Об этих событиях интересно и красочно рассказывает сам Демидов А.А. в своей книге "40 лет на капитанском мостике", изданной Лениздатом в 1970 году.
      Меня всегда удивляла прекрасная память этого человека. Он помнил даже детали. После выхода в свет своей книги он, будучи уже тяжело больным, продолжал работать над серией морских рассказов. Когда мы с курсантами Ленинградской мореходной школы в 1972 году навестили больного капитана, он выглядел бодро, много рассказывал. Не забыл поинтересоваться у меня о сыне (сын родился, когда нас обстреляли в том кубинском рейсе), не бросил ли я писать стихи, он любил стихи, особенно о море.
      И еще удивила его физическая сила. Как могла в таком худощавом, седом (ну, обыкновенный старичок) человеке находиться такая физическая сила?!. Уходя от Александра Африкановича, мы пожали на прощание друг другу руки. Он подал левую (правая была парализована). Его рукопожатие было рукопожатием крепкого, физически здорового мужчины в расцвете сил. А впрочем, ничего удивительного. Просто в нем гармонично сочеталась физическая сила с духовной. ИНТЕРНИРОВАННЫЕ
      Юрий Дмитриевич Клименченко никак не соглашался дать на одни сутки номер журнала "Дальний Восток", в котором была опубликована его документальная повесть "Замок Вюльцбург". Даже на совет ветеранов пароходства не приносил.
      - Милости прошу ко мне на Полюстровский (там проживал писатель). Читайте, выписывайте, сколько душе угодно, но на руки не дам, не обессудьте. У меня единственный экземпляр.
      Необходимо заметить, что сведения о жизни и деятельности членов экипажей шести балтийских судов, интернированных фашистами, настолько скудны, что эта страница истории Балтийского морского пароходства во время Великой Отечественной войны является самой неисследованной, даже непрочитанной. Кроме произведений Ю.Д.Клименченко, писателя и участника описываемых им событий, литературы нет.
      - А ты ищи. Пока живы очевидцы, участники событий, это не так сложно.
      Такой совет мною был получен от капитана дальнего плавания Хрисанфа Антоновича Балицкого (капитан т/х "Хасан" во время интернирования). Я и сейчас с огромной благодарностью и любовью вспоминаю этого замечательного человека, одного из первых капитанов Балтики.
      Мною были записаны воспоминания капитанов интернированных во время войны судов Х.А.Балицкого, С.Г.Далька, М.И.Богданова, руководителей подпольного движения в концлагере, перерыты архивы. Правда, ни в Центральном архиве ММФ (ЦАММФ), ни в архиве Балтийского Государственного морского пароходства (БГМП) кроме общего сведения про интернированных ничего не было. А в Ленинградском партийном архиве (ЛПА) вся (!) опись была в штампах: "Не выдавать!" Меня же очень интересовали некоторые вещи, в частности: кто был капитаном парохода "Эльтон"? Во всех доступных источниках имелись данные капитанов всех судов, кроме "Эльтона". Про капитана же "Эльтона" просто указывалось капитан "Эльтона". Ни имени, ни отчества, ни фамилии.
      И я искал. Велика была моя радость, когда я нашел Ивана Федоровича Краснухина, мастера производственного обучения Ленинградской мореходной школы, а во время войны - матроса парохода "Магнитогорск", интернированного фашистами. В его воспоминаниях вроде бы нет ничего нового, но это были воспоминания не руководителя или активиста, опытного моряка, а человека, который вышел в 1941 году совсем еще молоденьким беспартийным пареньком едва ли не в первый свой рейс. Мне повезло здорово еще и потому, что у Ивана Федоровича сохранилась фотокарточка тех лет: группа интернированных моряков летом 1943 года во время отдыха на лесопильном заводе в городе Вайсенбург. Фотографировал их часовой, охраняющий объект (на фотокарточке запечатлелась даже его тень) на территории завода. Большинство в беретах, кое-кто в старых австрийских шинелях, в обмотках.
      Такие вещи, как фотографирование на память, не разрешались, однако, охранник на свой страх и риск их сфотографировал, а Иван Федорович даже получил снимок на память. Получили ли снимки на память другие моряки, сфотографированные тогда же, он не знает. Это не афишировалось, так как все понимали, что за хранение такой фотокарточки могли быть очень большие неприятности, как им самим, так и фотографу. Причем, им самим могли быть не меньшие неприятности после войны, если б об этой фотокарточке узнали наши особисты. Иван Федорович хранил свою фотокарточку, как только мог: и в щелях барака, и завернутую в бумагу - в обуви, и в койке... И сохранил.
      - Где вам удалось достать такую фотокарточку? Смотри-ка: Володя Сысоев, механик с "Хасана"; боцман с "Магнитогорска" Игорь Кроль; практиканты Рижской мореходки... - неподдельно удивляется Ю.Д.Клименченко.
      Разумеется, Юрию Дмимтриевичу была презентована копия снимка. Он принял ее с благодарностью. Я же в течение трех дней имел возможность подробно ознакомиться с повестью "Замок Вюльцбург", опубликованной в журнале "Дальний Восток".
      Много испытаний выпало на долю моряков интернированных судов. К моменту нападения Германии на Советский Союз эти суда стояли в портах Штеттин, Данциг и Любек, где уже хозяйничали фашисты. У многих было предчувствие приближения войны. Но что значит - предчувствие, если одно высказывание самой мысли об этом было небезопасным. Уверенность "великого вождя всех времен и народов" и его ближайшего окружения в том, что Германия не посмеет напасть на Советский Союз в нарушение условий договора о ненападении, подписанного руководителями Германии и СССР в 1939 году, было непререкаемым законом для каждой государственной и общественной структуры, для каждого человека. Поэтому и ТАСС сообщало всего за неделю до начала войны"...слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы". Даже когда война уже началась, о чем определенно говорили радиограммы, поступающие с судов, находящихся в Балтийском море !нападение на пароход "Рухно", торпедирование и гибель парохода "Гайсма" и т.д.), никаких официальных распоряжений от Наркомморфлота не поступало. Официальное распоряжение о том, чтобы все суда, находящиеся в южной части Балтийского моря зашли в ближайшие советские порты, поступило только 23 июня в 5 часов утра, то есть через сутки после начала войны. Это привело к тому, что фашистами было интернировано 32 советских судна с девятьюстами моряков из разных пароходств страны.
      Но еще за несколько дней до нападения на нашу страну советские суда, стоявшие в портах Германии и оккупированных ею государств, были практически арестованы. Вот как это происходило на теплоходе "Хасан", который находился в порту Штеттин.
      17 июня представитель портовой полиции под предлогом того, что фарватер закрыт для плавания иностранных судов, изъял мерительное свидетельство и сертификат на годность к плаванию. Капитан Балицкий сообщил о создавшемся тревожном положении заместителю полпреда в Берлине Зайцеву, а также представителю торгпредства в Штеттине Иванову. Представитель из Берлина обвинил Балицкого в паникерстве.
      А 22 июня и экипажи интернированных судов были арестованы. Около девяти часов утра на пароходе "Эльтон", стоявшем рядом с "Хасаном", моряки услышали по радио и передали на "Хасан" о бомбежке советских городов немецкой авиацией. Сразу же были сожжены все секретно-мобилизационные и не подлежащие оглашению документы, а через четверть часа после этого на борт "Хасана" ворвались немецкие солдаты и расставили часовых.
      При таких же примерно обстоятельствах были захвачены экипажи остальных советских судов, стоявших в немецких портах.
      Моряки были заключены в различные концлагеря, но через две недели, когда немцы объявили, что будет произведен обмен моряков на немцев, интернированных в СССР, все команды были сведены в один концлагерь, который находился неподалеку от Берлина, у деревни Бланкенфельд. В нем собралось около двухсот пятидесяти моряков, но лишь пятьдесят восемь из них были отвезены в Турцию для отправки на Родину. Оставшиеся жили в лагере до 1 октября 1942 года, когда их отправили в Баварию, в город Вайсенбург. Там они были заключены в средневековую крепость Вюльцбург, расположенную в пятидесяти километрах от Нюрнберга.
      Крепостные, двадцатиметровой толщины стены, неприступные рвы с поднятыми мостами отгораживали эту крепость от внешнего мира. В первую мировую войну в ней содержались русские военнопленные. Теперь же в ней находились помимо интернированных моряков советские военнопленные офицеры и генералы. Их и моряков разделяла колючая проволока. Общим было только место прогулки (на прогулку их водили поочередно) и лагерная уборная.
      Моряков держали впроголодь. На завтрак давали кусок хлеба, в котором содержалось 80% древесной пыли, на обед похлебку-эрзац, от которой поднималась тошнота и боли в желудке.
      - Есть хотелось всегда, - вспоминает Иван Федорович Краснухин. - То, что выдавалось на обед или завтрак, съедалось в один присест. Были случаи, когда в жару высыхали маленькие болотца, заключенные собирали на их дне улиток и ели этих улиток.
      И это говорит человек, который работал на заводе, а для работающих норма питания была иная, чем для тех, кто на работы не выходил, не важно - не мог в результате недомогания или не хотел в знак протеста. А таких было немало. Чтобы не работать у немцев, некоторые моряки прививали себе болезни. Все капитаны и часть моряков из комсостава ни разу не вышли на работу и просидели в крепости безвыходно три с половиной года. Чтобы сломить непокорных, фашисты применяли угрозы и насилие, заставляя выходить на работу. Тех, кто не ходил на завод, заставляли делать в лагере пустую, никому не нужную работу мартышкин труд. Были случаи, когда моряка заставляли на тачке перевозить кучу гравия из одного места в другое, а другой моряк отвозил этот гравий снова на прежнее место. Получив от капитанов корректный отказ выходить на работу, руководство лагеря объявило, что капитаны не выходят на работу не в знак протеста, а в соответствии со своим положением - капитаны. Однако, питание у них, как и у всех неработающих, было скудным.
      За всякие мелкие провинности заключенные подвергались порке и другим наказаниям.
      Во время пребывания в этой крепости от голода и истязаний погибло тридцать четыре человека, двадцать человек были брошены в карцеры и тюрьмы за отказ от работы и попытки побега. Побег готовился совместно с военнопленными: должны были бежать двое военных и трое моряков. Побег сорвался по вине предателя из военнопленных военврача Дубровского. Другие побеги были также неудачны.
      Ни толстые стены, ни глубокие рвы, ни жестокие наказания не смогли сломить заключенных. Они узнавали о положении на фронтах из тайных прослушиваний радиопередач. А приемник смастерили сами из обрывков проволоки, кусков жести и случайно найденных деталей. Моряки сами нарисовали географическую карту, и каждый раз кто-нибудь из них вычерчивал на ней изменения линии фронта. Все, естественно, приходилось прятать от охраны.
      Капитаны в крепости продолжали руководить людьми, сохраняя структуру судовых экипажей.
      Моряки принципиально не учили немецкий язык и не говорили на нем, кто мог это делать. Зато изучали английский язык. Капитан Балицкий даже перевел с английского языка на русский два романа.
      Здесь же в крепости был создан кружок штурманов маломерных судов и механиков третьего разряда. С матросами занимались капитаны Балицкий и Дальк. Учились серьезно. Устраивали потом экзамены, причем записи приходилось вести на этикетках, обрывках рекламы и т.д. Эти записи гласили: "Подлежит обмену на диплом в конторе капитана Ленинградского порта". После возвращения на Родину многие из этих курсантов получили дипломы судоводителей и механиков.
      21 апреля 1945 года всех моряков вывели из крепости и погнали по направлению к Дунаю. Приближалась американская армия. Немцам нужно было предотвратить встречу этой армии с советскими моряками. Но встреча все же состоялась. В сорока километрах от Вюльцбурга, в деревне Мекенлое, колонну моряков настигли войска третьей американской союзной армии, и моряки были освобождены. А 9 июля победного года сто восемьдесят моряков, оставшихся в живых, прибыли в город на Неве.
      - Хрисанф Антонович, как вы считаете, почему в литературе об интернированных нигде не упоминается фамилия капитана парохода "Эльтон"?
      - Все просто. По этому вопросу меня вызывали в Смольный. И там я сказал, что скажу тебе. Капитан Иван Иванович Филиппов не был ни изменником Родины, ни просто слабым человеком. У него было свое мнение на отдельные явления. Что ему было поставлено в вину? Когда фашисты оккупировали палубы советских судов и приказали спустить государственные флаги, мы флаги не спустили, и они были сорваны фашистами. Филиппов же исполнил приказ, мотивируя это тем, что флаги снимут все равно, да еще надругаются при этом. Так что стоит ли обострять отношения?.. Когда мы бойкотировали немецкий язык, он охотно разговаривал по-немецки - для практики. Мы его логики, особенно тогда, не понимали. Кроме того, когда командованию союзной армии нужен был человек из числа интернированных, знающий немецкий и английский языки, никто не изъявил желания остаться еще на какое-то время в Европе, всем хотелось поскорее домой. Капитан же Филиппов добровольно согласился остаться в роли переводчика. Конечно, это было нужно для дела, но все это тогда у нас вызывало неприязнь. В Смольном я сказал, что предателем капитан Филиппов не был. Что же касается решения не называть его фамилию даже при описании его действий, ну, такое может быть только у нас. Помню, после разоблачения антипартийной группы в 1956 году турбоэлектроход "Вячеслав Молотов" был переименован в "Балтику". И прекрасно. Но при описании его боевых действий во время войны не разрешалось писать "Вячеслав Молотов", а рекомендовали писать: "турбоэлектроход, именуемый ныне "Балтика". Вот так-то.
      Светлыми летними вечерами на даче в Мартышкино мы беседовали с Балицким Хрисанфом Антоновичем о его былом, в том числе и о капитане Филиппове. Капитан Филиппов И.И. проживал на юге страны. Все послевоенное время после сложной процедуры проверки он проплавал между портами двух наших морей Азовского и Черного.
      Да, по-разному сложились судьбы моряков с интернированных судов после войны. Большинство из них продолжало работать в Балтийском морском пароходстве. Правда, не все на загранлиниях. Но уважения заслуживают все, самоотверженно одолевшие тяготы жизни и унижения в немецких концлагерях.
      НА КАПИТАНСКОМ МОСТИКЕ
      С капитаном дальнего плавания Хирхасовым Борисом Михайловичем мне довелось встречаться в совете ветеранов Балтийского морского пароходства в 1972 году и у него дома на улице Карташихина, что на Васильевском острове. Нужно сказать, что первая встреча полностью оправдала мои ожидания. А ожидал я встретить рослого, крепкого человека с выправкой морского офицера. Действительно, от всей фигуры Бориса Михайловича исходила какая-то невидимая сила волевого человека.
      Я беседовал с легендарной личностью и несколько робел, что, по-видимому, не ускользнуло от взгляда старого моряка. Он достал довольно объемистую папку, в которой находились порыжевшие от времени документы: газеты, донесения, письма, удостоверения...
      - Наиболее памятными из тех военных дней для меня остались суровые дни августа-ноября 1941 года - наша партизанская жизнь. Возможно, из-за своей необычности для водоплавающих. По решению военного командования в середине августа в пароходстве были сформированы два партизанских отряда общей численностью сто человек, - рассказывает Борис Михайлович. - Я был назначен командиром одного из них. Моряки, инженеры, портовые рабочие - вот состав этих отрядов. Костяк формирования отрядов - добровольцы. Записывались чуть ли не целыми экипажами. Помню, боцман Д.Е.Гродзенчук заявил, что моряки его парохода на собрании решили все до одного вступить в партизаны, не колеблясь идти в тыл врага. Естественно, отбор был самый тщательный и строгий. Из тех моряков отобрали только тринадцать человек, остальных оставили на судне. А вообще, в первый же день после решения организовать партизанские отряды из моряков добровольцами в них записалось сто пятьдесят человек. Заявления поступали и в последующие дни. Всего же было отобрано только сто человек. Специалистов не было. Поэтому оба партизанских отряда подчинялись командиру второго отряда старшему лейтенанту Красной Армии Е.Ф.Туваловичу. Месячной подготовки было, конечно, недостаточно для выхода в рейды, но время было такое, что на большее рассчитывать мы не могли. Нас одели в синие комбинезоны. Не у всех было личное оружие, но зато почти каждый был обвешан пулеметными лентами.
      Капитан рассказывает, а взгляд его сосредоточен где-то над моей головой - капитан там, в осени сорок первого, за линией фронта.
      Наиболее серьезные операции проводились сообща, двумя отрядами, после предварительного совещания командования обоих отрядов. В архивах БГМП (Балтийское Государственное морское пароходство) и ЛПА сохранились документы, характеризующие деятельность партизан-моряков. Вот первые операции партизан, перешедших линию фронта во второй половине августа в районе железнодорожной станции Волосово. Одна группа партизан напала на железнодорожную станцию Извары, разгромила небольшой фашистский гарнизон в деревне Раково и уничтожила двухмоторный немецкий бомбардировщик, обнаруженный разведкой на окраине деревни Домашковицы. Другая группа заминировала Псковское шоссе на участке между Лугой и Ленинградом и взорвала несколько автомашин, в том числе одну штабную. По данным отряда советская авиация успешно наносила бомбовые удары по скоплениям мотомехчастей и танков врага, уничтожила аэродром противника с его материальной частью.
      С получением приказа о возвращении в Ленинград на отдых, экипировку и получение нового задания, партизаны ночью прошли между немецкими дозорами, пулеметные расчеты которых располагались в двухстах - двухстах пятидесяти метрах один от другого, и к утру вышли к своим, не потеряв ни одного бойца. А через восемь дней - снова за линию фронта. Теперь было скомплектовано несколько отрядов по двадцать пять - тридцать человек в каждом. Общее командование осуществлял Е.Ф.Тувалович.
      На этот раз переходили линию фронта у деревни Погостье. Район действия - станция Любань. В этом походе партизанами был уничтожен железнодорожный состав из одиннадцати вагонов с вооружением, происходили схватки с карателями. В конце октября 1941 года, когда партизаны снова возвращались в Ленинград, они взорвали еще один железнодорожный состав.
      Партизанские отряды моряков-балтийцев действовали до конца ноября 1941 года. Ряды ленинградских партизан к тому времени выросли, и командование решило, что моряки должны вернуться на флот.
      За мужество и героизм многие моряки были награждены боевыми наградами. Четверо - орденами Красного Знамени. Среди них - Борис Михайлович Хирхасов.
      - Какие были ребята! - продолжает рассказ капитан. - Не всем довелось дожить до победы. В боях с фашистами пали Жора Арутюнов, Коля Комолов, Женя Шмаров и Саша Иванов. Позднее погиб Борис Ентин. Он вместе с И.М.Мельником, А.Н.Пенкиным и другими моряками, зарекомендовавшими себя опытными партизанами, был оставлен в партизанах ленинградских лесов после ликвидации отрядов моряков-партизан. Многие потом умерли от голода. Слишком мало о них написано. В балтийском центральном проектно-конструкторском бюро работает Г.И.Вольперт, бывший начальник штаба партизанского отряда моряков. Большая надежда на него. И талант есть, и материалы имеются.
      Да. Какие были ребята!!. Разумеется, к ним относится и мой собеседник.
      ...И снова он в море. На этот раз на капитанском мостике парохода "Майя"
      (ВТ-538), который под вражеским огнем совершил десятки круговых рейсов Ленинград - Ораниенбаум, выполняя задания командования по перевозке ценных грузов. И каждый рейс без преувеличения можно назвать огненным.
      - Как-то загорелись нефтебаки, занялся причал, у которого стояла "Майя", - продолжает свой рассказ Борис Михайлович. Огонь быстро подбирался к судну по суше и по морю. А рядом сыпятся осколки разрывающихся у самого борта бомб. Пришлось рубить швартовы, чтобы от него уйти. Ушли благополучно.
      Затем эвакуация полуострова Ханко (Гангут), последние защитники которого поднялись на борт транспортов под непрекращающимся огнем противника. Все, что не успели погрузить, уничтожалось. Целый поезд, наполненный горящим хлебом, залитым нефтью, подобно огненному змею, был на огромной скорости пущен на финскую сторону.
      30 декабря 1941 года газета "Советская Балтика" писала: "Капитан Хирхасов вновь показал свои блестящие способности отважного высококвалифицированного судоводителя, волевого командира, твердость и находчивость которого вселяют мужество и спокойствие в подчиненных". Это опять о нем - о Борисе Михайловиче Хирхасове.
      На пути в Ленинград, после того, как подорвались на мине и затонули оба тральщика, сопровождавшие караван, пароход "Майя", подобрав двадцать человек тонущих, пошел головным судном каравана.
      Перед самым Кронштадтом движение застопорилось, попали в ледовый плен. Ну, прямо неподвижная мишень для фашистских артиллеристов. Опять обстрел. Взрывы и слева, и справа. Но, наконец, при помощи пробившегося ледокола "Ермак" "Майя" снова обрела ход и 4 декабря пришла в Кронштадт.
      Ни встреча с подводной лодкой противника, ни шквальный огонь с финских берегов, ни тяжелый лед, стопоривший движение каравана, не могли помешать успешному завершению ответственного рейса. За этот рейс капитана Хирхасова Родина наградила орденом Красной Звезды.
      А в июне 1942 года капитан Б.М.Хирхасов возглавлял эшелон откомандированных в Архангельск для работы в Северном морском пароходстве, сто пятьдесят балтийских моряков. А уже 18 марта 1943 года Совинформбюро сообщало о геройском экипаже парохода "Андре Марти", которым командовал опять же Борис Михайлович Хирхасов.
      Пароход "Андре Марти" был атакован в Баренцовом море четырьмя вражескими бомбардировщиками, которые с небольшой высоты сбросили двенадцать бомб и обстреляли пароход из пулеметов. Благодаря умелому маневрированию, ни одна из бомб не попала в цель. Команда "Андре Марти" самоотверженно отражала атаки противника и сбила один самолет, а другой повредила. Судно благополучно прибыло в советский порт и доставило ценный груз к месту назначения. За этот рейс пароходу "Андре Марти" был присвоен переходящий вымпел Наркомморфлота, многие члены экипажа получили боевые награды, а капитан Хирхасов был награжден орденом Отечественной войны I степени.
      Экипаж парохода "Андре Марти" был одним из многих судовых экипажей, скомплектованных из моряков, откомандированных в другие бассейны из Ленинграда. Они много сделали для обеспечения победы над врагом.
      "В огне войны моряки прошли боевую проверку. Они показали себя мужественными, достойными сынами Родины" - писала газета "Правда" в своей передовице "Дело чести советских моряков" от 9 июня 1942 года.
      Эта высокая оценка, данная всем морякам торгового флота страны, относится к каждому такому экипажу, в том числе и к экипажу парохода "Андре Марти".
      Во время войны, в период восстановления флота Балтийского морского пароходства, в мирные дни труда Борис Михайлович Хирхасов всегда оставался собой - человеком труда, высокой профессиональной чести, куда бы ни бросала его служебная необходимость. Даже будучи пенсионером, он продолжал нужную работу среди молодежи, являясь членом совета ветеранов Балтийского пароходства. И здесь, перед молодежной аудиторией, как когда-то в начале войны перед партизанским отрядом моряков, на суровых морских дорогах войны он был на высоте - на своем капитанском мостике жизни.
      БЛОКАДНЫЙ БЕРЕГ
      "Сохранить флот!" - это было главной задачей, стоявшей перед моряками, портовиками, работниками береговых организаций Балтийского морского пароходства в суровые дни блокады. Особенно изнурительным и напряженным был их труд по сохранению флота во что бы то ни стало в условиях первой блокадной зимы. Голодный паек, нехватка топлива, отсутствие электроэнергии, ничто не смогло остановить балтийцев в выполнении ими этой жизненно важной задачи.
      Моряками за зиму было законсервировано двадцать судов. На фоне первого снега суда, стоявшие в порту, стали контрастно выделяться и с целью маскировки были окрашены известью. Все экипажи использовались на саморемонте, так как из-за нехватки кадров Канонерский завод и плавучая ремонтная мастерская пароходства оказались не в состоянии проводить ремонт судов.
      Люди умирали от голода, а оставшиеся в живых из последних сил добирались до порта, чтобы получить свой паек. Для работы сил не оставалось. В эти страшные дни погибло много моряков. Только на пароходе "Даугава" три раза была сменена вся команда. Все члены двух первых команд умерли от голода. Но на место выбывших из строя становились другие. Все понимали: флот надо сберечь. Поэтому саморемонт стал кровным делом каждого моряка. Общий объем работ составил 92 тысячи человекочасов. И хоть это было очень много для голодных, истощенных людей, к маю 1942 года саморемонт был закончен полностью на всех судах. Правда, в результате почти не прекращающихся бомбежек и артобстрелов зачастую только что отремонтированные суда вновь получали повреждения и выходили из строя. Но повреждения быстро устранялись.
      Говоря о борьбе за сохранение флота, трудно переоценить заслуги людей, работавших в отрядах местной противовоздушной обороны порта, а значит, и всех судов, находившихся в порту.
      Организация и подготовка первичных формирований ПВО предусматривалась еще в постановлении СНК СССР от 2 июля 1941 года "О всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне".
      В начале июля 1941 года в порту был сформирован рабочий отряд, позднее переименованный в истребительный отряд. Его командиром был назначен начальник порта Ф.Ф.Романов. Тогда же сформировали пожарный отряд и четыре команды: управления, дегазационная, медико-санитарная, аварийно-спасательная. Всего МПВО порта в июле 1941 года насчитывала 271 человека. Их возглавил старый портовик Н.Н.Воронович.
      В задачу МПВО порта входило обеспечение бесперебойности работ порта, его объектов, оказание помощи пострадавшим и уменьшение потерь, быстрейшая ликвидация последствий вражеских бомбардировок и артобстрелов.
      А последствия были тяжелые, с человеческими жертвами. Только за период с 13 сентября 1941 года (день первого обстрела порта) до нового 1942 года на территорию порта упало 44 фугасных бомбы, 2870 зажигательных бомб и 3706 артиллерийских снарядов. При этом было убито 68 и ранено 250 человек, о чем свидетельствуют ежедневные и итоговые ежемесячные записи в "Журнале боевых действий штаба МПВО ЛМТП".
      Днями наиболее интенсивного обстрела порта в 1941-1942 годах были 17 сентября 1941 года и 20 февраля 1942 года. В эти дни по территории порта было выпущено соответственно 250 и 258 снарядов. А 24 апреля 1942 года произошел самый сильный массированный налет вражеской авиации. В этот день на Ленинградский порт было сброшено 49 фугасных авиабомб крупного калибра. От прямого попадания полутонной бомбы было разрушено трехэтажное здание управления пароходства и порта. Под его обломками погибло более 40 человек. На работах по спасению людей и расчистке завала у здания управления особенно отличились женщины-санитарки из команды МПВО: Трусова, Лецкая, Павлова, Яковлева, Корнилова и многие другие.
      Начиная с апреля 1942 года интенсивность обстрела порта несколько снизилась. Так в мае в порту взорвалось 614 снарядов, а в июне - 359. Это явилось результатом того, что корабли КБФ развернули свои действия в море, а по инициативе нового командующего Ленинградским фронтом Л.А.Говорова была организована контрбатарейная борьба. Сначала она была малоэффективной: не было опыта, только с июля 1942 года стала проводиться акустическая разведка, а самое главное катастрофически не хватало снарядов. Суточная норма - три снаряда на орудие. С июля 1942 года контрбатарейная борьба приобретает активный характер, становится очень эффективной. Причем, эффективность ее росла. За весь сентябрь 1943 года на территорию порта упало 282 снаряда, а в октябре - всего 51 снаряд. Интенсивность обстрела продолжала снижаться. Все чаще в "Журнале боевых действий штаба МПВО ЛМТП" стала появляться запись: "Все спокойно". Поистине волнующей является запись, сделанная в день последнего обстрела порта, 21 января 1944 года: "Спокойно - и навсегда".
      Бойцы МПВО порта самоотверженно исполняли свой долг. Ежемесячно в различных очагах поражения работало до 591 человека.
      За образцовое выполнение заданий правительства и военного командования и проявленное при этом мужество Указом Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями были награждены бойцы и командиры МПВО порта: З.А.Россинский, В.Л.Григорьев, С.М.Сахаров, А.М.Мамруков, М.П.Карпов, Б.Л.Бернштейн.
      Ленинградские портовики и моряки никогда не забудут имена тех дружинников и дружинниц, которые погибли при спасении жизни товарищей. На здании диспетчерской первого района Ленинградского морского торгового порта установлена мемориальная доска. На этом месте 30 ноября 1941 года погибли, спасая своих товарищей, Петр Лычагин, начальник МПВО первого района порта, дружинницы Катя Колосова и депутат Кировского райсовета депутатов трудящихся Мария Денисова.
      Самостоятельными подразделениями в составе МПВО порта были дружины Красного Креста. Эти дружины входили в состав медико-санитарной команды и состояли из молодых работниц пароходства, порта и Канонерского завода. Первыми сандружинницами стали Катя Колосова, Катя Яковлева, Нина Лебедева, Аня Рыбина, Маша Карпова, Клава Князева и Маша Чижикова. Девушками руководила председатель первичной организации Красного Креста Мария Григорьевна Урбанюк.
      В начале июля 1941 года в пароходстве уже было сформировано три дружины Красного Креста. В каждой дружине насчитывалось 30 человек. Девушки работали в госпиталях, на госпитальных судах. Боевыми подругами называли их военные моряки, защищавшие морские подступы к городу на Неве. В своем обращении к сандружинницам моряки заверяли их, что они также крепко и твердо стоят на своем посту и возложенную на них задачу защиты Родины выполнят во что бы то ни стало.
      Отважные ленинградки с повязкой Красного Креста, сами больные и слабые, разносили обеды по домам, выкупали хлеб, приносили воду с Невы и дрова для обессиленных больных, которые не могли даже сами дойти в столовую за тарелкой супа. Нуждающиеся в госпитализации перевозились девушками из одного конца города в другой. Оказывая помощь больным рабочим, снабжая их питанием, дружинницы спасли за зиму 1941-1941 года 147 жизней.