ГЛАВА 1

Перед глазами вспыхнуло сияющее пятно, постепенно приобретавшее форму диска. Вокруг задумчиво нарисовались каменные стены, покрытые вместо гобеленов пятнами копоти. В центре золотого диска проступил рельеф: змея, обвившая человеческую фигурку до колен. Фигурка предполагалась девичья, но вместо головы у нее раздувался капюшон кобры.

Опять карцер! Только здесь, в подземелье храма Истины, и висела эта издевка – напоминание провинившимся пифиям о сущности проклятого дара, подкрепленное надписью на диске: «Всякому пророчеству свое время и место». Никого из храмовых пифий не миновал этот укус кобры, а уж я, Верховная жрица, не раз в месяц получала порцию яда.

За что я опять здесь? Мне еще помнилось начало моей речи в Час Оракула. Правитель присутствовал лично. Позевывал, полускрытый в своей ложе, рядом скучала новая фаворитка. Все как обычно – предсказание погоды, сводки с полей и огородов, покушения, ограбления. А вот потом… Фаворитка, поймав мой взгляд, замерла, неотрывно глядя мне в лицо. Хотела ли она спросить, или это я ждала ее вопроса? Взгляд в глаза через полумрак храмины – как натянутая жила, опущенная в морскую пучину. И на том конце ворочалось нечто гигантское, как пойманный кит. Губы фаворитки, чуть подкрашенные кармином, шевельнулись: «Кто я, жрица?»

И вот тут-то меня накрыло – утащило в пучину с головой. В багровое от крови море, в рваные, как паруса в шторм, крылья… сотни крыльев и рев, как от тысячи труб. Сотни смертей, которыми я умирала, пылали, как утонувшее солнце. И гигантское нечто медленно всплывало из глубин, чтобы стать явью. Другая жизнь рвалась, выдиралась из небытия.

Я не успела вдохнуть эту явь и выдохнуть имя сущности – в мозг ударила гигантская волна, оборвала видение, смяла на полумысли – «Тебе быть, вампир!» – скрутила, швырнула… в каземат, где я очнулась на каменном берегу жесткого ложа. И во мне все еще кричала чужая смерть – сколько людей, столько смертей, и каждая – как своя.

Кто еще столько раз умирал? И за что мне это?

Свернувшись калачиком на ложе, я колупала стену, словно могла стать тараканом и выползти в трещину меж камней. Пусть не тараканом… Но ведь могла же выбраться! Дар пифии – не только проклятие. Но и свобода, если не в пространстве, то хотя бы во времени.

Я сжала подвеску ожерелья – кристалл с мерцающей в глубине россыпью бирюзовых искр. Камень, подаренный мне матерью на прощание, был моим якорем в настоящей действительности. Иначе разум может вечно блуждать из видения в видение, и я утрачу свое настоящее навсегда. В насущном мире эта потеря никак не отразится, просто одной сумасшедшей станет больше. И только пифия сможет заметить, как мерцает тело такого несчастного, потерянного в ином времени. Оправу кристалла я меняла ежегодно, и ныне это была голова дракона.

До утра еще далеко. Столько же, сколько до свободы.

Пока проснутся служители храма, пока обо мне вспомнят и выпустят… Самое время побродить по другим временам. Встретить и заново пережить что-нибудь светлое и доброе.

Дракон в ожерелье потеплел, шевельнулся. И я услышала раздраженное: «Это у тебя-то светлое и доброе? Замучаешься припоминать».

– Ошибаешься, дракошка.

Разговорчивая оправа ответствовала: «Еще раз обзовешь, ни одной лапы не подам – выбираться из ямы будешь сама!»

– Все равно неправда. А Дик?

«Не смеши мои челюсти! Где у тебя самые неприятности, там и твой дружок детства».

Я лихорадочно подыскивала что-нибудь с Диком, но без неприятностей. Не получалось. Начиная с момента, подружившего нас: с того, как мне довелось спасти маленького помощника конюха от порки (будучи еще меньше), после чего меня чуть не утопили селяне, но я неведомо как не утонула («Из вредности», – подсказал дракошка).

Даже две попытки совместного бегства – со звездами, кострами и ночной жутью, холодившей взглядом в спину, – на охоту за мифическими драконами или проявленными вампирами закончились наутро пожарищем на месте покинутого дома и ревом искавшей меня всю ночь кормилицы Дори, считавшейся моей матерью. Наша покровительница – хозяйка замка Аболан – селила погорельцев в очередную лачугу, пока не пришла Лига и не увезла меня из княжества Ирд в далекую Асарию, определив в Гарсийскую школу и разлучив с Диком лет на десять, если не считать двух случайных встреч. Одна из них снова подарила мне друга.

Я сжала кристалл, и раз уж ничего совсем доброго и светлого в моей семнадцатилетней жизни не нашлось, то, не вставая с ложа в каземате Гарсийского храма Истины, отправилась в давно прошедшее, еще раз встретиться с Диком в королевстве Рагор. Благо пифиям не возбраняется разгуливать по всем временам, даже там, где еще не ступала нога человека. И я ускользнула в прошлое по собственным стопам, ступая след в след…

В обширное, раскинувшееся от гор до побережья западного моря королевство Рагор прорицатели Лиги были приглашены на коронацию наследника почившего короля Бредмахта Первого. Мне едва исполнилось пятнадцать, я еще не закончила школу пифий, и до прорицаний меня никто допускать не собирался. Но сердцу не прикажешь, и при всем честном народе, ожидавшем в праздничных одеяниях раздачи милостыни и утешений, я наломала таких дров, впала в такие кровавые натуралистические подробности грядущего царствования, что ошеломленный Верховный Жрец дрогнул и отказался возложить корону на будущего маньяка.

Когда претендент на корону и наследник трона Бредмахт Второй в гневе попытался выхватить сей головной убор из рук тут же побитого им ослушника, восстала враждующая с троном местная оппозиция – аристократия, в кои-то веки нашедшая поддержку народа. После этого в Рагоре и разыгралась напророченная кровавая драма, а злейший враг Лиги – Орден Бужды – получил прекрасный пример для иллюстрации тезиса о демоническом характере пифического дара.

Дело кончилось революцией, избиением аристократии вне зависимости от политической ориентации и установлением народной демократии, которая не продержалась и месяца. Все-таки на дворе был только тысяча первый год от Пробуждения Бужды.

Мой опекун Альерг успел утащить меня с места действия, из торжественного превратившегося в кровавое, и спрятать в доме банкира, тоже телепата. Я, не выпуская из ладони ожерелье с прозрачным камнем в панцире черепахи, и там успела напророчить. Через час после нашего появления опустошенный дом оторопело хлопал под ветром никчемными ставнями – бежали и хозяева, и слуги. Опекун, ругаясь на чем свет стоит, посадил меня в какую-то нищую хибару неподалеку, оставил замаливать грехи в одиночестве, а сам убежал в бунтующий город.

Тогда и я сбежала через окно. Мне внезапно показалось, что настала пора взглянуть на край света – хватит с меня пророчеств на всю оставшуюся жизнь. Ее оставалось не так и много – несколько перекрестков, и меня сначала чуть не смяла толпа, запрудившая узкую улочку, затем королевская конница, врубившаяся в толпу, как мясник в бычка.

Горожане отхлынули, но путь к отступлению толпы перегородил второй отряд всадников. Это была наемная карательная сотня головорезов, закутанных с ног до головы в одеяния цвета осенней травы. Никогда не известно, чьей стороной они окажутся купленными, и на какой срок, и для какой задачи. Быстро выяснилось, что эти работали в одной команде с гвардейцами.

В шумихе кто-то сдернул с меня ожерелье с драгоценной черепашкой и слился с толпой. Я отчаянно заметалась в поисках похитителя, совсем забыв, что следом за кристаллом могу лишиться и жизни. И вдруг укололась о пристальный взгляд всадника из карательного отряда. На закутанном лице плескались только голубые озерки глаз. Он вырвался вперед и, выхватив из толпы какого-то оборванца, обшарил его быстрым движением и отбросил, как соломенную куклу. Тот еще неловко сползал под ноги толпы, а всадник снова вперил мне в лицо обжигающие ледяным холодом глаза. Этот взгляд стервятника мне очень не понравился.

Оглянувшись в поисках хоть какого-то укрытия, я заметила, как два крепыша отделились от толпы, переглянулись и, тихо пятясь, нырнули в замызганную подворотню. Я поспешила за ними. Но только собралась шагнуть в душную темноту, только вдохнула страшный запах непредвиденности, как меня рывком поднял в воздух нагнавший всадник и кинул на лошадь перед собой, словно мешок.

Он и вывез меня из этого кошмара, и не куда-нибудь, а почти к дверям покинутой хибарки. О недавно прокатившемся здесь шквале красноречиво напоминали лужи крови на мостовой, разбитые стекла и зияющие двери. У хибарки тоже была выломана дверь, которая болталась на одной петле. Теперь на улочке было спокойно и пусто… если не считать с десяток неприбранных трупов.

Наемник спешился. Я улучила момент и, рискуя грохнуться с конского хребта, зацепила и сдернула с его лица повязку. К знакомым глазам под длинными ресницами добавились остальные, заметно изменившиеся черты дружка детства. Так и есть! Дик! Во всей своей восемнадцатилетней красе.

Я не видела его вечность. С тех пор, как уехала под конвоем опекуна Альерга из деревни, где меня пытались то утопить, то сжечь вместе с домом кормилицы. Десять лет прошло. Но если бы я не узнала Дика, я была бы уже не Радона Гарсийская!

– Дик! – крикнула я.

И осеклась. В Дике появилась странность – он стал походить на слугу Бужды: словно пустота зияла там, где раньше сияло солнце. И он разительно отличался от других пробужденных. Как будто в пустоте дышала стреноженная, невероятная мощь всей Вселенной. Я почувствовала себя так, словно стояла на краю скалы над бездной, в которой бушевал незримый океан.

Разоблаченный неприязненно прищурился. Снял меня с коня, вознамерился было без лишних слов вскочить на разгруженного жеребца и привычно сбежать, но я вцепилась в него изо всех сил:

– Дик! Ты куда? Это же я, Рона! Косичка!

Он скривился и сердито проворчал:

– С косичкой она… Отдай руку, она мне еще пригодится! – И процедил еще сердитее: – Я тебе ее еще не предложил. Вот и вытаскивай этих цепких девиц из подворотен!

Вспыхнув, я отпустила злополучную руку.

– Да пожалуйста! Хотя нашим целителям она пригодилась бы. Они бы из нее протез сделали. Ты откуда взялся?

– Оттуда. От Его некоронованного величества.

Действительно, он был при королевских нашивках. Кроме того, он был весь в крови и ссадинах. И в гневе тоже был. Разумеется, Дик изменился почти до неузнаваемости. Но остались те же ангельские, несколько встрепанные золотистые вихры, остались те же небесные, опять грозово насупленные глаза и те же потаенные смешинки в них: невзирая на обстоятельства, он наслаждался произведенным эффектом. Но ни малейшего восторга по поводу встречи не испытывал.

Окинув меня быстрым взглядом с ног до головы, Дик равнодушно принялся заколачивать гвоздики вопросиков:

– В порту Олла, помнится, ты шустро под столами ползала, а здесь столбняк хватил? Ждала, когда тебя покрошат в капусту? И что тебе в той подворотне понадобилось, да еще в такой подходящий момент? Там же притон! Или это твой родной дом? Отвезти тебя обратно? Или спутника подождать? Ты же не одна здесь?

– Одна!

– Врешь! К тому же в Рагоре девушка недолго пробудет в одиночестве. До первой подворотни.

– Это я уже поняла. – Я красноречиво взглянула в небесные глаза, но тут же в смущении отвела взгляд, обнаружив, что щеки Дика тоже слегка порозовели.

– Ах да, чуть не забыл! – спохватился он, комкая неловкую паузу. – Забери свою пропажу.

Он вытащил из кармана ожерелье, и перед моими глазами укоризненно закачала золотой головой черепашка. Бирюзовые танцующие звезды ярко полыхали, меняя очертания загадочного созвездия при каждом повороте камня в ее панцире. Я побледнела: так вот из-за какой горстки золота был растоптан толпой тот бедолага!

– Спасибо, Дик.

Он поморщился:

– В качестве благодарности спрячь эту вещицу подальше. Не надо искушать людей. А что за камень редкостный?

– Не знаю. Мне его мама подарила.

– Тебе кто-нибудь говорил, что твои глаза в точности такого же странного цвета, как звезды в этом камне? Ну, все у тебя не как у людей! Даже звезды!

– Никто не говорил. Кроме меня, только ты смог разглядеть в камне звезды, – изумилась я и снова, не выдержав повисшей смущенной паузы, отвела глаза. – Мама предупреждала, что мало кто может их увидеть.

И сразу с тоской узрела вынырнувшую всего в квартале от нас внушительную фигуру опекуна с группой поддержки. Побег не удался. Дик оглянулся, проследив мой затравленный взгляд, и улыбнулся облегченно:

– За тобой? Ну вот, я же говорил, что врешь! Судя по всему, это твой опекун.

Я обреченно кивнула: опять тюрьма, опека, телепат…

– Ну, тогда я пошел, – продолжал радоваться розовощекий предатель.

– Дик! Не оставляй меня с ними! Я больше не могу! – не выдержала я, почти заплакав. – И они меня убьют за сегодняшнее.

– Так я и думал, что без тебя эта заваруха не обошлась! – Дик еще гуще покраснел от негодования. – Как услышал про пифию-белоснежку, сразу понял – ты! Больше некому такое в одночасье устроить. В Ариме тоже ты была? И в Борунии?

Я кивнула с обреченным видом пойманной за хвост мыши.

В столице Борунии мы с опекуном задержались всего на час. Но успели перейти дорогу истории. В результате вдовствующая королева вышла замуж не за того, с кем в тот момент уже шла к венцу, а за лицо до тех пор почти неизвестное на политическом горизонте этой страны. Смена блюд произошла за пять шагов до алтаря. Отвергнутый воздыхатель немедленно напал на возлюбленную в припадке мщения за бесчестие, но был бесславно разбит. Радикулитом. Войско его месяц спустя тоже потерпело поражение от ново-обретенного короля, который после этой победы вспыхнул ослепительной воинственной звездой и затмил уже все соседние мелкие государства, подчиняя их одно за другим. Пока Боруния из благодарного расчета была лояльна к Лиге, последнюю не очень беспокоили возраставшие аппетиты рождавшейся империи. Тем паче сам император-телепат был членом Совета Лиги.

В маленьком Ариме узурпатор год назад захотел в успокоение подданных получить от оракула прогноз на благополучно-изобильное царствование, но мы с опекуном как раз случайно мимо проезжали. Местный оракул был уличен во взяточничестве и дисквалифицирован властью Лиги, а искавший истины правитель заполучил прилюдно правду-матку о преступлении братоубийства. Подданные съели узурпатора, не поперхнувшись, поскольку судебная практика была такая у того народа: чуть что – в котел, а не в костер. Потому и преступность была там необычайно низкая: никто не хотел преждевременно попадать в суп и своими костями кормить собак. На трон возвели малолетнего сына законного правителя, погибшего от злодейской узурпаторской руки. И, разумеется, большинство лиц опекунского совета когда-то были дипломированы в школах Лиги.

– Вот-вот! – Дик прекрасно понял мое смущение. – В Ариме я потерял щедрого работодателя. Скоро оставишь нас совсем без работы. Упаси меня бог от пророчиц! – Возмущенный наемник вскочил на коня и спросил непоследовательно: – Скажи, пифия, когда в следующий раз мне придется вытаскивать тебя из очередной подворотни? Заранее приготовлюсь.

Альерг неуклонно приближался. Я покачала головой:

– Пифии не провидят собственного будущего. И можешь себя не утруждать в следующий раз. Как-нибудь обойдусь.

– Договорились! Только… береги себя, хорошо?

А вот это уж как получится, молча пожала я плечами, отворачиваясь в досаде. Тут он и окликнул меня так, словно всегда сидел, привольно развалившись внутри моей головы: «Рона! Слышишь меня?» Даже у Альерга такого не получалось, хотя он несколько раз пытался пробиться: я была глуха. Но не абсолютно, как выяснилось.

Я открыла рот, ошеломленно воззрившись на Дика, но он заговорщически подмигнул. И я снова услышала: «Если ты не против, мы могли бы так иногда разговаривать. Только разговаривать, остальные твои мысли, которые не для меня, я слышать не могу».

О нет, только не это, в отчаянии подумала я. Хватит с меня телепатов! Вот еще один уже подошел, весь полыхая праведным гневом!

– Добрый день, Мастер, – поклонился ему Дик. – Давненько не виделись. Последний раз в порту Олла вы неважно выглядели. Рад, что вы все еще живы. Ну, мне пора!

Хлестнул коня и пустился во весь опор.

«Подумай, Косичка! Когда решишься, только позови, я услышу!»

Мастер недоуменно похлопал глазами ему в спину, но спина стремительно исчезла, и опекун тут же, не омыв рук, выпотрошил в отместку все мои мысли. Попытка удачного мысленного контакта с чужаком привела его в шок, и он взял с меня слово не вступать с Диком в разговоры, пока Лига не выяснит, что за фрукт из него вырос.

Лига едва успела вывезти из той кровавой мясорубки и спрятать своих людей. Народ, вырезав аристократию, принялся пожирать сам себя. Некоронованный король Бредмахт Второй, возвращая непокорное королевство, под предлогом восстановления исторической справедливости обезглавил полстраны. В оставшейся половине искоренили пифий вместе с гадалками и запретили не только школы Лиги, но даже прогнозы погоды и все народные приметы.

За мою голову в первый же час бунта была объявлена немалая награда. И нас с Альергом преследовали до самых гор Эльви: не узнать нас было трудно, очень уж приметной была фигура опекуна.

В облаве участвовало почти все население предгорного городка Эльвидек. Нас притащили к городской крепости. С меня сняли мешок, явив народу особые приметы преступницы: цвет волос и глаз. Мое ожерелье опять исчезло в чьем-то кармане. Личность Альерга, обмотанного сетями и цепями, удостоверяли его уникальные габариты, и никто не рискнул лишний раз приблизиться к гиганту и распаковать перед поспешным судом его великанью голову.

Дик со своей сотней добрался до городка в тот момент, когда начальник гарнизона отдавал приказ возводить костры для экзекуции. Он равнодушно скользнул глазами по пленным и предъявил правителю какие-то бумаги. Правитель обрадовался, сняв с себя судейство и обязанность выплачивать награду из городской казны, и махнул рукой, отдавая пленников в распоряжение королевских головорезов.

С Дика горожане и потребовали вознаграждение за пойманных. Он тут же выплатил награду, тряхнул правителя и добавил из его кладовых несколько бочек вина для празднества, и вот уже ликующий город носил всю его сотню на руках, несмотря на то, что сотник не поддался на алчные требования сжечь ведьму немедленно в качестве праздничной иллюминации, заявив, что Бредмахт Второй жаждет совершить сей акт правосудия самолично.

Городок вместе с гарнизоном той ночью был пьян поголовно, отмечая победу над великаном и ведьмой. Сказание об этом великом подвиге стало впоследствии жемчужиной в сагах рагорцев.

Дик уже в вечерней темноте открыл дверь моей тюрьмы и встал в дверях, скрестив руки, скептически оглядел меня с ног до головы: как такая тщедушная особа могла причинить столько несчастий? Я с высоты своих пятнадцати лет тоже попыталась оглядеть уже почищенного от дорожной грязи верзилу. Он хмыкнул в ответ на мою надменность:

– Ну, Рона, тебе опять повезло. Но в следующий раз меня рядом может не оказаться!

– А ты не вмешивайся!

– Это пока не очень обременительно для меня. К тому же я дал слово твоей матери присматривать за тобой по мере необходимости.

– Ага, и потому исчез на десять лет! Я не видела ее с тех пор, – осторожно сказала я, не зная, которую он имеет в виду – настоящую или приемную.

– Странно, что ты не спрашиваешь, как я догадался, – заметил Дик, внимательно наблюдая за мной из-под длинных ресниц.

– О чем? – Мой вопрос прозвучал предельно невинно.

– А я думал, мы с тобой были друзьями, – упрекнул он меня. – Так леди Аболан в самом деле твоя настоящая мать? Или я не той женщине дал слово?

– Вроде как рожала меня именно она, – вынуждена была признаться я. – А как ты догадался?

– Случайно увидел, как она на тебя смотрела. Так смотрят только матери на любимых детей, когда дети их не видят. Это из-за нее я познакомился с тобой. Она была той, которая спасла меня, когда умерла моя мать. Вытащила полумертвого из выгребной ямы. – Он покосился на мою ошеломленную физиономию, усмехнулся. – Ты не знала? Ну так знай, пифия. Разве мог нищий оборванец, приблудный помощник конюха рассказать такой, как ты, из какого дерьма вытащен на свет? Он хотел быть для тебя принцем, этот лопоухий глупец.

– Зачем ты так о себе, Дик… Мы же были друзьями.

Дик меня словно не слышал.

– Я разыскал эту вашу деревню и замок Аболан, чтобы ее увидеть. Я проклинал ее за подаренную жизнь, Рона. Я не просил, чтобы меня спасали! А когда увидел… Она смотрела на тебя издали, так, чтобы ее не заметили. Ты играла с кормилицей, которую все считали твоей матерью…

– Я так никогда не считала, Дик! Я же…

– Да, пифия, эту истину ты знала. И молчала. Ты же умная девочка. Но леди Аболан никто не называл мамой. А я… никого так не называл. Я понял, почему она, высокородная дама, полезла в дерьмо за полудохлым чужим младенцем. Знаешь, почему я не переношу вашу проклятую Лигу?

Переход был таким внезапным, что я вздрогнула. Этот Дик совсем не походил на моего друга с золотистой, вечно лохматой, как подсолнух, головой. С душой яркой, как солнце. Синие глаза наемника словно вылиняли от ненависти.

– Потому что самая достойная счастья женщина была самой несчастной. У нее не было семьи, не было дома, ее лишили ребенка и даже исконного имени. Она носит имя замка Аболан, как собака кличку. Ей не оставили ничего! Она – собственная безымянная тень. И тебя ждет то же самое, пифия Лиги.

– Но мама не была заточена! Она жила в родном доме! Была свободна!

– Как же мало ты знаешь о собственной матери, жрица Истины! Еще меньше ты знаешь о себе самой. Благодари за то свою Лигу.

– Дик! В чем я провинилась? За что ты на меня накинулся?!

Он прислушался к чему-то далекому.

– Городской караул сменился. Через полчаса вам можно будет бежать. – Он помолчал и ответил все же на вопрос: – Есть за что, но долго объяснять. Потом как-нибудь. А сейчас я просто зол. Терпеть не могу, когда люди плохо исполняют обязанности, а твой опекун поклялся госпоже Аболан защищать тебя ценой собственной жизни, но уже трижды на моей памяти не выполнил долг. Все приходится делать самому. И – самое поразительное – клятвоотступник до сих пор жив!

– Ну, так предъяви претензии в соседнем каземате!

– Не могу! – Дик огорченно развел руками. – Твой хранитель спит и проснется примерно через полчаса. Мне не надо было, чтобы он подслушивал. Впрочем, ты все равно обо всем доложишь. А не доложишь, так они сами без твоего ведома выведают. Так?

– Так.

А что тут скрывать? Любой, кто знает о телепатах не понаслышке, желал бы, чтобы эта ошибка природы не появлялась на свет. Даже если это Дик.

– Послушай, Косичка! – Он соизволил присесть на скамью и осторожно, словно я могла укусить, взял меня за руку. – В моих силах немного помочь тебе, если ты захочешь. Многого не успеть, но будет достаточно, чтобы не вся твоя подноготная была вывешена на всеобщий телепатический обзор. Кстати, это защитит тебя и от меня, хотя я и не собираюсь тебя подслушивать.

– Почему ты мне никогда не говорил о таких способностях, слухач? – упрекнула я в свою очередь, тихонько отнимая ладонь: я еще не отдала ему руки.

Он прищурился, ухмыльнулся и ответил уклончиво:

– Они проявились позже.

И я сразу засомневалась. После того как меня чуть не утопили разъяренные селяне, Дик постоянно оказывался рядом в критический момент, которых у меня возникало по нескольку на дню. Потому мы и оказались неразлучны. Не раз он напрашивался на ночлег, объясняя Дори, что приютивший его конюх нынче не невменяем, а попросту сильно пьян. И те ночи были самыми беспокойными: обязательно что-либо загоралось – то крыша, то крыльцо, то все сразу в нескольких местах.

В школах Лиги развивали телепатические дарования, обучали и приемам зашиты, но о том, что за каких-то полчаса показал мне Дик, я даже не слышала. И ужаснулась: неужели пробужденные настолько опередили Лигу? Он меня успокоил, уверив, что орденам Бужды эти хитрости и не снились, и вряд ли приснятся в ближайшем будущем. А откуда сам Дик набрался таких знаний, он мне не доложил, сказав только, что пифии было бы гораздо проще научиться, чем ему.