Жара делала свое дело: население медленно, но верно сходило с ума. Горячие на ощупь газеты, глядеть на которые не было сил, вываливали на обозрение еще более горячие новости, одна другой загадочнее. В Хайфе ограблен банк спермы: грабители подкупили охранника, пообещав ему долю от добычи. В Рамат-Гане пьяный хулиган подрался с автоматом по продаже сигарет, приняв его за игральный. Дочь бывшей королевы красоты Израиля потребовала передачи титула по наследству. В Иерусалиме водитель такси забыл пассажиров в машине и улетел в отпуск на Мальту. В Акко пенсионер подал в суд на соседа сверху, хотя жил на последнем этаже. В Яффо на поэтическом турнире местного литературного клуба безработный сонетчик-элегист набил руку безработному эписту-сагику, а тот в ответ пожал ему морду. В больнице Ихилов двое безнадежных больных признаны надежными...
Два человека полусреднего возраста растеклись по плетеным стульям, выставленным посреди тротуара у входа в крошечное кафе. На стоящем между ними круглом пластмассовом столике медленно закипали два высоких стакана с пивом. Навес над столиками отбрасывал полупрозрачную тень. Граница тени неумолимо приближалась к сандалиям того, кто сидел к северу от собеседника. Северный с тоской поглядывал на роковую черту, понимая, что вставать и двигать стул все равно придется. Южный, с некоторым усилием изобразив на лице сочувствие его страданиям, вытянул из полупустой пачки «Парламента» сигарету и выставил ее кончик на солнце. Сигарета, помедлив, задымилась. Южный затянулся и продолжал:
– Я всегда был уверен, что время сумасшедших алхимиков-одиночек давно прошло. Этаких средневековых типов, вросших в подвальный полумрак своих лабораторий, тративших жизнь на поиски эликсира бессмертия. И вдруг на прошлой неделе познакомился именно с таким. Человек не от мира сего. Тот самый случай, когда сразу не поймешь, то ли он гений, то ли псих, то ли и то и другое вместе. Он у себя на в квартире устроил лабораторию и лет восемь ковырялся там безвылазно, создавал этот самый эликсир. На что жил – непонятно.
– Ну и как, создал?
– Утверждает, что да, как бы дико это не звучало. В состав этого эликсира входит что-то около сотни ингредиентов, и настаивается все это – догадайся, на чем? Правильно, на спирту. Крепость – 85 градусов. Изобретатель утверждает, что для настоящего эффекта необходимо принимать по литру в день. Тогда, мол, станешь бессмертным. Сам он пьет его уже два года.
– Так он, что ли, стал бессмертным?
– Трудно сказать. Во всяком случае, еще не умер. Хотя я вот, например, тоже пока живой – тьфу-тьфу! – безо всякого эликсира. Но привыкание он себе уже заработал. Тяжелую форму эликсиромании. Теперь он без него нескольких часов прожить не может, такая ломка начинается – полный конец света. И ничем другим этот эликсир заменить нельзя: водка, вино, спирт – ничего не действует. Он туда что-то намешал сильно уникальное, а что – забыл. А рецепт он хранил в компьютере, и антивирус его почему-то удалил. Теперь он не может этот эликсир приготовить. У него еще на месяц запаса осталось, а потом, видимо, умрет.
– Я тоже, видимо, умру, – уныло пробормотал северный. – Эта жара меня доконает. Или сведет с ума.
– Сведет, – охотно согласился южный. – Судя по всему, уже свела. Затащить человека в такую погоду в открытое кафе способен только полный псих. И я псих, что согласился. А нормальные люди пьют холодное пиво в кондиционированном помещении.
– Не переношу я кондиционер, ты же знаешь. Простуживаюсь через пять минут. И вообще, я в Европу хочу.
– А что, собственно, такого есть в Европе?
– В Европу, – повторил северный, с отвращением косясь на свое потное отражение в витрине. – Хоть на пару недель. В Альпы. Австрийские, французские – какие угодно.
Южный взял со стола салфетку, сложил ее углом, потом еще раз углом, соединил края зубочисткой, подул внутрь и образовавшуюся треуголку водрузил, слегка набекрень, на свой стакан, отчего тот сразу стал похож на Наполеона Бонапарта, проведшего ночь в борделе.
– А почему именно в Альпы?
– Там прохладно! Там дождь бывает. А на Гроссглекнере, говорят, снег лежит. И на Монблане снег. Давай съездим, померзнем слегка, а? Ведь это же уму непостижимо! Такого лета я не помню. Ты когда-нибудь в жизни пивом обжигался?
– Действительно, пекло жуткое. Но две недели в Альпах от него не спасут. Даже если все это время проваляться голым в снегу.
– Это почему?
– Потому что через две недели эти две недели кончатся, и придется возвращаться в это же самое пекло.
– Ну и вернемся. Все же легче будет.
– Не будет легче. Наоборот, хуже будет. Представляешь, вокруг все та же жара, но Альпы уже позади. И утешаться до следующего лета нечем. Нет, друг мой, выживание – это искусство, и рутинный подход здесь не годится. Вот возьми, например, моего алхимика. Сплошное творчество и, как следствие, интересный результат.
– И что хорошего в таком результате?
– Хотя бы то, что он непредсказуемый. То же самое с жарой. Представь себе, что у тебя с ней дуэль. Как победить противника, который сильнее тебя? Очень просто: надо сделать то, чего он от тебя не ожидает.
– Например, застрелиться. Слушай, охота тебе в такую погоду софистикой заниматься? Ведь на самом деле дураку понятно: жарко тебе – поезжай туда, где прохладно, и передохни хоть немного. В общем, ты как хочешь, а я – все. Сейчас позвоню боссу, попрошу отпуск. Потом пойду домой, залезу в Интернет и закажу билет... э-э-э... на послезавтра. Чартер, шмартер – что угодно. Прилечу в Мюнхен, в аэропорту возьму машину и через пять-шесть часов буду на Гроссглекнере. И прощай, жара.
– Что ж, некая примитивная логика в этом есть. Ладно, съезди, померзни. Вернешься – позвони, посидим, расскажешь. А сейчас по домам, что ли, пока не растаяли окончательно?
– Да, пожалуй, пора. Ну, до встречи.
* * *
Спустя три недели в том же кафе за тем же столиком, в том же соответствии со сторонами света сидели северный и южный. Над ними стояло солнце, перед ними – горячее пиво.
Северный выглядел значительно свежее и бодрее, чем в прошлый раз. Хотя время от времени, видимо, забывая о самоконтроле, озирался вокруг тоскливо-растерянным взором. Южный прикурил от солнца и, продолжая разглядывать северного, одобрительно произнес:
– Выглядишь совсем даже неплохо. В Альпах, стало быть, побывал?
– А как же! Не корысти ради, а согласно купленным билетам.
– Понятно. Лучший способ убить мечту – это осуществить ее. Что же, рад за тебя. Кстати, помнишь, я тебе об алхимике рассказывал? Я его вчера встретил.
– Помню. Ну и что, он совсем плох?
– Как ни странно, в полном порядке. Я же говорил: творческий подход – большое дело.
– Что, вспомнил рецепт?
– Нет, эликсиромания прошла. Точнее, перешла в обыкновенный алкоголизм. И все, говорит, больше никаких проблем. Воистину, человеком себя почувствовал.
– А как с бессмертием?
– Все, говорит. Никакого бессмертия, чуть не сдох от него. Ну да Бог с ним. Расскажи лучше, как съездил.
– О-о-о! Нет слов, одни фотографии.
– Ну и что, теперь тебе в Израиле не так жарко?
– Если честно, так же. Даже жарче с непривычки. Зато две недели провел как белый человек, даже замерз пару раз на вершине. А через год в Норвегию поеду, за Полярный круг. А еще Аляска есть. И Гренландия.
– Ты Антарктиду забыл.
– А что? От такого, – он смахнул пот со лба, – можно и в Антарктиду. Дорого только. А ты, похоже, тоже не дома сидел?
Южный действительно переменился. Он похудел и осунулся, глаза запали, кожа на изможденном лице выглядела так, как будто он целый год водил караваны по Сахаре или стоял на мостике пиратского брига. На шее виднелись следы фурункулеза, на руках – следы укусов и царапины, локоть забинтован, но лицо выражало удовлетворение.
– Прямо назавтра после тебя укатил.
– Куда, если не секрет?
– В пустыню Арава, ближе к Эйлату.
– В такую жару торчал в Эйлате?
– Не в Эйлате. В Араве. От Эйлата километров пятьдесят.
– А что там есть?
– А ничего там нет. Ни воды, ни зелени. Камни, трава сухая да колючки.
– И что ты там делал?
– Жил.
– Где?
– В палатке.
– Как – в палатке?! Там ведь дикая жара!
– Сорок пять в тени. Тени, правда, нет.
– Ты что, с ума сошел?
– Чуть не сошел, это правда. Жара плюс обезвоживание. После отдыха три дня дома отлеживался, в себя приходил. Зато теперь – полный кайф. Вот ты, я гляжу, смотришь вокруг с тоской, плохо тебе, обратно в Альпы хочется. А мне хорошо, обратно в Араву не хочется. Погода эта вполне меня устраивает. После той. И так я буду наслаждаться целый год, до следующего отпуска. Единственная проблема у меня – в отпуск не захочется. Но тут уж надо себя заставить. Есть ради чего. На будущий год думаю в Мексику поехать. Там есть места, где летом под пятьдесят, а то и жарче.
– Слушай, а что, если... – начал северный, запнулся на мгновение и решительно продолжил: – Я читал, что в Долине Смерти в Калифорнии температура летом доходит до пятидесяти семи. Может, махнем туда вместе? Следующим летом, а?
Леди из ферст
– Проходите, пожалуйста.
– Благодарю, только после вас.
– Нет, прошу вас. Леди из ферст. В смысле, леди вперед.
– Леди из ферст иф ши дазнт аргью.
– Пардон?
– Тоже по-английски: леди вперед, если она не возражает.
– А–а–а... Если честно, в английском я не Бальзак. Пару фраз, конечно, знаю. Про леди и вот еще такую: ту би ор нот ту би. Это из Гамлета: быть или не быть.
– Спасибо, я в курсе. Хотя с таким произношением, как у вас, догадаться непросто.
– Я не виноват. У нас школе вообще английского не было.
– А какой был? Может, вы во французском – Гете?
– Пардон, но по-французски знаю только пардон. И еще – шерше ля фам.
– Да вы просто полиглот. А в школе, видимо, немецкий учили? Уж в нем-то вы наверняка Сервантес.
– Точно. Немецкий. Правда до Сервантеса мне далеко. Э-э-э... вот: Анна унд Марта баден.
– Гениально! А еще?
– Майн брудер ист дер тракторист ин унзерен колхоз.
– Вы уверены, что это немецкий?
– А какой же еще?
– Ну, хорошо, вам виднее. Ладно, проходите. Хватит держать дверь.
– Так я же для вас держу. Леди из ферст. Джентльмен из потом.
– Вы что, всегда такой ревнитель этикета?
– Стараюсь. Вот, дверь вам держу.
– Между прочим, я вас об этом не просила. Меня это вообще оскорбляет.
– Что оскорбляет? Что я держу дверь?
– Весь этот ваш этикет.
– Почему?
– Потому. Вы хоть понимаете, что такое этикет и для чего он нужен?
– Ну, кодекс вежливости, что ли. Чтобы женщине было приятно.
– Чтобы женщине было приятно, надо не дверь держать, а... Весь ваш этикет – это практическое пособие мужчинам по дискриминации и унижению женщин.
– Да что я вам такого сделал?! Всего лишь хотел пропустить вас вперед и придержал дверь, чтобы вам было удобнее. Где тут дискриминация и унижение?
– Вам объяснить или сами догадаетесь?
– Куда уж мне. Полом не вышел.
– Не горюйте, в наше время это поправимо. Ладно, объясню. Вы вообще знаете, откуда взялся этикет?
– Из книжек?
– Из жизни. Это не что иное, как квинтэссенция мужского опыта по обеспечению собственного комфорта и безопасности. Естественно, за счет женщин.
– Чушь какая-то!
– Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Вот, к примеру, если кавалер ведет даму под руку, с какой стороны от нее он должен идти?
– Э-э-э... вроде справа. А это что, имеет значение?
– Ну, не на пустом же месте это правило возникло. В свое время мужчины носили шпагу. Носили ее слева, поэтому даму – независимо от того, нравилось ей это или нет – вели справа от себя. Чтобы можно было ее быстро обнажить.
– Кого обнажить?
– Шпагу, пошляк. Чтобы дать выход собственной агрессии. Потом стали ходить с револьверами, их носили чаще всего справа, а даму, соответственно, вели слева от себя. А что она сама об этом думала, никого не интересовало.
– Понятно, понятно. А сейчас кавалер опять ходит слева, да? Чтобы не удариться о сумку с продуктами, которую дама несет в правой руке?
– Напрасно вы иронизируете, это так и есть. И еще немного сзади, чтобы не спотыкаться о коляску с ребенком, которую дама катит перед собой.
– А ведь помочь даме нести сумку – тоже относится к этикету. Что здесь плохого?
– Как что? Это дает возможность без лишнего шума избавить даму от ее сумки вместе со всем, что в ней лежит.
– М-да... А вот, например: отчего, по-вашему, мужчине полагается встать, когда к нему подходит женщина?
– Из-за обыкновенной трусости. Делается это для того, чтобы ей было труднее отвесить ему заслуженную пощечину за недавнее оскорбление или еще какую-нибудь подлость, которую он по отношению к ней наверняка совершил. Вы же не будете спорить, что стоящего подлеца бить не так сподручно, как сидящего?
– Пожалуй, не буду, хотя сейчас я как раз стою. Кстати, а почему у слова «подлец» нет женского рода? Не ваши ли это женские козни?
– Отнюдь! Это еще одно свидетельство в пользу того, что мужчины хотят ограничить нас во всем.
– Интересная трактовка. Ну, а что, скажем, плохого в том, что даме пододвигают стул?
– А это весьма удобный способ усадить ее не там, где она хочет, а там, где вы хотите, чтобы она сидела. На сквозняке, подальше от пирожных – все, что угодно. Или возле электрической розетки, чтобы вызвать у нее на подсознательном уровне отрицательные ассоциации с электрическим стулом.
– С ума сойти! А, допустим, руку целовать?
– Элементарно. Повод рассмотреть поближе кольца, браслеты – драгоценные или подделка. И решить, стоит ли за ней ухлестывать с целью обобрать впоследствии.
– Вот это да! Вы, часом, не прокурором работаете? Перед такой способностью формулировать обвинения из ничего я просто снимаю шляпу.
– Можете не снимать, у вас все равно там перьев нет.
– Каких перьев?
– На шляпах раньше перья носили, вы в курсе? Потому и снимали шляпу, чтобы ими хвастаться. Как будто нормальная женщина выбирает мужчину по перьям.
– А цветы дарить?
– Цветы? Ну, это уже просто верх цинизма. Вручая букет, вы как бы говорите прямым текстом: «Вот, видите, до чего они прекрасны? А теперь посмотритесь в зеркало и сравните себя с ними».
– Ну хорошо, допустим. А дверь? У вас и тут объяснение есть?
– Конечно. Причем элементарное. Представьте себе пару питекантропов.
– Кого?
– Питекантропов. Или австралопитеков, если лично вам они ближе, во что я охотно поверю. Вот они гуляют себе вечером по лесу, а времени-то уже восьмой час, пора искать надежный ночлег. Находят, наконец, пещеру. Сразу в нее лезть рискованно: вдруг она уже занята кем-то сильно клыкастым и голодным? Вот тут и начинается этикет: леди из ферст. Причем выбора у леди нет. На случай, если она не захочет быть ферст, у джентльмена имеется суковатая дубина. Против клыкастого она вряд ли поможет, но для того, чтобы поучить леди этикету, вполне сгодится. Поэтому прекрасная половина, дрожа и озираясь, заходит в пещеру, а сильная половина внимательно прислушивается к происходящему там. И если оттуда донесутся неподобающие, но характерные звуки – вой там или рычание, а может, сразу жевание или глотание – вся ясно: эта пещера не подходит, надо искать другую. А заодно и другую леди, чтобы было кому в ту пещеру ферст.
– Я так понимаю, этой леди вы бы не хотели быть?
– Однозначно. И этим джентльменом тем более.
– Понятно. Значит, остается клыкастый в пещере. Поздравляю вас, мадам, с удачным выбором. А теперь давайте все же выйдем отсюда, отпустим, наконец, этот злосчастный автобус и продолжим беседу вон в том баре, где вы, судя по всему, будете рады заплатить за меня. Предложите мне руку, чтобы я не упал. Придержите мне дверь. Спасибо. Пододвиньте мне стул. Закажите мне пива. Потом вам придется проводить меня домой. Только до подъезда. На большее не рассчитывайте, я мужчина порядочный. Тем более, что мне вообще сегодня нельзя.
Джаз – народу!
(к 4-летию джаз-клуба «Линк@»)
Добрый вечер, дорогие товарищи!
Вот тут общественность поручила мне огласить некоторые итоги. Оглашаю.
Только что трудовой коллектив джаз-клуба «Линк@» с честью завершил выполнение четырехлетнего плана. По всем производственным показателям клуб вышел на первое место и красит его.
Всего за отчетный период клубом отыграно на-гора 1207 человеко-часов музыки. План по звуку и тембру выполнен на 115%.
В рамках борьбы за повышение производительности труда были приняты и успешно выполнены следующие обязательства:
1. Настраивать инструменты во время игры.
2. Заменить все малые секунды и терции на большие.
3. Освоить игру на нескольких инструментах одновременно.
4. Уменьшить долю сольных проигрышей в общем звучании. Само слово «проигрыш» в целях устранения негативных ассоциаций решено заменить на «выигрыш».
5. Повысить скорость исполнения, сократить до минимума внутрикомпозиционные паузы и простои на аплодисменты. Тут удалось добиться значительных успехов. В частности, на одном из концертов был зарегистрирован личный трудовой рекорд нашего ударника: в то время, как его сотрудники заканчивали играть первую пьесу, он уже дошел до середины третьей.
Внедрен прогрессивный метод септаккордной оплаты. Износ струн снижен на 22%, что позволило сэкономить более 40 погонных метров струн. На сэкономленных материалах сыграно 14 пьес общей продолжительностью 76 минут. Отработана технология игры на контрабасе методом пальпации, с целью сокращения расходов на смычки. Освоена новая версия ноты «си» – «си-плюс-плюс». Практически завершен переход от черно-белой клавиатуры к цветной.
Большое внимания уделяется технике безопасности. Место перед тромбонистом огорожено согласно действующим правилам и снабжено табличкой с надписью: «Уйди от греха!».
При клубе работает кружок художественного чтения партитуры. Регулярно проводятся занятия секции гражданской обороны. Упражнение по сборке-разборке контрабаса теперь выполняется за сорок секунд.
Активно ведется шефская работа. Проведен ряд концертов для сотрудников подшефного симфонического оркестра Тель-Авивской филармонии.
Клуб «Линк@» внес важный вклад в мировую музыкальную культуру. Недавно от имени его членов было отправлено коллективное письмо Бритни Спирс с просьбой больше не петь.
Вместе с тем, в работе клуба еще имеются отдельные недостатки. Плохо налажено снабжение нотами и словами, вследствие чего музыкантам часто приходится играть экспромтом, а вокалу – петь «та-би-ду-ба-ди-бу-да». Выбор репертуара осуществляется по какому-то странному, явно дискриминационному принципу: при наличии большого числа хороших композиторов исполняется почему-то только музыка толстых. Короче, нельзя останавливаться на достигнутом, а нужно идти вперед.
Дорогие члены клуба! Будучи чрезвычайно в этот торжественный от всего и более чем радости вместе с тем людям незабываемо от всей души очередной дарить во имя поскольку рубеж дальнейших передовой на благо. Продолжайте в том же духе, на радость всем, в той или иной степени помешанным на джазе, людям. Я не случайно сказал «помешанным», ибо какой нормальный человек будет любить джаз, когда вокруг столько хорошей попсы!
А теперь, все, что мне осталось – это завершить свое приветствие словом из трех букв, которое все мы хорошо знаем еще с детского сада: ура!
Театральные будни
– Простите, у вас случайно нет лишнего билетика?
– Случайно есть.
– О! Наконец-то повезло. Спасибо!
– Не за что. Вот, пожалуйста. С вас сорок.
– Так дешево? С ума сойти! Вот деньги. Еще раз спасибо!
– Пожалуйста. Рад был помочь.
– Э-э-э... Стойте! Он же использованный! Без контроля! И вдобавок на вчера!
– Ну и что?
– То есть, как «ну и что»? Он же не годится!
– Не годится для чего?
– Вы что, издеваетесь? Я же пришел в театр!
– А это что перед вами – не театр?
– Ну... театр, конечно, но ведь билет на вчера! И без контроля!
– Зато за полцены.
– На кой он мне за полцены, если меня с ним внутрь не впустят?
– А зачем вам внутрь?
– То есть, как это «зачем»? Вы что, псих? Я спектакль хочу посмотреть!
– Я вам расскажу. Это опера. Называется «Евгений Онегин».
– Я и без вас знаю, как она называется. Верните мои деньги! И поживее, мне еще билет искать.
– Можете не искать. Все равно так, как я, вам никто не расскажет.
– Не нужен мне ваш рассказ! Я в театр хочу! Забирайте свой билет и отдавайте деньги!
– Странный вы человек: еще ничего не послушали, а уже отказываетесь. Там, кстати, все просто как дважды два. Семья русских провинциальных помещиков, две дочери на выданье. Жених одной из них привозит с собой друга...
– Ну, хватит уже! Что я, Пушкина не читал? Я оперу хочу послушать. Музыку! Вокал!
– Ладно, уговорили. Я вам спою. Вот, скажем, ария Ленского: «Куда, куда, куда вы удалились...»
– Да что вы раскудахтались, как беременный петух! Деньги лучше верните!
– Зря вы не хотите дослушать. Там еще потом: «Паду ли я стрелой пронзенный...»
– Прекратите, наконец, издеваться! Сколько можно! Хотя, если честно, голос у вас неплохой.
– Вот! Я же говорил. Продолжать? Или все по порядку, с самого начала?
– Ну, я не знаю... без оркестра как-то...
– Оркестр есть.
– То есть как?
– А так. Ребята, сюда!
– Ничего себе! Они что, все это время за углом прятались?
– Ну да. Ребята, поехали увертюру!
– Ни фига себе! Такого я еще не видел! А откуда оркестр?
– Как откуда? Из театра. Вот из этого самого.
–То есть... а сейчас там кто играет? Спектакль же вот-вот начнется.
– Не начнется.
– Почему?
– Потому что некому начинать. Мы все здесь, на улице.
– Мы все? А вы тогда кто?
– Я? Я там пою. Онегина. Меня от него уже тошнит.
– От Онегина? Но почему? Онегин – это же...
– Так. Давайте договоримся: про Онегина ни слова. А то я за себя не отвечаю. У меня удар правой – двести килограмм.
– Да что вы такой нервный?
– Я эту роль ненавижу! Всю жизнь Ленского мечтал спеть. А они не дают. Штатное расписание менять, говорят, придется, путаница начнется в бухгалтерии, афиши новые печатать и так далее. Послал их подальше и ушел. Зато здесь могу петь, кого хочу. Хоть Татьяну.
– С ума сойти! А оркестр что – тоже хочет играть Ленского, а не Онегина?
– Оркестру все по барабану. Пол-литра на рыло, и они весь вечер мои. Дирижеру литр.
– Да-да, конечно... И что, завтра тоже так?
– Нет, почему же? Завтра «Лебединое озеро». Приходите за полцены. Вам одна барышня здесь на тротуаре так Одиллию станцует – закачаетесь. Только не вздумайте ее спрашивать про Одетту. У балерин удар ногой – до одной тонны. Ну, до завтра.
Из запасных книжек
• Экзамен – это место, где спрос превышает предложение.
• Мама, а правда, у Христа было 12 остолопов?
• Крах личной жизни: вчера не дала правая рука.
• Еда по-македонски: двумя ложками на бегу.
• Не твое доброе дело!
• Табличка на двери врача: «Лечитесь, а то умру!».
• Интроверт! Хочешь жить – умей экстравертеться.
• – Жене вчера исполнилось 30. Я ей купил букет роз по числу лет.
– Что, 30 роз?
– Нет, что ты! За 30 центов.
• Основная проблема современной поп-музыки – это синхронизация фонограммы с голограммой.
• От неграмотных тоже бывает польза. Один такой, например, изобрел письменность.
• – Алло, полиция? У меня уже вторую неделю по ночам какие-то странные звонки.
– С угрозами?
– Не знаю. Они говорят: «Береги себя, донор».
• Parking им. Горького.
• – Представляешь, на меня вчера наехали.
– Что, деньги задолжал?
– Нет, улицу переходил.
• Сатир без юмора – это просто козел.
• Каждое утро он бегал за пивом, но так ни разу его и не догнал.
• Итак, во сколько и где мне быть у тебя в восемь?
• Самое вкусное – это сочетание холестерина с канцерогеном.
• Ученые изобрели таблетки от голода: они очень большие и делаются из мяса.
• Избиратель, помни! Беспорядочное голосование ведет к преждевременному волеизъявлению.
• – Пап, а меня в капусте нашли?
– А как же. Затрахались искать.
• Хочешь сеять разумное, доброе, вечное? Тогда паши!
• В отделение банка вошел человек и вручил сотруднице записку со словами: «Это изнасилование».
• Работники одной из птицеферм доказали, что птичий грипп не передается от птицы человеку половым путем.
• Я хочу знать, что ваш сын сделал с моей дочерью, что она забеременела?
• Если бы я был артистом, я бы целыми днями ездил по банкетам, пил французский коньяк, жрал черную икру, трахал поклонниц, получал большие гонорары и ни хрена не делал. Вот за это я их, артистов, и ненавижу.
• Русский любовный треугольник: я люблю ее, она любит другого... Короче, третьим будешь?
• Соседку страстно он любил
И целовал ее в мечтах.
Потом поймал ее в кустах
И дважды стал насильно мил.
• Посторонним исход воспрещен.
• Только русский способен понять такую фразу: «Давай сначала по первой и тут же по второй, потом первое, потом по третьей и по четвертой, потом второе. А между вторым и третьим можно по пятой и по шестой».
• – Как насчет поужинать сегодня вдвоем?
– Сегодня не могу. В шесть придет водопроводчик.
– Что, трубы менять?
– Какие трубы, у нас любовь!
• «Гамар джоба» в переводе на русский означает «работу закончил».
• Если враг не сдается, его не арендуют.
• Ради нее он совершал всяческие безумства: надевал светлые брюки, ел мучное, а однажды вообще ушел с работы на семь минут раньше.
• Должность: замкосмополит.
• Какой же это разврат? Это – человеколюбие.
• Из двух зол следует выбирать то, которое дешевле.
• Сиди и не дивиди.
• Четыре года мать без сына,
На пятый все же родила.
• Его величество отвозлежал ногу.
• – Представляете, убил ее прямо у себя дома! Они разговаривали у открытого окна, и вдруг он ее туда столкнул.
– Так там же первый этаж.
– Ну и что? Окно было отравлено!
• Объявление в самолете: «Пассажиры, нарушающие правила, будут оставлены в первом классе на второй год».
• Полиция разыскивает нубийца, подозреваемого в двух нубийствах.
• Самое ужасное преступление – это геноцид (Крокодил Гена).
• У семи нянек дитя без глазу (Одиссей).
• Ну и рожа! Это даже не Пятница, это Пятница, 13-е (Робинзон Крузо).
• Что у бедного еврея на ужин? Гефилте шиш.
• Этикетка: «Набор хромосомный подарочный».
• Ой, это же такое жулье! У них в квартире даже воздух – и тот спертый.
• Машенька, сделай дяде ручкой. Только медленно!
Между корнями и кроной
1
«...за что и подлежит казни через усыновление». Я вздрогнул и проснулся. Нелепая фраза из чьего-то чужого сна застряла в мозгу. Болела голова, левое колено и все ребра. Еще было холодно и мокро, и крепло ощущение, будто рядом происходит нечто скверное. Я осторожно разлепил веки, стараясь не перетруждаться. Шум стоял как на базаре, но понять что-либо спросонья в полутьме было невозможно. Когда глаза привыкли к слабому зеленовато-серому свету, падающему с набухшего тучами неба, мне удалось разглядеть кое-какие подробности, перечеркнутые косой сеткой дождя. Я лежал, спеленатый по рукам и ногам, в чем-то вроде гигантской авоськи, сплетенной из лиан и подвешенной к толстенной нижней ветви огромного дерева. Неподалеку, на расстоянии двух криков, возвышалась древняя, покрытая мхом зубчатая стена замка, по углам которой торчали мощные сторожевые башни. Несмотря на дождь, штурм был в самом разгаре. Низкорослые типы в мохнатых оранжевых шубах с кривыми мечами в заплечных ножнах ловко карабкались по длинным приставным лестницам, подбадривая себя пронзительными визгами на грани ультразвука. Ног у них, по-моему, было больше, чем по две, а с руками дело обстояло еще хуже. Защитники замка, тоже не слишком антропоморфные, в синих балахонах с какими-то пучками веревок на них, суетились на стене между зубцами. Оттуда на головы осаждающих летели камни и стрелы и лилась дымящаяся черная масса, но тем, похоже, было на все наплевать. Некоторых из них задевало, и задетые падали с лестницы, вопя уже басом, но остальные продолжали упорно лезть вверх, туда, где за зубцами стены маячили смутные силуэты защитников. На башне кто-то в черной мантии с алыми концентрическими окружностями – жрец? колдун? – замер, воздев когтистые пальцы к небу. Несколько наиболее одаренных оранжевых уже подобрались к самому гребню стены и уцепились за него крючьями. Дела у синих шли, казалось, хуже некуда, но тут хрипло взревела труба, и началось нечто неописуемое. Стена замка, сложенная из огромных плотно притесанных одна к другой гранитных глыб, вдруг зашевелилась и прогнулась, образовав широкую вертикальную вмятину, внутри которой оказались все приставные лестницы с облепившими их оранжевыми. По обеим сторонам вмятины вспучились два вертикальных выступа, отчего осаждающие оказались внутри огромной каменной складки. Затем выступы стали стремительно сближаться со звуком, с каким лезвие ножа трется о точильный камень, только во много раз сильнее. Победные крики сменились возгласами ужаса: осаждающие запоздало сообразили, какая участь им уготована. Некоторые из них в отчаянии прыгнули с лестниц и почти наверняка разбились о камни у подножия стены, кое-кто бросился наверх с утроенной скоростью, остальные замерли на месте, парализованные ужасом.