Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Гневное небо Тавриды

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Минаков Василий / Гневное небо Тавриды - Чтение (стр. 13)
Автор: Минаков Василий
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Наконец все готово. Работяга трактор вытаскивает из воды шасси, водолазы, разгребая руками воду, выходят на площадку. Теперь дело за буксировщиками. Их катерок, фыркая и захлебываясь, принимает конец, натягивает буксирный трос. Немало сноровки требуется от моряков, чтобы при ветре и волне оттащить капризную крылатую машину на простор. Но вот буксир отдан, зарокотал мотор. Самолет, поднимая каскады брызг, побежал по воде, вышел на редан и, черкнув по последней волне, взмыл в воздух...
      Почти то же и с возвращением. Только катер не нужен, машина подруливает к гидроспуску сама. Зато ставить ее на колеса куда трудней, чем снимать с них...
      - А вообще замечательная машина! - закончил свои объяснения Галухин. - При замечательном летчике, штурмане и стрелке. При нечувствительных к холоду водолазах, при виртуозах катерниках и трактористах. Ну и, желательно, при хорошей погоде.
      Все расхохотались. Штурман удивленно огляделся, сделал вид, что зарапортовался, и мигом поправил дело своей неотразимой улыбкой.
      - А что? Ну обшивка фанерная, так для легкости. Скорость сто шестьдесят... пять...
      - ...так для маневренности!
      - Ну да. Поднимает четыреста килограммов бомб - это уже для фрица. Для него же имеет два ШКАСа. Что может? Да чуть ли не все! Это теперь в основном разведка, а когда Севастополь обороняли, так и конвои свои от подводных лодок оберегали, и немецкие катера топили, и за штурмовиков на передний край ходили, батареи, аэродромы бомбили... Замечательный, говорю, самолет!
      В наш Ил-4 Галухин влюбился сразу. Тем более, что это и в самом деле была замечательная машина. Новый штурман быстро изучил ее, не стесняясь прибегать к помощи рядовых механиков и мотористов. А вскоре ему довелось и лично присутствовать при рождении новых "илов", увидеть те руки, которые их создавали.
      В мае сорок третьего года пять экипажей полка вылетели в Иркутск на авиационный завод за новой матчастью. Жили там три недели, бывали в цехах, встречались с рабочими в общежитиях и клубах. Галухин с его обаянием был тут незаменим. В свои тридцать четыре года он успел повидать многое, а боевой путь начал еще в 1929 году, в конфликте на КВЖД, был там воздушным разведчиком, производил фотосъемки объектов...
      Когда вернулись в полк, узнали о потерях. Погибло четыре экипажа и среди них - командира второй эскадрильи майора Дмитрия Михайловича Минчугова. На его место назначили капитана Федора Ивановича Федорова, а штурманом эскадрильи стал капитан Василий Григорьевич Галухин.
      В свои новые обязанности он вошел сразу - как тут и был. Неторопливый, спокойный, во всем основательный, Василий Григорьевич обладал редкой способностью не только располагать к себе людей, но и оставаться при этом исключительно требовательным начальником. За короткий срок сумел образцово поставить штурманское дело, организовать систематическое обучение молодых.
      Одновременно учился сам.
      10 августа четыре экипажа, ведомые комэском, вылетели на торпедный удар по конвою противника на траверзе Евпатории. Два транспорта шли под сильным охранением - три быстроходные десантные баржи, шесть сторожевых кораблей.
      Галухин впервые выполнял такую задачу. Точно вывести группу в район цели, обнаружить ее - это было для старого разведчика почти пустяковым делом: -Но эффективный торпедный удар...
      Атаковать такой сильный конвой возможно только с ходу. Фашистские корабли вовремя обнаружили самолеты, открыли бешеный огонь. Машина комэска шла впереди, Галухин тщательно прицеливался. Один доворот, второй... Боевой курс! Снаряды рвутся рядом, осколки секут обшивку. Высота тридцать метров...
      В машину капитана Аристова попадает снаряд, она переворачивается "на лопатки", врезается в воду. Атака продолжается...
      Сброс!
      Три самолета, обогнав свои торпеды, проносятся сквозь огонь над кораблями, едва не задевая их мачты. Штурманы и стрелки следят за торпедами. Взрыв! Взрыв! Участь одного из транспортов решена...
      Машина Корбузанова тяжело повреждена, тянет на одном моторе, потом отказывает и он. Летчик планирует, садится на воду...
      На аэродром на сильно поврежденных самолетах возвратились экипажи Федорова и Скробова. За успешное выполнение задания ведущий штурман Галухин был награжден орденом Отечественной войны I степени...
      ...Отгремели бои за освобождение Новороссийска и Тамани, началась подготовка к Крымской наступательной операции.
      Особое значение в этот период приобрели минные постановки на морских и речных коммуникациях врага, на подходах к его портам и базам.
      28 ноября полк получил задачу поставить мины в устье реки Ингулец.
      С утра вершины гор скрыла густая дымка. Ветер гнал по небу серые тучи, хлестал в лица редким холодным дождем. Вылетавший на разведку погоды экипаж полностью подтвердил данные синоптиков: высота нижнего края облаков двести пятьдесят - шестьсот метров, видимость два - три километра.
      - Погодка что надо! - похвастался полковой метеоролог Коля Иванов - так, будто сам заказал ее накануне.
      Галухин его восторга не разделил.
      - Что надо, что надо... - раздумчиво повторил, колдуя над картой.
      - А что, Василий Григорьевич? Ведь минные постановки...
      - Постановки-то постановки, да только не днем. И нижний край ваш хваленый до вечера может еще опуститься. Верхнего-то разведчик ведь не достиг?
      Опытный штурман, конечно, был прав. В ночных условиях пролететь сотни километров на малых высотах - само по себе не простое дело. А если еще в облаках да с угрозой обледенения...
      Были проблемы и кроме погоды. Какими зенитными средствами прикрыт район постановки? Не патрулируют ли в нем ночные истребители противника? Нет ли аэростатов заграждения?
      На все эти вопросы точных ответов никто дать не мог.
      Вообще-то, не изучив самым тщательным образом противовоздушную оборону района, на минные постановки мы не летали. На этот раз время, видимо, не ждало. Тактику действий предстояло избрать на месте.
      Задание было поручено девяти самым опытным экипажам полка. Мне также пришлось участвовать в этом вылете и все его трудности испытать на себе.
      Весь день ушел на подготовку. Штурманы тщательно разработали маршрут. Лететь напрямик до Приморско-Ахтарска, затем на запад, пересечь Азовское море до Молочного лимана, от него пройти через всю Северную Таврию до реки Ингулец.
      Несколько метеорологических фронтов...
      Напоследок начальник штаба полка указал запасные аэродромы: в районах Мелитополя и Ростова-на-Дону.
      За час до наступления темноты поднялись в воздух комэски Федор Федоров, Николай Саликов, Евгений Лобанов. За ними - замкомэски Яков Карпенко, Борис Громов, командиры звеньев Валерий Федоров, Александр Жестков, Александр Ковтун. Последним покинул аэродром наш экипаж.
      Ночной полет, каждый экипаж действует самостоятельно. Впрочем, в таких метеоусловиях и днем удержать строй было бы невозможно.
      Вышло так, как предсказал Галухин. Чем дальше мы уходили на север, тем ниже становилась облачность. На остеклении кабины появились штрихи от дождя. Оставив справа Приморско-Ахтарск, взяли курс на Молочный лиман. Летим на высоте сто метров, как в коридоре: справа и слева низко провисшие облака почти касаются поверхности моря. Дождь усиливается, затем превращается в ливень. Вода пеленой обволакивает фонарь. К тому же начинается сильная болтанка.
      - Что будем делать? - советуюсь со штурманом. Тот долго молчит. Затем, против обыкновения, отвечает только на половину вопроса:
      - Решай сам, командир. Проводку по маршруту гарантирую.
      Теперь задумываюсь я. Спустя минуту включаю переговорное устройство, объявляю экипажу:
      - Задание будем выполнять.
      Такое же решение приняли и Федоров с Галухиным. Но об этом мы узнали гораздо позже...
      Почти весь маршрут им пришлось пройти по расчету, лишь изредка сверяясь со скупыми и неверными ориентирами на земле. В район вышли точно. Для маскировки сманеврировали: на подходе к Ингульцу повернули на юг, набрали высоту, затем легли на обратный. Снизились, благополучно сбросили мину, стали отходить...
      И в этот момент по облакам заметались слепящие пятна прожекторных лучей. Два из них схватили самолет и цепко удерживали его в перекрестии. Вспышки разрывов, снопы огненных трасс, сцепленные шары "эрликонов"...
      - Напоролись на переправу! - крикнул Галухин. - Уходи в сторону, командир!
      Федоров отчаянно маневрировал, пытаясь вырваться из огненных клещей. Раздался оглушительный треск, брызнули осколки плексигласа. Галухин на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, понял, что ранен несколькими осколками. Еще разрыв. Затем мертвая тишина в наушниках...
      - Командир, жив?
      Связи не было. Самолет ковылял, едва удерживая горизонт. Прожектора отстали. Галухин чувствовал, как по телу ползут теплые ручейки, но сознание больше не покидало его. Нашел карту, карманный фонарик. На глаз определил курс, попробовал связаться с командиром по пневмопочте. Это не удалось, да и детальная ориентировка была потеряна...
      С поврежденным рулевым управлением и шасси комэск Федоров довел самолет до своей территории, на исходе горючего посадил его на фюзеляж на пахотном поле в районе Донбасса...
      Пять из остальных восьми самолетов вернулись с маршрута с минами. Один совершил аварию при посадке, из-за плохой видимости и сильного бокового ветра поломал два самолета на стоянке. Лишь комэску Саликову и мне в эту ночь повезло: сбросили мины и благополучно приземлились на своем аэродроме на последних каплях бензина...
      Подлечившись, Василий Григорьевич продолжал водить эскадрилью на боевые задания. Наступила зима, каждый вылет стоил неимоверных усилий. Летали порой и тогда, когда по всем правилам выпускать самолеты в воздух не разрешалось.
      9 января сорок четвертого года полк получил задание: подавить артиллерию и прожектора на Керченском полуострове. Цели расположены непосредственно у линии фронта, это требует безошибочного их распознавания и особой точности бомбометания.
      А бомбить возможно только ночью.
      Закончив постановку задачи, начальник штаба майор Константин Григорьевич Немировский спросил, как всегда, есть ли вопросы.
      Всегда находились.
      На этот раз - нет.
      Полученное задание было, пожалуй, самым трудным и необычным из всех, что нам приходилось выполнять в последнее время. Ночная бомбардировка вблизи переднего края. На тяжелых машинах, приспособленных к действиям на широких морских просторах. С экипажами, не привыкшими или уже отвыкшими - после Севастопольской обороны - различать во тьме извилистые контуры траншей и ходов сообщения, а главное отличать свои позиции от чужих. "Ил" - не По-2, чтобы крутиться над передним краем часами...
      Исполняющий обязанности командира полка майор Александр Васильевич Корнилов, нахмурившись, смотрел в карту.
      - Ну, если все так понятно... И вдруг встретил спокойный и ясный взгляд Галухина.
      - И вам все понятно, Василий Григорьевич?
      - Пока - почти ничего. Но до ночи еще есть время. Надеюсь, что будет понятно, товарищ майор!
      - Я тоже на вас надеюсь, И очень прошу: как следует поработайте со штурманами.
      Взлет был назначен на вторую половину ночи. Под каждую машину подвесили по шесть соток и по две двухсотпятидесятикилограммовые фугаски.
      И вот самолет комэска Федорова на старте. Мигает зеленый огонь, взревывают моторы, срывают тяжелую машину с места, несут по раскисшей от непогод полосе. Лишь в конце ее самолет тяжело отрывается от земли - это мы узнаем по звуку.
      Все облегченно вздыхают, расходятся к своим машинам. Дарьин, Жестков, Ковтун, Киценко, Дурновцев, Ольховой, я...
      Ночной полет.
      У каждого экипажа свое задание, у каждого свой маршрут.
      У каждого летчика, штурмана, стрелка свой личный счет с ненавистными оккупантами...
      - Штурман, видишь чего-нибудь?
      - А как же, командир! Луна вышла, на счастье. Вон черная змейка... Тень от бруствера! Ракеты большинство на восток, значит их передок пролетаем... Сейчас буду выводить на боевой. Возьми десять вправо...
      На артиллерийскую позицию зашли вдоль линии фронта. Несколько напряженных секунд - сброс!
      - Во угодили! Прямо в окоп! - кричит Александр Кошкин, начальник связи эскадрильи, летающий с комэском за стрелка. - Точно в окоп, там от луны черная скобочка...
      - Ишь ты научился! Не спеши, дорогой, точно пехотка доложит...
      Однако и в голосе штурмана явное удовлетворение. Просыпаются зенитки, вспыхивают лучи прожекторов.
      - ...Пять, семь, девять! - подсчитывает Галухин. - Может, ударим по ним, командир? Гостинцев я сэкономил. Специально для наших лучших друзей приберег...
      Снова боевой. Плотная завеса сверкающих молний, неистово пляшущие лучи...
      - Скоро, штурман?
      - Так уже сбросил. Еще две осталось, давай на повторный заход.
      - Ну и... хозяйственный ты человек, Василий Григорьич! Вот влепят самим...
      - Это возможно. Пять влево возьми... Еще один... Так держать!
      Корректирует точно как днем.
      - Подавили зенитную батарею, - докладывает скромно. - Можно идти домой, командир!
      Вернулись последними. У стоянки Галухина ждали все штурманы. Набросились, обнимали, жали руку. Стоявшие в стороне техники удивлялись: не группой же действовали, ночной полет...
      Федорову с трудом удалось вытащить штурмана на доклад к начштаба. По дороге и сам не мог не спросить:
      - За что они к тебе воспылали такой любовью?
      - Да так, пустяки вообще... Кой-какие секреты дела. Мы-то на своих штурмовиках фанерных в Севастополе, бывало, чуть не каждую ночь передок щупали. Ну научились кое-чему...
      И вот наступил долгожданный день. Войска 4-го Украинского фронта перешли в решительное наступление на группировку противника, зажатую в Крыму. Лозунгом черноморских летчиков в эти дни стало: "Не выпустить из Крыма ни одного гитлеровца!"
      10 апреля в полк поступило приказание: нанести удар по пяти транспортам противника в районе Сулинского гирла. Выполнение этой задачи поручили второй эскадрилье - она находилась в тридцатиминутной готовности.
      Первым обнаружил корабли комэск.
      - Видишь цель, штурман?
      - Видеть-то вижу, - в голосе Галухина прозвучало разочарование, - да только что.
      Майор вгляделся и чуть не плюнул с досады. Между Сулинским гирлом и островом Змеиным ползли шесть барж и два буксира.
      - Да, маху дали разведчики! Должно быть, молодежь...
      - А может, и не дали...
      - То есть как?
      - А так, что иная баржонка может большого транспорта стоить. Особенно в такое время, когда... Во, видал? Рассредоточиваются, гады! Верно, груз не простой... Сейчас такой огонек дадут, небу жарко станет! Давай, командир, сигнал: бомбить звеньями!
      "Клин" эскадрильи раздвинулся, разделился на тройки. С кораблей открыли бешеный огонь. Галухин вывел свое звено на цель с ходу: главное не дать пристреляться зениткам.
      - На боевом!
      Нажал кнопку сброса, приник к остеклению.
      - Есть! Влепили в одну! Прямое! - захлебываясь от радости, докладывал Кошкин. - И две накрыты серией...
      - Молодец, внимательно наблюдаешь, - скупо похвалил Василий Григорьевич.
      В результате бомбоудара была потоплена одна баржа-лихтер, одна повреждена. Но и эскадрилья понесла тяжелую потерю: в машину летчика Шеховцова попал снаряд, она взорвалась при ударе о воду.
      Галухин трудно переносил гибель друзей. Однако долго предаваться печали не позволяла война. Через два часа он уже получил приказание возглавить подготовку штурманов к ночному вылету на постановку мин в бухтах Севастополя...
      И так день за днем...
      В мае, когда бегство оккупантов из Крыма приняло панический характер, приходилось делать по два, по три вылета в сутки - с торпедами, с бомбами, с минами...
      Как-то, после очередного доклада Галухина об успешном выполнении задания, наш полковой замполит Иван Григорьевич Шевченко воскликнул, невольно залюбовавшись спокойным, приветливым лицом любимого штурмана:
      - Эх, знали бы гитлеровцы, видел бы сам их безмозглый фюрер, какой хороший, добрый человек отправляет на дно корабли с его вояками!
      - Вынужден отправлять, - застенчиво улыбнулся Галухин. - Не мы начинали. А кончать некому, кроме нас...
      Этот разговор я услышал 11 мая. Тогда мы еще не знали, что потопленный нами накануне крупный вражеский транспорт был новейший дизель-электроход "Тейя" и на его борту находилось три с половиной тысячи гитлеровских солдат и офицеров...
      Три с половиной тысячи!
      Участником того вылета довелось быть и мне. Во второй эскадрилье оставались одни молодые летчики, и в пятерку для усиления был включен наш экипаж, из первой. Галухин прекрасно подготовил штурманов к удару, с ходу вывел бомбардировщики на цель и первым сбросил бомбы, ювелирно выполнив все расчеты. Транспорт получил огромные пробоины в борту, накренился, начал тонуть на глазах у летчиков...
      Это было 10 мая сорок четвертого года.
      А на другой день Василий Григорьевич совершал свой последний боевой вылет в качестве штурмана эскадрильи: вскоре его назначили начальником бомбардировочной службы авиадивизии. Уже был освобожден Севастополь, оставалось два дня до того, как последний гитлеровский солдат поднимет руки на полуострове Херсонес.
      В тот день группы полка уже сделали шесть вылетов. В семнадцать часов поступило еще одно донесение: транспорт, груженный войсками, под охраной сторожевых кораблей, обнаружен в открытом море. Нанести удар было приказано комэску-два, в качестве его заместителя снова послали меня.
      Молодые штурманы собрались вокруг Василия Григорьевича. Мне всегда доставляло огромное удовольствие наблюдать за его работой. Вводная за вводной, вариант за вариантом, и в каждом свое, оригинальное решение. И рождается оно как бы общими усилиями, и первую мысль подает не опытнейший флаг-штурман, а какой-нибудь вчерашний новичок с горящими азартом глазами...
      В семнадцать тридцать группа была в воздухе. Через час обнаружила конвой и с ходу устремилась на него. Над кораблями барражировали Ме-110, зенитки постановили мощный заградогонь. Но недаром Василий Григорьевич готовил свои варианты. "Мессеры" оказались много ниже нас, искусный противозенитный маневр с последующим выходом на цель сбил с толку вражеских артиллеристов. Транспорт мы потопили, потерь не понесли. На аэродром вернулись уже в сумерках.
      Вот тут и состоялся тот упомянутый разговор. Галухин застенчиво уклонялся от поздравлений, подталкивал вперед молодых. Но от Ивана Григорьевича еще никому не удалось отвертеться.
      - Какой симпатичнейший, черт побери, человек! - призвал он меня на помощь. - И как топит, как топит! Ну-ка придержи его, Минаков, а то убежит. А у меня к нему не одни комплименты...
      Я придержал, И темпераментный наш замполит смог по порядку поздравить скромного штурмана и с потоплением транспорта, а с двести тридцать седьмым боевым вылетом, и... с представлением к третьему ордену Красного Знамени.
       
      Пятнадцать вылетов Дмитрия Старикова
      О небе над Эльтигеном особенно отличился однополчанин Литвинчука командир звена Дмитрий Стариков. Только за один день 6 ноября сорок третьего года, прикрывая десантников с воздуха, он уничтожил четыре вражеских самолета.
      Диму я знал давно, еще по Ставрополью. Простой рабочий паренек, по комсомольской путевке попал в аэроклуб в Черкесске, затем в Ейское военно-морское авиационное училище. Окончил его накануне войны летчиком-истребителем. В июле сорок первого включился в боевые действия в составе 32-го истребительного авиаполка - будущего 11-го гвардейского. Вылетал на штурмовку вражеских колонн, смело вступал в бои с "мессерами".
      "У Старикова рука сильного человека и глаз снайпеpa. В бою не подведет". Так охарактеризовал молодого пилота замкомэск Владимир Снесарев.
      Дмитрий был невысок, коренаст, курнос. Сведенные в линию брови над светло-серыми глазами, твердые скулы, твердая черточка губ - результат постоянных предельных нагрузок. В деле сурово сосредоточен, в часы отдыха мягок и незлобив.
      В июле сорок второго был назначен командиром звена. Это совпало с удивительным взлетом личного мастерства Димы. За короткий срок, с 17 июля по 10 сентября, он сбил десять самолетов противника! Бесстрашно навязывал бой, бил напористо, метко. Надежным щитом его был ведомый Сурен Тащиев.
      17 июля истребители прикрывали наши корабли на переходе в Новороссийск. Пара Старикова барражировала поодаль от конвоя - гитлеровские бомбардировщики ожидались со стороны моря. Дмитрий первый заметил вырисовывающиеся в дымке силуэты - девять Ю-88 под прикрытием восьмерки "мессеров". По четыре на каждого? Но медлить нельзя. Когда их увидят, будет еще труднее.
      - Сурен, прикрой, бью ведущего бомбера! Преимущество в высоте было за ними. Диме хватило мгновения, чтобы с близкой дистанции поразить "юнкерс". Тот взорвался в воздухе. Остальные бомбардировщики нарушили строй, начали метаться, пытаясь маневрировать в одиночку.
      - Теперь будем драться, Сурен!
      Противником Дмитрия оказался ведущий группы "мессеров". По его почерку Стариков понял: противник тяжелый, искусный боец и отличный пилотажник. Тащиев маневрировал за хвостом друга, отвлекая на себя других фашистов. Стариков попытался набрать высоту, враг опередил его. Стариков вышел из горки мертвой петлей, стараясь зайти ему в хвост, гитлеровец четкой полубочкой обошел его слева. Стариков почувствовал преимущество врага в технике пилотирования. Явственно представил его волчью усмешку: победа над молодым советским пилотом была для него несомненной. Можно, мол, и позволить себе поиграться, как кошка с мышкой. Тем более, что и со стороны ничего не грозило: там метался одинокий "як" в окружении семи "мессеров".
      "Ну, ну... поразвлекайся", - каменно сжал челюсти Стариков, давая немцу зайти с задней полусферы. И тут
      же, крутым разворотом, бросил свою машину в лобовую атаку. Секунда, вторая, третья... На бешеных скоростях двое мчались навстречу друг другу. Исход поединка решала отчаянность. Оказалось, что немец ценил себя дороже: в последний момент рванул вверх. В более удобной позиции оказался Сурен. Ударил из всех точек. Трассы уткнулись в желтое брюхо "мессера".
      - Спасибо, дружище! - крикнул Стариков. - Ныряй в сторону, наши идут!
      Подоспела подмога - группа "яков", вызванная с аэродрома. Гитлеровцы, не приняв боя, поспешили ретироваться...
      ...б августа группа, в которую входил Стариков, прикрывала транспорты, идущие в Геленджик. Истребители, маневрируя, вели круговой обзор.
      После тридцати минут барражирования, когда им на смену должна была подойти другая группа, увидели около сорока бомбардировщиков Хе-111 в сопровождении "мессеров". Гитлеровцы шли четырьмя группами. Первым на одну из них ринулся Стариков. Сбил ведущего, внес растерянность в строй остальных. Но три группы продолжали идти на наши корабли. Стариков атаковал еще одну и вновь поразил ведущего.
      Вдохновленные его удачей ястребки за несколько минут расстроили боевой порядок "хейнкелей", не дав им возможности отбомбиться прицельно, а затем вступили в бой с "мессерами". Схватка была ожесточенной. Стариков с Тащиевым связали боем шесть истребителей противника. Пользуясь преимуществом в числе, те несколько раз пытались зайти в хвост "якам". Стариков каждый раз успевал развернуться и ринуться в лобовую. Тогда "мессеры" стали в круг, прижимая пару "яков" к воде. Горючее у наших было на исходе, это, кажется, поняли немцы. Ждали, что "яки" будут вырываться вверх и окажутся в "вилке". Стариков и Тащиев не торопились. Немцы увеличили радиус круга, стремясь заманить их в него. Стариков принял их "предложение", другого выхода не было. Еще на вираже выбрал цель, открыл огонь. Атака оказалась успешной: гитлеровец задымил и скрылся, снижаясь. Круг на какое-то время разомкнулся, затем сомкнулся вновь. Стариков резко развернулся и снова устремился в атаку. Фашисты, видя решимость советских летчиков драться до конца, выпустили их из круга. Стариков и Тащиев вернулись на свой аэродром с совершенно сухими бензобаками...
      ...8 августа. День клонился к закату. На аэродром, затерявшийся среди прибрежных гор, возвращались "яки", ходившие на прикрытие кораблей.
      - Нам лететь на смену, - предупредил Сурена Стариков.
      - Есть, командир! - готовно откозырял Тащиев и обнял за плечи друга. После драки поужинаем, да? Угощу шашлычком тебя. Собственного приготовления! С поваром договорился: если, говорит, фрица собьете, пущу к плите.
      - Не мало берешь за фрица?
      - Что ты! Едва сторговался, он требовал двух! Трудно, казалось, найти столь различных людей, как эти двое. Стариков серьезен, сдержан, молчалив. Тащиев - веселый, темпераментный южанин. А может быть, различие в характерах и сделало их неразлучными друзьями? Как бы то ни было, но в бою они понимали друг друга без слов.
      Корабли шли в Цемесскую бухту. Едва развернувшись в сторону моря, друзья увидели группу "хейнкелей". Бомбардировщики охранялись восьмеркой "мессеров".
      - Атакуем, пока нас не видят, - как всегда, решил Дмитрий, заходя со стороны солнца.
      Вечернее небо прочертили молнии. Две из очередей вонзились в крыло и фюзеляж фашистского бомбардировщика. Разваливаясь, он рухнул в море. Остальные начали сбрасывать бомбы в воду. "Мессершмитты", разделившись на две группы, набросились на дерзких советских летчиков.
      В кабине Тащиева раздался хлопок, в лицо брызнули осколки плексигласа. К счастью, в глаза не попали. Через несколько секунд от его меткой очереди задымил один из "мессеров". Третью вражескую машину сбила подоспевшая четверка "яков", возглавляемая комэском Борисом Литвинчуком. Гитлеровцам пришлось отступить обратно в море.
      В этот день Тащиев сбил свой второй самолет, Стариков - шестой.
      - Зря торговался с поваром, - посетовал Сурен, когда друзья направлялись в столовую.
      ...9 августа. В полуоткрытую дверь землянки заглянул солнечный луч, закружил золотые пылинки. На аэродроме заработали моторы.
      - Подъем, Сурен! Опоздаешь на завтрак.
      - Будь добр, захвати сюда, Дима...
      Через час летчики собрались у КП уточнить задание. Последним появился Тащиев. На смуглом небритом лице - густо-зеленые пятачки.
      - Что с тобой, Сурен? - посыпались вопросы.
      - Решил воздействовать на фрица психически. Ведь непременно хоть на секунду реакцию потеряет, правда? Тут я ему и влеплю!
      - А что, братцы, идея! - одобрительно подхватили летчики. - Хитер Сурен!
      - Доктор и вовсе хотел замотать башку, как горшок с кашей. Пожалуй, еще бы страшней было, а?
      - Не горюй, в следующий раз попробуешь!
      - Нет уж, в следующий раз - твоя очередь. Мне еще, может, жениться придется.
      - Ну так тоже рябую бери.
      Стариков в этом вылете шел ведущим четверки. Задача - обеспечение действий группы лейтенанта Виктора Щербакова, назначенной на практике кораблей в районе Туапсе.
      Но через несколько минут после взлета поступил новый приказ:
      - Следуйте в район Анапы на перехват бомбардировщиков противника. Идут на Новороссийск!
      - Вас понял, - голос Щербакова.
      - И возможно скорей!
      Необычное напоминание. Командир полка Наум Захарович Павлов своих летчиков знал...
      Видимость прекрасная, чистая голубизна неба пронизана лучами уже поднявшегося над горизонтом солнца. Внизу просверкала серебром Цемесская бухта, в дымах проплыл Новороссийск. Над Абрау-Дюрсо высоко кружились, поблескивая, четыре "мессера". Бомбардировщиков не видно. Однако "мессеры" сразу пошли навстречу. Неспроста!
      Стариков развернулся, передал Щербакову:
      - Витя, не отвлекайся, хитрят! Уже в ходе схватки заметил на небольшой высоте в стороне группу "хейнкелей". Так и есть!
      - Атакуй, не оглядывайся! Прикрою!
      - Понял, - спокойно прозвучал ответ друга.
      Ударная четверка обрушилась на "хейнкели" сверху. Стремительная атака ошеломила врага. Только два бомбардировщика сбросили бомбы на порт, остальные - куда попало. Два Хе-111 загорелись.
      В разгаре боя Стариков заметил еще одну группу бомбардировщиков - они уже подходили к Цемесской бухте. Что делать? Резким рывком он выводит машину из боевой "карусели". Оставив троих ведомых связывать боем "мессеры", в одиночку устремляется на перехват.
      Атака, вторая... Один бомбардировщик задымил, остальные развернулись в сторону Анапы. "Мессеры", выйдя из боя, последовали за ними.
      Стариков быстро собрал свою четверку, бросился вдогон. На подходе к Анапе прошел фюзеляж еще одного из бомбардировщиков. Стрелок из горящего "хейнкеля" успел послать в него очередь. Мотор продолжал работать, машина хорошо слушалась рулей. Однако горючего оставалось лишь на обратный путь. Подал команду на сбор...
      Подходя к аэродрому, проверил шасси. Заклинило! Приказал ведомым садиться, сам начал выполнять каскад фигур, стараясь высвободить колеса силой инерции. Тщетно. Тогда приземлил машину на фюзеляж...
      ...10 августа. Стариков с Тащиевым вылетели на патрулирование. Перехватили шестерку Хе-111, направляющуюся на удар по нашим кораблям. Заставили противника сбросить бомбы в воду далеко от транспортов. Дмитрий пристроился в хвост к одному из уходящих на запад "хейнкелей" и с короткой дистанции поджег его. Опытный фашист сумел скольжением сбить пламя. Стариков вновь зашел ему в хвост и поливал огнем из всего бортового оружия до тех пор, пока бомбардировщик не перешел в крутое пикирование и не врезался в воду. Убедившись, что кораблям больше ничего не угрожает, друзья взяли курс на восток. Неожиданно со стороны солнца на них свалилась пятерка "мессеров". Завязался жаркий воздушный бой. Одному из гитлеровцев удалось незамеченным зайти в хвост Старикову. Тащиев бросился на выручку, не обращая внимания на то, что в тот миг ему самому в хвост нацелились два фашиста. Подойдя вплотную, выпустил длинную очередь. "Мессер" стал на крыло и рухнул вниз, как сорвавшийся со скалы камень. Должно быть, только это и спасло Сурена: фашисты, уже поймавшие его в прицел, от неожиданности запоздали нажать на гашетки...

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21