Глава 5

На следующее утро Куинн зашел в контору мотеля. Человек средних лет с загорелой лысиной развязывал пачку лос-анджелесских газет.

– Чем могу служить, мистер... э-э... Куинн, да? Номер семнадцать?

– Да.

– Я – Поль Фрисби, владелец мотеля. Вы вчера были чем-то недовольны?

– Кто-то в мое отсутствие заходил в номер.

– Это был я, – холодно сообщил Фрисби.

– У вас была причина?

– Целых две. Во-первых, если у постояльца нет багажа, мы всегда наведываемся в его номер, когда он выходит поесть. Но в вашем случае была и вторая причина: фамилия владельца машины в техническом паспорте не такая, как у вас.

– Мне ее дал приятель на время.

– Верю, но в нашем деле необходимо соблюдать осторожность.

– Понятно, – сказал Куинн, – только к чему маскарад?

– Что вы имеете в виду?

– Зачем вам понадобилось надевать плащ и шляпу и брать у старика ключ?

– Не понимаю, о чем вы, – произнес Фрисби, и глаза его сузились. – У меня есть свои ключи. При чем здесь мой отец?

Куинн объяснил.

– У него плохо с глазами, – сказал Фрисби, – глаукома. Не стоит его винить...

– Я никого ни в чем не виню. Но мне не нравится, что кто-то мог войти сюда, взять ключи и наведаться в мой номер.

– Мы делаем все, чтобы этого не происходило, но, как вы понимаете, в мотелях такое бывает, особенно если мошенник знает имя постояльца и номер его машины. У вас что-нибудь пропало?

– Не знаю. На столе стояли две коробки с документами, которые мне дали посмотреть на вечер. Вы их наверняка видели, когда заходили, Фрисби.

– Ну видел, что из того?

– Вы их открывали?

Лицо Фрисби побагровело.

– Нет. Конечно нет. Это было ни к чему. На них было написано "О'Горман", а в Чикото об этом деле и так все знают. Хотя мне, конечно, стало любопытно, почему какой-то никому не известный человек интересуется О'Горманом.

Воцарилось неловкое молчание.

– И что же было дальше? – прервал его Куинн. – Вы сдержали свое любопытство или поделились им с кем-нибудь, с женой, например?

– Да, я ей в общих чертах рассказал...

– А еще кому?

– Поставьте себя на мое место...

– Кому еще?

Последовала новая пауза, после которой Фрисби нервно сказал:

– Я позвонил шерифу. Мне это показалось подозрительным, и я решил, что он должен быть в курсе дела, на случай, если все обернется серьезно. Теперь я вижу, что был не прав.

– Вот как?

– Я в людях разбираюсь. Вы не похожи на человека, который скрывает что-то серьезное. Но вчера было по-другому! Вы приехали без багажа, на чужой машине и с двумя коробками бумаг об О'Гормане. Конечно, мне это показалось подозрительным!

– И вы позвонили шерифу.

– Я просто поговорил с ним. Он обещал присмотреть за вами.

– То есть явиться к вашему отцу и выманить у него ключ от моего номера?

– Да нет же! – с досадой воскликнул Фрисби. – Кроме того, отец знал шерифа, когда тот еще пешком под стол ходил.

– Я смотрю, в Чикото все друг друга знают.

– А вы как думаете? Большие города далеко, основные шоссе тоже, места у нас дикие. Поодиночке тут не выживешь, вот мы все друг друга и знаем.

– И к чужим относитесь настороженно.

– Нас тут не слишком много, мистер Куинн, и когда случается история вроде той, что приключилась с О'Горманом, то она касается всех. Все его так или иначе знали: кто с ним в школу ходил, кто работал, кто встречал в церкви. Нельзя сказать, что он любил бывать на людях, но Марта человек общительный, а он ходил за ней по пятам. – Фрисби невесело усмехнулся. – Я думаю, у него на могиле можно было бы написать: "Ходил по пятам". Почему вас интересует это дело, мистер Куинн? Вы журналист? Будете о нем писать?

– Еще не знаю.

– Сообщите нам, когда напечатаете.

– Непременно, – пообещал Куинн.

Он позавтракал в кафе, сидя за столиком у окна и не спуская глаз с машины, в багажнике которой были заперты коробки с досье. Хотя Фрисби не знал, кто мог быть вчерашний незваный посетитель, он подсказал ход, за который Куинн был ему признателен. Теперь у него появилось основание задавать вопросы. Он стал журналистом-любителем, пытающимся по-новому взглянуть на дело О'Гормана.

Прежде чем отправиться на Восьмую авеню в "Чикото ньюз", он обзавелся небольшим блокнотом и двумя шариковыми ручками. Отворив дверь, он сразу же услыхал раскатистый голос Ронды, перекрывавший треск пишущих машинок и телефонные звонки. Рыжеволосая мисс де Врие без труда услышала бы все, что он говорил, даже если бы заткнула уши.

– Доброе утро, Куинн, – приветствовал его Ронда. – Я вижу, досье возвращается ко мне в целости и сохранности.

– Не знаю, в целости ли. – И Куинн рассказал о неизвестном в плаще и шляпе.

Ронда выслушал его, хмурясь и барабаня пальцами по столу.

– Может, это был обыкновенный вор, которого бумаги не интересовали?

– Кроме них, в комнате ничего не было. Все мои вощи в Рино, я думал, что вернусь туда сегодня.

– И что же вас задержало?

– Дело О'Гормана, – ответил Куинн с простодушной улыбкой, – мне кажется, из него получится неплохой журнальный очерк.

– Я их за последние пять с половиной лет прочел не меньше десятка.

– А вдруг я найду что-нибудь новое? Я неправильно повел себя вчера с Мартой О'Горман. Помогите мне еще раз с ней встретиться.

– Каким образом?

– Позвоните ей и скажите, что я отличный парень.

Ронда поджал губы и меланхолично посмотрел в потолок.

– Да, я мог бы вам помочь, но не уверен, что хочу. Мне ведь о вас ничего не известно.

– Задавайте вопросы – познакомимся.

– Хорошо. Но должен сразу предупредить, что я разговаривал вечером с Мартой О'Горман, и она рассказала, как вы ей позвонили, а потом пришли. Если я ее правильно понял, вчера днем вы не знали, что О'Горман умер.

– Не знал.

– Почему вы хотели его видеть?

– Профессиональная этика...

– Которая наверняка подсказывала вам, что вдовам лгать грешно, – вставил Ронда.

– ...не позволяет мне называть имена. Скажу лишь, что моя клиентка – некая миссис X. – наняла меня, чтобы узнать, живет ли в Чикото человек по имени Патрик О'Горман.

– И?..

– И все. Моей задачей было узнать, здесь ли он, больше ничего.

– Бросьте, Куинн, – с досадой произнес Ронда. – Чтобы это выяснить, вашей миссис X. достаточно было написать письмо хоть в муниципалитет, хоть мэру, хоть шерифу. Зачем было посылать вас?

– Не знаю.

– Сколько она вам заплатила?

– Сто двадцать долларов.

– Силы небесные! Она что, не в себе?

– Вы попали в точку. Силы небесные – это по ее части.

– Значит, не в себе?

– С общепринятой точки зрения, да. Кстати, напоминаю, что все это должно остаться между нами.

– Конечно, конечно. А какое отношение миссис X. имеет к О'Горману?

– Не сказала.

– Слушайте, Куинн, мне кажется, вам дали странное поручение.

– Когда я остаюсь без гроша, то берусь за странные поручения.

– А почему вы остались без гроша?

– Тому виной рулетка, кости и карты.

– Вы профессиональный игрок?

Куинн невесело усмехнулся.

– Любитель. Профессионалы выигрывают. В последний раз я спустил все. Деньги миссис X. выглядели очень соблазнительно.

– Герой, – сказал Ронда, – не лжет вдовам и не берет денег у чокнутых старух.

– Верно. Миссис X., кстати, не старуха и, если оставить в стороне некоторые очевидные странности, умная и достойная женщина.

– Тогда почему она не воспользовалась почтой или телефоном?

– Не имеет права. Миссис X. живет в религиозной общине с суровыми правилами. Членам общины запрещено иметь дело с внешним миром без особой надобности.

– Как же тогда она повстречала вас? – язвительно спросил Ронда.

– А никак. Это я повстречал ее.

– Но каким образом?

– Боюсь, что вы мне не поверите.

– Не зря боитесь. И все-таки попробуйте.

Куинн попробовал. Рассказ получился долгим. Ронда слушал, ошарашенно качая головой.

– Бред! – сказал он под конец. – Они все сумасшедшие. Может, вы тоже сумасшедший?

– Не исключено.

– Где это место? Как оно называется?

– Этого я вам сказать не могу. Община как община, в Южной Калифорнии таких хватает. И люди в ней как люди, хотя и немного бракованные – неврастеники, неудачники. Предпочитают сидеть тихо, внимания не ищут. Местные власти их иногда тревожат – там есть дети школьного возраста.

– Ну ладно, – сказал Ронда, махнув рукой, – допустим, я поверю в эту дикую историю. Чего вы теперь от меня хотите?

– Во-первых, замолвите за меня слово перед Мартой О'Горман.

– Не надейтесь на легкую победу.

– А во-вторых, скажите, как зовут рыжую женщину, которая была вчера здесь, за перегородкой, когда мы беседовали об О'Гормане.

– Зачем вам?

– Вчера вечером она приставала ко мне с разговорами в "Эль Бока-до", а человек в плаще и шляпе обыскивал в это время мою комнату.

– Вы думаете, тут есть связь?

– Глупо было бы думать иначе. Она удерживала меня в кафе, чтобы тот человек мог спокойно делать свое дело.

– Вы ошибаетесь, Куинн. Женщина, которую вы имеете в виду, никогда в жизни не стала бы приставать к незнакомому мужчине в таком месте, как "Эль Бокадо", не говоря уж о том, чтобы покрывать вора. Это порядочная женщина.

– Ну естественно! – воскликнул Куинн. – Все, кто так или иначе участвуют в этом деле, добродетельны до крайности! Уникальный случай – ни преступников, ни злодеев, ни дам сомнительной репутации. О'Горман был замечательным человеком, Марта О'Горман – столп местной морали, миссис X. – украшение общины, а рыжая особа преподает, наверное, в воскресной школе.

– Представьте себе, преподает.

– Кто она, Ронда?

– Вот наказание! Не хочу я говорить, как ее зовут, Куинн! Она очень милая молодая женщина. К тому же вы могли и ошибиться. Вы что, ее вчера тут видели?

– Только макушку.

– Тогда почему вы так уверены, что это она была в кафе? Кстати, Вилли слишком умна, чтобы так неуклюже себя вести.

– Вилли? – повторил Куинн. – Случайно не Вильгельмина?

– Да.

– Вильгельмина де Врие?

– Д-да, – растерянно произнес Ронда. – А вы откуда знаете?

– Она мне представилась в "Эль Бокадо".

– Вообще-то ее зовут Вилли Кинг, она успела выйти замуж и развестись... Вилли сама вам сказала?

– Да.

– Это лишний раз доказывает, что ничего дурного у нее на уме не было.

– Говорите, что хотите, я уверен в обратном.

– Что еще она вам сказала?

– Не люблю повторять вранье. Кстати, друг сердца у нее есть?

Вопрос почему-то расстроил Ронду.

– Послушайте, Куинн. Не впутывайте в это дело лучших людей нашего города – хотя бы и на словах.

– Стало быть, у Вилли Кинг роман с одним из лучших людей вашего города?

– Я этого не говорил. Я только...

– Скажите, в Чикото есть плохие люди? Все, кого я видел – или о ком слышал, – такие хорошие! Хотя нет, есть одно исключение – симпатичная растратчица из банка, бухгалтерша, да?

– Почему вы вдруг о ней вспомнили?

– А я и не забывал.

– Почему?

– С такой профессией, как у меня – да и у вас тоже, – больше обращаешь внимания на грешников, чем на святых. И хотя Чикото кишмя кишит святыми...

– Оставьте нас в покое. Мы обыкновенные люди и живем в обыкновенном городе, где происходят обыкновенные события.

– Расскажите о бухгалтерше, Ронда.

– Зачем вам?

– Когда Вилли Кинг вчера тут подслушивала, вы говорили не только об О'Гормане, но и о бухгалтерше. Мне любопытно, кто из них двоих интересует Вилли Кинг или ее возлюбленного.

– В Чикото всех интересуют оба, – сказал Ронда, неопределенно пожав плечами.

– До такой степени интересуют, что кто-то вломился ко мне в номер?

– Нет конечно.

– И все-таки, Ронда, с кем у Вилли роман?

– Не берусь утверждать, но, когда в маленьком городке молодая, привлекательная женщина работает на не старого еще вдовца, неизбежно возникают слухи, что она и над ним работает.

– Как его зовут?

– Джордж Хейвуд. Торгует недвижимостью. Вилли была у него секретаршей, потом пошла выше. Рекламу Хейвуд печатает у нас, и там Вилли значится как помощница. В чем именно она ему помогает, я думаю, никого не касается.

– А вдруг меня касается? – спросил Куинн. – Вилли в "Эль Бокадо" появилась не случайно, тюрбан и очки – тоже не случайность.

– Я в этом не уверен.

– Вилли имела какое-нибудь отношение к О'Горману?

– Насколько я знаю, нет.

– А к бухгалтерше?

– И к ней не имела.

– А к кому имела?

Ронда откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки.

– Бухгалтерша таскала деньги потихоньку, лет десять – одиннадцать, и Вилли это касается только потому что она работала на Джорджа Хейвуда.

– Значит, к бухгалтерше имеет отношение Хейвуд?

– Да, – резко ответил Ронда, – но о растрате он ничего не знал, это доказано. Дело в том, что бухгалтершей была его младшая сестра, Альберта Хейвуд. – Ронда помолчал, хмуро уставившись в потолок. – В каком-то смысле ее судьба так же трагична, как и у О'Гормана. Они оба были тихими, замкнутыми людьми.

– Были? Она что, тоже умерла?

– Вроде того. Альберта Хейвуд уже пять лет сидит в женской тюрьме Теколото и, скорее всего, проведет там еще лет пять – десять.

– А как насчет условно-досрочного?

– Скоро будет второе слушание дела, но я не думаю, что ее освободят.

– Почему?

– Когда решается вопрос об условно-досрочном освобождении, растратчик должен, во-первых, точно указать, куда он дел деньги, и, во-вторых, подтвердить, что раскаялся. Боюсь, что Альберта Хейвуд ни того, ни другого не сделает. По слухам, ведет она себя хорошо, но не кается. А что касается денег, то здесь все зависит от судебной комиссии. Если Альберте поверят – ее счастье. Она своих показаний не меняла.

– А вы ей верите?

– Да, – сказал Ронда. – Она потратила деньги за те десять лет или больше, что их таскала. Жертвовала на благотворительность, давала взаймы друзьям и родственникам, кое-что потеряла на биржевых махинациях, остальное проиграла на бегах. Обычная картина. После того как Альберту Хейвуд поймали, я заинтересовался статистикой растрат и узнал много удивительного. Например, то, что ежегодная сумма растрат по стране намного превышает сумму грабежей.

– Да ну?!

– Можете проверить. Или другое. Альберта Хейвуд совершенно не похожа на мошенницу, и это, оказывается, тоже характерная черта растратчиков.

Обычно они добропорядочные граждане, не имеющие отношения к преступному миру и не считающие себя преступниками. Очень часто и общество их так воспринимает, потому что они почти всегда возвращают часть украденного тем, кого обобрали. Чикото горой стоял за Альберту Хейвуд. Да, она растратила сто тысяч долларов, зато бойскауты купили себе новую мебель, а общество детей-инвалидов получило новый автобус. Разумеется, логики тут никакой – все равно что получить удар ножом и сказать преступнику "спасибо" за то, что он сует в виде утешения леденец.

– Вы хорошо знали мисс Хейвуд?

– Да нет, не очень. Она со всеми была знакома, но близких друзей у нее не было. В тюрьме на нее не нарадуются: послушная, тихая, никаких хлопот. Ей это, конечна, зачтется, но все равно неясно, поверит ли комиссия тому, что денег больше нет, хотя я не сомневаюсь, что она говорит правду.

– Кто-нибудь делал попытку связать дело о растрате с убийством О'Гормана?

– Разумеется. Одно время полиция даже баловалась мыслью, что О'Гормана убила Альберта.

– У нее был повод?

– Когда Альберту арестовали, расследование по делу О'Гормана еще не кончилось, полиция продолжала копать, и вот однажды они копнули особенно глубоко и выяснили, что когда-то О'Горман, как и Альберта, был бухгалтером, а значит, мог задолго до всех остальных узнать о растрате и пригрозить ей разоблачением, а за это Альберта могла его убить. Слабых мест в этой теории много. Во-первых, в тот вечер, когда О'Гормана убили, Альберта была в кино. Во-вторых, к банковским расходным книгам О'Горман имел доступ только через Альберту, а уж она позаботилась, чтобы посторонние в них не заглядывали.

– Он был для нее посторонним?

– В общем, да. Не исключено, что какое-то время они общались – когда О'Горман работал продавцом недвижимости у ее брата Джорджа, – но недолго, потому что больше месяца О'Горман у Джорджа не продержался. Он на Таити саронг[8] бы не продал, я же говорю, кишка у него была тонка, а кроме того, не настолько его интересовали деньги, чтобы он в покупателя клещом впивался, как положено настоящему продавцу. Он не стремился много заработать, и Марта на него не давила, хотя и волновалась, что не сможет послать детей учиться в колледж.

– Она получила за мужа страховку?

– Да, страховая компания в конце концов ее выдала. Но разве это сумма? Тысяч пять, кажется.

– Пять тысяч долларов – сумма более серьезная, чем два доллара.

– Что вы хотите сказать?

– То, что бродяга, которого О'Горман якобы подобрал на шоссе, получил два доллара, а Марта О'Горман – пять тысяч.

Лицо Ронды покраснело от Гнева, но голос звучал спокойно:

– Некоторое время Марту тоже подозревали, но скоро эта версия отпала. Удивительное дело: люди были гораздо добрее к Альберте Хейвуд, совершившей преступление, чем к Марте, которая была невинной жертвой. И здесь дело опять в новой мебели у бойскаутов и автобусе для детей-инвалидов. Глупые граждане Чикото не желали понимать, что ограбили их на сто тысяч, а вернули всего процентов пять от этой суммы. Остальное было проиграно на бегах.

– Альберта Хейвуд называла какие-нибудь имена и даты?

– Нет. Очевидно, не хотела никому неприятностей. Но владелец табачного киоска сообщил полиции, что она покупала тотализаторные бланки месяцев шесть-семь до того, как ее поймали.

– А как ее поймали?

– Директор банка заметил, что уровень вкладов понижается, в то время как в других банках он растет, и ему это показалось подозрительным. Он пригласил ревизоров. Сотрудники банка об этом, конечно, не знати. Когда один из ревизоров вызвал Альберту Хейвуд и попросил ее объяснить какую-то мелкую погрешность в первой попавшейся ведомости, она сразу поняла, что ее песенка спета, и призналась во всем. Потом был суд, и ее отправили в Теколото.

– У нее есть еще близкие родственники кроме брата?

– Младшая сестра Руфь, которая уехала из города примерно за год до истории с Альбертой. Она рассорилась с семьей из-за человека, который на ней женился. И мать, о которой можно рассказывать долго. Миссис Хейвуд не ходила на суд, прокляла Альберту и того же требовала от Джорджа. Он сестру всегда любил, тем не менее виделся с ней после ареста всего один раз, перед тем как ее увезли в Теколото. Это, конечно, влияние матери. Для семьи Альберта Хейвуд умерла в тот день, когда в банк пришли ревизоры. По крайней мере, для миссис Хейвуд и Джорджа. О Руфи сказать не могу. Она просто исчезла.

– Что такое миссис Хейвуд?

– Чудовище, – сказал Ронда с гримасой. – Джорджу нужно выдать медаль за то, что он с ней живет. Или отправить в сумасшедший дом.

– Значит, они живут вместе?

– Да. Джордж овдовел лет семь-восемь назад. Недвижимость большим спросом в наших краях сейчас не пользуется, но он неплохо сводит концы с концами. После того как Альберта села, мы ожидали, что Джордж уедет куда-нибудь, где фамилия Хейвуд никого не смущает. Но Джордж не побоялся остаться... Вот, собственно, и вся история. А мораль ее такова: если присвоишь чужие деньги, не играй на бегах, не давай знакомым. Зарой их в надежном месте, чтобы было чем обрадовать судебную комиссию.

– Когда будет второе слушание?

– В следующем месяце, – ответил Ронда. – Я напомнил об этом Джорджу пару недель назад, когда он к нам заходил, но он промолчал.

– А вас, я вижу, это интересует?

– Меня всегда интересуют новости, а слушание дела Альберты Хейвуд, безусловно, новость номер один для Чикото. Все, Куинн, рад был вас видеть, но у меня много дел.

– Вы замолвите за меня слово перед Мартой О'Горман?

– Попробую. Хотя вы ей, мягко говоря, не понравились.

– Если вы мне поможете, она изменит свое мнение.

– Ладно, – сказал Ронда. – Я постараюсь. Позвоните мне часов в одиннадцать.

Глава 6

Куинн позвонил в контору Джорджа Хейвуда из телефона-автомата в аптеке. Ему ответил человек, назвавшийся Эрлом Перкинсом, который сообщил, что мистер Хейвуд простудился и на работу не вышел.

– Могу я поговорить с миссис Кинг? – спросил Куинн.

– Миссис Кинг будет после обеда. Она за городом, показывает участок клиенту. Если у вас что-то срочное, позвоните мистеру Хейвуду домой, 5-0936.

– Спасибо.

Куинн набрал 5-0936 и попросил Джорджа Хейвуда.

– Он болен. – Женщина, взявшая трубку, была старой, но энергичной. – Болен и лежит в постели.

– Простите, я не мог бы поговорить с ним всего одну минуту?

– Нет.

– Это миссис Хейвуд?

– Да.

– Я в Чикото проездом и хотел бы встретиться с мистером Хейвудом по важному делу. Меня зовут Джо Куинн. Передайте ему, пожалуйста, что я остановился...

– Передам, когда сочту возможным.

И она повесила трубку, оставив Куинна в неведении, когда представится такая возможность: через час или под Рождество.

В закусочной он выпил чашку кофе и купил "Чикото ньюз". Международные события были изложены более чем скупо, страницы газеты заполняли нескончаемые, скучные списки людей, принимавших участие в нескончаемых, скучных событиях местной жизни. Ничего удивительного, что Ронда с благодарностью вспоминал об Альберте Хейвуд и О'Гормане, подумал Куинн. Второе рождение старой сенсации пришлось бы кстати. Уж она бы вытеснила с первой страницы пикник Ассоциации христианских юношей и бридж-турнир в женском клубе.

В одиннадцать часов он позвонил Ронде.

– Все в порядке, – радостно сообщил тот. – Марта, конечно, упиралась поначалу, но я ее уговорил. В двенадцать она ждет вас в кафетерии больницы, адрес: угол С-стрит и Третьей авеню. Кафетерий на первом этаже.

– Огромное спасибо.

– Вы виделись с Хейвудом?

– Нет. Он простудился, лежит в постели, и мать не пускает его к телефону.

Ронда тихо рассмеялся, будто знал секрет, о котором не хотел говорить.

– А как насчет Вилли Кинг?

– Она за городом.

– Похоже, вы выбрали неудачный момент для деловых встреч, Куинн.

– Зато Джордж Хейвуд и Вилли сочли, кажется, что для их встречи момент подходит.

– Вы подозрительный человек. Если вчера вечером в кафе все произошло так, как вы говорили, миссис Кинг ничего дурного в виду не имела. Она порядочная женщина.

– В Чикото нет непорядочных людей, – отозвался Куинн. – Надо мне у вас пожить, глядишь – наберусь порядочности.

Больница была новой. Широкие окна просторного, светлого кафетерия выходили на площадь с фонтаном. Возле одного из окон сидела за столиком Марта О'Горман, хорошенькая и аккуратная, в голубом халате. Лицо, которое в их предыдущую встречу искажал гнев, было спокойно.

Она заговорила первой:

– Садитесь, мистер Куинн.

– Спасибо.

– Так вы решили, что имеете право на вторую подачу?

– Не знаю. Судья еще не бросил на поле мяч. Она подняла брови:

– Вы всерьез думаете, что в этой грязной игре будут судьи? До чего же вы наивны! Судьи следят, чтобы игра была честной, они одинаково защищают обе стороны. На меня и детей это не распространяется, не говоря уж о муже.

– Простите, миссис О'Горман. Я очень хотел бы... помочь.

– Те, кто хотели помочь, причинили мне больше горя, чем все остальные, посторонние.

– Тогда позвольте мне быть посторонним.