– У меня плохие новости для тебя, чужестранец, – грустно ответила Акаки. – Моя дочь исчезла, растаяла, как тает утренний туман под лучами солнца. Пять дней назад она, как всегда, пришла сюда, чтобы вволю поплавать в море на сон грядущий. Но Лилиа не вернулась на берег, и никто ее больше не видел. Я лила слезы, пока они не иссякли, но и теперь оплакиваю Лилиа в глубине души.
– Дьявол и вся преисподняя! Что же это такое! Я проделал тысячи миль только для того, чтобы в конце пути снова потерять Лилиа! Судьба не может быть настолько жестокой!
– Как видишь, очень даже может, дружище, – заметил второй англичанин и, подойдя к Акаки, отвесил ей галантный поклон. – Перед вами Дик Берд, мадам, компаньон Дэвида по скитаниям и его давний друг. Давайте обсудим положение дел. Возможно, у вас есть какие-то подозрения... предчувствия?
– Никаких.
– А не могла она просто вернуться на Мауи, никому об этом не сообщив? – с надеждой предположил Дэвид.
– Никому – это не значит, что также и мне, – возразила Акаки. – Дочь никогда не скрывала от меня своих намерений, с чего бы ей вдруг действовать втайне от меня? Могу сообщить вам одно: незадолго до того, как Лилиа исчезла, к нам в хижину наведался один миссионер, Исаак Джэггар. Говорят, с ним на Гавайи явился еще один наш старый знакомый, Эйза Радд. По крайней мере по описанию спутник священника похож на Радда, хотя сама я здесь его не видела.
– Радд, говорите? – Дэвид нахмурился. – Эйза Радд? Это ведь тот негодяй, который участвовал в покушении на Лилиа еще в Англии! Как он здесь оказался?
– Очень просто – он вернулся на Мауи немного раньше моей дочери. Я знаю это наверняка. Сразу по возвращении Лилиа попала в руки Лопаки и его людей, если вам известно, о ком идет речь. Находясь в плену, Лилиа видела Джэггара и Радда.
– Этот миссионер... – Дэвид погрузился в размышления. – Лилиа упоминала о нем, но я не совсем понимаю... Странно, что он присоединился к Лопаке. Ведь Джэггар – священник! Однако если это так и оба негодяя помогают Лопаке, не для того ли они похитили Лилиа, чтобы передать в его руки?
– Еще раз повторяю: я ничего не знаю и даже не догадываюсь, где моя дочь. Если она попала в руки Лопаки, то уже мертва, так как он с самого начала собирался убить ее...
– Нет! – с глубоким убеждением возразил Дэвид. – Лилиа не мертва. Будь это так, я бы знал... я бы почувствовал. Возможно, это звучит странно и даже нелепо, но поверьте, я бы понял, что Лилиа больше нет. Уверен, она жива, где бы в этот момент ни находилась.
– Возможно, это и так, – тихо ответила Акаки.
– Я постараюсь разузнать, вернулась ли она на Мауи, – сказал Пека.
– Не нужно, – возразила Акаки. – Воины не знают об исчезновении Лилиа. Пусть думают, что все в порядке и алии пуи жива. Дурные вести тяжелым камнем лягут на их сердца, и боевой дух упадет.
– Я и не собирался им сообщать, – заметил переводчик. – Я обойдусь без этого.
Не дожидаясь ответа, Пека устремился прочь, маленький и юркий, как прибрежная птичка.
– Узнав, что Лилиа стала вождем Хана, я был очень удивлен, – сказал Дэвид. – Почему так случилось, Акаки?
– Я приглашаю вас обоих под свой кров. Идемте в хижину и продолжим разговор там за едой и питьем. Я расскажу все, что случилось со дня возвращения дочери на Мауи.
Акаки предложила гостям угощение, а когда они насытились, рассказала о том, как Лилиа стала алии нуи.
– Понимаю... – задумчиво проговорил Дэвид, когда она умолкла, и нерешительно добавил: – А этот Кавика... По словам воина, Лилиа станет его женой, как только наступит мир.
– Она обещала ему это. – Заметив, как опечален Дэвид, Акаки продолжала: – Лилиа рассказывала мне о том, как ей жилось в Англии. Упоминала и о тебе, Дэвид. Насколько я поняла, ты причинил ей много боли, и постепенно боль убила любовь к тебе. Моя дочь решила перевернуть страницу своей жизни, связанную с тобой, и начать новую. Став алии пуи, она выбрала жизненный путь. Вступление в брак знаменует пору зрелости, а до тех пор статус дочери не будет достаточно высок.
– Не отрицаю, я причинил Лилиа боль и, может быть, разбил ее сердце, – согласился Дэвид. – Я был слишком глуп, чтобы понять, какую совершаю ошибку. Но надеялся все исправить, для того и проделал такое далекое путешествие. – Он устремил на Акаки вопросительный взгляд. – Как по-вашему, есть надежда, что я буду прощен?
– Я не могу говорить от лица дочери. На это имеет право только она сама.
– В таком случае мне нужно поскорее разыскать ее и задать хот же вопрос. Кажется, Гавайи – остров немалый. Чтобы не изнывать от тревоги до возвращения Пеки, мы займемся лошадями и немного постранствуем. Что скажешь, Дик? Может, мы нападем на след Лилиа.
Дик пожал плечами.
– Как угодно, дружище.
Последующие несколько дней друзья странствовали по побережью и в глубь острова, поражавшего удивительной красотой. Если бы не тревога Дэвида, обследовать эти места было бы истинным наслаждением. Вопреки ожиданиям друзей люди не сбегались поглазеть на лошадей.
– Если вы думаете, что никто здесь никогда не видел этих животных, то это не так, – объяснила Акаки. – На Гавайях хватает не только лошадей, но и других домашних животных белого человека... Постойте-ка, я припомню их название. Ах да, скот! Домашний скот. Иное дело на других островах. На Мауи, например, лошади и в самом деле вызвали бы настоящий переполох.
– Неужели на Гавайях есть даже скот? – удивился Дэвид. – Откуда?
– Эти животные попали сюда морским путем, – засмеялась Акаки. – Один белый привез их на корабле «Ванкувер» в подарок королю Камехамехе много лет назад. Тогда на лошадей и скот смотрели со страхом и почтением. Не было и речи о том, чтобы употреблять в пищу такую редкость, и охота на них была объявлена табу. С тех пор потомки этих животных живут на склонах гор. Их количество умножилось и продолжает расти, ведь табу никто не отменял.
В первый же день друзья покинули пределы Каилуа и отправились в предгорья хребта Хоала. Днем они ехали куда глаза глядят, а ночи проводили под открытым небом. В предгорьях все дышало красотой и покоем, вдали безмятежно дремали горы, окутанные мягкой опаловой дымкой. Их снежные вершины были скрыты облаками. Повсюду в изобилии пасся скот, не тучный, но крепкий и здоровый. Непуганые животные совсем не боялись людей и позволяли к себе приблизиться.
Куда бы они ни забирались, Дэвид, уже освоивший самые ходовые фразы, расспрашивал о Лилиа. Однако для настоящих разговоров этого явно не хватало. Люди не понимали его и только пожимали плечами.
Несколько дней спустя Дэвид предложил вернуться, надеясь, что за это время хоть что-то прояснилось. Однако от Лилиа по-прежнему не было вестей, да и Пека еще не появлялся.
– Ничего, я обращусь за помощью к королю, и он не откажет, – сказал Дэвид.
– Ты же знаешь, что Лилиа много дней пыталась добиться аудиенции, но так и не получила ее, – возразил Дик.
– Совсем не обязательно, что то же самое случится и с вами, – заметила Акаки, – хотя бы потому, что вы белые. Молодой король Лиолио души не чает в гостях из-за океана. – Она пренебрежительно усмехнулась. – Причина очень проста; они всегда приносят ему богатые дары.
– В таком случае нечего и думать являться к нему с пустыми руками. – Дик озабоченно вздохнул. – Хм... где же нам взять дары? Впрочем, Дэвид, кое-что есть и у нас, вернее, у тебя. Давай преподнесем ему одну из лошадей. , п.
– Попробуем обойтись без даров. А как здесь испрашивают аудиенции?
– Сначала надо обратиться к придворному, который вносит имена в список. Не на бумаге, конечно, он их просто запоминает. Думаю, он внесет вас охотно, ведь о вашем появлении судачат с самого первого дня.
Через два дня выяснилось, что Дэвиду и Дику в самом деле будет дана аудиенция. Это означало, что они могут присоединиться к тем, кто толпился в тронном зале дворца. Одевшись нарядно, друзья отправились ко двору, причем Дик прихватил даже трость.
– Мы с тобой выглядим сейчас, как два столичных щеголя. – Он со смехом взмахнул тростью. – До чего же мы здесь не к месту! Как по-твоему, не спеть ли мне его королевскому величеству пару песенок позабористее? Может, это расположит его к нам, и тогда...
– Дик, сейчас не время и не место для шуточек. Сделай одолжение, веди себя прилично.
Королевский дворец оказался просторной хижиной, сплетенной из разных трав так, что получался причудливый орнамент. Тем не менее он оставался просто хижиной без окон и с одной дверью, пройти в которую можно было лишь согнувшись. У двери стоял часовой с оперенным копьем. Друзья назвались, и он отступил, давая им дорогу. Входя, Дэвид невольно еще раз оглянулся на пушки, кольцом окружавшие хижину.
В хижине он увидел молодого человека самой непримечательной внешности. Тот возлежал на резном возвышении, на ворохе толстых циновок. Вокруг него сидели пять женщин в одних капа. Зная от Акаки, что это жены короля Лиолио, Дэвид ничуть не удивился. Монарх Сандвичевых островов был очень смуглым, толстогубым, с немного вывернутыми широкими ноздрями, что делало его по европейским меркам некрасивым.
Однако одежда Лиолио с лихвой искупала заурядность внешности. До сих пор Дэвид был знаком лишь с одним видом одежды островитян и находил его естественным и удобным. Тем более поразил его наряд короля. На голове Лиолио (вероятно, символизируя корону) красовалась треуголка, залихватски сдвинутая на одно ухо. Под королевской мантией, украшенной перьями, жемчугом и раковинами, была красная с золотом форма английского гвардейца. Только в эту минуту Дэвид понял, что имела в виду Акаки, упомянув о любви короля к подаркам, преподнесенным заокеанскими гостями.
И сам король, и его жены лакомились различными блюдами: пои, запеченной свининой и бататами.
К великому облегчению Дэвида, Лиолио довольно сносно изъяснялся на английском. Переводчик, таким образом, не требовался. Пробившись к трону, друзья назвали свои имена, и король тотчас спросил, не желают ли они присоединиться к трапезе.
Хотя это был очевидный знак особого расположения, Дэвид вежливо отказался, сказав, что они только что откушали. Толстые, блестящие от жира губы короля выпятились еще сильнее, и он напомнил капризного ребенка, которому отказали в какой-то прихоти. Дэвид встревожился. Возможно, отказ разделить пищу означал по местным понятиям недоброжелательство. Лиолио, как будто забыв о гостях, снова устремил внимание на яства. Но это длилось недолго. Насытившись, король приказал полить ему на руки и осушить, потом удостоил взглядом собравшихся и жестом предложил им сесть.
– Чем могу служить, джентльмены? – любезно осведомился он.
Дэвид начал рассказывать о цели визита. Однако стоило ему упомянуть о Лилиа, как любезность короля исчезла и он начал выказывать признаки нетерпения. Когда рассказ был окончен, он холодно заговорил:
– Я слышал о Лилиа из деревни Хана. По словам Каахуану, она всех здесь с ума свела назойливыми просьбами об аудиенции, хотя сама всего-навсего девчонка, даже незамужняя, и голова ее забита какими-то глупостями. В конце концов она так надоела, что Каахуану отослала ее прочь.
– То, с чем Лилиа приходила сюда, вовсе не глупости, ваше величество. Это чистая правда. Деревня Хана и в самом деле осаждена воинственным Лопакой. Жителям необходима военная помощь. Скорее всего этот Лопака и похитил Лилиа.
Король отмахнулся и хотел что-то сказать, но тут от толпы просителей отделись двое и с решительным видом приблизились к трону. Завязалась долгая и оживленная беседа на местном наречии.
Отпустив наконец этих посетителей, король взглянул на Дэвида.
– Не понимаю, чего вы хотите от меня. Я понятия не имею, куда делась Лилиа, и у меня нет времени ее разыскивать. Сами видите, государственные дела не дают мне покоя весь день напролет!
– Я надеялся, ваше величество, что вы дадите согласие на расследование, – почтительно заметил Дэвид. – Конечно, мы с другом прилагаем все возможные усилия к тому, чтобы найти ее след, но нам мешает плохое знание языка. Если вы отдадите распоряжение...
Их снова прервали. Дэвид прекрасно понимал, почему король отвлекается с такой готовностью: каждый новый проситель являлся с дарами. В который уже раз Дэвид проклял свою недальновидность. Будь у них хоть что-то похожее на подарок...
Когда стало ясно, что задерживаться здесь не имеет смысла, и друзья решили откланяться, король сказал:
– У нас на островах не принято являться с пустыми руками, если уж добиваешься королевской милости.
Дэвид промолчал, а Дик понимающе кивнул, повернул трость набалдашником вперед (это была чеканная собачья голова) и протянул королю.
– Золотые слова, ваше величество! – воскликнул он, улыбнувшись. – Вы правы, наши манеры оставляют желать лучшего. Прошу простить и принять в дар вот эту вещицу.
С недоумением посмотрев на трость, король отстранил ее.
– Этот предмет мне ни к чему, поскольку я крепок телом и владею обеими ногами.
– Все не так просто, как кажется на первый взгляд. Позвольте продемонстрировать! – Дик эффектно нажал на выпуклый глаз собаки, отчего из нижней части трости выскочило обоюдоострое стальное лезвие. – Уверен, ваше величество, теперь вы найдете эту вещицу более занимательной.
Широкое лицо короля Лиолио выразило удовольствие.
– Хм! У любого короля врагов хватает, – промолвил он. Дик с поклоном вручил ему трость, и друзья ждали не менее пяти минут, пока монарх наиграется с ней.
В это время кто-то из просителей снова приблизился к королю. Несмотря на то что ему вручили дары, Лиолио едва взглянул на просителя и сделал ему знак уйти. Хотя он и перестал нажимать на собачий глаз, но не выпускал трость из рук. Как только проситель отошел, он заметил, что Дик и Дэвид все еще стоят перед ним, и недовольно нахмурился.
– Мы можем надеяться, ваше величество? – спросил Дэвид, отступив.
– На что? – удивился король. – Ах да, эта пропавшая девушка... Хорошо, я что-нибудь придумаю... со временем.
И Лиолио нетерпеливым жестом указал друзьям на дверь.
– И к чему все это было, Дик? – уныло спросил Дэвид, когда они вышли. – По-моему, этому человеку нет никакого дела до того, жива ли Лилиа. Более того, он был бы не прочь никогда не слышать о ней. Уж не опасается ли король, что она будет претендовать на его трон?
– Вполне возможно. Вспомни европейских монархов. Независимо от размеров, богатства и военной мощи страны все они одержимы страхом потерять корону. Самое смешное, что подозревают они вовсе не тех, кого следовало бы. – Дик усмехнулся и покачал головой. – Знаешь, что мне показалось самым забавным в этой, с позволения сказать, королевской резиденции? Что в ее плетеных стенах плетут такие же интриги и проявляют такую же ненасытную жадность, как и в каменных дворцах монархов Европы. Да что там говорить, как и у нас в Англии! – Помолчав, он хлопнул Дэвида по плечу. – Не падай духом, дружище! Сказать по правде, я вполне согласен с тобой: от здешнего короля помощи не дождешься. А как он ухватился за тросточку! Хорошо хоть, мы не в Лондоне и не бродим по темным улицам в поисках развлечений. Эта бесполезная аудиенция оставила меня без надежного средства обороны, и я чувствовал бы себя как агнец, ведомый на заклание.
Вернувшись в хижину Акаки, друзья узнали, что их ждет новое разочарование.
– Об исчезновении Лилиа не слышали ни в Хана, ни люди Лопаки, – сообщил вернувшийся Пека. – Все считают, что она в безопасности на Гавайях.
– Если это дело рук Лопаки, вряд ли он станет болтать об этом, – со вздохом заметил Дэвид. – Что же дальше? Мы сделали все возможное, и я просто не знаю, как теперь быть.
– Нет, не все, – вдруг заговорила Акаки. – Есть еще одно средство узнать правду.
– Какое же?
– Обратиться к кахуна.
– К кахуна?А кто это?
– Так называются жрецы наших богов. Здесь, на Гавайях, есть один особенно могущественный. Ему открыты многие тайны мира, и он нередко видит то, что скрыто от глаз непосвященных.
Дэвид развел руками.
– Может быть, я слишком устал. Прости, Акаки, но я не понимаю, о чем речь.
– А что тут непонятного? – Дик рассмеялся. – Она говорит о колдуне, чародее, волшебнике, маге – называй как хочешь. Он может навести нас на след.
– Что? Гадание на кофейной гуще? Я же просил тебя относиться ко всему серьезнее, Дик! Не хватало нам только сеанса черной магии.
– Для нашего народа нет ничего серьезнее, чем встреча с кахуна, – с упреком произнесла Акаки. – Это неотъемлемая часть нашей культуры, так же как религия – часть вашей. Я не раз видела, как жрецы творят настоящие чудеса. Уильям тоже сомневался, пока не убедился своими глазами.
– Это ничем не повредит нам, Дэвид. Ты сам только что сказал: мы в тупике.
– Ты это серьезно?
– Конечно. Я никогда не отрицал сверхъестественного, а поездив по миру, убедился, что способности у людей разные. Не все можно объяснить ловкостью рук или промыслом Божьим, дружище.
Вечером того же дня Акаки отвела их к хеиау, где обитали местные кахуна. Это была группа строений, сооруженных на плоских каменных глыбах, так хорошо подогнанных, что пьедестал казался однородным. В одном из строений приносили в жертву богам мелких животных, в другом находились священные церемониальные барабаны, третье считалось обиталищем бога, которому посвятили себя данные кахуна. Все это было окружено высокой оградой с арочными воротами.
Внимание Дэвида привлекло что-то вроде башенки на коротких шестах, сплетенной из прутьев и крытой пальмовыми листьями. По словам Акаки, здесь обитал кахуна, способный заглядывать в будущее и видеть сокрытое от глаз, иными словами, прорицатель.
Как только все трое ступили за ограду, им навстречу поспешил какой-то человек и обратился к Акаки с резким вопросом. Та ответила ему очень почтительно. Выслушав ее, человек молча скрылся в одной из хижин.
– Здесь не жалуют белых, не то что во дворце Лиолио, – объяснила Акаки.
– С нами не хотят иметь дела? – спросил Дэвид.
– Не совсем так. Привратник отправился к верховному жрецу узнать, станет ли каула– прорицатель – разговаривать с нами.
– Я думал, мы пришли к какому-то кахуна, – заметил Дэвид.
– Звание кахуна носят все, кто обитает в священном месте. Все, кто однажды прошел церемонию посвящения. Здесь, на островах, жрец все равно что священник за океаном. Наивысшая власть принадлежит верховному жрецу, он принимает важные решения, он один имеет право разговаривать с королем, когда тот приходит узнать будущее.
Ожидание показалось долгим, но наконец привратник вышел и поманил всех за собой к башенке на шестах. Там он жестом приказал ждать, а сам поднялся наверх. При более близком рассмотрении оказалось, что стены башенки увешаны амулетами и резными изображениями богов. Дэвида поразили искусно вырезанные лица, все до единого безобразные и свирепые. От них исходила такая откровенная угроза, что даже он при всем своем неверии в предстоящую церемонию испытал почтительный страх.
– Это any, жилище прорицателя, – шепотом сообщила Акаки. – Входить туда строго-настрого запрещено.
На плетеной платформе, где стояла башенка, появился человек в длинном одеянии кахуна и заговорил с Акаки. Беседа продолжалась долго, и, судя по тону, Акаки умоляла прорицателя о помощи. Потом оба умолкли, и жрец долго и внимательно разглядывал белых мужчин. Дэвид уже решил, что церемония не состоится, но прорицатель вдруг пригласил их сесть. Сам он воздел руки к небесам и начал песнопения.
– Это гимн Кане, самому древнему из наших богов, – прошептала Акаки. – Он поднял наши острова из морских глубин и населил их людьми. То, что вы слышите, это одновременно и благодарственная песнь и просьба снизойти до помощи.
– Можете перевести? – заинтересовался Дик. Акаки кивнула.
О великий бог моря, Кане,
Что пришел к нам далекой Ночью,
Бесконечной Ночью и страшной,
Удушливой и беспросветной.
Ты явился во мраке Ночи,
Не знавшей конца и начала,
Кика-по-лоэ!
Ку-ка-пао!
О великий бог моря, Кане,
О ты, чье жилище скрыто
В глубоких и темных водах!
Ты поднялся из глуби моря
Сотворить Небеса и Землю,
Населить ту Землю народом.
Кика-по-лоэ!
Ку-ка-пао!
Господин и Отец наш, Кане,
Чьи глаза сияют, как звезды,
Я прошу Путеводной Нихи,
Что приводит в хижину Истины...
Закончив песнь, прорицатель сделал знак помощнику, почтительно стоявшему в некотором отдалении. Тот скрылся в башенке, вынес оттуда большую деревянную миску, полную воды, и осторожно опустил ее на самый край платформы. Прорицатель уселся перед ней и несколько раз плавным жестом повел руками над водой. Затем низко склонился над сосудом, как бы вглядываясь в глубину воды. Он оставался в этой неудобной позе очень долго. Дэвид решил, что прорицатель впал в транс, и начал разглядывать амулеты и лики богов на стенах башенки.
Внезапно услышав крик ужаса, Дэвид вздрогнул. Прорицатель сидел теперь очень прямо, не отрывая взгляда от воды в сосуде, и его лицо выражало страх.
– Калаипахоа... – произнес он свистящим шепотом. Акаки тихо ахнула. Дэвид недоумевающе переглянулся с Диком, а когда прорицатель снова впал в транс, обратился с безмолвным вопросом к Акаки.
– Он увидел в воде лицо Калаипахоа, – прошептала женщина и умолкла, словно это объясняло все.
– Но почему оно так испугало его? – спросил Дэвид. – И вообще, кто она такая?
– Это самая страшная богиня! Ее дыхание заставляет гнить все живое. Калаипахоа живет на острове Молокаи, потому что она отщепенка среди богов. В древние времена она явилась на острова неизвестно откуда, но боги не захотели принять ее в свой сонм и изгнали на Молокаи. Там Калаипахоа поселилась в красивой роще, полной певчих птиц, но ее дыхание сразу отравило и растения, и сам воздух, так что птицы падали замертво с ветвей. Дуновение ядовитого дыхания богини стало разноситься повсюду, и тогдашний король приказал кахуна отправиться в зараженную рощу и вырезать идола из ядовитой древесины. Сотни кахуна погибли, пока идол был закончен, а когда это случилось, дыхание богини очистилось и острова были спасены. Идола доставили королю завернутым в бесчисленные капа, чтобы он не осквернял воздух, и святилище соорудили далеко от населенных мест. Наш народ очень боится Калаипахоа.
– Но какое отношение все это имеет к Лилиа? – нетерпеливо прошептал Дэвид.
– Пока не знаю, – подавленно ответила женщина, – но сердце мое полно страха.
Дэвид и сам предчувствовал недоброе, но гнал от себя дурные мысли.
– Я не желаю участвовать в этом фарсе! Я ухожу!
– Останься и молчи, – сказала Акаки.
Когда же прорицатель снова заговорил, Дэвид весь обратился в слух. Голос кахуна дрожал и был очень тих, но имя Лилиа прозвучало отчетливо.
Дэвид обратился к Акаки за разъяснениями, однако та, бледная и трепещущая, не сводила взгляда с прорицателя, снова погрузившегося в транс.
– Боже мой, что он сказал? – не выдержал Дэвид. – Что-то насчет Лилиа! Почему ты молчишь, Акаки?
– Я молюсь Пеле, чтобы она уберегла мою дочь... Потому что... потому что кахуна упомянул май паке! О великая богиня, пощади Лилиа!
– Но что такое это май паке ? Мы ведь не знаем местного наречия!
Ответа не последовало. Акаки ушла в себя и не слышала, что к ней обращаются.
– Так островитяне называют то, что у нас в Англии известно как «китайская немочь», – сказал Дик.
– Господи, теперь еще какая-то «китайская немочь»! – сердито воскликнул Дэвид. – Никогда о такой не слышал! При чем тут, черт возьми, Лилиа?
– Тише, дружище, тише, иначе мы ничего больше не узнаем, а похоже, дело серьезное. Болезнь эта называется китайской потому, что пришла с Востока. Чаще всего путешественники заражались ею в Китае. Думаю, она и сюда попала оттуда... Хотя кто знает. Словом, здесь, на островах, май паке означает... – Дик развел руками. – Речь идет о проказе, дружище. Пока трудно сказать, какое отношение это имеет к Лилиа, но если прямое, то остается только молиться за нее.
Дэвид сидел словно громом пораженный, и перед его мысленным взором проходили картины одна страшнее другой. Сам он за всю жизнь не видел ни одного прокаженного, но читал об этой страшной болезни и видел иллюстрации. Прорицатель заговорил в третий раз. Бросив беглый взгляд на Акаки, Дэвид заметил, что ее лицо побелело и исказилось. Закончив свою короткую речь, кахуна поднялся, жестом отпустил гостей и скрылся в башенке. Акаки сидела окаменев и, казалось, не дышала. Встревоженный ее странным состоянием, Дэвид потряс женщину за плечо.
– Ну что? Что он наговорил?
– Что моя дочь находится на Молокаи, в той его части, которая служит пристанищем для прокаженных. Это мыс Калаупапа, проклятое место. Доченька моя, доченька! – Акаки закрыла лицо руками и начала раскачиваться, охваченная отчаянием. – Все кончено! Лучше бы она умерла! – Тяжело поднявшись и рыдая, женщина направилась к выходу.
– Как странно... – сказал Дэвид. – Если Лилиа там, то как это случилось?
Дик встал и протянул руку другу.
– Пойдем отсюда, дружище. Больше нам тут делать нечего.
По пути Дэвид внезапно остановился и покачал головой.
– Я не верю в этот вздор, слышишь! – крикнул он. – Не верю и никогда не поверю! А ты, Дик? Только не убеждай меня, что какой-то шаман, глядя в лоханку с водой, и в самом деле увидел, что стало с Лилиа!
– У нас с тобой несколько разный жизненный опыт, – печально, но твердо ответил Дик. – Мне приходилось видеть престранные вещи и быть свидетелем событий, которые тебе и не снились. Да, я действительно верю словам прорицателя, хотя и не знаю, каким образом он все это выяснил. Могу предложить объяснение, которое даже ты найдешь правдоподобным. Хранители веры – любой веры, Дэвид, – знают куда больше обычных людей, и нередко им шепчут на ухо тайные сведения. Представь себе, что какой-нибудь островитянин видел, как Лилиа похитили и отправили на Молокаи, и сообщил об этом жрецам. Наш прорицатель облек все это в соответствующую форму и представил нам как откровения своего бога. Ну, что скажешь?
– Значит, Лилиа и в самом деле находится на острове прокаженных?!
– Я только ответил на твой вопрос, дружище. – Дик пожал плечами. – Сам посуди, девушка исчезла бесследно, никто не знает, где она. Если ее желали убрать с дороги, то лучшего места, чем оторванная от мира колония прокаженных, просто не найти. Если это так, забудь о ней.
– То есть как это забыть?! – Дэвид схватился за голову. – Нет уж! Я найду ее, где бы она ни была!
– Не говори так, дружище, иначе я решу, что рассудок твой помутился. Если Лилиа оказалась среди прокаженных, она наверняка уже заразилась от них. Хочу напомнить, что проказа – самая страшная болезнь на этом свете, и притом неизлечимая. Ее жертвы теряют человеческий облик и в конце концов умирают страшной, мучительной смертью. Последовав за Лилиа на Молокаи, ты разделишь ее печальную участь. Ни ей, ни тебе никогда не позволят покинуть колонию, и вам останется только доживать свои дни в аду. Нет, мой бедный друг, ты не сделаешь этого. Против судьбы мы бессильны, так что смирись и постарайся забыть о Лилиа.
Глава 17
Немая сцена продолжалась несколько бесконечно долгих минут: существо смотрело на Лилиа, а девушка, в свою очередь, с ужасом разглядывала его обезображенное болезнью лицо. Когда больной сделал шаг к ней, Лилиа отпрянула, едва не свалившись со скалы в море, и снова вскрикнула от непреодолимого отвращения. Прокаженный, закрыв лицо руками, бросился прочь.
Измученная и охваченная невыразимым отчаянием, девушка упала ничком на мокрый камень и зарыдала. Правда, она испытала облегчение от того, что несчастный оставил ее в покое. Лилиа не сразу поняла, что прокаженный хотел предложить свою помощь и что ее реакция причинила ему страдания.
Тем не менее девушка совсем не желала еще одной такой встречи. Поскольку у нее подкашивались ноги от усталости, она не могла искать укрытия и лишь заползла поглубже в заросли, где и забылась сном.
Поутру ее разбудило пение птицы. Солнце уже взошло, и начинался чудесный день, жаркий и ветреный. Лилиа выползла из кустов и осмотрелась.
Калаупапа считалось безотрадным местом. Отчасти это соответствовало действительности, однако при этом мыс был по-своему красив. Вдали от прибрежных скал он порос лесом, причем среди деревьев были манговые, авокадо, хлебные. Кокосовые и банановые пальмы росли здесь в изобилии, и это означало, что Лилиа не умрет от голода. С берега могучий прибой, такой беспощадный для пловца, восхищал фонтанами пенных брызг, в которых рождались и гасли крохотные радуги.
Внезапно ощутив мучительный голод, Лилиа вспомнила, как давно не ела. Столь же сильно страдала она и от жажды. Пошатываясь, спотыкаясь о корни и камни, девушка побрела в глубь острова. Поблизости не оказалось ни ручья, ни источника, зато, сорвав несколько спелых манго, она удовлетворила и голод, и жажду. Но вода нужна была девушке не только для питья: она хотела смыть с волос и тела едкую морскую соль.
Невдалеке вздымалась каменистая гряда. Туда Лилиа и направилась, хотя ей с трудом давался каждый шаг: измученное тело не получило желанного отдыха. Вдруг девушка почувствовала, что за ней наблюдают.
На память невольно пришел человек с обезображенным лицом и руками, похожими на птичьи лапы. Лилиа так и не поняла, мужчина это или женщина, но, подумав о вчерашнем существе, содрогнулась. Что теперь с ней будет? Неужели только оттого, что она здесь, плоть ее сгниет заживо, нос провалится, пальцы скрючатся? Может быть, даже кости ее размягчатся, как воск на огне?