Шерлок Холмс - Вам вреден кокаин мистер Холмс

— По-видимому, нет. Я полагаю, что он уже в таком состоянии — если это возможно, — когда человек уже не осознает того, что принимает кокаин.

Стэмфорд поднял брови и шумно вздохнул.

— Я буду откровенен, Ватсон. Не знаю, возможно ли то, о чем вы просите. По правде говоря, — продолжал он, встав из-за стола и подойдя ко мне, — медицина вообще располагает весьма скудными сведениями о такого рода пристрастиях. И все же если вы продолжали почитывать медицинскую литературу, то должны были заметить, что не далек тот день, когда такие наркотики, как кокаин и опиум, будут запрещены к употреблению без рецепта.

— Не думаю, что это мне сможет чем-то помочь, — с горечью воскликнул я. — К тому времени мой пациент просто умрет. От одной этой мысли у меня дрогнул голос, и это не осталось незамеченным. Мне следовало держать себя в руках.

Стэмфорд внимательно смотрел на меня некоторое время, и я сделал все, чтобы выдержать его взгляд. Он вернулся на свое место.

— Даже и не знаю, что сказать вам, Ватсон. Вот если бы вы смогли убедить вашего... вашего пациента, что он должен полностью поступить под ваше наблюдение...

— Исключено, — перебил я, постаравшись сделать непринужденный жест рукой, держащей сигару.

— Ну тогда... — он беспомощно развел руками. — Впрочем, погодите, погодите. — Он снова поднялся с кресла. — У меня, кажется, есть нечто, что могло бы вам пригодиться. Куда же я это положил?

Он принялся рыскать по комнате, беспорядочно роясь в бумагах и вздымая клубы пыли. С горечью я вспомнил о таком же беспорядке, царившем в бумагах Холмса на Бейкер-стрит, где розыск материалов по старым делам или наведение справок заканчивалось тем, что мы оба, чихая и кашляя, выбирались на улицу переждать час-другой, пока осядет пыль.

— Нашел! — воскликнул Стэмфорд, радостно отдуваясь, распрямился у шкафа, стоявшего на полу у окна, и протянул мне номер журнала «Ланцет».

— Десятое марта, — пропыхтел он. — Читали?

Я сказал, что не читал, слишком был занят приемом больных, однако, видимо, у меня есть этот номер дома.

— Все равно возьмите, а то вдруг ваш потерялся, — настаивал Стэмфорд, буквально вложив журнал мне в руки. — Там есть статейка одного малого — кажется, он живет в Вене, — у меня не было времени прочесть все, но, во всяком случае, мне помнится, он лечит от наркомании. Не помню его имени, вы посмотрите сами, и, может быть, что-нибудь из того, что он пишет, вам пригодится. Прошу меня простить, старина, но, боюсь, это все, что я могу для вас сделать.

Я сердечно поблагодарил Стэмфорда, и мы распрощались, пообещав отобедать как-нибудь вместе, познакомить друг друга с женами и так далее и тому подобное. Ни один из нас не имел ни малейшего намерения выполнить то, что мы наговорили, и вскоре я уже пулей мчатся на вокзал Ватерлоо. У меня было не больше надежд, чем у Стэмфорда, что крохотная статейка в «Ланцете» сможет спасти моего друга и вытащить его из пропасти. Еще меньше я думал о том, что во второй раз за десять лет Стэмфорд — дорогой, бесценный Стэмфорд! — ответил на молитвы — мои и Холмса. 

Решение принято

— Джон, дорогой, что случилось?

Это были первые слова, произнесенные женой, когда я подал ей руку, помогая выйти из вагона. Между нами всегда существовала тесная духовная связь, впервые проявившая себя в ночь нашего знакомства три года тому назад[11], когда волею судьбы мы оказались в самом центре запутанного узла людских судеб и событий, в котором были и беглые каторжники, и дикари с Андаманских островов, и опустившиеся армейские офицеры в отставке, и восстание сипаев в Индии, и легендарные сокровища Агры. Мы стояли рядом той темной, ужасной ночью на первом этаже особняка Пондишери Лодж, а Шерлок Холмс и экономка отправились наверх вместе с Тадеушем Шолто и обнаружили там тело его несчастного брата Бартоломью.

Во время того ужасного происшествия мы, ни слова не говоря и еще совершенно не зная друг друга, крепко взялись за руки. Как испуганные дети, старались утешить и успокоить один другого, настолько быстро возникла между нами приязнь.

Это непостижимое подсознательное взаимопонимание снова дало себя знать, едва жена ступила на перрон тем апрельским вечером и беспокойно заглянула мне в глаза.

— Так что же случилось? — повторила она.

— Ничего особенного. Пойдем, я все расскажу дома. Это твой багаж?

На некоторое время я отвлек ее внимание, пока мы протискивались через вокзальную толпу, лавируя между чемоданами, саквояжами, зазывающими клиентов носильщиками и родителями с детьми, пытающимися уследить за своими вопящими отпрысками. С грехом пополам мы выбрались из этой сумятицы, нашли кэб, расплатились с носильщиком (но лишь после того, как багаж был уложен и стянут ремнями), разместились на сиденье и оставили позади картину вечного хаоса, которую являл собой вокзал Ватерлоо.

В пути жена попыталась возобновить расспросы, но я избегал отвечать, переводил разговор на пустяки, напускал на себя беззаботный вид или отшучивался. Я спросил ее, как ей понравилось в гостях у бывшей хозяйки, миссис Форрестер, в чьем доме она служила гувернанткой, когда мне посчастливилось с ней познакомиться.

Поначалу жену озадачило мое упорство, но, увидев, что ей никак не удастся его перебороть, она уступила и живо, в подробностях, рассказала о том, как гостила в загородном доме семьи Форрестер в Гастингсе, а также о детях — своих бывших подопечных, которые теперь подросли и вполне могли обходиться без гувернантки.

— По крайней мере, так бы им хотелось думать, — усмехаясь добавила жена. Мне кажется, я никогда не любил ее так, как в ту минуту. Она знала, что меня что-то тревожит, но, заметив, что я не хочу пока об этом говорить, стала с готовностью отвечать на мои расспросы и развлекала меня подобным образом с неподражаемым изяществом, пока я наконец не собрался с духом, чтобы встретиться с невзгодами лицом к лицу. Она была замечательной женщиной, и разлука с ней мучает меня по сей день.

Когда мы приехали, нас уже ждал ужин, за который мы принялись, поддерживая все тот же легкий разговор и стараясь развлечь друг друга разными забавными происшествиями, случившимися за время разлуки. К концу ужина, однако, жена почувствовала легкую перемену в моем настроении и опередила меня. — Послушай, Джон, будет тебе ходить вокруг да около. Не думаю, что тебя и в самом деле занимают эти ужасные детки. Проводи меня в гостиную, — продолжала она, встав и протянув мне руку, которую я тут же принял. — Надо разжечь камин. Потом мы устроимся поудобнее, ты выпьешь бренди с содовой, если захочешь, и закуришь трубку. Вот тогда ты и расскажешь мне, что же случилось.

Я последовал совету жены безропотно, как малый ребенок, хотя и не стал добавлять в бренди содовую. В свое время, когда мы только-только познакомились, на мою жену произвел неизгладимое впечатление портрет генерала Гордона. Рассказывают, что он любил бренди с содовой больше других напитков. Как моя жена узнала о таком пустяке, для меня навсегда осталось тайной (вполне возможно, что в кругу военных, к которому принадлежали ее предки, это было общеизвестно). Жена же, памятуя о том, что я получил боевое ранение в Афганистане, имела несколько преувеличенное представление о месте воинской службы в моей жизни. Она не упускала случая, чтобы всячески развивать во мне вкус к любимому напитку генерала Гордона. Напрасно я возражал, что портрет генерала достался мне по наследству после смерти брата; тщетно я уверял, что генерал никогда не командовал 5-м Нортумберлендским пехотным полком. Она почитала его до безумия, в особенности за то, что генерал сделал, чтобы положить конец торговле китайскими рабами; в ней не умирала надежда, что когда-нибудь я по достоинству оценю напиток, который так любил героический генерал. В тот вечер она, однако, не стала обижаться, увидя, что я, по обыкновению, не стал подмешивать содовую в стакан.

— Я слушаю, Джои, — напомнила жена, живописно расположившись на набитой конским волосом софе напротив кресла, где сидел я, того самого, в котором предыдущей ночью заснул Холмс. Она все еще была в дорожном костюме из серого твида с небольшим количеством кружев на манжетах и воротнике — она лишь сняла перед ужином шляпку.

Я глотнул солидную порцию бренди, потом нарочито долго возился, раскуривая трубку, и наконец рассказал ей о том несчастье, которое на меня свалилось.

— Бедный мистер Холмс, — воскликнула она, сжав руки, когда я закончил. В глазах у нее стояли слезы. — Что же нам делать? Мы можем хоть как-то помочь ему? — Ее желание и готовность помочь согрели мне душу. У нее и в мыслях не было пасовать перед трудностями или избегать общества моего товарища из-за ужасной болезни, так изуродовавшей его истинную натуру.

— Я думаю, есть одно средство, которое можно попробовать, — ответил я, вставая, — но это будет нелегко. Холмс зашел слишком далеко и не захочет добровольно принять помощь. Однако, насколько я могу судить, он все еще достаточно хитер, чтобы можно было обманным путем заставить его лечиться.

— Но тогда...

— Подожди, дорогая. Я кое-что забыл в прихожей.

Ненадолго оставив жену, я извлек на свет Божий номер журнала «Ланцет», данный мне Стэмфордом, и вернулся в гостиную, размышляя о том, сможет ли Мэри, если понадобится, помочь привести в исполнение мой замысел. Он начал складываться у меня, когда я, сидя на скамейке в ожидании поезда, прочитал статью об австрийском враче.

Войдя в гостиную, я закрыл дверь и рассказал жене о своей беседе со Стэмфордом и о том, что из этого вышло.

— Так ты говоришь, что прочел эту статью? — спросила она.

— Да, пока ждал поезда, и даже два раза. — Снова сев в кресло, я расправил журнал у себя на коленях и начал листать его в поисках нужной страницы.

— Этот врач... ага, вот она, эта статья — этот врач подробно исследовал свойства кокаина. Поначалу он пришел к выводу — ошибочному, как он сам признает, — что кокаин будто бы обладает сказочными целительными свойствами и может вылечить от любой болезни, в том числе и от алкоголизма. Однако позже этот врач, когда от кокаина скончался его близкий друг, открыл ужасные последствия пристрастия к этому наркотику.

— Скончался, — непроизвольно повторила жена, понизив голос, и он прозвучал как эхо.

Мы с испугом взглянули друг на друга: мысль о том, что Холмса может постигнуть такая нелепая смерть, поразила наше воображение. У моей жены было не меньше причин, чем у меня, быть признательной Холмсу, ведь встретились мы во многом благодаря его стараниям. Я перевел дух и продолжал:

— Во всяком случае, после смерти этого бедняги (все это произошло в начале нынешнего года) врач, написавший статью, пересмотрел свои взгляды на свойства кокаина и сейчас прилагает все усилия, чтобы вылечить пристрастившихся к нему бедолаг. Он знает об этом наркотике больше чем кто-либо в Европе.

Мы с женой снова переглянулись.

— Ты напишешь ему? — спросила она.

Я покачал головой:

— Нет времени. Холмс слишком далеко зашел. На счету каждый час. У него крепкое здоровье, но и оно не способно противостоять тем разрушительным приступам порока, которому он себя подвергает. Если мы не поможем сейчас, его тело погибнет раньше, чем нам представится шанс вылечить его психику.

— Так что же ты предлагаешь, Джон?

— Я думаю, нам надо отправить его на континент. Пусть этот врач делает все, что сочтет нужным, а я попытаюсь помочь ему чем смогу: знанием характера Холмса, своим временем и силами...

На некоторое время жена глубоко задумалась. Когда она снова повернулась ко мне, практичность ее натуры заявила о себе в целом потоке вопросов.

— Допустим, этот врач не поможет. Что тогда?

Я пожал плечами.

— Похоже, он единственный человек в Европе, сколько-нибудь сведущий в этом деле. Попробуем, а там будет видно. Во всяком случае, нам не остается ничего другого.

Жена кивнула.

— А врач? Согласится ли он принять Холмса? Быть может, он слишком занят или... — она заколебалась, — или лечение окажется нам не по карману?

— На этот вопрос я смогу ответить не раньше, чем получу ответ на телеграмму, — ответил я.

— Телеграмму? Ты отправил ему телеграмму?

Я послал телеграмму с вокзала Ватерлоо тотчас, как прочитал заметку в журнале. Сделав так, я пошел по стопам Холмса, предпочитавшего телеграф всем другим средствам связи. Мысль о его телеграммах несчастному профессору Мориарти заставила меня вздрогнуть. Однако в моем случае здесь не было ничего дурного. Телеграмма подходила мне больше всего. Что касается телефона, даже если бы международная связь и существовала в 1891 году, я все равно ею бы не воспользовался. Предубеждение против телефона я позаимствовал у Холмса. Он считал, что телеграмма заставляет отправителя излагать мысли кратко и, следовательно, логично. Точность рождает точность, а не бестолковую болтовню. Я хотел получить не подробный длинный ответ, а лишь «да» или «нет».

— Ах, — грустно вздохнула жена, откинувшись назад, — мы совершенно не приняли во внимание самого мистера Холмса. Ты же сам говоришь, что его не так-то просто заставить лечиться. Допустим, врач согласится помочь ему. Как нам его доставить к доктору? Из того, что ты рассказал мне, ясно, что он настороже, как никогда.

— Да, это так, — ответил я, покачав головой. — Нелегко будет отправить его за границу. Надо представить дело так, будто он едет туда по собственной воле.

— Как же это устроить?

— Пусть думает, что идет по следам профессора Мориарти, а наведем его на этот след мы.

Жена с изумлением посмотрела на меня.

— Мы наведем его на след?

— Да, — я смотрел на нее не отводя глаз. — Мы должны подсунуть Холмсу ложные улики, которые и приведут его в Вену.

— Он все поймет, — немедленно возразила она. — Никто не знает об уликах столько, сколько знает Холмс.

— Весьма возможно, — отвечал я, — но ведь никто не знает Холмса лучше меня. — Я весь подался вперед. — Я пущу в ход все известные мне средства, чтобы привлечь его, чтобы он, что называется, взял след. Изощренность и изобретательность — не моя сильная сторона, а его. Но я перевоплощусь на время. Я позаимствую его образ мыслей; я просмотрю свои записи о делах, которыми нам приходилось когда-то заниматься вместе; ты мне поможешь в этом, и тогда, — заключил я тоном, скорее бодряческим, нежели бодрым, — и вот тогда мы заставим его играть по нашим правилам. Если потребуется, — добавил я запинаясь, — я буду тратить деньги не считая.

Жена наклонилась ко мне и, нежно взяв мое лицо в ладони, с обожанием посмотрела мне в глаза.

— Ты сделаешь все это — ради него?

— Я был бы последним негодяем, если бы поступил по-другому после того, что он для меня сделал, — ответил я.

— Я помогу тебе, — просто сказала жена.

— Прекрасно. — Я взял ее руки в свои и слегка сжал в восхищении. — Я знал, что смогу на тебя положиться. Но прежде мы должны заручиться согласием этого врача.

Это препятствие на пути наших планов, однако, исчезло незамедлительно. В парадную дверь постучали, и через некоторое время в комнату вошла служанка, неся телеграмму. Дрожащими руками я сломал печать и прочел послание, составленное на ломаном английском. В нем говорилось, что услуги врача «есть в распоряжение великий английский сыщик без всякая плата» и что сам врач с нетерпением ждет ответа. Я нацарапал записку и попросил служанку отдать ее посыльному, ждавшему у двери.

Теперь оставалось заманить Шерлока Холмса в Вену. 

Интерлюдия на Пэлл Мэлл

Конечно, одно дело — пообещать перевоплотиться в Шерлока Холмса, позаимствовать его образ мыслей и совсем другое — сделать это.

Вдохновленные телеграммой, мы сдвинули кресла, я достал с полок свои записи и мы стали обдумывать, что может послужить ложным следом.

Увы, задача оказалась гораздо более сложной, чем я мог представить. Все знатоки моих заметок склонны считать, что их автор тугодум, безнадежный тупица, человек доверчивый и совершенно лишенный воображения, если не хуже. Я отвергаю эти обвинения по всем пунктам, хотя и признаю, что пользовался некоторыми художественными приемами. Так, описывая наши с Холмсом приключения, я, естественно, иногда представлял себя несообразительным по сравнению со своим другом, что, видимо, было с моей стороны ошибкой. Должен заметить, что прибегал я к такого рода преувеличениям не для того, чтобы усилить впечатление от способностей Холмса. Причина скорее в том, что само его присутствие заставляло чувствовать умственную неполноценность не одного меня, а и других людей, обладавших совершенно нормальным интеллектом.

Когда же заурядный ум, пусть движимый самыми добрыми намерениями, берется переиграть превосходящего соперника, сразу становится ясно, что дело это почти безнадежно.

В тот вечер мы с женой перебрали в уме с десяток неудачных способов. Все наши хитрости имели какой-нибудь изъян, были неубедительны или просто лишены чего-то такого, без чего — я знал наперед — не стоит и пытаться привлечь внимание Холмса. Жена, выступая в роли беспощадного критика, раз за разом не оставляла камня на камне от того, что еще секунду назад казалось великолепным замыслом.

Сколько так просидел я перед очагом, ломая голову и снова и снова листая свои заметки, — не знаю точно. Помню только, что в моем воображении времени прошло гораздо больше, чем на самом деле, о чем бесспорно свидетельствовали часы над камином.

— Джон — вдруг воскликнула жена, — мы все делаем не так.

— То есть? — поинтересовался я, несколько уязвленный, ибо знал, что делаю все, что в моих силах. Мне не доставило никакого удовольствия вдруг услышать от своей собственной супруги, что все, что я предпринимаю для спасения дорогого друга, «не так».

— Ну не сердись, — поспешно добавила жена, увидев, что я покраснел. — Я только хотела сказать, что, если мы намерены перехитрить мистера Холмса, нам надо обратиться за помощью к его брату.

Ну почему эта мысль не пришла мне сразу? Я наклонился и чмокнул жену в щечку.

— Ты права, — сказал я, поднимаясь. — Майкрофт — тот человек, который сможет подсказать, на какую приманку лучше всего ловить. Даже сам Холмс признает, что Майкрофт превосходит его по уму.

Я заторопился к двери.

— Ну куда ты пойдешь на ночь глядя? — возразила жена. — Уже почти десять. В самом деле, Джон, на сегодня хватит.

— Я же говорил тебе, что нельзя терять ни минуты, — ответил я, натягивая сюртук, висевший перед огнем. — Успеть бы в клуб «Диоген» до одиннадцати, может быть, еще застану Майкрофта. Не жди меня, ложись спать, — добавил я, нежно поцеловав ее еще раз.

На улице я подозвал экипаж и попросил отвезти меня к «Диогену». В этом клубе Майкрофт обычно проводил свободное время. Откинувшись на подушки и прислушиваясь к цокоту копыт лошади, катившей кэб по улицам, залитым светом газовых фонарей, я изо всех сил старался не уснуть. По правде говоря, ужасно устал. Но тут я вспомнил, что Холмс, когда занимался каким-нибудь делом, был способен поистине на нечеловеческие усилия. Если уж я не могу тягаться с ним по уму, то должен хотя бы не уступать ему в выносливости.

Я не слишком хорошо знал Майкрофта Холмса. Раз или два мы виделись с ним года три тому назад, когда наши пути пересеклись во время расследования ужасного происшествия с греческим переводчиком. Подумать только, мы прожили с Холмсом бок о бок более семи лет, прежде чем он впервые упомянул о своем брате. Эта новость поразила меня так же, как ошеломило бы сообщение о том, что Земля все-таки плоская. Еще большей новостью для меня было то, что Холмс признавал за своим братом умственное превосходство.

— В таком случае он, несомненно, куда более известный сыщик, чём вы, — сказал я тогда. — Но если так, то почему я о нем никогда не слыхал? — Мне показалось совершенно невероятным, что в наше время в Англии живет человек равный Холмсу по уму, но о нем никто и никогда не упоминает.

— А-а, что там говорить, — отмахнулся Холмс. — Майкрофт из тех, что зарывают талант в землю. Он просто очень ленив, — добавил он, увидев, что я не совсем понимаю, в чем, собственно, дело. — Он бы с удовольствием разгадывал загадки, если бы это можно было делать, не покидая своего кресла даже на время. К сожалению, от сыщика требуется не только это, — усмехнулся Холмс, — а Майкрофту претит малейшее физическое усилие.

Холмс поведал мне, что его брат проводит большую часть времени в клубе «Диоген», как раз напротив своего дома на Пэлл Мэлл. Клуб этот был создан специально для тех людей, что терпеть не могут клубы. В нем состояли наистраннейшие и наинелюдимейшие личности Лондона; ни один из членов не имел права обращать ни малейшего внимания на других. Разговаривать в этом клубе разрешалось только в комнате для посетителей.

Я уже дремал, когда возница откинул ступеньки и, не заглядывая внутрь, как бы между прочим сообщил, что мы прибыли на место.

Скорым шагом я пересек улицу, у входа в клуб вручил привратнику свою карточку и попросил мистера Майкрофта Холмса в комнату для посетителей. Тот сдержанно поклонился и отправился исполнять поручение. Лишь по легкому блеску надменных, всегда полуприкрытых глаз я понял, что, по его мнению, одет самым неподобающим образом. Я предпринял тщетную попытку поправить воротничок и с сожалением провел рукой по небритому подбородку. К счастью, мне не нужно было снимать шляпу и причесываться. В те годы еще существовал обычай, по которому мужчины не снимали шляп в помещении, особенно в клубах.

Минут через пять привратник вернулся мягкой, неслышной походкой и, грациозным движением затянутой в перчатку руки пригласив следовать за ним, провел в комнату для посетителей, где я и нашел Майкрофта Холмса.

— Доктор Ватсон, если не ошибаюсь? Не думал, что сразу узнаю вас, — он вразвалку подошел ко мне и пожал руку своими толстыми пальцами. Я неоднократно упоминал, что, в противоположность худощавому Шерлоку, брат его был человеком весьма тучным. Годы не изменили его телосложения. Пока я рассматривал его, Майкрофт Холмс в свою очередь внимательно изучал меня своими маленькими, глубоко посаженными глазками.

— Вы пришли по срочному делу, касающемуся моего брата, я полагаю, — продолжал он. — Весь день вы провели в разъездах, занимаясь его делами, пользовались главным образом экипажами, насколько я могу судить; вы остановились ненадолго на вокзале Ватерлоо, чтобы забрать что-то. Нет-нет, — поправился он, — чтобы встретить кого-то. Вы очень устали, — добавил он, приглашая меня сесть. — А теперь расскажите мне, пожалуйста, что стряслось с моим братом.

— Откуда вы узнали, что с ним что-то случилось? — спросил я, опускаясь в кресло в изумлении. Не было никаких сомнений, что передо мной действительно единоутробный брат Холмса.

— Проще простого, — сказал Майкрофт, небрежно взмахнув ручищей. — Я не вижу вас уже года три, все это время вы находитесь в обществе Шерлока и, насколько мне известно, описываете его приключения. Потом вы неожиданно являетесь ко мне в то время, когда все женатые джентльмены дома со своими женами; более того, вы приезжаете ко мне без своей прекрасной половины. Легко предположить, что что-то случилось с моим братом и вы приехали просить помощи. Судя по вашему подбородку, вы весь день провели в разъездах, у вас даже не было времени побриться. Саквояж с инструментами не при вас, однако мне известно из ваших объявлений в газетах, что вы возобновили практику. Из всего этого я заключаю, что ваше срочное дело связано с приездом ко мне. Дата на перронном билете, торчащем у вас из кармана пальто, свидетельствует, что вы сегодня были на вокзале Ватерлоо. Если бы вы были там для того, чтобы забрать посылку, вам не потребовалось бы идти дальше багажного отделения — я полагаю, для этого не нужен перронный билет; следовательно, вы встречали кого-то. Что касается экипажей, в которых вы разъезжали целый день, могу сказать вам следующее: ваша щетина и измученный вид свидетельствуют, что вы целый день не были дома; однако ваше пальто сухое и ботинки чистые, несмотря на ненастье. Какой еще способ передвижения может объяснить эту странность, как не тот, который наш мистер Дизраэли называл гондолами Лондона? Видите, все очень просто. А теперь выкладывайте, что произошло.

Майкрофт пододвинул стул, сел напротив меняв, дал мне время справиться с изумлением, по-доброму улыбнулся и предложил что-нибудь выпить. Я отказался, покачав головой.

— Вы давно не виделись с братом? — спросил я.

— Примерно с год.

Это не показалось мне странным, хотя многих может удивить, что два брата, живущие в одним городе и не находящиеся в ссоре, так редко встречаются. Мне-то было доподлинно известно, что братья Холмсы скорее исключение, чем правило.

Предупредив Майкрофта, что вести мои не из приятных, я рассказал ему, в каком состоянии находится его брат и как я предлагаю вылечить его. Он слушал меня молча и бесстрастно; по мере того как я говорил, голова его опускалась все ниже и ниже. Когда я закончил, наступила пауза, настолько долгая, что я подумал, а не заснул ли он. Звук, похожий на храп, убедил меня, что так оно и есть на самом деле, как вдруг Майкрофт медленно поднял голову. Глаза его вновь встретились с моими, и я увидел в них боль.

— Мориарти, вы говорите? — хрипло промолвил он наконец.

Я кивнул.

Он вяло взмахнул рукой, прося не перебивать.

— Да-да, конечно, — пробормотал он и снова погрузился в молчание, уставившись на кончики пальцев. Наконец, Майкрофт вздохнул еще раз, поднялся и заговорил с оживлением, как бы пытаясь совладать с потрясением от принесенной мною вести.

— Заманить Шерлока в Вену будет нелегко, — согласился он, подойдя к двери и подергав шнурок звонка, — но и не совсем невозможно. Для этого нам всего лишь придется дать ему повод думать, что Мориарти там и ждет его.

— В том-то и штука, что мы не знаем, как это сделать.

— Не знаете? Проще всего будет устроить так, чтобы профессор Мориарти отправился в Вену собственной персоной. Дженкинс, нам понадобится кэб, позаботьтесь об этом, — сказал Майкрофт Холмс слуге за моей спиной, явившемуся на звон колокольчика.

Майкрофт Холмс хранил молчание на протяжении почти всего пути к дому номер 114 по Мунро-Роуд (адрес в Хаммерсмите, указанный в визитной карточке профессора); лишь однажды он нарушил его, чтобы осведомиться об австрийском враче, и спросил, не знаю ли я, кто он такой. Я объяснил, что прочитал о нем в журнале «Ланцет». В ответ Майкрофт усмехнулся.

— Судя по имени, он еврей, — заметил он.

Я почувствовал, что обретаю второе дыхание, — мысль о том, что на моей стороне Майкрофт Холмс и его ум, сильно приободрила меня. Подмывало расспросить его о профессоре Мориарти и трагедии, о которой тот упомянул, но потом я все же решил попридержать язык. Майкрофт был всецело поглощен судьбой своего несчастного брата; в характере обоих братьев было что-то такое, что исключало такую вольность даже со стороны близкого друга. Я же ни в коей мере не был достаточно хорошо знаком с Майкрофтом.

Вместо этого я стал размышлять о том, как нам уговорить профессора Мориарти согласиться принять наше весьма странное предложение. Несомненно, думал я, нам ни за что не удастся убедить скромного, робкого учителя бросить все и немедленно отправиться на континент. Он станет возражать; хуже того, он будет ныть. Я повернулся к своему спутнику, чтобы поделиться своими опасениями, но тот уже высунулся в окно.

— Останови-ка здесь, приятель, — сказал он негромко, хотя мы были еще далеко от места.

— Если профессор не преувеличивает, — пояснил Майкрофт, с трудом вынося свое грузное тело из экипажа, — мы должны быть настороже. Нам чрезвычайно важно поговорить с ним, но не менее важно сохранить наш визит в тайне от Шерлока, приняв меры на случай, если он и в эту ночь решил стоять на посту.

Я кивнул и сказал вознице ждать нас столько, сколько понадобится. Для верности я сунул ему шиллинг и пообещал еще один по возвращении. После этого Майкрофт и я тихо двинулись по пустынным улицам в направлении дома профессора.

Мунро-Роуд — ничем не примечательный район: двухэтажные домишки с оштукатуренными фасадами и крохотными садиками. В конце улицы я увидел белый дымок, медленно клубящийся в ночном воздухе, и судорожно дёрнул моего тучного спутника за рукав. Он взглянул, куда я ему показал, и кивнул. Мы притаились в тени ближайшего дома.

Под единственным фонарем на улице стоял Шерлок Холмс и курил трубку.

Оставаясь все время в тени, мы подкрались ближе и затаились. Положение было совершенно безнадежным. До тех пор пока Холмс торчит перед профессорской дверью, нечего и думать, чтобы войти незамеченными, разве что попытаться отвлечь его — но как? Мы пошептались. Сначала нам пришла мысль попробовать проникнуть в дом с соседней улицы через черный ход, однако этот план наткнулся на несколько возражений. Не было никаких сомнений, что нам пришлось бы перелезать через забор, Майкрофт же был совершенно не подготовлен к такого рода гимнастическим упражнениям, хотя мне-то они были бы по силам. Но даже если бы нам и удалось преодолеть это препятствие, даже если бы мы правильно угадали в темноте нужный дом, нам пришлось бы еще ломать запертую дверь черного хода; произведенный нами шум, несомненно, привлек бы внимание Холмса.

Неожиданно все уладилось само собой. Я увидел, что мой друг, стоящий в желтом конусе света фонаря, выбил пепел из трубки о каблук и направился восвояси.

— Он уходит! — воскликнул я вполголоса.

— Будем надеяться, что он не собирается вернуться и продолжить бдение, — пропыхтел Майкрофт, поднимаясь и пытаясь стряхнуть грязь с колен, что при его телосложении было довольно непросто. — Надо торопиться, — сказал он, наконец бросив это безнадежное занятие, — больше ждать нельзя, дело есть дело.

Он направился к дому. Я продолжал стоять не шелохнувшись и смотрел вслед своему другу, уходившему в темноту; его фигура, облаченная в плащ-накидку — высокая и стройная, — выглядела одинокой и несчастной.

— Ватсон, ну где же вы, — прошептал Майкрофт, и я последовал за ним.