Рыцарь в потускневших доспехах

Она упрямо швырнула свою сумку на землю:

— Вы думаете, что делаете?

— Извините. — И он закинул в джип свою сумку.

— Чане хотел посмотреть остров Падре. Поэтому мы пригласили его на пикник, ведь сегодня мой день рождения, тетя Даллас! — воскликнула Стефи.

— Пожалуйста, тетя Даллас! — заверещали трое старших.

Даллас перевела взгляд с детей на Кристофера.

— Вас превзошли по численности, милая, — промолвил Кристофер. Даллас кусала губы:

— Предательство.

Взгляд Кристофера обежал ее всю.

— Жаль, что у вас такое чувство.

На ней был черный купальник, облегающий ее изящное тело, черные сандалии и прозрачная накидка. Он мог различить ее соски, пупок и даже намного больше — слишком много. Один лишь взгляд мельком — и он был в горячке, так что даже не смог бросить еще один взгляд.

— Прекратите толкать меня, Чане. Он лениво улыбнулся:

— Я толкучий парень.

— Нам надо ехать.

— Хорошо. — Он прыгнул внутрь, за руль.

— Вести буду я, — процедила она сквозь зубы.

— Так не пойдет. — И он открыл перед ней дверцу для пассажиров. Пока она в сомнениях стояла перед своей сумкой, Кристофер завел джип.

Даллас уставилась на него горящими глазами:

— Если вы поедете, я останусь здесь. — Она провела руками по своим соблазнительным соскам и бросила ему ядовитый взгляд.

— Поедете, ведь пикник запланировали дети.

— Вы используете их в своих целях.

— Да.

Его темный взгляд изучал ее, хотя ее глаза избегали его взгляда. Ему нравилось то, что он видел. Он бы связался с дьяволом, чтобы обладать ею. Все началось со Стефи. Но теперь ему нужны все — вся семья. А Даллас стала ему необходима как воздух. Даллас, чьего тепла он жаждал каждую ночь, когда спал один на своей жесткой кровати.

— Ради Бога, — сказал он. — Сегодня день рождения Стефи.

Стефи потянулась с заднего сиденья и обвила ручонками загорелую шею Кристофера:

— Чане — единственный подарок, какой я хочу, тетя Даллас. Если ты не разрешишь Чансу ехать с нами, я отменю свой день рождения. И тебе тоже придется ехать, или мы — не семья.

Величественный серебристый прибой Мексиканского залива разбивался о берег. Патрик и двойняшки играли. Даллас чинно сидела в шезлонге и притворялась, что читает. Но чересчур быстро переворачивала страницы книги в мягкой обложке, украдкой наблюдая за Чансом и Стефи.

Он удивительно вел себя с девочкой. Они вместе строили великолепный замок из песка.

— Замок принцессы, — объяснила Даллас залитая румянцем Стефи.

На полотенце рядом с замком стояла белая лошадь. Стефи возбужденно суетилась, зачерпывая песок, бегая к прибою, наполняя водой ведра и выливая их в построенный ими ров. Когда очередное ведро подмыло стену, Чане вскинул вверх руки в театральном испуге. Стефи собралась заплакать, но, едва Кристофер взял ее на руки, тотчас успокоилась.

Даллас засмеялась, глядя на каштановую голову Чанса, внимательно склонившуюся над головкой девчушки. Его чудесные шелковистые волосы свешивались на лоб и на девочку. Он был худой и загорелый, как языческий вождь. Стефи о чем-то убежденно говорила ему. Вот он что-то сказал ей — и лицо Стефи осветила самодовольная улыбка. Вскоре темные глаза Стефи засверкали от радости, и она принялась заново сооружать замок.

Чане был так нежен с ней. Вся печаль, снедавшая Стефи, улетучивалась, если Кристофер был с нею. Смешно вспоминать, что Стефи испугалась его, когда увидела впервые. Как и я, подумала Даллас.

Всем стало лучше от присутствия Кристофера. Во время поездки, когда она и Чане сидели, отчужденно примолкнув, дети радостно щебетали, потому что он был здесь. Когда Чане обнаружил чудесное место для пикника рядом с дюнами, дети бы бросили ее одну распаковывать вещи, если бы не он. Именно Чане настоял на том, чтобы дети помогли ей. Он придумал для этого игру, и они не стали противиться.

Замок был возведен. Чане и Стефи включились в игру с остальными детьми. Теперь Даллас осталась в одиночестве. Она чувствовала себя лишней, наблюдая за тем, как ее семья обходится без нее. Неожиданно Чане поймал диск, которым они играли, и вместо того, чтобы бросить его Ренни, держал до тех пор, пока Даллас не подняла на него глаза. И тогда знаком пригласил ее поучаствовать в игре. Она покачала головой, надеясь, что ее отказ выглядит очень по-взрослому, невозмутимо, с оттенком превосходства. В темных глазах Чанса плясали чертики. Кристофер бросил диск ей.

Она увидела все в замедленном темпе — его лукавую улыбку, движение запястьем, жужжанье желтого диска, летящего прямо на нее, — и закричала. Когда она потянулась, чтобы поймать диск, ее книга полетела в лужу.

Даллас упала носом в песок, а на нее упало кресло. Все смеялись, глядя, как она поднимает диск и медленно встает, отряхиваясь.

— Брось его обратно Чансу! — возбужденно воскликнула Стефи, прыгая на одном месте. — Брось назад!

Даллас провела дрожащей рукой по влажному лбу. Кристофер смотрел на нее. Смотрели-то все, но она видела только его.

Он выглядел как бог с развевающимися от морского бриза волосами, с солнечным отблеском на загоревшей коже. Его взгляд сфокусировался на ее лице и фигуре. Ей чудилось, что его глаза физически касаются каждого участка ее тела. Он вскинул голову, поддразнивая ее.

Она ощущала дико бьющийся пульс на своей шее, сознавая, что возбуждена так же, как и Стефи.

Затем он улыбнулся — застенчиво, прелестно, призывая ее признать, что она тоже рада его присутствию. Вопреки желанию, она почувствовала такой внезапный прилив радости, что ее губы предательски задергались.

— Лови, если можешь! — вскричала она и вызывающе бросила диск — вне предела его досягаемости. Быстрее молнии Чане подпрыгнул и поймал диск. Его гордая улыбка выражала мужское тщеславие. Потом он бросил фрисби Ренни, но Даллас уже присоединилась к игре.

В какой-то момент Даллас и Чане погнались за фрисби вдвоем. И когда она почти поймала диск. Чане схватил ее, поднял и закружил. Он кружил ее до тех пор, пока она не забылась и не вскрикнула пронзительно от головокружения. Ее волосы развевались подобно золотому облаку. Она парила. Она была свободна и юна, как ребенок.

Чане неспешно опустил ее — так, что ее мягкое тело скользнуло по его длинному мускулистому телу. Она ощутила жар и дрожь.

Она не была ребенком. Как и он.

Он посмотрел на ее рот жадным взглядом. Ее шею залил лихорадочный румянец. Она задыхалась. И быстро шагнула назад, глотая воздух, приглаживая волосы, поправляя упавшую с плеча тонкую черную бретельку купальника и не осмеливаясь взглянуть на него, хотя знала, что его горячие темные глаза смотрят на нее.

Дети угомонились. Девочки вскинули брови и обменялись понимающими улыбками. Зардевшийся Патрик отвел глаза и вырыл нору в песке своей голой ступней.

— Эй, ребята! — вскричал Чане, поднимая диск фрисби. — Кто поймает его — получит доллар! — И бросил диск вдоль пляжа.

Все четверо кинулись за фрисби. Напряжение спало. Все заигрались до изнеможения и стали просить Чанса остановиться.

— Я голоден, — сказал Патрик, бросая диск фрисби в направлении раскладного стола, установленного рядом с джипом. Дети ринулись к столу. Чане повернулся к Даллас:

— Я тоже голоден.

Дети скрылись за дюнами. Когда Даллас поняла, что осталась с Чансом наедине на этом продуваемом ветром пляже, ее сердце забилось быстрее.

— Тогда почему мы не едим? — прошептала она.

Он подошел с важным видом:

— И ты это говоришь мне?

Смеющийся отблеск остался в его карих глазах. Что-то стихийное, казалось, витало в воздухе. Он взял ее руку, и она позволила его теплым пальцам переплестись с ее пальцами. Он повел ее к столу.

Патрик проглотил кусок своего гамбургера, взглянул на них и просиял. И совершенно неожиданно объявил:

— Мы так ездили вместе с мамой и папой. Мы снова почти как настоящая семья.

Чане поднял голову, и Даллас удивилась теплу его глаз. Чане вместе с детьми заставил ее почувствовать семейную атмосферу. И он был более притягательным для нее, чем кто-либо прежде.

Когда они закончили свою трапезу, Чане спросил:

— Дети, вы не возражаете против уборки и против того, чтобы перенести все в джип?

— Ох! — Патрик выглядел обиженным. — Мы только-только обосновались здесь. И уже приходится уезжать?

— Нет, пока ваша тетя и я не вернемся с прогулки.

Дети тотчас притихли. Их широко раскрытые глаза перебегали с Чанса на Даллас. Они обменялись многозначительными взглядами. Стефи смущенно схватила Белую Лошадку. Дженни запротестовала было, что сейчас не ее очередь убирать со стола, но Ренни утихомирила ее сестринским пинком.

— Ой!

За столом воцарилась тишина. Ренни невинно вращала глазами:

— Конечно, Чане: мы все с удовольствием наведем порядок.

— Гуляйте столько, сколько вздумается, — поощрил Патрик.

— Пока не стемнеет, — поправила брата Ренни, подмигнув хмурящейся сестре.

Стефи бросилась к Даллас и прошептала ей на ухо:

— Пожалуйста, не говори больше Чансу ничего плохого.

Когда Даллас взглянула на Чанса, его непроницаемые карие глаза встретили ее колеблющийся взгляд. Его окружала такая аура чувственности, что нервы ее завибрировали.

— Вы определенно завоевали детей. Он сжал ее запястье, и сердце у нее забилось. Чане повернул Даллас лицом к себе.

— Хорошо. Значит, осталась только ты сама. Каждая клеточка ее тела, казалось, плавилась. Морской пейзаж превратился в страну чудес, наполненную магией; рука в руке они шагнули в наступающие сумерки. Когда они потеряли из виду джип, Даллас разрешила Чансу обнять ее.

— Ты завоевал и меня, — призналась она, чуть дыша, когда он властно перегнул ее назад и поцеловал.

Их губы медленно и неохотно разъединились. Затем он поднял ее и закружил — так же, как и тогда, когда они гоняли фрисби. Только сейчас в ее волосах отражался лунный свет и рядом не стояли дети-соглядатаи.

Вместе они упали, смеясь, на влажный песок. Черный бархатный балдахин, крапленный мерцающими звездами, накрыл их. Темная мерцающая волна захлестнула их. Их смех замер. В шепоте волн и ветра слышались любовные обещания.

Он склонил голову, прижимаясь к ее мокрым волосам, и его дыхание навеяло на нее дрожь возбуждения.

— Я просыпался каждую ночь, желая этого.

Его рука ласкала ее грудь. Он обхватывал ее грудь своими мозолистыми пальцами и мял соски, пока они не набухли, а кровь в ее жилах не превратилась в горячую лаву. Его пальцы слегка касались ее губ, обводя их чувственную полноту, пока она не разомкнула губы и, желая его всего, возбужденно не всосала его пальцы, подобно распутнице.

Дыхание Чанса стало прерывистым. Лунный свет заливал его лицо. Глаза его пылали. Полные губы раскрылись от желания. Он казался другим сегодня, свирепее.., голоднее…

Она страстно застонала. Он сжал ее руки так крепко, что ей стало больно. Его тело впрессовалось в ее тело. Лишь тьма, когда теплые волны снова и снова накрывали их. Лишь тьма, когда его губы обжигали ее кожу сквозь тонкую ткань купальника, касаясь каждого уголка ее тела. Он что-то бормотал. Его руки и рот возбудили эмоции, которых она не ощущала никогда, и Даллас потеряла себя в этом море чувственности и выпала из времени. Плотно сомкнув веки, дрожа, уступала она бешеным желаниям своего тела. Затем соленая пена накрыла их, и он прижал ее к себе, чтобы их обоих не смыло в океан. Вторая волна последовала за первой, и они засмеялись. Он вновь начал целовать ее.

Она трогала его губы пальцами.

— Мы не можем, — шептала она. — Нас ждут дети.

Он перестал целовать ее и улыбнулся:

— Позже.., потом.

Она приникла к нему. Ее тело все еще горело — там, где его руки и губы касались его.

— После того, как мы уложим их спать. Он поднял ее с мягкого песка и понес в прибой. Потом они погрузились в волны.

Он снова обнимал ее так же страстно, как прежде. Их мокрые тела соприкасались. Внутри их обоих пылал огонь. Ее руки обвили его шею, и ее губы затрепетали под его губами. Она крепко прижала его к себе.

— Позже, — прошептал он, дразня ее. Смеясь, она догоняла его всю дорогу назад к джипу.

Песчаные крабы ползали перед фарами джипа, и время от времени раздавался роковой треск под его шинами. Кристофер не замечал ни возни крабов, ни ослепляющего света луны на песке и волнах. Не замечал он и холодного влажного морского бриза, продувающего джип. Все, что он чувствовал, было тепло хрупких пальчиков Даллас, которые он прижимал к своим литым бедрам.

Он мог обнять ее. Он мог попробовать ее.

Позже.

Рок-музыка неслась из радиоприемника, и его сердце гремело так же, как и дикие звуки, рвущиеся из эфира. Он искусал в кровь губы. Он помнил, как она лежала под ним в волнах — теплая и покорная, вздрагивающая всякий раз, как он дотрагивался до нее. Каждый толчок джипа отзывался вспышкой огня в его чреслах.

Белый пляж протянулся перед ним — такой же бескрайний, как и ревущие волны. Такой же бесконечный, как эта ночь. Он вздохнул резко, прерывисто.

Кристофер сжимал руль и снова кусал губы, но даже резкий металлический звук и запах собственной крови не мог заставить его забыть сильное, горячее желание. Он слишком ее хотел. Она заставила его ждать слишком долго.

Сердце Кристофера упало, когда Даллас вышла из джипа и поддразнила его:

— Ты не помоешь джип? — Он нахмурился, но она вручила ему шланг и отправила детей в дом открыть воду.

Он взял ее запястье и поцеловал горячий пульс ее сердца.

— Это пытка, я не могу ждать!

— Придется, — весело прошептала она. — Джип заржавеет, если мы не помоем его.

— Мы?

— Ты мне нравишься таким — когда сходишь с ума из-за меня, — призналась она, касаясь его губ кончиками пальцев.

Когда он попытался прижать ее к себе, она отскочила.

— Кокетка!

Ее дразнящие глаза игриво сверкали, но она настояла на своем.

Кристофер и дети разгрузили джип, пока Даллас убирала вещи в кухне. Каждому ребенку пришлось помыться под горячим душем и переодеться ко сну. После душа между детьми началась потасовка. Кристофер пошел мыть джип и расправлялся со своей работой яростно, стремясь притупить желание.

Не помогало. Даллас читала детям хриплым голосом. Глядя на ее золотые волосы, сверкающие в свете лампы, он был близок к помешательству. Ему пришлось сжать руки в кулаки, чтобы удержаться и не коснуться ее. Наконец он отправился на свою яхту и принял там горячий душ. Как всегда, по радио передавали рок-музыку.

Когда Кристофер вошел в свою каюту, обернутый одним полотенцем, она была уже там. Как и в прошлый раз, она спустилась по трапу. Ее желтые волосы, мокрые после душа, блестели. В голубых глазах мерцали золотые искры. Его взгляд быстро обвел все ее тело. В узких джинсах и облегающей розовой блузке она выглядела изумительно сексуальной. Даллас неуверенно подняла на него глаза, обрамленные длинными ресницами. Под его голодным взглядом ее кожа порозовела.

Боже! Она снова боялась его! Опять все сначала! Никогда прежде страсть не билась в каждой клеточке его тела, как сейчас. Кристоферу пришлось приближаться к ней медленно и спокойно. А чувства его были более неистовыми, чем гремевшая музыка, неуправляемыми. Он подошел и выключил радио.

— Нет, оставь, — прошептала она.

Он снова включил радио, и тропический ритм музыки стал пульсировать в такт его крови. Он подошел к ней и горячими губами отодвинул с ее лба волосы. Его пальцы сбегали от ее плеч вниз, по голым рукам. Она затрепетала, но не поцеловала его в ответ. Выражение безграничной печали промелькнуло на ее красивом лице.

Опять что-то не так.

Кристофер не хотел останавливаться, но остаток силы воли возобладал над желанием. Нетвердой рукой он отвел ее подбородок назад и заглянул в ее глаза. Он так неистово хотел ее, что почувствовал: он вот-вот расколется на тысячу кусочков. Он жаждал раздеть ее и притянуть, голую, к себе.

— В чем дело?

Безнадежность, которую он ненавидел, вернулась в ее глаза. На мгновение она застыла. Затем попыталась убежать.

— Нет, не сегодня, милая, — возразил он раздраженно. Стремительно кинулся вперед и закрыл перед ней люк. Потом положил загорелые мускулистые руки по обе стороны от нее и прижал ее к стене.

— Дайте мне уйти. Вы не понимаете… Он подмял ее под свою грудь и заключил в объятия.

— Поцелуй меня, — прошептал он. Его тело горело.

— Нет. — Она начала бороться, пиная его ногами и пытаясь дать ему пощечину.

Он заломил за спину ее взлетающие запястья.

— Тебе придется поверить мне, — сказал он. — Я не могу больше этого выдержать. Я валяюсь без сна ночи напролет, желая тебя и тоскуя по тебе.

— Ты бы не стал, если бы знал…

— Все равно стал бы…

Она закрыла глаза. Ее ресницы увлажнились от слез.

— Ты не понимаешь!

— Дай мне возможность попытаться. Она вновь принялась бороться, изгибаясь и крутясь под ним, но он держал ее крепко. Он почувствовал ее панику. Сердце Даллас бешено стучало. Когда она закричала, он отпустил ее.

— Милая, ты действительно собираешься всегда бежать от каждого, кто попытается сойтись с тобой?

— Да! — Ее руки были подобны когтям. Ногтем она оцарапала ему щеку. Яркий ручеек крови проступил на его темной коже. Она отпрянула, задыхаясь от ужаса и нежно касаясь его.

— Не надо! — Он поморщился. — Мне чертовски больно.

— О, дорогой, — произнесла она сокрушенно. — Я не хотела…

— Это всего лишь царапина, — жестко отрезал он. — Ничего страшного. — Пауза. — Ты должна сказать мне, что с тобой происходит.

Она изнемогала, глядя на него пустыми, потерянными глазами.

— Извини…

— Я уже сказал, забудь об этом. Только объясни мне…

Она прошла в ванную, принесла оттуда смоченный водой тампон и приложила к его щеке:

— Не могу поверить, чтобы я… Он коснулся ее волос:

— Ладно, все в порядке.

— Может, ты и прав. Я потеряю тебя, если скажу. И потеряю, если не скажу.

Сдерживаемая боль, послышавшаяся в ее голосе, наполнила его страхом.

Она отвернулась, словно ей было стыдно даже смотреть на него.

— Я не говорила этого моему мужу, пока мы не поженились. Когда я наконец сказала ему, он ушел от меня.

— Что такого уж страшного ты сделала?

— Отдала своего ребенка!

— Что?

Ее лицо стало белым как снег.

— Ребенок, которого я потеряла, был не от мужа. Она родилась, когда мне исполнилось семнадцать. Понимаешь, мои родители умерли, и я была страшно одинока. Потом появился этот парень, и я вдруг снова ожила. Я так запуталась! И имела слабое представление о парнях и о любви. Однажды я пошла с ним. Это было ужасно, и я поняла, что той ночью допустила чудовищную ошибку. Но я забеременела. Кэрри заботилась обо мне, пока не родился ребенок. Роберт убедил меня отдать мою дочку, я так и сделала. Но позор, трагедия невозможности иметь другого ребенка… Понимаешь, я думала, что забуду все и заживу по-прежнему. Но не смогла. Хочешь узнать, какая я сумасшедшая? Вообрази: я праздную каждый ее день рождения.

— Когда она родилась?

— Десятого сентября.

— Милая… — Его низкий голос был бесконечно нежен.

— Я часто вижу ее во сне, только она всегда остается маленькой: я в больнице и сестра уносит ее от меня.

На ресницах Даллас заблестела одинокая слеза. Она упала и скатилась вниз по щеке. Кристофер поймал ее пальцем — и там она сверкала, словно драгоценность.

— В нынешнем сентябре ей будет тринадцать.

Иногда я просыпаюсь и пытаюсь представить, как она выглядит, все ли у нее в порядке, любят ли приемные родители ее так же, как любила бы я. Чане, я чувствую себя так, словно пропала часть меня самой.

Он слишком хорошо понимал это.

— Почему ты не пытаешься ее найти?

— Надеюсь, что однажды она найдет меня, но я не могу искать ее.

— Почему?

— Потому, что я сделала выбор. А у нее есть право сделать свой. Не хочу ломать ей жизнь, не хочу навредить ей. У нее теперь другая семья.

— Почему бы тебе не написать в Агентство по усыновлению?

— Я писала, но мне так ничего и не удалось узнать.

— Не сдавайся. Для приемных родителей вполне естественно опасаться биологических родителей. — Его мрачный голос снизился до шепота:

— Может быть, когда-нибудь…

— Теперь ты понимаешь, почему я сделала все возможное, чтобы позаботиться о детях своей сестры. Когда я потеряла родителей, я наделала чудовищных ошибок. Не могла допустить, чтобы такое случилось и с детьми сестры.

Кристофер долго держал Даллас в объятиях. Он знал, что такое — потерять ребенка фактически или юридически, но испытывал смешанные чувства по отношению к женщинам, отдающим своих детей. Маргарита отдала Стефи. Его собственная мать почти отказалась от него ради карьеры, мужей и любовников.

Но чем дольше он обнимал Даллас, тем яснее сознавал, что Даллас сделала не то же самое. Она сама была ребенком, совсем не готовым заботиться о новорожденном, а отец тоже был мальчишкой. Она поступила так в интересах ребенка.

— Итак, этот парень сбежал, оставив тебя беременной, — резюмировал Кристофер.

— Нет. Я оставила его. Он бы женился на мне, но для меня на первом месте был ребенок. Ее жизнь для меня была всем. Он не любил меня, а я слишком запуталась, чтобы любить кого-нибудь. Нам пришлось бы жить с его родителями. Я стала бы обеспечена на какое-то время и сохранила бы ребенка, но у нас не получилось бы настоящего брака. Мы оба были слишком незрелы для этого. Я хотела, чтобы мой ребенок стал частью настоящей семьи. И он в конце концов согласился.

Кристофер подумал обо всех ошибках, которые допустил в собственной жизни, — о своем бунтарстве, о Маргарите, Салли и саморазрушительных безумствах после ее гибели. Как мог он судить Даллас?

Он начал нежно целовать ее.

— Рад, что ты сказала мне. Я поступил еще хуже, — признался он мрачно.

— Может, когда-нибудь ты откроешь мне свою тайну.

— Не сегодня, — прошептал он, обвивая ее руками и опрокидывая на койку.

— Тогда у нас не будет секретов друг от друга, — сказала она.

Больше не будет лжи.

Он хотел быть честным с ней, но не знал, смогут ли они пережить его признание. Он прижался к ней. Его руки крепко обнимали ее. Он жаждал обладать ею — чего бы это ему ни стоило. Он целовал ее, все больше втягиваясь в водоворот дикой страсти.

Не дыша, как и он, она дотянулась до его глаз и сняла с него очки в проволочной оправе. Он ощутил себя голым и незащищенным, пока она изучала его лицо. Попытался смотреть в сторону, но она удержала его и обвела пальцами его чеканные черты, любуясь их мужественной красотой.

— Ты так прекрасен — прямо как кинозвезда. Он отшатнулся. Она отдернула руку и нежно поцеловала его в кончик носа:

— Нет, я не хочу, чтобы ты был кинозвездой. Хочу, чтобы ты был обычным — как я. Фермером, который не умеет управлять парусником.

— Милая…

Ее рот жадно прижался к его рту, и его снова закружило в вихре чувств. Ее язык касался его языка, и любое неосмотрительное признание растворилось бы в пламенном вихре его страсти.

Он хотел ее. Немедленно. Ему пришлось исследовать тайну ее шелковистой кожи, длинных ног, золотых волос. Его рот передвигался от ее губ вниз, по изящной линии ее подбородка, теплой шее — к впадине между грудями и дальше, к пупку. Чувственная, как кошка, она выгнулась, приглашая его губы.

Он сбросил с себя полотенце и расставил ноги. Она открыла рот от изумления и побежала пальцами по его плечам, груди и ниже — к талии, задерживаясь на мускулах и пробираясь сквозь заросли волос, покрывающих его грудь. Ее прикосновения были как необходимость. Это сводило его с ума, и он бы разорвал ее розовую блузку, если бы она не содрала ее с себя сама вместе с джинсами.

При виде ее тела, такого бледного и такого сладко-чувственного, дикий голод, снедавший его, стал еще острее. Он потянул ее под себя с тигриной свирепостью и умыл своим языком. Затем задвигался, погружая глубоко в нее свое бархатное тепло, и сделал ее своей.

Она была потрясающей. И удивительной. Чувства и эмоции выше всего того, что он знал раньше, поглотили его. Она захватила его целиком. В финале, в огненном взрыве экстаза, он понял, что хотел ее всегда.

Потом он открыл люк — так, чтобы морской бриз освежил их разгоряченные тела. Они лежали рядом в истоме под звездами, смакуя насыщение друг другом. Ему нравилось, что ее нога доверчиво лежит на его ноге; нравилось, как ее голова покоится на его широкой груди. Он чувствовал такую сладость от близости с ней, какой не ведал раньше. Они отдыхали, испытывая блаженство оттого, что они рядом, пока не рассвело. Затем она встала и поцеловала его бесконечно долгим поцелуем.

Когда она пошла по росистой траве назад к дому, небо уже полыхало.

Никогда прежде он не чувствовал такого одиночества. Что произошло с ним? Как будто без нее он лишился части самого себя и не мог вы-, нести разлуки с ней даже на несколько часов.

Хватит лжи.

Ему придется рассказать ей все.

Его глаза чесались и покраснели от долгого ношения контактных линз. Он снял их и снова лег.

Как же ей объяснить?

Глава 10

Даллас разбудили золотые лучи солнца, залившие спальню. Она нежилась в этом великолепном теплом половодье и сияла улыбкой, вспоминая чудесные райские сны, в которых была вместе с Чансом. В одном из этих снов на нем была ослепительно белая, отливающая серебром пряжка и он скакал на белом коне, подобно рыцарю Стефи. Как развеселился бы он, если бы она призналась, что во сне он стал ее Белым рыцарем!

Она шевельнулась. Даже мысли о нем воспламенили ее кожу. Даллас отбросила простыни и подставила себя солнечному свету. Раскладушки были пусты: дети встали несколько часов назад. Слава Богу. Она бы не смогла поднять на них глаза.

Никогда прежде она не испытывала такого покоя. Ее кожа пропиталась теплым, приятным запахом Чанса. Потягиваясь, она вспоминала изысканную страсть предыдущей ночи и сладость часов, проведенных в его объятиях после всего.

Казалось, она жаждала любви с тех пор, как умерли родители. И наконец обрела ее.

Чане не открылся ей, не произнес ни слова о любви, но она и так знала это. Чане не отверг ее за то, что она отдала свою дочь. Даллас смеялась над своими прошлыми сомнениями. Хотя все происшедшее с ней ночью было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Она встала и приняла душ. Томно и медленно она одевалась и готовила себя к встрече с детьми. На затуманенном паром зеркале она написала слова “мистер Чане Маккол”, а затем быстро стерла, подумав о том, как она еще глупа и молода.

В то утро она надела шорты, обнажившие ее ноги, и голубую рубашку, облегавшую грудь. В довершение туалета Даллас вплела в волосы голубую ленту, гармонирующую с цветом блузки и подчеркивающую цвет ее искрящихся глаз.

Обнаружив Патрика, смотрящего внизу “Тигра-4”, она мечтательно опустилась на кушетку рядом с ним. Она не разрешала ему смотреть этот низкопробный фильм, но была слишком счастлива, чтобы сделать мальчику замечание. Даже вид Кристофера Стоуна в гриме Тигра не раздражал ее, как всегда. Даллас смутно подивилась тому, что Стоун перестал ей докучать. Она бессознательно смотрела на него. Прядь коротких золотых волос касалась лба, будто колышущийся от ветра шелк, и он тоже встряхивал головой, как иногда Чане. Как иногда Чане…

Она подалась вперед, на самый край кресла. Какое сходство! Даллас прищурилась. Маска Тигра скрывала его черты — кроме рта, в точности такого же… В точности!

Каждый мускул ее тела напрягся. Даллас вспомнила, как отшатнулся от нее Чане, когда она сняла с него очки и сказала, что он выглядит как кинозвезда. Рот, улыбка, челюсть — все то же самое.

Но ведь у Тигра глаза голубые. Контактные линзы! Очки! Неудивительно, что Чане все время снимает очки: без них он видит лучше.

Волосы у Тигра светлые и подстриженные — Чане отрастил и покрасил их.

Она разволновалась. Ее сердце, смягчившееся было от любви, ожесточилось от ненависти. Но в тот же миг ненависть смыл поток печали. Мужчина, к которому она пришла, чтобы подарить ему свою любовь, просто использовал ее.

На экране Тигр говорил что-то резким голосом, и ее сердце затрепетало, слыша сходство голосов Стоуна и Чанса. Она с самого начала заметила: что-то не так с его акцентом. Но он сказал, что родился не в Техасе.

Дура! Она с криком вскочила с кушетки. Патрик взглянул на тетю, которая неожиданно сорвалась с места.

— Эй, не беспокойся! Тигр всегда выигрывает. Это моя любимая часть!

Даллас стояла у двери, словно ее парализовало, до тех пор, пока не закончился фильм и не появились крупные буквы через весь экран: Кристофер Стоун.

Потом она пошла на кухню и сварила кофе. Если она и была дурой, то он был чудовищем. Он допустил гибель собственного ребенка, а теперь хочет Стефи.

Боже!

В кухню вошел Патрик и достал из холодильника колу.

— Поставь ее назад. Можешь взять апельсинового сока или молока, — сказала она ровным голосом.

Его губы скривились. Но, взглянув на тетю, мальчишка взял себя в руки. И плеснул в стакан апельсинового сока:

— Разве Тигр — не лучше всех?

— Лучше, — прошептала она. — Самый лучший лжец и негодяй из всех живших когда-либо на свете.

Даллас обняла Патрика:

— Почему бы тебе не покататься на скейте или не заняться чем-нибудь еще? Я.., не очень хорошо себя чувствую.

Он кивнул и не увернулся от ласки. Даллас это глубоко тронуло: прежде подросток не позволял кому-нибудь обнимать себя, пока не появился Чане. Чане вытащил Патрика из скорлупы.

Когда племянник ушел, Даллас закрыла лицо руками. Что случилось с ними со всеми?

Благодаря Чансу Патрик научился общаться с людьми и перестал врать. Стефи стала меньше бояться, а близнецы — меньше перечить Даллас. Не догадываясь о том, кто он, Даллас позволила ему втереться в их жизни. Еще сегодня утром она проснулась, полная любви и нежности. А теперь чувствовала себя страшно опустошенной. Кристофер использовал ее. Он жестоко обманул их всех, чтобы получить Стефи.