Недели две спустя мы узнали о том, что Центральный фронт переименован в Белорусский и что он, этот фронт, с 10 ноября начал осуществлять Гомельско-Речицкую наступательную операцию.
      - Эх, успеть бы, - горели нетерпением летчики, особенно те, кто был родом из Белоруссии.
      - Успеем, друзья, - успокаивал полковник Крупинин. - А кто сегодня проводит политинформацию? Михайлик? Докладывай, что нового.
      Каждый день дежурный политинформатор сообщал однополчанам известия, пользуясь газетными материалами и радиосообщениями. Это занимало пять - десять минут. Красные флажки на карте изо дня в день все дальше шагали на запад.
      21 ноября ударная группировка нашего фронта продвинулась на 75 километров и вышла в глубокий тыл вражеским войскам, оборонявшимся в районе Гомеля. Потом наступление в районе Пропойска (ныне Славгород), освобождение города Брагин, форсирование Березины, изгнание немцев из Гомеля и продвижение в направлении на Жлобин. Особенно отрадно было то, что успеху наземных войск активно содействовали авиаторы нашей 16-й воздушной армии.
      Наконец в Красноярск прибыла партия аэрокобр. Через день-другой мы приняли их, оформили документацию и приступили к облету. Рассчитывая на прыжок по воздуху в несколько тысяч километров - от Красноярска до Курска, мы на каждый самолет подвесили дополнительные бензобаки емкостью 600 литров.
      С таким баком аэрокобра вела себя довольно неустойчиво, особенно при выпуске шасси после четвертого разворота. Да и с убранными шасси самолет как будто был на игле, очень неустойчив.
      - Я говорил, - горячился Саша Денисов, - что это не самолет, а каракатица. Сто раз пожалеешь о своих яках. Еще неизвестно, как эти кобры в бою будут себя вести, а то наплачешься с ними.
      - Это уже от тебя зависит, - возразил ему Лимаренко. - Как ты будешь себя вести, так и самолет.
      Убедившись в исправности машин, мы стартовали. День выдался погожий. Под крылом тайга да снег - насколько хватает глаз.
      Из Красноярска до Новосибирска добрались благополучно, но вскоре разыгралась жестокая метель, и нам долго пришлось ожидать благоприятной погоды. Так и летели - час-два в воздухе, сутки-двое на земле.
      Омск... Курган... Свердловск... Ижевск... Йошкар-Ола... Горький.
      Гриша в Горьком покамест служит, - вспомнилась мне строка из отцовского письма. Отпросившись у полковника Крупинина, я отправился на поиски брата, которого не видел с довоенного времени. Шел в комбинезоне и унтах, потому что другой одежды с собой не было. Шел и думал: Застану Гришу или он уже уехал на фронт?
      Вот и улица, указанная в письме, дом, в котором должен быть брат. Я остановился, унимая волнение.
      Набрав полные легкие воздуха, единым духом взбежал на второй этаж. Стучу.
      - Войдите, - послышался женский голос. Не ошибся ли?
      Открыл дверь. Небольшая комната, перегороженная цветной ширмочкой.
      - Здравствуйте, - поздоровался с женщиной, державшей на руках грудного ребенка.
      - Здравствуйте, - оглядывая меня с ног до головы, ответила незнакомка. Вам кого?
      Из-за ширмы вышел старший лейтенант с погонами артиллериста.
      - Вы к кому, товарищ?
      - Да так... - замялся я для виду, - переночевать бы...
      - Переночевать? - Гриша оглядел свою тесную комнатенку, как бы прикидывая, где бы положить этакого медведя. - С удовольствием, но, извините, без комфорта.
      - Вижу, Гриша, вижу, братуха! Но все равно останусь у тебя!
      - Яшка! - кинулся ко мне брат. - Что же ты мне голову морочил? Яшка-а!
      Мы обнялись.
      - Познакомься, - брат представил мне свою супругу. - А это самая юная из рода Михайликов, - Гриша взял у жены дочь и, словно куклу, поднес ее к моему лицу. - Похожа? То-то! Танюшей зовут.
      Это был один из самых мирных и милых вечеров, какие отвела мне судьба за все время войны.
      Только вперед!
      Над полями, лесами, озерами
      Боевые летят корабли,
      И свобода встает над просторами
      Возвращенной народу земли.
      Владимир Луговской
      Наш полк снова вошел в состав 16-й воздушной армии, обеспечивающей действия войск Белорусского фронта, которому совместно с 1-м Прибалтийским и Западным фронтами предстояло принять участие в разгроме витебской, оршанской и бобруйской группировок противника с выходом на рубеж Полоцк, Лопель, Могилев, река Птичь в общем направлении на Минск.
      8 января 1944 года на левом крыле Белорусского фронта загудели орудия. Войска перешли в наступление на Мозырь и Калинковичи. К середине месяца они были взяты. Регулярным войскам в этой операции оказали содействие партизаны Полесья. Примерно через месяц после этого Белорусский фронт был переименован в 1-й Белорусский, и его полки и дивизии, прорвав оборону врага в районе Рогачева, овладели этим важным опорным пунктом на бобруйском направлении. В течение полутора месяцев, когда осуществлялись Калинковичско-Мозырская (8 января - 8 февраля) и Рогачевско-Жлобинская (21 - 26 февраля) наступательные операции, мы получили боевое крещение на новых самолетах, летая на сопровождение наших бомбардировщиков и штурмовиков, наносивших удары по коммуникациям и войскам противника.
      Война заставила менять тактику. Новые тактические приемы применялись и в авиации. В частности, петляковы все чаще и чаще наносили удары по врагу с пикирования. Такой способ существенно отличался от бомбометания с горизонтального полета, был эффективнее: точность поражения целей резко возрастала.
      - Обеспечивать работу пикировщиков теперь сложнее, - подтвердил командир полка на одном из методических совещаний. - Поэтому взаимодействие с ними надо отрабатывать особенно тщательно. Чем лучше мы продумаем этот вопрос на земле, тем организованнее будем действовать в воздухе. - И Мельников начал объяснять основные способы прикрытия.
      - Карусель какая-то получается, - заметил озадаченный Гагин. Младший лейтенант был необстрелянным летчиком, и усложненный способ обеспечения боевой работы Пе-2 казался ему очень мудреным.
      - Да, - ответил подполковник Мельников, - если хотите, то это можно назвать организованным беспорядком. Со стороны смотреть - кажется неразбериха, а в самом деле - четкая организация строя с конкретной задачей для каждой подгруппы истребителей.
      Опытные однополчане отлично разбирались во всей этой карусели. К району бомбометания пешки шли обычным клином, а у самой цели перестраивались в правый пеленг и начинали бомбить вражеские войска с пикирования, как бы выписывая траекторией полета цилиндр.
      Истребители при этом разбивались на три, иногда на четыре подгруппы. В самом верхнем ярусе - ударная, не допускающая мессершмиттов или фокке-вульфов к нашим самолетам. Остальные подгруппы непосредственного прикрытия распределялись так: одна на высоте ввода Пе-2 в пикирование, другая - еще ниже. Эти две подгруппы выполняли полет по внешнему кругу то по часовой стрелке, то против нее. И на самой малой высоте - третья подгруппа истребителей. Она ходила с противоположным курсом, не давая возможности мессам подойти к петляковым на выходе из пикирования и переходе в набор высоты для очередного бомбометания. Такой строго продуманный, рассчитанный боевой порядок называли этажеркой. Что и говорить, он был сложен, но надежно обеспечивал безопасность бомбардировщиков и почти исключал потери от зенитной артиллерии, так как отдельные экипажи выполняли специальную задачу по уничтожению зенитных точек врага. Впрочем, на них обрушивал огонь тот, кто первый заметит..
      ...Над аэродромом Тростынь, куда мы перелетели еще в декабре прошлого года, прочертила дугу долгожданная зеленая ракета. Долгожданная потому, что, как известно, с 17 апреля войска 1-го Белорусского фронта находились в обороне. Правда, мы и в этот - период летали на разведку, на перехват самолетов противника, выполняли другие боевые задания, однако настоящего ратного напряжения не было. И только 22 июня, когда войскам фронта было приказано провести разведку боем на довольно обширном фронтальном участке, мы приступили наконец к настоящему делу. Шестерка аэрокобр, возглавляемая капитаном Балюком, взмыла в белорусское небо. Вскоре мы увидели группу Пе-2 и пристроились к ее флангам с небольшим превышением. В районе бомбометания уже барражировали летчики из второй эскадрильи, посланной Мельниковым несколько раньше. Это была ударная группа. Она ходила на высоте 3000 - 3500 метров.
      Пикировщики перестроились. Иван Федорович Балюк со своим ведомым остался наверху. Я и Николай Крючков пошли следом за первым Пе-2, охраняя его от ударов вражеских истребителей. Там, внизу, мы и остались до конца выполнения бомбардировщиками своей задачи. Илья Чумбарев и Саша Денисов - в середине общего боевого порядка. Петляковы друг за другом начали пикировать, сбрасывая по одной-две бомбы. Внизу разрывы, всплески огня и клубы дыма. Прицельно, точно бомбят ребята. Жарко фашистам на земле белорусской. Для многих из них этот день - последний в жизни: то, что искали, наконец нашли... Победно рокоча моторами, петляковы пошли на второй заход. То снижаясь почти до самой земли, то набирая высоту до 2000 - 2500 метров, я и Николай Крючков просматриваем воздушное пространство, чтобы не прозевать подход немецких истребителей. Мы хорошо изучили фокке-вульфов. Они обычно. подкрадываются к нашим самолетам на малых высотах и нападают на них во время выхода из пикирования. Но фашистов пока не видно, и Пе-2 делают третий заход по переднему краю врага.
      Но вот в наушниках послышался предостерегающий голос командира эскадрильи: - Внимание, фоккеры!
      Едва успев ответить ему, я заметил два вражеских самолета, показавшихся на малой высоте. Идя на большой скорости, друг за другом, они, видимо, решили с ходу атаковать бомбардировщик, устремившийся в пикирование.
      Осмотревшись еще раз и оценив обстановку, я несколько подвернул свою аэрокобру влево и передал Николаю по радио:
      - Смотри в оба, атакую!
      В своем ведомом я был уверен, Крючков не подведет, надежно прикроет. Поэтому я ни на одно мгновение не выпускал из поля зрения фокке-вульфа, устремившегося на Пе-2. Вот уже дистанция открытия огня. Еще секунда-другая, и будет поздно: гитлеровец ударит по бомбардировщику. Нет, прошло время, когда мы кусали губы от отчаяния, упуская врага безнаказанным. Заработали пушка и два крупнокалиберных пулемета. Фокке-вульф загорелся и врезался в землю. Почти одновременно задымил его ведомый. Это Коля Крючков всадил в него свинцовую очередь.
      Надо помочь Балюку. Однако не успели мы сделать полного круга, чтобы осмотреться, как сверху камнем упал третий фашистский истребитель. Значит, и там, в верхнем ярусе, не теряются наши летчики. Петляковы уже отбомбились и шли по кругу, ожидая, когда замыкающие самолеты выйдут из пикирования, чтобы собраться в общий боевой порядок и возвращаться домой.
      На аэродроме царило оживление. И это было естественно: успешный боевой вылет после большой оперативной паузы как бы вдохнул в каждого из нас новый заряд физических сил и наступательного духа.
      До сих пор мы отдавали дань восторга летчикам авиации дальнего действия, которые со второй половины мая наносили бомбардировочные удары по скоплению вражеских эшелонов на железнодорожных узлах, расположенных на различном удалении от нашего аэродромного узла. Брест, Полоцк, Минск, Барановичи, Холм объекты ударов АДД в мае. В июне авиаэскадрильи полка дальнего действия наносили удары по аэродромам противника в Бресте, Белостоке, Барановичах, Минске, Бобруйске, Орше, Лунннце и Пинске.
      Было совершенно ясно, что эти массовые налеты рассчитаны на уничтожение живой силы и боевой техники немцев, на ослабление их противодействия перед началом общей Белорусской наступательной операции, предусматривающей разгром группы вражеских армий Центр. Ту же цель преследовали и активнейшие действия партизан, нанесших одновременный удар по железнодорожным коммуникациям неприятеля в целом ряде районов, в том числе в Бресте, Ленево, Городце, Лухинце, Янове, Полоцке, Молодечно, Вильно, Двинске. Читая об этом сообщении в газетах, мы ждали и своего часа. И вот он настал, этот час. И значимость его тем более увеличивалась, что мы, фронтовики, повседневно ощущали всемерную заботу партии и правительства, всего советского народа. Участники боев за Москву и Кавказ ко всем своим прочим наградам добавляли теперь медали За оборону Москвы и За оборону Кавказа. Многие авиационные подразделения и части получали на вооружение новые типы истребителей, прежде всего Ла-7 конструкции С. А. Лавочкина и модернизированный як.
      - Вот это настоящие метеоры, не то что наши кобры, - говорил Александр Денисов.
      - Ты всегда чем-нибудь недоволен, - упрекнул его Николай Крючков.
      - А именно?
      - То отсутствием второго фронта, то самолетами.
      - Если ты думаешь, что, стоило американо-английским войскам высадиться на побережье Северной Франции и тем самым открыть второй фронт в Западной Европе, так сразу же нам с тобой стало намного легче, то ты ошибаешься. Я, например, не ощущаю этого. Когда-то еще они там расшевелятся, - скептически заметил Денисов.
      - Вот перейдем границу фашистской Германии, начнем штурмовать ее города, тогда союзники и начнут форсированное наступление, - вступил в разговор Геннадий Шерстнев.
      - Тут все, братцы, с большой политикой связано, - резюмировал адъютант эскадрильи Михаил Савченко. - А наше первейшее дело сейчас - помогать наземным войскам выкуривать оккупантов с белорусской земли.
      Перед Бобруйской наступательной операцией командование дивизии организовало летно-тактическую игру на тему Прикрытие наземных войск в период прорыва танковыми корпусами линии обороны противника. Она преследовала цель проверить готовность частей и подразделений к боевым действиям.
      20 июня мы перелетели на аэродром Неговка, а 24, 25 и 26-го уже летали на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков 3-го бомбардировочного авиакорпуса, действовавшего в интересах наших наземных войск. Таким образом, во взятии Жлобина и глубоком охвате с севера и с юга бобруйской группировки противника была и наша лепта - летчиков 16-й воздушной армии.
      Вот как оценило командование 241-й бомбардировочной авиадивизии нашу помощь:
      Летный состав 241-й дивизии просит передать благодарность всему личному составу истребителей, участвовавшему в боевой работе 24.6.44 г., и выражает уверенность, что боевое содружество наших частей будет впредь еще более крепким и позволит наносить эффективные удары по войскам врага{9}.
      Через три дня операция успешно закончилась. Враг был изгнан из Бобруйска, из Слуцка, из сотен других населенных пунктов. Войска соседних фронтов освободили Витебск, Оршу и Могилев.
      Помнится, с каким подъемом в связи с этим прошел у нас митинг. Открыл его представитель политотдела дивизии. Затем командир полка зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, в котором всем воинам нашего фронта объявлялась благодарность.
      Вслед за Мельниковым выступил Герой Советского Союза гвардии капитан Балюк:
      - В течение двухдневных ожесточенных боев с ненавистным врагом воины нашего фронта добились больших успехов и удостоены благодарности Верховного Главнокомандующего. Фашисты отступают по тем же дорогам, по которым в Отечественную войну 1812 года бежала хваленая гвардия Наполеона, разбитая русским народом.
      Мы, летчики и техники, клянемся, что отдадим все силы и умение для полного уничтожения фашистского зверя в его собственной берлоге. Только таким путем мы избавим нашу страну и другие порабощенные народы от коричневой чумы.
      Слово попросил гвардии старший техник-лейтенант Пащенко. Его звено - одно из лучших в полку - обслужило 1308 самолето-вылетов и восстановило 17 подбитых в воздушных боях самолетов. Пащенко имел три правительственные награды, ряд поощрений от командования эскадрильи и полка. Пользовался большим авторитетом среди сослуживцев. Коммунисты избрали его заместителем секретаря партийной организации эскадрильи. В своем выступлении он сказал:
      - От имени всего технического состава подразделения заверяю, что мы готовы выполнить любое задание командира. Будем работать, если потребуется, круглые сутки, чтобы материальная часть всегда находилась в полной боевой готовности. У нас, как и у всего советского народа, только одно желание - скорее покончить. с ненавистным врагом.
      В основе всех выступлений лежало стремление как можно быстрее освободить советскую землю от гитлеровской нечисти и прийти на помощь народам Западной Европы, стонущим под немецким ярмом.
      Бои шли непрерывно весь июль - с первого и до последнего дня. Наши наземные войска столь стремительно продвигались на запад, что строители не успевали своевременно готовить аэродромы, и фронтовая авиация несколько отставала от наступающих частей и соединений. Командование полка и дивизии, несмотря на то, что мы перебазировались с аэродрома Тростынь в Неговку, приняло решение использовать на самолетах дополнительные бачки, которые подвешивались под фюзеляжем, а при необходимости (в основном во время встречи с воздушным противником) сбрасывались на землю.
      Сегодня мы тоже подвесили бачки, чтобы сопровождать самолет Петляков-2, идущий на разведку по дальнему маршруту. В состав сопровождающей четверки истребителей назначили меня, Александра Денисова, молодого летчика Гагина и уже не новичка в летном деле Петрова. Мы с Гагиным выполняли роль группы непосредственного прикрытия разведчика от истребителей противника, а Денисов и Петров - ударной.
      С прилетом Пе-2 в район нашего аэродрома мы должны были запустить моторы и выруливать на взлет. К сожалению, на самолете младшего лейтенанта Гагина мотор не запустился. Ждать, пока техники устранят неисправность, возможности не было, и мы поднялись в воздух втроем. Пристроились к разведчику, легли на заданный курс.
      Облачность - 6 - 7 баллов, нижняя кромка облаков - около 1300 метров, а наш лидер все набирал высоту. Когда мы пересекли линию фронта, облачность начала заметно уменьшаться, а солнце ярко светило со стороны хвостового оперения самолетов. Это последнее обстоятельство было невыгодно для нас, ибо противник мог использовать его для нанесения внезапного удара. Чтобы не быть застигнутыми врасплох, я приказал своим ведомым усилить наблюдение.
      Пе-2 увеличил скорость и, по-видимому, включил аппараты для фотографирования железнодорожных эшелонов юго-восточнее города Осиповичи и скопления вражеских автомашин и техники на шоссейной дороге. Денисов и Петров несколько отстали, и теперь мне одному приходилось просматривать воздушное пространство, выполняя эволюции самолетом вблизи от разведчика.
      - Подтянитесь, - передал я по радио второй паре. В этот момент на них со стороны солнца свалились восемь ФВ-190. Два мессершмитта на большой скорости начали заходить снизу, чтобы атаковать разведчика.
      - Внимание, противник! - предупредил я Денисова и Петрова. - Атакую!
      Выполнив переворот через крыло, пошел в атаку на Ме-109. Оценив, мое преимущество (выгодное положение для атаки), мессеры отказались от своего намерения и, отвернув вправо, скрылись в облаках. Сбрасываю, как было предусмотрено инструкцией, подвесной бак с горючим и правым боевым разворотом перехожу в лобовую атаку на ФВ-190, которые после наскока на Петрова и Денисова пытались атаковать меня. Короткая очередь - и ведущий фоккер выходит из строя. В это время одна аэрокобра, атакованная четверкой ФВ-190, загорелась и резко пошла к земле. Второй мой ведомый - кто, я не знал - продолжал вести воздушный бой.
      - Сирень-тридцать два, - передаю разведчику, - уходи в облака. Я веду воздушный бой.
      Но вместо ответа с борта Пе-2 в наушниках слышу голос Денисова:
      - Прикрой. Я подбит.
      Значит, несколько раньше загорелась машина Петрова...
      Разведчик, резко спикировав, скрывается в облаках. Теперь у меня развязаны руки. Врываюсь в стаю фоккеров и отбиваю их атаки от идущего на снижение Денисова.
      - Платина, я - Сирень. Возвращаюсь домой. У меня все в порядке.
      - Понял. Возвращайся, - ответил я командиру экипажа Пе-2.
      Фокке-вульфы снова начали проявлять активность. Пришлось перейти в отвесное пикирование на полном газу, чтобы вовремя отбить очередной наскок немцев на планирующий самолет Денисова.
      - Тяни на свою территорию, сколько можешь, - порекомендовал я Александру. - Тяни, от фоккеров прикрою.
      К сластью, вражеские истребители вскоре отстали от нас - то ли у них было на исходе горючее, то ли они побоялись встречи с новой группой наших самолетов вблизи от передовой.
      Денисов продолжал лететь со снижением. Полоска дыма от его самолета растаяла.
      Он подобрал площадку и посадил машину на фюзеляж в районе деревни Менькое, пятнадцать километров северо-западнее Жлобина.
      Я снизился над самолетом Денисова до бреющего. Саша вылез из кабины и помахал мне шлемофоном. К самолету подъезжали на автомашине наши бойцы. Значит, все в порядке. Резко взмыл под облака и вскоре догнал разведчика, вместе с которым и возвратился на свой аэродром.
      О нашей потере стало известно всем. Мы еще раз убедились, сколь важна осмотрительность в воздухе, как необходимо взаимодействие между парами и группами. Только недостаточная внимательность могла подвести такого опытного летчика, как Петров, - бывшего школьного работника, инструктора, обладавшего отличной техникой пилотирования.
      Надежд на возвращение нашего товарища было мало, однако мы ожидали его каждый день, не могли забыть жизнерадостного, никогда не унывающего боевого друга. Он смело и дерзко вступал в единоборство с численно превосходящим противником и всегда выходил победителем.
      Помимо командования дивизии и полка этим чрезвычайным обстоятельством потерей боевого летчика из-за неосмотрительности - были озабочены коммунисты и комсомольцы части. Очевидно, в связи с победным наступлением Красной Армии, в частности войск 1-го Белорусского фронта, некоторые из летчиков ослабили требовательность, стали утрачивать остроту бдительности. Все это и обусловило повестку дня партийных и комсомольских собраний по эскадрильям - Задачи коммунистов и членов ВЛКСМ в повышении бдительности.
      Докладчики (у нас в эскадрилье им был член партийного бюро полка лейтенант Кольцов) подчеркивали, что о бдительности нельзя забывать ни в воздухе, ни на земле. Приводили примеры, когда нарушения дисциплины оканчивались нежелательными последствиями. Особое внимание обращали на то, что с приближением наших войск к западным границам Германии и других капиталистических стран вражеская разведка активизирует свою подрывную деятельность. Говорилось также о возможном воздействии на неустойчивых, политически незрелых людей растленной буржуазной культуры и о мерах борьбы с этим влиянием.
      После собраний были проведены беседы и политические информации. С лекцией Быть на страже революционной бдительности - святая обязанность каждого офицера Красной Армии выступил гвардии майор П. Д. Ганзеев, доклад О методах немецкой контрразведки и засылки в наш тыл агентов и шпионов сделал старший лейтенант П. П. Белоусов - наш оперативный уполномоченный. Комсорг полка И. П. Литвинюк рассказал рядовым и сержантам о том, что бдительность является железным законом воинов Красной Армии, разъяснил, как надо вести себя, чтобы не разгласить военную тайну.
      Чем еще запомнились июльские дни сорок четвертого года?
      Советский тыл все в более возрастающем количестве снабжал боевые части оружием и техникой. Однажды в боевом листке третьей эскадрильи я прочитал небольшую заметку Героя Советского Союза В. К. Полякова. Возвратившись с боевого задания по прикрытию наземных войск, освободивших Пуховичи, Червень и другие населенные пункты, а также перерезавших железную дорогу Минск Барановичи, Виталий написал:
      Я участвовал в битвах под Сталинградом, Орлом и Севском, но никогда не видел такой насыщенности неба советскими самолетами. Чувствуешь себя в воздухе полным хозяином. Это говорит о том, что наша Родина идет к победе с непрерывно возрастающей военной мощью.
      Комментарии тут, как говорится, излишни.
      Не осталось незамеченным такое выдающееся событие, как завершение Минской наступательной операции, в которой принимали участие и войска нашего фронта, в том числе 16-я воздушная армия. Несколько раз мы сопровождали Ил-2 и Пе-2 в район окружения 3-й танковой и 4-й армий противника. Изгнание врага из Барановичей, Пинска и других крупных городов было праздником не только для их коренных жителей, но и для нас, воинов-освободителей 1-го Белорусского фронта.
      Вряд ли кто-нибудь из моих однополчан забыл день 20 июля, когда войска прославленного полководца К. К. Рокоссовского прорвали немецкую оборону западнее Ковеля, форсировали Западный Буг и вступили на территорию Польши. Солдаты, перешагнувшие этот рубеж, по праву гордились тем, что они первыми вступили на землю братского народа с высоко поднятым знаменем армии интернационалистов. Легко себе представить, какие чувства владели авиаторами, сопровождавшими этих солдат - полпредов советского народа в стремительном и долгожданном броске на землю польскую.
      Лично я в этот день никуда не летал и коротал время за газетами и прослушиванием радиопередач. Дело в том, что мой предыдущий полет был очень тяжелым. Расскажу об этом немного подробнее.
      Обычно на задания со мной летал молодой летчик Гагин, не закаленный еще в схватках с воздушным противником. Самолет он знал хорошо, пилотировал не плохо, но все равно за ним нужен был глаз да глаз. Однажды нам встретились шесть фоккеров. Они почему-то не рискнули напасть ни на штурмовиков, ни на нас. Будь я с Балюком, с Бенделиани или с Крючковым, немцам бы не поздоровилось, но с молодым напарником я не решился атаковать противника.
      - И правильно поступил, - одобрил подполковник Мельников.
      Мне казалось, что после этого случая группу прикрытия увеличат. Или моему докладу не придали особого значения, или часть истребителей держали для выполнения какой-то другой задачи, но на второй день сопровождать илов я снова полетел только с Гагиным. Остальные ребята тоже пошли парами.
      Дойдя до западного района, штурмовики друг за другом начали пикировать на врага. Мы с Гагиным только успевали переходить с одной стороны на другую, меняя высоту над группой ильюшиных. После одного из заходов на цель неожиданно появились четыре фокке-вульфа. Ведущий в надежде на легкую поживу начал пристраиваться к Ил-2, набиравшему высоту после удара по артиллерийской установке противника. Второй ил, прекратив штурмовку, отпугнул фоккера. Атака была неудачной, но все-таки вражеский истребитель исчез из поля зрения: видно, не впервой встречаться с огневой мощью советского штурмовика.
      Действуя по цели, ильюшины, как бы прикрывая друг друга, замыкали круг. Такой порядок до некоторой степени облегчал нашу задачу, и нам оставалось только смотреть за вражескими истребителями, не дать им подойти к илам. Правда, я знал, что бывали случаи, когда при такой взаимной обороне штурмовики растягивали кольцо, разрывали его и в образовавшийся разрыв вклинивались истребители противника. Знал и потому неотрывно следил за обстановкой: вдруг наши оплошают...
      И действительно, убедившись, что фокке-вульфы особенно не надоедают, командиры экипажей илов ослабили бдительность. Каждый из них начал отыскивать для себя наземную цель и расстреливать ее самостоятельно. Фашистские стервятники немедленно воспользовались этим.
      - Прикрой, иду в атаку! - тотчас же приказываю я Гагину и стремительно бросаю свою машину на фоккера, который вот-вот откроет огонь по одному из наших самолетов. Упредив противника на несколько мгновений, сбиваю его удачной очередью.
      Выйдя из атаки, переложу машину в правый боевой разворот. Осматриваюсь. Мимо меня проскакивает истребитель. Я надеялся, что это Гагин, но вместо звезд мелькнули черные кресты. Нет, не Гагин. Видимо, он где-то дерется с гитлеровцами. Это предположение укрепилось, потому что рядом проскочил еще один фокке-вульф. Здорово парень их шерстит! - подумал я и устремился за уходящим врагом.
      А ильюшины продолжают работать как ни в чем не бывало. Преследуемый фоккер сумел оторваться от меня, но тут же я увидел справа четверку атакующих ФВ-190. Зову на помощь Гагина. Но радиоприемник молчит. Нет моего ведомого. Куда он запропастился в такой горячий момент? Значит, я один должен охранять семь штурмовиков и отбиваться от целой своры вражеских истребителей...
      Увеличиваю скорость и перехожу в атаку на пикирующих истребителей. Наскок на ильюшиных отбит. Заметив, что я остался один, гитлеровцы действуют более агрессивно. Двое справа, двое слева. Клещи. Вырваться, во что бы то ни стало вырваться! Маневром, с помощью которого не раз уходил от врага под Курском и Сталинградом, вырываюсь. Но гитлеровцы снова кидаются на меня: если они расправятся со мной, им легче будет бить штурмовиков.
      Передаю ведущему группы илов:
      - Прекращайте работать, собирайте группу.
      - Делаю последний заход, - ответил мне летчик с лидера.
      Четыре фокке-вульфа коршунами наскакивают на меня, а два атакуют отставшего от строя ила. Как жаль, что нет напарника. И даже соседних групп нет: выполнив задание, они ушли на аэродром. Значит, на помощь рассчитывать нечего, надо драться одному.
      Еще раз осмотревшись, замечаю, что ведущий штурмовиков закончил работу и вышел на прямую для следования домой. За ним, пристраиваясь в правый пеленг, идут остальные. Комбинацией сложных фигур высшего пилотажа ухожу от преследования четырех фокке-вульфов и спешу к замыкающему штурмовику, которого вот-вот возьмут на прицел два гитлеровца.
      Говорят, что человек даже спиной чувствует навис-Шую над ним опасность. Нечто подобное испытываю и я. Оглянувшись, увидел в хвосте аэрокобры фоккера.
      Защитить себя - значит оставить товарищей в беде, оставить их на растерзание фашистам. Как потом жить? Каждый день будет мучить совесть. Нет, нет, только не предательство! Забыв о грозящей катастрофе, я настиг фокке-вульфов и с короткой дистанции сбил одного из них, уже стрелявшего по ильюшину. Второй трусливо отвернул. Штурмовик, избавленный от гибели, прибавил газ и стал догонять свою группу.