...Сильно после полуночи началась цепная реакция зажигания окон. Из них, усиливаясь с каждым новым окном, неслись тревожные телевизионные голоса. И когда они, накопившись, переступили порог моего восприятия, я понял: в Ираке началось.
      x x x
      На работу я проспал. Что по законам военного времени делают здесь с опоздавшими на ответственную работу, я не знал и был готов к худшему. Но всем было совершенно не до меня. Казалось, миштару переключили с 33-х на 78 оборотов. Смысл инструкций-скороговорок ускользал. На иврит-"каля[39]" никто почему-то больше со мной не разговаривал, зато и ни одним "савланутом" или "ихье-бесэдором"[40] не попотчевали. А вместо привычного "леат-леат"[41] то и дело слышалось "маэр-маэр"[42].
      Наконец в сортире я узрел свое подлинное лицо. Бедные коллеги! Весь день перед ними маячила небритая харя с выпученными от непонимания и красными от недосыпания глазами. Поэтому, когда меня отправили то ли под домашний арест, то ли на домашнее дежурство, короче "домой и безвылазно до утра", я их понял.
      Дома я наконец-то реализовал свои амбиции - лишил тещу персональной комнаты, превратив ее в "хэдэр-атум"[43]. После чего проявил о Софье Моисеевне сыновнюю заботу - препроводил ее сердечные, дыхательные и прочие недостаточности в полкомнаты за занавесочку, к кислороду. Затем я мужественно поборол желание заклеиться от семьи изнутри и настроился на полнометражный домашний вечер.
      Вечер получился отвратительным. Сын хамил, теща заискивала, жена загадочно ухмылялась. Прямо конкурс устроили: "Кто у нас самый п подозрительный?" А почему кто-то один? Их трое - и трупов трое. Каждой сестре по серьге.
      Легли рано. Ленка, было, затеяла выяснение отношений, но я ее не поддержал - выяснения семейных отношений всегда чем-нибудь кончаются, а определить свои отношения с подозреваемой я не мог до окончания следствия.
      И снилась мне пустыня. Думал, Каракумы, но несколько раз вляпался в верблюжье дерьмо и понял, что все-таки Негев.
      Из-за сабры вышел верблюд.
      Он был в черном сомбреро, из-под которого вились рыжие стружки пейсов.
      На "корабле пустыни" плыли три женских фигуры. Именно фигуры, а не лица жеского пола, потому что все трое были в мини-паранджах отечественной фирмы "Готтекс". Кормчей была Мариша.
      Как я обрадовался, когда догадался! Я простер к ней руки и рявкнул:
      - Гражданка, почему на верблюде?!
      Конечно, мне хотелось орать совсем другое. Но что-то меня во всем этом смущало - то ли раскачивающийся, как при молитве верблюд, то ли Маришины дуэньи, которых я никак не мог окончательно опознать. То есть одна из них была Анат, но вот какая именно...
      Мариша нехотя закрыла косметичку и ответила, как убогому:
      - Потому что на собаках я больше ездить не могу, начальник. У меня аллергия на собачью шерсть... А ты все убийц ищешь?
      - Да вот, все ищу..,- стыдливо признался я.- Надо же отомстить.
      - Ну, ищи, ищи,- поощрила она.- А кстати, если найдешь - сам убивать будешь, или под суд отдашь?
      Я задумался над этим "гамлетовским" вопросом, а Мариша ткнула пальчиком в магнитофон, который держала явно знакомая мне соседка. Магнитофон стал вещать:
      "Ты прибыл с севера и ничего не знаешь!"
      Я был не Гамлет, это было очевидно, но обидно. И я в очередной раз в своей жизни пошел на компромисс, заявив:
      - "Меня зовут Горацио. Я прибыл сюда из Эльсинора."
      Магнитофон хрипло рассмеялся:
      "Полно врать! Горацио здесь был.
      Шикарный тип!
      Все пальцы в перстнях - истый царедворец.
      Он, кстати, первый, кто разоблачил
      Делишки принца. Этот самый Гамлет
      Завел себе щебечащую курву
      По имени Оливия. И с ней играл в очко.
      Подробностей не знаешь?"
      Подробностей я, как всегда, не знал.
      - Дерьмовая у вас алия!- сообщила с верхушки верблюжьего горба Анат.Всю страну загадили - понавезли верблюдов на продажу.
      - Это не верблюды,- буркнул верблюд и сплюнул.- Верблюжьего в них только горбы и что плюют на все. Пусть каждый докажет, что он верблюд... Все, хватит трепаться! Нам до субботы успеть надо.
      С ближайшего бархана скатился на ранце Вова Вувос и заорал:
      - Я в школу опаздываю! Подвезите меня!
      - А домашнее задание дашь списать?- игриво спросила Мариша.
      Мне стало его жалко.
      - Ты чего, старик?- спросил я.- Какая школа? Может, учебка?
      - Мальчик, мы в караван-бордель едем,- хрипло рассмеялась третья женщина, до этого казавшаяся мне Ленкой.- Вон, видишь?
      - Так это же Кремль!- обрадовался Вова.
      На "корабле" похабно заржали:
      - Какой прелестный мальчик! Сразу видно - ни разу не был в массажном кабинете. Просто - это красный фонарь в форме Красной Звезды...
      - Ладно,- сказала Мариша Вове.- Держись за хвост... А мента с собой берем?
      Мент (в смысле я) ополоумел от обиды и прошептал:
      - Я не мент... Я - герой-любовник... У меня дедушка - профессор.
      Мариша врубила маг, который ехидно сообщил:
      "Вот вам розмарин - для памятливости.
      А вам - анютины глазки - чтобы видеть.
      А это - несколько стебельков для меня
      Ее называют богородициной травою...
      Богородица-дева, радуйся,
      Благодатная Мария, Господь с тобой,
      Благословенна ты, жена,
      И благословенно чрево твое..."
      Вова выматерился и дернул верблюжий хвост, как девчачью косичку.
      - Отойди,- посоветовал я.
      Хвост сработал, как ручка унитаза.
      - Каждый оле должен съесть свой горшочек дерьма,- наставительно сказал
      Вова.- Савланут,- он поднял на меня глаза без зрачков. На сплошном белом фоне плавали красные прожилки.-"Я повернул глаза зрачками в душу,скромно пояснил он,- а там повсюду пятна черноты. И их ничем не смыть..."
      Мариша снова врубила маг:
      " Все это плод его больной души!"
      - "Мой пульс, как ваш, отсчитывает такт!- упрямился Вова.
      И так же бодр! Нет нарушенья смысла
      В моих словах! Переспросите вновь,
      Я повторю их, а больной не смог бы!..
      Во имя Бога бросьте ваш бальзам!
      Вам надо исповедаться! Покайтесь
      В содеянном и берегитесь впредь!
      Вам надо исповедаться!.."
      Из-за очередного бархана послышалось улюлюканье, и троица в черных масках, завывая, бросилась к верблюду. На "борту" началась паника. Софья Моисеевна и Левик содрали маски и, приставив ко ртам мегафоны, самозабвенно выли в них, а я никак не мог врубиться - где же Ленка - на верблюде в парандже или рядом - в разбойничьей маске...
      ...Ленка была рядом и, действительно, уже в маске. Газовой. Под подушкой она ее держала, что ли? Сирена выла еще омерзительнее, чем во сне. Вбежал Левик и сразу влетел головой в подставленный ему Ленкой противогаз. Софья Моисеевна копошилась в углу, глядя на противогазные ремешки, как салага на парашют.
      Я помог теще. Даже выдернул ей из фильтра затычку. Затем "обулся" сам и мне тут же захотелось куда-нибудь марш-броситься, километров, этак, на пять.
      Сирена стала издыхать. Ленка доклеивала дверь, а за окнами ухало - то так, то сяк. Я откупорил колу, и мы слегка повампирствовали через специальные трубочки, торчащие из противогазов. Кроме Софьи Моисеевны - она опробовать резиновый хоботок не захотела, вернее, не смогла.
      - Лена, я же говорила, что ты плохо заклеила комнату,- печально сказала теща и указала на потолочную паутинку, весело качающуюся в струйке воздуха.
      Это будет стоить нам жизни.
      Я попытался ее успокоить, объясняя, что рвануло далеко и, вероятно, не химия. А даже если и химия, то концентрация низкая. А даже если и не низкая, то противогазы нас защитят. Лучше бы я начал с тещей прощаться - мои слова, как всегда у нас с ней, произвели обратный эффект. Софья Моисеевна тут же объявила, что ей подсунули неисправный противогаз и начала задыхаться. При этом она чувствовала "явственный запах газа".
      Пока Ленка вызывала "скорую", а я успокаивал Левика, теща вытащила из противогазной коробки атропин, втихаря вколола его себе и стала с нами прощаться. Выдав Ленке и Левику все приличествующие случаю банальности, она обратилась ко мне:
      - Боря... я доставила тебе... много неприятностей... из-зи собаки... Не считай меня убийцей... я бросила два куска... один съела Фрида... я так испугалась, что второй съела та женщина... Леночка знает, как я мучилась... Но, раз убитых трое - значит это не я... Леночка даже яд от меня спрятала... чтобы я сама не отравилась...
      - Что?!- взвыл я.
      Теща посмотрела на меня с осознанным ужасом, схватилась за сердце и потеряла сознание.
      ... Явились слуги Рока в черных масках и вместе с тещей унесли на носилках надежду, что убийца - она. До сих пор я не понимал своего счастья: убийца-теща по сравнению с убийцей-женой или убийцей-сыном, это как грипп в сравнении со СПИДом...
      К утру все стало достаточно очевидным - Ленка начала следить за мной раньше, чем я это заметил. Гораздо раньше, чем позавчера. Я бы и позавчера ее не заметил, если бы не привык следить за следящим Мики... Кто же знал, что с
      Ленкой в Штаты надо было ехать. Вернее, в тот штат, где жена, убившая любовницу мужа, неподсудна... А если двух любовниц?
      Пора было закрывать дело. Жека - это несерьезно, не надо себя обманывать.
      Других альтернатив нет. Надо только убедиться, что мальчик, забегавший в подъезд к Анат - не Левик. Потом огорошить Ленку психологическим следственным экспериментом, а потом решить, как жить дальше... Самому интересно - убью, сдам или отпущу?
      ШЛА ШУША ПО ШОШШЕ...
      Утром я прибыл к подъезду Анат и порадовался моральной и физической полноценности "тройки" старушек.
      - Ну что,- поинтересовалась "коренная",- скоро Саддама арестуешь?
      - Как обстрел пережили, бабули?- куртуазно спросил я, вытаскивая фото Левика.
      - Разве это обстрел?- отмахнулась одна.- Вот при Сталине в Ленинграде это были обстрелы!
      - А-а, нашел-таки!- порадовалась за меня другая, бросив цепкий взгляд на фотографию.- Молодец!
      - Вы внимательно посмотрите,- униженно попросил я.- Может, не он? Вы же мельком видели...
      - Он, он! Не волнуйся!- хором успокоили старушки.- Этот самый, что после тебя в наш подъезд зашел. Это что же, от горшка два вершка, и уже убийца? За что же он ее?.. Двойки ему ставила, что ли?
      - Ты слушай,- воодушевилась "коренная",- я еще девчонкой была, у нас в школе одна в учителя прям так сильно влюбилась, что повесилась! А теперь они вот, значит, как...
      Но я уже не слушал.
      x x x
      Я метался по вымершему от чрезвычайности своего положения городу, но отравляющие вещества на меня не снисходили.
      Дома меня ждал Левик, не зная, как распорядиться подаренными Саддамом каникулами. Он раскручивал какой-то шахматный этюд, очень обрадовался мне, и от всего этого стало особенно больно. Ленка торчала у тещи в больнице, и лучшего момента для разговора невозможно было придумать - тянуть было некуда.
      Томясь от безнадежности, я согласился сыграть партию. Мне достались черные. Я принял открытый дебют и спросил:
      - Хорошо, когда не надо идти в школу?
      - Скучновато...
      - А я думал, ты привык в последнее время обходиться без школы.
      Замер. Напрягся. Не поднимает глаз от доски... Уши - вареники. Мои. Делает глупый ход. При чем тут бабушка? Трогательная бесхитростность - так примитивно пытаться уйти от темы. И это с папашей-ментом... С папашей-скотом, который довел сына до убийства, а теперь изобличает. И с мамашей... Наводчицей? Богиней мести? Беззащитной жертвой? Совершенно не могу понять, как она могда его использовать? Все это против природы. Как мать могла вложить в руки сына яд? А так, заботливо оборачивая ему шею шарфиком... Какая здесь роль Ленки - вот что главное. А главное - потому что с Левиком "гамлетовского" вопроса не существует - он не виновен, даже если виновен. То есть его вина на мне. Или на мне и Ленке.
      - Как ты думаешь, сынок, мама в последнее время сильно изменилась?
      - А ты?
      Думаю. И чем больше я думаю, тем меньше хочется это делать. И вот до чего я додумался, сынок. Если ты начал убивать, то у тебя есть один единственный шанс остаться человеком. Получить жестокий урок. На всю жизнь. Нельзя, мальчик, перешагивать через трупы... во всяком случае, допризывникам.
      Человеческая жизнь - зто слишком высокий порог, о который нормальным людям положено спотыкаться. И ты должен узнать, что смерть искупаетя только смертью. И раз вина на мне, то на мне и искупление... Но я ведь не могу оставить тебя с матерью, которая толкнула тебя на такое... Поэтому я должен знать: уйти мне одному или прихватить с собой ее. И никто мне не сможет рассказать об этом, кроме тебя...
      - Хороший ход, сынок... Пока я буду думать, возьми ручку и напиши: "Ты шлюха, Анат! И поставляешь русских христианок в еврейские бордели! Оскверняешь святую землю и позоришь нравственность народа. Приговариваем тебя, как палестинского агента, к смертной казни. С Божьей помощью." И подпись... ну, ты сам знаешь какую, да?
      - Какую?..
      - Совет по Чистоте и Вере, естественно... Стоп, писать надо печатными буквами, ты же знаешь. Пойди, попей водички, чтобы рука так не дрожала и перепиши печатными.
      -...З-з-зачем?..
      - Для графологической экспертизы. Странно, что ты спрашиваешь... Просто те детективы, в которых по печатным буквам почерки не идентифицируют, написаны еще в прошлом веке. До всеобщей компьютеризации, сынок.
      Плачет. Плачет уже по-взрослому. Раньше раскрывал рот и выворачивал нижнюю губку... Он уверен, что я знаю все. Поэтому через минуту я действительно буду все знать... А ведь до последнего надеялся, что минует. Ладно. Пора поговорить о маме... Черт! Звонит. Легка на помине. Не открывать, что ли? У нее ключ...
      Долго думал - Левик уже у двери...
      - Шалом, Шуш! Тиканси[44], тиканси...
      Кого черт принес?.. Красивая девчушка... Надо же, у нас с ним не только уши-вареники, но и общность вкусов... Ого, даже не одноклассники, даже из соседней школы? Ладно, замыкайся на своем мирпэсэте, шушукайся с Шушей.
      Отсрочка приговора...
      Сейчас очень пригодился бы хороший внутренний стержень. Как у Тараса
      Бульбы или у Петра I. Или у майора Деева... Но стержня у меня нет. И давно.
      Вместо него был запущенный колодец... Из него еще удавалось порой вычерпнуть что-нибудь живительное. Но сейчас он пуст. Только сыплется со стен какая-то дрянь...
      Я тупо курил в спальне, пока не вспомнил, что она теперь "газоубежище".
      Пришлось разгерметизироваться и проветривать...
      Свежий воздух наждачил мозги, счищая спасительное отупение. Жизнь заканчивалась и была прожита зря. И эта алия, совершенная, если отбросить пафос, ради Левика, обернулась падением. Уж лучше бы маразматики из Политбюро слали его убивать афганцев, чем собсвтенная мать - евреек... Впрочем, с Ленкой - не факт. А факт то, что мне, в общем-то, уже безразлично - соучаствовала Ленка или нет. Это ее биография. Жена-убийца - это бывает, с этим можно жить. А с убийцей-сыном жить нельзя. Да и не очень хочется... Что я могу сказать? "Убивать нехорошо, сынок"? "За убитых теть ты получишь ремнем"? Клин вышибают клином - придется самоубиваться. Он должен понять, что смерть не то, чтобы искупается смертью, а что смерть - это всегда потеря. В данном случае это будет потеря отца...
      А, может быть, у нас не только общие уши и вкусы, но и заниженный порог
      "допуска смерти"?.. Пристреливал же я в Афгане новый автомат по фигурке старика на ишаке. Вряд ли служит оправданием то, что уплощенная расстоянием, в аляповатом халате, она казалась жестянкой в тире. А потом бугристые потрескавшиеся руки из рукавов этого же халата - к вечеру, когда спустились в кишлак. И "рембрандтовские" глаза. И все. И я уже был плохой солдат, потому что начинал думать, прежде, чем стрелял. И терял те самые доли секунды, из-за которых теряют друзей... Какого черта я это все вспоминаю?.. А-а, это же я перед смертью, как подобает порядочному, жизнь начал вспоминать. "Вам надо исповедаться! Покайтесь в содеянном..."
      Очевидно одно, до прихода Ленки Левик эту Шуш не отпустит. Шушукаются, шушукаются... а должно бы быть не до шуток и шашней... не до шашек и шахмат... При чем тут шашки и шахматы? А, это он в дневнике своем сегодня зашифрует: "После игры в шашки...а, мы же в шахматы играли, отец с шашкой наголо взял меня на пушку, но пришла Шуш - для шуток и шашней... шушукались, пока не пришла мамаша..."
      Что за маразм - мне намедни помирать, пристало о душе думать, а не о всякой шушере. До старческого сексуального маразма я еще не дошел... и уже не дойду. Почему же мысли о Шуш в башке шуршат и копошатся?.. Может, неспроста? Может, интуиция что-то подшептывает? Скажем, Господь великодушно решил показать мне перед смертью мать моих внуков? Сколько же их будет? Хамеш, шеш, шева, шмонэ, тэша...[45] Шиш!.. Мысли какие-то шепелявые, шуршат, словно пустая магнитофонная лента.
      Я стоял у окна, докуривая сигарету, когда понял, что докуриваю последнюю сигарету. Последнюю в пачке. Последнюю. Окурок выпал и летел себе, пока не шмякнулся на темный асфальт, разбрызгав искры, чтобы еще помаячить там, подманивая.
      Тут я обнаружил, что последние несколько сигарет я циклился на мантре:
      "Шла Шуша по шошше и шошала шушку". И вот тут-то у меня "шкурка поднялась". Что это значит, тому, кто не испытывал, объяснить невозможно. У собак, вернее, у их хозяев, это называется "взять след". Полицейская ищейка Боря, боясь спугнуть интуицию, сделал у окна стойку.
      Ощущение удачи схлынуло, и на песке осталась элементарная, но эдравая идейка, что скорее всего я не расшифровал дневники Левика из-за того, что он уделил в них Шуш должное внимание. Редкая буква "ш" стала частой, и весь частотный ряд за ней сдвинулся...
      - Господи!- истово бормотал я, раскладывая листки.- Сделай так, чтобы это был не Левик! А я сделаю все, что ты хочешь... Обрежусь... Кипу нацеплю... впрчем, ханжей тебе и без меня хватает... Ну что я могу сделать?.. Хочешь, я на территориях поселюсь?!
      Новый ключ вошел в Левикину шифровку, как в притертый замок. И я прочитал:
      "...Не пошел в школу. Нашел девушку. Хорошую. Шушана. Шлялись по шуку. Ее учительша из класса вышвырнула, за то, што шумела и шалила...
      ...Шуш - девушка ништяк! Не пошли в школу...
      ...В их школе учительша страшно шпыняет Шуш...
      ...Ништяк! Папаша шепнул мамаше, што Шушина школьная учительша пришла в миштару, потому што ее школьная подруга-шлюха ушла подшабашить шекелей. Есть шикарная шутка! Шуш будет в штопоре!
      ...Решили, што шутка хороша. Прошантажируем учительшу. Напишу, што она шлюха, штобы на Шуш не шипела. Што ее пришьют, как шалашовку!
      ...Шаа шалош[46]. Швырнули учительше наш шантаж в ящик. И пошли шляться по шхуне[47]. Шуш разрешила поцеловать. Вышло в шею. Это што-то! Ошеломительно! Шикарная девушка! Решил, штобы учительше было еще страшней! Напишу, што задушим... Пришел пришпилить новый шантаж на дверь. Помешал датишник в шляпе шахор[48]. У учительши слышался шум. Когда датишник прошел, решил пришпиливать, а дверь нараспашку! Замешкавшись, не отшмыгнул. Вышла роскошная шалава, внешностью почти што Шуш, но шире и крашеная. Шуш лучше. Шалава отшатнулась и ушла. И я ушел, не пришпилил - слишком много датишников и шалав шлялось...
      ...Шел с Шушей по шошше и шошал Шушку..."
      От такого катарсиса я сел на пол, прислонился к стене и впал в нирвану...
      Великий Драматург явно испытавал слабость к своему оскотинившемуся персонажу Боре. И, поиграв с ним за "красной" чертой, решил сохранить его для действия за "зеленой"[49]... Но каков Левик! Сукин сын! Пошл не по годам... Шушку... Действительно, кровь не водица... Но не дурак! "Шепелявый" код - зто просто и изящно... Значит, все-таки Ленка. Ну и фиг с ней. А, может, вообще - Кира Бойко? Как было бы мило с ее стороны!..
      Нирвана перешла в эйфорию, и с песней "Ам Исраэль хай!"[50] я явился на мирпэсэт - обласкать нашу замечательную молодежь.
      Молодежь в ласках извне явно не нуждалась и встретила меня крайне настороженно. Чтобы завязать непринужденный разговор, я спросил Шуш - где, по ее сабровскому мнению, лучше жить - в Иудее или Самарии?
      - В Калифорнии,- отрезала она.
      Сын подобострастно рассмеялся...
      ...Вскоре пришли еще трое: реанимированная теща, исцарапанная Ленка и кот.
      - Мама отказывалась уходить без него из больницы,- объяснила Ленка, глядя на меня безумными глазами.
      Левик перевел. Все посмотрели на кота. Он был зауряден.
      - Я за ним по всему двору бегала,- пожаловалась Ленка.- Он нашего "кис-кис" не понимает, шарахается.
      Это Левик переводить не стал, а объявил:
      - Я ему противогаз сделаю!- и сделал авторский перевод.
      - Не болтай глупости!- возмутилась теща.- Лучше придумай, как его назвать...
      - Назовем Индикатор. Как его еще называть,- сурово сказал я и посмотрел на тещу буравящим взглядом капитана МГБ Гольдфельда.
      Кот хрипло мявкнул и исчез под шкафом.
      - Действительно,- согласилась теща.- Назовем его Индикатор. Он так чутко реагирует на гнусные намеки!
      СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА...
      Я вошел в Жекин двор и уселся на ту самую скамейку, на которой встретил начало войны. Во время чрезвычайного положения, когда квартиры полностью укомплектованы слоняющимися от безделья жильцами, а каждая комната - как проходной двор, проходные дворы становятся идеальными рабочими кабинетами.
      Было пусто, тихо и сосредоточенно. Подъезды, как пылесосы, втягивали последних прохожих - чем ближе, тем быстрее. И даже Жека, как образцовый обыватель, вписался в рамку окна и слегка почернел на желтом фоне с голой лампочкой, коптя небо.
      Вот я и получил возможность не торопясь все спокойно обдумать. Но обдумывать было уже особенно и нечего. К эндшпилю на доске осталось слишком мало черных фигур: Ленка, да Жека с Кирой Бойко в уме. Дневник Левика обелил как его самого, так и "черного" хасида. Террористический "Совет по Чистоте и Вере" в полном составе мирно гонял чаи у меня дома, с очищенной предсмертной исповедью тещей. Несостоявшимся убийцам чай разливала потенциальная. То есть, что значит - несостоявшимся? Первую-то женщину отравила теща. Но не преднамеренно. А двух моих любовниц - Ленка. Что против нее? Яд хранила, за мной следила. Достаточно, чтобы прижать и расколоть. Но, как мать моего сына, она заслуживает не менее бережного отношения, чем какая-нибудь партийная номенклатура. Значит, за нее я возьмусь при полном и окончательном отсутствии альтернатив.
      Является ли Жека альтернативой? При наличии воображения - да. Израильский мафиози. Меня ненавидит. Считает вопросом своей уголовной чести отомстить. А тут еще теща "подбрасывает" ему труп, и он как-то узнает, что я занят в расследовании. Следит за мной, обнаруживает двух любовниц. Узнает через своих людей в полиции каким ядом была отравлена первая жертва, "стреляет" дуплетом, и я надолго у параши. А Кира Бойко - исполнительница. А потом прячет ее в "Саудовскую Аравию". Полный бред.
      x x x
      - А-а...ты..,- уныло сказал Жека,- приятнее слышать сирену, чем твой голос... Но учти, в хэдэр-атум я тебя пускать не обязан. И не пущу. Поэтому советую не задерживаться.
      Задерживаться, действительно, смысла не имело. С Жекой надо работать быстро и примитивно.
      - Киру Бойко вчера видели в городе,- блефанул я.- Зачем врал?
      Жека пожал плечами:
      - Так только вернулась. Прекрасно отдохнула, заработала, даже поправилась на рахат-лукуме. Между прочим, я ее возвращение рассматриваю как патриотический поступок... Вроде этого дирижера - разорвала контракт и приехала первым же верблюдом...
      Неформальность наших отношений была обоюдоострой. Он мог позволить себе надо мной издеваться. Но и я мог себе позволить...
      Пока Жека в ванной заговаривал матом кровь из носа, я осмотрелся. Хотя осматривать было особенно и нечего. Квартирка тянула разве что на приют барахтающегося наркомана, а не на логово крутого мафиози. По-видимому, в израильской мафии Жека занимал ту же экологическую нишу, что я - в полиции. "спец по русским олим". Наверное страдает, что ему не доверяют ничего серьезного. Говорят -"савланут","леат-леат" и намекают, что ментальность не та. Кстати, о ментальности - это штука интимная. Столь же интимная, как, скажем, место, где хранишь наркотики. В Союзе после трехчасового шмона мы нашли их в футляре от фотоаппарата...
      - Замри! Сейчас вылетит птичка!- я игриво помахал футляром перед выползшим из ванной Жекой.
      Жека не замер, и мы слегка поборолись за роль фотографа. Волю к победе
      Жека утратил только после полной потери фотогеничности.
      - Ну что, что тебе от меня еще надо?- прохрипел он.
      - Женщину. Киру Бойко.
      - Да не знаю я никакой Киры Бойко!- истерично завопил Жека.
      Первая ампула хрустнула на каменном полу под моим каблуком. Даже секретарь парткома, узнав, что я уезжаю, не смотрел на меня более укоризненно.
      - Тихо, тихо,- попросил Жека,- дай договорить... Она теперь Линда Киры больше нет... Хочешь, я ей позвоню?
      Я захотел. И даже номерок запомнил.
      - Шалм, Йоси. Это Юджин,- грустно сказал Жека.- Линда у тебя? Пригласи, пожалуйста... Здравствуй, моя птичка!
      Птичка вполне могла щебетать телефонными гудками, поэтому я подошел поближе. Но птичка щебетала, как положено:
      -...какая там жизнь! Школьные каникулы. Если война не кончится, я сама через неделю мужикам платить буду...
      - Не, лапа, я этого не допущу,- пообещал Жека.- Вот клиент рядом слышишь, в трубку дышит...
      - С олимами больше не буду!
      - Не, у него с валютой все в порядке, он в полиции работает.
      Возникла пауза.
      - Тварь, ты же знаешь мою ситуацию!- с чувством произнесла Линда и повесила трубку.
      - Ну вот видишь,- развел Жека руками,- я сделал для тебя все, что мог!
      - Тварь!- с чувством произнес я.- Ты что, не знаешь своей ситуации?- и раздавил вторую ампулу.
      - Ментяра ты позорный!- взвыл Жека.- Ничего в тебе человеческого не осталось! Я же старался! Меня же прибить могли!.. Дави! Все дави! Думаешь, мы в Совке? А я и там всегда достать мог!.. Я трубку подниму, мне через пять минут доставят! Ничего я тебе больше не скажу... Не найдешь ты Линду, зря телефон запоминал. Это кафе. Она теперь его за квартал обходить будет!
      - Ничего,- успокоил я Жеку,- я ее сам к тебе на свидание приведу. Когда ты два пожизненных отбывать будешь.
      - Ты что ж, гад!- задохнулся Жека.- Теперь уже два "мокряка" вешаешь!
      Ненавижу!!
      Зря он схватился за стул. Стул был слишком тяжелый - от такого и лунатик увернется...
      ...Когда Жека очнулся, он был привязан к этому стулу, основательному, под старину.
      - Надеюсь,- сказал я,- у тебя установлена телепатическая связь с наркотикодателем,- и хрустнул третьей ампулой. Остальные оставил в футляре, перекинул его через плечо и пообещал: Не отчаивайся. Я буду тебя навещать.
      - Ты до полиции не дойдешь! Гадом буду, тебе это не пройдет! Это тебе не Совок! Прощайся с погонами!!!
      Я вернулся, достал носовой платок и отпечатал Жекины пальцы на каждой ампуле. Потом подошел к столу, накорябал несколько ивритских букв и сообщил:
      - Перевожу для перенесших легкое сотрясение мозгов. "Я - наркоман. Меня привязал мой друг, чтобы вылечить. Всех, явившихся на мои крики, прошу на мои слова не реагировать, а вызвать полицию".
      Жекин стул отбил чечетку, наконец замер, и Жека тускло произнес:
      - Что ты хочешь?
      - Киру Бойко.
      - Ладно,- простонал он,- сдам я ее тебе, фашист.
      - Когда?
      - Через недельку.
      - Бесэдэр,- согласился я,- так я зайду через недельку?- и стал уходить.
      - Завтра!- заорал Жека.- Завтра вечером! В семь, в кафе "Тамар".
      - Хорошо,- смиренно сказал я и отвязал изумленного Жеку.
      - А чего это ты мне так сразу поверил?- насторожился он.
      - А чего не поверить хорошему человеку?- удивился я.- Который оставляет тебе самое дорогое, что у него есть, да еще с дактилоскопическими автографами,- и я чуть тряхнул "фотопогремушкой".
      Жека дернулся.
      - Ну, до завтра,- сказал я.- За сводничество получишь свои фотопринадлежности. А если встреча сорвется, получишь за фотопринадлежности...
      ЧТО ЖЕ ПЬЮТ НА ИЗРАИЛЬСКИХ "МАЛИНАХ"...
      На душе было гадко. Весь этот садизм дался мне тяжело... Чего не сделаешь ради жены, вернее, чтобы не остаться круглым бобылем.
      Когда проходил недалеко от дома Мариши тоска усугубилась и вытянула откуда-то странное чувство ответственности за Номи и Вову Вувосов. И я зашел.
      Все стало куда приличнее. Номи спала в кроватке. Пол был относительно чист, Вова относительно выбрит... Душа во мне скулила, не переставая.
      - Поздравляю с отменой штрафа за вскрытие противогазов!
      - Спасибо,- кивнул Вова.- Как бы нас самих теперь не вскрыли. Ты чего шляешься?
      - Шел от нашего общего знакомого...
      - А-а, от этого... Ну и как? Есть новости из гарема?
      - А как же!- показал я ссадины на кулаке.- Завтра встречаюсь с Кирой Бойко. В девятнадцать ноль-ноль!
      Вова усмехнулся:
      - В Саудовской Аравии?
      - Почти. В кафе "Тамар"... Кстати, выпить есть?
      - Уже нету. По случаю войны пришлось спаивать унитаз... Кофе будешь?
      Пока Вова варил кофе, я созерцал его новую фреску - на стене салона, заваливаясь в разные стороны, брела куда-то группа изломанных жутких силуэтов. Контуры их прерывались и обрывались.
      - Это что, исход евреев из Египта?
      - Нет,- крикнул Маэстро из кухни,- это выход художника из запоя. Уникальная техника. Пытаясь удержаться на ногах, обрисовываешь собственную тень на стене. И так много раз, пока не сможешь прикинуть, сколько хозяин сдерет за ремонт...
      x x x
      Рядом тормознула машина. На этот раз "Мицубиши". И Жека буркнул:
      - Влезай. Кафе не работает. Из-за войны.
      Пристегнутый ремнями к сиденью, Жека выглядел гораздо лучше, чем привязанным к стулу. И я сделал ему по этому поводу куртуазный комплимент.