Она посмотрела на меня, усмехнулась:
      - Разве это не позволяет заглянуть в себя? Узнать о себе кое-что?
      Спасибо за такое позволение. Что мне делать с этим знанием?
      - Для тебя смерть - как бы кульминация жизни, - ответил я, словно уклоняясь от разящего весла вопроса.
      - Для всех она такая. Это такие сильные ощущения... Жаль, что ты меня отбросил, - она закусила губу и цапнула меня взглядом.
      - Жаль, что ты не сказала. Что это не всерьез.
      - А это всерьез, Саша. Невсерьез - это в банальном борделе. А я - про грань. Ее надо чувствовать и удерживать равновесие. Жизнь - смерть. Впрочем, ты просто не привык.
      - Да нет, я, скорее, слишком привык. Понимаешь, она живет среди нас. Ходит с нами по улицам и пахнет мясом, гарью и блевотиной. Ее отскребают от асфальта. У нее унылое лицо армейского психолога. Она назойлива. Мы устали ее замечать... - я наткнулся на Юлькин блуждающий взгляд и скомканно закончил. - Мы просто не можем в нее играть, понимаешь? В обыденность - не играют. А я всего этого не учел, Юля. Да, не учел. Извини.
      - Извини?! Извини - что? Что не убил???
      - Что хотел убить. Ха-ха. Сначала тебя, потом себя. Тебя - веслом. Действительно, тупо как-то.
      - По-очереди. Веслом. Ха. Ха-ха-ха-хаааааааааааааааааа.
      Истерика перешла в слезы, затем в бурные продолжительные объятия. Заодно и согрелись.
      Розоватые лепестки чаек плавали вокруг нас. Выглянуло солнце и стало полоскать свои сальные пальцы в пиале лагуны.
      Иерусалим
      2002