ДЖЕЙМС МЭЙО
      ПЕРСИДСКАЯ ГРОБНИЦА
      1.
      Вдоль пыльной дороги тянулись допотопные печи для обжига кирпича. Над высокими трубами курился дымок, кругом высились горы бурой и красной глины, отвалы золы, кучи гравия и булыжника. Среди неуклюжих сооружений прилепились хибарки курильщиков опиума и землянки бродяг. Все вместе взятое производило зловещее впечатление.
      Капитан Махмуд из полиции Тегерана отошел от печи, тень которой скрывала лежащее тело, вытряхнул из мятой пачки сигарету и взглянул вдаль.
      - Никогда не видел, чтобы человека душили колючей проволокой, заметил его пожилой напарник. - Что за жуть?
      - Зато помогает развязать язык.
      - Полагаете, он из местных?
      Капитан пригнулся, разглядывая колею от шин.
      - Нет, сюда его привезли на машине...А манера действительно варварская...
      Это место имело мрачную славу. Не всякий соглашался здесь работать: копать, формовать и обжигать приходилось не столько глину, сколько перегнившие тайком зарытые останки. Капитана это раздражало. Он глубоко затянулся, ожидая возвращения машины, посланной за фотографом.
      Тени труб падали на кучи гравия, словно гигантские клинки. Далеко на севере проступали заснеженные горы. Зеленоватое утреннее небо смахивало на гладь пруда у мечети.
      Высоко над головами щебетали ласточки, тени их стремительно расчерчивали озаренную зарей землю.
      * * *
      Чарльз Худ подошел к зданию фирмы "Кристби". Вывеска гласила: "Аукционы антиквариата". Внутри ощущалась атмосфера близкой беды. Каждый выглядел слишком спокойным и беззаботным и держался с неестественной веселостью, скрывавшей нервное напряжение.
      - Доброе утро, мистер Худ, - церемонно поклонился привратник, подозрительно буравя его взглядом, словно ожидая неприятностей. - Дивный будет денек, сэр.
      - Доброе утро, Хакер.
      Поднявшись по лестнице, Худ предстал перед столом мисс Куэйн, весьма независимой девицы, которая лишь устало улыбнулась.
      - Как добрались?
      - Неплохо. Что нового, Изабель?
      - Ничего хорошего. Шеф только что говорил с Римом и теперь ждет вас.
      Она посмотрела за спину Худа, тот повернулся и увидел выходящего из соседней комнаты старшего аукциониста Уолтера Янга - добродушного здоровяка с громадными ручищами. Тот мрачно хмыкнул:
      - А вот и Чарли! Человек ниоткуда, неуловимый, как лунный свет, но все-таки наш человек.
      - Привет, Уолтер! Повернись - ка ко мне, посмотрим, смогу ли я что-то прочитать на твой физиономии сфинкса?
      Янг ухмыльнулся, избегая смотреть Худу в глаза. В кабинете второго человека в "Кристби" Ричарда Остина раздался телефонный звонок, и дверь тотчас захлопнули. Янг молча удалился, Изабель покосилась на Худа и спросила:
      - Хотите кофе?
      - Пожалуй, рановато.
      - О, вас приглашают! - Изабель засуетилась, нажала одну кнопку, потом другую. - Пройдите, пожалуйста.
      Пропустив его, она поспешно отступила.
      Гильдерштейн стоял у стола в глубине.
      - Чарльз! Господи, да проходите же!
      Зал был одним из красивейших в Лондоне: расписные панели, камин от Эдама, потолок работы Анжелики Кауфман, обширный эркер как раз за спиной Гильдерштейна. Весь он был густо увешан картинами и забит антиквариатом. Не слишком живописным дополнением к этому изобилию служили груды газет и телеграмм на столе.
      - Когда же это кончится? Телефон звонит не переставая! Вечерние и утренние газеты, шведское посольство, бразильское посольство! Гильдерштейн обошел стол и протянул руку. - Рад вас видеть.
      Худ привык видеть Гильдерштейна невозмутимым, как скала Гибралтара. Этот человек славился своим редкостным чутьем, вот уже двенадцать лет агентство под его началом процветало. Но сейчас на щеках горел нездоровый румянец, под глазами темнели мешки.
      - Газеты читали?
      - Статью в "Экспресс", озаглавленную "Хаос в "Кристби". Что же случилось?
      Гильдерштейн предложил ему сесть и сам с тяжелым вздохом опустился в кресло, прикрыв глаза.
      - Ничего подобного я никогда не видел. Никогда! Просто кошмар, другого слова не подберу! Разумеется, мы никому ничего не объясняли. Просто когда объявили номер очередного лота, извинились и сообщили о снятии его с торгов. Выглядело это, конечно, ужасно неловко, но такое вполне в порядке вещей. Естественно, возникла пауза, потом поднялся шум. Ничего особенного. Но кое - кто из публики начал возмущаться и раздувать скандал. Сначала их было только двое, причем женщину никто никогда раньше не видел, потом к ним присоединились другие.
      Тут черт принес четверых американцев, а те нюхом чуют сенсацию. Они подлили масла в огонь: публика имеет право знать, в чем дело, и мы и глазом не успели моргнуть, как начался настоящий бедлам.
      Я попытался навести порядок в зале, но было поздно. К величайшему сожалению, персонал вовремя не сориентировался, так что следующих лотов под рукой не оказалось. Дьявол, прошло не меньше двадцати минут, пока их подготовили. Понятия не имею, как такое могло случиться. Мы проводим внутреннее расследование. Кошмар, просто кошмар! Ведь на аукционе присутствовали герцог и целых шесть послов!.. Мы полагаем, этот скандал часть какого-то заговора, и шум в зале подняли не случайно. Двое из крикунов пробрались в соседнюю комнату и опрокинули поднос с бокалами шампанского.
      - Что-что?!
      - Видимо, это стало сигналом. И в зале начался разгром: все вскочили, полетели стулья, началась потасовка, опрокинули один из столов с напитками... Можете представить, какой раздался грохот! И тут начался ад кромешный!..
      Гильдерштейн помолчал и закурил.
      - В газетах пишут, что в давке пострадали жена пэра и две богатые дамы из Южной Америки. И они не преувеличивают. А дочке шведского посла порвали платье и сломали лодыжку.
      - Черт побери!
      - Это вероломный удар в спину, Чарльз, заранее спланированный и коварный.
      - Кого-то задержали?
      Гильдерштейн мрачно покачал головой.
      - Никого. Как только началась общая свалка, все незаметно ускользнули. И никаких следов, представляете?! Остались только американцы, они люди известные: Бэтмен, Льюис... Но они утверждают, что протестовали в порыве возмущения, и возможно, это в самом деле так. Полагаю, они тут ни при чем.
      - Значит, вас обложили со всех сторон, - протянул Худ.
      - Похоже. И это только начало.
      Худ только что вернулся из Соединенных Штатов. Пришлось вылететь туда пару дней назад, когда в "Кристби" впервые высказали сомнения по поводу лота, вокруг которого поднялся такой ажиотаж.
      Шкатулка слоновой кости размером тринадцать дюймов на семь была исключительным раритетом, соединяя два различных стиля: поздний романский и ранний византийский. Это делало её связующим звеном между двумя эпохами искусства. Слухи о ней дошли до "Кристби" из Нью-Йорка. Владельцем шкатулки оказался американец греческого происхождения, некто Контос, из Инглвуда, штат Флорида. Отставной шестидесятилетний брокер охотно показал её нью-йоркскому агенту "Кристби". Тому удалось заставить старика сознаться, что куплена "эта штука" была у старьевщика за десятку.
      Гильдерштейн протянул Худу пачку, тот кивнул и достал сигарету.
      - Но кто за всем этим стоит?
      - Кто бы им ни был, он явно хочет нас уничтожить. Все прекрасно рассчитано и мастерски исполнено. Ведь появление шкатулки не сопровождалось обычными росказнями, что неизвестный коллекционер решил расстаться с жемчужиной своей коллекции. С таких историй начинаются все грандиозные аферы. Вначале слухи, потом оказывается, что владелец желает остаться неизвестным, чтобы не платить больших налогов. Или до смерти боится ограбления. Или он иностранец, а из его страны запрещен вывоз антиквариата. Или не хочет, чтобы пошли слухи о его финансовых проблемах... Или распродажа коллекций обанкротившегося частного музея...
      Ну, разумеется, всегда есть куча документов. Вон в том шкафу целая полка каталогов частных коллекций, все фальшивые. А иногда - находка "только что с раскопок". Если мошенник увидит, что его подделки расходятся не хуже, чем самоделки Доссена, Ван Меегерена или Рухомовского, будьте уверены - "уникумы" начнут появляться один за другим. А в нашем случае ничего подобного! Вещь единственная и неповторимая. Но какой тонкий расчет: чтобы добиться успеха, умнее всего изготовить "связующее звено" - вещь ожидаемую, но ещё не обнаруженную. Вроде той самой шкатулки.
      - Но почему слоновая кость? Странный выбор.
      - Напротив, очень тонкий! Для экспертизы слоновой кости так и не придумали достоверных методов, идет ли речь о возрасте или чем-то ином. Ее можно просто оставить на солнце, и достаточно древний вид обеспечен. Того же результата можно добиться, если прогреть её в духовке, заполнив жаровню сосновой хвоей. Можно завернуть в кусок кожи и закопать. А если собрать настоящую древнюю пыль - скажем, поскрести обломок античной слоновой кости - и втереть её в трещинки вашей подделки, ни один эксперт не сможет уверенно сказать "да" или "нет". Труднее всего подделать естественный износ. Тот, кто сделал шкатулку - большой мастер своего дела.
      - Это не первый случай.
      - Нас просто засыпали блестящими подделками! И это губит фирму! Конечно, мы содержим штат экспертов, но не по всем вопросам. Ведь просто невозможно скрупулезно проверять каждый экспонат, никакого времени не хватит! Клиенты просто перестанут к нам обращаться, ведь аукционы проводим не только мы. Да и расходы на экспертов слишком велики. Вы знаете, какая в нашем деле конкуренция!?
      Гильдерштейн резко отодвинул стул и зашагал к дверям.
      - Пойдемте!
      В элегантно обставленной комнате с высокими узкими окнами стояли несколько шкафов со стеклянными дверцами и четыре массивных старомодных сейфа.
      Гильдерштейн открыл один из них и вынул амфору с изображением конного лучника.
      - Греция. Пятый век до нашей эры.
      Протянув амфору Худу, он повернулся к шкафу, где рядами стояли пузырьки и бутылочки, и выбрал одну из них. Кисточкой в пробке, он мазнул по изображению лучника, подождал и протер пятно тряпкой. Поперек сосуда расплылось безобразное пятно.
      - Подделка, - горько кивнул Гильдерштейн. - Не слишком хорошая. Вместо глазури - синтетический лак, который легко снимается растворителем.
      Он вернулся к сейфу.
      - А взгляните на это...
      Ту же операцию он проделал с небольшой этрусской вазой. Растворитель на орнамент не подействовал.
      - Подлинник? - спросил Худ.
      - Да нет, тоже подделка, но классом выше Я бы сказал, гораздо выше. Глазурь из гидроокиси магния, не растворяется практически ничем. Но в процессе обработки глазурь собирается к основанию и ручкам, опытный эксперт может это заметить - именно так мы эту подделку и разоблачили, черт бы её побрал!
      Из следующего сейфа Гильдерштейн достал серебряную плакету с тонко гравированной сценой распятия.
      - Пятнадцатый век. Символ мира, к которому прикладывались пилигримы. Великолепная вещь, верно?
      - Безупречная.
      - Увы, их поцелуи, оказались не слишком рьяными. Бесчисленные прикосновения губ изнашивают серебро мягко и нежно, а здесь заметны следы шлифовки, - он поморщился и добавил: - Фальшивые поцелуи святыни, можете себе представить?
      Пришла очередь женского портрета на стене.
      - Великолепный Хальс.
      - Пожалуй, - осторожно согласился Худ.
      - Прошел четыре экспертизы - и все же оказался поддельным. Большая часть полотен Хальса до сих пор в частных коллекциях. Но кто-то очень ловко их копирует. Распознать почти невозможно.
      - Но вы сумели?
      - Тут просто повезло. Тетка Остина живет в Вашингтоне и знакома с владельцем оригинала, - Гильдерштейн сердито раздавил окурок в пепельнице. - А в том сейфе - венецианский кубок пятнадцатого века, прекрасной сохранности. Вот только золотая финифть на кубке - стоматологический компаунд под напылением и лаком. Редкая по тонкости работа. При мысли, как мы рисковали с этим кубком, волосы встают дыбом.
      Вернувшись в кабинет, Гильдерштейн выдвинул нижний ящик стола, извлек из него рифленую серебряную вазу с ручками в виде голов туров и осторожно водрузил её на стол.
      Худ небрежно скользнул по ней взглядом.
      - Так... Бирмингемская работа...
      - Персия эпохи Ахеменидов. Пятый век до нашей эры. Бесспорный подлинник.
      - Не вижу связи.
      Гильдерштейн тяжело взглянул ему в глаза.
      - Ее нам предложил тот же посредник, который наградил "Кристби" поддельным венецианским кубком. В Париже его считают "темной лошадкой", у него редко появляется что-нибудь стоящее. Мы решили сделать все, что в наших силах, чтобы определить происхождение подделок. Рассчитывали, что мошенник клюнет, узнав, что кубок продан на аукционе за приличную цену. Пришлось купить его самим под вымышленным именем. И вот теперь - персидская ваза. Возможно, в качестве приманки.
      - В каком смысле?
      - Мы убедимся, что вещь подлинная, станем брать все, что он предложит, и влипнем так, что потом не выпутаемся.
      - Вы хотите сказать, если выяснить, кто ему подсунул вазу, он и будет источником подделок?
      - Вот именно. Кто-то явно собрался разделаться с нами. Доказать публике нашу неразборчивость как в подлинности выставляемого на продажу, так и в источниках его приобретения. Еще один скандал вроде вчерашнего - и репутации "Кристби" конец. Совет директоров в полном составе висит на телефоне с самого утра, как только вышли первые газеты.
      Гильдерштейн снова закурил и устало откинулся на спинку.
      - Чарльз, я прошу вас немедленно лететь в Париж, и разобраться, кто стоит за всем этим.
      Ничего другого Худ и не ожидал. Не случайно именно его, а не нью-йоркского агента отправили выколачивать информацию из Контоса. Неприятные задания такого рода были его специальностью, никто не мог с ними справиться лучше него. Во всяком случае, так полагали в громадном синдикате, известном под названием "Круг". Туда входила и фирма "Кристби".
      Не глядя на Худа, Гильдерштейн долго молчал, попыхивая сигаретой, и наконец сказал:
      - Поездка может быть опасной...
      Он явно недоговаривал, но распрашивать не было смысла - это Худ прекрасно понимал.
      - Я согласен.
      - Отлично! - Гильдерштейн поспешно нажал кнопку селектора. - Изабель, пригласите Остина и Хефнера, и прихватите свой блокнот. Да, и предупредите мисс Прайс, чтобы нас ни под каким видом не беспокоили, даже если окажется, что жене французского посла поставили вчера фонарь под глазом!
      2.
      Когда американцы облюбовали "Тревел клаб", качество подаваемого "мартини" заметно ухудшилось.
      Худ следил, как бармен смешивает ему первую сегодняшнюю порцию. В баре кроме него было ещё только двое. За зеркальными стеклами по Елисейским полям двигался плотный транспортный поток, но внутрь не проникало ни звука.
      - Оливку, сэр?
      - Конечно.
      Худ пригубил коктейль, устроился поудобнее и закурил. Весь день на ногах, но похвалиться нечем. Никто из солидных антикваров понятия не имел о персидской вазе, и вообще за последние месяцы всплыли всего два персидских раритета, оба первых веков нашей эры: терракотовая чаша и агатовая печать. Их дальнейшую судьбу проследить не удалось.
      В баре Худ поджидал Майка Мерсье, агента "Круга" в Париже - уже два дня они работали вместе. Выяснилось, что антиквару Пероне, про которого рассказывал Гильдерштейн, принадлежит солидный магазин в лучшей части рю Фюрстенберг. Мерсье удалось познакомиться с работавшей там блондинкой лет тридцати пяти, со вкусом одетой, разговорчивой и при этом весьма недоверчивой.
      Из неё удалось вытянуть, что вазу принес какой-то американец, но большего он не добился. Пожилой владелец магазина прихварывал, поэтому с недавних пор делами заправлял новый партнер - корсиканец Сарду.
      - Похоже, кампания у него крутая, - добавил Мерсье. - И сам он на учете в полиции.
      Сарду жил за счет азартных игр, торговли крадеными машинами и прочих темных дел. Похоже, антикварный магазин служил ему лишь удобным прикрытием...
      Мерсье появился, когда Худ уже допивал первую порцию.
      - Прошу прощения: час пик. Что пьете? "Мартини"? Мне то же самое.
      В прошлом регбист, Мерсье выглядел весьма внушительно: громадный, краснолицый, с ранней лысиной и могучей челюстью. Устроившись за столиком, он наспех поделился с Худом новостями. Три антиквара, с которыми он разобрался за день, не имели отношения к персидским раритетам. Худу тоже нечем было его порадовать. И оба согласились, что пока не продвинулись в расследовании ни на шаг.
      Мерсье задумчиво вертел пустой стакан.
      - Блондинка кое-что мне рассказала...Сарду бывает в одном заведении в Сен-Жермен де Пре. Там у него девица, о которой блондинка отозвалась не слишком лестно. Как она говорит, из тех, что только помани...
      - Так и сказала? - хмыкнул Худ.
      Мерсье усмехнулся:
      - Неплохо, правда?
      - Как называется заведение?
      - "Ле Клю". Может, займемся?
      - Что это даст? Нас время поджимает. Лучше заняться самим Сарду. Это я беру на себя.
      - Договорились.
      Мерсье же предстояло выяснить все, что можно, насчет Пероне.
      Худ решил встретиться с Сарду в "Ле Клю". Мерсье предупредил его:
      - Атмосфера там довольно специфическая. Когда-то там собиралась молодежь, но последнее время их сменили девочки по вызову. Владелец в прекрасных отношениях с полицией. Впрочем, месяцев шесть я туда не заглядывал.
      - Ладно, разберемся.
      Условившись, кого Худ спросит, и пропустив по второму "мартини", они расстались. Худ зашагал к отелю, наслаждаясь прекрасным парижским вечером. Он думал, что в последнее время город как-то поблек. Ничего похожего на привычную живость, непредсказуемость и темперамент. Жизнь медленно затягивалась тиной. Идеи, новшества - все теперь приходило извне. Невольно вспоминалась дерзкая предприимчивость лондонцев, не говоря уже об энергии, которой бурлил Вашингтон.
      А здесь бросались в глаза маленькие магазинчики, пивные бары - копии английских, театрики с нью-йоркскими и лондонскими шоу. Мелькали странные прически и мини-юбки, но не просматривалось ничего французского. Похоже, французы стали подражать банальностям со всего света.
      Поднявшись в номер, Худ полежал в ванне, дождался десяти и отправился на другой берег Сены. Заведение под вывеской "Ле Клю" располагалось на улице Драгунов.
      Недружелюбным взглядом встретила его брюнетка у входа.
      - Кто нужен?
      - Мсье Пьер Толе, - имя предложил Майк.
      Она кивнула и нажала кнопку. За дверью Худ увидел бар с высокими табуретами и столики с массивными пепельницами. В глубине сидела парочка, поближе - одинокая девушка. Худ сразу закурил и заказал непременный "мартини". Видимо, бар был местом встреч и ожидания, пока освободится столик в ресторане наверху. Он ничем не отличался от любого из бесчисленных баров, в которых приходилось бывать Худу - унылый, дорогой и предельно скучный.
      Неторопливо потягивая "мартини", он наблюдал, как собирается публика. Все явно были завсегдатаями: французы, несколько алжирцев, корсиканцы, - ни одного американца.
      Он поднялся в ресторан. Зал выглядел внушительно благодаря зеркальному потолку и расписным зеркальным же панелям. Освещением тут не злоупотребляли. Худ сразу понял, что имел в виду Майк под "специфической атмосферой". Посетители явно были знакомы, за некоторыми столиками непринужденность уже граничила с распущенностью. В углу сидела ослепительная красотка, и Худ решил, что она родом с Мартиники.
      Время от времени из-за портьеры появлялся мужчина с толстым золотым браслетом на запястье - явно управляющий - и по-хозяйски обходил зал. Официанты обращались к нему "мсье Паскаль".
      Худ заказал лососину на рашпере и бутылку анжуйского. Дождавшись, когда поблизости оказался Паскаль, он поздоровался.
      - Бон суар.
      Тот любезно кивнул.
      - Нельзя вас на пару минут?
      Паскаль огляделся, сунул в рот сигарету и подверг Худа беглому, но тщательному осмотру. Видимо, впечатление тот произвел благоприятное, так как, поправив и без того идеальную сервировку, он протянул руку.
      - Бон суар.
      Судя по голосу, он страдал хроническим катаром. Широкая улыбка обнажила ряд золотых коронок.
      - Сарду сегодня здесь?
      - Пока не видно. А в чем дело?
      - Бизнес, - небрежно отмахнулся Худ. - Вас можно попросить, если он появится, передать, что я жду.
      Паскаль вопросительно приподнял бровь.
      - Дело в том, что я ищу приличный антиквариат и на днях получил кое-какую информацию. Или мне лучше сразу обратиться к нашему американскому другу?
      Сверкающий золотом оскал не дрогнул, но улыбка разом потеряла всякое тепло. Паскаль, казалось, окаменел, лишь глаза медленно двигались, заново изучая внешность Худа. Наконец он снова закусил сигарету, кивнул, словно завершая дружескую беседу, и удалился.
      Худ проводил его взглядом. За портьерой, где он исчез, явно находилась контора.
      Минут через пять в ресторан поднялась целая компания, шумно рассевшаяся за угловым столиком. В зале стало многолюдно, гул голосов становился все громче. Свободных столиков не оставалось.
      Худ подозвал официанта.
      - Мне кажется, за дальним столиком я вижу мсье Сарду, - решил он блефовать.
      Официант всмотрелся в полутьму.
      - В самом углу? Да, это он.
      Сарду оказался смуглым длиннолицым человеком лет тридцати. Длинный нос, казалось, делил лицо пополам, жесткий рот был сжат прямую линию. Щуплость фигуры подчеркивали громадные манжеты с кроваво-красными запонками и высокий ворот рубашки. В одежде он явно предпочитал оттенки красного.
      Худ управился с лососиной и сидел над бокалом вина. Дважды из-за портьеры появлялся Паскаль и недолго беседовал с компанией в углу. Но к Худу он даже не поворачивался. Тому, правда, показалось, что Сарду несколько раз покосился в его сторону, но с такого расстояния можно было и ошибиться. Знакомство, похоже, не состоялось.
      Худ черкнул несколько слов и передал записку официанту. Сарду прочел, скомкал бумажку и продолжал беседовать с соседкой по столу. Зато двое громил за соседним столиком тяжелыми взглядами уставились на Худа.
      Неожиданно в зале стало почти темно, зато подсветили площадку между столиками, куда вспорхнула девушка-конферансье. Начиналось шоу. Худ удивился, не привыкший, чтобы в подобных заведениях публику ещё и развлекали.
      Две красотки в телесном трико довольно темпераментно исполнили акробатический номер. В полутьме Худ разглядел, как из-за хорошо знакомой ему портьеры появилась девушка в шуршащем шелке. Начинался стриптиз.
      Рыжая красотка с ногами от самой шеи пыталась выглядеть неопытной и застенчивой. Худ одобрительно кивнул, отдавая должное её мастерству: так и хотелось поверить, что девушка впервые раздевается на публике.
      Подергав застежку лифчика, она замешкалась и, покраснев от собственной неловкости, несмело обратилась к мужчине за ближайшим столиком.
      - Вы не поможете?
      В зале захлопали.
      Мужчина, косясь на взволнованно вздымавшуюся грудь, с готовностью принялся помогать. Когда застежка уступила, девица повернулась так, что тиранулась грудью по его лицу, и сбросила лифчик движением плеч. Мужчина протянул руку, но она увернулась.
      Такая же проблема возникла с трусиками и, разумеется, с чулками. Последний никак не удавалось отстегнуть, пришлось обратиться за помощью к очередному зрителю, на этот раз пришедшему со спутницей.
      - Вы не могли бы?.. - с той же милой застенчивостью она коснулась бедром его локтя. Тот покосился на свою даму и неопределенно пожал плечами, прикинувшись, что происходящее его не возбуждает.
      - Пожалуйста... - девушка снова толкнула его бедром.
      Мужчина принялся отстегивать чулок, она при этом прогнула ему навстречу соблазнительный животик.
      Кто-то задел Худа, тот повернулся, щурясь в полумраке. И обнаружил потрясающей красоты женский зад.
      - О, простите! - его обладательница повернулась, и Худ узнал красотку с Мартиники. Казалось, она не хочет отвлекать зрителей от номера, пробираясь к своему столику.
      - Присядьте, - предложил он.
      - Спасибо, - она устроилась рядом, лицом к площадке.
      Некоторое время оба молча следили за программой.
      - Девочка просто прелесть, - заметил Худ.
      - Вы правы.
      - Давно вы здесь?
      - Всего неделю. Мы устраивались вместе, - она кивнула на исполнительницу стриптиза.
      Худ покосился на соседку и решил, что она сказала правду: чувствовалась неопытность, да и смелости явно недоставало... Но это дело наживное.
      Он подозвал официанта. Красавица заказала только сок.
      - Выступает ваша подруга?
      Она кивнула.
      - Проводите меня к ней в гримерную? Хочется познакомиться.
      - Это не так просто.
      - Проблема в Паскале?
      - Нет, он тут не при чем, но он приглядывает за всеми нами. И с ним шутки плохи.
      Худ незаметно достал пару бумажек по двести франков и протянул их под столом.
      - Я у неё не задержусь. А вы отвлеките Паскаля, ладно?
      - Попробую. Первая дверь направо, постучите четыре раза.
      Окончание номера приветствовали аплодисментами. Заиграл оркестр, заполняя паузу, красотка поднялась и между столиками направилась к Паскалю. Пока они разговаривали, Худ, держась в тени и не упуская из виду спину Паскаля, скользнул за портьеру. В коротком коридоре за первой дверью справа была другая, побольше, с табличкой "Управляющий".
      Худ повернул ручку. Окон в конторе не было. Унылое помещение со стандартным светильником и немытыми желтыми стенами вызывало клаустрофобию. Меблировка соответствовала: стол, стулья, дешевый ковер с прожженной дырой, сейф и металлический шкаф. Приоткрытая дверь вела в туалет.
      Худ торопливо просмотрел ящики стола, где кроме множества старых бумаг, чековых корешков и счетов обнаружил также револьвер тридцать восьмого калибра и дубинку со свинцом. Правый нижний ящик оказался запертым. Он осмотрел ящик выше, ища скрытый запор, но ничего не обнаружил. Сейф тоже был заперт. На одной из полок шкафа, за картонными папками, валялась дамская театральная сумочка с несколькими долларовыми бумажками и коробкой из-под зубочисток с порошком, весьма похожим на героин. На полу возле шкафа стоял массивный плоский сверток. Худ решил, что это картина в раме, но времени убедиться в этом не было.
      Снаружи донеслось это аплодисментов. Потом тишина. И новые овации...
      Время шло, и Худ вернулся к столу. В перекидном календаре некоторые листки были испещрены именами и цифрами, некоторые пусты.
      Два последних были исписаны особенно густо. Он вырвал несколько листков и сунул их в карман. На полу за столом валялась картонная коробка. Едва он наклонился, как зазвенел телефон. Всего один звонок - возможно, сняли трубку с параллельного аппарата. Худ бесшумно поднял трубку.
      - Кто говорит? - спросил женский голос.
      - Бастио, - ответил мужчина.
      Худ вернулся к коробке. Упаковку от блока "Лаки страйк" обмотали коричневым скотчем и вдобавок перевязали шпагатом. Но сигарет там явно не было: коробка почти ничего не весила. Худ собрался её распечатать, но тут из коридора донеслись голоса.
      С коробкой под мышкой он на цыпочках проскользнул в туалет и притаился за дверью. Кто-то вошел, впустив взрыв аплодисментов из зала.
      Потом дверь плотно закрылась, отсекая звук.
      Кто-то снял трубку.
      - Я предупреждал: раньше завтрашнего вечера не получится, - сказал по-французски сиплый голос Паскаля. - Где тебя искать?
      Бастио, видимо, принялся объяснять, поскольку управляющий только время от времени вставлял: - Да... да...
      Худ почти не дышал, глядя на дверь напротив, слишком походившую на черный ход. В скважине торчал ключ, но как определить, заперт ли замок?
      Когда Паскаль положил трубку, в комнату вошел кто-то еще.
      - Звонил Бастио, - пояснил управляющий. - Завтра в шесть. Пока все в порядке.
      - А где тот тип? - вошедший говорил по-английски.
      - Ты о ком?
      - Четвертый столик.
      - Разве его там нет?
      Очевидно, последовал кивок, потому что Паскаль недовольно хмыкнул.
      - И не заплатил...
      - Что ему было нужно?
      - Он искал Бенджона, - доложил Паскаль. - И спрашивал про Сарду. Тот его не знает. Его вообще никто раньше не видел.
      - Ты же говорил, что Бенджон уехал.
      - Собирался уехать как раз сегодня.
      - Очень на это надеюсь. Вчера он слишком многое себе позволил.
      Последовала пауза, потом Паскаль удивленно воскликнул:
      - Что за черт? Где же?..
      Что-то загремело, Худ поспешно шагнул к двери черного хода.
      - Перекройте вход! - рявкнул Паскаль и с треском бросил трубку.
      Худ повернул ключ и вцепился в дверную ручку. В комнате слышался грохот выдвигаемых ящиков. Дверь черного хода распахнулась в тот момент, когда в туалет ворвался один из громил, косившихся на него в зале.
      Стараясь удержать дверь, Худ уронил коробку. Верзила атаковал сзади, воротник впился в горло. Он увернулся и изо всех сил рванул дверь. Ручка с размаху угодила в глаз громиле, раздался хруст костей, Худ почувствовал, что хватка ослабла и распахнул дверь.
      В тесной каморке оглушительно прогремел выстрел. Пуля с визгом рикошетировала от стены. Не дожидаясь продолжения, он взлетел по ступенькам, едва заметным в полумраке. Паскаль топал следом. Первый пролет Худ миновал одним прыжком и приземлился не слишком удачно. Новый выстрел и шею опалила боль.
      Господи, - подумал он, - меня задело!
      Впереди, в открытой арке, сверкнул клочок звездного неба. Худ кинулся туда, но голова кружилась. Сжав зубы, он пронесся по едва освещенному двору, налетел на мусорные баки, с грохотом раскидав их во все стороны. Сверху кто-то кричал по-французски.
      В дальнем углу двора находилась дверь, открывавшаяся изнутри. Держась в тени, Худ нажал ручку прежде, чем его догнали. А вылетев на улицу, пустился во всю прыть.
      * * *
      - Похоже, это именно то, что нам нужно.
      Мерсье положил трубку, черкнул несколько слов и протянул листок Худу. Кабинет Мерсье числился в каталоге шедевров искусства за фрески на стенах и росписи потолка. Из высоких окон открывался великолепный вид на дворец Вандом, сверкавший окнами в лучах восходящего солнца.