Спецназ ГРУ - Умный выстрел

Шкипер поторопил матроса, у которого что-то там не заладилось со швартовым. Наконец он смотал веревку с кнехта и спрыгнул на борт, оттуда – на палубу. Рулевой уже стоял на мостике. Дождавшись команды шкипера, он отчалил от бона.

Слева на траверзе высился островок, похожий на утюг. Мне показалось, он идеально подходил для пикника небольшой компанией. Нижняя терраса островка – песок, средняя – живая тальниковая изгородь, верхняя была увенчана десятком осокорей.

– Можно пройти мимо островка, – угадал мои мысли шкипер. И дал команду рулевому. Тот переложил руль влево, направляя судно вдоль острова. Он сбросил скорость до самого малого хода, словно для того, чтобы я смог расслышать каждое слово шкипера, который вот только теперь перешел со мной на «ты»:

– Это мой костюм, – он небрежно пнул в пакет у моих ног. – Я повесил его в шкаф вчера вечером, и об этом, кроме меня, не знала ни одна живая душа. А это значит, что ты проник в каюту в мое отсутствие: между десятью часами вечера и семью часами утра.

Я прикинулся покладистым мужичком:

– Если это твой костюм, ты можешь оставить его себе.

– Слышал историю про Муму?

– Про нее слышали все, кроме самого Герасима, – ответил я и бросил взгляд на воду; и не удивился бы всплывшей вдруг собаке. Потом я перевел взгляд на Утюг. Баркас скрылся за ним, и теперь с противоположного берега судно невозможно было разглядеть даже в телескоп. Ближний берег вообще был пустынным.

– Никого, да? – снова проявил сообразительность шкипер. – Никого, кто дал бы ломаный грош за твою поганую жизнь.

– Поговорим о настоящих деньгах, – предложил я. – Миллион в черном с золочеными замками дипломате тебя устроит? – Я решил приобщить к разговору и матросов тоже. – Никто из вас не терял миллиона, обвязанного резинкой? Дело в том, что я нашел резинку. Шутка.

– Эти деньги нужно вернуть, – безучастным голосом отозвался шкипер, будто речь шла о копеечной сдаче и будто он не понял «бородатой» шутки. Он подал знак матросу, вооружившемуся дробовиком.

– Вернуть кому – тебе или мне?

– Не строй из себя умника! Ты попался на костюме как последний дурак.

– У тебя есть информация, я хочу купить ее. Цена – миллион. От кого и за что Аннинский получил эти деньги?

– Не твоего ума дело. У тебя мозгов – кот наплакал.

– Зато у меня есть деловое предложение: у тебя товар, у меня предложение.

– Товар? – насторожился Клим. – Какой товар?

– Информация.

– А-а, – протянул шкипер. – А я-то думал… Давай я послушаю тебя.

– С кем Аннинский здесь поддерживал отношения?

– С директором яхт-клуба.

– Вот бы встретиться с ним, – делано вздохнул я.

– Не получится.

– Закрытая личность?

Шкипер громко рассмеялся.

– В точку попал. Его закрыли в Бутырке.

– В Твери тоже есть Бутырка?

– В Москве, придурок. Директор – москвич. Выкупил эту станцию три года назад.

– Как фамилия москвича, можно узнать?

– Теперь тебе все можно. Даже послать куда подальше его, – шкипер кивком головы указал на вооруженного матроса у входа в эту натуральную кают-компанию.

Я по ходу решил вывести из равновесия и матроса и назвал его речным монстром. Тот заиграл желваками и уже ни о чем другом, как о моей группе крови, не думал.

– Так как его фамилия?

– Перевозчиков. Вадим Перевозчиков, – представил он его как агента 007. – У него лучший адвокат. И даже прокурор просил судью избрать ему меру пресечения – домашний арест. Но судья решила по-своему.

– Принципиальная баба… – я решил выяснить и фамилию судьи.

– Сошина. Александра Сошина, – все в том же шпионском ключе продолжил Клим. – Перовский районный суд.

Теперь я знал район, в котором директор лодочной станции совершил преступление. Осталось выяснить род преступления.

– За что Перевозчиков угодил за решетку?

– Есть такой цикл передач, «Дорожные войны» называется. «Семерка» подрезала его «Лексус», и он отправил ее водителя прямиков в реанимацию, оттуда – в морг.

– Стрелял из травматики?

– Нет, он возил с собой саперную лопатку. Теперь ему светит до восьми лет.

– Светит ему больше, – мимоходом заметил я. И призадумался – пока было время и возможность для этого.

В данных, которые я получил от Клима, не было ничего странного или настораживающего, за исключением манеры подачи: почему шкипер о директоре станции, о своем начальнике, отзывается в пренебрежительном тоне? Подобие половинчатого ответа лежало на виду: начальник станции вряд ли избежит приговора и проведет несколько лет в колонии. Так что, по сути, Климу он больше (или пока) не начальник. Второе: из какого источника Клим почерпнул опять же детализированную информацию о судье, упрятавшей Вадима Перевозчикова за решетку? И третье: его безразличный отклик о бешеных деньгах в дипломате. Так ответил бы непоколебимый коммунист, и добавил бы: «Деньги – зло».

– Наводишь о судье справки?

Клим отказался отвечать и спросил в свою очередь:

– Я ответил на все твои вопросы?

– Остался еще один…

Сам Клим Поляков не спросил про деньги – ему о них сказал я. Можно было предположить, что о тайнике в шкафу он ничего не знает. Если бы я заметил, что в моих вещах кто-то рылся, я бы тотчас кинулся к тайнику, к самому ценному. Тайник этот устроил Аннинский. Не самое надежное место для долговременного хранения, а вот оставить их там на время он мог. Я представил себе хрестоматийную сцену, в которой один человек принимает у другого дипломат с деньгами. Оставалось выяснить, за что – за проделанную работу или молчание? Был третий вариант – доля от общей прибыли. И если бы Клим знал о тайнике, он не сел бы Аннинскому на хвост (на какой хвост – об этом собрался сказать Климу чуть позже). Отсюда я сделал логический вывод: Клим – мелкая сошка в каком-то преступном бизнесе, развернутом на лодочной станции, и человек он недальновидный и завистливый. Не имея конкретного плана, он тем не менее кинулся в авантюру. Зависть. Я могу смаковать это слово, глядя на завистника, а Клим – только зеленеть от этого чувства досады, вызванного успехом другого. И та хрестоматийная сценка с передачей денег дополнилась мыслями этого человека. «Легкие деньги», – подумал он, передавая крупную сумму Аннинскому или же находясь в качестве свидетеля, может быть, даже случайного.

– Ты убил Аннинского?

– Нет, – Клим покачал головой. – У меня есть алиби – если ты об этом. В тот час, когда убили Аннинского, я находился здесь, на лодочной станции, в двухстах километрах от Москвы.

– Правда?.. А вот мои агентурные данные говорят совсем другое.

Клим побледнел, как мне показалось.

– Я не был в тот день в Москве. У меня куча свидетелей.

Я отдал ему должное и в свою очередь пнул пакет с одеждой, и если бы в ней находился человек, я бы сломал ему ребра.

– Ты был там в этом костюме. Может, у меня идиотская рожа, но только не мозги. – Я пошел на блеф. – Аннинский тронулся в путь в половине десятого, ты поехал за ним. Он завернул на АЗС в Солнечногорске в 11.05, ты – минутой позже, залил в бак бензина на четыреста рублей. Чек, на котором проставлено время – 11:06 – положил в карман, он до сих пор там. Аннинский тоже сохранил чек, его нашли следователи в кармане пиджака. Аннинский носил 52-й размер, рост 5, а этот, – я снова пнул пакет с одеждой, – на пару размеров меньше. Я знаю вкусы Аннинского: он ни за что на свете не напялил бы на себя синий костюм, и уж тем более в полоску. И я знаю причину, по которой ты следил за ним: деньги. Аннинский вез с собой крупную сумму, а ты по ходу думал, как завладеть ими.

– И ты знаешь, где они?

Я усмехнулся: он ни черта не знает о тайнике в каюте… Я был игроком, имеющим плохие карты, но сделал так, чтобы мой соперник убедился в обратном. Говоря языком криминалистов, я создал преувеличенное представление о своей осведомленности, и у допрашиваемого сложилось впечатление, что следователь в курсе всех событий и даже деталей.

– Если бы я знал, где деньги, я бы сейчас садился на самолет Москва – Адлер, а не трепался с тобой.

– Значит, Аннинский никогда не надел бы синий костюм… А похоронили его в каком костюме?

Я резко поднялся с места, заставляя и своего визави оставить диван. То, что нужно. И я, шагнув ему за спину (насколько позволил диван), ушел с линии огня и прикрылся своим противником. Я рассчитывал на выстрел из дробовика, но матрос медлил или был осторожен. Находясь позади и чуть сбоку противника, я правой рукой приложился к его печени, а левой ударил в шею, прихватывая нижнюю челюсть. И провел еще одну двойку, и оба удара пришлись Климу в голову. Я отшагнул от него, но только затем, чтобы двумя руками толкнуть его в сторону стрелка. Бежать мне было некуда, только плыть. Но я не мог тягаться с матросами, которые плавали как рыбы, и решил дать бой на палубе.

Открытое наружу окно вывело меня на палубу, то есть на ту ее узкую часть, по которой проходил латунный леер. Мне пришлось попробовать себя в роли Тибула, и первый шаг по этому длинному прутку сказал мне о том, что канатоходец из меня никакой.

Все же я добрался до юта, где обрывалась эта застекленная носовая надстройка. И головой вперед прыгнул на стрелка, уже встречавшего меня с дробовиком. Он не рискнул выстрелить еще и потому, что баркас снесло течением и он сейчас был как на ладони у тех, кто разбил на берегу палаточный лагерь. Мой прыжок оказался результативным. Стрелок, падая, ударился головой о стальной кнехт и сполз вдоль фальшборта, оставляя на нем широкую кровавую полосу. Я схватил дробовик и нырнул в каюту. Как раз вовремя: Клим успех очухаться и схватился за нож. Я цокнул языком так выразительно, как будто передернул затвор дробовика, и этот звук отрезвил шкипера.

– Давай договоримся.

– Договаривайся, – тоном гаишника отозвался я.

– Чего ты хочешь?

– Ну, на вопрос, что происходит на лодочной станции, ты не ответишь.

– Ты прав – лучше схлопотать от тебя пулю, чем от своего босса. Мой тебе совет: брось это дело.

– Я подумаю. А теперь скажи рулевому, чтобы он шел к берегу.

– Ты слышал? – повысил голос Клим.

– Да, – отозвался сверху рулевой.

Я выбросил дробовик в воду, когда баркас ткнулся в берег. Спрыгнул на мокрую траву и едва не потерял равновесие. Через несколько секунд я уже был на грунтовке рядом с домом 45. Он был облицован белым сайдингом. За дощатым забором – уютный двор с красивыми клумбами, скамейкой, побеленными стволами яблонь и крашенным в зеленым цвет гаражом. Я припомнил слова Аннинского: «Волга – это не Яуза». И позавидовал обитателям хотя бы этого дома: нет ничего лучше, чем жить на берегу Волги. Но пока что этот берег был для меня безымянным.

– Где это я? – спросил я проходящую мимо девчонку лет десяти.

– В Новой Константиновке, – ответила она.

– Деревня, что ли?

Она рассмеялась и пошла дальше.

Я обернулся. Нельзя было разглядеть выражение лица Клима, но до меня докатилось его желание порвать меня на куски. Впрочем, я показал ему, на что способен в драке даже против трех противников, и оставил ему только один шанс: отпустить меня. В то же время давал ему другой: снова поймать меня. Ну что же – «поймай меня, если сможешь».

Я прошел до конца улицы. Владелец «копейки», мужчина лет семидесяти, согласился отвезти меня в город за пятьсот рублей. Я бы дал ему и миллион – в Москве, если бы от этого зависела моя жизнь и если бы он согласился отвезти меня в столицу.

Я снова в пути. Впереди – те самые 170 километров, к которым я мысленно обращался не раз. Усталый, нервный, я действительно чуть не уснул за рулем, и случилось это за Клином. Мне пришлось остановиться около придорожного кафе, выпить чашку кофе и с полчаса подремать в машине. Еще одна чашка – и я возобновил движение. За время пути я ни разу не пересек сплошную, не превысил скорость. Говорят, излишняя осторожность бросается в глаза. Может, и так. Но только не в моем случае. Я вернулся в Москву без происшествий.

Глава 4

Перекресток Краулера

Если бы у меня спросили – кто такой Проныра и как его охарактеризовать одним словом, меня поставили бы в тупик. Другой вопрос – является ли он моим информатором? Да, но не только моим. Он работал исключительно по заказу и рассылал добытую информацию своим клиентам; как правило, с ним они рассчитывались через интернет-кошелек. Свои источники информации он, как правило, не раскрывал.

Пожалуй, ему подошло бы прозвище Краулер. Я не знал другого такого человека, который знал бы, как и где найти в Сети необходимую информацию. Поиск – это далеко не то, чем занимается подавляющее большинство пользователей, вводя текст в поисковую строку. Чтобы быстро и качественно найти нужную информацию, необходимо знать, как реализован поиск. Поисковик – большая локальная сеть, состоящая из мощных компьютеров с огромным объемом дисковой памяти. Эти машины разделены на кластеры, между которыми распределяется информация, собранная специальными программами – краулерами или спайдерами. Когда поисковая система получает запрос, она ищет ответ в своей таблице, а не в Интернете.

Кроме того, и это очень важно, существуют два Интернета: видимый и невидимый. Невидимый – значит, неиндексированный простыми поисковиками: базы данных, неформаты, страницы глубокой вложенности, просрочка индексирования, соотношения между сайтами и так далее. Если чего-то нет в Интернете, это не означает, что этого не было.

Я бы и сам занялся сетевым поиском, однако решил довериться профессионалу в этой области. И подход мой базировался на высказывании шефа израильской разведки «Моссад»: «Сбор информации – не самая сложная задача. Что действительно сложно – так это ее правильная интерпретация. Анализ информации – самая главная часть работы разведки».

Что такое Интернет для разведки? Это ее инструмент. Всемирная сеть позволяет быстро и недорого сориентироваться в ситуации в целом, наметить объекты, располагающие нужной информацией, а также источники, которые позволят эту информацию получить. Но часто бывает и так, что Интернет позволяет получить ответы на все вопросы, которые стоят перед специалистом разведки. А иногда – можно получить информацию от первого источника (например, на интернет-форуме и от человека, личность которого вам достоверна известна).

Я договорился о встрече с Пронырой у него дома, чего раньше никогда не делал. Он жил в доме, зажатом между короткими улицами Крупской и Марии Ульяновой, и от его дома до ближайших станций метро «Проспект Вернадского» и «Университет» было равное расстояние.

Эту «двушку» Проныра делил с подругой – лет двадцати семи. На подруге было столько украшений, что она могла бы стать первой женой вождя какого-нибудь африканского племени. В проколах в ушах, носу, губах, языке было вдето столько металла, что, если бы она попала в магнитное поле, не смогла бы освободиться самостоятельно.

– Сколько времени у тебя уходит на разборку металлолома?

– Я его вообще не снимаю, – ответила она шепелявя. – Пиво будешь?

– Нет. Мне еще работать сегодня. А с пива меня тянет в кровать. Апельсинового сока нет?

– Могу сходить в магазин. – Она выставила ладонь. Но не для того, чтобы я хлопнул по ней своей.

Я дал ей сотню. Девушка сунула ее в карман узких джинсов. Эти «дудочки» подчеркивали ее стройные ноги и делали сексуальной. Ее покладистый характер не вязался с агрессивной, вызывающей внешностью; я не заметил конфликта. Ее облик скорее – это протест. Молодежь любит протестовать, охотно собирается в стайки, а потом сбивается в косяки. Я к этому относился спокойно.

Прежде чем выйти из квартиры, она включила плеер, и довольно-таки плавная музыка полилась из колонок, закрепленных у нее на ремне. Я видел такие на витрине, когда заходил в салон пополнить счет на мобильнике, и каждый раз забывал спросить: «А что, берут?» И вот впервые столкнулся с ходячей магнитолой.

Проныра поторопил меня из глубины комнаты:

– Паша, ты чего там застрял?

– Иду, – отозвался я.

Кресло, на котором сидел поисковик, походило на инвалидное: вместо роликов небольшие колеса на резиновом ходу, и на нем он почти бесшумно передвигался от стола до подоконника в частности. Глянув в окно, он сказал:

– Вон – Светка куда-то пошла.

– За соком в магазин, – пояснил я.

– Она не пьет сок.

– Сок для меня.

Мы как будто обменялись частями пароля и наконец-то поздоровались. Я заметил синяк под глазом у Проныры, но не стал спрашивать, где он его заработал. Он мог запросто свалиться с этого кресла или наткнуться впотьмах на свою «металлистку».

– Выкладывай, – поторопил он меня.

Вначале я огляделся в этой угловой квартирке – с парой окон, между которыми нашел себе место рабочий стол, уставленный оргтехникой, и узкий стеллаж с оптическими дисками. У другой стены стоял диван-кровать и столик со стеклянной крышкой. Я не любил стеклянные столешницы. Принимать пищу или просто пить кофе, глядя на свои ноги, – удовольствие малоприятное. Никакой романтики – в смысле мечтательной созерцательности и чувствительности.

Плюс в комнате было душно, как в больничной палате. Я рискнул дать Проныре совет:

– Ты хотя бы форточку открыл.

– Боюсь, мухи налетят.

– Мухи налетят, если ты рот откроешь.

– Ну ладно-ладно, это у тебя шутки такие, я знаю, – малость обиделся хозяин квартиры.

Наконец я приступил к делу. Последний раз Проныра принял от меня заказ следующего содержания. Я копал в прошлом и искал убийц «одной проститутки». Парочка подонков хорошо поработала над ней, труп они закопали в лесополосе, район – Восточное Измайлово. Собственно, обращаясь к Проныре, я рассчитывал на его оперативность и оперативное же оповещение, и Проныра, как всегда, не подвел, сбросив мне ссылку на оперативную ленту, в ней, в частности, говорилось: на место захоронения женщины, без вести пропавшей летом 2009 года, выехала оперативно-следственная группа. Так что я, по сути, «ненавязчиво» и вовремя влился в следственный процесс; я достиг цели, которую поставил перед собой.

– Выкладывай, – повторился Проныра. – Ты здесь, а не на линии, значит, дело серьезное.

– Не знаю, с чего начать… Я назову ключевые слова, а там, может, что и всплывет.

Проныра приготовился записывать на листе чистой бумаги.

– Волга. Дебаркадер. Лодочная станция. Баркас, курсирующий между двумя берегами.

Я не мог не обратить внимание Проныры на трюм дебаркадера, мастерскую по сути, оборудованную станками, слесарным верстаком (а сколького я не сумел разглядеть?). Если бы в трюм можно было загнать машину, он бы стал уникальным гаражом. Но трюм – это даже не док, в него и катер-то не спустишь.

Я не стал загружать Проныру дополнениями и личными версиями: все это в конце концов станет помехой в его поисках. Для него важны были ключевые слова. А собственных версий у меня было четыре. Собственно, меня «результативно» устроили бы и аналоги. Например, в каком-нибудь городе на Волге оперативники накрыли цех по производству огнестрельного оружия, под цех был приспособлен трюм дебаркадера; накрыли цех по производству наркотиков, фальшивых денег… Ведь первое, что делает следователь, – это ищет аналоги…

Лично мне приглянулась версия о производстве фальшивок. Их штамповали днем в трюмном помещении, под фон или общий шум подвесных и стационарных моторов, под шум мастерской. Аннинский разоблачил директора, и тот предложил ему взятку, и Аннинский не отказался от денег. Такова жизнь – людей теперь интересуют только деньги. Может быть, ситуация сложилась иначе, и Аннинский услышал: «Ты глубоко копнул, капитан, а я приверженец свежих взглядов: человека проще купить, чем убить». Это политика. Политики затыкают недовольным рот деньгами, привилегиями, высокими постами. Вчера еще чужой, сегодня он свой.

Конечно, я хотел получить ответ на вопрос – купился ли Виталий Аннинский. Он оставил деньги себе, значит, отчасти – да. «Лучше быть правой рукой дьявола, чем стоять у него на пути». Но трудно, невозможно представить в образе дьявола наркомана, пусть даже с маленьким стажем. Нет, не Вадим Перевозчиков, о котором в пренебрежительном тоне отозвался шкипер, стоял во главе преступной группировки. За ней стояла куда более зловещая и влиятельная фигура.

Ко всем прочим «кейвордам» я добавил фамилию столичного предпринимателя.

– Перевозчиков, – повторил Проныра, записывая его имя. И по обыкновению прокомментировал: – Криминал, как обычно. В прошлый раз ты сказал, чтобы я покопал в прошлом. – Он выразительно замолчал.

Прошлое. У каждого дела есть прошлое. И я вдруг подумал о том, что мы, стремясь к будущему, так или иначе отойдем к прошлому.

– Да, – сказал я, – копай в прошлом. Аналоги, на которые рассчитываю, лежат в прошлом. Да, вот еще что: все, что связано с туризмом или отдыхом, отметай. Иначе обрастешь информацией.

– Там видно будет.

Я собрался уходить и тут вспомнил:

– Пока не ушел и пока ты не включился в работу… Найди мне рабочий и, если возможно, домашний номер телефона судьи – Сошина Александра Анатольевна.

– Наша судья, московская?

– Да. Перовский районный суд.

– Нет ничего легче.

Через минуту я ушел, записав в блокнот номера телефонов той самой принципиальной судьи, отправившей Вадима Перевозчикова за решетку: 309-03-03 и мобильный, скорее всего, – тоже служебный.

Вчера выдался тяжелый день, и сегодня я еле держался на ногах. Уже не помню, как я добрался до дома и как упал в кровать. Мне показалось, спал я две или три минуты, на самом деле, когда меня разбудил телефонный звонок, на часах было начало второго ночи.

– Дрыхнешь? – спросил голос в трубке.

Я узнал Белоногова не по интонации и по характерной для него хрипотце в голосе, а по номеру его мобильника, высветившегося на экране… Порой я был готов отказаться от предварительной «оцифровки» абонента в пользу того, чтобы узнать, как по стуку сердца, ритм и мелодию его голоса, его тон, действительно смягчить суховатое «да?» обращением, требующим ответа: кто это звонит? Удивиться и вскинуть брови, обрадоваться и улыбнуться, расстроиться и нахмуриться, рассердиться и скрипнуть зубами. Вот этих чувств и эмоций мне постоянно недоставало. Мне, как и большинству, трудно было перешагнуть через натуральную склонность, приобретенную мной за последние годы. Я подумал о том, что этому устоявшемуся образу действий подошло бы короткое определение: прививка. Все мы носим на себе невидимую метку цифровой манту, реакция которой проявляется каждый день, каждый час. А дисковые аналоги, лишенные определителя номера, потихоньку спускаем в мусоропровод…

На грубоватый, как шлепок незнакомца по спине, вопрос Белоногова я ответил корректно:

– Уже не сплю. – И назвал его по имени-отчеству: – Что случилось, Валентин Борисович?

– Кое-что случилось, – ушел он от прямого ответа, и я отчетливо расслышал щелчок зажигалки. А дальше – затяжной выдох. – Знаешь Кузьминский пруд?

– Да, – подтвердил я, отчетливо представляя очертания пруда с высоты птичьего полета: он походил на упавшую с неба прямую кишку, и вместе с Шибаевским прудом, разделенным мостом, рождал в моем представлении что-то тошнотворное. Эта связка нашла себе место между двумя кладбищами: Кузьминским и Люблинским, что на юго-востоке столицы.

– Подъезжай со стороны Ставропольской улицы, – продолжал Белоногов. – Не доезжая до кладбища, свернешь налево и – до конца лесопарка. Патрульных в оцеплении я предупредил насчет тебя. До встречи.

Я успел сказать спасибо только коротким гудкам и сложил финскую «раскладушку».

Футболка, джинсы, кожанка, ботинки. Прихватив гоночный шлем, я вышел из дома. Мой «Судзуки» завелся с пол-оборота, и я взял направление на Кузьминский лесопарк.

Мне пришлось оставить байк на попечение патрульных, дежуривших на безлюдной развилке и в нескольких десятках метров от пруда. При свете полицейских машин на месте происшествия работала следственно-оперативная бригада. Белоногов стоял поодаль от основной группы людей, жадно и часто затягиваясь сигаретой. На его крупную фигуру падал свет от фар «скорой помощи», остановившейся в некотором отдалении от оперативных машин и всего следственного перфоманса.

– Привет, – поздоровался он, не поворачивая головы, когда моя тень выросла рядом с его. И эта «живая картинка» напомнила мне сцену из «Бриллиантовой руки»: «На его месте должен был быть я».

– Кого грохнули? – спросил я нарочито безучастным голосом. Как будто искусственно созданное равнодушие было наделено способностью отвести беду от Ани Аннинской. Я даже скрестил пальцы и прикусил губу: «Только не ты… Только не это». Ее смерть подчеркнула бы мою нерасторопность. А моя клятва найти убийцу Виталия Аннинского превратилась бы в проклятие.

Я даже не попытался связаться с Аннинской. Согласно условиям содержания под домашним арестом, ее телефоны были отключены; ей запрещалось пользоваться компьютером – как средством связи. У подъезда круглосуточно дежурил наряд полиции. Насколько я знал, на лестничной клетке была установлена камера видеонаблюдения (это в дополнение к камере над подъездом).

Белоногов щелчком отправил окурок в кусты и повернулся ко мне лицом:

– Убит Николай Сергунин по кличке Сергун.

Я покачал головой: имя и кличка этого человека мне ни о чем не говорили. И невольно прислушался к доносившимся с места осмотра голосам. Мужской голос:

– …принадлежат ли останки человеку или животному…

«Что за чертовщина тут происходит? Снимают ремейк «Убийство на улице Морг»?»

– Слепцова, а ты изыми образцы грунта и составь протокол и схемы. Возьми пробы с обуви, на глазок пока сравни с почвой, на которой лежит труп. Потом назначим криминалистическую экспертизу.

Эти слова мужчина произнес уставшим голосом с интонацией: «А мне это надо?»

Я быстро разобрался что к чему, внимательнее приглядевшись к многочисленной оперативной группе и выделив в ней два совсем юных создания. Это были практикантки, и следователь буквально нагружал их и по-черному юморил про «нечеловеческие останки».

Однако следующие слова дежурного следователя подняли волосы на моей голове. Отвечая на вопрос практикантки, он назвал другую фамилию: Аннинский Виталий Валерьевич.

– Труп наполовину находился в воде…

Как будто подтверждая слова Белоногова, тягучий монотонный голос с эпицентра следственных мероприятий отдал кому-то распоряжение: «Изъять пробы воды в полторашку».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.