Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Изгнанники в плиоцен (№1) - Многоцветная Земля

ModernLib.Net / Героическая фантастика / Мэй Джулиан / Многоцветная Земля - Чтение (стр. 2)
Автор: Мэй Джулиан
Жанр: Героическая фантастика
Серия: Изгнанники в плиоцен

 

 


Мать ответила пронзительным визгом.

Детеныш в испуге отпрянул. Оступившись, он ударился о камень и упал навзничь. И прежде чем успел встать, мать склонилась над ним и, сильно рванув, стащила украшение с головы детеныша, поранив ему уши. Детенышу было больно. Но утрата сокровища была хуже, чем боль, сильнее, чем любая боль, которую ему приходилось испытывать. Он должен вернуть ожерелье…

Когда детеныш попытался вновь схватить ожерелье, мать завопила еще громче, и эхо повторило ее крик над озером. Она зашвырнула ожерелье подальше, в заросли утесника. Детеныш взвыл, безутешно протестуя, но мать схватила его за руку и потащила за собой по тропе, которую проделала, продираясь сквозь заросли.

Позади, в кружевной тени, сияло золотое ожерелье, и лишь едва заметная вмятина на его поверхности напоминала о случившемся.

ГЛАВА 3

В первые годы эры Гуманности профессор физики динамических полей Тео Гудериан открыл путь, ведущий в Изгнание. Его исследования, как и исследования других неортодоксальных, но многообещающих мыслителей того времени, проводились при поддержке фонда, созданного Конфедерацией землян, входящей в Галактическое Содружество (предоставление средств не накладывало никаких ограничений на получателя).

Поскольку науке в то интереснейшее время, в которое жил Гудериан, приходилось усваивать много самых разнообразных новостей, а также по той простой причине, что открытие Гудериана, по мнению современников, не могло найти практическое применение, публикация его основополагающей статьи в 2034 году вызвала лишь небольшой ажиотаж в том научном «курятнике», обитатели которого занимались физической космологией. Хотя явно доминировал дух безразличия, небольшое число ученых из всех шести рас Галактического Содружества продолжали проявлять интерес к открытиям Гудериана и сумели разыскать его в скромном доме-лаборатории в окрестностях Лиона. Несмотря на основательно пошатнувшееся здоровье, профессор Гудериан радушно принял навестивших его коллег и заверил, что для него будет большой честью повторить свой эксперимент в их присутствии. Профессор Гудериан выразил надежду, что ученые коллеги извинят некоторую примитивность аппаратуры, которую ему пришлось разместить в погребе своего дома после того, как фонд утратил всякий интерес к проводимым им исследованиям.

Мадам Гудериан не сразу привыкла к экзотическим пилигримам от науки, прибывавшим из других миров. Но как бы то ни было, следовало соблюдать светские условности и развлекать гостей. Однако здесь возникли кое-какие трудности. Только путем самовнушения мадам Гудериан удалось подавить в себе отвращение к высокому двуполому гии. Не нужно обладать особым воображением, чтобы принять полтроянцев за вполне цивилизованных гномов. Но привыкнуть к ужасному крондаку или полувидимому лилмику было выше ее сил, а манера менее утонченных симбиари капать зеленым на ковер вызывала у мадам Гудериан решительное неодобрение.

Такова была последняя группа гостей, навестивших скромное жилище четы Гудерианов всего лишь за три дня до того, как у профессора Гудериана началась болезнь, которая свела его в могилу. Мадам отворила дверь, чтобы приветствовать двух гуманоидов мужского пола (один из которых был чрезвычайно тучен, а другой имел вполне заурядную внешность), изысканно вежливого крохотного полтроянца, облаченного в пышные одежды Проливающего Свет, двух с половиной метрового гии (к счастью, одетого, а не обнаженного) и — о святая Дева! — не менее трех симбиари.

Мадам Гудериан пригласила гостей войти и предусмотрительно принесла и расставила несколько пепельниц и мусорных корзин.

Как только обмен любезностями завершился, профессор Гудериан провел гостей в погреб своего просторного дома.

— Друзья мои, не будем терять время и сразу приступим к демонстрации. Прошу меня извинить, но мне нездоровится и я немного устал.

— Очень жаль, — сочувственно заметил заботливый пол-троянец. — Может быть, дорогой профессор, вам станет лучше, если вы пройдете курс омоложения?

— О нет, — с улыбкой отверг предложение Гудериан. — Одной жизни с меня вполне достаточно. Я счастлив, что мне выпало жить в эпоху Великого Вторжения, но должен признаться, что события сейчас развиваются чересчур стремительно для меня. Пора подумать о вечном покое.

Через дверь, обитую металлическим листом, гости прошли в лабораторию, переделанную из винного погреба. В одном месте каменная кладка была разобрана до самого грунта так, что образовалась площадка в три квадратных метра. Экспериментальная установка Гудериана располагалась в самом центре грунтовой площадки.

Старый профессор порылся в старинном дубовом шкафу, стоявшем у входа, и подошел к гостям со стопкой печатных материалов, которые он раздал ученым коллегам.

— В этих материалах, которые моя жена любезно подготовила для посетителей, кратко изложены мои теоретические соображения и приведены чертежи экспериментальной установки. Надеюсь, вы извините меня за то, что материалы изданы более чем скромно. К сожалению, фонд, служивший основным источником финансирования моих работ, давно прекратил свою деятельность.

Гости что-то сочувственно пробормотали.

— Прошу вас оставаться там, где вы сейчас стоите. Как вы, должно быть, заметили, моя установка внешне несколько напоминает субпространственный транслятор и требует незначительного расхода энергии. Предложенный мной вариант транслятора разработан с учетом остаточного магнетизма некоторых руд в сочетании с полями, генерируемыми токами в жидком ядре планеты под континентальной платформой. Взаимодействуя с матрицами полей, создаваемых транслятором, эти поля порождают сингулярность.

Гудериан опустил руку в карман своего лабораторного халата и извлек оттуда большую морковку. Едва заметно пожав плечами, профессор заметил:

— Именно то, что нужно, хотя и выглядит нелепо.

Гудериан положил морковку на обычный деревянный стул и подвинул его к экспериментальной установке, которая внешне очень напоминала старомодную ажурную беседку или террасу, увитую виноградом. Но конструкция была выполнена из прозрачного стекловидного материала, за исключением нескольких узлов, покрытых черным лаком, а побеги «винограда» в действительности представляли собой провода из цветных сплавов, которые, казалось, вырастали из пола погреба, причудливо извиваясь, взбирались по остову установки и внезапно исчезали у самого потолка.

Поставив стул с морковкой в нужное положение, Гудериан вернулся к гостям и включил установку. В погребе воцарилась тишина. «Беседка» мгновенно померкла. Откуда ни возьмись, возникли зеркальные панели, которые полностью скрыли от присутствовавших то, что происходило внутри установки.

— Как вы понимаете, — пояснил старый профессор, — трансляция осуществляется не сразу. Какое-то время приходится ждать. Эксперимент с морковкой чаще всего проходит успешно, но иногда бывают и казусы.

Все семеро гостей замерли в ожидании. Широкоплечий гуманоид не спускал глаз с установки. Другой гуманоид из какого-то института в Лондиниуме с безмятежным видом деликатно разглядывал пульт управления. Гии и полтроянец дружно уткнулись в розданные гостям печатные материалы. Один из молодых симбиари совершил то, что неизбежно должно было случиться: уронил изумрудную каплю и попытался втереть ее в пол.

Цифры на табло настенного хронометра сменяли одна другую. Прошло пять минут. Десять.

— Посмотрим, что у нас вышло, — произнес Гудериан, подмигнув гуманоиду из Лондиниума, и выключил поле, заключенное в пространство между зеркальными панелями. На какую-то наносекунду глазам изумленных ученых предстало внутри «беседки» странное существо, похожее на пони. В следующий миг оно превратилось в двигавшийся как на шарнирах скелет, который тотчас же распался на отдельные кости, рассыпавшиеся в сероватый прах.

— Дьявол! — воскликнули в один голос семеро знаменитых ученых.

— Спокойствие, коллеги, — раздался голос Гудериана. — Такого рода развязки, к сожалению, неизбежны. Но мы попробуем воспользоваться замедленной съемкой, что позволит нам идентифицировать нашу добычу.

Гудериан включил скрытый проектор и остановил изображение. Все увидели небольшое животное, напоминавшее по виду лошадь, с добрыми черными глазами, трехпалыми ногами и рыжевато-коричневой шкурой с блеклыми белыми полосами. Изо рта животного торчала зеленая морковная ботва. Позади странного существа стоял деревянный стул.

— Перед вами изящный гиппарион. В эпоху плиоцена этот вид был широко распространен на Земле.

Гудериан нажал кнопку, и изображение ожило. Стул бесследно исчез, словно растворился в пространстве. Шкура и плоть гиппариона начали на глазах таять с ужасающей медлительностью, отделяясь от скелета и то и дело взрываясь облачком пыли. Внутренние органы гиппариона сморщивались, уменьшаясь в объеме и обращаясь в прах. Голый скелет какое-то время стоял прямо, но потом кости искривились, распались и при соприкосновении с полом рассыпались в прах.

Чувствительный гии испустил вздох и закрыл свои большие желтые глаза. Житель Лондиниума побледнел, а гуманоид из сурового и жестокого мира Шкипни принялся жевать свой длинный каштановый ус. Не в силах справиться с позывом, молодой симбиари опрометью бросился к мусорной корзине.

— Я пытался заманивать в свою ловушку и растения, и животных, — заметил Гудериан. — Морковка, кролик или мышь без особого ущерба переносят путешествие в плиоцен, но на обратном пути любое живое существо, находящееся в тау-поле, неизбежно испытывает тяжкое бремя более чем шести миллионов лет земного существования.

— А неорганическая материя?

— При определенной плотности некоторые кристаллические вещества хорошо переносили путешествие в плиоцен и обратно. Более того, мне даже удалось отправить в плиоцен и благополучно вернуть оттуда два образчика органической материи — янтарь и каменный уголь.

— Это необычайно интересно! — воскликнул Первый Мыслитель двадцать шестого колледжа Симба. — Теория темпоральной пликации, любезный Гудериан, находится в сокровищнице нашего знания уже семьдесят тысяч ваших, земных, лет, но продемонстрировать ее не удавалось, я хочу сказать, до сих пор не удавалось лучшим умам Галактического Содружества. И то, что вам, землянину, удалось хотя бы отчасти достичь успеха там, где терпели неудачу столь многие ученые мужи, несомненно, служит еще одним подтверждением уникальных способностей, которыми наделены Дети Земли.

— В отличие от некоторых союзных рас Амальгама Полтроя никогда не сомневалась, что Вторжение было полностью обоснованно, — сказал, сверкнув рубиновыми глазами, полтроянец.

— Для вас и вашего Содружества — вполне возможно, — тихо заметил Гудериан. В его глазах, с болезненным выражением смотревших сквозь стекла очков, мелькнула горечь.

— Но так ли обоснованно Вторжение с точки зрения нас, землян? Нам пришлось пожертвовать очень многим: нашими некогда разнообразными языками, многими из наших социальных философий и религиозных догматов, нашим так называемым непроизводительным образом жизни… нашим очень человеческим суверенитетом, сколь ни смешными показались бы эти утраты древним умам Галактического Содружества.

Гуманоид со Шкипни воскликнул:

— Да как вы можете сомневаться в мудрости решения о Вторжении, профессор? Мы, земляне, отказались от нескольких культурных безделушек, но взамен приобрели вдоволь энергии, неограниченное жизненное пространство и стали членами галактической цивилизации! Теперь нам уже не приходится напрасно тратить время и наши жизни в борьбе за выживание! Ничто не удерживает более развитие человечества! Наша раса только приступила к развертыванию своего генетического потенциала, а он вполне может оказаться более высоким, чем у других рас!

Обитатель Лондиниума поморщился.

Первый Мыслитель вкрадчиво заметил:

— Ах это пресловутое генетическое превосходство землян! Сколь сильное возмущение оно вносит в банк генов. Не следует забывать, однако, об общеизвестном репродуктивном превосходстве молодого организма над зрелой особью, чья плазма, хотя и расходуется не столь расточительно, в поисках генетического оптимума может достигать несравненно большего.

— Вы сказали «зрелая особь»? — презрительно фыркнул симбиари. — Может быть, точнее было бы сказать «атрофировавшаяся особь»?

— Коллеги! Коллеги! — дипломатично попытался успокоить оппонентов маленький полтроянец. — Боюсь, мы утомляем профессора Гудериана.

— Не беспокойтесь, все в порядке, — ответил старый профессор, но лицо его было бледным, и выглядел он совсем больным.

Гии попытался сменить тему разговора:

— Нет никаких сомнений в том, что эффект, который нам любезно продемонстрировал профессор, станет превосходным инструментом для палеобиологии.

— Боюсь, что вымершие формы жизни, некогда населявшие междуречье Роны и Соны, не привлекут особого интереса в Галактическом Содружестве.

— А нельзя ли настроить вашу установку так, чтобы путешествие в прошлое и возвращение происходили где-нибудь в другом месте? — спросил гуманоид из Лондиниума.

— Увы, это невозможно, дорогой Сандерс. Сколько ни бились другие исследователи, им так и не удалось воспроизвести мой эксперимент ни где-либо в другом месте на Земле, ни в иных мирах.

Гудериан указал на стопку оставшихся у него печатных материалов.

— В моих заметках вы найдете упоминание о том, что при вычислении тонкой структуры геомагнитных полей возникает одна пока еще не решенная проблема. Здесь, в Монт-де-Лионнез, мы находимся на выступе, где древние породы соседствуют с молодыми вулканическими интрузиями. Метаморфизм внутри земной коры еще более отчетливо проявляется в соседних областях Центрального массива: анатексис породил один или несколько очагов выбросов астеносферы. К востоку лежат Альпы с их мощными складчатыми пластами. К югу расположен Средиземноморский бассейн с активными зонами субдукции, что, замечу к слову, создало совершенно особые условия в эпоху Нижнего плиоцена.

— Похоже, вы оказались в безвыходном положении, профессор, — заметил симбиари. — Жаль, что период плиоцена на Земле не был ничем примечателен. Так, разделительная полоса в несколько миллионов лет между миоценом и ледниковым периодом. Так сказать, остатки ценозоя.

Гудериан достал небольшую щетку и совок и принялся обметать экспериментальную установку.

— Вы глубоко заблуждаетесь, — улыбнулся он. — Плиоцен был золотым временем незадолго до появления человека разумного. То было время благоприятного климата, пышной растительности и бурно развивавшейся фауны. Благословенная пора, неиспорченная и спокойная. Своего рода золотая осень перед суровой зимой плейстоценового оледенения. Руссо понравилась бы эпоха плиоцена. Неинтересная? Даже сегодня в Галактическом Содружестве найдутся люди с еще не остывшей душой, которые не согласятся с вашей оценкой.

Ученые гости переглянулись.

— Как жаль, что путешествие во времени носит односторонний характер, — заметил гуманоид из Лондиниума.

Гудериан сохранял невозмутимое спокойствие.

— До сих пор все мои попытки изменить положение Сингулярности во времени и в пространстве не увенчались успехом. Она остается неподвижной, зафиксирована в эпохе плиоцена и находится в верховьях этой реки с ее древней долиной. В том-то и дело: замечательное достижение науки о путешествиях во времени внешне предстает как попытка удовлетворить научное любопытство.

Гудериан снова едва заметно пожал плечами.

— Будущие исследователи многое почерпнут для себя из ваших пионерских работ, — заявил полтроянец. Остальные гости поспешили высказать аналогичные замечания.

— Достаточно, достаточно, дорогие коллеги, — засмеялся Гудериан. — С вашей стороны было очень любезно навестить меня, старика. А теперь нас ожидает мадам Гудериан, которая уже давно накрыла на стол. Что же касается практических приложений моего скромного эксперимента, то я завещаю их более острым и проницательным умам.

Профессор Гудериан подмигнул внеземным гуманоидам и высыпал содержимое совка в корзину для мусора. Прах гиппариона крохотными островками плавал в капельках изумрудной слизи.

Часть первая. ОТБЫТИЕ

ГЛАВА 1

Сверкающие фанфары возвестили о начале празднества. Из ворот Шато-де-Риом показалась герцогская свита. Лошади гарцевали под всадниками, делали курбеты, но знатные дамы, бочком, по-амазонски сидевшие в своих седлах, чувствовали себя в полной безопасности: лошади были великолепно выезжены. Солнце сверкало и переливалось на золоте и драгоценных камнях, которыми были усыпаны чепраки и сбруя, а толпа рукоплескала всадникам.

В зеленовато-голубом отсвете монитора, на экране которого развертывалось красочное зрелище, каштановые волосы Мерседес Ламбаль казались темнее, чем обычно, а по ее тонкому лицу пробегали светлые блики.

— Туристы тянут жребий за право участвовать в процессии аристократов, — пояснила она Гренфеллу. — Им и невдомек, что быть простолюдином гораздо интереснее. Разумеется, все главные лица у нас профессионалы.

Жан, герцог де Берри, поднял руку, приветствуя ликующую толпу. Он был в широком плаще синего цвета, цвета семейства де Берри, усыпанном геральдическими лилиями. Рукава завернуты, и обшлага богато украшены шитьем. Белые штаны, туго обтягивавшие ноги герцога, сверкали золотыми блестками. Шпоры также золотые. По правую руку от герцога ехал принц Шарль Орлеанский. В его одеждах королевский пурпур соседствовал с черным и белым, а тяжелая перевязь из золотой парчи позвякивала крохотными бубенчиками. Остальные высокородные господа из свиты, словно пестрая стая певчих птиц по весне, следовали за благородными дамами.

— А нет ли здесь риска? — осведомился Гренфелл. — Лошади с неопытными всадниками? Признаться, я думал, что вы больше увлекаетесь роботами.

Ламбаль мягко возразила:

— Здесь все должно быть по-настоящему. Ведь это Франция, какой она была и есть. Лошадей специально разводят за их ум и уравновешенность.

В честь праздника весны помолвленная принцесса Бонни и все ее фрейлины были одеты в малахитово-зеленый шелк Высокие прически придворных дам по моде начала XV века были покрыты металлической сеткой из тонких позолоченных проволочек, унизанных драгоценными камнями. Проволочные уголки выступали из тщательно заплетенных в косы волос, уложенных наподобие кошачьих ушек. Проволочная сетка, украшавшая прическу принцессы, была еще более диковинной: на висках проволочки выступали двумя рогами, а сверху все сооружение было изящно задрапировано тончайшей белой тканью.

— Девочки с цветами — на выход, — произнес Гастон, находившийся в другом конце рубки управления.

Мерси Ламбаль сидела неподвижно, с увлечением наблюдая за блестящим шествием. Антенны на ее шлеме казались причудливым головным украшением, по сравнению с которым прическа средневековой принцессы там, у замка, выглядела как скромный убор простолюдинки.

— Мерс, — повторил директор с мягкой настойчивостью, — девочек с цветами — на выход.

Мерседес медленно протянула руку и включила канал церемониймейстера.

Снова прозвучали фанфары, и толпа туристов-простолюдинов восторженно ахнула. Множество девочек с ямочками на пухлых щечках, в коротких розово-белых туниках выбежали из сада с корзинами цветущих яблоневых веток. Они осыпали цветами дорогу перед процессией, а флейты и тромбоны выводили одну веселую мелодию за другой. Жонглеры, акробаты и пляшущий медведь создавали в толпе праздничную неразбериху. Принцесса посылала толпе воздушные поцелуи, а герцог время от времени бросал золотые монеты.

— Придворные — на выход, — скомандовал Гастон.

Женщина за пультом управления осталась неподвижной. Брайану Гренфеллу было видно, как капельки пота выступили у нее на лбу и увлажнили пряди каштановых волос. Рот Ламбаль был сжат.

— Мерси, что с тобой? — шепотом спросил Гренфелл. — Что-нибудь не так?

— Нет, ничего, все в порядке, — ответила Мерседес. Голос ее звучал хрипловато, и в нем явственно слышалась напряженность. — Придворные вышли, Гастон.

Трое молодых людей в зеленом галопом выскочили из леса навстречу процессии. В руках у них были охапки веток с нежными, недавно распустившимися листьями. С милым щебетом дамы разобрали ветки и сплели из них венки, которыми увенчали кавалеров. Те не остались в долгу и сплели изящные венки для дам. Между тем кавалькада приблизилась к лужайке, посреди которой уже был водружен майский шест, увитый лентами и зеленью. По команде Мерси Ламбаль босоногие девушки и улыбающиеся юноши раздавали цветы и зеленые побеги в толпе, окончательно потерявшей голову от праздничной суеты.

— Зелень! Кому зелень для праздника мая!

По команде Мерседес герцог и свита запели:

C'est le mai, c'est le mai,

C'est le joli mois de mai!1

[Это май, это май,

Мой веселый месяц май! (фр. )]

— Опять фальшивят! — недовольно заметил Гастон. — Добавьте голосов и давайте жаворонка, пусть себе вьется, и несколько желтых бабочек.

Переключившись на канал церемониймейстера, Гастон распорядился:

— Эй, Мену, уберите зевак, чтобы не толпились перед лошадью герцога, и следите за ребенком в красном. Похоже, ему не терпится позвонить бубенчиком с герцогской перевязи.

Мерседес Ламбаль добавила голосов. Вся толпа подхватила песню, популярную еще со времен коронации Карла Великого. Нажатием кнопок на пульте Мерседес наполнила пением птиц благоухающий сад, и по ее сигналу из искусно замаскированных клеток вылетели бабочки. Уже не по распоряжению директора, а от себя она послала напоенный ароматами весеннего сада ветерок, чтобы тот принес прохладу туристам из Аквитании, Нистрии, Блуа, Фуа и всех остальных «французских» планет Галактического Содружества, прибывших вместе с франкофилами и специалистами по истории средних веков из всех уголков различных миров, дабы приобщиться к блеску и славе древней Оверни.

— Им было слишком жарко, Брай, — заметила Мерседес, обращаясь к Гренфеллу. — Ветерок освежит их.

Брайан с облегчением отметил, что голос Мерс звучал более спокойно.

— Мне кажется, — продолжала Ламбаль, — что при погружении в культурную среду прошлого туристы готовы терпеть неудобства лишь в определенных пределах. Впрочем, мы воспроизводим прошлое таким, каким хотели бы его видеть, а реалии средневековой Франции требуют других маршрутов.

— Мерс, появились непрошеные гости. Я вижу в толпе две-три экзотические фигуры. Должно быть, это те самые специалисты по сравнительной этнологии с Крондака, из-за которых мы так переполошились. Дайте им трубадура, и они будут вне себя от счастья, пока не присоединятся к основной группе. Эти непрошеные визитеры, если их не ублажить, способны написать мерзкий отзыв.

— Некоторые из нас, визитеров, сохраняют объективность, — мягко заметил Гренфелл.

Директор фыркнул:

— Вы же не топаете в дурацком одеянии по конскому навозу на самом солнцепеке в атмосфере с низким содержанием кислорода и удвоенной гравитацией!.. Мерс! Что с тобой, детка?

Брайан поднялся с кресла и, подойдя к Мерседес, внимательно вгляделся в ее лицо.

— Гастон, разве вы не видите, что она больна?

— Я не больна! — резко возразила Мерси. — Это так, минутная слабость, сейчас пройдет. Трубадур вышел, Гастон.

На экране монитора крупным планом стало видно лицо певца, который, поклонившись небольшой группе зевак, тронул струны лютни и, запев, искусно повел их за собой на поляну, посреди которой возвышался майский шест. Хватающий за душу приятный голос трубадура заполнил всю комнату, где находился пульт управления. Трубадур пел сначала по-французски, а затем — для тех, кому лингвистические изыски были не по зубам, на обычном языке Конфедерации землян, входящей в Галактическое Содружество:

Le temps a laiss'e son manteau

De vent, de froidure et pluie,

Et s'est vestu de broderil

De soleil luusant — cler et beau.

[Время скинуло мантию

Из ветров, морозов, дождей

И облеклось в ткань

Из солнечного света, легкую и прекрасную (фр.).]

К песни трубадура присоединился жаворонок, настоящий жаворонок. Мерси опустила голову, и слезы закапали на пульт управления. Проклятая песня! И эта весна в Оверни. И оживленные после глубокой заморозки жаворонки, и заново выведенные бабочки, и подстриженные лужайки и сады, по которым слоняются толпы довольных туристов, прибывших с далеких планет, где жизнь сурова, но трудности успешно преодолеваются всеми поселенцами… Всеми, кроме неизбежных неудачников, которые никак не могут приспособиться к окружающему и портят всю великолепную картину Галактического Содружества.

— Простите меня, ребята, — проговорила Мерседес с виноватой улыбкой, вытирая лицо легкими прикосновениями ткани. — Должно быть, неудачная для меня фаза Луны или встала не с той ноги. Брай, вы просто выбрали неподходящий день для визита. Простите меня и не обращайте внимания.

— Вы, кельты, большие привереды, — шутливо заметил Гастон, давая понять, что все в порядке. — Тут у нас в свите короля есть один инженер из Бретани, так он мне рассказывал, что может охотиться, только если собственноручно набьет патроны в мегалите. Выше голову, Мерс. Держи себя в руках, ведь представление еще не закончилось.

На экранах мониторов танцевавшие вокруг майского шеста сплетали и расплетали свои ленты, образуя из них замысловатые узоры. Герцог де Берри и другие актеры из его свиты позволили потрясенным туристам вдоволь налюбоваться настоящими драгоценностями и великолепием костюмов. Заливались флейты, завывали волынки, торговцы разносили вино и сладости, пастухи разрешали желающим погладить своих овечек, а с высоты на эту умилительную картину, улыбаясь, взирало Солнце. Все было как в доброй старой Франции в 1410 году после Рождества Христова и будет оставаться так еще шесть часов, пока не завершится рыцарский турнир и не отшумит заключительное празднество.

А затем уставшие туристы, жившие спустя семь веков после средневекового герцога де Берри, толпами заполнили комфортабельные вагоны метро и отправились в следующий пункт программы культурного погружения — в Версаль. А Брайан Гренфелл и Мерси Ламбаль вышли в сад, чтобы при свете уходящего дня помечтать о том, как хорошо было бы отправиться вдвоем на яхте в Аяччо и посмотреть, много ли бабочек уцелело после дневного столпотворения.

ГЛАВА 2

В дежурной комнате центрального поста Лиссабонской энергосистемы хрипло прозвучал ревун.

— Проклятье! — воскликнула Большая Джорджина. — Впрочем, я все равно не играла, а только сидела сложа руки.

Она поправила кондиционер на своем скафандре и с шлемом под мышкой грузно прошествовала к стоявшим наготове аварийным машинам с мощными бурами.

Стейн Ольсон швырнул на стол свои карты. Стоявший перед ним стакан опрокинулся, и содержимое разлилось, подмочив небольшую стопку фишек.

— Стоит впервые за весь день пойти приличной карте, и на тебе! Проклятые трисомики, чтоб им пусто было!

Ольсон поднялся из-за стола, опрокинув армированное кресло, и стоял, покачиваясь, — безобразно-прекрасный викинг-берсеркер ростом под два метра с лишним. Покрасневшие белки его глаз странным образом контрастировали с ярко-синей радужной оболочкой. Ольсон уставился на еще сидевших за столом игроков, и его руки как бы в рыцарских доспехах сжались в огромные кулаки.

Хуберт громко захохотал. Ему было отчего радоваться, ведь он остался в выигрыше.

— Не бери в голову, Стейн. Лучше подотри за собой. Говорил же я тебе, что выпивка в игре не помощник.

Подал свой голос и четвертый игрок:

— И я тебе толковал о том же. Сам виноват. Сейчас нам на выход, а ты снова в прогаре.

Ольсон бросил на говорившего убийственный взгляд. Включив фонарь на скафандре, он забрался в свою аварийную машину и принялся задраивать люки.

— Ты бы лучше помалкивал, Жанго. Даже в стельку пьяный, я точнее пробурю скважину, чем какой-то вонючий портуталишка, сардинщик проклятый.

— Будет вам грызться, — попытался утихомирить страсти Хуберт.

— А ты попробуй поработать в паре с этим красноглазым ублюдком, тогда узнаешь почем фунт лиха! — огрызнулся Жанго.

Он высморкался через край верхнего отверстия скафандра и пристегнул шлем.

Ольсон презрительно фыркнул:

— И этот подонок еще смеет называть меня ублюдком!

Пока дежурная смена занималась перед выездом проверкой всех систем, донесшийся по переговорному устройству электронный голос Джорджины, которая была старшей по смене, сообщил скверные новости.

— Авария на семьсот девяносто третьем километре магистрального туннеля на Кабо да Рока-Азорес. Завален и смотровой туннель. Сброс класса три с сильным надвигом. Слава богу, хоть свищ закупорен. Похоже, что придется изрядно повозиться.

Стейн Ольсон включил двигатель. Его стовосьмидесятитонная машина поднялась сантиметров на тридцать над палубой и, покинув место стоянки, заскользила по наклонному спуску, виляя из стороны в сторону и волоча за собой хвост, словно слегка подвыпивший железный динозавр.

— Мадре де деус! — раздался в переговорном устройстве голос Жанго. Его машина следовала за машиной Ольсона в полном соответствии с уставом аварийной службы.

— Джорджина, да он не в себе. От него в любой момент можно ожидать чего угодно. Будь я проклят, если стану бурить с ним на пару. Слышишь, Джорджина? Ничего себе перспективочка: идти на дело, зная, что твой зад отделяет от докрасна раскаленной лавы только вдребезги напившаяся скотина!

Послышался приглушенный смешок Ольсона:

— Что, наложил со страху в штаны, Жанго? Вали отсюда поскорей и подыщи себе менее пыльную работенку. Попробуй бурить дырки в швейцарском сыре. Тебе должно понравиться.

— Да кончишь ты когда-нибудь нести чепуху? — резко оборвала Ольсона Джорджина. — Хуби, поработаешь на этот раз в паре с Жанго, а я — в паре со Стейном.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31