась. – Когда по вашим задницам бьет слепая седоволосая женщина, это неплохой путь, избранный Господом для того, чтобы внушить вам смирение. Бог благословляет вас!
      Она взяла мальчика за руку и повела к зданию.
      – Видели? – шепнул один из мужчин. – Крутые!.. Даже самая последняя из них.
      Гуськом они погрузились в автобус УНСА и поехали в сторону Летной школы.
 

* * *

 
      Отполированный деревянный кинжал, который держала в правой руке черноволосая девушка, тускло отсвечивал.
      Девушка атаковала.
      Безо всяких усилий седая женщина двинулась вперед, примерилась и пригвоздила руку девушки к земле. Затем они снова заняли свои начальные позиции, встав на колени, лицом друг к другу.
      Девушке было девятнадцать лет. Обе были одеты в белые хаори и черные широкие хакама.
      Они снова и снова отрабатывали формальный ритуал: вставание на колени и с колен, со свободными руками и с оружием в руках, а монахиня и мальчик наблюдали за ними с балкона. Затем двое зрителей ушли.
      – Твое шиго наге становится лучше, – сказала седая женщина.
      От сенсея такая похвала была большой редкостью.
      – Спасибо, мамочка! – Черноволосая девушка улыбнулась. – Я никогда не стану таким мастером, как ты.
      Карин коротко кивнула, признавая это. Ее дочь, видимо, права: девятого дана, как Карин Макнамара, ей никогда не достичь. Ну и что? У нее свои сильные стороны!
      – До встречи, Дороти! – сказала она. Дочь поклонилась и вышла из зала.
      После медитации Карин прошла через боковую дверь, ведущую в монастырь. Она никогда не видела простиравшийся внизу сад, но очень хорошо знала его на ощупь и по запахам; она улыбнулась, вдыхая холодный альпийский воздух, и с наслаждением почувствовала на лице теплые солнечные лучи.
 

* * *

 
      Раздались гудки, и черноволосая девушка взмахнула рукой: голографический куб в центре ее спальни включился.
      – Привет, Ро! – Экран заполнила голова и плечи Чоджуна Аказавы. – Как дела?
      – Привет, дядя Чо! – Девушка сложила ноги в позе лотоса. – Мама по-прежнему зовет меня Дороти. И вокруг полным-полно этих чертовых монашек… Я преклоняюсь перед их распорядком жизни, но не перед их верой. И все еще жду результатов экзаменов.
      Чоджун рассмеялся.
      – А кроме этого, – спросил он, – все в порядке?
      – Думаю, да, – усмехнулась Ро.
      – А я читаю лекции студентам. – Чоджун шутливо поморщился. – Напрямую, в зале. Ты можешь этому поверить?
      – Ты же обожаешь это, дядя Чо. Над чем ты сейчас работаешь?
      – А вот над этим.
      Изображение его лица уменьшилось и передвину лось в сторону, и все оставшееся пространство голограммы заняла текстовая решетка.
      – «Самосознание N-мерного континуума»? – Ро увеличила изображение. – Что это?
      Движения ее глаз невозможно было уловить.
      – Будешь публиковать? – спросила она.
      – Чтобы потерять свою должность? – Чоджун горько усмехнулся. – Пошлю без подписи.
      – Все равно это произведет фурор. – Да уж, наверняка.
      Чоджун Аказава получил степень доктора философии в Техническом университете, когда Карин возобновила здесь свою преподавательскую деятельность, а Ро исполнилось три года. Четыре года спустя, когда Карин и Ро переехали в Швейцарию, Чоджун уже примкнул к адептам становящейся популярной теории соединения, и его научная карьера определилась окончательно.
      Ро убрала текст и увеличила изображение Чоджуна.
      – Ты сообщишь мне, – попросил он, – когда тебе станут известны результаты экзаменов?
      – Конечно, дядя Чо.
      – Ну, я тогда отключаюсь. Передай привет Карин.
      – Пока! – Ро послала ему воздушный поцелуй. Экран погас.
 

* * *

 
      Поглощение.
      Последние пылинки, уменьшаясь, очень быстро уходят в небытие. Вспыхивают багряные молнии, и корабль исчезает, испаряется, сливаясь со тканью мю-пространства.
      Узор разворачивается, адаптируясь к новым структурам; изменения, повторяясь, происходят постоянно по всем уровням, подтверждаемые в бесконечно малую величину времени.
      Нежизнь становится жизнью.
      В реальном пространстве жизнь – это парадокс: ДНК производит белки, создавая тела, а также самовоспроизводится, создает собственные копии. Фабрика, которая одновременно является проектантом и создателем фабрик. Это совершенно необъяснимый круговорот – что раньше: курица или яйцо, копия или фабрика? – противоречие разрешается только тем, что запуск всего процесса производит внешний, фактор – РНК.
      Но в мю-пространстве условия воспроизводства вполне самодостаточны.
      Разворачиваются узоры…
      Возникает полностью самодостаточный круговорот с обратной связью: нейронные процессы, которые могут постичь сами себя; саморефлексия в чистом виде.
      Осознание.
 

* * *

 
      Статья Чоджуна завершалась некоторыми наблюдениями:
      1) О том, что сфера действия кораблей в мю-пространстве снизилась почти до нуля сразу после кончины пилота Дарта Маллигана и оставалась низкой почти в течение двух декад.
      2) Что выживший пилот, Карин Макнамара, докладывая о выполнении своего летного задания, отметила внезапное чувство теплой эйфории, благословения любовью буквально перед выходом в реальное пространство.
      3) Что данное, помогающее адаптированию самоизменение, отмечалось также многими другими…
 

* * *

 
      Послышался стук в дверь.
      – Войдите, – сказала Ро.
      Вошла монахиня, наблюдавшая за тренировкой.
      – Ах, это вы, сестра Фрэнсис Ксавьер.
      – Поскольку ты уже вернулась домой из колледжа, Ро, – сказала монахиня, – то не сходить ли тебе на вечерний молебен? Это было бы…
      – Вы не сдаетесь, да, сестра?
      – В твоих устах это должно звучать как комплимент. – Монахиня взглянула на голографический текст, все еще мерцающий в воздухе, и насторожилась. – «Самосознание N-мерного континуума»… Неужели это действительно означает то, о чем я думаю?
      – Полагаю, вы собирались, – вежливо сказала Ро, – помолиться антропоморфному всеприсутствию сверхразума, для существования которого у вас нет прямых доказательств. Я права?
      Раздался удар колокола.
      – Я опаздываю. Мы еще, – сестра Фрэнсис Ксавьер снова взглянула на голограмму, – поговорим с тобой. – Она стремглав выбежала из комнаты.
      Ро посмотрела ей вслед.
      – Может быть, твой Бог – одно воображение. – Глаза ее были совершенно черные, лишенные белка вокруг зрачков. Словно черный янтарь-гагат. Ее голос звенел в пустой комнате: – А может быть, и нет. – Внезапно золотой огонь вспыхнул в глазах Ро и осветил всю комнату. – Но мой – совершенно реален, это точно.
      Золотой огонь стал затухать, пока не исчез совсем.
      Некоторое время спустя черные, как обсидиан, глаза Ро сверкали холодным каменным блеском и были абсолютно непроницаемы. А взгляд ее был твердым и неумолимым, как сама смерть.

Нулапейрон, 3418 год н.э.

 
      Откинувшись на спинку стула, Том, не мигая, смотрел на скрытый в полумраке потолок, и мысли роились в его голове.
      «Осознаешь ли ты, Кордувен, что возвращаешь мне?» – думал он.
      Вокруг царила сверхъестественная тишина.
      Он сидел в классе, сплошь состоящем из прямых линий. Изысканный резной орнамент сейчас едва проступал из полумрака: сотни оттенков серого цвета.
      «Странное чувство теплой эйфории, благословения любовью…» – сказала Карин, описывая свой исход из мю-пространства, в то время как корабль ее возлюбленного рассыпался на мириады светящихся осколков… Не было необходимости еще раз просматривать более ранние отрывки из истории Карин: все до сих пор было свежо в его памяти.