— Вы собираетесь и на Эверест взойти в одиночку?
— Об этом я пока не хотел бы говорить.
— Предполагаете ли вы покорить все восьмитысячники?
— Я этого не планирую.
— Почему при восхождении на К-2 вы в конечном счете остановились на гребне Абруццкого? Вы же как-то сказали: лучше пройти по новому пути, чем повторять пройденный.
— Да, я действительно однажды сказал, что лучше я откажусь от восьмитысячника совсем, чем полезу на него по уже пройденному пути. Но пройденный означает для меня не только то, что путь известен. Это еще и система, тактика. Я пошел на К-2 с целью проложить новый путь. Плохая погода, несчастные случаи на подходах и в начале подъема разрушили этот план. И тогда мы перешли на гребень Абруццкого. Мы покорили его в стиле, который до сего дня не повторен: без высотных носильщиков, без кислородных аппаратов, с одним биваком на высоте 8000 метров.
— Я где-то читал, что вы собираетесь покончить с альпинизмом.
— Я никогда не сообщал публично или перед журналистами, что навсегда отказываюсь от восхождений. Только однажды на пресс-конференции я сказал, — и, как обычно, мои слова потом исказили, — что охотно отказался бы от восхождений на восьмитысячники, если бы получил разрешение пройти по Тибету или по пустыне Гоби. Это значит, что так же сильно, как северная стена Эйгера или Нангапарбат, меня интересует нечто другое. Перестану ли я заниматься альпинизмом, сейчас я не могу сказать, потому что люблю альпинизм, а я всегда буду делать то, что люблю, насколько мне это позволят мое правительство, политическая ситуация в мире и мои средства.
— Вы против применения технических средств в альпинизме. Где здесь граница?
Месснер во время лекции
— В какой-то степени каждый из нас применяет в альпинизме технические средства. Мои ботинки, одежда, ледоруб, примус — все это технические средства. Каждый волен делать то, что он хочет. Я отказываюсь от мощных технических средств, под которыми я понимаю кислородный аппарат, шлямбурные крючья (альпинистский крюк, отверстие для которого пробивают в монолитной скале пробойником, напоминающим строительный), вертолет — короче, приборы, с помощью которых невозможное становится возможным. Я хотел бы покорять то, что еще возможно покорить собственными силами.
— Это честолюбие?
— Меня продолжают упрекать в том, что я хожу без кислородного аппарата только для того, чтобы удовлетворить мое честолюбие. В этом есть доля истины. Я один из тех немногих альпинистов, которые держатся за свое честолюбие. Обычно люди стараются, чтобы их честолюбие принимали за маску, и не выставляют его.
— Каковы ваши альпинистские планы?
— В 1978 году после одиночного восхождения на Нангапарбат, я сказал себе, что достиг в альпинизме большего, чем мог желать. Я мечтал покорить восьмитысячник в одиночку, и успех польстил моему альпинистскому самолюбию. Между тем я стал старше. Но еще чувствую в себе силы и желания. Я хотел бы совершить поездку в Тибет. После десяти лет экспедиционного альпинизма можно было бы и отказаться от больших путешествий.
— С такой страстью вы занимаетесь только альпинизмом?
— Я занимаюсь со страстью всем — кроме бюрократических дел, которые я ненавижу.
— Есть ли у вас еще интересы, кроме гор?
— Хотелось бы поехать в Тибет, в Южную Америку. Улучшить свои результаты я уже не могу. В последние годы я много раз достигал своей высшей точки, если не перешагивал через нее. Надо быть глупцом, чтобы не понимать этого.
— Как вы объясняете, что ваша голова осталась ясной?
— Благодарю за комплимент. Есть люди, которые говорят, что у меня явное помутнение ума. В таких дискуссиях, часто длящихся по получасу, обсуждается не только альпинизм. Я чувствую, что людей держит в зале не столько сама «сенсация», сколько мой образ жизни. Поднимаются социологические, политические вопросы. Приходится выслушивать и критику. «Мне кажется, вы спасаетесь бегством от кризиса сорокалетних», — сказал мне в Вене один мужчина примерно моего возраста. Я за активность, за необычное, неизведанное, за последние необжитые места на земле. Против бюрократизма и бюргерской сытости, против расхищения природы. Если это означает бегство, то я за бегство.
— Что делаете вы для общества?
— Ничего. Наоборот, я люблю риск, приключения, я представляю опасность для добропорядочного, боязливого, лишенного фантазии общества. Всегда, когда дискуссия переходит на политику, я чувствую себя несчастным. Ненавижу стерильные политические дебаты, бессмысленные предложения по улучшению мира. Каждое новое политическое мероприятие есть потерянное время и зря истраченная энергия. Мне часто приходится слышать, что я не учитываю реально обстановки. Я не считаю себя мудрецом, однако уверены ли вы, что видите реальность в ее истинном свете? Я хоть пытаюсь разобраться в действительности и неважно, как я это делаю. Важно лишь то, что я не застываю на одном месте.
Одобрительная реакция слушателей свидетельствует о том, что задето что-то важное. Может быть это желание решиться на поиск, отважиться на прыжок в неизведанное, все перечувствовать, ничему не подражать? Не потому ли мое поколение в Европе больн
В этот вечер я смутил людей не только словами. К некоторым докладам я записал музыку: «Кислород» Жана Мишеля Джарра, синтетический тон которого наилучшим образом передает настроение человека на большой высоте в разреженном воздухе, и «Одинокий человек» Элтона Джона, в котором я слышу мотивы, созвучные моему чувству альпиниста-одиночки. «Чепуха эта музыка. Она не достойна Ваших высоких переживаний», — сердится один доморощенный любитель гор с горящими глазами. «Мы здесь не в диско», — предупреждает меня возмущенная дама.
Ах, да, я опять забыл, что горы нужно представлять публике торжественно. Люди не хотят понять, что именно для меня, уроженца южнотирольской горной долины, горы не ассоциируются с органной музыкой и воскресным йодлем (жанр народных песен у альпийских горцев. Песня с рефреном-вокализмом, который исполняется в своеобразной манере на одних гласных звуках.) Нередко, перелистывая утром местные газеты и просматривая сообщения о моем выступлении, я обнаруживаю, что мои слова изменены до неузнаваемости или вовсе придуманы. Часто я получаю предложения и даже указания, как мне себя вести. Поскольку я своей деятельностью подаю дурной пример. Я уже привык к тому, что другие альпинисты лучше меня знают, что я должен был бы делать в той или иной ситуации. Однако я не понимаю, как публика может требовать, чтобы я приспосабливался к ней. Я часто не соблюдаю предъявляемых мне требований, и тогда меня не приемлют.
Почти в полночь я, смертельно уставший, наконец-то упал в постель в отеле. Однако и здесь нет покоя. Отопление шпарит на всю катушку, и сухой воздух раздирает горло. Удушающая жара после ледяного холода.
Месснер дает автографы
За несколько месяцев в году я пытаюсь заработать себе на жизнь и на оплату очередной экспедиции. Иногда, если поджимают сроки, я теряю покой, начинаю спешить, суетиться, и приходится прилагать большие усилия, чтобы сосредоточиться на подготовке очередного доклада. Поклонники тоже доставляют хлопоты. До сих пор для меня загадка, какой смысл в автографах. За один перерыв я даю их столько, что болят пальцы. Отказаться невозможно, этого бы никто не понял, а каждый раз говорить о бессмысленности своей подписи слишком утомительно. Чувствую себя цирковой лошадью.
Украдкой косясь на Нену, которая возится с проектором, незнакомые женщины делают мне недвусмысленные предложения. Незнакомые мужчины без всяких поводов приглашают на кружку пива. Мало кто из них мог бы сказать, зачем им это нужно. Мне кажется, главная причина — хоть на миг приобщиться к непрожитой жизни, хоть ненадолго уйти от одиночества.
Где-то в середине путешествия мой друг, репортер «Шпигеля», Иоахим Хёльцген, с которым мы были на К-2, сунул мне номер «Пекинского обозрения» за 20 ноября 1979 года. В нем сообщалось, что Китай открыл для иностранных альпинистов восемь вершин.
В тот же момент я решил ехать в Китай.
Вершины в Китае, открытые для иностранных альпинистов
С 1980 года для иностранных альпинистов в Китае открыты следующие вершины:
1. Джомолунгма (Эверест), 8848 м, высочайшая вершина мира, находится на китайско-непальской границе, северный склон ее лежит в Тибетском автономном районе.
2. Шиша Пангма, 8012 м, Тибет.
3. Музтагата, 7546 м, Синьцзян.
4. Конгур-таг, 7719 м и Конгур-тебетаг, 7695 м — две рядом стоящие вершины в Синьцзяне.
5. Богда, 7445 м — высшая точка восточной части Тянь-Шаня, в Синьцзяне. Массив состоит из семи вершин, у подножия его находится всемирно известное озеро Тянь-ши (небесное).
6. Гонгашань, 7591 м, Сычуань.
7. Аньемаген, 7160, Цинхай.
Китайский союз альпинистов берет на себя выполнение за иностранных альпинистов всех формальностей, таких, как договоры, разрешения, оформление денежных дел. В юго-восточной и северно-западной частях Китая много других вершин, восхождения на которые будут разрешены при увеличении притока иностранных экспедиций, в интересах развития международного альпинизма и укрепления дружбы между народами Китая и других стран.
Пекин
Совершенно ясно, что после такого официального сообщения начнется нашествие на горы Китая. Слишком долго ждали альпинисты этой возможности. Заявок будет тьма. Чтобы при переговорах иметь какие-то шансы, нужно ехать в Пекин, и как можно быстрее. Но как? То, что китайцы запросят за свои услуги большие деньги, меня не остановит. Придется найти кого-то, кто даст мне взаймы эту, по всей видимости, громадную сумму. Я соображаю. Нужен заимодавец, для которого я смогу выполнить какую-нибудь работу. Мне приходит в голову продать авторские права на фильм. Мы накрутили один фильм для Баварского киносоюза во время экспедиции на Ама Дабланг. Эта фирма отнеслась к нам отлично. Итак, звоню Юргену Леману, тогдашнему продюсеру. Он сразу же понял в чем дело, и готов сотрудничать со мной. Таинственный, закрытый для всех сегодняшний Тибет и одиночное восхождение на Эверест воодушевило его не меньше, чем меня. Он приводит в движение все рычаги, и через пару недель мы оба уже сидим в самолете на Пекин. Чувствуем себя науськанными гончими псами, идущими по горячему следу. Там, высоко над облаками, я рассказываю Юргену о том, как увидел Тибет в первый раз. Я стоял на вершине Манаслу и смотрел оттуда на страну моих вожделений. Несмотря на крайнюю усталость, волна восторга поднялась тогда во мне. Подо мной расстилалось море высокогорных степей, скал и заснеженных пиков. Бесконечный первозданный пейзаж, над которым, меняя очертания, тянулись облака. Все мое существо целиком погрузилось в созерцание этого ландшафта, и мне с трудом удалось вернуться к реальности. С тех пор я ждал новой встречи с этой страной, желая узнать ее поближе, а не просто увидеть с вершины восьмитысячника.
Из-за бесконечных переговоров в Китайском союзе альпинистов времени на знакомство с Пекином почти не осталось. Принимали меня церемонно и учтиво, постоянно говорили о дружбе, но в то же время пытались продать разрешение на экспедицию за астрономическую цену. Турист, тем более такой «выдающийся», как я, должен стать важнейшим источником дохода для Китая — так я понял.
Пекин показался мне огромным темно-коричневым городом. Домики, прижатые один к другому, маленькие, как коробки, иногда скучный бетонный истукан, везде пыль. По широким заасфальтированным улицам катит плотный поток велосипедистов в синей одежде. Многие женщины закрывают лица от всепроникающей пыли тончайшими платками и выглядят, как запеленутые куклы. На перекрестках висят огромные плакаты, призывающие население соблюдать чистоту и порядок.
В центре города раскинулась большая площадь. Посреди площади мавзолей Мао — гигантское сооружение для одного малого тела. По краю площади идет красная стена «Запретного города». Сегодня он открыт для всех. Бедные китайцы из провинции прижимают носы к стеклам, чтобы рассмотреть невиданные драгоценности императорских наложниц.
Сейчас дела в стране идут лучше, чем прежде, но народ все еще беден.
Парк летней резиденции императора в Пекине
Последователи Мао пытаются исправить ошибки прошлого. Расширять свободную торговлю, повышать личную ответственность — таков теперь девиз. Взаимное регулирование спроса и предложения должно поднять материальный уровень.
Пекин показался мне огромной лабораторией. Перестройка, кажется, идет очень осторожно и совсем маленькими шагами.
Перед дверями городских магазинов можно видеть небольшие прилавки мелких торговцев и крестьян, продающих свежее мясо, овощи и фрукты. Уже есть частные рестораны с утками и ядовитыми змеями, которые считаются деликатесом.
В конце концов КСА дало мне разрешение на одиночное восхождение на Джомолунгму. В комнате отеля я всю ночь производил расчеты. Результат: экспедиция будет стоить мне 40-50 тысяч долларов.
Договор о восхождении на вершину Джомолунгмы итальянского альпиниста Райнхольда Месснера
Китайский союз альпинистов получил заявку от итальянского альпиниста Райнхольда Месснера на проведение альпинистской экспедиции в Китае.
Эта экспедиция будет способствовать развитию взаимопонимания и дружбы между китайским, итальянским и немецким народами.
В дружественной обстановке представители Китайского союза альпинистов и господин Райнхольд Месснер пришли к следующему соглашению:
1. Наименование экспедиции.
Первое одиночное восхождение Р. Месснера на в. Джомолунгмы летом 1980 г. Общее число участников — два (Р. Месснер и медицинский работник).
Руководитель группы восходителей — Р. Месснер.
Аккредитованный представитель Р. Месснера в Пекине: посольство Федеративной Республики Германии.
2. Программа восхождения.
Цель: восхождение на Джомолунгму.
Маршрут: северный склон.
Путь подхода: Пекин — Чэнду — Лхаса — Шигацзе — Шегар — базовый лагерь.
Научные исследования: измерения температуры воздуха и атмосферного давления, уровня осадков во время дождей. Продолжительность восхождения: с июня по 31 августа 1980 г. Разведка: середина мая. Отъезд домой: начало сентября.
3. Китайский союз альпинистов назначает офицера связи и переводчика, которые будут сопровождать господина Месснера в экспедиции и консультировать его. Господину Месснеру предоставляются два погонщика и два яка.
4. Транспортные обязательства Китайского союза альпинистов: проезд от Лхасы до базового лагеря под Джомолунгмой — один семиместный джип. Обратный проезд от базового лагеря к подножию Шиши Пангмы (для разведки), далее в Лхасу — один семиместный джип.
5. Питание: с момента прибытия в базовый лагерь Китайский союз альпинистов берет на себя обеспечение питанием всех без исключения китайских участников экспедиции. Р. Месснер и второй альпинист обеспечивают себя питанием сами и предоставляют 100 литров бензина для китайских сопровождающих.
6. Р. Месснер высылает Китайскому союзу альпинистов до 31 мая 1980 г. список требуемого для восхождения снаряжения, взнос за восхождение на Джомолунгму и за разведку Шиши Пангмы (4080 юаней) и предварительный расчет (33000 юаней).
7. КСА сообщит г-ну Месснеру до конца апреля размеры одежды и обуви китайских участников.
8. Г-н Месснер будет соблюдать постановление КСА о проведении иностранных экспедиций в Китае. Он передаст оплату согласно постановлению КСА. Счет 81-89013199 (Банк Китайской Народной Республики в Пекине).
9. При переговорах КСА принял к сведению, что г-н Месснер планирует на весну 1981 г. восхождение на вершину Шиши Пангмы. Об этом состоятся переговоры в июле 1980 г.
10.Вышеозначенные пункты были подробно обсуждены на совместном совещании. Изменения или уточнения настоящего договора могут быть внесены обеими сторонами при взаимной договоренности.
11.Настоящий договор подписан 3 апреля 1980 г. господином Месснером и господином Ши Чжанчуном, представителем Китайского союза альпинистов в Пекине.
Этот договор составлен в двух экземплярах — на китайском и немецком языках. Оба текста действительны в одинаковой мере. Договор вступает в силу со дня его подписания.
Райнхольд Месснер
Ши Чжанчун
Вице-президент Китайского союза альпинистов
Пекин, 3 апреля 1980 г.
Готово! Итак, в 1980-м я во второй раз иду на Эверест! Снова без кислорода, но на этот раз еще и без партнера, без надежной цепи лагерей, без носильщиков и по новому пути, со стороны Тибета.
Вечером того же дня мы с Юргеном были приглашены представителями Китайского союза альпинистов на ужин. По здешнему обычаю каждый должен был произнести застольную речь и закончить ее словом «ганьбэй!», что означает «пей до дна!». По этой команде все опустошали стаканы. Ужасный обычай. Когда очередь дошла до меня, я сказал: «Спасибо вам за дружеское расположение ко мне. Это самое надежное экспедиционное предприятие в моей жизни, купленное по капиталистическим законам в коммунистической стране. Ганьбэй!»
«Кто не пробовал пекинской утки, тот не знает Пекина», — гласит поговорка. Нам подали 12 различных блюд из утки — утку зажаренную, в желе, фаршированную, в соусе, в тесте...
Хотя в эпоху культурной революции многое в культуре было утеряно, одно держится прочно: нигде не готовят с большей фантазией и мастерством, чем в бедной Китайской Народной Республике. Здесь хранят древние традиции кулинарного искусства, и я не поверил своим ушам, когда, подавая мне на десерт маленькие марципаны, официант гордо сообщил, что они были любимым блюдом императрицы Цы-си.
По возвращении в Европу я еще долго с восторгом вспоминал этот кутеж в Срединной империи.
Юли, мой южнотирольский приятель, был одним из первых, кому я рассказал о полученном разрешении. Мы сидели допоздна у меня дома в Вильнёсе, валяли дурака. «Смотри только не оттолкни от себя старых добрых друзей, — сказал Юл. — Они помогут тебе пересечь реку, когда ты захочешь въехать в новый дом».
Мне нравятся загадочные предсказания Юла. У меня действительно такое чувство, будто я переплываю реку. Юл считает, что желание взойти в одиночку на высочайшую гору мира может прийти в голову только такому сумасшедшему, как я. Тогда я сказал ему, что такой сумасшедший был уже задолго до меня. Его звали Морис Уилсон.
Морис Уилсон
Морис Уилсон был первым, кто вздумал взойти на Эверест в одиночку. Он не был альпинистом, но твердо верил, что глубоко религиозный человек, очищенный постами и молитвой, может достичь чего угодно, в том числе и высочайшей вершины мира. Как Колумб или Тур Хейердал, Уилсон хотел подтвердить свою теорию делом. Колумб знал, что земля круглая, чтобы доказать это, он совершил кругосветное плавание (Колумб не совершал кругосветного плавания.) Уилсон, знал, что человек с божьей помощью может все, и он решил покорить Эверест. Так началась одна из причудливейших глав в истории Эвереста. Но как он пришел к этой идее?
Морис Уилсон
Морис Уилсон родился в 1898 году в Бредфорде. Отец его был добропорядочным английским буржуа, владельцем небольшой фабрики шерстяных изделий. Морис, третий из четырех сыновей, прилежно учился и уже в двенадцать лет бегло говорил по-французски и по-немецки. В 1916 году, в восемнадцать лет, он добровольно записался на военную службу, стал старшим ефрейтором, потом лейтенантом, получил награду за храбрость, после ранения в левую руку и грудь был демобилизован.
Как многие люди его поколения, Морис Уилсон не мог забыть ужасов войны и привыкнуть к мирной жизни. Напрасно спрашивал он себя о смысле и цели своего существования. Отцовская фабрика с ее монотонной работой скоро опротивела ему, и он отправился в Лондон. Там было то же самое, и он сделал то, что делали другие бывшие солдаты, не нашедшие себя в мирной жизни: эмигрировал в Америку. Нью-Йорк, Сан-Франциско, наконец, Новая Зеландия. Здесь он прожил много лет: продавал машины, лекарственные средства, пробовал заняться сельским хозяйством, держал небольшой магазин дамской одежды в Велмигтоне.
Неожиданно, следуя внезапному импульсу, на почтовом судне он вернулся в Англию. С этого времени он не знал ни успехов, ни поражений, но счастлив не был. Нестарый, сильный, как медведь, мужчина без цели в жизни. Угнетенный и подавленный, он чувствовал себя физически все хуже. Похудел, стал кашлять. Лекарств он не принимал и однажды исчез. А когда появился снова — был здоров. Вернуться к жизни и обрести душевный покой Уилсону помогло учение индийских йогов, с которыми он познакомился по пути в Европу. Они открыли Уилсону средство против всех зол: пост и молитва. Он постился в течение 35 дней, лишь иногда позволяя себе глоток воды, и читал молитвы. Ему хотелось, чтобы это средство стало известно всему человечеству, но для этого надо было совершить нечто исключительное.
Случай вскоре представился. Отдыхая в Шварцвальде, в маленьком кафе во Фрайбурге, Уилсон совершенно случайно прочитал вырезку из старой газеты с сообщением об экспедиции на Эверест 1924 года. Он узнал о шерпах, о яках, которые тащили груз, о ледниках, штормах и непреодолимых препятствиях. Эверест! Теперь он знал, что нужно делать. Наконец-то мир будет потрясен. Это была фантастическая, безумная идея. Уилсон не имел ни малейшего представления об альпинизме.
Вернувшись в Лондон, Уилсон тотчас же взялся за дело. Он изучил все материалы предшествующих экспедиций. Именно теперь, не позже, он должен был понять, сколь бесперспективно его намерение. Но он решил все-таки осуществить это предприятие, к тому же без обременительной цепочки переноски грузов, без устройства лагерей. Услышав о планируемом Хаустоном облете Эвереста, он решил уговорить команду взять его с собой и позволить спрыгнуть с парашютом, но вскоре отбросил эту идею и задумал сам лететь в Тибет, приземлиться на леднике Восточный Ронгбук и идти далее к вершине пешком. Никакого представления об Эвересте, об альпинизме, о полетах. Его друзья были в ужасе. А он смеялся и говорил: «Да всем этим я овладею».
Он купил подержанный «Джипси Мот», написал на его боку «EVER WREST» и поступил в Лондонский аэроклуб. Уже после первого полета с инструктором стало ясно, что хорошим пилотом Уилсон не станет. Но эксцентричный ученик обладал двумя достоинствами, которые компенсировали все его недостатки: мужеством и решительностью. Несмотря на это у него не было ни малейшего шанса добраться живым хотя бы до Индии. В открытом биплане пролететь более 8000 километров над малозаселенной территорией сложно и для опытного пилота. Для неопытного это могло кончиться катастрофой.
Однако Уилсон продолжал начатое дело. Он купил снаряжение: палатку, спальный мешок, одежду. Приобрел высотомер и легкую камеру с самоспуском, чтобы сфотографировать себя на вершине.
Затем начались альпинистские тренировки. Он много раз прошел пешком от Лондона до Бредфорда и обратно, в отриконенных ботинках, с тяжелым рюкзаком. Потом начал восхождения. Пять недель он лазал в районе озер и в Уэллсе. Вместо того, чтобы учиться у швейцарских горных проводников ледовой технике на кошках и с ледорубом и подняться в Альпах на настоящие горы, он выбрал относительно безопасные вершины в Англии. Чтобы испытать нервы, спрыгнул с парашютом над Лондоном. Газеты выступили с острой критикой Уилсона, но тот не сдавался. В свой «EVER WREST» он встроил специальный бак для горючего и мощное шасси. Позаботился о картах, тщательно обозначил этапы своего маршрута: Фрайбург — Альпы — Милан — Палермо — Средиземное море — Тунис. Так как Уилсон собирался лететь без маски, то он установил высоту полета не более 3000 метров. Вылет был назначен на 21 апреля 1933 года — его день рождения. В середине апреля Уилсон тяжело заболел ангиной, и его план чуть не сорвался. Но он постился, молился и вскоре был полностью здоров. Первый взлет не удался, при этом наш герой едва не погиб. Драгоценное время было упущено.
А между тем окончился перелет Хаустона, двум машинам удалось пролететь над Эверестом. Большая экспедиция под руководством Хью Раттледжа шла в базовый лагерь. Если Раттледжу повезет, Уилсон не успеет обогнать его, чтобы быть на вершине первым.
Когда «EVER WREST» снова был готов к старту, министерство воздушных перевозок попыталось воспрепятствовать полету. Уилсон разорвал телеграмму, в которой сообщалось, что его полет запрещен. В воскресенье, 21 мая 1933 года, он распрощался с друзьями и репортерами. Машина оторвалась от земли, полетела навстречу восходящему солнцу, превратилась в точку и исчезла. Мало кто из провожавших надеялся увидеть Уилсона живым.
Через неделю он приземлился в Каире. Еще неделя — и он в Индии. Поскольку лететь над Персией ему было запрещено, пришлось изменить маршрут и направиться из Багдада прямо на острова Бахрейн. 1000 километров без посадки — это запредельная нагрузка для его машины.
Прилетев в конце концов на Бахрейн, он вопреки запрету британского консула раздобыл горючее и добрался до Гвадара в Индии. За две недели Уилсон преодолел почти 8000 км и этим самым длинным перелетом доказал, что решительность и сила воли делают чудеса. Но это не удовлетворило его. Он хотел добраться до Эвереста за 500 фунтов стерлингов.
В Лалбалу около Пурниха путешествие пока что окончилось. Власти не дали разрешения на перелет через Непал. Специальный корреспондент «Дейли экспресс» в Карачи убеждал его отказаться от задуманного. Уилсон был в отчаянии. Прошло несколько недель, начался муссонный период, и он понял, что шансов становится все меньше. Деньги кончились. Узнав о неудаче экспедиции Раттледжа, Уилсон продал свой «EVER WREST» и отправился в Дарджилинг.
И здесь власти отказали ему в разрешении на пешее путешествие по Сиккиму и Непалу. Тогда ему пришло в голову пробраться нелегально в Тибет. Он познакомился с Полом Кармой, тибетцем, принимавшим участие в экспедициях 1922, 1924 и 1933 годов. Карма был в восторге от Уилсона и пообещал сопровождать его до базового лагеря. Но вскоре он перестал понимать этого эксцентричного англичанина и отказал ему. Между тем настал январь, Уилсону пришлось искать помощи в другом месте. Он договорился с тремя шерпами — Тевангом, Ринцингом и Тзерингом, которые работали носильщиками в экспедиции Раттледжа. Они были добродушны и молчаливы, достали лошадь для путешествия, зашили приборы и снаряжение в мешки для пшеницы. Уилсон сказал, что он отправляется охотиться на тигров, оплатил гостиницу за шесть месяцев вперед, и ночью 21 марта 1934 года эта четверка тайно покинула Дарджилинг. Уилсон оделся, как тибетский монах. Ехали только ночью. Шерпы были прекрасными проводниками и заботливыми спутниками. Оставляя в стороне города и селения, эта небольшая группа проходила каждую ночь едва ли по 25 километров. Снегопады, дожди с градом, бурные потоки преграждали им путь. Они прошли мимо Канченджанги и наконец-то оказались на перевале Конгра Ла: перед ними лежал Тибет!
За бесконечно далеким горизонтом терялись горные цепи, море коричневого, фиолетового, оливкового и белого — лунный ландшафт. Не надо было маскироваться, Уилсон почувствовал себя снова свободным. Они все еще сторонились людей, но ехали теперь днем. 12 апреля Уилсон записал в дневнике: «Я увидел Эверест!». С гребня высотой 5200 метров в прозрачном воздухе Эверест со своим заснеженным восточным склоном представлял собой сказочную картину. Была идеальная для восхождения погода.
Через два дня четверка пришла в Ронгбук. Ледяной южный ветер дул со снежных полей. Травы больше не было. Скалы, осыпи, лед вывели Уилсона из мира его грез. В долине, запертой со всех сторон горами, он увидел монастырь. Массивные стены казались маленькими на фоне гигантской горы, которая занимала все пространство за ним: Маунт Эверест.
Верховный лама монастыря Ронгбук пригласил Уилсона, Тзеринга, Теванга и Ринцинга на аудиенцию. Он принял их в богато оформленном зале с искусно расшитыми занавесями на дверях и окнами из настоящего стекла. Мужество и решимость Уилсона произвели впечатление на ламу, и он дал Уилсону и шерпам свое благословение.
Вечером Уилсон долго лежал без сна в палатке, смотрел на свою гору, на Эверест. Он записал в дневнике: «Завтра выхожу!»
Когда, проснувшись на следующее утро, он услышал проникновенное пение 300 монахов, то решил, что они молятся за него. Погода была прекрасной. Неся на плечах более 20 килограммов груза, Уилсон начал подъем по долине к Ронгбукскому леднику. Так как все, что он прочел об этой местности, было написано альпинистами, у которых считалось хорошим тоном преуменьшать трудности, он попал в сложную ситуацию. Запутанный лабиринт из ледовых башен, трещин и скальных блоков возник перед ним на следующий день. Утомленный и изможденный, Уилсон бродил среди них. Он уменьшил свой груз, но вперед продвигался очень медленно. Хуже всего было то, что он все еще не понимал, как идти по льду. У него не было кошек, он не умел правильно рубить ступени и лишь чудом не свалился ни в одну из бесчисленных трещин.
16 апреля, полностью изнуренный, он дошел до лагеря II предшествующих экспедиций на высоте 6035 метров. Начался снегопад. Ослабевший Уилсон проглотил несколько фиников и немного хлеба. После морозной ночи в палатке он снова пустился в путь, и через два дня на высоте 6250 метров попал в снежную бурю. Снегопад не прекращался, продовольствие кончилось.
Хромая, с болью в суставах, вернулся он через три дня в Ронгбук. Его глаза были обожжены, горло болело. Пока Ринцинг и Теванг подогревали суп, Уилсон записал в дневнике каракулями, которые почти невозможно было разобрать: «Я не сдаюсь. Я по-прежнему уверен, что сделаю это...» Уилсон медленно приходил в себя в одном из помещений монастыря. Поев впервые за 10 дней горячей пищи, он начал рассказывать шерпам путаную историю о своем одиночестве, усталости и разочаровании на Ронгбукском леднике. Никогда еще он так не тосковал по обществу и друзьям. Потом он заснул и проспал 38 часов.
На леднике Восточный Ронгбук