Глава 7

– Ей-богу, дружище Дэвид, если у тебя так разыгралось любопытство, что даже сон пропал, почему бы тебе не нанести визит в Монрой-Холл? – насмешливо осведомился.

Был чудесный предвечерний час, и друзья сидели на веранде за бутылкой шерри. Дик Берд приехал в Тревелайн-манор утром, как только прослышал, что дела заставили хозяина дома отправиться на целую неделю на континент.

– Условности не позволяют, – со вздохом ответил Дэвид и пригубил из своего стакана. – Леди может нанести утренний визит, а джентльмену не следует являться в приличный дом без приглашения.

– Если джентльмен всегда и во всем придерживается условностей, ему вряд ли представится возможность спустить прелестной даме панталончики.

– Вот уж этого я и в мыслях не держал! – нахмурился Дэвид. – У тебя весь мир состоит из непристойностей, право! Я просто хочу посмотреть на островитяночку.

– В мыслях не держал уложить ее в постель! Тогда ты совсем умом тронулся! – Обаятельная улыбка Дика прямо-таки источала иронию. – Сколько раз тебе повторять: островитянки все как одна прехорошенькие и к тому же отнюдь не строгого нрава в отличие от англичанок. Чтобы удостоиться их нежного внимания, не обязательно идти к венцу. И потом, если ты не поторопишься, леди Анна научит свою подопечную вести себя как подобает настоящей леди. Вот тогда девочка будет держать свои ножки крепко сжатыми, так что даже кузнечик между ними не проскочит, не говоря уж о...

– Дик, ты попросту невозможен! – Дэвид не выдержал и расхохотался. – Ты что, больше ни о чем не способен думать?

– Почти. Во всяком случае, когда я думаю о радостях жизни, мысли сами собой устремляются к ножкам милых дам... и всему прочему, конечно.

– Кстати, о леди Анне. Я слышал и от матери, будто она из кожи вон лезет, чтобы сделать из Лилиа настоящую леди...

– Твой лучший друг не обделен интуицией. Видишь теперь, к чему дело идет? Еще одну знойную женщину сбивают с пути истинного.

– Дай же мне договорить! Сделать из внучки настоящую леди и ввести в общество. Для этого дается грандиозный бал в Монрой-Холле. Я, конечно, мог бы подождать до бала, но скажу честно, – Дэвид задумчиво улыбнулся, – что собираюсь удовлетворить любопытство гораздо раньше.

– Вот и верно, дружище! К чему медлить? Нерешительный рыцарь никогда не заслужит знаков внимания прекрасной дамы, слабый духом не удостоится радостей плоти. – Дик уселся поудобнее, и усмешка сменилась у него на губах мечтательной улыбкой. – Когда наше судно входило в одну лагуну на Гавайях, мне показалось, что я попал в райские кущи. Было это в сумерках, когда раскаленный шар солнца почти совсем скрылся за горизонтом. К кораблю приплыла целая стайка смуглых красавиц, они махали нам руками и кричали слова приветствия на своем мелодичном языке. Все до одной нагие, как в день творения, и гибкие, как змейки... Ах, Дэвид, Дэвид! Они такие свободные, счастливые, не стесненные никакими условностями, обожают музыку и эти свои чудесные танцы. А как искусны в любви! Только не пойми меня превратно, дружище, они не раскрывают объятий первому встречному, как лондонские потаскушки, готовые задрать юбки для любого, если у него есть пара монет. Там, на островах, они отдаются по любви... или от страсти, что для них, должно быть, одно и то же. Но белые там бывают редко, а островитянки по натуре любопытны, каждой хочется познать, каковы объятия чужестранца. Можешь себе представить, какой успех имел у них твой покорный слуга, которому природа не отказала ни в красоте, ни в обаянии...

Дэвид засмеялся. Рассказ шел своим чередом, и он невольно проникался поэзией жизни на далеких и экзотических островах, кровь его разгоралась, ему хотелось оказаться там... но рассудок протестовал, нашептывая, что такое попросту невозможно, что так бывает только в сказках. К тому же Дэвид хорошо знал, что его друг склонен уснащать свои рассказы несуществующими подробностями и сильно приукрашивать их.

– У них даже пища горячит кровь, – продолжал Дик. – Я уже говорил это, но не боюсь повториться. В праздник, называемый луау, они свежуют свинью, заворачивают в пряные листья и травы и кладут на уголья в яму, а яму закрывают. Блюдо тушится несколько часов, а потом – пальчики оближешь! Есть у них и не слишком вкусное блюдо пои– по крайней мере меня оно не привело в восторг, – но все остальное стоит попробовать. Так вот, свинью эту достают и пируют всей деревней, поют и танцуют. Ах эти танцы! Совсем не то что наше чопорное шарканье ногами, нет, их тело говорит на каком-то языческом языке. Только представь себе множество полунагих тел, танцующих в отблесках огня... Тут Дик закатил глаза.

– Музыка, песни, танцы. Так у них все это есть?

– Ну что значит музыка? Из музыкальных инструментов у них только полые тыквы, трещотки, барабаны. Зато голоса превосходные, чаще всего бархатные, низкие, и слух великолепный. Насчет слов песен ничего не могу сказать, я там не так долго был, чтобы научиться языку, но танцы до того выразительны, движения так много говорят, что все и так ясно. Поверь, дружище, и у мертвеца зашевелится в паху от такого зрелища!

– По-моему, все это так и просится в одну из твоих неприличных песенок, – заметил Дэвид.

– Устами младенца глаголет истина! – Дик хлопнул себя по колену. – Почему это не пришло мне в голову? Должно быть, разнежился в провинции и отупел.

Склонив голову набок, он полуприкрыл глаза и начал шевелить губами. Дэвид не раз видел друга в творческих муках, поэтому сидел молча, с улыбкой предвкушения на губах.

– Вот оно, вот оно... – забормотал Дик и вдруг вскочил. Сдвинув на затылок воображаемую шляпу, он сделал изящный жест воображаемой тростью, раскланялся перед воображаемой публикой и запел на модный мотивчик:

Дик умолк, и лицо его омрачилось.

– Боже мой, что за бессмыслица, что за ерунда! – Он издал стон и повалился на стул. – Ну вот, муза покинула меня!

Дэвид от души забавлялся. Дик бросил на него обиженный взгляд и разом прикончил свое шерри. После этого в беседе наступила заминка. Дэвид снова наполнил стаканы, и друзья устремили взоры вдаль, задумавшись каждый о своем. Дэвид признался себе, что рассказ и даже нелепая песенка друга произвели на него огромное впечатление. Он дал себе слово поскорее найти предлог, чтобы увидеть Лилиа Монрой.

С течением времени Лилиа смирилась с происходящим и даже увидела в нем приятные стороны. Ее уже не раздражали уроки хороших манер, а уроки английского доставляли ей наслаждение, и она гордилась своими успехами. Нет, она, конечно, не отказалась от мысли вернуться на Мауи, но, как человек здравомыслящий, пришла к выводу, что год пролетит куда быстрее, если проводить время с пользой и удовольствием.

Как ни странно, девушка теперь ежедневно бывала у озерка, хотя уже не ощущала прежней беспечности. Окрестности озерка напоминали о нападении, поэтому на них как бы лежал отпечаток смутной угрозы. Однако врожденная независимость и отвага заставляли девушку бросать вызов силе, пытавшейся разлучить ее с этим источником упоительной радости.

Как-то в чудесный солнечный день она, по обыкновению, целый час плавала и ныряла, потом приняла солнечную ванну на плоском валуне, сделала несколько прыжков с уступа и наконец оделась. Все шло как обычно, но постепенно Лилиа овладело неясное беспокойство.

Обычно она привязывала Грозу под огромным деревом, дававшим густую тень в любую жару. Трава у корней росла редкая, но сочная. При виде хозяйки лошадь подняла голову и тихо заржала. Девушка приласкала свою любимицу.

Она уже потянулась к поводьям, чтобы отвязать их, когда услышала звук крадущихся шагов. Сердце ее неистово забилось, в горле пересохло. Лилиа круто повернулась. Он был уже совсем рядом – тот самый человек с мертвенно-серым лицом! На сей раз он пришел не с пустыми руками, судя по тому, что одну из них прятал за спиной. Оказавшись как бы в ловушке между ним и лошадью, Лилиа не могла даже попытаться бежать.

– В тот раз тебе было смешно, – произнес он голосом безжизненным и при этом угрожающим. – Посмотрим, кто из нас будет смеяться сегодня.

Незнакомец сделал выпад правой рукой, и девушка увидела в ней нож с широким лезвием. Гибкая и физически развитая, она отпрянула в сторону, но кончик ножа зацепил рукав и с треском разорвал легкую ткань. По инерции нападающего бросило на кобылу, та отскочила и лягнула его.

– Проклятое отродье! – зарычал негодяй и снова замахнулся ножом, на этот раз на Грозу.

Лилиа подобрала повыше юбки, приготовившись бежать. Как превосходная бегунья, она знала, что без труда оставит насильника далеко позади. Первый шок миновал, к ней вернулась уверенность в себе. Поняв его намерение, девушка выпустила юбки и попыталась перехватить руку с ножом или хотя бы отбить ее в сторону. Отчасти это удалось ей, но лезвие все же зацепило животное по боку. Из длинного пореза потекла кровь.

Мысли о бегстве тотчас оставили Лилиа. Привязанная Гроза оказалась в опасности. Девушка забарабанила кулаками по спине незнакомца, но удары были слишком слабы, чтобы нанести ему заметный ущерб. Правда, они отвлекли его внимание от лошади, и он повернулся к девушке, по-волчьи скаля зубы. Костлявое, синевато-серое лицо его было ужасно, запавшие глаза, еще недавно тусклые, как куски гравия, горели холодным пламенем.

Левая рука его метнулась вперед и сомкнулась на запястье Лилиа. Незнакомец с размаху швырнул ее о громадный ствол. Удар был так силен, что у девушки потемнело в глазах и пресеклось дыхание. Она прильнула к шершавой коре, чтобы не сползти на землю, и тут услышала какой-то странный звук, словно в отдалении забивали сваи, но раздумывать над этим было некогда. Лилиа повернулась и увидела, что ужасный человек снова пошел в атаку. Он приближался медленно, с гнусной довольной улыбкой на тонких губах. Снова сверкнуло лезвие занесенного ножа. На этот раз Лилиа не успела уклониться, а только вжалась спиной в ствол. Сознание того, что она сейчас умрет, наполнило ее невыразимым ужасом, в горле родился беззвучный крик.

Время странным образом замедлилось, и воздетое над головой незнакомца лезвие начало путь вниз, к ее груди. Но оно не достигло цели. Раздался громкий треск, человек замер, глаза его расширились. Потом он запрокинулся, осел и, наконец, упал на бок, далеко отбросив руку с зажатым в ней ножом.

Потрясенная Лилиа не сразу осмыслила случившееся, а лишь молча смотрела на тело своего врага. Только что смерть была в нескольких дюймах, и вдруг...

– Мисс, все ли с вами в порядке? – послышался рядом голос, вне всякого сомнения, мужской.

Подняв голову, девушка увидела глаза удивительного голубого цвета. Никогда в жизни она не встречала таких! И они продолжали светлеть, пока не приняли оттенок неба, только что промытого дождем. На глаза падала прядь волос, светлых-пресветлых, что поразило Лилиа и того больше.

Перед ней стоял, держа в руке дымящийся пистолет, весьма привлекательный молодой человек. Могучий черный жеребец, с которого он, похоже, только что соскочил, с интересом косился на Грозу. Сознание прояснилось окончательно, и Лилиа поняла, что слышала не стук дубинки по свае, а топот лошадиных копыт.

– Прошу вас, ответьте! – с тревогой повторил молодой человек. – Уж не ранило ли вас это никчемное создание?

Лилия не без усилия отвела взгляд от его белокурых волос.

– Ничего страшного не случилось, хотя и могло бы...

Она попыталась улыбнуться, но лишь конвульсивно глотнула, вспомнив медленное, завораживающее движение сверкающего лезвия к ее груди.

Внезапно ощутив слабость, девушка привалилась к стволу.

– Да, я видел блеск занесенного ножа. Следовало бы остановить его раньше, но я боялся попасть в вас, потому и мешкал до последнего. Надо же... – Он помолчал и добавил задумчиво: – В кои-то веки опыт дуэлянта сослужил мне хорошую службу...

– Дуэлянта? – переспросила Лилиа, не понимая, что это значит.

– Ну, не важно, сейчас речь не об этом.

Молодой человек повернулся к жеребцу и спрятал пистолет в кобуру, притороченную к седельной луке. Тут Лилиа вспомнила о своей лошади и. испуганно вскрикнув, обернулась. Рана оказалась неопасной, кровь уже запеклась и слегка сочилась лишь в самой середине. Девушка смочила носовой платок и вытерла засохшую кровь. Гроза, несмотря на капризный нрав, вынесла это кротко, должно быть, успокоенная ласковыми словами хозяйки.

Когда Лилиа вновь повернулась к своему спасителю, тот сидел на корточках возле тела незнакомца.

– С ним все кончено, – сообщил он и поднялся. – Вы знаете, кто это? Видели его когда-нибудь?

– Да, мы уже встречались с ним при похожих обстоятельствах. Там, на вершине холма, он однажды набросился на меня...

– Значит, это была не случайная встреча, – заметил молодой человек. – Как странно... с чего бы это такому вот подонку устраивать на вас засаду?

– Понятия не имею.

– В самом деле, очень странно, – повторил он задумчиво, потом спохватился: – Однако я не представился! Прошу прощения. Дэвид Тревелайн, к вашим услугам. Поместье отца граничит с вашим немного южнее.

– А я – Лилиа Монрой.

– Я так и предполагал. Вот вы какая внучка леди Анны! Должен признаться, вас ни с кем не спутаешь. – Он склонил голову в полупоклоне и любезно добавил: – Счастлив наконец познакомиться с таинственной островитянкой, о которой столько слышал.

– Значит, обо мне ходят разговоры?

– А как же? Все необычное вызывает живой интерес, а на сей раз речь идет не просто о красавице, а о красавице экзотической. Не сердитесь, я всего лишь пересказываю слухи. В провинции люди падки на все необычное, ибо их жизнь слишком однообразна. – Он оборвал себя и указал на лошадей. – Полагаю, нам лучше поспешить в Монрой-Холл. Следует отправить кого-нибудь за констеблем.

– Вам грозят неприятности?

– Почему это? – удивился Дэвид. – Скорее я буду ходить в героях, поскольку вызволил из беды прекрасную даму. Едва ли найдется заслуга более весомая.

– Я только хотела... видите ли, мне очень нелегко приспособиться к вашим законам и правилам поведения. У каждого народа свои табу, и многие из ваших до сих пор для меня тайна.

– Табу?

– То, что запретно, за что следует наказание.

– Ах вот что! – Дэвид Тревелайн улыбнулся. – Ну нет, спасение прекрасной дамы вовсе не заслуживает наказания.

– В таком случае я спокойна за вас и всей душой благодарна за то, что вы пришли мне на помощь, сэр. Когда меня станут расспрашивать, я все расскажу, как было.

– Очень мило с вашей стороны, мисс. – Дэвид улыбнулся, добродушно и чуть насмешливо.

Лилиа улыбнулась в ответ, осознав, что ее влечет к этому красивому молодому мужчине с таким необычным цветом волос и глаз. Впервые с момента подлого убийства Коа она ощутила тяготение к существу противоположного пола. Однако ожившие воспоминания о прерванной брачной церемонии остудили пыл, и Лилиа потупилась.

Когда она собиралась сесть на лошадь с удобного пенька, Дэвид предложил свою помощь и подсадил ее на спину Грозы. Его прикосновение обожгло девушку, как разряд молнии, и она невольно спросила себя, ощутил ли ее галантный кавалер нечто подобное.

Лилия придержала Грозу, ожидая, пока Дэвид вскочит в седло, а когда он приблизился, заметила, посмотрев на жеребца:

– Превосходное животное! Скажите, как его зовут?

– Гром. – Дэвид потрепал своего черного, шелковисто лоснящегося любимца по холке.

– Екили!– вырвалось у Лилиа.

– Что, простите?

– Екили на моем родном языке означает «гром»!

Девушка засмеялась, вдруг забыв и о теле под деревом, и о самом нападении. Приласкав свою лошадь, повернулась к спутнику.

– А это моя хе ино, что означает «гроза»! Вам не кажется странным такое совпадение? Ведь гром и гроза всегда ходят парой, они попросту неразлучны!

– И в самом деле, поразительно! – засмеялся Дэвид. – И ведет к целому ряду других умозаключений. Например, мне только что пришло в голову...

Он умолк и пристально посмотрел на девушку. Его глаза вдруг заметно потемнели, и это почему-то смутило ее.

– Что вам пришло в голову, сэр?

– Что «гроза» женского рода, а «гром» мужского, и точно так обстоит дело с нашими лошадьми. У меня жеребец, у вас кобыла. Прямо-таки знамение!

Лилиа залилась краской, что потрясло ее до глубины души. Потрясло и испугало. Как и другие островитяне, она не знала, что такое краснеть, и никогда ничего подобного не испытывала.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, сэр.

– А по-моему, прекрасно понимаете, – усмехнулся Дэвид. – Вы не понимаете другого – как необычно, как чудесно, когда юная и прекрасная женщина не связана условностями. Чопорных, жеманных барышень здесь и без того полным-полно.

Когда они добрались до Монрой-Холла, там все еще были Этериджи. Леди Анна предложила сестре и племяннику остаться на чай, и те с большой готовностью (хотя и по разным причинам) согласились.