Какой-то инструмент, напоминающий пианино, выдал энергичный пассаж в басовом регистре, и на залитую пламенеющим светом площадку, игриво вскидывая ноги, выскочили пять маленьких фирвулажек. Они запели зазывные, дразнящие куплеты на языке экзотиков, а мужская половина посетителей таверны вторила им густыми подвывающими голосами. На дамочках были широкие юбки, их шляпки, корсажи и отвороты алых башмачков были щедро украшены драгоценными камнями. Драгоценности поблескивали гипнотическим светом, а когда танцовщицы стали кружиться, все ускоряя и ускоряя темп, зал, казалось, наполнился крошечными вращающимися огоньками.
Йош силился проникнуть взглядом сквозь красный сумрак. Неужели это и в самом деле женщины?..
Пение становилось все более разнузданным. Зазывные куплеты танцовщиц и рев мужчин-фирвулагов слились воедино, и эротические токи, наполнившие атмосферу зала, стали почти осязаемыми. Вот прозвучала короткая музыкальная фраза, и женщины, словно по команде, одна за другой поднялись в воздух. Когда они взлетели, их наряды растворились как дым, а сами они, словно гладкотелые нимфы с пылающими волосами, забились в корчах внутри раскаленной цветовой преисподней. Ударные инструменты взорвались грохотом и звоном, а разноголосый хор раскатился рокочущим крещендо. И раскаленные добела тела женщин распались. Звуки стихли, растаяв в истоме и печали по просыпавшимся на землю ярким уголькам.
Освещение в зале медленно померкло. Потом материализовалась одинокая и зыбкая женская фигура с колышущимися лентами тумана, прикрывающими грудь и бедра. Женщина спела короткую лирическую песню, от искренности и печали которой, защемило сердце. Одновременно с замирающим звуком последней ноты погас и розовый свет.
Наступила тишина. Затем экзотики все как один повскакали с мест и проревели последнее оглушительное «вафна!».
— Господи, — вырвалось у Йоша.
По лбу юнца струились капельки пота.
Голошеий человек с грубыми чертами лица, которого назвали Вилкасом, опорожнил свою кружку, грохнул ею о стол и выругался, помянув танусскую богиню.
— Классную они тут вам заманилку устроили, да? Балдеж, да и только… Ладно, салаги, ловите кайф да кусайте локти. Потому как ничего больше вам не обломится. Ни вам, ни этим убогим. — Широким жестом он обвел скопище завсегдатаев таверны: сидя с затуманенными взорами, с широкими блаженными улыбками, те медленно отходили от чар танцовщиц. — Чертовы фирвулажьи шлюхи! Пока ихние мужики на них не женятся, они делают это только дистанционно. А вот у нас, людей, не та частота, так что нам вообще ничего не перепадает, да и они знают, что мы ни в жисть их не снасильничаем из-за их проклятых зубов. Так что эти сраные мандищи просто смеются над нами! Знают, что у первобытных вряд ли когда бывают женщины-фирвулажки.
— Из-за зубов? — безучастно спросил Йош. — Мне никогда не случалось оказаться настолько близко к женщине-фирвулажке, чтобы можно было заглянуть ей в рот. А что у них такое особенное с зубами?
Санни Джим сконфуженно смотрел в сторону.
Вилкас рассмеялся невеселым лающим смехом.
— Да не те это зубы, узкоглазый. — Секунду он смотрел на Йоша многозначительным взглядом, а потом прошептал: — Другие зубы. Там, внизу.
— А-а. — Ронин равнодушно улыбнулся. — Представляю, как это должно мешать. Ты не похож на тех, кто умеет просить вежливо. Да и на тех, кому предлагают бесплатно попробовать товар, тоже не похож.
Возле локтя Йоша возник официант и принялся разгружать поднос. Здесь было блюдо больших поджаренных ребрышек, политых острым соусом, миска чего-то, пахнущего как тушеное мясо устриц, каравай хлеба пурпурного цвета и невообразимых размеров кружка пива. Как последний штрих официант поставил на стол блюдце крошечных грибов с ярко-красными в белую крапинку шляпками.
Волосатая рука сжала его запястье.
— Поосторожнее с этими хуби, узкоглазый. Фирвулаги их страсть как любят, но человек от них отправляется к праотцам быстрее, чем от метилового спирта. — Вилкас нарочито медленно разжал пальцы. — Неужели ты такой простак, что готов клевать на дешевые наколки с грибами? — Он хмуро глянул на официанта. — Еще пива, черт возьми!
Санни Джим отважился на примирительную улыбку.
— Да ладно тебе, Вилкас. И чего ты развонялся? — Взгляд юнца обратился на Йоша. — Вилкас ничего плохого в виду не имел. Просто запьянел чуть — слишком много выдул гадского пива. В последние месяцы ему туго пришлось. Он была Бураске, когда ревуны разнесли город на куски, а перед тем…
— Заткнись, Джим, — прервал его Вилкас. Ему принесли еще пива, и он, ни разу не оторвавшись, осушил литровую кружку.
Йош бесстрастно разглядывал Вилкаса.
— Кампай! — сказал он и сделал глоток пенистого напитка. — Да, Бураск… А мне вот не повезло, эту потеху я пропустил. Но примерно неделю спустя я натолкнулся на группу тану, спасающихся бегством из города. — Йош взял ложку и приступил к отменным на вкус тушеным устрицам.
Джим вытаращил глаза.
— Их боевые ментальные функции были ослаблены. Двоих я обезглавил, а остальные разбежались. К несчастью, золотые торквесы поверженных оказались попорчены моим мечом. Но за мои труды мне все-таки достался отличный халик.
— Повезло выродку, — пробормотал Вилкас, сдувая пену. — Повезло козлу узкоглазому. А вот как мне повезло, хочешь знать?
Джим поспешил в самом начале прервать рассказ, явно слышанный им уже неоднократно:
— И теперь ты держишь путь в Горию, да? — Йош кивнул, и Джим воскликнул: — Ха! И мы тоже туда! Как прошел слушок, что тот человек, который королем хочет стать, раздает золотые ошейники, так я чего, сразу оторвал задницу и давай выбираться из родимого болота! Ну и старина Вилкас вот… Да после Бураска его и уговаривать особо не пришлось.
— А до того была Финия! — закричал человек, одетый в куртку серого кавалериста. — Когда эти гребаные первобытные шею мне оголили, я сбежал от них, а тану в Бураске обошлись со мной как с изменником! Нигде мне не везет. Ни тут, ни раньше, в Галактическом Содружестве. Литовцы — они уже родятся законченными неудачниками. Нам даже собственной планеты не дали! Вот анафема — даже у каких-то долбаных албанцев планета есть, а у нас нету. Знаешь, что нам, литовцам, сказали в этом распрекрасножопом Консилиуме? Давайте, говорят, колонизируйте новые миры! Вам, говорят, этнического динамизма не хватает! Вот же твою в бога душу мать… Так что нам разрешили только поделить одну планету с кучей вшивых латышей, костариканцев и каких-то там инопланетян! — Вилкас, давясь, заглотил последнюю порцию пива и повалился головой на замызганную столешницу. — Янки, сволочи, двенадцать планет имеют. Япошки, сволочи, — девять. А для бедных литовцев ни одной не нашлось. — Он начал всхлипывать.
Йош мысленно взвесил достоинства этой чудной парочки. Тут смотреть было особенно не на что, но даже два пусть и занюханных пехотинца-асигару прибавят значительности его въезду в Горию. У Йоша нашлось бы, чем их загрузить. Мальчишка может держать бечевку с воздушными змеями, а беспутный солдат понес бы штандарт и сумку с головами тану.
— Дорога до Гории до сих пор опасная, — сказал Йош. — Если хочешь, Джим, можешь поехать со мной. И ты, Вилкас, тоже. Я лишь попрошу вас понести кое-какие мои вещи.
— Вот это было бы здорово! — возликовал Санни Джим. — Да ежели мы будем держаться тебя да твоего железного меча, к нам ни один засранец не привяжется! Отличная идея, правда, Вилкас?
Сальная голова оторвалась от стола.
— Гениальная. — Налитые кровью глаза, устремленные на Йоша, неожиданно стали до жути трезвыми. — Как, ты говоришь, тебя звать, узкоглазый?
Йош отложил ребрышко, которое обгладывал, и улыбнулся Вилкасу, словно капризному ребенку.
— Можешь называть меня Йоши-сан, — ответил он.
10
На Горийском причале группа встречающих ждала, когда корабль из Росилана укрепят на мелководной якорной стоянке.
Отсыревшие под мелким дождиком мрачных расцветок флаги, украшенные гербом лорда Эйкена-Луганна в виде воздетого в неприличном жесте золотого перста, повисли без движения. Аристократы, восседающие на скакунах, украшенных искусно отделанными чепраками, промокли до нитки; но Мерси предупредила Эйкена, чтобы сегодня он не допускал никакого вмешательства в действие стихийных сил. В глазах тану установка экрана против дождя, как и любое другое проявление необычайных метапсихических талантов, была бы нарушением правил приличия и свидетельством недостаточной скромности претендента на королевский титул.
Бригада докеров в серых торквесах установила наконец нарядные сходни. До самых мельчайших деталей соблюдая торжественный церемониал, вновь сформированная рота Эйкеновых пехотинцев-златоносцев выстроилась в почетном карауле; искрящиеся бисеринки дождевых капель подчеркивали великолепие их легких доспехов из латунно-серого и черного стекла. Альборан самолично вывел вперед для стоявших на палубе гостей четырех белых халиков. Чернорабочие установили у конца сходен скамью, чтобы облегчить прибывшим процедуру усаживания верхом.
На борту корабля горн пропел одинокую ноту. Несколько леди тану из кортежа Эйкена ответили фанфарами. Иднар, вдова покойного лорда Грэдлонна Росиланского, первой ступила на сходни, за ней последовали ее почтенная свекровь, леди Морна-Ия, сестра Иднар-Тирон Сладкоголосая и Блейн Чемпион, муж Тирон.
Эйкен снял золотистую шляпу с намокшим черным пером, осторожно поднялся в воздух и, встав в седле в полный рост, широко раскинул руки в приветственном жесте.
— Сланшл! — мысленно и вслух прокричал тщедушный узурпатор Гории, и сила его голоса заставила содрогнуться скалы, стеной огораживающие гавань.
— Сланшл! — повторил он, когда визитеры уже садились на дожидающихся их халиков, постаравшись на этот раз слить свой возглас с приветствием Мерси. От третьего громогласного «Сланшл!» заплескались паруса корабля, а со свай и пирсов взмыли в воздух чайки, рассыпавшись во все стороны облаком серого, розового и белого конфетти. Из уст и в мыслях собравшихся на причале зазвучала общеизвестная танусская песнь, мелодия которой казалась до странности знакомой изгнанникам из двадцать второго века:
Ли ган нол поконе ньеси, Коун о лап ли пред неар, У тайнел компри ла нейн, Ни блепан алгар дедоун.
Шомпри поун, а габринель, Шал у кар метан преси, Нар метан у бор тайнел о погекоун, Кар метан сед гоун мори.
Есть такая земля, что сияет сквозь пространство и время, Край, благодатный от времен сотворения мира, И цветы разноцветные осыпаются на нее С вековых деревьев, в ветвях которых поют птицы.
Здесь все краски сверкают, здесь восторгом окутаны чувства, Музыкой полнится Серебристая равнина, Нежноголосая равнина Многоцветной Земли, Серебристо-Белая равнина, что лежит на юге.
Здесь нет ни слез, ни предательства, ни горя, Нет ни болезней, ни увядания, ни смерти.
Лишь сокровища, богатство многоцветья, Музыка для услады слуха, лучшее вино для утоления жажды.
Золотые колесницы состязаются на Спортивном Поле, Многоцветные скакуны долгих погожих дней несутся во весь опор, Ни смерти, ни тлению Не подвластны жители Многоцветной Земли.
Почетные гости из Росилана присоединились к хору, но на последней строфе осиротевшие во время потопа Альборан и Иднар откровенно расплакались, морщинистое лицо престарелой леди Морны застыло маской скорби, а мысленный голос Мерси сбился с мелодии и застенал кельтским причитанием: «Увы мне, увы!»
Голоса поющих умолкли. Вспугнутые чайки больше не возвращались. Мертвенно-свинцовая гладь гавани была усеяна оспинами дождя.
— Добро пожаловать, Наисветлейшие Росилана, — сказал Эйкен. Разум же его выспренне объявил: «К нам еще вернутся и смех, и радость, и любовь, и спортивные игры, и многоцветные сокровища наших душ. Лучезарный клянется в этом!»
Леди Морна-Ия уперлась в Эйкена взглядом.
— А ты ниже ростом. Стратег, чем можно судить по твоему трансментальному образу. И значительно моложе.
— Накануне праздника Великой Любви мне исполнится двадцать два года, мыслеокая леди, — сказал прохиндей. — На моей родной планете Далриаде я бы уже четыре года как считался совершеннолетним. И имел бы полное право занимать любую выборную должность, если бы мои сограждане не выдворили меня как личность, представляющую угрозу общественному благополучию!
Слов Морны было не разобрать, но ее ментальный голос все-таки был слышен: «Оно и понятно».
— Что же касается моего роста, — самодовольно ухмыляясь, добавил Эйкен, — то Мейвар Создательница Королей, ваша покойная сестра по гильдии, вовсе не считала меня небольшим. — Морна заносчиво вскинулась было в ответ, но Эйкен уже понесся дальше: — И если бы потоп не помешал моему поединку с Ноданном, то я бы его укоротил.
— Это всего лишь твои слова, — возразила леди. — Сдается мне, что из всех припасов, заготовленных впрок в Гории, самый ходовой товар в этом сезоне — напыщенные речи, да еще пренебрежение священными традициями. — Она скользнула взглядом по своей вдовствующей снохе Иднар, безмолвно любезничавшей с Альбораном, который держал под уздцы ее халика. — Ты, Стратег, имел дерзость, поправ наши поминальные обычаи, посвататься к Мерси-Розмар. И твой пример побудил Иднар осквернить память моего покойного сына.
Эйкен резко сменил тон, отбросив любые намеки на пижонскую браваду, и обратился к почтенной женщине по приватному телепатическому каналу со всей серьезностью и обаянием, на какие только был способен:
«Мыслеокая леди Морна-Ия, ты принадлежишь к Первопришедшим, ты — опора гильдии, женщина великой мудрости и огромной метапсихической силы. Ты не можешь не понимать, перед лицом какой опасности стоим мы ныне, когда столь многие из нашего боевого товарищества загублены потопом. Вороги настороже, они используют к своей выгоде любое проявление нашей слабости. Сейчас они численно превосходят нас, и вот они-то, не задумываясь, пойдут на нарушение любых традиций, если только это поможет ускорить наше падение! Посмотри на так называемое нападение ревунов, разорившее Бураск — захватчики использовали при этом луки и стрелы. А стычки в альпийских предгорьях вокруг Барделаска, когда огров и бесов, в нарушение одного из древнейших обычаев, видели восседающими на халиках и гиппарионах!
Недруги намереваются один за другим отвоевать те города, которые лишились своих могущественных лордов и леди-воительниц. Даже Росилан, хотя и стоит на Атлантическом побережье и находится под протекторатом Гории, уязвим для фирвулагов из Диких Гротов. Прелестная Иднар одарена созидательным талантом в области текстильного и кондитерского искусств, но вряд ли она способна взять на себя защиту вашего города от хорошо, вооруженной верховой армии чудовищ! Вот почему по моему настоянию Альборан наперекор вашим поминальным традициям поспешил со своим сватовством. Ведь ты не сомневаешься в его высочайшей компетентности? Так что для Росилана большая честь, что он будет управляться членом Высокого Стола и к тому же военным специалистом! Добавь к этому тот факт, что Альборан во время потопа спас жизнь Иднар и твою собственную…»
— Мы в неоплатном долгу перед лордом Альбораном, — одеревенев лицом, вслух произнесла Морна. — Мы принимаем его со смирением и радостью. Но тем не менее…
«Да, я прекрасно понимаю, что на самом деле ты недовольна мной. Ты не одобряешь моего вмешательства в судьбу Росилана и нарушения ваших обычаев. Ты не хочешь, чтобы я правил Горией и удостоился королевского титула!»
«Ты — человек».
«И к тому же — проходимец! Все верно. Но если ты применишь свои сверхчувственные способности и посмотришь чуть дальше собственного носа, то увидишь, что, невзирая на маленький рост, невзирая на то, что я человек, невзирая на мою молодость, на мое бахвальство и на мой гадкий характер, я именно тот правитель, в котором сейчас так нуждается королевство. Я пообещал, что враг будет выдворен вон! И кто идет за мною? Кто поверил мне? Блейн и Альборан взяли мою сторону во время последней Великой Битвы и держат ее до сих пор. Мерси-Розмар, президент Гильдии Творцов, согласилась стать моей женой. Сейчас здесь находится второй лорд Гильдии Принуждения Куллукет, прибывший совсем недавно, дабы связать свою судьбу с Лучезарным. Четверо из пяти уцелевших правомочных членов Высокого Стола поверили моему слову и признали меня! Признаешь ли ты?»
— Верно говорят, что ты хитрец и лицемер. — На лице престарелой женщины все же появилось подобие невеселой улыбки. — То ты лукавый шарлатан, а то…
— Вполне вероятный кандидат в Верховные Короли! — Эйкен хихикнул, нахлобучил на голову свою широкополую золотистую шляпу и скосил глаза на повисший мокрый плюмаж. — Дома, на незабвенной, сырой Далриаде, мы говорили про такую погоду: чудесный денек с моросящим дождичком. Как вы, любезная леди, отреагируете на предложение прокатиться и взглянуть кое на что? Это всего лишь крошечный крюк по пути в Стеклянный замок. Мне бы хотелось, чтобы вы и другие Светлейшие Росилана посмотрели, какую огромную работу я проделал, начисто вылизав Майскую рощу перед предстоящим праздником Великой Любви. Вы будете приятно удивлены!
— О, очень хорошо, — сказала Морна. Степенно беседовавшие гости и участники встречи замолчали и с любопытством стали прислушиваться. Сидевшая в дамском седле на своем белом халике Мерси отреагировала на предложение Эйкена так, словно оно родилось внезапно, а вовсе не было задумано ими обоими.
— Давайте полетим! — воскликнула Мерси. — Сегодня роскошный день для волшебного вояжа! — Она откинула капюшон своей бархатной накидки; от дождя ее пышные каштановые волосы потемнели и завились кольцами. — Прочь от всех солдат и этой свиты — до возвращения в Горию нам не понадобится никакого сопровождения. Дорогие гости, следуйте за мной, прошу вас! Полетели! Полетели!
Мерси взмыла ввысь, навстречу дождевым струям, и Эйкен на мгновение разинул рот. Предложение полететь явно не было обговорено заранее, да и из всех присутствующих лишь Куллукет обладал способностью левитировать. Эйкен был вынужден, нарушив все заповеди скромности, нести четверых росиланских гостей и самого Альборана. Мерси совершенно не рисковала потерей репутации, поскольку была беременна, и по танусскому обычаю ей дозволялись любые капризы; но своим порывом она здорово насолила Эйкену.
— Какая, к черту, разница, — пробормотал Эйкен, пожимая плечами. — Вперед и вверх! Чтобы спасти вас от фирвулагов, я нарушу еще много ваших нелепых священных установлений, так что пусть одной глупостью станет меньше прямо сейчас.
Он взмахнул руками. Отклоненные его психокинетическим полем капли дождя перестали попадать на аристократов тану.
— Будь мы на Далриаде, — сказал он, — мы бы с комфортом прокатились в прекрасном летательном аппарате, вместо того чтобы летать на этих репоедах. Держитесь крепче! Я сумею справиться и с этим небольшим затруднением.
Без видимого усилия Эйкен увлек кортеж за собой, и халики словно понеслись легким галопом сквозь напитанные влагой облака. Они быстро нагнали Мерси, которая лишь рассмеялась и спланировала на восток, держа курс над низкой грядой густо поросших лесом холмов. Вдали широкая лента реки Лаар отворачивала к северу, а дальше загибалась к Гнилому Болоту и выходила к Атлантике. В этом месте параллельно руслу реки шла тщательно разровненная дорога из Гории, на которой было заметно оживленное движение. Запряженные в повозки халикотерии и караваны вьючных халиков свозили на огромную свежевырубленную поляну на берегу Лаара тесаный камень, пиленый лес, рулоны дерна и обмотанные мешковиной декоративные растения. Все восемь летучих всадников стремительно снизились, сбавили скорость до прогулочного шага и неторопливо поплыли над кронами высоких магнолиевых и эвкалиптовых деревьев. Внизу повсюду кипела работа. Люди — голошеие и в серых торквесах — надзирали за бригадами прилежных обезьян-рамапитеков ростом не больше ребенка, которые копали и разравнивали землю, сажали растения, бегали по поручениям и перетаскивали тяжести.
— Этот участок на берегу реки — нечто совершенно новое, он появился уже после того, как мы с Тирон поженились, — заметил Блейн. — Что здесь будет, Эйкен?
— Первоклассный стан для гостей-фирвулагов. Сюрприз!
У Блейна отвалилась челюсть. Он был похож на Зигфрида, пораженного громом.
— Зубы Таны! Неужели ты собираешься их пригласить?
— Ничего подобного история не знает! — сказала Морна. — Фирвулаги никогда…
— Они уже приняли мое приглашение, — беспечно оборвал ее Лучезарный.
— Были приглашены, разумеется, лишь самые важные персоны. Король Шарн, королева Айфа и наиболее приближенные к ним особы. Список гостей будет скромным. Две или три сотни. Если повезет, они явятся с подарками.
— Но маленький народ всегда устраивает собственное празднование Великой Любви, — возразила Тирон Сладкоголосая. — Тану и фирвулаги сходятся вместе во время Битвы, как и пристало врагам. Но никогда на празднике Любви!
— Фирвулажье простонародье может поступать так, как ему заблагорассудится, милая отроковица, — сказал Эйкен. — Но у меня есть особые причины государственного порядка, делающие желательным присутствие на нашем празднике членов королевской семьи фирвулагов. Для них будет очень поучительно посмотреть, как тану и люди в торквесах сплотятся вокруг меня!
— Если бы только мы могли быть уверены, что правители городов продемонстрируют такое единодушие… — проворчал Альборан, в мыслях которого ясно сквозила озабоченность.
Эйкен понес всю группу к земле. Они поехали по широкой дороге, вьющейся в прибрежных дубравах.
— Мы с моим лордом Луганном, — сказала Мерси, — много размышляли над предстоящим майским празднованием. Всю долгую зиму мы строили планы, как бы устроить жителям Многоцветной Земли такой Праздник Любви, какого они раньше никогда не видывали.
Сознание Мерси распахнулось перед остальными, нарисовав картину ее прежних занятий на Старой Земле, где она, в утеху сентиментальным жителям колоний, режиссировала постановки исторических мистерий, воссоздающих обстановку средневековья. Секреты театрального ремесла, которыми воспользовалась Мерси, должны были придать традиционному танусскому празднику плодородия — чарующему, но при этом немного наивному — новые краски и эротический ореол. С помощью Эйкена, этого универсального мастера на все руки, и благодаря собственному опыту президента гильдии Творцов Мерси удалось претворить в жизнь свои самые фантастические замыслы. И для нее не имело значения, что на это уйдут все материальные резервы Гории, а подготовка к празднику потребует привлечения всех трудовых ресурсов города: представление объявлено и должно состояться.
— Мы сохраним все славные старые традиции праздника Великой Любви, — сказала Мерси, направляя на леди Морну волну ментального увещевания. — Будут и союзы сердец, и танцы вокруг майского дерева, и бракосочетания, и любовные игры на майской лужайке, усыпанной звездчатым бисером росы. Но кроме того, появятся и другие замечательные увеселения. — Зримые образы радужным каскадом посыпались из сознания Мерси. — Старые места свиданий будут заново украшены самым восхитительным образом. Они станут наряднее, чем наш славный народ мог мечтать! К привычным Удовольствиям добавятся новые: песни, танцы, комические представления, романтические постановки. Мы задумали новое действо с яркими маскарадными костюмами — Ночь Любовного Таинства. А угощение!.. Вы же знаете, что я просто обожаю придумывать рецепты всяких вкусностей. Вот подождите, вы еще попробуете наши новые блюда. Во время праздника будут устраиваться завтраки на траве, банкеты при луне, а апофеозом торжества станет грандиозный эротический свадебный пир! Даже приехавшие в гости фирвулаги не смогут устоять перед нашим гостеприимством. Вы же знаете, какой среди них царит культ запахов… Ну так вот, мы высадили в прибрежные затоны около шестидесяти повозок орхидей, жасмина и пахучих водяных лилий. Маленький народ просто захмелеет от благоухания!
— А когда они закончат разминать свои носы, — сказал Эйкен, — то у них появится возможность размять и другие органы. На дальнем склоне мы устроили множество новеньких мшистых гротов. Именно в таких укромных гнездышках крохотули любят проводить свои весенние потешки.
— Есть и еще одно обстоятельство, — Куллукет неприветливо улыбнулся из сумрачной тени своего бордового капюшона. — Обратите внимание, что через вон тот северо-западный распадок отсюда до башен Стеклянного замка в Гории открывается линия прямой видимости. Ты заметила это, леди Морна?
— Очень ловко придумано, — согласилась она. — Нет никаких скальных образований, препятствующих наблюдению за врагом. Рада видеть хоть какие-то зерна здравого смысла посреди всей этой жуткой показухи.
Эйкен отреагировал на неодобрительное замечание победной ухмылкой.
— Здесь все устроено исходя из соображений здравого смысла, леди Морна. Неужели ты не видишь?
— Пожалуй, вижу, — нехотя признала она.
— Давайте посмотрим на оформление главной арены! — предложила Мерси и понеслась вперед, пустив своего скакуна галопом.
Вся компания двинулась вслед за ней. По обе стороны традиционно прямой как стрела, убегающей в туманную даль дороги, слово часовые, возвышались древние платаны, крапчатые стволы некоторых из них достигали четырех метров в диаметре. Тут и там рамапитеки возились на клумбах, подстригали кусты, счищали мох со скамеек в многочисленных увитых вьющимися растениями беседках, которые предстояло принарядить перед праздником. Другие малорослые обезьяны, вскарабкавшись на крыши, удаляли осиные гнезда, убивали пауков-птицеедов и разгоняли колонии летучих мышей, расплодившихся в Майской роще со времени прошлогоднего праздника Великой Любви.
Они ехали не торопясь, и вот наконец впереди замаячило то, что было средоточием всего парка.
— Новое майское дерево! — восторженно воскликнула Иднар. — Какое высокое!
Она бросилась вперед, чтобы рассмотреть его как следует, а ее сестра Тирон после секундного замешательства со смехом устремилась следом. Когда они выскочили из-под прикрытия созданного Эйкеном купола, на них каскадом обрушился дождь, но сестры, казалось, не обращали на него внимания. Эйкен небрежно расширил радиус ментального силового поля примерно до полукилометра.
— Благословенная Тана! — непроизвольно воскликнула леди Морна. — Да ты превзошел ментальной мощью членов клана Нантусвель Кугала и Фиана, которые использовали свои способности, чтобы накрыть спортивную арену и Мюрии!
— Неужели? — беззаботно прочирикал Эйкен. Он вытянул шею, следя за далеко опередившими их сестрами, которые остановились, чтобы принять от одного из специалистов по садово-парковой архитектур в серебряном торквесе букет нарциссов. — Приятно видеть малютку вдову Иднар в приподнятом настроении. Наверняка она предвкушает наступление мая.
Эйкен отвесил Альборану игривого ментального тумака, на что метис отреагировал всплеском эмоций, завуалированных покровом благопристойности.
— Моя сноха молода, — сказала Морна, — ей всего лишь семьдесят три, и после нашей трагической утраты она оправляется быстрее меня. — Леди отвела взгляд в сторону, где на распускающемся кусте залился нежной песней красноголовый щегол. — Но жизнь должна продолжаться…
— Особенно весной, — подтвердил Эйкен.
Мысли Мерси, молча шедшей рядом с ним, были подернуты плотной непроницаемой завесой. Потаенная улыбка чуть приподняла уголки ее рта.
Они выехали на открытый участок, который до того, как его преобразило воображение Мерси, представлял собой самый обычный луг. Теперь здесь возникла смарагдовая чаша, пологие склоны которой спускались амфитеатром к ровной площадке для танцев. На лужайке стадо овец щипало траву. Далее располагалось обложенное дерном возвышение сцены, обрамленное ветвями вечнозеленых растений, а позади него, венчая холм со срезанной вершиной, устремлялось ввысь майское дерево. Верхний конец голого деревянного ствола терялся в низко нависших облаках. Примерно в тридцати метрах слева от майского дерева стояла тяжелогруженая повозка.
— А теперь мой главный сюрприз! — объявил Эйкен и подмигнул Мерси. — Я позволил себе приберечь его напоследок, хотя уж не знаю, сообразуется ли это с правилами этикета.
К компании присоединились Иднар и Тирон.
— Майское дерево просто великолепно, — сказала Тирон. — Интересно, где вам удалось найти такое стройное и такое высокое дерево?
— А мы и не искали, — лаконично пояснил Эйкен. — Перед вами обманка. Составная. Но это так, всего лишь цветочки. А вот сейчас будет и настоящий сюрприз! — Последовал телепатический оклик: «Ну как, ребята, все на местах?»
«Готово, хозяин», — хором ответили погонщики.
Эйкен сделал месмерический пасс руками. С повозки упали брезентовые чехлы, обнажив приземистые деревянные ящики. Еще один пасс — и с ящиков отскочили крышки и, стукаясь друг о друга, попадали на землю. Эйкен насупился, сдвинул шляпу на затылок, расстегнул манжеты своего золотистого костюма и засучил рукава.
— Посторонись! — проревел он и напряг все мышцы тела, собирая воедино свою психокинетическую мощь. — Сезам, откройся!
Из открытых ящиков ввысь взметнулись сотни тонких металлических пластинок и, как золотые листья, закружились в мглистом воздухе. Повинуясь дирижерскому жесту Эйкена, пластинки заплясали, взлетая и падая, будто стая бабочек. Из листков золотой фольги образовался длинный шлейф, потом расщепился надвое и закружился, трепеща и переплетаясь. Словно блестящая струя какой-то фантастической жидкости, шлейф завертелся вокруг столба; те пластинки, что оказались ближе других к дереву, закружились быстрее, как бы наплавляясь на него. Потоми остальные листочки в мгновение ока прилепились к столбу, снизу доверху одев его золотой оболочкой без единого шва, испускающей желтое сияние. Психогенная сварочная работа завершилась; от майского дерева под струями дождя исходил пар; рабочие аплодировали.
— Такого великолепного майского дерева никогда еще не было, — выдохнула Иднар. — Ты, конечно, знаешь, Сиятельный, что оно символизирует?