Министр обороны: Мадам, в вашем вопросе так много места для домыслов, что вы вынуждаете меня сказать: «Никаких комментариев».

Женщина-репортер: Я только повторяю слова сэра Риче и депутата от Джерулиана.

Министр обороны: Они вольны выдумывать все, что угодно. Я — нет.

Второй репортер: Прошу понять мой вопрос буквально… что ваше превосходительство думает по поводу погоды?

Министр обороны: В Тексаркане довольно жарко, не правда ли? Я слышал, на юго-западе бушуют пылевые бури. Некоторые из них могут достигнуть наших мест.

Женщина-репортер: Вы положительно относитесь к материнской любви, лорд Раччел?

Министр обороны: Я отношусь к ней весьма отрицательно, мадам. Она оказывает разрушающее влияние на молодежь, в особенности на молодых рекрутов. Вооруженные силы могли бы иметь гораздо лучших солдат, если бы наши воины не развращались материнской любовью.

Женщина-репортер: Можем ли мы ссылаться на вас в этом вопросе?

Министр обороны: Конечно, мадам, но только в моем некрологе, не раньше.

Женщина-репортер: Благодарю вас. Я приготовлю его заранее.

Подобно многим своим предшественникам, дом Джетра Зерчи не был по природе созерцательной натурой, хотя, как духовный наставник своей общины, он дал обет поощрять достижение определенной созерцательности у своей паствы и, как монах, стараться развивать созерцательные склонности в самом себе. Дом Зерчи не преуспел ни в том, ни в другом. Его натура побуждала его к действию даже в его мыслях. Его мозг попросту отвергал состояние покоя и созерцательности. Это свойство характера сделало его пастырем, сделало его более смелым и, пожалуй, более удачливым руководителем, чем многие его предшественники. Но эта же неугомонность при определенных обстоятельствах могла стать помехой или даже пороком.

Временами Зерчи и сам смутно осознавал свою склонность к поспешным и импульсивным действиям, особенно когда воевал с бессмертными драконами. В данный момент, однако, ощущение это было не смутным, но достаточно четким. Впрочем, аналогия была не очень удачной: дракон был уже повержен святым Георгием.

В качестве дракона на этот раз выступал Отвратительный Автосекретарь. Зловредная машина, электронная по сути своей, заполняла несколько кубических контейнеров в стенной нише и треть объема письменного стола аббата. Как и обычно, она была не в порядке: путала заглавные буквы со строчными, неверно ставила знаки препинания и перевирала слова. Только несколько минут назад она подвергла электрическому оскорблению персону полновластного аббата, который, вызвав специалиста по ремонту компьютеров и понапрасну прождав его три дня, решил самостоятельно отремонтировать стенографическую тварь. Пол его кабинета был усыпан обрывками пробного диктанта. Типичным среди них был такой:

«пРоба проБа пробА? ПРОба проБа? проКлятьЕ? почеМу взбеСИлись заГЛАвные букВЫ! теперь Настало вреМя длЯ вСех запоМИНАтелей приМкнуть к пеЧАли книГОнош? ПроВались Ты; моЖет у ТЕбя луЧшЕ поЛучитСя с ЛАтынью? ПеРеВоди: nECCesse Est epistULam sacri coLLegio mITTendAm esse statim dictem?138Что моГло слоМаться в ЭТОЙ прокЛЯТой штУке?»

Зерчи сидел на полу среди мусора и пытался массировать предплечье, подвергшееся удару электрического разряда, когда аббат забрался во внутренности автосекретаря. Подергивание мускулов напомнило ему гальваническую реакцию отрезанной лягушачьей лапки. Хотя он предусмотрительно отключил машину, прежде чем притронуться к ней, но не мог предположить, что изверг, придумавший эту штуку, придал ей способность казнить покупателей электрическим током даже без подвода энергии. Дергая и раскачивая соединения в поисках незакрепленных проводников, он был атакован высоковольтным конденсатором фильтра, который только и ждал случая разрядиться на землю через персону преподобного отца аббата, когда локоть оного коснулся шасси. Но Зерчи не знал, пал ли он жертвой самой природы конденсаторов или угодил в коварную ловушку, которая должна была отбить у покупателей охоту лазить в машину. Как бы то ни было, он был посрамлен и грубо повергнут на пол. Его опыт в области ремонта полилингвистических устройств исчерпывался торжественным извлечением дохлой мыши из блока памяти, после чего у автосекретаря исчезла мистическая тенденция удваивать слоги (уудвадваииватьвать слослогиги). Не обнаружив на этот раз дохлых мышей, он мог только попытаться найти незакрепленные провода и надеяться, что небеса ниспошлют ему дар электронного целителя. Но, очевидно, небеса остались глухи к его мольбам.

— Брат Патрик! — крикнул он в сторону канцелярии и утомленно поднялся на ноги.

— Эй, брат Патрик! — снова позвал он.

На этот раз дверь отворилась, вразвалку вошел секретарь. Он бросил взгляд на открытые контейнеры с их ошеломляющим лабиринтом компьютерных цепей, оглядел захламленный пол, затем осторожно оценил выражение лица своего духовного наставника.

— Вызвать ли мне снова службу ремонта, отец аббат?

— К чему? — проворчал Зерчи. — Вы уже трижды вызывали их. Им трижды подавались заявки. Мы ждем уже три дня. Мне нужен стенографист. Немедленно! Желательно христианин. Эта штука, — он раздраженно кивнул на Отвратительного Автосекретаря, — проклятый язычник или того хуже. Избавьтесь от нее. Я хочу, чтобы ее убрали отсюда.

— Вы имеете в виду АПЛАК?

— Да, АПЛАК. Отправьте ее какому-нибудь атеисту. Нет, это будет нехорошо. Отправьте ее в утиль. Ну зачем, во имя всего святого, аббат Баумаус — да будет благословенна его душа — приобрел это дурацкое устройство?

— Знаете, домине, говорят, будто ваш предшественник был любителем всяческих безделушек, а эта штука позволяла писать письма на языках, которых сам не знаешь.

— Да неужто? Вы имеете в виду, что должна бы писать. Эта штучка... послушайте, братец, они заявляют, будто она мыслит. Мышление заключает в себе рациональные принципы, заключает в себе душу. Может ли в основу «мыслящей машины», сделанной человеком, быть положен принцип рациональной души? А? Это здорово отдает анимизмом. Но приходится им верить. И знаете почему?

— Да, отец мой?

— Ничто не может быть настолько порочным без преднамеренности! Она знает, что такое добро и зло, говорю я вам, и она выбрала последнее. Прекратите хихикать, слышите, вы! Здесь нет ничего смешного. Это даже не анимизм. Ведь говорят же о поведении растений, не правда ли? Душа растений, душа животных, затем рациональная человеческая душа — и все это перечисляется для того, чтобы выразить принципы ангельской сути, освобожденной от телесной оболочки. Но откуда нам известно, что этим все и кончается? Растительная, животная, рациональная… а какая еще? Вот такая, иже еси в этой штуке. Совсем пропащая. Уберите ее отсюда… Но сначала я отправлю радиограмму в Рим.

— Я могу идти, преподобный отец?

— Вы говорите на алегенеанском?

— Нет.

— И я нет, а кардинал Хофстраф не говорит на юго-западном.

— Почему бы тогда не использовать латынь?

— Какую? Латынь вульгаты139или современную? Я не полагаюсь на свой англо-латинский, а если б и полагался, то кардинал, вероятно, не может положиться на свой.

Он хмуро посмотрел на корпус стенографического робота.

Брат Патрик тоже нахмурился, затем шагнул к контейнерам и начал внимательно разглядывать мешанину сверхминиатюрных деталей.

— Мыши там нет, — заверил его аббат.

— А что это за маленькие кнопки?

— Не трогайте! — завопил аббат Зерчи, увидев, как секретарь из любопытства взялся за одну из нескольких десятков ручек с лимбами, расположенных на внутренней панели. Эти ручки располагались ровными рядами в прямоугольной коробке, на крышке которой — аббат снял ее и положил рядом — была предупредительная надпись: «Регулировать только на заводе».

— Вы не сдвинули ручку? — спросил он, направляясь к Патрику.

— Я мог слегка покачнуть ее, но уверен, что она стоит в том же положении, что и раньше.

Зерчи показал ему предупреждающую надпись на крышке.

— О! — сказал Патрик, и они оба вытаращили глаза.

— Сбоит, в основном, пунктуация, преподобный отец?

— Да, и еще блуждающие заглавные буквы, и путаница в словах.

Они в глубоком молчании созерцали разные загогулины, завитки, клинья и прочие непонятные штуковины.

— Слышали ли вы когда-нибудь о преподобном Франциске из Юты? — спросил наконец аббат.

— Что-то не припоминаю это имя, домине. А что?

— Я надеюсь, что он как раз сейчас молится за нас, хотя я не помню, чтобы он был канонизирован. Ладно, давайте попробуем повернуть чуть-чуть вот эту штучку.

— Брат Джошуа был инженером по какой-то специальности. Я не помню по какой именно. Но он бывал в космосе и должен хоть немного разбираться в компьютерах.

— Я уже вызывал его, но он боится даже прикоснуться к нему. Послушайте, может быть, стоит…

Патрик осторожно попятился.

— Извините меня, мой господин, но я…

Зерчи посмотрел на дрожащего секретаря.

— О, да вы, кажется, готовы отступиться! — сказал он, поворачивая следующую рукоятку.

— Мне послышалось, что кто-то позвал меня…

— Прежде чем петух прокричит… кроме того, вы трогали эту ручку, не правда ли?

Патрик сник.

— Но крышка была снята, и…

— Hincigitur effuge140. Прочь, прочь, покуда я не решил, что это ваша вина.

Оставшись один, Зерчи вставил вилку в штепсель, сел за свой стол, пробормотал краткую молитву святому Лейбовичу (который в последние годы приобрел большую известность как святой покровитель электроников, чем как основатель Альбертианского ордена) и щелкнул выключателем. Он прислушался, ожидая треска или шипения, но ничего не произошло. Тихо щелкало реле времени, набирая обороты, урчали синхронизирующие электромоторы. Он принюхался. Не чувствовалось ни дыма, ни запаха озона. Наконец он открыл глаза. Даже индикаторные лампы на верхней панели управления горели как обычно. Вот уж воистину «регулировать только на заводе»!

Несколько успокоенный, он переключил селектор режима работы в положение «Диктант-запись», установил на узле перевода «Вход юго-западный» и «Выход алегианский», убедился в том, что переключатель «запись» стоит в положении «Включено», нажал кнопку микрофона и начал диктовать:

— Срочная. Его высокопреосвященству кардиналу сэру Эрику Хоффстрафу, папскому наместнику, временный экстерриториальный викариат, священная конгрегация пропаганды, Ватикан, Новый Рим…

Ваше высокопреосвященство! Принимая во внимание недавнее усиление напряженности в миру, признаки нового международного кризиса и даже сообщения о тайной гонке ядерных вооружений, мы были бы весьма благодарны, если бы Ваше преосвященство посчитало возможным дать нам совет относительно нынешнего состояния некоего известного Вам плана. Я могу сослаться на сущность этого плана, обрисованную в «Motu proprio»141блаженной памяти папы Селестина Восьмого, данном в праздник чудесного спасения Святой Девы в год Господа нашего 3735, и начинающемся словами… — Он прервался, чтобы посмотреть в разложенные на столе бумаги, — «Ab hac planela nativitatis aliquos filios Ecclesiae usque ad planetas solium alienorum iam abisse et numquam redituros esse intelligimus»142.

Сошлюсь также на подтверждающий документ 3749 года Господа нашего, «Quo peregrinatur grex pastor secum»143, поручающий приобрести и установить в уединенном месте… гм… некие летательные аппараты. Затем сошлюсь на «Casus belli nunc remote»144последнего папы Павла, года Господа нашего 3756, и на переписку, которая имела место между святым отцом и моим предшественником и закончилась указанием передать нам задание поддерживать план «Quo peregrinatur» в положении… гм… отложенного исполнения до того момента, пока мы не получим одобрения вашего высокопреосвященства. Наше состояние готовности в соответствии с «Quo peregrinatur» поддерживается постоянно, и буде возникнет надобность осуществить указанный план, необходимо предупредить нас за шесть недель…»

Пока аббат диктовал, Отвратительный Автосекретарь только записывал его голос и преобразовывал фонемы в код. Окончив говорить, он переключил селектор режима работы в положение «Анализ» и нажал кнопку с надписью «Обработка текста». Сигнал готовности не мигал — машина начала обработку. Зерчи тем временем рассматривал лежащие перед ним документы.

Прозвучал мелодичный перезвон. Сигнал готовности замигал. Бросив нервный взгляд на коробку с надписью «Регулировать только на Заводе», аббат закрыл глаза и нажал кнопку «Печать».

«Клак-так-клат-шлеп-пип хлоп-как-шш-клат» — застрекотало автоматическое печатное устройство, выдавая, как надеялся аббат, текст радиограммы. Он с надеждой вслушивался в стук рычажков. Это первое «клак-так-клат-шлеп-пип» звучало вполне авторитетно. Спустя некоторое время он решил, что в трескотне слышится несомненный аллегенианский ритм. Он открыл глаза. Стенографический робот прилежно трудился. Зерчи встал из-за стола и пошел посмотреть на его работу. С величайшей аккуратностью Отвратительный Автосекретарь печатал аллегенианский эквивалент такого содержания:

Радиограмма-срочная.

Кому: Его высокопреосвященству кардиналу сэру Эрику Хоффстрафу, папскому наместнику, временный экстерриториальный викариат, священная конгрегация пропаганды, Ватикан, Новый Рим.

От: Джетры Зерчи, АОЛ, аббата аббатства святого Лейбовича, Санли-Бувитс, Юго-Зап. территория.

По поводу: «Quo peregrinatur grex pastor secum».

Ваше высокопреосвященство! Принимая во внимание недавнее усиление напряженности в миру, признаки нового международного кризиса и даже сообщения о тайной гонке ядерных вооружений, мы были бы...

(Примечание OCR-щика: в оригинале текст имеет зеркальное отражение).

— Эй, брат Пат!

Он с омерзением выключил машину. Святой Лейбович! И ради этого мы трудились? Он не мог обнаружить никакого преимущества по сравнению с хорошо очиненным гусиным пером и баночкой темно-красных чернил.

— Эй, Пат!

Из канцелярии не последовало никакого ответа, но через несколько секунд дверь открыл монах с рыжей бородой и, взглянув на открытые контейнеры, захламленный пол и выражение лица аббата,возымел наглость улыбнуться.

— В чем дело, magister meus? Вам не нравится наша новейшая техника?

— Ни в малой степени! — огрызнулся Зерчи. — Эй, Пат!

— Он вышел, мой господин.

— Брат Джошуа, можете ли починить эту штуку? Чтобы работала, как следует?

— Как следует? Нет, не могу.

— Мне нужно послать радиограмму.

— И с этим тоже плохо, отец аббат. Я не могу сделать ни того, ни другого. Они только что изъяли нашу кварцевую пластину и заперли радиостанцию на замок.

— Какие еще «они»?

— Зональный отдел Службы безопасности. Всем частным радиопередатчикам запрещено выходить в эфир.

Зерчи устало опустился в свое кресло.

— Чрезвычайное положение? Но почему?

— Поговаривают о каком-то ультиматуме. — Джошуа пожал плечами. — Это все, что мне известно, не считая того, что я узнал от счетчиков радиации.

— Все еще растет?

— Все еще растет.

— Вызовите Спокан.

После полудня налетела пыльная буря. Она пронеслась над столовой горой и над маленьким городком Санли-Бувитс, обволокла все окрестности, прошумела в высокой пшенице на поливных полях, стащила потоки летучих песков с бесплодных горных кряжей. Со стоном билась она о камни древнего аббатства и стекло современной пристройки. Она наложила на солнце красноватый оттенок поднятой с земли пыли и послала своих пыльных дьяволов сновать поперек полотна шестирядного шоссе, отделяющего аббатство от пристройки.

На боковой дороге, одним концом упиравшейся в шоссе и ведущей от монастыря через жилые кварталы предместья в город, остановился, прислушиваясь к буре, старый нищий, одетый в холстину. Ветер доносил грохот учебных ракет, их запускали где-то на юге: ракеты-перехватчики типа земля-космос вели огонь по орбитальной мишени с установок, расположенных далеко в пустыне. Старик, опершись на свой посох, пристально смотрел на бледный красный диск солнца и бормотал, то ли себе, то ли солнцу: «Знамение, знамение…»

Стайка ребятишек играла на лужайке перед домом, что стоял у самой дороги. За ними безмолвно, но бдительно надзирала грубоватая на вид чернокожая женщина. Она сидела на крыльце, курила трубку и изредка раздавала слова утешения или увещевания то тому, то другому заплаканному игроку, прибегавшему, взыскуя истины, к бабушкиному трону.

Один из ребят заметил старого бродягу, и немедленно поднялся крик:

— Гляньте-ка, гляньте! Это старый Лазарь! Тетушка говорит, что он будет старым Лазарем до тех пор, пока не воскреснет наш Господь Иисус. Гляньте-ка! Лазарь! Лазарь!

Дети столпились у щербатой изгороди. Старый бродяга какое-то время сердито смотрел на них, а затем побрел по дороге. Голыш запрыгал по земле у его ног.

— Эй, Лазарь!

— Тетушка говорит, что пока наш Господь Иисус не воскреснет, он не сможет отдохнуть! Да-да! Все ходит, все ищет чего-то, Господь велел ему идти. Тетушка говорит…

Второй камень подпрыгнул за спиной старика, но он даже не оглянулся. Старая женщина сонно кивала, дети вернулись к своим играм, пылевая буря усиливалась.

За шоссе, по ту сторону от древнего аббатства, на крыше одного из строений из алюминия и стекла монах брал пробы воздуха. Он манипулировал всасывающим устройством, которое заглатывало пыльный воздух и подавало его отфильтрованным на вход воздушного компрессора, расположенного этажом ниже. Монах был уже не молод, но о нем еще нельзя было сказать, что он «средних лет». Его короткая рыжая борода казалась наэлектризованной, так как на ней собирались паутинки и ручейки пыли. Время от времени он раздраженно чистил ее, а один раз ткнул свой подбородок в наконечник всасывающего рукава. Результат был таков, что заставил его сперва разразиться ругательствами, а затем перекреститься.

Мотор компрессора закашлял и остановился. Монах выключил всасывающее устройство, отсоединил заборный рукав, протащил наконечник по крыше к подъемнику и поставил его в клеть. В углах осела нанесенная ветром пыль. Он закрыл двери подъемника и нажал кнопку «вниз».

В лаборатории на верхнем этаже он взглянул на манометр компрессора — тот стоял на максимуме — закрыл дверь, снял свое одеяние, стряхнул с него пыль, повесил на крючок и повторил то же самое со всасывающим устройством. Затем направился к глубокой стальной раковине на конце лабораторного рабочего стола, открыл холодную воду и дал ей заполнить раковину до отметки 200 джуг.145

Сунув голову в воду, он стал смывать пыль с бороды и волос на голове. Вода приятно холодила. Брызгаясь и плескаясь, он бросил взгляд на дверь. Появление посетителей в данный момент выглядело маловероятным. Он снял с себя нижнее белье, влез в раковину и уселся с трепетным вздохом.

Дверь внезапно открылась. Вошла сестра Хелена, неся на подносе только что распакованную стеклянную посуду. Испуганный монах вскочил на ноги.

— Брат Джошуа! — вскрикнула сестра. С полдюжины мензурок упали на пол и разбились вдребезги. Монах снова сел в ванну с шумным плеском, забрызгав комнату. Сестра Хелена закудахтала, залопотала, запищала, бросила поднос на лабораторный столик и вылетела вон. Джошуа выскочил из раковины и натянул на себя одежду, позабыв вытереться и надеть белье. Когда он подошел к двери, сестры Хелены уже не было в коридоре: вероятно, она уже успела выскочить из здания и была на полпути к женской часовне, расположенной ниже по боковой дороге. Подавленный, он поспешил закончить свою работу.

Он опорожнил содержимое всасывающего устройства и отсыпал немного пыли в пробирку. Затем он отнес пробирку на лабораторный стол, вставил в гнезда вилку головных телефонов, поставил пробирку на эталонном расстоянии от чувствительного элемента счетчика радиации и, посмотрев на часы, стал слушать.

В компрессор был встроен счетчик. Он нажал на кнопку с надписью «Сброс». Круговая десятичная шкала вернулась в нулевое положение и снова начала отсчет. Через минуту он выключил счетчик и записал на ладони его показания. Фильтрованный сжатый воздух был, в основном, такой же, как всегда, но в нем ощущался еще какой-то слабый запах.

Он закрыл лабораторию, спустился в канцелярию на нижнем этаже, отметил показания на висящей на стене диаграмме, — линия ползла вверх и хорошего в этом было мало, — затем сел за письменный стол и щелкнул тумблером видеофона. Все еще разглядывая контрольную диаграмму, он на ощупь набрал номер. Экран вспыхнул, телефон стал подавать сигналы вызова, а объектив поймал в фокус пустое кресло у письменного стола. Через несколько секунд в кресло сел человек и уставился в объектив.

— Аббат Зерчи слушает, — проворчал сидящий в кресле. — О, брат Джошуа. Я как раз собирался вызвать вас. Вы, я слышал, только что принимали ванну?

— Да, господин аббат.

— Вы могли бы хоть покраснеть.

— Я и покраснел.

— Ну, на экране этого не видно. Послушайте-ка… На этой стороне шоссе, прямо над нашими воротами имеется надпись. Вы, конечно, обратили на нее внимание? Она гласит: «Остерегайся женщин. Чтобы не проникли…» и так далее. Вы видели ее?

— Конечно, мой господин.

— Принимайте ванну по эту сторону надписи.

— Да, домине.

— Не оскорбляйте скромность наших сестер. Я понимаю, что вы не хотели ничего такого. Послушайте, временами мне кажется, что вы просто не можете пройти мимо какого-либо резервуара, чтобы, подобно резвому младенцу, не прыгнуть в него и не поплавать.

— Кто вам сказал об этом, мой господин? Я полагаю… я только переходил вброд…

— Д-д-да-а? Ну ладно, оставим это. Зачем вы вызвали меня?

— Вы хотели, чтобы я связался со Споканом.

— А-а, да. Ну и как, вы связались?

— Да. — Монах неловко замолк, скусывая с губы чешуйку обветренной кожи. — Я разговаривал с отцом Леоном. Он также заметил это.

— Увеличение радиации?

— Не только.

Он снова заколебался. Ему не хотелось говорить об этом. Когда соединяешь факты, их сущность так и выпирает.

— Ну?

— Это увеличение совпадает с сейсмическим возмущением, которое было отмечено несколько дней тому назад. Оно принесено верхними воздушными течениями как раз из этого района. Все это вместе выглядит как результат радиоактивных осадков от взрыва мощностью в одну мегатонну, произведенного на малой высоте.

— Фью! — присвистнул Зерчи и прикрыл глаза рукой. — Luceferum ruisse mini dicis?146

— Да, домине. Я боюсь, что это было оружие.

— Но не результат промышленной аварии?

— Нет.

— Но если бы это было началом войны, мы бы знали об этом. Запрещенное испытание? И это не то. Есели бы они хотели произвести такое испытание, то произвели бы его на обратной стороне Луны, или, еще лучше, на Марсе, там бы их не засекли.

Джошуа кивнул.

— Так что же это такое? — продолжал аббат. — Демонстрация? Угроза? Упреждающий удар?

— Все это я уже обдумывал.

— Что ж, это объясняет чрезвычайное положение. Но до сих пор в новостях ничего нет, кроме слухов и отказов от каких-либо комментариев. И мертвое молчание со стороны азиатского континента. Но запуск должны заметить со спутников наблюдения. Если только — я бы не хотел предполагать такое, но… — если только кто-нибудь не нашел способа запускать ракеты «космос-земля» за пределами досягаемости спутников, так что их невозможно обнаружить, пока они не попадут в цель.

— Такое возможно?

— Об этом поговаривали, отец аббат.

— Правительство знает. Должно знать. По крайней мере, некоторые из них знают. А мы еще ничего не слышали. Нас защищают от паники. Разве не они вызвали это? Маньяки! Мир находится в привычном кризисном положении в течении пятидесяти лет. Пятидесяти? Что это я говорю! Он находится в привычном кризисном состоянии от самого сотворения, но последние полвека — в почти невыносимом. А почему, скажите на милость? Что провоцирует эту напряженность? Политика? Экономика? Влияние перенаселенности? Различия в культуре и убеждениях? Спросите дюжину экспертов и получите дюжину ответов. Теперь снова Люцифер. Или род человеческий изначально безумен, брат? Если мы рождены безумными, то как же надежда на небеса? Или это только вера? Или даже не вера? Да простит мне бог, я этого не понимаю. Послушайте, Джошуа…

— Да, мой господин?

— Как только вы закончите все свои дела, приходите немедленно сюда… Эта радиограмма — я хотел послать брата Пата в город, чтобы он отправил ее по обычной сети. Я хотел бы, чтобы вы были возле меня, когда придет ответ. Вы знаете, что в ней?

Брат Джошуа покачал головой.

— «Quo peregrinatur grex.»

Кровь медленно отхлынула от лица монаха.

— Приводится в действие, домине?

— Нет, я пытаюсь уяснить, в каком состоянии сейчас этот план. Не говорите об этом никому. Конечно, это будет иметь отношение к вам. Приходите ко мне сюда, когда освободитесь.

— Конечно.

— Chris’tecum.147

— Cum spiri’tuo.148

Линия выключилась, экран потух. В комнате было тепло, но Джошуа дрожал. Он посмотрел в окно на преждевременные сумерки, заполненные пылью. Он не мог ничего разглядеть за стеной, воздвигнутой бурей сразу же за шоссе, на котором автомобильные фары создавали в пылевом тумане блуждающие ореолы. Только через некоторое время он разобрал, что кто-то стоит у ворот, там, где дорога вливалась в главную магистраль. Фигура вырисовывалась смутным силуэтом всякий раз, когда вспыхивало сияние фар. Джошуа снова вздрогнул.

Силуэт, несомненно, принадлежал миссис Грейлес. Иного было бы невозможно узнать при такой плохой видимости, но форма одетого в капюшон выроста на ее левом плече и наклон головы вправо делали ее очертания уникальными. Монах задернул занавески и выключил свет. Его не отталкивало уродство старой женщины — мир был уже пресыщен такими генетическими карикатурами. На его левой руке еще до сих пор виднелся крошечный шрам: в детстве ему ампутировали шестой палец. Но о наследстве Diluvium Ignis вспоминать сейчас не хотелось, а миссис Грейлес была одной из наиболее богатых его наследниц.

Он ткнул пальцем в глобус, стоящий на столе. Глобус повернулся, и перед ним проплыли Тихий океан и Восточная Азия. Где?Где именно? Он закрутил глобус быстрее, подталкивая его снова и снова, так что мир завертелся, словно колесо рулетки, быстрее и быстрее, пока континенты и океаны не слились в одно туманное пятно. Делайте свои ставки, дамы и господа: где? Он резко остановил глобус, ткнув в него большим пальцем. Вот и банк: расплачивается Индия. Пожалуйста, получите, мадам. Безумное гадание… Он снова раскрутил глобус так, что задребезжали осевые шарниры. «Дни» пролетали как краткие мгновенья. «К тому же задом наперед», — подумал он вдруг. Если бы мать Гея делала пируэты в таком же направлении, то солнце и другие подвижные детали пейзажа восходили бы на западе и садились бы на востоке. Не повернуть ли таким образом время вспять? Как сказал мой тезка: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою». Сия искусная хитрость, несомненно, применима и в наше время. Поверни назад, о Солнце, et tu, Luna, recedite in orbitas reversas…149

Он продолжал вертеть глобус в противоположном направлении, как будто надеялся, что это подобие Земли заставит Хроноса размотать время в обратном направлении. Три миллиона оборотов могут отмотать достаточно дней, чтобы вернуться назад, к Diluvium Ignis. Лучше использовать мотор и раскрутить его еще дальше, ко времени появления человека. Он снова остановил глобус большим пальцем… еще одно безумное гадание.

Он все еще сидел в канцелярии и страшился вернуться «домой». «Дом» находился по ту сторону шоссе, в жилых залах древнего строения, где в стенах еще сохранились камни, вытесанные из обломков цивилизации, погибшей восемнадцать веков тому назад. Пересечь шоссе по направлению к старому аббатству было все равно, что пересечь вечность. Здесь, в новом здании из алюминия и стекла, он был только лаборантом за рабочим столом, а все события были только явлениями, которые можно было исследовать с точки зрения «каким образом», не спрашивая «почему». По эту сторону дороги падение Люцифера было только заключением, выведенным с помощью бесстрастных арифметических выкладок из стрекотания счетчиков радиоактивности, из неожиданного скачка пера сейсмографа. Но в старом аббатстве он переставал быть лаборантом. Там он был христовым монахом, Книгоношей и Запоминателем общины Лейбовича. Там есть ответ на «почему», и аббат сам сказал: «Придите ко мне».

Джошуа достал свою котомку и отправился на зов своего пастыря. Чтобы не встречаться с миссис Грейлес, он спустился вниз пешком, по лестнице. К тому же, сейчас у него не было времени для приятной беседы со старой двухголовой торговкой помидорами.