Блюхера вызвали в Москву и 22 октября арестовали.
      В статье излагается вполне благопристойная версия смерти маршала. Сломленный пытками (достижение! упоминание о пытках!) Блюхер 6 ноября признал себя виновным, а через два дня на допросе почувствовал себя плохо и ... "Смерть наступила внезапно от болезненных причин: от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Тромб этот образовался в результате недостаточной деятельности сердца на почве общего атеросклероза". Это о маршале, 48-летнем тренированном здоровяке. Не от побоев тромб, а от атеросклероза.
      Заканчивается статья и вовсе помпезно, причём уже не цитатой из врачебного заключения, а, так сказать, творчеством самого журналиста: "Все остальные органы - кожа, кости, шея, грудина и ребра - по заключению врачей были целы". Ну вот, не переломало же ему все кости. Так и рвётся из груди: "Великому Сталину - слава!"
      Что ж, вернёмся снова к альтернативному источнику: "Маршала содержали в Лефортово. Первый допрос снимал свежеиспеченный замнаркома Л.П.Берия. Обвинения были тяжелые: связь с японцами с 1921 года, намерение перебежать к ним с помощью брата-летчика. Блюхер все отрицал. Смерть наступила 9 ноября 1938 г. Путём опроса свидетелей В.В.Душенькину (начальник Центрального архива Советской Армии. - П.М.) удалось установить, что Ежов собственноручно застрелил Блюхера в своем служебном кабинете. Приговор сочиняли над трупом". (Рапопорт и Геллер, "Измена Родине").
      Конечно, если совесть не цензор, писать можно всё. А читатель такими публикациями поставлен в положение, когда он сам должен решать, не имея надежного критерия, ибо решение зависит от фактов, которых у него нет, а есть лишь ссылки тенденциозных журналистов на то, что факты общеизвестны.
      Нет, они не общеизвестны.
      Это не апология Блюхера. Маршал не был безгрешен. Стратег, он рано понял, что к чему. На XVII-м съезде, согласившись фальсифицировать протокол счётной комиссии, где значилось, что против Сталина подан лишь один голос, он сделал свой выбор. Два года спустя он оказался введен в трибунал, осудивший лучших его друзей.
      Нам не дано вообразить степень потрясения, испытанного Блюхером при самоубийстве Гамарника и ликвидации первой восьмёрки - цвета и совести армии. Можно лишь гадать о сокрушительной силе и глубине шока и о том, что думали оставшиеся на воле. Большинство знало: их ждёт та же участь. И мысль, что их выведут на позор, где они, запуганные судьбой детей, жён, матерей, будут лгать и поливать себя грязью, приводила их в отчаяние.
      Вот иная версия гибели Блюхера, трагизм её не уступает по силе библейским или древнегреческим сюжетам. Глаз, выбитый Блюхеру, в мучениях маршала долгое время фигурировал почти символически. Но теперь стал известен смысловой вариант этого символа. На очередном допросе, после вымученного признания, когда от маршала добивались новых имён и новых признаний, он схватил со стола следователя заточенный карандаш и выколол себе глаз, чтобы его, изуродованного, нельзя было выставить перед доверчивой публикой на очередном процессе. И тут же был пристрелен Ежовым.
      Такова изнанка трагедии маршала.
      В Англии Томас Мор спокойно пошёл на казнь, чтобы сохранить честь. Не зная колебаний. Почти весело: когда-то ведь и умереть надо! А в СССР угодничество довело честного вояку Василия Блюхера до жуткого поступка, которым в последнем усилии он защитил своё достоинство.
       
      20. Халхин-Гол
      Высекание искр на Дальнем Востоке не прошло даром. После оз. Хасан японцы решили пощупать{38} северные подступы к СССР в другом месте.
      Конницы при Халхин-Голе не было.
      Конный генерал Жуков - Сталину, докладывая о Халхин-Голе: "Если бы в моём распоряжении не было двух танковых и трех мотоброневых бригад, мы, безусловно, не смогли бы так быстро окружить и разгромить 6-ю японскую армию. Считаю, что нам нужно резко увеличить в составе вооружённых сил бронетанковые и механизированные войска".
      Производственная практика приводит к правилу, которое не подводит: что не делается быстро, не делается никогда. Если в мирное время это звучит радикально, то в войну приобретает форму императива: окружать и громить медленно невозможно.
      Операцию Жуков проводил жёстко. А оправдать жёсткость (подчас и жестокость) во время, в какое писал свои мемуары, после ожесточённой войны и жестокой чистки, было мудрено: страна болела разоблачениями и кипела негодованием.
      Между тем, если командира судят за то, что он жертвует батальоном, чтобы спасти полк, это нонсенс. Багратиона не судили за Шенграбенское дело. Его славили. Иногда приходится подставить свои войска, чтобы измотать противника и затем свежими резервами его, измотанного, разгромить. А как будут выглядеть подставленные, можно себе представить.
      Вот жуковская жестокость под Халхин-Голом в пересказе генерала П.Григоренко:
      Жуков назначал командиров в части и подразделения, и они должны были добраться туда без провожатого до наступления рассвета. Добравшийся вступал в командование и шёл в бой. Не добравшийся шёл под трибунал.
      Голая степь, спросить не у кого. Да никто и не знает, операция готовится в строжайшей тайне. Указателей на дорогах нет. Идёт или едет такой, согласия у него не спрашивали, когда назначали, а он, может, и не рвался командовать, просто подошёл по рекомендации начальства или по собственному бравому виду, попался новому командующему на глаза, его и назначили. К утру быть в части. А он заблудился, попал в другую. За это под трибунал?
      Но на войне как на войне. Жуков не мудрствовал, он руководствовался поговорками и пословицами. "Назвался груздем - полезай в кузов". Производишь впечатление - значит, хочешь его производить. Сам он не только выглядел браво, он бравости этой соответствовал. И от других требовал. Не соответствуешь значит, обманываешь выправкой. Вояка направление найдёт, днём ли, ночью, как всегда находил его Жуков. Если не нашёл - какой же ты командир? Ты и в бою поведешь войска не в ту сторону.
      Жуковский метод назначения командиров под Халхин-Голом был скрытым конкурсом на командные должности.
      Сурово? А не сурово по отношению к солдатам назначать командирами лизоблюдов, ничего не умеющих, но страстно желающих командовать?
      Нелепо идеализировать Жукова. Ещё нелепее изображать его примитивным солдафоном. В замкнутости своей он был изрядно сложен. Гуманистом он, разумеется, не был, он полководцем был. Притом в стране, где десятки тысяч отборных офицеров уничтожены были без вины в мирное время только потому, что умны были. Ему ли, сыну такой эпохи, с его (всё же!) кругозором, церемониться со всякими во время военное?
      Он понял и другое: настало время, когда вопрос цены не ставится. Ставится лишь вопрос выполнения.
      А с 22 июня 1941 года и способа иного не стало, как сбивать график наступающего вермахта любыми мерами. Поскольку к вождю и не подступиться было с планом маневрирования, если это связано было с временной хотя бы потерей территории, считаться с потерями или даже считать потери стало и вовсе нелепо.
      Халхин-Гол - синоним понятия "военное искусство". А искусство - это не совсем то, что мастерство.
      Искусство = мастерство + вдохновение.
      Халхин-Гол был вдохновенной операцией от начала и до конца - от момента, когда Жуков прибыл в Тамцак-Булак (мои заметки на полях мемуаров маршала "Цаца и Барманцак". Так назывались озёра, в районе которых концентрировались войска для Сталинградской операции. И окружил Жуков под Сталинградом тоже 6-ю армию... Почти мистические созвучия и совпадения...) и (не без едкости) спросил командира 57-го Особого корпуса Фекленко, считает ли тот, что можно за 120 километров от поля боя управлять войсками, и до момента, когда, докладывая Сталину о завершении операции, упор сделал на трудностях со снабжением, с тысячекилометровым кругооборотом машин и колоссальным расходом бензина, который также надо было доставлять из СССР{39}.
      Именно в этой связи единственный раз поминает Жуков командарма-2 Г.М.Штерна, своего начальника и командующего созданным для Халхин-Гольской операции Забайкальским фронтом. Упоминание стоит того, чтобы привести его целиком: "В преодолении этих трудностей нам хорошо помог Военный Совет ЗабВО и генерал-полковник Штерн со своим аппаратом. Большую неприятность (так в тексте. - П.М.) причиняли нам комары, которых на Халхин-Голе великое множество. По вечерам они буквально заедали нас. Японцы спасались специальными накомарниками. Мы их не имели и изготовили с большим запозданием".
      Так-то. В одном абзаце и об участии Штерна в операции, и о комарах. Соизмеримые, так сказать, факторы.
      При всём уважении к памяти маршала позволю себе заметить, что это место "Воспоминаний" карикатурно-далеко от истины. Комары и впрямь заедали, но командарм-2 Штерн, тоже заедаемый комарами, руководил не только шофёрами, но и авиацией, и, в конечном счете, всей фронтовой группой Жукова.
      Полковник Никитин, читавший нам курс "Автомобильные перевозки", с восхищением пересказывал детали, ныне, вероятно, уже забытые. Прибыв на место и изучив обстановку, Жуков велел ночами забивать колья, создавая у противника впечатление, что переходит к длительной обороне. Отправил и радиодепешу, которую японцы, конечно же, перехватили: "Шлите валенки, рукавицы, полушубки". И - ударил.
      Да. Но ударил-то после того, как план его был представлен командованию, рассмотрен и одобрен. А в этом Г.М.Штерн не мог не участвовать, он аналогичную операцию за год до Халхин-Гола разрабатывал и проводил на оз. Хасан в качестве начальника штаба ОКДВА. О вкладе его в замысел Халхин-Гола лишь Жуков мог поведать. Он этого не сделал. Симонову буркнул об эпизоде сражения, когда потери смутили Штерна, и он заколебался, но предоставил Жукову свободу действий. И всё. Комары, вишь, докучали. И бензину не хватало, ну, Штерн помог...
      Толчея на служебной лестнице...
      Ожесточение боёв при Халхин-Голе мало чем уступало боям Великой отечественной. Но отношение к пленным было иным. Наилучшее описание боёв, одновременно образное и краткое, оставлено свидетелем Халхин-Гола Конст. Симоновым: "Земли и бревен взорванные глыбы; кто не был мёртв, тот был у нас в плену." ("Кукла". Выделено всюду мной. - П.М.)
      "Самый храбрый не тот, кто, безводьем измученный, мимо нас за водою карабкался днём, и не тот, кто, в боях к равнодушью приученный, семь ночей продержался под нашим огнём." ("Самый храбрый")
      "Там, где им приказали командиры, с пустыми карабинами в руках они лежали мёртвые, в мундирах, в заморских неуклюжих башмаках... Ждя похорон, они смотрели в небо, им птицы не выклёвывали глаз... Ещё вчера в батальные картины художники, по памяти отцов, вписали полунощные равнины и стаи птиц над грудой мертвецов. ...Мы, люди, привыкаем ко всему, но поле боя было слишком страшным: орлы боялись подлетать к нему". ("Орлы")
      "Да, нам далась победа нелегко. Да, враг был храбр. Тем больше наша слава". ("Танк")
      Под Халхин-Голом уже не хватало командиров, но воевали ещё солдаты и старшины блюхеровской выучки. Им противостояли отборные японские войска.
      Г.М.Штерна Сталин принял отдельно. Штерн был ему к тому времени известен и как победитель японцев на оз. Хасан и как главный военный советник СССР в Испании. И Штерн и Жуков за Халхин-Гол одинаково были удостоены (следую штампу) звания Героя Советского Союза.
      Воспоминаний Штерна о приёме у Сталина нет...
      Жуковский доклад был докладом полководца. Этим докладом комкор Жуков представился Сталину. И Сталин принял доклад и не забыл его.
      Со своей стороны, и Жуков был потрясён Сталиным: его негромким голосом, конкретностью, осведомлённостью в военных вопросах (а вот этой фразы Жуков не писал. См. "Воспоминания и размышления", М., 10-е изд., 1993 г., стр. 287), вниманием, с которым Сталин слушал. Но больше всего молвой о нём.
      Ещё бы! Страшный человек, сардар. А тут - солдат, на глазах которого Большой Сардар перерезал командармов, чьими подвигами солдат восхищался. Ещё и посадить хотели солдата, и его судьба висела на волоске, и "телеги" катить заставили на бывшего начальника, на одного из легендарных. Как не оробеть?
      Но всё обошлось как нельзя лучше.
      - Теперь у вас боевой опыт, - сказал Сталин. - Принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск.
      Киевский округ. Киевский особый. Якировский округ.
      И вручил его Сталин Жукову, а не Штерну, командовавшему всем специально созданным для операции Забайкальским фронтом.
      А Штерна вернули к его обязанностям начальника штаба Дальневосточного фронта.
      Пока ещё ничего, да? Ничего, что покончили с собой Гамарник и Горячёв, ничего, что застрелены Якир, Тухачевский, Уборевич, легендарный рейдер Примаков и учитель героев Вайнер. Найден Жуков, разбил японцев и назначен командующим КОВО. Грамотный Штерн не сгинул, он на Дальнем Востоке...
      Страшная быль Сталинграда всё ещё впереди.
      21. Киевский особый военный округ. Мудрый стратег тов. Сталин
      Лето 1940 года мы с Г.К.Жуковым провели в Киеве: он на Банковой, в штабе Киевского особого военного округа, я в десятке кварталов, в нашей крохотной коммуналке на углу Львовской и Обсерваторной, "на западном стратегическом направлении". Июнь был солнечный и тревожный. Шло присоединение братских прибалтийских республик, шло тихо-мирно, а вот с Румынией вдруг сделались осложнения из-за Бессарабии и Буковины. Вечерами стали объявлять учебные тревоги. В домах зажигали синий свет, редкие тогда машины скользили с погашенными фарами, выли сирены. Этого я не переносил. Синий свет доводил меня до истерического состояния. (Уже взрослым я узнал о магических свойствах синего света, он не меня одного доводил.) Я болел коклюшем и кашлял до рвоты. Мама, возвратясь с работы, брала меня и увозила на Труханов остров - дышать чистым днепровским воздухом, так рекомендовал д-р Векслер (ему, как и большинству киевских евреев, жить оставалось до оставления Красной Армией Киева, чуть больше года.) Так мне удалось разминуться с большей частью учебных тревог. А в начале июля всё успокоилось, и мы выехали на дачу в Пуще-Водицу.
      Впрочем, и Георгий Константинович в городе не засиделся. В июне, во время этих учебных воздушных тревог, он объезжал воссоединённые территории западной Украины (теперь это название уже смело можно писать с маленькой буквы.) В районе Тернополя, Львова, Владимира-Волынского, Дубно была проведена крупная командно-штабная полевая поездка со средствами связи, что в переводе со специфического военного языка на разговорный русский означает: штабные маневры. "Учение показало, что во главе армий, соединений и их штабов стоят способные молодые офицеры и генералы. Правда, они нуждались в серьёзной оперативно-тактической подготовке, так как лишь недавно получили повышение с менее значительных должностей." (Выделено мной. - П.М.).
      Толмачить здесь, к сожалению, нечего. Сказанное означает, что во главе армий стоят крепкие хлопцы, не дураки, но и не командиры, коль скоро нуждаются в серьёзной оперативно-тактической подготовке.
      Впрочем, штабными учениями дело не ограничилось. В июле был создан Южный фронт в составе трёх армий для оккупации Бессарабии и Северной Буковины. А чтоб румыны не увезли с отнимаемых земель своё добро, на реку Прут, на границу, командующий округом решил высадить воздушный десант в составе двух бригад. Сказано - сделано. Выбросили десант, чем КОВО подтвердил, что ещё не разучился делать это, не все ученики Якира погибли. Посему командующий военно-воздушными силами округа (нет, в означенное время уже Юго-Западного фронта!) генерал-лейтенант Е.С.Птухин отправлен был вскоре в последний полёт к звёздам (арестован 27 июня 1941 года).
      А румыны бежали, конечно, бросив оборудование своих фабрик и заводов, и не только его, но и армейское вооружение, так что Верховному Главнокомандованию под Сталинградом три года спустя не надо было гадать, где нацеливать решающие удары. Но надо же было допустить врага под Сталинград...
      Между тем враг, пока ещё потенциальный, как раз в это время сокрушает на Западе естественного союзника, обойдя танковыми клиньями линию Мажино - ну совсем, как сделал это Жуков под Халхин-Голом, только в грандиозных масштабах.
      Тут бы потенциального врага и долбануть с тыла!
      Куда там, руки коротки. И не тем заняты. Да ещё после только что завершившейся финской войны...
      Недооценил Сталин Гитлера.
      А ведь гигантского ума не требовалось, чтобы понять, что Гитлер недолго станет сидеть, как зерно, между жерновами на западе и востоке. Что решительную операцию против Франции начнёт не позднее лета сорокового года. Так нет же, вождь растратил силы и время на территориальное крохоборство вместо того, чтобы решать вопрос радикально и избавить народ от войны, которая никогда не изгладится из памяти. И кто-то ещё говорит о его стратегическом гении!
      Думая так, я всё ещё полагал, что мощь первомайских и октябрьских военных парадов демонстрировалась миру как "не тронь меня!", а не как "падите ниц!" Всё ещё исходил из оборонительной концепции, всё верил, что сталинский СССР перед войной был миролюбивой державой...
      Как наивно...
      Поведение Сталина вдохновлялось иными целями. Чтобы объяснить их, в первом издании этой книги я наивно отсылал читателя к делавшемуся модным Резуну-Суворову, к стыду своему не предвидя эволюций, которые совершит этот господин Товарищ. После выхода в свет его книжонки "Очищение" (так г-н Резун-Суворов расценивает чистку) своего читателя я уже к нему не отсылаю, а по мере сил объясню все сам - когда дело дойдёт до секретных протоколов русско-германского пакта.
      Но пока мы в сороковом году, и, хотя протоколы уже существуют и действуют вовсю, мы о них ничего не знаем. И когда Жуков писал мемуары, обмолвиться о сталинской агрессивности было ни-ни. Страна не признавалась. И мы, её граждане, с негодованием отвергали такую возможность.
      Почему? Ведь тем ответственность мы взваливали на себя. И агрессивную политику можно было именовать не сталинской, а советской. Ведь так не было. Или было? Желали мы захватов? подсознательно? сознательно? Новых советских социалистических республик?
      Кто бы ответил честно на эти вопросы? Дети? Мы в своём детском саду No 31 гор. Киева. что располагался на ул. Большой Подвальной, ликовали по поводу воссоединения братских народов и, думаю, ещё больше возликовали бы по поводу воссоединения со всем международным братством рабочих. Детей не судят, особенно если они впитали это из воздуха. Кого судить за воспитание таких политически зрелых детей?
      А как ещё могли нас воспитывать после гибели лучших людей государства? После ужасающего головосечения 1937-39 г.г. тихому моему папе предложили вступить в партию. Отказаться? После того, как убили всемогущего Якира, который так стал популярен всего за три года жизни в Киеве? После исчезновения лучших работников трикотажной фабрики им. Розы Люксембург, на которой отец проработал много лет и хорошо знал цену как арестованным, так и заступившим на их место? Мог, конечно. Перестал бы спать ночами и прислушивался к шагам на лестнице, как многие другие, которым тоже предлагали в своё время вступить в партию и которые не вступили. Которым и не предлагали вступать. Которые вступили, но и это их не спасло. Он вступил. Предпочёл отсрочку. (Так он и оставался в партии до самой эмиграции в 1979 году пассивным её членом.)
      В комнатенке нашей на парадной стене, где висят обычно портреты предков, повисли портреты Ленина и Сталина, вырезанные из какого-то журнала, возможно, из "Огонька", и я отлично помню не только эти изображения приятного зеленоватого оттенка с заметным типографским растром, но и то, как отец обрамлял их, подложив под стекло и аккуратно оклеив края плотной желтоватой бумагой. Эти фото на стене служили наивным свидетельством благомыслия и благонадёжности нашей семьи. Да она и была благонадёжна. Родители не вмешивались в то, что делала держава с нашим детским мировоззрением. Не мешали ей растить из нас патриотами, управляемыми по радио (телевидению) и готовыми на любые подвиги. Не было у нас в семье разговоров на политические темы. Отец, придя с работы, быстро прочитывал газету от первой строки до последней, внимательно и молча. Эта привычка сохранилась у него на всю жизнь...
      Но вернёмся к Жукову. Да не в 1940-й, а ещё на два года раньше, когда "... мы были готовы помочь Чехословакии. Авиация и танки находились в боевой готовности. В районах, прилегающих к западной границе СССР, сосредоточилось до 40 дивизий. Но тогдашние правящие круги Чехословакии отказались от этой помощи, предпочтя позорную капитуляцию".
      Громко сказано. А позволить сорока советским дивизиям вторгнуться в Чехословакию под предлогом защиты чехов - не капитуляция? Это при том, что Хрустальная ночь еще не хрустела битым стеклом, да и по прочим статьям Германия ещё ходит в цивилизованных, а коммунистическое варварство всему миру известно, жажда экспансии тоже, чистка в разгаре, Сталин своих уничтожает, пожалеет ли он чужих?
      И просто негде приклеить тот факт, что именно через Бенеша, президента Чехословакии, переданы были Сталину какие-то документы, компрометирующие военных, после чего и развернулась невиданная вакханалия репрессий. Бенеш, конечно, не знал, что это папка фальшивок и что Сталин на процесс военных представить её не решится. Да, может, она для одной только заграницы и была сфабрикована, эта папка. Для её ведома. Чтобы Запад знал о деле. Чтобы авторитетный лидер Европы её представил. Может, и затем, чтоб на помощь Красной Армии в вероятном противостоянии с Германией в связи с Судетской проблемой не рассчитывал. Недоказуемо? Да ведь само собой напрашивается. Дьявольский замысел цели достиг. Бенеш узнал. И на 40 советских дивизий не рассчитывал: "Такой стране верить? такой армии?"
      "Воспоминания и размышления" опубликованы в 1969 году, вслед за вторжением в Чехословакию и попранием "Пражской весны". Трудно разобраться в "Воспоминаниях" - где писал Жуков, а где его политправщики, которые и святое и грешное мазали одним цветом...
      Но это между делом. "Летом и осенью 1940 года в войсках Киевского особого военного округа шла напряжённая боевая подготовка. ... При этом учитывался опыт действий немецко-фашистских войск, накопленный в ходе боевых действий против ряда европейских государств. Вторая мировая война была в то время уже в разгаре..."
      22. Интерлюдия. Вторая мировая война...
      ... началась, по общему мнению, подписанием Русско-Германского пакта - так называют его во всём мире - о ненападении.
      Смысл пакта ясен был и участникам его и жертвам.
      Отныне тыл Германии казался обеспечен. Тыл СССР не вполне: затеянное на Дальнем Востоке волнение ещё клокотало. Битая Япония известна была упорcтвом в достижении целей и преуспевала в Китае (что и спасло Сталина от второго фронта - японского. Япония решила идти на юг, где уже обозначился успех, а не на север.)
      Англия и Франция ужаснулись Германии, перед ней Польша распластана была теперь, как жертвенный телец.
      СССР оставался угрозой лишь потенциально. О войне с вермахтом Красная Армия и помыслить не могла, но для удара в спину Польше немного было нужно. И Гитлер рассудил: захватывать всю Польшу слишком долго, кампания может затянуться, англичане отмобилизуются и атакуют совместно с французами (если вообще осмелятся выступить за поляков, что возможно, но сомнительно). Войны на два фронта Германии не выдержать, это уже было, но больше не будет. Жадный Сталин не сумеет противиться соблазну, он польстится на остаток Польши и прикончит её, избавив Германию от необходимости шагать так далеко. Аграрных восточных районов Гитлеру не надо, пусть Сталин пока забирает их в награду за помощь в молниеносной ликвидации Польши. Её важно разодрать прежде, чем союзники успеют проморгаться. Дальше видно будет.
      На англо-франко-советских военных переговорах в Москве в июле-августе 1939 года вопрос о пропуске советских войск через польскую территорию стал воистину камнем преткновения. Польша к советской помощи была расположена не более Чехословакии. И это в виду нависшей германской угрозы!
      Все боялись всех. Шла коварная игра натравливания друг на друга. Историки ищут виноватого, но искренним не был никто, все действовали в своих интересах. Всё же важно отметить, что весной и даже летом этого рокового для неё года Польша отказалась быть союзницей Германии в войне против СССР. Этот вариант был наилучшим для Гитлера: провести войска через Польшу к советским границам означало покончить заодно и с Польшей. Но Польша не пошла на капитуляцию. Не верила ни способности Гитлера сокрушить Россию, ни его верности договорам. У Польши просто не было выбора.
      Англия и Франция защищали свои приобретения и тоже не во всём были едины.
      Италия и Япония захватывали всё в радиусе досягаемости.
      Сталин готовил мировую революцию (так он вслух называл мировое господство), а пока желал наложить лапу на Восточную Европу, оставшуюся после Мюнхена, на Балканы, на проливы, на Иран и зону Персидского залива.
      Гитлер целеустремлённо шёл к овладению планетой, и союзники его уже тогда были пронумерованы в качестве жертв. СССР был из первых, фюрер не лицемерил в "Майн кампф". И вдруг вмешались Англия с Францией. Такого Гитлер не исключал, но это стало для него новостью крайне неприятной.
      Это был первый просчёт фюрера. Европа всё же не смолчала.
      Выше я помянул Чемберлена{40}. Дескать, он совершил всего одну ошибку, которой ему не простили. А Сталин просчитался многократно, но - тиран! остался у власти.
      Так вот, в политическом плане Невилл Чемберлен не совершил ошибки, подписав Мюнхенское соглашение.
      Знаю, что это утверждение не встретит симпатии у чехов, которых нежно люблю. И не люблю собственной оценки Мюнхена. Хотя бы потому что за него пришлось бы всё же платить, если и не сразу, то потом, к тому же дороже. Но это было бы потом, это была отсрочка, которую так любят политики. Да и на всю вообще проблему можно было глядеть под иным углом зрения.
      Англия идеологически была врагом СССР. В Англии не было и подобия Французской коммунистической партии. В Англии царило предубеждение против коммунизма, а это куда больше, чем неприятие. Династия находилась в родстве с уничтоженным домом Романовых. И Чемберлен был врагом коммунизма. Полноте, какой же здравомыслящий западный политик не был? Черчилль? Да он в 1918-м неистовствовал пуще всех. А теперь пришла пора использовать одного врага против другого.
      Мрачная ситуация выбора между гитлеровской Германией и сталинским СССР описана поговоркой - "между Сциллой и Харибдой". Было разумно дать одному чудищу пожрать другое. И Чемберлен не препятствовал повороту Германии на Восток.
      Не то Франция. Франция и сегодня не забыла свою Великую революцию и всё ещё празднует День Бастилии. Франция теснее была связана с Россией. Франция, духовно близкая католичке-Польше, чувствовала себя ответственной за её судьбу. Наконец, Франция, как союзник Англии и её форпост на континенте, давила на английскую политику традиционным антигерманизмом.
      Чемберлен был профессиональным политиком. Беда его в том, что он не был последователен. И не так твёрд, чтобы противостоять французским партнерам, английским патриотам и всяким оппозиционерам. И принципам порядочности тоже. Гитлер ведь становился омерзительнее с каждым днём. Перед всем этим Чемберлен не устоял.
      Мюнхенские соглашения были мудрым шагом в интересах британской короны, они отражали германскую экспансию от Западной Европы на Восток. Если до чистки Гитлер просто не напал бы до СССР, то даже и после чистки трудно было ожидать, что из схватки с Россией вермахт выйдет столь же сильным, как до вступления в неё. За это время Великобритания могла бы приготовиться к войне. Это было бы мудро. Чемберлен, в отличие от Сталина, оказался хорошим стратегом, но слабым тактиком. Ему бы пропускать Германию на восток, уступая ей территорию за территорией так, чтобы привести рейх к советским границам. Англия не готова была к войне, такой поворот был ей выгоден. Это могло состояться уже в 1936 году, когда. в обход Версальских соглашений, подписан был Морской пакт, по сути разрешивший Германии строительство флота. Пакт вбил серьёзный клин в отношениях между Англией и Францией. Но могло зайти куда дальше. Миротворческие усилия прогерманских кругов не прекращались (даже усилились!), когда бомбы уже сокрушали Лондон и Ковентри. А в 1939-м, в конце августа, то есть уже после заключения Пакта, обсуждались детали тайного перелёта Геринга для личных и сверхсекретных переговоров на самых верхах английского руководства. Ради этого планировалось под благовидным предлогом удалить с виллы даже прислугу.
      Логичность людской деятельности в целом и каждого человека в частности не может не вызвать скептицизма. Чего стоит хотя бы то, что многие самоубийцы последний день жизни начинали утренней гимнастикой и приёмом лекарств. Но и при таких абсурдных сочетаниях долговременные движущие мотивы могут и должны быть выделены.
      В последний миг что-то заело. Архивы ещё закрыты, и историки до сих пор не возьмут в толк, что происходило в правительстве в роковые и счастливые, как оказалось, для человечества дни конца августа 1939 года. Некоторые полагают, что "...в какие-то критические часы правительство Чемберлена просто потеряло контроль над событиями".
      Фраза красива и загадочна. А на деле? Франция увлекла Англию? Значит, отвращение к Гитлеру перевесило неприязнь к Сталину. - Вполне возможно.
      Да. Но возможно и другое: Чемберлену могло не хватить ещё одного уикэнда, чтобы покончить с колебаниями. Он ведь очень хотел развязаться со своими обязательствами Польше. Не успел...
      Думается, имя Чемберлена будет поминаться не как имя того, кто пошёл на Мюнхен, но того, кто не пошёл дальше.
      Гитлеру было безразлично, с какой стороны защитить тыл. Он охотнее сблизился бы с англосаксами и даже принял бы их в арийскую семью, генетику англосаксонскую он уважал и снобски ей завидовал. Но генетика генетикой, а политика политикой, и он зондировал восток.
      Никто не проявлял желания сотрудничать с нацизмом, как и с коммунизмом. Какое из зол меньше?
      Пока Чемберлен колебался, Сталин сказал "Да!", что и привело мир к одной из высочайших страниц истории - к выступлению англо-французской коалиции в защиту Польши без всяких для коалиции выгод, из чистого принципа и в состоянии полной неготовности к войне{41}.