ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вертолет резко накренился, огибая мыс, и встречный поток воздуха ударил в него. Казалось, огромная рука приподняла машину, а потом мягко опустила, и вертолет выровнялся. Ощущение не было неприятным — природа скорее напоминала о своей силе, а не угрожала, но у Уитни от волнения комок подкатил к горлу.

Господи, как же она соскучилась по Гавайям! Прошло девять лет с тех пор, как она покинула дом, но она так и не смогла избавиться от ностальгии по жемчужной красоте моря, пляжам темного песка и надменным отвесным скалам, омываемым океаном.

Она не сомневалась, что будет счастлива увидеть все это снова, но не учла воспоминаний — сентиментальных, отдающих горечью, от которых у нее щемило сердце.

Вот он — прямо под ней — пляж Хайна-Бич, такой же прекрасный, каким она его помнила. Солнечные блики разукрасили Тихий океан бриллиантами, оправленными в белую пену на темном песке. Роскошные пальмы стояли в карауле перед скалами, такими высокими, что, казалось, могли бы проткнуть насквозь пухлые облака, разбросанные по синему небу.

Повернувшись на сиденье, Уитни провожала взглядом уплывающий назад пляж, пока вертолет набирал высоту над pali и брал курс в глубь острова.

Хайна был особенным местом, ее секретом, и ей пришло в голову, что, может быть, последний человеческий след на его темных песках оставила ее нога.

«Нет, — вспомнила она, — не только ее». Последний раз, когда она приходила на пляж, с ней был Энди. Она провела его через древние поля, покрытые лавой, вдоль губы Кахуна Джордж, потом по крутому обрыву к морю, и все это время Энди дразнил ее, сомневаясь в том, что ее секретное место не обманет его ожиданий.

Уитни смеялась со всей уверенностью своих шестнадцати лет.

— Конечно, оно такое и есть, — говорила она. — Оно — красивое.

Энди тоже смеялся, обнимая ее.

— Такое же красивое, как и ты? Если нет, тебе придется за это заплатить.

Откинув назад волну платиновых волос, она улыбнулась.

— И каким же образом?

Энди посерьезнел и прижал ее крепче к своему упругому загорелому телу.

— Я что-нибудь придумаю, — прошептал он, а потом накрыл ее рот губами, его руки скользнули под ее хлопковую майку…

Уитни вздрогнула от легкого прикосновения чьей-то руки. Пилот вертолета спрашивал о чем-то, его брови вопросительно поднялись, но слова тонули в вое винта.

Уитни покачала головой.

— Я не слышу.

Он кивнул и наклонился к самому уху.

— С вами все в порядке?

Уитни сглотнула. «Нет, — подумала она, — далеко не в порядке. Я сижу тут и вызываю призраков».

Но, понимая, что его интересует, не мутит ли ее от полета, она улыбнулась, подняв большой палец вверх.

— Все о'кей.

Он поднял большой палец в ответ и отвернулся. Уитни вздохнула и откинулась в кресле.

«Тошнит от полета», — усмехнулась она. Что бы сказал этот пилот, если бы знал, что она управляла приборами одноцилиндровой «сессны», на этом же маршруте в шестнадцать лет? Правда, она не проделывала никаких сложных операций — Кении не позволил бы ей приземляться или взлетать, — но он не раз разрешал ей держать штурвал, и не потому, что она была дочерью Дж. Т., а потому', что любила летать. Он обещал научить ее, но почему-то всегда не хватало времени. А потом ей исполнилось семнадцать, она уехала на материк в школу-интернат и больше не бывала на Большом острове.

Вертолет начал резко снижаться над волнистыми холмами ранчо Тернера. Внутри у нее все сжалось: они приземлятся через несколько минут, а она не очень уверена, что готова к тому, что ее ждет. Должно быть, ее отец болен. Никакого другого объяснения его загадочного требования она не могла найти, как ни старалась.

«Приезжай домой, Уитни», — писал он, и небрежно написанная просьба ошеломила ее. За все те годы, что она провела вне дома, отец ни разу не просил ее об этом. Они переписывались к обменивались телефонными звонками, он навещал ее каждый раз, когда у него были дела на материке, но ни один из них никогда даже не упомянул о возможности ее возвращения на ранчо. И теперь его неожиданная, не предвещавшая ничего хорошего просьба очень удивила ее.

Пилот опять похлопал ее по плечу и указал вперед. Уитни кивнула, что поняла его. Вот она — посадочная полоса и извилистая проселочная дорога, которая вела через пологие холмы к дому усадьбы.

Вертолет стал садиться. Сквозь клубы пыли она заметила знак Тернера на джипе, катящем к ним по дороге. Внутри у нее все сжалось, но, когда вертолет наконец-то сел, а пыль рассеялась, она разглядела, что встречать ее приехал не отец, а Кичиро.

Когда старик открыл дверцу вертолета и улыбнулся ей во весь рот, Уитни уже справилась с волнением и улыбалась.

— Aloha, мисси, — сказал он. — Рад, что вы вернулись.

— Приятно вернуться домой, — ответила она и, несмотря на все дурные предчувствия, поняла, что это — правда.

Даже после всего это был ее родной дом.

Пока они ехали по ухабистой дороге, ведущей к главной усадьбе, Кичиро рассказал, что отец очень сожалел, но в последний момент его вызвали по неотложному делу. Он просил передать, что вернется, как только сможет, но надеется успеть к обеду. Уитни протянула руку и коснулась плеча старика.

— Все в порядке, — сказала она. — Я и не ожидала, что он меня встретит.

Хотя это было не совсем правдой. Конечно, она не ждала, что ее будет встречать целая делегация, но, в конце концов, она тут по просьбе отца.

В данной ситуации это могло свидетельствовать о…

— Кичиро, с Дж. Т. все в порядке? Старик взглянул на нее.

— Что вы хотите сказать, мисси? Уитни прикоснулась к его руке.

— Если он болен…

Он посмотрел, но во взгляде его миндалевидных глаз нельзя было ничего прочесть.

— Нет, он не болен.

У нее гора свалилась с плеч.

— Уфф! Я не знаю, почему я не подумала об этом раньше, но…

— Обеспокоен, может быть, но не болен. Уитни нахмурилась.

— Обеспокоен? Чем?

— Лучше пусть он сам вам скажет, мисси.

— Скажет мне о чем? Что за тайна?

— Никакая не тайна. — Кичиро уставился прямо перед собой.

— Так что же? Ой, не может быть… — Уитни внезапно наклонилась вперед, рукой заслонив глаза от солнца. — Кичиро, что это?

Старик не отводил взгляда от дороги.

— Забор.

Она улыбнулась.

— Я вижу. Но почему он здесь? Кичиро с шумом выдохнул.

— Дома, — выплюнул он слово, как будто оно было ядовитым.

Уитни пристально посмотрела на него.

— Дома? Дж. Т. строит дома на своем ранчо? Кичиро смущенно заерзал на сиденье.

— Кое-кто еще. Уитни сощурилась.

— О чем ты говоришь, Кичиро? Кто еще может строить на земле, которая является собственностью Тернеров?

Последовала долгая пауза.

— Спросите Дж. Т., — произнес он наконец, и по тому, как решительно сжались его губы, Уитни поняла, что больше она от него ничего не добьется.

«Дома, — она чуть не свернула шею, оглядываясь на забор. — Дома на земле Тернеров! Невозможно!»

Сначала ей показалось, что главная усадьба совершенно не изменилась. В доме было прохладно и просторно, на каждом подоконнике росли экзотические растения из коллекции отца. Но потом она поняла, что слуг стало меньше: открывшая парадную дверь экономка явно исполняла еще и обязанности повара — на ее пышной груди остался след от муки.

— Ваш багаж принесут позднее, мисс. Боюсь, что сейчас некому.

Уитни пожала плечами.

— Тут всего один чемодан, — сказала она. — Я сама отнесу его наверх.

Уитни поднялась в свою спальню, и время как будто повернуло вспять.

Здесь все было так, как она оставила когда-то, вплоть до моментальных фотографий, вставленных за раму зеркала, и разбросанных по постели вместе с подушками плюшевых зверей. Сначала это ее удивило — Дж. Т. не свойственна сентиментальность. Она полагала, что он давным-давно велел освободить комнату от напоминаний о ее детстве. Но возможно, он и не был тут со времени ее отъезда. Дом был полностью отдан в распоряжение экономки и слуг, и, пока в нем поддерживали чистоту и порядок, отец не проявлял к нему интереса.

Уитни медленно, прошлась по комнате, коснулась спинки стула, придвинутого к трюмо, улыбнулась при виде поблекшего букетика для корсажа, брошенного на зеркальное стекло столика, и остановилась перед трюмо. Как много воспоминаний, как много фотографий, некоторые из них совсем выгорели за эти годы.

Вот фотография ее матери, она про нее совсем забыла. Мать держала на руках крошечную Уитни и улыбалась в объектив, но в глазах уже притаилась болезнь, вскоре ее унесшая.

А вот фотография Налани, доброй tutu, которая прожила на Гавайях так долго, что все забыли ее имя и звали просто бабушкой. Потом Дж. Т. решил, что настало время пригласить к его дочери настоящую европейскую гувернантку. Она улыбнулась, протянув руку к следующему фото. Сколько же ей было тогда лет? Пять? Платиновые волосы зачесаны вверх, и темно-синие глаза горят от гордости за свой первый в жизни «конский хвост».

Ее взгляд упал на последний снимок. «Энди, это Энди! Откуда здесь эта фотография? Я ведь сожгла все до последней фотографии, сожгла, а пепел выбросила в море».

Дрожащими руками Уитни вытащила снимок из-за зеркала. Да, это был Энди, навсегда остановленный объективом фотоаппарата, когда шел по волнам прибоя в Хайне. Он улыбался, одна рука поднята, чтобы откинуть намокшие волосы с лица, и неожиданно она вспомнила, как он позировал перед камерой и как потом изменился его смех, когда он заключил ее Б свои объятья. Она вспомнила запах его нагретой солнцем кожи и вкус его забрызганных морской водой губ на своих губах.

— Я люблю тебя, Уитни, — прошептал он в тот день, а она, наивная маленькая дурочка поверила ему…

— Aloha, Уитни. Добро пожаловать домой, моя дорогая!

Снимок выпал у нее из руки, когда она повернулась к двери.

— Отец! — у нее перехватило дыхание. Отец улыбался.

— Ты выглядишь, как будто была за миллион миль отсюда.

Она посмотрела на фото, лежащее у ног, наклонилась, подобрала его с ковра и засунула в карман.

— Так и есть, — сказала она, взяв себя в руки. — Как ты, отец?

— Прекрасно, — ответил он, но прозвучало это неубедительно.

«Он лжет, — забеспокоилась она, — все они лгут. Он болен, любой подтвердит это». В последний раз они виделись в Лос-Анджелесе шесть месяцев назад, тогда он показался ей усталым. Но его теперешний вид! Под глазами залегли темные тени, вокруг рта — глубокие морщины.

— Прости, что не смог встретить тебя. — Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. — Но у меня было дело в одном месте.

Она кивнула.

— Именно так и сказал Кичиро.

— Да? Хорошо, хорошо. — Последовало короткое молчание, затем отец откашлялся. — Как дела на поприще общественного питания?

— Все идет хорошо. Папа…

— Хорошая мысль — снабжать работающих женщин готовыми обедами на целую неделю.

— Да. Папа…

— Я полагаю, ты удивлена, зачем я вызвал тебя, — быстро сказал отец.

— Да. Но я думаю, что теперь знаю. Дж. Т. прищурил глаза.

— Что ты хочешь этим сказать? Что, черт возьми, этот Кичиро наговорил тебе?

— Ничего. Он не проронил ни слова. — Уитни облизнула пересохшие губы. — Ты ведь болен, не так ли?

Седые густые брови отца приподнялись в изумлении.

— Болен? Что это тебе взбрело в голову?

— Ну, я просто сопоставила некоторые вещи. Я хочу сказать…

— Нет, — покачал он головой, — я вовсе не болен. Она почувствовала облегчение.

— Ну, тогда… — замялась она, — тогда в чем все-таки дело?

Дж. Т. рассмеялся.

— Без всяких проволочек, гм-м-м? Сразу хочешь взять быка за рога?

Краска залила ее щеки.

— Возможно, потому, что у меня был хороший учитель.

Отец прошел через комнату и опустился в кресло-качалку.

— Это длинная история, — сказал он, не обращая внимания на ее колкость. — Я не знаю, с чего начать.

Уитни подошла к нему.

— С начала, — тихо проговорила она, садясь напротив. — Обычно лучше всего именно с него и начинать, не так ли?

Он вежливо улыбнулся. С изумлением она заметила, что он нервничает. Он действительно волновался.

— Ну, тогда слушай. Я полагаю, ты заметила некоторые перемены в доме. Я имею в виду изменения среди слуг.

— Да, в чем дело? Они что, уволились все сразу? Он откинулся в кресле и положил ногу на ногу.

— Дом тоже нужно немного обновить, — продолжил он, проигнорировав ее вопрос. Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. — Я подумал, что ты, может быть, поедешь со мной в Гонолулу на следующей неделе и мы…

— На следующей неделе меня тут не будет, — перебила его Уитни. — Разве ты не получил мое сообщение? Я послала тебе письмо…

— Я помню, что ты написала, Уитни. Ты сообщила, что можешь остаться здесь только на выходные. Но об этом не может быть и речи.

Она уставилась на него. Неужели он так и не научился ничему за прошедшие девять лет? Неужели он считает, что до сих пор может указывать ей, что делать?

Если так, ему придется попрощаться со своими заблуждениями.

— Я уеду послезавтра, папа, — голос ее был тихим, но решительным. — Я договорилась с пилотом, чтобы он забрал меня в полдень в воскресенье. — Брови Уитни поползли вверх. — И это напомнило мне… Что случилось с «сессией»? Разве Кении больше не работает у нас?

Дж. Т. хмыкнул и встал.

— Мы сможем поговорить об этом позднее, — заявил он. — Сегодня был длинный день, и я устал. Мы купили нового племенного жеребца на аукционе пару месяцев назад, и с ним не все в порядке. Я провел целое утро с ветеринаром…

Уитни тоже поднялась.

— И поэтому ты намеренно не отвечаешь на мои вопросы.

— Я же сказал тебе, что устал. Я расскажу тебе обо всем, но сначала мне бы хотелось принять душ и переодеться. Полагаю, что и тебе не мешает сделать то же самое после такого долгого путешествия. — Он натянуто улыбнулся. — Почему бы нам не встретиться в библиотеке, скажем, через час? Мы сможем выпить шерри и…

— Это имеет отношение к домам, которые строятся на северных лугах?

Эта мысль только что пришла ей в голову, но, как только слова сорвались с губ, она инстинктивно поняла, что была права.

Отец быстро обернулся и внимательно посмотрел на нее. Никакого притворства. Теперь он выглядел таким, каким она лучше всего его запомнила — холодным, твердым и рассерженным.

— Этот Кичиро — старый дурак! Он дождется, я доберусь до него. Ведь я специально велел ему…

— Кичиро ничего мне не рассказывал. Я сама — я увидела забор и спросила, почему его там поставили. «Дома», — сказал он, и только.

Дж. Т. нахмурился.

— Чтоб он провалился, если не понимает, что для него хорошо, а что — плохо.

— Так это правда? Кто-то ведет строительство на земле Тернеров? Ты что, продал луга?

Отец сдвинул брови.

— Обо всем позднее, — сказал он резко. Он бросил взгляд на «Ролекс» на руке. — Встретимся внизу через сорок пять минут, Уитни. Прими душ, переоденься и жди меня в кабинете.

Она невесело рассмеялась.

— Совсем как в старые «добрые» времена. Все в соответствии с правилами Тернера. Через сорок пять минут. Не через час, не через полчаса…

— Мой гость скоро будет здесь. Поэтому, если хочешь получить ответы на свои вопросы, играй по правилам, или останешься в неведении.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Гости? Сегодня вечером?

— Да. Я понимаю, что слишком скоро…

— Слишком скоро? — Уитни покачала головой. — Ты же сам сказал, что я устала, я ехала сюда весь день. И… и…

«Это мой первый вечер дома, — почти вырвалось у нее, — в первый раз за столько лет я приехала домой». Но разве это что-то значит? Ее отец нисколько не изменился, да она и не ждала этого. И все-таки было приятно надеяться, что он хоть немного рад ее приезду.

— Это деловая встреча, Уитни.

— А-а-а, — язвительно протянула она, ненавидя себя за разочарование, которое почувствовала, — конечно. Это все объясняет. Бизнес прежде всего. А если дело касается еще и денег…

Отец повернулся к ней, лицо его пылало. Голос стал грубым, почти злым.

— Ладно, раз ты хочешь знать — пожалуйста. «Сессны» больше нет, потому что ее обслуживание стоит слишком дорого. Слуги уволились, потому что им задержали жалованье за месяц.

— Что? Я не пони…

— И еще, — сказал он, повышая голос, — я продал часть северных лугов. — Он горько засмеялся. — Ну, я не то чтобы их продал, скажем гак — их забрал банк, а скоро он заберет и все ранчо до последнего акра земли, если у меня не будет достаточно денег, чтобы сохранить за собой своих работников. — Отец шумно вздохнул. — Довольна, Уитни? Теперь ты получила все ответы на свои вопросы.

У Уитни подкосились ноги. Она опустилась на край постели и беспомощно посмотрела на отца.

— Что произошло? Как это все могло слу… Дж. Т. махнул рукой.

— Ты же хотела взять быка за рога, помнишь? Ну, суть в том, что мы скоро потеряем все — если я не сумею что-то придумать.

Она ошеломленно смотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное. Ранчо и остальные дела отца стоили миллионы. Десятки миллионов. Как он ухитрился все это поставить под угрозу?

— Я полагаю, ты недоумеваешь, какое все это имеет отношение к тебе?

Она нервно вздохнула.

— Да. Я хочу сказать, я люблю эту землю. Но я ничем не могу помочь, папа. Я ничего не понимаю в…

— …условностях, — подсказал отец. Она удивленно посмотрела на него, и он кивнул головой, подтверждая важность сказанного. — Внешняя сторона вещей, моя дорогая. Вот с чем нужно считаться. Местные банки мне не доверяют. Они слишком много знают обо мне и о состоянии дел на ранчо. Пару недель назад тут был Коллинз — мы охотились на дикого козла, и от старого негодяя ничего не ускользнуло. «Где твой повар, Тернер? А твой Ван Гог — только не говори мне, что ты его продал». Уитни покачала головой.

— Ван Гог?

— Основной смысл финансовых дел в том, что ты можешь брать деньги в долг только тогда, когда они тебе не нужны.

— Но в этом мало смысла. Дж. Т. засмеялся.

— Конечно, мало. Но так уж принято. Банкиры не играют в благотворительность. — Он глубоко вздохнул. — Мне нужно наизнанку вывернуться, чтобы найти деньги, которые нам необходимы.

«Нам, — подумала она. — Послушать его, получается, что я в этом заинтересована». На самом деле сна никогда не имела ничего общего с деловыми интересами Тернеров. И ничего не понимала в финансовой стороне дела. Что же она может сделать такого, чего сам Тернер не смог?

Отец как будто прочел ее мысли. Он быстро подошел и присел перед ней на корточки.

— Небольшой отвлекающий маневр, Уитни, — вот что нам нужно. Что-то вроде званого обеда сегодня вечером. Хорошее вино, вкусная еда, приятная беседа. Ты за столом в качестве хозяйки дома… Мы сможем создать иллюзию, что ничего не произошло, неважно, что об этом говорят.

Уитни вскинула голову.

— Ты хочешь сказать, что вызвал меня сюда, чтобы я развлекала какого-то банкира? Папа, это — сумасшествие. Это…

— Человек, который к нам приедет сегодня вечером, — не банкир. — Отец медленно выпрямился и посмотрел на нее сверху вниз. — Но у него есть деньги и возможности, чтобы спасти нас.

— Кто же он тогда? Финансист? Дж. Т. горько рассмеялся.

— Можно сказать и так. На самом же деле он — акула, которая появляется, когда почувствует запах крови в воде.

— И к такому человеку ты обращаешься за помощью?

— Больше не к кому. Поверь мне, если бы был… Уитни вскочила на ноги.

— Если он то, что ты о нем сказал, его не проведешь ни хорошим вином, ни едой, ни разговорами.

— Нет, — тон Дж. Т. был ледяным. — Естественно, не проведешь. Но его нужно отвлечь. Я в этом уверен. Ведь это его предложение, в конце концов.

— Его предложение? — Брови Уитни взлетели от удивления. — О чем ты говоришь?

— Он специально просил, чтобы ты приехала сюда. — Ноздри отца затрепетали от негодования. — У меня нe оставалось выбора, мне пришлось уверить его, что ты будешь.

Она уставилась на него, совершенно сбитая с толку.

— Почему он об этом попросил? — сказала она. — Этот человек — как, ты сказал, его имя?

— Александр Барон. — Дж. Т. выплюнул это имя, как отраву.

Уитни провела кончиком языка по верхней губке.

— Александр Барон, — тихо повторила она. — Да, мне кажется… я слышала о нем где-то. Он не с материка? Что-то связанное с владением корпорацией и какими-то спекуляциями с капиталом?

Дж. Т. кивнул.

— Из Сан-Франциско. Да, это он. — Посмотрев на золотой «Ролекс», блестевший на запястье, он нахмурился. — И он должен быть тут меньше чем через час, о Господи! Живее, Уитни! Нам нужно переодеться к обеду.

В замешательстве она покачала головой.

— Я не привезла с собой вечернего платья. Я не ожидала…

— Твоя одежда по-прежнему в стенном шкафу. Найди там что-нибудь, что тебе подойдет. Я велел положить жемчуга твоей матери в твою шкатулку с драгоценностями. Надень их — это будет нелишне.

— Но почему Барон настаивал на встрече со мной?

Отец остановился в дверях. Он сощурил глаза и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Он знает тебя, Уитни. — Он откашлялся, и она заметила необычное выражение неловкости на его аристократическом лице. — Вы с ним встречались раньше.

Уитни рассмеялась и с сомнением пожала плечами.

— Может быть, мой бизнес и процветает, отец, но я никоим образом не была связана со спекуляцией капиталом.

— Барон провел свою юность, путешествуя по миру, — продолжал Дж. Т., не замечая ее возражений. — «Учась всему в путешествиях», — как пишет «Тайм». Шлялся с места на место, живя за счет щедрости других людей, если быть более точным.

— Да. Но…

Взгляд Дж. Т. задержался на ее лице.

— Он путешествовал на юг Тихого океана. Из Австралии к Новой Зеландии, потом — на Таити. А потом — на Гавайи.

«Отец наблюдает за мной, как кот за мышкой», — неожиданно поняла она, и по ее позвоночнику поползли мурашки.

— И все же не понимаю… Отец вздохнул.

— Он называл себя «Энди», когда мы были знакомы с ним, дорогая моя.

Уитни в ужасе уставилась на него. «Нет, нет, это невозможно. Этого не может быть», — пронеслось у нее в голове.

Но мрачное выражение на лице отца не оставляло сомнений.

— Это ведь только на один вечер, — поспешно добавил он. — Я знаю, что многого от тебя прошу, но…

Уитни отшатнулась.

— Нет, — отрезала она. — Об этом не может быть и речи.

Отец быстро подошел к ней и крепко обнял за плечи.

— Негодяй хочет свести с нами счеты, — процедил он. — Но, Уитни, мы покажем ему, что ни за какие деньги он не сможет купить положения, которое принадлежит Тернерам от рожденья.

Уитни замотала головой.

— Это невозможно, — прошептала она. Его пальцы больно впились в ее плечи.

— Мы что, должны все потерять из-за твоей глупой гордости?

— Папочка, — со вздохом попросила она, — пожалуйста…

Отец разжал пальцы.

— Я буду ждать тебя в библиотеке через сорок пять минут, — бросил он, решительно направляясь к двери.

— Отец!..

— Через сорок пять минут, — жестко повторил он, и, прежде чем она успела ответить, дверь за ним затворилась.

Уитни упала на постель. Это невозможно. Неужели Александр Барон и юноша, который забрал ее любовь и оставил взамен только ненависть, такую черную, что она сломала всю ее жизнь, — один и тот же человек?

Это было похоже на шутку — только никто не смеялся.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В то давно минувшее лето, когда ей было шестнадцать, она единственная из девочек в классе Академии мисс Портер действительно ждала летних каникул.

Они все были в том возрасте, когда перспектива провести каникулы с родителями кажется наихудшим наказанием.

Элли собиралась с родителями в Европу.

— Можете себе представить, — говорила она, закатывая глаза к потолку, — целых два месяца таращиться на музеи и церкви! Я умру! Я просто уверена, что не переживу этого!

Предки Джанет брали ее в поездку на континент.

— Сперва я сойду с ума, — пообещала она. — Мой отец распланировал весь маршрут заранее — мы собираемся проехать миллион миль. Как я все это вынесу?

Айрис должна была провести лето в круизе по югу Тихого океана на яхте отца.

— Он говорит, что это будет полезное времяпрепровождение, — стонала она. — И он купил мне глобус — только представьте — глобус!

Все глаза обратились к Уитни.

— Тебе повезло, — проворчала Айрис, подводя итог общим чувствам. — Твой отец обращается с тобой как со взрослой. Ведь он никогда не тащит тебя с собой, если ты предпочитаешь заняться чем-нибудь еще, не так ли?

Уитни улыбнулась в ответ:

— Нет, не тащит. — Она не добавила, что отец вообще не брал ее с собой никуда. И не потому, что мало путешествовал. Он ездил, и много. Но все его поездки были связаны с бизнесом, и ей не было в них места.

Иногда в минуты уныния она сомневалась, думал ли он вообще когда-нибудь о ней, но потом напоминала себе, что у ее отца целая империя, которой нужно управлять.

В начале того лета, в первые дни каникул, Дж. Т. подвернул лодыжку. Ничего серьезного, но это привязало его к дому на пару недель — достаточно долго, чтобы мечты Уитни стали реальностью.

Возможно, тогда впервые отец обратил на нее внимание.

Но ее радость длилась не долго. Очень скоро отец понял, что ему вовсе не по душе то, что он увидел.

По его мнению, Уитни теперь стала почти взрослой, но совсем не той леди, какой должна быть дочь Тернера. Она слишком похожа на мальчишку-сорванца: одета не так и, конечно, не умеет себя вести подобающим образом.

Лето, которого так ждала Уитни, превратилось в тюрьму из правил, установленных для нее Дж. Т.

Ей запрещалось шататься по конюшням. Общаясь с работниками на ранчо, она не должна забывать, что она — Тернер. Безусловно, требовалось снять мерки для портного, чтобы заменить джинсы и майки, которые, она всегда носила на ранчо. Ей также следовало появляться на официальных обедах, которые давал Тернер время от времени, и научиться быть хозяйкой для его гостей.

Короче говоря, ей надо было соответствовать положению дочери своего отца.

К середине лета Уитни была окончательно и бесповоротно несчастна. Она ненавидела свое новое существование, но ее вырастили послушной дочерью. Оставалось только надеяться, что все переменится, как только Дж. Т. снова будет на ногах. Как только он возьмет в руки вожжи своей жизни снова, он позабудет о ней, как это случалось в прошлом.

Именно так и произошло. Однажды утром она проснулась и обнаружила, что он уехал. Эмма, последняя в бесконечной процессии сменяющихся домоправительниц, сообщила, что Дж. Т. вылетел на вертолете сразу после восхода, вызванный куда-то по срочным делам. Он позвонит по телефону или телеграфирует, его адвокаты будуг знать, как с ним связаться в случае необходимости, он увидится с Уитни через несколько недель…

«Вздор, вздор, вздор», — радовалась Уитни, делая вид, что огорчена.

Впервые черствость отца не принесла ей боли. Вместо этого она радовалась, как будто вырвалась из клетки.

За считанные секунды она сбросила сшитый по моде костюм и натянула вылинявшие джинсы и майку. Потом заторопилась в конюшню, чтобы почистить маленькую чалую кобылку, которую ей подарили к десятому дню рождения. Она не была здесь все лето.

— Твое дело — ездить на ней, — сказал Дж. Т. — Я плачу рабочим, чтобы они ухаживали за лошадьми.

Если работники и удивились, увидев ее, то не показали виду. Ее приветствовали, как и раньше, добрыми улыбками, и через несколько минут она почувствовала себя как дома.

Ей придется стать «мисс Уитни», когда через несколько недель вернется отец. Но сейчас с грязью на носу и соломой в волосах она была такой же молоденькой барышней, как и всегда.

Так она и выглядела в тот день, когда познакомилась с Алексом Бароном. Правда, тогда он не называл себя этим именем. Его звали Энди — именно так он представился.

Она была одна в конюшне, убирала навоз из стойла кобылки, стоя по колено в сене, когда дверь распахнулась настежь. Уитни повернулась, щурясь от ослепительно яркого света. В проеме дверей стояла фигура — мужчины или мальчика, она не могла разглядеть.

— Эй, есть кто? — спросил он. — Где хозяин? Уитни выпрямилась, все еще держа вилы в руке.

— Старший конюх? Его контора — позади конюшни.

— Я туда заходил, — ответил он, сделав несколько шагов вперед. — Там никого нет.

Теперь, когда он заслонил собою свет, она увидела молодого человека в выцветших джинсах и хлопковой майке со словом «Тернер», такой же, как и у нее. Но рукава майки были оторваны, обнажая сильные загорелые руки.

— Где еще он может быть? — спросил он. — Ты не знаешь?

— Нет, — сказала она. — Я… я…

Слова замерли на губах, когда ее взгляд упал на него. Раньше она никогда не встречала никого с такой внешностью. Он был… он был очень мужественный, несмотря на то что его выгоревшие на солнце волосы доставали почти до плеч. Ее отец нахмурился бы и сказал, что он выглядит бездельником, но… но это было бы неправдой. Он выглядел как… он был похож…

Уитни почувствовала, как по коже пробежали странные мурашки. И тут же с ужасом вспомнила, что щеки у нее грязные, а в волосах застряли клочки соломы.

Это ощущение было новым для девочки, которая никогда раньше не заботилась о своей внешности, если только не появлялась по приказу Дж. Т. за обеденным столом. Она почему-то смутилась. Их глаза встретились, и ей показалось, что в его взгляде она уловила искорки смеха.

Уитни ужасно разволновалась, но впервые в жизни она сумела скрыть свое волнение, спрятавшись за высокомерной манерой поведения одного из Тернеров.

— Возможно, я смогу вам помочь, — произнесла она, выпрямляясь и одаривая его холодной полуулыбкой.

Он усмехнулся.

— Сомневаюсь.

Она почувствовала, что краснеет.

— Я полагаю, что вам лучше рассказать мне, что вы хотите.

Ее саму покоробило от этих слов. Что с ней происходит? Это ее отец так разговаривает с людьми, а не она. Уитни сделала шаг вперед, но, прежде чем она успела извиниться, паренек снял с головы воображаемую шляпу и отвесил ей низкий поклон.

— Конечно, миледи. Не будет ли миледи так добра сказать, где разгрузить грузовик с кулями корма?

Он смеялся над ней, это было совершенно очевидно. Уитни вспыхнула, воткнула вилы в сено и уперла руки в бока.

— У тебя есть представление о том, кто я такая? — нарочито надменно спросила она.

— Угу. — Его лицо приняло бесстрастное выражение, и он окинул ее взглядом с головы до ног. — Вы — леди, испачканная в навозе от макушки до пяток.

Уитни насупилась и взглянула на него исподлобья. Но он улыбался, и его улыбка была такой заразительной, что через несколько секунд она и сама рассмеялась.

В конце концов, он — просто мальчишка, заставший ее врасплох, поэтому она и вела себя так странно. Ужасно глупо.

— Значит, так, — сказали она, вытирая руки о свои плотно обтянутые джинсовкой ягодицы, — подожди минутку, я закончу тут и найду место, где разгрузить твои мешки.

— Заметано, — сказал он. — Но только ты сначала позволишь помочь тебе?

Уитни пожала плечами.

— Почему бы нет?

Они работали, понимая друг друга без слов, пока стойло не стало чистым, затем наполнили его свежим сеном, и только тогда Уитни вышла следок за парнем наружу, к груженому автомобилю с надписью «Тернер».

— Ты можешь разгрузить его вон там у стены, — распорядилась она. — Я помогу тебе.

— Мешки тяжелые, — предупредил он, но Уитни замотала головой.

— Ох уж это мне мужское высокомерие, — заметила она. — Я сильнее, чем ты думаешь.

Она почти, зашаталась под тяжестью первого мешка, но не показала виду, хотя, когда они разгрузили машину, у нее ныли спина и руки. Самое главное — ей было хорошо. У незнакомца отличное чувство юмора, он постоянно заставлял ее смеяться, и время пролетело незаметно.

Когда они закончили, он вытер руку о джинсы и протянул ей.

— Большое спасибо. — Он замолчал, и мальчишеская усмешка растянула уголки его губ. — Мы даже не представились друг другу. Я — Энди.

— Уитни, — сказала она, вкладывая свою руку в его.

Несколько месяцев спустя она припоминала, что в этот момент что-то промелькнуло у него в глазах.

— Уитни Тернер?

— Да, — ответила она и, возможно, из-за того, что отец этим летом постоянно внушал ей, кем она была, подняла подбородок почти вызывающе. — Это имеет значение?

— Нет, — ответил он тотчас же, — никакого. Последовало молчание, а потом Энди опустил свою руку.

— Ну, — сказал он, — еще раз спасибо.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Уитни неожиданно сделала шаг вперед.

— Ты не хочешь… не хочешь ли ты лимонада? Он улыбнулся ей ослепительной улыбкой.

— Конечно. Очень хочется пить.

С этого началась их дружба. Тот первый день они провели вместе, разговаривая обо всем и ни о чем, пока наконец Энди не сказал, что, если он не вернется к своей работе, он может ее потереть.

Во второй раз в жизни Уитни говорила как один из Тернеров.

— Я не позволю им уволить тебя. Улыбка Энди стала холодной.

— Почему ты думаешь, что я разрешу тебе вмешиваться? Обойдусь без твоей помощи!

Чем больше узнавала она Энди, тем больше он ей нравился. Он был независимым и привык полагаться только на самого себя. Это придавало ему стойкость, выгодно отличающую его от других парней, которых она знала. Сыновья друзей ее отца или братья ее школьных подружек — все они не выдерживали сравнения с Энди.

Он зарабатывал себе на жизнь, скитаясь по Тихому океану, выполнял различную работу, и хотя она понимала, что нет ничего романтического или увлекательного в упаковке бананов или в загрузке фрахтовых судов, в его рассказах все это становилось почти интригующим. Он крепко стоял на своих ногах — во всяком случае, он никогда не вспоминал о своей семье. Ему было только двадцать лет, но он уже увидел и попробовал все. И именно это заставило Уитни соврать ему о своем возрасте. Она сказала, что ей — восемнадцать, боясь, что Энди может счесть ее ребенком, если узнает правду.

Но это была единственная ложь, которую она позволила себе. Она была открыта и честна с ним во всем остальном. Он был ее первым настоящим другом, первым человеком, с которым она чувствовала себя свободно, — и тогда, в августе, их дружба пробудила к жизни нечто другое…

День выдался горячий, знойный, какие редки на островах. Энди был свободен до обеда, и они сидели в тени огайи, за конюшней, с трудом перенося влажную духоту.

Жара стояла невыносимая. Уитни было решила предложить ему искупаться в бассейне за домом. Но в тот день ее отец должен был вернуться, и она понимала, что не стоит афишировать их знакомство с Энди. И вообще с возвращением Дж. Т. возможность встречаться с новым другом становилась весьма проблематичной.

Но должно же быть на свете какое-то прохладное место, куда они могли бы пойти вместе, подумала Уитни, и сразу же ей на ум пришло название.

— Кахуна Джордж, — сказала она счастливо. — Как я раньше не догадалась?

Энди посмотрел на нее.

— Кахуна Джордж? Что это?

— Рай с аэркондишн. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться туда?

— Размечталась… На этом острове нет аэркондишн нигде, кроме больших отелей. — Он вытер пот со лба тыльной стороной руки. — Разве ты не читала, что заявила Торговая палата? Вам на Гавайях не нужен аэркондишн. Уитни поднялась.

— Ну что ж, они правы. Все, что нужно, — это знать, как избавиться от солнца. — Она одарила его довольной улыбкой. — Я раздобуду термос чая со льдом, а ты пока оседлай лошадей.

— У барышни галлюцинации, — застонал Энди, поднимаясь на нога и направляясь к конюшне.

Спустя час они были в Кахуне Джордж.

Уитни оказалась права, там было гораздо прохладнее. Там всегда с моря дул бриз, а густые деревья, растущие по краям лощины, давали тень, защищая от самых пронзительных солнечных лучей.

Они растянулись на сочной траве, жуя крекеры и фрукты, передавая друг другу термос и весело болтая. Неожиданно небо потемнело. Уитни, знакомая с капризами погоды, схватила Энди за руку и потащила к деревьям, но было слишком поздно. Небеса разверзлись, хлынул холодный ливень, и за какие-то секунды они промокли до нитки.

Дождь кончился так же неожиданно, как и начался, но к тому времени Уитни дрожала от холода.

— С тобой все в порядке? — спросил Энди.

— О-о-отлично, — кивнула она, хотя зубы ее исполняли танец с кастаньетами.

Энди обнял ее и прижал к себе. До этого он никогда не касался ее, разве что случайно, и теперь на нее нахлынули тысячи ощущений. Она чувствовала твердость обнимающей ее руки, влажность рубашки, запах его кожи, нагретой солнцем.

Дрожь пробежала по ней, дрожь, которую Энди понял неправильно. По крайней мере так она думала тогда. Позднее Уитни догадалась, что он намеренно вел себя так, как будто не понимал, что с ней.

— Ты замерзла, — шепнул он, и не успела она запротестовать, как он снял свою рубашку и набросил ей на плечи.

Eе сердце замерло, когда его руки коснулись ее.

— Энди…

— Не возражай, — сказал он. — Ты простудишься.

— Нет. И тебе самому нужна рубашка. Без нее…

Без нее он был полуобнаженным. Она проглотила слова, а краска залила ей щеки, пока она не отрываясь смотрела на него. Кожа у Энди была золотого цвета, как летняя трава на северном лугу, а на груди росли густые волосы, и в них капли блестели как бриллианты.

Она почувствовала ком в горле.

— Энди, — начала она, и в этот момент он протянул руку и начал застегивать пуговицы рубашки, накинутой на нее.

У нее перехватило дыхание, когда его рука слегка дотронулась до ее груди. Она почувствовала, как все ее тело устремилось навстречу ему, а с губ сорвался не то всхлип, не то стон.

Рука Энди замерла.

— Уитни? — позвал он тихо.

Она прошептала его имя, и они оказались в объятиях друг друга, целуясь с такой страстью, какую по своей невинности она и представить не могла.

Даже сейчас, девять лет спустя, Уитни помнила жар этого первого объятия. Стоя в своей бело-розовой спальне, она закрыла глаза и вспоминала ощущение скользкой от дождя кожи Энди под ее дрожащими пальцами, запах его тела, когда он увлек ее вниз на мягкую траву, вкус его губ.

Уитни закрыла лицо руками. Негодяй, он все распланировал, вплоть до последнего момента. Она еще долго удивлялась, почему он не овладел ею в тот день. Видит Бог, он вполне мог это сделать, потому что, когда он перестал ее целовать, у нее голова кружилась от желания.

Теперь-то она не сомневалась: он не был готов к тому, чтобы в тот поддень их отношения зашли так далеко. Ему нужны были лучшие декорации и определенная аудитория для следующего этапа мерзкого плана.

А тогда он осторожно, как будто она была такой хрупкой, что могла рассыпаться в его руках, отодвинул ее от себя. И так было каждый раз в течение следующих двух недель, пока наконец Уитни до боли не захотела, чтобы он овладел ею.

Со всей невинностью своих шестнадцати лет она думала, что любит его и что он тоже ее любит. Возможно, именно эта уверенность сделала тот последний день особенно унизительным и болезненным.

День начался плохо. Разнеслась весть, что ее отец, который все еще был в отъезде, приезжает домой следующим вечером. На этот раз он останется на месяц, и это означало, что Уитни снова будет под неусыпным оком.

Такая перспектива наполняла ее отчаяньем, и она старалась не думать о том, что ждет ее впереди. Они были с Энди в конюшне, когда солнце уже клонилось к морю. Уитни лежала в его объятиях на ложе из сладко пахнущего сена, почти потеряв голову от ощущения его твердой возбужденной плоти. Он хотел ее — и даже одежда, разделяющая их, не могла скрыть этого.

Он целовал ее снова и снова, пока наконец она не стала извиваться от желания, слепая ко всему, кроме настоятельной потребности своего тела.

Уитни молчала, но оно красноречиво говорило за нее. И Энди, пробормотав что-то, прижал ее к себе так сильно, что она едва дышала, а потом сказал, что больше так не может. Он сказал, что пришло время и он должен овладеть ею…

Уитни подошла к окну и посмотрела в него невидящим взглядом. Уже настала ночь, а она забыла, как быстро темнота окружает тебя на островах.

Той ночью темнота тоже окружала их, накрыв черным бархатом.

Ее руки обвились вокруг шеи Энди.

— Тогда возьми меня, — прошептала она.

Он нежно сжал ее запястья и опустил ее руки.

— Не здесь, — сказал он хрипло. — Не на конюшне. — И ни в одном из тех мест, где они были наедине: ни в Кахуне Джордж, ни в Хайна-Бич, где он впервые коснулся ее груди и заставил ее вскрикнуть от страсти.

Он сказал, что придет в ее комнату ночью и займется с ней любовью как полагается: на чистых простынях, на мягкой постели, и они проведут всю ночь в объятиях друг друга.

Сердце Уитни забилось от волнения. Сначала ей показалось, что риск слишком велик, но постепенно она успокоилась. Что может случиться, в самом деле? Ее отца не будет до завтрашнего дня. Что же касается Эммы, то она скажет, что у нее разболелась голова, и рано ляжет спать.

Наступит завтра, и кто знает, сколько им придется ждать, пока, они снова не смогут быть вместе?

— Оставь дверь в свою lanai незапертой, — прошептал Энди, — и я приду к тебе.

В темноте Уитни, дрожа, ждала звука шагов на балконе. Когда он наконец появился, она была уже в совершеннейшей панике. От него, от себя — от того, что они собирались сделать.

— Я передумала, — воскликнула она вместо приветствия, и Энди — умный, сообразительный Энди — улыбнулся и ответил, что все в порядке: он тоже еще раз все обдумал.

— Просто разреши мне обнять тебя, — прошептал он и наклонился к ее лицу. Но после того, как он начал целовать и ласкать ее, страхи вскоре улетучились, и она просто потеряла голову от охватившей их страсти.

Уитни отошла от окна и прижала пальцы к губам. Тогда она не услышала ни шагов отца по ступеням, ни его стука в дверь. Она не услышала, как открылась дверь, — она ничего не осознавала, кроме объятий Энди и его поцелуев, когда яркий свет залил комнату.

— Уитни! — заорал ее отец. Наступила оглушительная тишина, и Дж. Т. ткнул пальцем в дверь. — Иди в мою комнату и жди меня там!

Сколько раз в течение всех этих лет она думала, что произошло бы, если бы она не подчинилась? Что бы сделал Энди, если бы она настояла на том, чтобы остаться с ним и встретить лицом к лицу ярость ее отца?

Ах, не важно. Она ведь подчинилась; ей было всего шестнадцать лет, и она была примерной дочерью всю свою жизнь. Иногда потом ей казалось, что Энди звал ее, хотя она была почти уверена, что этого не могло быть. Просто ее мозг сыграл с ней очередную шутку; еще одна жестокость, в придачу ко всему остальному.

А в ту ночь она ждала, дрожа, больше часа, и когда ее отец появился, его лицо было темным и холодным от презрения.

— Как ты могла? — процедил он холодно. — Моя дочь — с таким мальчишкой!

— Ты не понимаешь. Энди любит меня…

Она отшатнулась, когда отец со всего размаха залепил ей пощечину.

— Ты — маленькая сентиментальная дура. Он использовал тебя. А теперь сбежал.

— Ты отослал его? — Уитни попыталась проскользнуть мимо него, но отец схватил ее за плечи и тряхнул.

— Послушай меня, — рычал он. — Он использовал тебя с самого начала.

Она замотала головой и в отчаянии зажата уши руками.

— Ты лжешь.

Но отец продолжал обвинять, его голос звучал холодно и уверенно, пока наконец вся злосчастная история не предстала перед ними чем-то постыдным и омерзительным.

Энди был умен и предусмотрителен. Он видел, как наивна и невинна была она, и в соответствии с этим построил свой план. Он решил соблазнить ее, но откладывал это до тех пор, пока не нашел подходящее время и место, чтобы их непременно застал сам Дж. Т.

Она отказывалась верить.

— Это ложь! — кричала она. — Он даже не знал, что ты приезжаешь сегодня ночью.

Но Дж. Т. был неумолим. Энди видели с Кении, пилотом вертолета, в тот момент, когда Кении готовился лететь за ее отцом и собирался вернуться этим же вечером, а не на следующее утро.

— Он знал, что я вернусь сегодня ночью, Уитни, точно так же как он знал, что я приду к тебе в комнату, чтобы справиться о тебе, поскольку Эмма сказала мне, что ты больна.

— Но… но зачем? — рыдала она. — Почему он это сделал?

— Потому, что он ненавидит нас.

— Н-не понимаю. Дж. Т. нахмурился.

— Мальчишка не получил образования. У него нет будущего. Но вместо того, чтобы принять все как есть, он презирает людей, подобных нам, за их деньги.

Уитни задохнулась.

— Нет! Нет! Мы говорили о деньгах! Энди не…

— Неужели? Твоя наивность просто стоила мне двадцати пяти тысяч долларов. Именно столько этот конюх потребовал за свое обещание покинуть острова.

Уитни уставилась на него.

— Нет, — прошептала она. — Ты… ты избавился от него, ты сделал что-то…

— Да уж, — отец беспощадно скривил рот. — Естественно, сделал. Я заплатил негодяю его цену.

Когда она осознала эту страшную правду, то побледнела и чуть слышно произнесла:

— Он одурачил меня. Дж. Т. зло процедил:

— Он одурачил нас обоих. Но я спас нашу гордость. Я сказал ему… ну, не важно… Что действительно важно, так это то, что его больше нет. Через неделю или две вся эта история забудется.

На следующее утро новая домоправительница заняла место Эммы.

— Если бы она хорошо выполняла свои обязанности, мальчишке никогда не удалось бы проникнуть в дом и воспользоваться твоей благосклонностью, — прорычал вместо объяснения Дж. Т.

Через год она попросила отправить ее в колледж, и отец согласился.

— Но ты вернешься, когда закончишь учебу, — предупредил он. — Твое место туг, на земле Тернеров.

Однако она не вернулась, несмотря на его настоятельные просьбы. То, что произошло с ней в ту ночь, изменило ее навсегда.

Она не могла жить той жизнью, какую уготовил для нее отец, и через год на континенте она набралась храбрости сказать ему об этом.

Со временем отец перестал настаивать, и они остались по-прежнему далеки друг от друга, но теперь их разделяло не только расстояние…

Где-то в темноте резко закричала ночная птица. Уитни вздрогнула и отвернулась от окна. Воспоминания были болезненными, но они придавали ей силу, которая была нужна, чтобы выдержать предстоящее ей испытание.

Она снова держала себя в руках.

Ее жизнь принадлежала только ей, а не отцу и не Александру Барону.

И провалиться ей на этом месте, если она позволит хоть одному из них использовать ее.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Уитни переходила от лампы к лампе, включая свет, пока спальня не превратилась в сверкающий в темноте маяк.

«Невероятно, — подумала она. — Чудовищно! Представить только — отец вытащил ее в такую даль, чтобы сделать марионеткой… в своей игре!»

У нее не было иллюзий в отношении Дж. Т. Она была свидетелем того, как он разрывал дружеские отношения во имя мести, пренебрегал правилами приличия ради выгоды. Она знала, что он ставит собственные интересы и интересы «Тернер Энтерпрайзиз» превыше всего.

Но то, что он задумал теперь… Господи! Неужели у него нет к ней никаких чувств? Ведь она была его дочерью, как же он может делать из нее приманку?! Ведь Дж. Т. лучше, чем кто бы то ни было, знал, что несколько лет назад ее жизнь была почти разбита Александром Бароном.

Она горько усмехнулась, вынимая из встроенного шкафа пиджак и надевая его. А что касается Барона — пусть катится в преисподнюю со своим высокомерием! Однажды он воспользовался случаем, но неужели он думает, что она позволит этому повториться?

Уитни глубоко вздохнула. Как и почему — не важно, думала она, вытаскивая чемодан. Важно то, что они оба недооценили ее. Девять лет назад она была почти ребенком, ослепленным первым чувством, слишком юной, чтобы взвалить на себя бремя собственной жизни.

Теперь она стала женщиной. И она сможет постоять за себя без посторонней помощи.

Ее трясло, когда она складывала вещи. Если бы Кении был еще тут, пилот собственного вертолета Тернера! А теперь ей придется искать другой способ удрать из дома. Если заказать легкий самолет или вертолет по телефону, а потом ждать их, потребуется слишком много времени. Барон будет здесь значительно раньше.

Нет, гораздо проще взять джип или «рэнджровер» из беспорядочно расположенных пристроек позади главного здания усадьбы и доехать до ближайшего общественного шоссе. Ранчо было огромным — оно занимало семьдесят пять тысяч акров, — ив нем всегда можно было найти какое-нибудь транспортное средство.

Уитни повесила на плечо дорожную сумку и подняла чемодан. Она доедет до ближайшего шоссе, потом до аэропорта в Кихоле, а потом сядет на первый же самолет, следующий на материк, и пусть катятся к чертям ее отец со своим ранчо и глупые сантименты, которые охватили ее, как только она сюда приехала.

Говорили же ей, что не стоит возвращаться домой, и теперь Уитни жалела, что не послушалась. Она поморщилась, когда открывала дверь спальни и выходила в коридор. Ну почему она не выяснила, зачем отец хочет ее видеть, прежде чем согласилась вернуться сюда? Ей следовало бы знать это, вместо того чтобы давать волю воображению: ах, отец болен или находится в отчаянном положении!..

Она уже добралась до верхней ступеньки лестницы, когда послышался звонок в дверь. Сердце у нее замерло: отец сказал, через сорок пять минут. Неужели она опоздала?

Уитни перегнулась через перила, глядя, как экономка прошла к парадной двери. С того места, где она стояла, ей не было видно входа, но она услышала, как дверь распахнулась, потом — голоса: экономки и другой — несомненно, мужской голос, а затем дверь закрылась.

Послышались шаги по паркетному полу, и Уитни отпрянула в тень лестницы.

— Если вы подождете минутку, сэр, я доложу о вас мистеру Тернеру, — сказала экономка.

— Благодарю вас.

Уитни затаила дыхание. Голос был ниже и грубее, но она все равно узнала бы его — ведь он так часто ей снился.

Александр Барон прибыл.

Тоненький голосок внутри нашептывал: «Уходи сейчас же. Спустись по черной лестнице, пройди через кухню и прямиком к выходу. Он тебя не увидит, он никогда не узнает…»

Но ноги не слушались. Она была как парализованная, как бабочка в коробке под стеклом, какие висели рядами на стенах библиотеки. Она не любила входить в эту комнату, когда была маленькой. Ей казалось неправильным, что эти создания, такие свободные и красивые, наколоты на булавки на фоне черного бархата.

— Барон! — Голос отца был сердечным, но на тон выше, чем обычно. — Как долетели? Сожалею, что не смог послать своего человека встретить вас в аэропорту, но мой вертолет в ремонте.

— Неужели?

«Одно только слою, — подумала Уитни, — всего одно слово, но столько в нем презрительной издевки».

— Ну, — заторопился отец, — что вам предложить из напитков? Ирландское виски, вероятно? Бурбон? У меня есть ящик «Дикой индейки», которая…

И снова быстрый односложный ответ:

— Водку.

— Водку? — Голос Дж. Т. стал елейным, как будто Барон попросил нечто такое банальное, как самый дешевый напиток. Уитни представила издевательскую полуулыбку, которая, вероятно, появилась у него на лице. — Конечно, если вы настаиваете. Вы уверены, что я не смогу соблазнить вас чем-нибудь еще? Друг из Глазго прислал мне исключительный солодовый скотч из собственной винокурни — он производит всего несколько сотен ящиков в год, и…

— Водку, — повторил Барон, — «Столичную», «Кристалл».

Последовала неловкая пауза.

— Да, разумеется. Я уверен, что у нас…

— Предпочитаю охлажденную.

— Охлажденную. — Последовала еще одна неловкая заминка. — Да, — сказал Дж. Т., — естественно. — Но теперь в его голосе было что-то такое, чего Уитни не слыхала раньше. — Я скажу своей экономке, чтобы…

— Неразбавленную, и кусочек лимона.

— Конечно. Я уверен, мы сможем… Голос Барона прервал отца:

— Где ваша дочь, Тернер?

— Моя дочь? Уитни — в… она скоро спустится.

— Неужели? — И снова это вызывающее высокомерие. — А я ухе подумал, что она нашла отговорку на сегодняшний вечер.

— Нет, — сказал Дж. Т. поспешно, — нет, сна с нетерпением ждет с вами встречи.

Уитни закрыла глаза: «Отец, как ты можешь!»

— Я полагаю, — продолжал отец, — пока мы ждем ее, мы могли бы заглянуть в мой кабинет. — Его голос набрал силу, тон стал задушевным. Уитни будто видела, как он подходит ближе к своему гостю, возможно, свободным жестом обнимает его за плечи, слегка одаривая улыбкой, полунасмешливой-полудружеской. — «Тайм» писала о вашем интересе к примитивной скульптуре, и раз уж мне принадлежит одна из самых лучших коллекций…

Барон перебил его:

— Та, что вы собираетесь выставите на аукцион Сотби в следующем месяце? — Он засмеялся, так что стало ясно его мнение об экспонатах этой коллекции. — Простите, Тернер, мне это неинтересно.

— Нет? То есть я не это хотел сказать, Барон. Я только подумал…

— Единственное, что меня интересует, так это бумаги, которые я затребовал.

Дж. Т. неожиданно осип.

— Конечно. Но я думал, мы подождем, пока…

— Сейчас!

Ее отец издал сквозь зубы приглушенный звук, который, как знала Уитни, должен был означать довольный смех. Неожиданно она почувствовала, что внутренне даже сочувствует ему.

— Я всегда полагал, что лучше сначала, — сказал он, — предложить человеку свое гостеприимство, прежде чем…

— То, что вы всегда полагали, — возразил Барон ледяным тоном, — не имеет никакого значения. Итак, есть у вас документы или нет?

Уитни затаила дыхание в ожидании. Ну уж теперь-то отец выставит этого наглеца вон. Несомненно.

— Да. — Голос Дж. Т. был тихим. — Конечно. Пройдите, пожалуйста, сюда…

Послышались шаги. Дверь библиотеки открылась, захлопнулась, и Уитни осела по стене.

Из всего, что случилось сегодня, ничто так не потрясло ее, как сцена, только что разыгравшаяся этажом ниже.

«Мы должны показать ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья», — вспомнила она слова отца.

Она поняла, что Дж. Т. собирался сделать. Он всегда был мастером утонченной издевки. Уитни видела это сотни раз. Он был безупречным хозяином, и никому бы в голову не пришло обвинять его в намеренном унижении гостей надменной щедростью.

Но, похоже, в этот раз отец недооценил своего противника. Такому человеку, как Александр Барон, совершенно наплевать на эту утонченность. Игра, в которую он сыграл с ней несколько лет назад, вовсе не была утонченной, она была вероломной и отвратительной и тщательно продуманной — совсем как манера его обращения с отцом с момента появления в их доме этим вечером.

Она осторожно двинулась вдоль лестничной площадки в свою комнату, бесшумно открыла дверь и проскользнула внутрь. Как может ее отец быть таким глупцом? Ему следовало бы знать, с кем он имеет дело. В конце концов, Дж. Т. был здесь, когда Александр Барон сделал свой первый бессовестный шаг по этой лестнице. И даже не попытался остановить его.

Раздался стук в дверь, и она вздрогнула.

— Кто там?

Дверь отворилась, и в ней показалась экономка.

— Ваш отец просит вас спуститься к обеду, мисс. Уитни глубоко вздохнула.

— Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

— Перл, мисс.

— Перл. — Она сглотнула. — Перл, пожалуйста, скажите моему отцу, что я… что к…

Экономка прервала ее колебания.

— Ваш отец говорит, что вы должны сделать это, мисс, — прошептала она с заговорщическим видом.

— Нет, — поспешно ответила Уитни.

Она замолчала, и насмешливый голос Александра эхом отозвался у нее в голове: «Я думал, она, вероятно, нашла отговорку на сегодняшний вечер», и неожиданно Уитни поняла, что отец прав, она должна спуститься вниз; и не потому, что он на этом настаивает, а потому, что Александр Барон так уверен, что она этого не сделает.

И не отец играл первую скрипку этим вечером, а Барон. Дж. Т. был всего-навсего второстепенным оркестрантом, он и сам сейчас сознавал это. Барон все рассчитал заранее, точно так же, как несколько лет назад он поставил на кон свою любовную связь с наивной дочерью босса за двадцать пять тысяч долларов. Сейчас он ждет, что она спрячется в своей комнате, а Дж. Т. будет играть роль гостеприимного хозяина усадьбы.

Как он, должно быть, смеется! Но нет, ему не удастся одурачить Тернеров дважды.

— Мисс?

Уитни посмотрела на экономку.

— Все в порядке, — сказала она быстро. — Скажите моему отцу… скажите ему, что я спущусь через несколько минут.

Когда она захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, ее сердце бешено билось.

«Мы покажем ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья».

Если бы она верила в эту чепуху, как верил ее отец!

Но ведь не обязательно во что-то верить, чтобы одержать победу, не так ли? Достаточно презрения, которое она питает к Александру Барону. И все, что ей сейчас нужно, — это подходящее платье, холодный блеск жемчугов ее матери и те утонченные уловки, к которым, по ее наблюдениям, отец годами прибегал по отношению к менее удачливым соплеменникам.

Она сможет. Она должна это сделать. По крайней мере она постарается свести сегодняшнюю игру к ничьей.

Но этого недостаточно.

Когда Уитни вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, старинные часы на лестничной площадке, привезенные на китобойном судне из Бостона одним из предков Тернеров, пробили полчаса.

Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы одеться, но хозяйке усадьбы полагается превращать свой выход в некое театральное действо, и ее появление будет соответствовать традиции.

Она глубоко вздохнула. Ладони ее стали влажными, а в желудке все сжалось, когда она неспешно спускалась по лестнице.

«Успокойся, — говорила она себе, — не показывай своих чувств Каким бы ни был Александр Барон, он не дурак».

Разглядывая себя в зеркале, она осталась довольна своим внешним видом, вполне подходящим для той роли, которую она собиралась играть. Но сколько нервов это стоило — драгоценные минуты бежали, пока она лихорадочно искала, что ей надеть. Отец был прав, все ее старые вещи сохранились в гардеробе. Но она уехала отсюда ребенком, а вернулась женщиной — возраст розового и голубого шифона или скромного хлопка с оборочками давно прошел.

В последний момент, когда уже почта потеряла надежду, она обнаружила платье, висевшее в дальнем углу платяного шкафа, — длинное прямое платье из шелка цвета слоновой кости, купленное ей в подарок на семнадцатилетние. Конечно, никакого праздника в тот день не было — Уитни к тому времени уехала в пансион на материк, — по платье так и осталось там. И из всего, что она могла надеть, оно наиболее соответствовало тому, что носят взрослые женщины.

Она решительно набросилась на платье с маникюрными ножницами. Небольшая пелерина и вышедший из моды воротник составляли одно целое и легко отпоролись, обнажив прямой лиф. Из куска шифона она сделала бледно-голубой кушак на талию, а потом расстегнула пуговицы на юбке от щиколотки до бедра так, чтобы при ходьбе ее длинная загорелая нога приковывала к себе взгляд.

Конечно, ее творению было далеко до моделей Джеймса Галаноса или Оскара де ла Рента. Но оно выглядело изысканно, что, собственно, и требовалось, и, надеялась Уитни, выдержит несколько часов.

Она зачесала волосы с висков назад и заколола их парой старинных резных гребней, распустив по плечам прямым шелковым водопадом. Обычно она не пользовалась яркой косметикой, но шелк цвета слоновой кости придавал ей бледность, и пришлось наложить слой черной туши на темные от природы ресницы. Потом она нанесла кисточкой темно-розовые румяна на скулы и покрыла губы бледно-розовым блеском. Когда она вдевала в уши жемчужные серьги своей матери, руки у нее дрожали — и продолжали дрожать, пока она застегивала замок ожерелья, усыпанного сапфирами и бриллиантами, и аккуратно поправляла его V-образяый конец в ложбинке у горла.

Наконец все закончено. Из зеркала на нее смотрела холодная таинственная незнакомка. Никогда никто не догадается, что сердце у нее в груди превратилось в льдинку.

— Будь что будет, — прошептала она с нервным смешком и вышла из спальни в коридор.

Когда она спустилась уже до середины лестницы, решительность чуть было не изменила ей. Мужские голоса послышались от дверей библиотеки, и внутри у нее все сжалось.

Еще можно взбежать по лестнице и скрыться в своей комнате…

— Уитни!

Она посмотрела вниз, где у начала ступенек в одиночестве стоял ее отец. Обычно румяное, его лицо сейчас было бледным, а на губах застыла вежливая улыбка.

— Вот и ты, моя дорогая. Мы с мистером Бароном уже начали беспокоиться, что могло так задержать тебя.

Она сглотнула.

«Ты на коне», — убеждала она себя, и из последних сил изобразила такую же вежливую улыбку.

— Прости, папа, — сказала она. Ее голос слегка дрожал, и она откашлялась. — Я надеюсь, что не заставила вас ждать слишком…

— Заставила. Но это стоит того. — Голос был низким и повелительным.

Сердце Уитни оборвалось, но ничего не отразилось на ее лице, когда она посмотрела в сторону библиотеки.

Сердце ее затрепетало. Не было больше мальчика, которого она знала, вместо него стоял красивый, зрелый мужчина, которого она никогда не узнала бы через столько лет. Его волосы медового цвета, которые раньше падали на плечи, были причесаны и подстрижены дорогам парикмахером и едва касались воротника его черного парадного пиджака. Барон еще и вырос, или по крайней мере возмужал. Мальчик, которого она помнила, был худым, а мужчина, стоявший перед ней, — широкоплечий и мускулистый.

Она интуитивно поняла, что он стал слишком взрослым, чтобы кто-то осмелился назвать его тем детским именем.

— Уитни?

Голос отца заставил ее очнуться. Она отвела взгляд от Александра Барона и заставила себя пройти последние несколько ступенек вниз. У подножья лестницы она замешкалась, ее глаза снова приковала к себе фигура в дверном проеме библиотеки.

Нет, не все в нем изменилось. Его глаза, эти холодные голубые глаза остались прежними, обрамленные густыми ресницами, такими же густыми и темными, как и у нее. И кожа осталась такой же золотистой от поцелуев солнца. И его рот, этот жестко очерченный рот…

— Ну, — промурлыкал он. — Я прошел осмотр? Она смущенно заморгала. Его губы язвительно искривились. Он смеялся над ней, и неудивительно. Она спустилась вниз с намерением сразить его своей холодной изысканностью, а сама вместо этого уставилась на него.

Краска залила ее щеки, но она опустила голову в легком поклоне, достаточно высокомерном.

— Мистер Барон, — проговорила она, идя ему навстречу. Равнодушие тона обрадовало ее. — Добро пожаловать на ранчо Тернеров! Простите, что я так разглядывала вас, — я пыталась вспомнить, где я вас видела раньше.

Она услышала, как ее отец хмыкнул, увидела, как брови Барона поднялись от удивления.

«Один — ноль в мою пользу», — подумала мрачно Уитни, протягивая ему руку.

Слабая улыбка проскользнула по его губам.

— Правда? — Его пальцы сомкнулись вокруг ее руки, сильные и холодные.

Она смешалась, но только на секунду. Он улыбался, но глаза оставались холодными. «Не так грубо, — казалось, говорил он. — Я тебя раскусил».

Нет, не раскусил. Вечер только начался. И чем дольше он продлится, тем больше она наберет очков в свою пользу — и тем слаще будет победа.

Уитни тряхнула головой так, что волосы рассыпались у нее по плечам.

— Вы мне кажетесь знакомым, — сказала она мягко, слегка нахмурив лоб. Его рука все еще сжимала ее руку, и довольно сильно, так что ей стало неудобно. — Ну, конечно, это было так давно. — Она посмотрела на отца. — Сколько, ты говоришь, прошло лет с тех пор, как мистер Барон работал у нас, папа? Девять? Десять?

Дж. Т. воззрился на нее в полном замешательстве.

— Девять, — сказал он с ударением. — Ты ведь, конечно, помнишь, Уитни?

Она пожала плечами.

— Боюсь, что нет. Барон выдавил улыбку.

— Неужели?

— За это время на ранчо сменилось так много работников… — Она ослепительно улыбнулась ему. — Прошу извинения. Но я уверена, что к концу обеда я вас обязательно вспомню.

Его улыбка изменилась, превратившись в нечто такое, от чего у нее по спине поползли мурашки.

— Вы обязательно вспомните, мисс Тернер. Обязательно.

Она пристально посмотрела на него, пытаясь прочесть его мысли под холодной маской, но глаза Барона были непроницаемым стеклом, темным и ничего не выражающим. «Изобрази раскаянье, хотя бы немножко», — сказала она себе, но что-то в том, как он смотрел на нее, заставило ее напрячься.

— Увидим, — сказала она, и ее голос был таким же тихим и холодным, как его.

— Уитни! — В голосе отца звенела ярость. Он шагнул к ней, его лицо горело, а в глазах было гневное предупреждение.

Она улыбнулась.

— Да, папа?

— Мне бы хотелось поговорить с тобой минутку. — Улыбка, которую он подарил своему гостю, была натянутой. — Мне пришло в голову, что я никогда прежде не спрашивал свою дочь, какие вина она предпочитает. Извините, мы на минутку.

Рука Александра Барона снова сжала ее руку и наконец отпустила.

— Конечно, — сказал он. — Мне бы хотелось помыть руки, с вашего позволения.

— Да, пожалуйста. Прямо по коридору, направо. — Улыбка Дж. Т. ^испарилась, как только Барон исчез в коридоре. — Черт побери, Уитни, — прошипел он, — что ты пытаешься сделать?

— Только то, о чем ты просил меня, папа, — сказала она спокойно. — Я просто напомнила нашему гостю, что он тут — лишний.

— Но он — не лишний, — сурово возразил отец. — Я думал, что ты поняла, Уитни. Он — единственная моя надежда. Мне нужно…

— …его деньги. Да, ты говорил. Но ты также намерен был показать ему, что никакие деньги в мире не смогут сделать его равным Тернерам.

Дж. Т. недовольно скривился.

— Я хотел, чтобы это был лишь тонкий намек, ей Богу. Если ты и дальше будешь тыкать его носом, он может встать и уйти — а что прикажешь мне тогда делать?

Уитни подняла подбородок.

— Если ты ожидая, что я паду ниц, папа…

— Я ожидал, что ты будешь думать головой, — отрезал отец. — Я ожидал, что ты будешь обходиться с ним вежливо, даже если это тебе нелегко.

— Нелегко? — Уитни пошевелила плечом, чтобы освободиться от руки отца. — Это, черт побери, почти невозможно. Ты меня не уговоришь. Этот человек не имеет никакого права находиться здесь.

— Надеюсь, что не заставил себя долго ждать?

Уитни резко повернулась. Александр Барон бесшумно подошел сзади. Его губы растянулись в притворной улыбке. На секунду она подумала, что он просто смеется.

— Простите, — сказал он вежливо, переводя взгляд с отца на дочь, — Я прервал вас? — Его улыбка стала еще шире, как у кота.

— В чем дело, Уитни? В чем вашему отцу трудно уговорить вас?

Она уставилась на него.

— Уговорить меня?..

— Относительно вин. — Их глаза встретились, и ни один не отводил взгляда. — На вашем месте я прислушался бы к вашему отцу, Уитни, — если БЫ не хотите, чтобы все кончилось, даже не начавшись.

Ее отец прокашлялся.

— Барон, она не имела в виду… Александр Барон тихо рассмеялся.

— Конечно, имела. Ни одна хозяйка не согласится, чтобы тщательно распланированный обед начался неудачно. Разве не так, Уитни?

Уитни глубоко вздохнула. Дюжина резких ответов вертелась у нее в голове. Он играет с ними обоими, играет на их нервах, вкладывая в слова двойной смысл, и она хотела показать ему, что в этой игре ему не победить.

Но язык, казалось, прилип к небу. Ей нужно было как-то прервать молчание, сделать что-то со страхом, который она прочла в глазах отца, и с холодностью в глазах Барона; и еще ей нужно было что-то сделать, что-то такое, чему она не осмелилась дать определение.

— Мистер Барон, — сказала она наконец, и он покачал головой.

— Алекс. — Его тон не оставлял места для компромиссов.

— Алекс, — повторила она, но оказалось, что сказать ей больше нечего. Через мгновенье он улыбнулся и взял ее под руку.

— Не пойти ли нам к столу? — предложил он. И не успела Уитни ничего предпринять, как ее уже вели к ее собственному столу.

— Как сегодня дела на рынке? — услышала она вопрос отца и вежливый ответ Барона.

И все время, пока длился обед, потом за кофе и ликерами единственное, о чем думала Уитни, так это о том, что Александр Барон не играл в ту игру, которую ему предложили.

Игра, в которую он играл, была его собственной.

И ее правила знал только он сам.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— …И тогда я сказал: «Черт возьми, Борден, в чем проблема? Если ты хочешь, чтобы я выложил еще пятьдесят тысяч долларов, просто приди и скажи». — Дж. Т. облокотился на белоснежную скатерть из дамаста и одарил своего гостя доверительной улыбкой. — И вот этот чертов дурак смотрит мне прямо в глаза и говорит: «О'кей, Тернер, я хочу, чтобы ты выложил еще пятьдесят тыщ». — Дж. Т. осклабился. — Сжав зубы, он повторил это еще раз. Понимаете, Барон? Ему нужно было сто тысяч, а не пятьдесят.

На противоположной стороне стола Александр Барон глотнул своего послеобеденного «Драмбуи» и вежливо улыбнулся.

— И что же вы? Я хочу спросить, дали вы ему денег?

Дж. Т. все еще продолжал хихикать.

— Конечно. Как же я мог проигнорировать такую творческую просьбу?

— Естественно, — как можно вежливее сказал Алекс. — Как же вы могли? — Его улыбка обратилась к Уитни, сидящей напротив него. — Не правда ли, Уитни?

Уитни вздрогнула. Обед казался бесконечным, и она смогла выдержать его, только выключившись; она научилась проделывать это несколькими годами раньше, когда отец заставил ее участвовать в деловых обедах. Когда спустя год она уехала на материк, то уже мастерски овладела искусством вовремя улыбнуться или невнятно произнести вежливое замечание, хотя мысли ее были где-то далеко.

Сегодняшний вечер доказал, что ее навыки в этом искусстве не пропали. Она пережила обед, говоря мало, приподнимая брови с заинтересованным видом, когда это казалось уместным, кивая головой время от времени, хотя по предупреждающим взглядам отца поняла, что он ожидал от нее большего.

Ко Алекс казался довольным. По крайней мере он оставил ее в покое — а на это она меньше всего надеялась. Она напряженно хмурилась, пока ели суп и салат, не сомневаясь, что он продолжит свои провокационные наскоки.

Но он не стал. Казалось, он решил не обращать на нее никакого внимания за обедом. Это было неожиданно, и Уитни несколько раз бросила на него удивленный взгляд. Встретившись с ним глазами, она поняла, что он внимательно наблюдает за ней с легкой усмешкой на губах.

Его взгляд вызвал волнение, холодком пробежавшее по позвоночнику. Осторожно, стараясь не выдать своих чувств и обратив к нему улыбку, столь же вежливую, что и его, Уитни поставила кофейную чашку и промокнула рот салфеткой.

— Простите, — сказала она, — боюсь, что я не расслышала…

— Ваш отец как раз рассказывал мне довольно забавную историю об одной сделке, финансировать которую у него не было намерений, — криво улыбнулся Алекс. — Но когда дело приняло неожиданный оборот, он не нашел возможности отказать. — Он поднял бокал к губам и сделал еще один глоток ликера, не отрывая от нее взгляда. — Это интересная история, не так ли?

Он явно расставлял ей ловушку, но какую?

— Полагаю, что да, — осторожно начала она. — На самом деле я мало понимаю…

— Я хочу пояснить, что обычно видится под такими высокими затратами на столь банальное предложение. Давать в долг слишком много денег при таком незначительном интересе и на такой длительный срок — все это явная глупость. — Алекс откинулся на спинку стула и взглянул на нее. — Но случается, что пилюлю подслащивают таким способом.

— Наверное, это довольно интересно, — сказала вежливо Уитни. — Но…

Улыбка исчезла, и его глаза, холодные, как море после шторма, встретились с ее взглядом.

— Интересно? Скорее очаровательно. Никто не поверит историям, которые тут мне рассказывают, когда речь идет о крупных суммах.

Уитни залилась краской. Нельзя было ошибиться в том, что именно он хотел этим сказать. Она бросила взгляд на отца, но Дж. Т. уставился в свой ликер, как будто пытался прочесть свое будущее в янтарной жидкости. Она вздохнула и отодвинула свой стул. Скрип его по деревянному полу прозвучал резко в тишине.

— Уверена, что вы можете рассказать нам такие истории, от которых захватывает дух, — сказала она спокойно. — Но у меня нет склонности к деловым разговорам. Поэтому, если вы позволите…

Это привлекло внимание отца. Он взглянул на нее и нахмурился.

— Конечно, ты не уйдешь так скоро, Уитни?

— Нет, уйду, — тихо, но твердо произнесла она. — Я уверена, что у тебя и твоего гостя есть важные дела, которые вам нужно обсудить.

Глаза Дж. Т. гневно сузились.

— Уитни!..

— Я устала, папа. Сегодня был длинный день. Алекс улыбнулся.

— И еще более длинный вечер, — добавил он. — Разве не так, Уитни?

Дж. Т. предупреждающе кашлянул.

— Моя дочь провела в дороге весь день, чтобы успеть сюда к вечеру. Правда, дорогая?

— Очаровательно. — Алекс подмигнул ей. — Я польщен.

Злые слова отрицания готовы были сорваться с ее губ, но она их проглотила. Он ждал, что она клюнет на его удочку, — она увидела это по его глазам. Но она не собиралась доставлять ему такое удовольствие.

Она положила салфетку на стол.

— Доброй ночи, джентльмены.

— Только подумать, сколько неприятностей вам пришлось перенести из-за меня.

Дж. Т. снова прокашлялся.

— Действительно, тебе лучше подняться наверх, моя дорогая. И вправду становится темно и…

Алекс откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Кроме шуток, Тернер, я тронут. Уитни резко повернулась к нему.

— Не обольщайтесь, — сказала она, чуть не выплевывая слова. — Мой приезд не имеет никакого отношения к вам. На самом деле я даже и понятия не имела, что вы собираетесь быть тут…

Лицо Дж. Т. покраснело.

— Уитни!

— Ради Бога, папа, ты можешь сидеть тут и выслушивать всю эту чепуху. Но я…

Алекс оперся ладонями на стол и наклонился вперед.

— Как интересно, — сказал он тихо. — Ваша память возвращается, несмотря на ваше утомление.

Насмешка удивила ее.

— Что?

По губам Барона промелькнула неприятная улыбка.

— Насколько я помню, перед обедом вы не были уверены, встречались ли мы с вами раньше.

Уитни слегка закусила нижнюю губу.

— Я не… я не говорила этого.

— Нет? — Его брови поднялись. — Что же вы тогда сказали?

— Я сказала… — Она заколебалась. — Я сказала… что не могу припомнить вас.

— А теперь вспомнили… На самом же деле вы помнили достаточно хорошо, чтобы заявить, что вы никогда бы не приехали домой, если бы знали, что и я собираюсь быть здесь. — Быстрая, холодная усмешка снова пробежала по его лицу. — Разве это не удача, что провал в вашей памяти продлился столько же времени, сколько длился весь обед?

Уитни онемела. Он смотрел на нее с тем же хладнокровным интересом, с которым ребенок рассматривает ползущего по дорожке муравья, прежде чем раздавить его.

Дрожь негодования пробежала по ней. То, что человек, который предал ее несколько лет назад, теперь сидит за столом напротив, было непереносимо. То, что он развлекается, издеваясь над ней и ее отцом, было неслыханно. Но то, что ее отец ведет себя как ни в чем не бывало, — это уже слишком!

Она отодвинула стул и встала.

— Я слишком устала, чтобы играть с вами в игры, мистер Барон. С вашего позволения…

Но он не дал опередить себя.

— Согласен, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Я и сам был весь день в дороге. Тернер, если у вас нет возражений, мы отложим наше обсуждение на завтра.

Дж. Т. кивнул.

— Никаких проблем, мистер Барон. Завтра так завтра. Как насчет завтрака? Скажем, в восемь тридцать?

Уитни почувствовала, как напряжение постепенно оставляет ее. Она уверила себя, что все наконец закончилось и она сможет остаться любезной при прощании.

Губы ее растянулись, изображая улыбку.

— Было… было интересно увидеться с вами опять, мистер…

Он поднял брови.

— …Алекс, — поправилась она. Пока он шел вокруг стола, она заставила себя протянуть ему руку. — Надеюсь, вы благополучно доберетесь.

Его пальцы сжали ее руку.

— Не настолько уж я напился сегодня вечером, чтобы лестница для меня представляла опасность, — сказал он сухо.

Уитни опешила.

— Разве… вы остаетесь у нас?

В его глазах заблестела издевка.

— Хозяйка — сама любезность, — сказал он тихо. — Смею надеяться, что перспектива моего пребывания в этом доме обрадовала вас.

Она вздернула подбородок.

— Это дом моего отца, и он… — продолжила она уже спокойнее, — и он может делать все, что ему заблагорассудится.

— Уитни, — Дж. Т. откашлялся, — я поместил Алекса в золотой комнате. Не будешь ли столь любезна проводить его туда?

«Пусть ищет ее сам, — хотелось ей сказать, — в тот, первый раз он ведь нашел дорогу».

Но взгляд отца был каким-то странным, в нем читалась почти мольба. Это настолько удивило ее, что она кивнула. Ока уже столько пережила за этот вечер, что проводит его вверх по лестнице не займет много времени, и на этом се обязанности закончатся. Ей больше никогда не придется ЕИДСЛЬ Александра Барона. *

Она быстро взлетела по ступенькам и пошла через холл. Но Алекс остановился, и ей ничего не оставалось, как остановиться тоже.

— Это, должно быть, галерея дегенеративных предков?

Уитни посмотрела на него. Именно так она всегда называла темные портреты предков Тернеров, которые висели на обшитых деревом стенах, — и теперь очень удивилась, что он это помнит.

— Да, — подтвердила она. Он кивнул.

— Счастливчики, не так ли? Они все такие суровые?

Уитни пожала плечами.

— Я не знаю, — сердито ответила она. — Никогда прежде не замечала.

Еще как замечала! Когда она была маленькой девочкой, то часами рассматривала эти суровые лица, удивляясь, умел ли хоть один из ее предков улыбаться.

— Кто этот джентльмен?

— Мой прадед.

Он подошел к следующему портрету. — А это?

— Мой дядя.

— А вот это?

Уитни с шумом выдохнула.

— Послушайте, если вы хотите провести экскурсию но дому, мой отец будет счастлив устроить что-то в этом роде завтра утром. А я устала. Поэтому, если вы не возражаете…

Алекс отвесил ей низкий поклон.

— Простите, миледи. Ведите меня дальше.

От прежней, знакомой издевки у нее перехватило дыхание. Она резко повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, но он выглядел совершенно равнодушным.

— Сюда, — сказала она, проходя мимо него с высоко поднятой головой и ни разу не остановившись до тех пор, пока они не подошли к двери в конце коридора. — Ваша комната, — сказала она. — Если вам что-нибудь понадобится, позвоните экономке.

Алекс схватил ее за руку, когда она повернулась, чтобы уйти.

— Хорошая хозяйка проверила бы, все ли у меня есть, что нужно.

Голос его был низким, в нем снова прозвучали издевательские нотки, и от этого у Уитни зарделись щеки.

— Если вам что-нибудь нужно, — повторила она, — я уверена, что экономка будет счастлива вам услужить.

Он тихо рассмеялся.

— Спасибо. Но я видел эту леди, и я — пас. Она почувствовала, что краснеет еще больше.

— Я имела в виду полотенца, — разозлилась она на его сардонический взгляд. — Зубную пасту. Или дополнительную подушку.

— А! — Он кивнул, и на лице его было выражение совершенной невинности. — Да, конечно. Непременно позвоню, если мне понадобится. — Его рука сильнее сжала ее запястье. — Ну, тогда ничего больше не остается, как сказать «спокойной ночи».

Что-то в его голосе заставило затрепетать ее сердце. У нее неожиданно возникло острое желание повернуться и убежать. Вместо этого она заставила себя сказать спокойно:

— Доброй ночи!

Но сильная рука Алекса не отпускала ее.

— Я слышал, ты делаешь успехи в Лос-Анджелесе? Она кивнула.

Он улыбнулся.

— «Обеды за минуту», гмм? Неплохо…

— Алекс, послушай, я действительно усталь. Поэтому, если ты…

— Ты счастлива?

Она встретилась с ним взглядом.

— Да, — поспешно ответила она. — Конечно, я счастлива. Мой бизнес процветает, у меня есть отличный дом…

— Ах, да, я почти забыл. — Он покривился. — Тернеры измеряют счастье не так, как простые смертные. Дома, бизнес, банковские счета…

Глаза Уитни сузились.

— А как измеряешь его ты, Алекс? Числом просителей у твоих ног?

Он засмеялся.

— Имеешь в виду себя и своего отца?

— Имею в виду, что подыграла тебе в твоей маленькой игре. А теперь я хотела бы пойти в свою комнату.

Он шагнул к ней.

— Удивительно, как мало ты переменилась за эти годы.

Неожиданная мягкость его голоса испугала ее, и она повернулась к нему. Ресницы как вуалью прикрывали его глаза, а все его тело напряглось — она ничего не могла прочесть ни в его лице, ни в его позе, и все же она почувствовала неожиданную перемену в нем, как будто он ждал чего-то, что должно было произойти.

Мгновенье — и время ринулось вспять. Она подумала, сколько раз в прошлом они вот так стояли; почти касаясь друг друга, дыша в унисон, говоря тихими голосами, чтобы никто посторонний не мог их услышать

Не что хорошего в воспоминаниях, когда все они — сплошной обман. Ничего из того, что с ними произошло, не было правдой. Тогда Алекс забавлялся с ней и одурачил ее и отца точно так же, как сегодня.

— Неужели ты и в самом деле так думаешь? — сказала она холодно. — И впрямь ты выпил больше, чем следовало.

Он покачал головой.

— Некоторые вещи не меняются, Уитни.

— Все меняется. — Ее голос был резок. — И ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было. В противном случае ты бы здесь не находился. — Ее взгляд встретился с его глазами. — Как себя чувствуют, когда предъявляют счет, Алекс?

Его глаза потемнели.

— Полагаю, ты мне расскажешь. Она резко замотала головой.

— Я и представить себе этого не могу! Должно быть, это было замечательно — приехать сюда и знать, что ты командуешь парадом!

Его улыбка была такой же холодной, как и ее тон.

— А я вот могу представить, как ты себя сейчас чувствуешь… Мальчик с конюшни пришел в гости к богачам. Вы должны быть заинтригованы?

Уитни глубоко вздохнула.

— Не вижу смысла в подобных разговорах. Если ты не возражаешь…

— Ты ведь ненавидела меня за то, что я сижу с тобой за одним столом, не так ли? — Его рука еще сильнее сжала ее запястье. — Я видел это по твоему лицу: у тебя было такое выражение, что еще один глоток — и тебя стошнит.

— Хватит. Послушай, ты уже составил себе мнение. Сейчас ты можешь нас купить и продать, поэтому…

— Мне все время хотелось узнать, каков этот дом. Мебель, комнаты… Даже галерея дегенеративных предков. — Он кивнул головой в направлении портретов на стене. — Каждый раз, когда ты говорила о них, я старался представить, как они выглядят.

— Ну, теперь ты их видел. Можешь умереть счастливым.

Он тихо засмеялся.

— Мне не хотелось бы разочаровывать тебя, малышка, но в ближайшее время я не планирую умереть. Слишком многого в жизни я еще не успел.

— Начнешь с того, что заставишь Дж. Т. Тернера и его дочь пресмыкаться перед тобой?

— Ох, Уитни, Уитни. Наши игры обычно были более утонченными. Не думаешь ли ты, что так будет намного веселее?

— Послушай, разве ты еще не получил, чего хотел? Мой отец сдался…

— Но ты-то — нет. — Он больше не улыбался, его глаза были темными и холодными. — Ведь ты ни чуточки не жалеешь, правда?

Это был не вопрос, а скорее утверждение, но Алекс ждал ответа. Она понимала, чего он хочет — какого-нибудь примирительного замечания, какого-нибудь жеста, который даст понять, что она осознает, как переменились их роли с тех пор, как они в последний раз виделись.

Но ока не могла этого сделать. И, даже если бы и смогла, зачем? Ее отец не старался никого надуть. Алекс понимал, что весь вечер был сплошной игрой: Дж. Т., от всего сердца выказывавший ему дружеское расположение, изысканный обед, ее присутствие — все было блефом, а он достаточно умен, чтобы это разглядеть.

Они все запутались в паутине лжи, все. И она устала от этого.

Ее глаза встретились с глазами Алекса.

— Ты ведь совсем не собираешься давать отцу деньги, в которых он нуждается, правда?

Его брови поднялись.

— Разве я это сказал?

— И не нужно. Я знаю, почему ты здесь.

— Неужели?

Уитни тряхнула головой.

— Мой отец думает, что ты видишь туг неплохую сделку…

Алекс рассмеялся.

— О да. Особенно если это означает, что я приму долги Тернеров на себя. Я полагаю, что, в конце концов, в этом есть определенная справедливость.

Ее глаза сверкнули, когда она вспомнила, как он выманил у ее отца двадцать пять тысяч долларов девять долгих лет тому назад.

— Принимая во внимание, с чего ты начал, — сказала она холодно, — я уверена, что должна 'быть.

— Принимая во внимание?..

— Да. Попасть из сточной канавы в компанию Тернеров — это должно быть для тебя определенным опытом.

Улыбка Алекса потухла. Его глаза стали холодными и равнодушными.

— Не дави на меня, — произнес он тихо. Выражение его лица и тон были пугающими. Но она слишком далеко зашла, чтобы остановиться, и кроме того, ее отец достаточно унижался за них обоих.

— Ты напрасно теряешь время, — сказала она, выдернув свою руку. — Ты был прав относительно меня, Алекс. Я не упала к твоим ногам. И никогда не сделаю этого.

Лукавая усмешка проскользнула по его губам.

— Говорите, миледи. Возможно, кто-нибудь вам рассказал, что «никогда» — это очень, очень долгое время?

— Можешь смеяться сколько влезет. Но я не собираюсь унижаться. Держу пари…

И снова хитрая улыбка пробежала по его лицу.

— Даже чтобы спасти старый родной дом?

— Ранчо Тернеров? Но ты ведь не будешь… — Он засмеялся, и Уитни стиснула зубы. — Черт тебя побери, — прошипела она. — Ты… ты…

— Давай-давай. — Его голос дразнил. — Папочке не понравится, если ты обидишь его гостя.

— Вот именно. Его гостя! Если бы я распоряжалась…

Он лениво протянул руку. И не успела она отодвинуться, как его рука обняла ее за шею.

— Если бы тебе пришлось это решать, мне была бы уготована участь жить на конюшне. Разве не так, Уитни?

— Да. — Она стрельнула в него глазами. — Именно оттуда ты родом. Это всегда было для тебя родным местом. Я бы никогда не…

— Нет. Тебе придется. — Его глаза потемнели, и он шагнул еще ближе. — Ну что ж, черт побери, леди жутко захотелось перемен, поэтому она пошла побродить по трущобам.

Ее рука взвилась в воздух, но он поймал ее до того, как она коснулась его щеки.

— Убирайся из этого дома, — свистящим шепотом произнесла она. Голос ее задрожал. — Ты слышишь? Убирайся!

— Не проси ни о чем до тех пор, пока не станешь совершенно уверенной, что именно этого ты хочешь. — Его голос звучал так, будто змея шипела перед тем, как ужалить. — Ты можешь об этом пожалеть!

— Когда я скажу отцу…

— Скажешь ему что?.. Что для тебя твоя гордость дороже, чем земля Тернеров? — Он засмеялся. — Ну хорошо, тогда не позволяй мне останавливать тебя. Давай — беги к папочке. Расскажи ему, что хочешь выбросить его единственную надежду за дверь.

Уитни потрясение смотрела на него. Алекс Барон действительно был их единственной надеждой; именно так сказал ее отец. Без него все, чем владели Тернеры, будет потеряно.

Ну и пусть, это ничего для нее не значит! И никогда не значило!

Но это имело значение для Дж. Т. Она снова подумала, каким он был бледным за столом. Был ли он болен или только обеспокоен тем, что его империя рушилась? Внезапно она поняла, что невозможно отделить одно от другого. Ее отец и мир, который он создал, были одним целым, и один не мог выжить без другого.

Бремя, которое отец взвалил на нее, согнуло ее. Алекс, всегда читавший по ее лицу, кивнул.

— Вот это правильно, — сказан он тихо. — Решай, что для тебя важнее. Тебе всегда удавалось это очень хорошо.

Уитни глубоко вздохнула.

— Что тебе нужно от нас?

Его зубы блеснули в быстрой улыбке.

— Только то, что предложил мне твой отец.

— Я не знаю, что ты… тебе… я не знаю, что он сказал…

Улыбка его медленно исчезла, он протянул руку и коснулся ее волос.

— Неужели? — Она затаила дыхание, когда он шагнул вплотную к ней. — Он сказал, что ты рада встретиться со мной опять. Но вечер почти закончен, а я до сих пор жду, когда же ты наконец скажешь, что ты счастлива видеть меня.

Слезы ярости и разочарования навернулись ей на глаза.

— Я ненавижу тебя, если хочешь знать!

— О, какое сладкое чувство! И подумать только, мне пришлось ждать весь вечер, чтобы услышать об этом.

— Зачем тебе все это? Ты уже сделал свое дело. Моему отцу ты нужен…

Рука Алекса скользнула с ее шеи к затылку.

— Но не тебе, — прошептал он. — Не тебе, Уитни?

— Разве ты этого хочешь? Унизить меня еще больше, чем ты уже сделал?

Он заглянул ей в глаза, а потом его взгляд скользнул по ее лицу, остановившись наконец на губах.

— Я не знаю, что мне нужно от тебя, — сказал он хриплым голосом. — Пропади ты пропадом, я не…

Она вскрикнула, когда он приподнял ее лицо, но крик захлебнулся в его поцелуе. Он был вовсе не чувственный, не страстный: губы были твердыми, зубы — острыми. Своим поцелуем он словно хотел показать свою силу, подавить ее, доказать ей свое превосходство, которое он не мог проявить в течение всего вечера.

Уитни отталкивала его, стараясь высвободиться, но он развернул ее и прижал к стене, а затем навалился на нее всем весом своего тела.

— Не надо, — шептала она. — Не надо…

Его язык проник в ее рот. Его вкус заполнил ее всю, и неожиданно миллион воспоминаний нахлынул на нее, унося назад через сгущающуюся темнота в те места и времена, которые она поклялась забыть.

— Алекс, — прошептала она, и звук его имени был подобен магическому заклинанию. Поцелуи его изменился, прикосновение его рук стало другим — годы унеслись прочь, когда Алекс заключил ее в свои объятия.

Рот его стал нежным, и она почувствовала, как острое напряжение разлилось по его телу, пробуждая желание.

Она тихонько стонала, пока его руки гладили ее спину, плечи, шею. Одна рука зарылась в ее волосы, притягивая ее голову все ближе и не отпуская, пока длился поцелуй.

Внутри у нее разгорался пожар и разливался как жидкий огонь по ее крови. Это было похоже на слепящую жаркую лаву, которая изливалась из недр Килауэйи и теперь текла по ее венам.

Мир начал опрокидываться. «Энди», — пронеслось у нее в голове…

Она пошатнулась, когда его руки замкнули ее в кольцо объятья, а затем вдруг он оттолкнул ее от себя. Она открыла ничего не видящие глаза, понадобилась вечность, пока она смогла сосредоточиться на его лице.

— Энди, — снова прошептала она… а потом увидела его реального, и ее кровь, пылающая всего несколько мгновений назад, заледенела.

Это Алекс держал ее в объятиях. Его лицо было похоже на маску, холодную и мертвую. Его глаза были темными щелями, а рот — как узкое лезвие. Его голос был таким невыразительным и чужим, как будто принадлежал пришельцу с какой-то далекой планеты.

— Вот так, — сказал он и вытер рот тыльной стороной ладони. — Если бы ты вложила в это чуть больше сердца, я, может быть, и дал бы твоему отцу этот заем.

Горечь подкатила к ее горлу. Она повернулась и бросилась по коридору в свою спальню, прижимая руки ко рту. Дверь с шумом захлопнулась за ней, она вбежала в темную ванную и нагнулась над унитазом.

Прошло много времени, прежде чем Уитни распрямилась и включила свет. Она вгляделась в зеркало, моргая, и резкий флуоресцентный свет осветил ее бледное лицо и широко открытые испуганные глаза. Потом она перевела взгляд на губы, все еще припухшие от поцелуя Алекса, и медленно дотронулась до них дрожавшей, как в лихорадке, рукой.

Ее глаза наполнились слезами. Девять лет назад Алекс Барон жестоко обманул ее. Он использовал ее, пока она была ему нужна, а потом бросил, и она его возненавидела.

Но сегодня он заключил ее в свои объятия, и мир превратился на какое-то волшебное мгновенье в страну радости и счастья.

Как такое может быть? Как?!

Уитни медленно отвернулась от зеркала и выключила свет. Темнота окутала ее.

— Пожалуйста, — обратилась она к тому древнему tiki, который, может быть, еще смотрел сверху на этот островной рай. — Пожалуйста, помоги мне.

Ответом ей было молчание. Все, что она смогла расслышать, — это удары ее сердца в глубокой тишине полинезийской ночи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Уитни не привыкла залеживаться в постели. Еще ребенком она с нетерпением ждала начала дня: кони и жеребята в загонах с раннего утра ждали людей, особенно тех, у кого в карманах были морковки.

Когда она повзрослела, спать допоздна стало непозволительной роскошью. Ее ежедневные дела, связанные с общественным питанием, требовали, чтобы с рассветом она уже была на рынке и выбирала самые свежие продукты, лучшее мясо и рыбу.

Вот почему ей было особенно трудно притворяться спящей на следующее утро, когда Перл тихонько постучала в дверь ее комнаты. Она лежала не шевелясь, делая вид, что не слышит тихих шагов женщины и легкого позвякивания серебряных приборов, когда на столике рядом с дверью в lanai ставили ее утренний кофе.

Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-нибудь знал, что она проснулась, ведь Перл может передать ей пожелание отца присоединиться к нему и Алексу — а Уитни была совершенно не расположена к этому.

Она выполнила свою миссию — встретилась с Алексом Бароном, и если не пала ниц к его ногам, то сделала еще хуже, выставив себя дурочкой, когда позволила себя обнять и поцеловать.

Но не это самое ужасное. Алекс застал ее врасплох, и в одно мгновенье случилось то, чего он добивался весь вечер. Он решил унизить ее, и ему это удалось. Все, на что она могла теперь надеяться, — это то, что его месть была достаточно сладкой, чтобы отец получил заем, который ему был так нужен.

Вздохнув, Уитни откинула одеяло и встала с постели. Она пришла к выводу, что от нее уже ничего не зависит. Завтра в это время она возвратится назад в Лос-Анджелес к жизни, которую она создала там для себя.

Это была хорошая жизнь, приносившая ей радость, и всем этим она странным образом была обязана Алексу. Если бы он не появился тогда, она могла бы остаться на ранчо навсегда, разрываясь между собственными желаниями и долгом, обязывающим ее соответствовать положению дочери Дж. Т. Тернера.

Горькая усмешка коснулась ее губ, когда она наливала себе кофе. Это, возможно, был единственный «положительный» поступок, который когда-либо совершал Алекс Барон, но он об этом не догадывался.

Чтобы оттянуть время, она приняла душ и неторопливо оделась, но стрелки на часах словно остановились, и она продолжала метаться по своей комнате, как тигр в клетке. Неужели он так и не соберется уезжать? Наконец в начале одиннадцатого низко над домом застрекотал вертолет.

«Прощай, Алекс!» — вздохнула она с облегчением, вышла из комнаты и стала спускаться по ступенькам.

Она удивилась, когда обнаружила отца все еще сидящим за столом с газетой, разложенной перед ним, и чашкой кофе в руке. Она была почти уверена, что он улетел с Алексом, чтобы заняться переводом сумм в банке для получения ссуды.

Оторвавшись от газеты, отец доброжелательно улыбнулся.

— Уитни, моя дорогая! Доброе утро! Как ты спала? Надеюсь, хорошо?

Она не спала почти всю ночь, но ей не хотелось говорить об этом. Поэтому она вежливо улыбнулась и подошла к буфету налить себе стакан свежего ананасового сока.

— Отлично, спасибо. — Она села напротив отца и развернула салфетку. — А как твои дела?

Отец сложил газету и отложил ее в сторону.

— Очень хорошо, — сказал он искренне. — Действительно очень хорошо.

Уитни с облегчением вздохнула.

— Значит, Алекс согласен дать заем? После секундной паузы Дж. Т. ответил:

— Мы почти пришли к соглашению. Осталось выяснить некоторые детали.

— Ну и слава Богу. Мне хотелось знать… я подумала, что могут возникнуть какие-нибудь трудности.

Мохнатые брови Дж. Т. взмыли вверх.

— С чего ты взяла?

— Не знаю, просто показалось, и все. Я имела в виду, что обед прошел не так гладко, как ты надеялся.

Отец добавил сахару себе в чашку и яростно начал размешивать.

— Я считаю, он прошел нормально, учитывая все обстоятельства. Кажется, Барону было наплевать на твои шпильки, как ты ни старалась его задеть. На самом деле…

Уитни поставила стакан с соком.

— Я старалась его задеть? Ну ты даешь, отец. Да этот человек просто потешался над нами весь вечер. Мы с тобой ангелы по сравнению с ним. И я ни капли не сомневаюсь, что ты понял это.

— Единственное, что я понял, — сказал отец примирительно, — это то, что мы решили победить его — и мы победили.

Уитни поморщилась.

— Ты хочешь сказать, что мы решили сдаться на милость победителя. А все остальное — разговоры, чтобы произвести на него впечатление и напомнить, что мы — Тернеры, а он — нет…

Дж. Т. пожал плечами.

— Что хотели, то и сделали.

— Прости, если я чего-то не понимаю, папа, но вчера вечером нам не следовало сидеть с ним за одним столом.

— Я согласен, Барон оказался не столь впечатлительным, как я рассчитывал. И он упрям. Но, полагаю, его можно понять, будь мы на его месте. В конце концов, он ведь уехал отсюда простым рабочим, а теперь…

— Он уехал отсюда простым вором! — Уитни замолчала, когда экономка вошла в комнату с кофейником свежего кофе. После того как дверь за ней затворилась, она наклонилась к отцу. — Я просто не могу понять, как ты можешь к нему так относиться. До его приезда вчера вечером я слышала совсем другие песни. Ты ведь собирался запугать этого Александра Барона до полусмерти. — Возможно. — Но…

— А он побил, тебя твоим же оружием. Он прекрасно дал тебе понять, что все козыри — у него. — Ноздри ее раздувались. — Почему ты не приказал подать ему ворон вместо мяса, ведь он стервятник и питается падалью!

Дж. Т. помассировал себе виски.

— Я понимаю, как трудно тебе смириться, Уитни. Но у меня нет выбора. «Тернер Энтерпрайзиз» в опасности и…

— …а местные банки не будут помогать. — Она пожала плечами, принимая поражение. — Понимаю. Вчера вечером ты делал то, что должен был делать. Просто меня убивает, что на всем белом свете Александр Барон единственный, к кому мы вынуждены обратиться за помощью. Отец кивнул.

— А тебе не приходило в голову, что я чувствую то же самое? Но меня загнали в угол, Уитни. Я вынужден принимать помощь от любого, кто соблаговолит ее оказать, а Александр Барон — один из немногих, у кого хватит денег и нервов, чтобы барахтаться в этой финансовой чехарде.

— Нам от этого не легче. В конце концов, кем бы он был, если бы не ты?

Дж. Т. поднял на нее глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, просто пораскинь мозгами. Вероятно, он сделал свой первый миллион из тех двадцати пяти тысяч долларов, которые он выудил у тебя девять лет назад.

Отец побледнел.

— Уитни, ради Бога, ты ведь не выложила ему это? Она покачала головой.

— Нет, я не настолько глупа. Видит Бог, меня так и подмывало, но я держала рот на замке. — Она хмуро улыбнулась. — Сомневаюсь, что разбогатевшие пройдохи» любят, чтобы им напоминали о том, с чего они начинали.

Отец неуверенно рассмеялся.

— Точно. Не нужно дразнить гусей. — Улыбка его сошла на нет. — Ты будешь об этом помнить, моя дорогая?

— Не о чем беспокоиться, папа, ведь я с ним больше не увижусь.

Дж. Т. оперся на стол и посмотрел ей в глаза.

— За моей спиной — стена, Уитни. Прошу тебя помнить об этом. Если Барон отвернется от меня…

— Мистер Тернер? — В дверях стояла экономка. — Вас к телефону, сэр.

Дж. Т. кивнул.

— Сейчас иду. — Он отодвинул стул и встал, покосившись на Уитни. — Мы поговорим позже. За обедом.

— Ты уезжаешь, папа? Я надеялась, мы…

— В крайнем случае поговорим завтра, если я вдруг задержусь и не вернусь сегодня. — Он одарил ее легкой улыбкой. — Ну, договорились?

Уитни встала.

— К тому времени меня здесь уже не будет. Ты что, забыл? Я уезжаю…

Дверь с шумом захлопнулась. Отец ушел, и она опять говорила в пустоту.

Некоторые веши никогда не меняются. Возможно, Алекс прав.

Полуденное солнце заливало Хайна-Бич, превращая крохотные зерна вулканического песка в бескрайнее пространство темных сверкающих кристаллов. Над пустынным серпом пляжа стояла тишина, нарушаемая только монотонным шелестом морских волн, набегающих на берег. В темно-зеленых кронах кокосовых пальм, примыкавших к скале, не чувствовалось ни дуновения.

Одетая в шорты и не по размеру большую спортивную майку, Уитни спускалась по узенькой тропке к пляжу. Она приехала в Хайну без всякой цели — просто взяла джип с ранчо и отправилась куда глаза глядят.

Полчаса спустя, оказавшись среди скал, она поняла, что Хайна-Бич все время был ее единственной целью, хотя она не хотела признаваться в этом даже самой себе.

Если она и собиралась избавиться от призраков, которые ее преследовали, лучшего места просто не было. Слишком долго она была пленницей воспоминаний об Алексе.

Тропка вся заросла травой, и спускаться по ней было трудно. Когда она наконец добралась до густых зарослей кустарника, то совсем задохлась. Она остановилась, переводя дух, глубоко вздохнула и стала продираться сквозь переплетенные ветки кустарника. Вскоре она выбралась на выступ скалы, где тропка кончалась.

Чувство величественного покоя охватило ее. Да, она поняла, как сильно скучала по этому месту. Сильнее, чем по ранчо, сильнее, чем по дому, в котором она выросла, ее настоящим домом был Хайна-Бич.

Семейство птиц-перевозчиков, копошившихся в поисках обеда на темном песке, захлопало в испуге крыльями, когда 'Уитни легко спрыгнула на землю. Она постояла, не двигаясь, пока птицы не привыкли к ней, а потом медленно обошла тихий кусочек рая, который принадлежал ей, только ей одной.

Все было таким же красивым, как и в ее воспоминаниях. Сердце сильнее забилось, и спазм сжал горло от наплыва воспоминаний, прекрасных, отдающих горечью, сладких воспоминаний.

Хватит, встряхнулась. Уитни, не за этим она приехала сюда. Она торопливо пошла к морю. У нее есть и другие воспоминания об этом месте, не имеющие никакого отношения к Александру Барону. Сжав губы, она бросила полотенце на песок. Если она хочет получить от этой поездки то, за чем приехала, нужно переключить свое внимание.

Кружево прибоя лизнуло пальцы ног, и, подставив лицо солнцу, она закрыла глаза и дала волю своим чувствам. Она смаковала тепло летнего полдня, вдыхала сильные запахи океана, чувствовала силу волн, набегающих на берег.

Налани, ее старая нянька, любила рассказывать бесконечные истории о людях, населявших эти края прежде.

— Будь такой, как они, дитя, — любила повторять она. — Слейся с природой.

Добрые советы Налани, казалось, эхом прозвучали в ее голове. Она задышала глубоко — сперва втягивая воздух, а потом с шумом выдыхая его. Постепенно напряжение стало покидать ее.

Когда Уитни наконец открыла глаза, то почувствовала полную гармонию с окружающим миром. Она правильно сделала, что приехала сюда.

Она быстро побежала по пляжу, скидывая шорты и майку прямо на песок. На ней осталось старое бикини, которое она достала со дна ящика в шкафу. Если уже девять лет назад оно представляло собой всего две полоски изумрудно-зеленого шелка, то теперь и вовсе они едва прикрывали ее.

После некоторого колебания она вернулась назад, расстегнула лифчик и сбросила его. Она частенько купалась и загорала тут вообще без всего. Конечно, не тогда, когда с ней был Алекс. При нем она зачастую не снимала с себя даже майку. Мысль о том, что он может увидеть ее в бикини, и пугала и волновала ее одновременно.

Но разве это могло удержать его? У Уитни перехватило дыхание при воспоминании о тепле его руки, скользнувшей под ее майку, о шоке, который она испытала, когда его пальцы коснулись ее груди, тихом всхлипе, вырвавшемся у нее, когда он расстегнул застежку лифчика и ее грудь упала в его жаждущую ладонь…

По ее телу пробежала дрожь. Нет. Она не хочет об этом думать. Она ни о чем не хочет думать. Единственное, что она хочет, — это закрыть глаза и погрузиться в тишину.

Она опустилась на полотенце. Спустя минуту ресницы ее коснулись щек, и она уснула.

Уитни проснулась, как от толчка, с колотившимся сердцем и некоторое время не могла понять, где находится. Ей приснился какой-то мрачный, неприятный сон, в котором присутствовал мужчина, но как-то расплывчато, лица его она не могла разглядеть.

Солнце стояло прямо в зените и палило с яростью, о которой она почти забыла. Уитни медленно села и закрыла лицо руками. Ей было жарко — слишком жарко. Кожу саднило.

Уитни встала и медленно пошла к кромке воды. Подкатилась волна и накрыла ей ноги. Вздрогнув, она отпрыгнула назад, чтобы следующая волна не смогла достать до нее, — от сильного контраста между перегревшейся кожей и температурой моря ей стало холодно.

Ну что ж, оставалось только одно: она набрала в грудь побольше воздуха, а затем издала дикий вопль.

— Кто не спрятался, я не виновата! — заорала она, как будто ей все еще было двенадцать лет, и ринулась прямо в прибой.

В первый момент у нее перехватило дыхание. Она завопила, а потом, набрав воздуха, нырнула под гребень волны. Вынырнув уже за бурунами, хватая ртом воздух и смеясь, она перевернулась на спину и расслабилась. Теперь она ощущала воду такой, какой та и была — теплой, шелковой, ласковой.

Алекс любил это ощущение. Обычно они долго играли в море, плескаясь и смеясь как дети, пока его рука не касалась случайно ее тела, и тогда… и тогда…

— Прекрати, — велела она себе яростно.

Она здесь для того, чтобы избавиться от своих призраков, а не для того, чтобы воскрешать их. Но приятное возбуждение, которое захватило ее мгновеньем раньше, исчезло. Она вздохнула, перевернулась и поплыла к берегу.

Стихающие волны вынесли ее на мель. Она медленно встала, подождав, пока вода, окутавшая ее тело мокрым шелком, не стекла с нее струйками, и тогда медленно побрела на берег.

Солнце било ей в глаза, ослепляя, и она закрыла их, пока шла. Груди ее приподнялись, когда она закинула руки, чтобы отбросить с лица намокшие волосы, пропустив сквозь пальцы.

Когда вода стала ей по щиколотку, она внезапно остановилась. Мурашки побежали по ее телу. Ее пронзило ощущение, будто что-то вокруг изменилось. Нет, это было не что-то. Кто-то.

Тень от фигуры, которая возвышалась перед ней, закрывала солнце.

Это был Алекс.

Уитни замерла с поднятыми руками. «Алекс, — вихрем пронеслось у нее в голове. — Алекс — тут, возникший ниоткуда, точно так же, как это было много лет назад, в майке с оторванными рукавами, как призрак, сотворенный из пылинок, кружащихся в солнечном свете».

Он сделал шаг вперед.

— Привет, Уитни. — Голос его был ласковый, но в нем чувствовалось почти осязаемое напряжение.

«Прикройся», — взывал ее рассудок. Но она была словно парализована, слишком ошеломленная, чтобы пошевелиться или что-нибудь сказать.

Легкая улыбка тронула его губы.

— Ты похожа на богиню Хайну, появляющуюся из моря.

Уитни молчала. Его взгляд коснулся ее лица, задержался на мгновенье на ее раскрывшихся губах, прежде чем скользнуть, как ласка любовника, к ее обнаженной груди.

Он будто прикоснулся к ней. Уитни почувствовала, как набухли ее груди, почувствовала, как напряглись соски. Глаза Алекса встретились с ее взглядом, и неожиданное жаркое пламя в их бледно-зеленых глубинах, казалось, сократило расстояние между ними и вызвало неистовый жар внизу живота.

Сердце ее бешено забилось. Если она сейчас подойдет к нему, он овладеет ею прямо на этом песчаном пляже, и только море и солнце будут им свидетелями. Ей нужно только сделать шаг к нему, только упасть в его объятия…

Этой сумасшедшей мысли оказалось достаточно, чтобы она пришла в себя. Ее руки медленно опустились. Взгляд оторвался от него и устремился к полотенцу, валявшемуся на песке, и она побрела в ту сторону, борясь с инстинктивным желанием прикрыть грудь руками.

Это Алекс был здесь чужим, а не она. Напряженный клубок гнева помог ей пройти мимо него, гордо вскинув голову, игнорируя его присутствие.

Подойдя к своему полотенцу, она подняла его и обернула вокруг себя. И только тогда, глубоко вздохнув, она повернулась к нему лицом.

— Что ты тут делаешь, Алекс? Он не ответил на ее вопрос.

— Ты рассказывала мне о Хайне в первый раз, когда привела меня сюда, помнишь?

Конечно же, она помнила. Она рассказывала ему легенду о полинезийской девушке, которую разлучили с любимым ревнивые боги.

«Ничто не сможет разлучить нас, Уитни», — сказал он тогда. Лжец! Лжец!

Она безразлично пожала плечами.

— Разве? Прости, Алекс, но я правда не могу вспомнить. Существует столько гавайских легенд…

— Ты говорила, что она рисковала жизнью, выходя из моря, чтобы найти своего возлюбленного. Ты говорила…

— Я верю, что ты можешь рассказать мне всю легенду целиком, Алекс. Но меня больше интересует причина, которая заставила тебя шпионить за мной.

Он тихо засмеялся и, утопая босыми ногами в песке, подошел к ней.

— Прости. Только на середине спуска до меня дошло, что, возможно, ты удивишься, когда я появлюсь.

Брови Уитни приподнялись.

— Удивишься — слабо сказано. Но ты так и не ответил, что ты тут делаешь.

— Я искал тебя, — сказал он. — Твой отец не знал, куда ты подевалась, поэтому…

— Мой отец знает, что ты тут?

— Конечно. Разве он не сказал тебе, что я вернусь?

Уитни внимательно посмотрела на него.

— Нет, — ответила она как можно равнодушнее. — Не сказал.

Алекс наклонился и взял пригоршню песка.

— Я рассказал ему, что собираюсь сделать, — сказал он. Песок просочился меж пальцев и высыпался на землях — Он вроде бы остался доволен. Я думал, что он поставил тебя в известность.

— Он только сказал, что вы с ним почти пришли к соглашению.

— И это тебя обрадовало. Уитни взглянула на него.

— Конечно.

— Угу. Я так и думал. — Холодная усмешка растянула уголки его губ. — Черт побери, ты ведь не хочешь, чтобы все усилия прошлого вечера пошли насмарку?

Щеки ее залились краской.

— Боюсь, что я не понимаю, при чем тут я, Алекс. Если вы с моим отцом почти ударили по рукам…

— Именно это мы и сделали. Я дам «Тернер Энтерпрайзиз» деньги, которые ей необходимы, — но только в том случае, если буду полностью уверен, что это — стоящее вложение капитала.

— Я уверена, что твои вкладчики согласятся, — заметила она. — А теперь, если ты не возражаешь…

— Мои вкладчики не имеют к этому ни малейшего отношения, разрази меня гром.

— Тогда твои аудиторы. Все равно. Алекс покачал головой.

— Это только мое решение, Уитни. И ничье больше.

Почему он так на нее смотрит? Как будто оценивает ее, как будто ждет чего-то. Уитни почувствовала себя неуютно.

— На самом деле меня совершенно не интересуют детали, Алекс, хотя, я уверена, отцу они будут интересны. А сейчас я бы хотела одеться. Поэтому, если ты соизволишь уйти…

Глаза его сощурились.

— Я действительно думаю, что тебе следует поинтересоваться деталями, Уитни.

— Не могу представить зачем, особенно если учесть, что у нас с тобой нет абсолютно никаких общих проблем.

Медленная вымученная улыбка скривила его рот.

— Неужели?

Глаза Уитни вспыхнули гневом.

— Послушай, я не знаю, какие у тебя проблемы. Но я не собираюсь стоять тут и позволять тебе…

— Мне придется поделиться ими с тобой, бэби. Ты тут стоишь, как общипанная курица, почти голая и все еще пытаешься изображать из себя владелицу поместья — настоящую леди.

Тон его был холодный, и в голосе слышались злобные нотки, которые пугали ее. Но она не собиралась показывать ему свой испуг, даже если для этого ей потребуются все силы.

— Вовсе я не голая, — сказала она внешне спокойно. — И я бы тут не стояла, если бы ты был хоть чуть-чуть джентльменом. Если нам этого разговора не избежать, то лучше уж поговорим в библиотеке через час.

Зубы Алекса блеснули на его загорелом лице.

— Верно. Я совсем не джентльмен, и не забывай об этом.

— Где уж тут! Ты пользуешься любой возможностью, чтобы напомнить об этом.

— Точно так же, как и ты не упускаешь случая напомнить мне, что я — не Тернер.

Она тяжело вздохнула.

— Давай выясним все раз и навсегда, — сказала она тихо. — Я тебя сюда не приглашала, Алекс. Ни на этот пляж. Ни на ранчо. И уж определенно ни на обед вчера вечером. Поэтому, если тебе тут не нравится…

Он рассмеялся.

— А какой замечательный был обед! — Он шагнул к ней. — Твой отец не заключал пари, что я стану лакать суп прямо из супницы?

— Это смехотворно. Я не собираюсь стоять тут и… Она собралась пройти мимо него, но он схватил ее за плечо.

— Однако он прошел не так, как ожидали вы с Дж. Т., правда? — Холодная усмешка тронула его губы. — Черт побери, меня так и подмывало схватить супницу, чтобы посмотреть, что вы с Дж. Т. станете делать. Вы так отчаянно старались угодить мне, что, возможно, последовали бы моему примеру.

Уитни вывернулась из его рук.

— Ты ошибаешься, — произнесла она холодно. — Я ведь сказала тебе, что ты — свинья. И если бы мне надо было решать…

— Но ведь не тебе. — Последовало молчание, и Алекс отвернулся. — Конечно, ты права. Ты не звала меня сюда,

Она смотрела, как он сунул руки в карманы и стоял, глядя на море.

— Твой отец звал.

Она подождала, не скажет ли он чего-нибудь еще. Через несколько секунд она откашлялась.

— Ты же ему поможешь? Желваки заходили у него на щеках.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь… что это значит? Алекс резко повернулся к ней.

— А что ты знаешь о ситуации, в которую попал твой отец?

Уитни пожала плечами.

— Не много. Я знаю, что он — в долгах и что возникли некоторые проблемы с оборотом наличных…

— Проблемы с оборотом наличных? — Он оскалился в злобной усмешке. — Это мягко сказано. Больше похоже, что наличных нет вовсе. «Тернер Энтерпрайзиз» на грани развала.

— По-моему, ты драматизируешь ситуацию. Да, моему отцу нужен заем. Но…

— Он теряет деньги, тысячу в день. Она уставилась на него.

— Я не понимаю. Алекс пожал плечами.

— В этом-то вся неприятность. Никто не хочет понять — за исключением, возможно, людей, которые работают на твоего отца.

В горле у Уитни пересохло, и она сглотнула.

— Но… ты же собираешься помочь ему!

— Возможно.

— Что значит «возможно»? Ты же сказал…

— Я сказал, что он нуждается в помощи. Но я не филантроп. Я ссужу твоему отцу, сколько ему нужно, но только тогда, когда буду уверен, что и для меня тут есть кое-что.

Она посмотрела на него, сбитая с толку.

— И что же ты решишь? Совсем недавно ты сказал, что твое решение не зависит ни от кого, кроме тебя самого. Ни от вкладчиков, ни от аудиторов…

Алекс кивнул, не сводя с нее глаз.

— Они уже сделали свою работу, Уитни. Я прочел их отчеты.

— И?..

— И теперь я делаю свою работу. — Он подбоченился. Довольная улыбка играла у него на губах. — Это неортодоксальный метод. Думаю, именно его «Уоллстрит джорнэл» назвал «барометром Барона». — Улыбка стала еще шире. — Но до сих пор это срабатывало.

Уитни хмыкнула.

— Послушай, я уверена, что мой отец нашел бы это занимательным. Почему бы нам не вернуться в дом и…

— Что я делаю, когда намереваюсь субсидировать какую-то компанию, — перебил он ее, — так это засучиваю рукава, оставляю портфель в машине и иду на передовую.

— Звучит впечатляюще. А что это значит, если перевести на нормальный язык?

Алекс пожал плечами.

— Это значит, что я сую нос в замочную скважину. Я говорю с людьми и получаю информацию из первых рук. Я с головой влезаю в дело, прежде чем бросить им спасательный круг.

— То есть ты хочешь удостовериться, что спасательный круг не обернется тяжелым якорем и не потянет тебя на дно.

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Ага. Точно.

Она дернула плечом.

— Это что-то вроде того, что я проделывала, когда открывала свои «Обеды за минуту». Идея казалась хорошей — но на бумаге. И я не хотела ввязываться в это, пока хорошенько не разведаю обстоятельства.

— И следовательно, ты проверяла, разговаривала с людьми…

— Да. Мне повезло — у меня была подружка, которая знала Лос-Анджелес вдоль и поперек, ведь я, в конце концов, была там новым человеком. И это очень помогло, потому что она была шеф-поваром, и знала многие заведения общественного питания, и ей доверяли… она получила за месяц больше информации, чем я смогла бы собрать за… — Она вдруг запнулась и удивленно посмотрела на Алекса. — Что означает твой взгляд?

— Я просто подумал сейчас, как удобно, что наши методы так похожи. — Он наклонился, подобрал верх от ее купальника и протянул ей, держа на одном пальце. — Ты предпочтешь напялить эту полосочку или мне взять ее с собой?

Уитни вспыхнула и решила, что лучше проигнорировать его вопрос.

— Что ты имел в виду, говоря, что наши методы похожи и что это удобно?

Алекс ухмыльнулся, заталкивая ярко-зеленый клочок шелка в задний карман.

— Это значит, — сказал он, беря ее под локоть, когда они двинулись к скалам, — что ты одобришь мой план.

Уитни бросила на него быстрый взгляд. Было что-то в его тоне, что встревожило ее, — уверенность, почти твердая уверенность. Но в чем?

— Какой план?

— Ну, тебе я расскажу только в общих чертах. Если я собираюсь точно оценить ситуацию в «Тернер Энтерпрайзиз», мне необходимо поработать с кем-то, кто знает Дж. Т. Тернера достаточно близко.

— Они подошли к брошенным майке и шортам, он нагнулся и Подобрал их. — С кем-то, кто знает острова и обычаи.

Уитни кивнула.

— Да, в этом есть смысл.

Алекс бросил ей майку, она пристально посмотрела на него, и через мгновенье он отвернулся.

— Кроме всего прочего, этому человеку должны доверять люди твоего отца. Они должны видеть в нем заместителя Дж. Т.

— Второго номера в команде, ты хочешь сказать?

— Голос Уитни раздавался глухо, потому что она натягивала через голову майку. «Без лифчика», — промелькнула мысль, но перспектива просить Алекса, чтобы он вернул ей верхнюю часть ее бикини, только усложнит положение, и тут она ничего не может сделать. Она решила, что майка достаточно просторная, когда расправляла ее на груди. — Но у моего отца никогда не было второго номера в команде?

— Нет. Но у него есть заместитель.

— Заместитель? У Дж. Т.?

Алекс посмотрел через плечо, затем повернулся к ней.

— Да. — Лукавая улыбка озарила его лицо, и Уитни сделала поспешно шаг назад.

— Ты не можешь иметь в виду меня! — Он ничего не сказал, и она замерла. — Это сумасшествие! Я совершенно ничего не знаю о «Тернер Энтерпрайзиз».

Алекс пожал плечами.

— Я и не ждал от тебя этого. Но ты носишь имя Тернеров. У тебя будет доступ в такие места и к таким людям, куда' меня и на порог бы не пустили.

— Меня не было тут девять лет. Острова переменились.

— Зато люди не изменились. Ты родилась здесь. Ты знаешь, как тут делаются дела.

— Нет. Я не могу. Он прищурился.

— Не можешь или не хочешь?

— У меня есть дела на материке. Я не могу просто так…

Алекс довольно ухмыльнулся.

— Салли Коупланд — очень способная дама, насколько я слышал.

— Моя помощница? Откуда ты это знаешь? Он рассмеялся.

— Я же говорил тебе, что успешно справился со своим домашним заданием. И теперь все, что мне нужно, — это твоя помощь. — Улыбка сбежала с его лица. — Ты же хочешь, чтобы я ссудил Дж. Т. деньги, которые ему необходимы, не так ли?

Уитни покачала головой.

— Ты хочешь сказать… ты не станешь ему помогать, если я не соглашусь на это?

Губы Алекса сжались.

— Я просто определил условия этого соглашения, Уитни. Решать — тебе.

Ошеломленная, она смотрела, как он повернулся и зашагал к подножию скалы. Мускулы на его спине заиграли, когда он схватился за нависающий выступ и подтянулся наверх. Он оглянулся на нее.

— Ну? — сказал он и протянул руку. — Ты со мной, Уитни?

Она продолжала на него смотреть, ожидая, что он улыбнется, рассмеется, даст ей каким-то образом понять, что это было дурацкой шуткой. Но лицо его было суровым и беспощадным.

Наконец, убедившись, что выбора нет, Уитни подошла ближе.

— Не по доброй воле, — проговорила она. Лицо Алекса потемнело.

— Нет, — голос его был бесстрастным и тихим, таким тихим, что ей пришлось напрячься, чтобы услышать, — только не это.

Он повернулся и пошел по тропинке. Когда Уитни взобралась на скалу, его уже не было видно.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Джип с надписью «Ранчо Тернера» подпрыгивал на ухабах и рытвинах дороги, которая змеей вилась на юг от Нави, и оставлял за собой хвост коричневой пыли. У дороги паслись стада, утопая в сочной траве гор Кохала, совершенно не обращая внимания ни на движущийся джип, ни на paniolo, которые пасли стадо верхом, на лошадях.

Алекс переключил скорость, когда дорога стала взбираться на горный кряж, и посмотрел на Уитни.

— Какая у нас следующая остановка? — спросил он, повышая голос, чтобы она смогла расслышать его сквозь рев мотора.

Она заглянула в записную книжку, лежащую у нее на коленях.

— Что выбираешь? Мы можем направиться на восток от побережья Хамакуа — у Дж. Т. там есть несколько полей с сахарным тростником рядом с Хило. Или мы можем спуститься вниз до Коны. Там находятся три, нет — четыре кофейные плантации Тернеров недалеко от острова Капитана Кука.

— По дороге в Напуггу. Ага, я читал отчет сегодня утром, — задумчиво кивнул Алекс. — О'кей. Следующей остановкой будет западное побережье.

Уитни схватилась за приборную доску джипа, когда автомобиль подпрыгнул на очередном ухабе.

— Если бы мы могли проехать туда сразу по шоссе, — посетовала она.

Алекс слегка ей улыбнулся.

— Прости. Наверное, мне нужно было послушать Джима Сакса и поехать по главной дороге.

— Нет, ты был прав. Тогда нам бы не удалось хорошенько разглядеть, что делается тут со скотом. Ну, какое у тебя впечатление? Подойдут ли эти экспериментальные стада для ранчо?

Он вздохнул.

— Я ведь не эксперт по живому поголовью. Но из того, что мы видели и слышали сегодня утром, — да, думаю, что да. Сакс был достаточно убедителен. Прочти мне еще раз свои записи на этот счет.

— Сейчас, посмотрим… — Уитни открыла записную книжку и перелистала странички. — Вот тут. Сакс работал на Дж. Т. почти пять лет, пока его не сманили люди Паркера. Кичиро сказал, что он был самым лучшим управляющим на ранчо.

— Правда? Я это подозревал. Но старик был совершенно неразговорчивым, когда я расспрашивал его.

Уитни улыбнулась.

— Он со всеми такой.

— Продолжай. Что он еще сказал? Она заглянула в свои записи.

— Он сказал мне, что Сакс хотел внедрить какие-то новые методики, чтобы улучшить поголовье, — он хотел обновить кровь, скрещивая нескольких коров с быками с Королевского Ранчо…

— Разве Королевское Ранчо не в Техасе? Она кивнула:

— Да. Сакс хотел купить немного замороженной спермы и оплодотворить их.

Алекс лукаво ухмыльнулся.

— Эта методика отбирает все удовольствия жизни, не так ли?

— Кроме того, он хотел радикально изменить кормление, — продолжала Уитни, не обращая внимания на подначку, хотя ее щеки зарозовели от смущения. — И когда он не смог протолкнуть ни одной своей идеи, то с досады уволился.

— И пошел работать к конкурентам.

Она кивнула. Несколько дней назад она бы улыбнулась, услышав, что всемирно известную Гавайскую ферму ранчо Паркера называют «конкурентом». На двести пятьдесят тысяч акров меньше тернеровского, да и всех других на Большом Острове. Однако методы, которые были удачны для Паркера, можно было бы применить и во владениях Тернеров. Просто никто не захотел их оценить.

— Точно. — Она захлопнула записную книжку и подвинулась на $воем сиденье, чтобы видеть Алекса. — Мы продолжаем сталкиваться со все той же проблемой. Настойчивость Дж. Т. вести все дела лично приводит к тому, что без него никто просто ничего не делает.

Алекс вздохнул.

— Похоже, что так оно и есть. Твой отец не любит делиться с кем-то властью. Полагаю, у него это выходило, когда он мог набрасываться на дела поочередно. Но последние несколько лет он разрывался между слишком многими делами — сеть отелей в Оаху, совместные владения в Мауи…

— И теперь весь выдохся.

— Правильно. Поэтому, когда нужно принять какое-то решение, никто не хочет этого делать, потому что боятся, что не справятся с этим так, как Дж. Т. Добавь к этому финансовые трудности, которые он переживает…

— Изменения на рынке акций…

— Угу. Пакет акций Дж. Т. падает в цене. Алекс притормозил джип, когда они въехали на узкий поворот дороги.

— Ну, по крайней мере у нас стали появляться ответы на некоторые вопросы — и все благодаря тебе.

Было забавно, какое удовольствие она получила от этих простых слов.

— Я ценю этот комплимент. Но ведь и ты задавал вопросы, верно, Алекс?

— Я мог бы задавать эти вопросы до морковкина заговенья. Островитяне на удивленье неразговорчивы. Как Кичиро. У них нет желания разговаривать с незнакомыми. Но они тут же рады помочь мисс Уитни, чем только могут.

Она улыбнулась.

— Я не могу привыкнуть к тому, что так много людей помнят меня, — сказала она тихо. — Иногда у меня такое чувство, что я совсем не уезжала с островов.

— Почему же ты уехала?

Вопрос, заданный совершенно неожиданно, застал ее врасплох. Они с Алексом работали бок о бок вот уже целую неделю, и их отношения превратились из вежливого нейтралитета в уважение вопреки ее воле, благодаря естественной совместимости, которая заставляла ее с нетерпением ждать следующего дня. Но они избегали всего личного, их разговоры вертелись вокруг дел Тернеров и лишь изредка касались гавайского фольклора и экскурсов в географию.

Теперь один простой вопрос Алекса показал, как хрупки и непрочны были в действительности их отношения. Улыбка сбежала с ее губ, и старая знакомая боль залегла под сердцем.

«Из-за тебя, — подумала она, — потому что я не смогла жить там, где умерла моя любовь».

— Мне всегда казалось, что у тебя было все, чего бы ты ни пожелала, — продолжал он. — Нужные связи. Деньги. Власть…

«Да. Если ты этого всегда хотел, вовсе не значит, что и другие хотят того же».

— Как все просто в твоих словах, — постаралась она сказать без горечи.

Он посмотрел на нее, потом на дорогу.

— А разве это так сложно? — Его голос стал холодным и невыразительным. — И тот, кто думает по-другому, — самый последний дурак.

По крайней мере он хоть в этом честен. Да, теперь он может позволить себе быть честным, ведь все это для него много значило. И он все это получил. Девять лет назад у него не было ничего и никого — за исключением девочки, которая отдала бы за него свою жизнь, потому что любила его больше жизни.

Ком встал у Уитни в горле. «Скажи что-нибудь, чему он поверит» — велела она себе.

— Может быть, я… может быть, я просто хотела, чтобы у меня была возможность испытать себя.

Быстрая улыбка скользнула по его лицу.

— Это высказывание мне нравится, — сказал он с холодным сарказмом. — Смешно, но люди, от которых я слышал подобные вещи, рождались с серебряной ложкой во рту.

— И что из этого следует? Алекс пожал плечами.

— Это синдром «бедной маленькой девочки с кучей денег». В Сан-Франциско полно женщин, которые убежали туда, чтобы испытать себя. — Он покачал головой. — Они выросли в окружении роскошных вещей, ходили в лучшие школы, а теперь они — там, работают с девяти до пяти, играют в секретарш и служащих.

Уитни вздернула подбородок.

— Мне не хочется разочаровывать тебя, Алекс. Но я — одна из них. Я чертовски много работаю. И если бы ты предпочел мою компанию половине тех, о которых говорил, ты бы об этом знал.

Он взглянул на нее и перевел взгляд на дорогу.

— Ты права, — неохотно согласился он. — Так и есть. Извини. Я думаю, что я пытался… обычно я не склонен к обобщениям.

— И в ответ на твой незаданный вопрос скажу, что я создала свои «Обеды за минуту» без всякой помощи со стороны отца. Я работала помощником поставщика провизии и менеджера по банкетам почти два года, экономя каждый доллар до тех пор, пока…

Алекс вздохнул.

— Послушай, я же извинился.

Они доехали до пересечения с главным шоссе. Он затормозил, оглянулся, нет ли поблизости транспорта, и свернул на шоссе.

— Итак, как тебе это удалось?

— Удалось что?

— Дать ход «Обедам за минуту». Она рассмеялась.

— Разве твои ищейки не пронюхали об этом? Алекс ухмыльнулся.

— Мои люди — хорошие специалисты. Я могу назвать имена твоих заказчиков, как долго каждый из них пользовался твоими услугами и даже что они заказывали в последний раз. Я могу сказать тебе сумму чистого дохода…

Она посмотрела на него с изумлением.

— И ты все это контролировал? Но что общего между всем этим и займом, который необходим моему отцу?

— Ничего. Мне просто хотелось знать о тебе, вот и все.

— Но почему?

— А почему бы и нет? Не каждый день девушка бросает все и начинает собственную жизнь, ни на кого не рассчитывая. Мне хотелось знать, какой женщиной ты стала. — Он взглянул на нее. — Мои люди донесли, что дела у тебя идут неплохо. Они сказали, что с самого начала ты действовала наобум. Это довольно смело, когда дело касается новой компании, и тебе удалось.

Уитни очень трудно было не задрать нос. Она гордилась своим, успехом, а еще больше — тем, что этим успехом она обязана только себе.

— Да, — сказала она смиренно. — Так оно и есть. Алекс рассмеялся.

— Ну, и как же тебе удалось все это вытянуть? Она улыбнулась про себя.

— Как обычно, — сказала она самодовольно. — Тщательное планирование. И тому подобное.

— Покупки со скидкой? Строгий контроль денег на рекламу?

Она чуть не подавилась от смеха.

— Если ты и в самом деле хочешь знать, это было совсем по-другому. Я ходила и искала себе клиентку, потом рысью неслась назад к себе домой и готовила ей еду на неделю — предпринимая все, чтобы снять деньги с ее кредитной карточки как можно скорее и успеть купить продукты, которые мне были необходимы. Если это не получалось, я выдумывала причины, по которым требовалось отсрочить день выполнения заказа.

Алекс покосился на нее.

— Ах да. Это можно назвать ограниченным управлением предприятием.

Она кивнула.

— Обычно я называю это управлением «из рук в руки», но твое название мне нравится больше. Оно звучит более профессионально.

Он бросил взгляд в зеркальце, потом нажал на газ и въехал на дорогу с односторонним движением.

— Ты разговариваешь с экспертом по созданию новых названий. — Он широко улыбнулся. — Когда мне было семнадцать лет и у меня еще молоко на губах не обсохло, я вел переговоры о работе в качестве помощника кока на грузовом судне, курсирующем из Сан-Франциско в Иокогаму. Капитану нужен был кто-нибудь с опытом, и я сказал: «Да, именно я вам и нужен, порядок, я проработал помощником стюарда на яхте целый год».

— Помощником стюарда? Что это за профессия? Он рассмеялся.

— Разрази меня гром, если я знаю. Но он купился на эту историю.

Уитни улыбнулась.

— А что произошло, когда он понял, что у тебя не было опыта? Он сильно рассердился?

Алекс покачал головой.

— Нет, у меня же был опыт. Просто я получил его не на борту корабля.

— Я не совсем тебя понимаю.

— Ну, я представлял, что все, чем положено заниматься помощнику кока, — это раскладывать еду по тарелкам и мыть камбуз, а я, черт побери, чистил картошку и разливал похлебку всю свою жизнь в приюте для мальчиков.

Она подняла на него глаза.

— В сиротском приюте?

— Да. Именно там я и вырос. У всех были определенные хозяйственные обязанности, и моей была работа на кухне. Это было не самое худшее — по крайней мере это значило, что время от времени можно было выпросить лишний кусок мяса. — Он пожал плечами. — Но до сегодняшнего дня я не могу смотреть на раковину с посудой без тошноты. Уитни улыбнулась.

— От ассистента кока до банкира! Это, должно быть, увлекательно.

— Точно. Иногда я сам не верю, что мне это удалось. Помню, как я боялся, когда основал свою первую корпорацию. Я руководил ею из собственной квартиры, точно так же, как и ты. Но я старался, чтобы это выглядело как большой офис со множеством сотрудников. „Барон Инвестментс», — говорил я, отвечая по телефону, — минуточку, пожалуйста», а потом понижал голос на октаву и притворялся, будто только что снял трубку. — Он вздохнул. — Удивительно, как много у тебя фантазии, если нет денег.

Улыбка исчезла с лица Уитни. Если нет денег? Это так он называет двадцать пять тысяч долларов, которые он выманил у ее отца?

— Но я уверена, что это тебе прекрасно удавалось.

Ее голос стал холодным и отчужденным, но Алекс, казалось, ничего не заметил. Он посмотрел на нее и улыбнулся по-мальчишески, почти гордо.

— Мда. Это было не так уж просто. Эти первые месяцы, когда начинаешь дело, никогда не бываешь уверен, сможешь ли протянуть до следующего дня…

Уитни насмешливо смотрела на него. «Надо же, какую правдивую историю ты сочинил. Бедный мальчик делает себе карьеру. Такие истории всем нравятся».

Это была чудовищная ложь. И как ужасно, что она не может признаться ему, что ей известна правда. Неужели он думает, что Дж. Т. не сказал ей об этом? Или он так часто рассказывал эти басни, что и сам в них поверил?

Алекс продолжал рассказывать о начале «Барон Инвестментс», все более увлекаясь, почти с мальчишеским энтузиазмом. Эта история, вероятно, была бы сногсшибательной в Сан-Франциско, но для того, кто знает правду, это было невыносимо. Наглость этого человека поразительна!

— Я уверена, что это замечательная история, Алекс. Но я устала. Если ты не возражаешь, я попробую немного отдохнуть. Разбуди меня, когда приедем в Кону.

Уитни откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Она чувствовала его недовольство, даже гнев. Когда он наконец заговорил, она ощутила облегчение.

— В чем дело, Уитни? Я тебе наскучил? Она пожала плечами.

— Я же сказала тебе, что твой рассказ наверняка интересный, но…

— Но не для Тернеров. — Его руки сжали руль. — В этом все дело, не так ли?

Она повернулась к нему с пылающим лицом — забыв на мгновенье про осторожность.

— Именно так, — произнесла она сквозь зубы. — Только не для Тернеров. Поэтому можешь приберечь свои россказни для других.

Он скривил рот.

— Ты ни на йоту не веришь, да?

Она пристально посмотрела на него и отвернулась.

— Нет. Кому угодно, но не тебе.

Тормоза завизжали, когда он резко повернул руль вправо. Джип ударился о бордюр тротуара, потом дернулся и резко остановился.

Алекс развернулся к ней, глаза его сверкали мрачной яростью.

— О'кей, — сказал он. — Я все понял. На какой-то момент мне показалось, что в наших отношениях появился прогресс. Я хочу сказать, что последние несколько дней мы обошлись без прицельной перестрелки.

В нем все клокотало от гнева. Она испугалась и крепко сцепила руки, чтобы он не заметил, как они дрожат.

— Да, — сказала она осторожно. — Я тоже так думала. Полагаю, это только еще раз доказывает, как мы оба заблуждались.

Он сверкнул на нее глазами, а потом ударил кулаком по рулю.

— Черт побери, чего же ты хочешь? Я просто пытаюсь похоронить прошлое.

— Ты? Ты этого хочешь? — Она уставилась на него с недоверием. — И, соответственно, я должна сказать тебе спасибо за это?

— Нет. — Голос его стал хриплым. — Дьявол, я же прекрасно знал, что от Тернеров не дождешься благодарности.

— Вот и отлично. Потому что…

— Но я не собираюсь пресмыкаться, и если ты этого от меня ждешь…

Чего ей было ждать от него? Он был прав — она действительно чего-то ждала всю эту неделю, только вот чего?

Но теперь это, не имело значения. Хрупкое перемирие, к которому они пришли, рассыпалось. Ей следовало знать, что так оно и будет.

Она отвернулась и невидящим взглядом уставилась в окно.

— Я не хочу, чтобы ты пресмыкался, — сказала она бесцветным голосом.

— Тогда почему ты ведешь себя таким образом? Когда-то мы кое-что значили друг для друга…

— Неужели? Я и забыла.

Он выдохнул что-то резкое и невнятное, а потом его рука крепко схватила ее за плечо и прижала к дверце.

— Ты — бессердечная ведьма, ты знаешь об этом?

Уитни почувствовала, как мурашки побежали по телу.

— Лучше отпусти меня, Алекс. Я не собираюсь мириться с таким обращением.

Его губы презрительно скривились.

— Ведешь себя как настоящая леди — хозяйка усадьбы. — Он наклонился ближе к ней. — Но тебе придется кушать то, что я выберу. И мы оба прекрасно об этом знаем. — Злобная ухмылка сделала резкими черты его лица. — Что ты скажешь папочке, если с займом ничего не получится?

Она осторожно посмотрела на него.

— И что это должно означать?

— Ты очень смышленая леди. Сообрази сама.

— Но ты пообещал моему отцу, что дашь ему денег в долг!

Зубы его блеснули в быстрой усмешке.

— Одна поправочка. Я пообещал, что подумаю об этом.

— Давай, Алекс, не будем играть в эту игру. Ты сказал, что эта поездка даст тебе необходимую информацию, чтобы принять решение.

Он кивнул:

— Ага, именно это я и сказал, верно.

— Вот почему я поехала с тобой. Ты сказал, что я нужна тебе, чтобы… помочь.

— И ты помогла. — Голос его был тихим, почти ласковым. Она отодвинулась, когда он наклонился к ней ближе. Его рука слегка коснулась ее груди, когда он отстегивал ремень безопасности. — Ты мне оказала неоценимую помощь. Разве я этого не говорил тебе только что? — Она затаила дыхание, когда он провел указательным пальцем по щеке, а потом вокруг ее рта. — Мы действительно отлично сработались как одна команда, и я не могу этого не признать.

В его глазах было что-то такое, что пугало ее. Он был спокоен, очень спокоен, таким спокойным бывает море перед бурей. Стоя на скале над Хайна-Бич, Уитни однажды наблюдала, как растет цунами далеко в Тихом океане. Гигантская волна возносилась к небу с почти неестественной скоростью, но самым ужасающим было то, что океан перед ней был совершенно ровным и гладким, как будто он ждал, ждал…

Она заставила себя сохранять спокойствие.

— Ближе к делу, Алекс. Что тебе от меня нужно? Последовало молчание, а потом он кивнул головой.

— Это хороший вопрос, — сказал он тихо. — Ты уже спрашивала об этом на днях, помнишь? У меня не было ответа… тогда.

— Но теперь он у тебя есть. Он снова кивнул:

— Да. — Его взгляд следил за медленным движением пальца вокруг ее губ, потом он посмотрел ей прямо в глаза. — Сначала я думал, что хочу затащить тебя в свою постель.

Прямота его ответа заставила ее покраснеть. Она ударила его по руке.

— Скорее ад покроется льдом, чем это случится, — сказала она резко.

Брови Алекса приподнялись.

— Не спеши говорить то, о чем, возможно, здорово пожалеешь.

Уитни бросила на него уничтожающий взгляд.

— Нет, даже если я перестану тебя так сильно презирать, — прошептала она.

Он злорадно ухмыльнулся.

— Фигурально выражаясь, мне тебя не видать никогда. Но ведь я не из галантных кавалеров, если помнишь. Там, откуда я вышел, галантность — для сосунков.

— Если ты и в самом деле думаешь, что я буду спать с тобой просто для того, чтобы… если ты думаешь, что мой отец согласится на это…

Алекс тихо рассмеялся.

— Я не собираюсь спрашивать его разрешения, Уитни.

— Если бы он только предполагав… если бы он подумал…

Его рука скользнула к ее затылку.

— Ты ошибаешься, дорогая. — Он передвинулся, и неожиданно они оказались друг от друга на расстоянии вздоха. — Это никоим образом не касается Дж. Т. Тернера или, черт побери, займа, который ему нужен. Это между мной и тобой, Уитни. Это старый должок, и настало время уладить дело.

Он сделал быстрое движение и пригвоздил ее к сиденью прежде, чем она успела его остановить.

— Нет, — застонала она, извиваясь под ним. Но его рот уже накрыл ее губы. Его поцелуй был грубым, холодным, но она молча вытерпела его. Алекс отодвинулся и заглянул ей в лицо.

— Ответь мне, черт возьми!

— Я ненавижу тебя, — прошептала она. Он схватил ее за плечи и потряс.

— Ты слышишь меня? Я сказал: поцелуй меня!

— Нет! — Глаза ее наполнились слезами. — Нет, не буду. Есть же предел тому, что ты вправе требовать от людей.

Он нахмурился.

— Я помню время, когда ты жаждала моих объятий, — сказал он. — Я помню, вкус твоего тела был сладок, как запретный плод.

— Не надо, — прошептала она. — Я прошу тебя, не надо.

Алекс взял ее лицо в ладони.

— Скажи мне, что и ты это помнишь, — сказал он тихо.

— Нет, — Уитни отрицательно мотала головой, — не помню.

Он наклонился и поцеловал ее, нежно касаясь ее губ.

— Твои глаза как сапфиры, — прошептал он, и неожиданно слезы ушли, и она уступила.

— Алекс, — выдохнула она, и ее губы раскрылись ему навстречу.

Он издал стон, когда она положила руки ему на грудь.

— Да, — пробормотал он, — да, так. Дай мне вкусить тебя. Позволь…

Она тихо застонала, когда его рука нежно коснулась ее, очерчивая контур ее шеи, изгиб плеча, высокую линию груди.

— Скажи мне, что ты хочешь меня, — сказал он. — Дай мне услышать, как ты это скажешь.

— Алекс…

Его пальцы слегка касались ее груди, бутона набухшего соска, и она застонала и подняла руки навстречу ему, крепко обняв его за шею.

— Скажи мне, что хочешь меня так, как я хочу тебя.

Он снял ее руку со своей шеи и опустил ее между ними так, чтобы она смогла почувствовать силу его возбуждения.

— Вот что ты со мной делаешь, — сказал он хриплым шепотом. — Вот что ты всегда со мной делала.

— Нет, — она закрыла глаза и отрицательно помотала головой, — нет.

Он поднял ее руку, поцеловал ладонь, а потом прижал к своей щеке.

— Да, — повторил он, сжал ее в объятиях и поцеловал снова. Казалось, прошла целая вечность, когда он наконец поднял голову и нежно отодвинул ее от себя. — Посмотри на меня, — прошептал он. Ее глаза медленно открылись, и она смотрела на его лицо, напряженное и искаженное от желания.

— Я был в постели со многими женщинами за последние девять лет, Уитни. — Она съежилась и отвернулась, но он взял ее за подбородок и заставил смотреть себе в лицо. — Дай мне закончить, — сказал он грубо и выдохнул. — Со множеством женщин. Но ни одна из них не заставила меня забыть, как сильно я хочу тебя.

— Мне следует считать, что это очень лестно? Он мягко засмеялся и легко провел большим пальцем по ее нижней губе.

— Не говори мне, что ты никогда не думала о том, что могло быть между нами.

В голове у нее все поплыло. Конечно, она думала об этом день за днем, ночь за ночью, год за годом. Но она не скажет ему об этом.

— Нет, — сказала она. — Никогда. — Ложь была горькой на вкус. Но он это заслужил. Почему он так поступает? Почему?

Глаза его потемнели.

— Я тебе не верю.

— Мне все равно, веришь ты мне или нет. Я была занята. Мой бизнес…

— У тебя был мужчина?

— Разве твои ищейки не разнюхали это? — удивилась она, оттягивая время.

Он нахмурился.

— Я хочу услышать от тебя.

Она понимала, о чем он спрашивает: не о том, был ли у нее кто-нибудь, а о том, не вызвал ли кто-то такого же полета чувств, какой он вызывал в ней девять долгих лет назад.

Нет, такого человека не было. Только объятия Алекса давали ей почувствовать этот горячий, все сметающий прилив желания, эту сладостную готовность завоевывать и быть завоеванной одновременно. Его рука сильнее сжала ее подбородок, и она посмотрела на него. Глаза его смотрели прямо на нее, взгляд был яростным и властным.

— Ответь мне, — потребовал он. — Были другие? Волна паники захлестнула ее. «Господи! Какую силу он обретет, если узнает правду!»

— Да, — солгала она. — Конечно, были. Неужели ты думал, что, расставшись с тобой, я ни с кем не смогу' быть вместе?

Он улыбнулся, и безжалостность его улыбки заставила ее дыхание участиться.

— Нет, — сказал он. — Нет, ведь у меня не было шанса закончить то, что я только начал. — Его рука скользила по ее горлу, а потом слегка сжала его. — Но я собираюсь закончить, моя радость. Я намерен позаботиться о том, чтобы ты не смогла больше смотреть ни на одного мужчину, не вспомнив обо мне.

Казалось, ее сердце остановилось.

— Перестань запугивать меня, Алекс. Я ни на минуту не поверю, что в твоем стиле насильно заставлять женщин подчиняться тебе.

Он засмеялся.

— Разве тут кто-то говорил о насилии? — прошептал он, и его рука скользнула к ее затылку, пальцы запутались в светлой россыпи ее волос, когда он наклонил ее лицо к себе. — То, что я задумал, — совершенно официальная формальность.

Сбитая с толку, она уставилась на него.

— Что?

Улыбка его сияла холодной решимостью, и все же неожиданно она мельком заметила что-то еще, спрятанное за ней. Грусть. Или мучительную боль, Но в этот момент он приник к ней, и его поцелуй смел все ее размышления.

Это был долгий, медленный поцелуй, полный обещаний того, что предстоит, и он растопил ее своей пылкостью. Когда рука Алекса легко сомкнулась вокруг ее груди, из ее горла вырвался неясный звук и бессознательный шепот, свидетельствующий о том, что она сдалась, что она больше не может сдерживать ни этих невнятных слов, ни бешено стучащего сердца.

Он как будто поджидал этого момента — и теперь, отодвинувшись, посмотрел на нее своими темными, как ночь, глазами.

— То, что я задумал, — сказал он ласково, — это наш брак.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Уитни стояла перед зеркалом в своей спальне, пристально разглядывая свое отражение и пытаясь представить, как она появится перед гостями, ожидающими в саду.

Она видела молодую женщину с бледным лицом, глазами, блестевшими как в лихорадке, с натянутой улыбкой. Она выглядела и встревоженной, и взволнованной и понимала, какое из этих чувств выберут собравшиеся внизу гости.

— Это так захватывающе! — всплеснула руками жена одного из менеджеров Дж. Т. вчера, не успев переступить порог и произнести свои поздравления.

Три дня назад Алекс сделал свое невероятное предложение. И теперь, теплым, пахнущим имбирем полднем, она станет его женой.

Ей все еще с трудом верилось. И все же это происходило наяву. Вот она — одетая в платье ручной работы из кружев времен королевы Виктории, в которое невесты Тернеров облачались вот уже сто пятьдесят лет. Небольшая группа гостей внизу, мягкие звуки мелодии Моцарта, доносящиеся через окно, — и до того мгновения, как она станет миссис Александр Барон, остается чуть больше тридцати минут.

— Ты великолепно выглядишь, моя дорогая, — сказал отец, заглянув в ее комнату немного раньше. И только тогда, в первый раз с тех пор, как Алекс объявил их план, Дж. Т. осмелился посмотреть ей прямо в глаза. — Ты уверена, что хочешь этого, Уитни?

«Нет, — подумала она. — Нет, я не уверена ни в чем, а уж в этом — меньше всего».

Но было слишком поздно для взаимных обвинений, слишком поздно, чтобы что-то предпринимать, оставалось только ждать.

— Да, — сказала она тихим уверенным голосом. — Я абсолютно уверена.

Ее отец вздохнул с облегчением.

— Ну, тогда все в порядке, — сказал он и вышел из комнаты с почти неприличной поспешностью, пробормотав, что ему еще нужно проверить яму для огня, вырытую для luau, которое должно последовать за официальной церемонией.

Хотя Дж. Т. не обмолвился ни словом, он был уверен, что эта свадьба была последней приманкой для Алекса, чтобы обеспечить займом «Тернер Энтерпрайзиз».

Уитни поняла это и позволила ему так думать. Это щадило его чувства, но было так далеко от правды.

Вздохнув, она отвернулась от зеркала, медленно прошла через комнату и вышла на lanai. День был теплым, мягкий бриз дул со стороны моря. Дымок от костра еле заметно поднимался вдалеке, выделяясь на фоне синего неба.

Корзины с гибискусами и райскими птицами выстроились в ряд, вдоль садовой дорожки из каменной лавы, добавляя еще большую живописность красочным пятнам постриженных разросшихся орхидей, роз и бугенвиллеи. Белые и розовые ленты развевались на массивных ветвях дерева коа, которое стояло в центре сада.

Именно под ним она станет женой Алекса.

Уитни увидела его среди весело болтающих гостей.

Боже мой, как же он хорош! Высокий, широкоплечий, отличающийся какой-то особой мужской статью, которая заставила ее пульс забиться чаще.

Уитни закрыла рот рукой. Нет! Она не может этого сделать. Она не выдержит всего этого. Еще есть время все остановить…

Алекс поднял голову, все еще вежливо улыбаясь в ответ на слова одной из женщин. Его взгляд скользнул по саду, потом по лужайке перед домом и остановился на ней. Даже на таком расстоянии было видно, как изменилось выражение его лица, неожиданно сжался рот, заходили желваки и от сдерживаемого желания потемнели глаза.

«Приди ко мне, — как будто говорил он. — Приди ко мне, чтобы мы могли наконец перестать плясать под чужую дудку»:

Она бросилась назад в свою комнату. На что она согласилась? Как она дала ему уговорить себя в тот день по дороге в Кону?

Сначала она решила, что ослышалась.

— То, что я задумал, — сказал он, — это наш брак.

Слова звучали в ее голове снова и снова, как заезженная пластинка, пока наконец не потеряли всякий смысл.

Уитни посмотрела на него.

— Что ты сказал? — спросила она медленно. Лицо Алекса было бесстрастно.

— Я сказал, что ты выходишь за меня замуж.

Ее сердце забилось быстрее. «Спокойнее, — подумала она, — спокойнее. Это просто какая-то эксцентричная шутка».

— Не думаю, что это очень смешно, Алекс. — Она старалась, чтобы голос звучал спокойно.

— И не должно быть. — Притворная улыбка растянула его губы. — Предложения редко бывают смешными.

Она уставилась на него. Через несколько мгновений облизнула пересохшие губы.

— Но… ты не можешь говорить это серьезно?! Снова появилась улыбка, но так же быстро пропала.

— Не могу?

Слезы навернулись ей на глаза, и она отвернулась прежде, чем он смог их заметить.

— Я не понимаю, зачем ты это делаешь, — с трудом выговорила она. — Ты что, собрался найти новый способ унизить меня?

Он протянул руку, взял ее за подбородок и медленно развернул лицом к себе.

— Разве идея выйти за меня замуж такая смехотворная?

— Что это за игра? — спросила она. — Что полагается в этом случае делать мне? Сказать «да»? Таковы твои правила? Я говорю «да», и тогда ты смеешься и…

— Уитни!

Она высвободилась из его рук.

— Или же это современная интерпретация старинной мелодрамы? Я на многое готова ради моего отца, Алекс. Но я не выйду за тебя замуж только для того, чтобы он получил деньги, в которых так нуждается.

Он мягко засмеялся.

— Нет, на такое я не рассчитывал.

— Ну слава Богу. — Она судорожно вздохнула. — Я ведь не трепещущая героиня из плохого романа.

Он смотрел на нее с непроницаемым видом, и она терялась в догадках, что скрывается за этим.

— Ты дрожишь, — сказал он. — Интересно, почему?

Краска залила ее лицо, и она резко откинула голову.

— Я хочу домой.

— А не хочешь узнать, почему я попросил тебя выйти за меня замуж?

— Нет, я же сказала, какова бы ни была твоя игра, я не…

— Ну, во всяком случае, тебе придется меня выслушать. — Он крепко взял ее за плечи. — И, пожалуйста, смотри на меня, пока я буду говорить.

Возражать было невозможно, особенно когда его пальцы впились в ее тело. Она повернулась к нему, высоко держа голову.

— Я тебя слушаю. — Голос ее звучал неестественно. — Но я не думаю, что то, что ты скажешь, будет представлять для меня интерес.

Алекс отпустил ее и уселся снова на сиденье.

— Все довольно просто, — сказал он. Его голос был спокойным, очень сдержанным и каким-то домашним. — Мужчина в моем положении — довольно удачливого холостяка — имеет тенденцию встречаться со множеством женщин.

Она холодно улыбнулась.

— Какая скромность, Алекс. Тебе, право, идет.

— Всяких женщин, — сказал он, не обращая внимания на ее иронию. — Но незамужние — и даже некоторые замужние — похожи в одном. — Зубы его блеснули в невеселой усмешке. — Все они хотят стать миссис Александр Барон.

— Как жаль, что они не знают тебя получше. Они бы так быстро изменили свои намерения, что у тебя от этого дух бы захватило.

Он рассмеялся.

— Ты думаешь? Именно поэтому ты станешь мне отличной женой. У нас нет иллюзий относительно друг друга, Уитни. Ты не из тех, кто лебезит передо мной из-за моего положения, притворяясь, что единственная их мечта — стать моей женой.

— Нет, — поспешила она согласиться, — я не из тех, — хотя боль пронзила ее сердце кинжалом.

Алекс кивнул.

— Итак, вот первый положительный момент. Никакого притворства. Никаких лживых слов, никаких обещаний под луной, роз и клятв в верности на всю жизнь. — Он посмотрел на нее и сжал губы. — Правильно?

— Ты сказал «первый положительный момент». А что, есть еще и второй?

Он кивнул.

— Есть второй, третий и даже четвертый. Хочешь о них услышать?

— Конечно, — заверила она. — Я просто зачарована.

— У тебя голова соображает. Меня всегда до смерти пугала необходимость возвращаться вечером к женщине, у которой в мыслях только модели одежды, открытия галерей, и ничего другого. — Он усмехнулся. — Ты рассуждаешь о делах и событиях, как будто ты — мужчина.

— Надо полагать, это комплимент. — Голос ее звенел сарказмом.

— Когда мы начали, — продолжал Алекс, не обращая на ее реплику внимания, — ты не знала почти ничего об «Тернер Энтерпрайзиз». Теперь ты чертовски поднаторела и знаешь почти столько, сколько я.

— Если ты ждешь, что я скажу тебе спасибо…

— Я уже сказал, что мне пора завести жену? Мне нужна настоящая хозяйка в доме. А у тебя хорошая подготовка, Уитни. — Его улыбка была резкой и быстрой. — Разве я могу забыть, какой изысканный прием ты оказала мне в тот первый вечер, окруженная тонким фарфором и серебром?

— Я могу дать тебе список поставщиков провизии из Сан-Франциско, которые смогут сделать это не хуже, — ответила она холодно. Но на самом деле внутри росло странное ощущение, какое-то предчувствие…

— Итак, — подытожил он, — по порядку. Во-первых, — начал он, загибая пальцы, — нам не нужно играть в романтические игры — это сэкономит время. Во-вторых, ты разбираешься в моей работе. В-третьих, мне пора жениться. В-четвертых…

— Хватит! — Лицо Уитни перекосилось. — Прекрати, Алекс. Это слишком далеко зашло. Я неновый автомобиль, который ты собираешься купить. Я не дом и даже не многоэтажная вилла…

— Нет, — голос его стал низким, что-то в нем заставило ее замолчать. — Нет. — Тень улыбки коснулась его губ. — Вот почему я и хочу приступить к четвертому пункту.

За мгновенье до того, как он сделал первое движение, она поняла, что за этим последует. Гнев, который только что захлестывал ее, исчез, оставив ощущение предчувствия чего-то.

— Не надо, — попыталась она, но было слишком поздно. Руки Алекса обвились вокруг нее, и он прижал ее к себе. — Не надо, — прошептала она, но его рот уже опустился на ее губы, и поцелуй заставил ее сердце откликнуться пульсирующей волной жара, разлившегося по телу.

Поцелуй, казалось, длился вечно. Когда наконец он отпустил ее, глаза его грозно сверкнули.

— Можешь презирать меня, если тебе это нравится, — сказал он тихо. — Но это ничего не значит, когда я держу тебя в объятиях.

Она прерывисто вздохнула. Бессмысленно отрицать, что с ней происходит, когда он прикасается к ней.

— Нет. Но… нельзя же строить брак на… на…

— Сексе? — Алекс засмеялся тихим смехом. — Поверь мне, браки строятся и на меньшем.

— Нет, — возразила она поспешно. — Нет, я не могу.

Он взял ее лицо в ладони, приблизил к себе и поцеловал вновь так медленно и основательно, что у нее перехватило дыхание.

— Я хочу свой дом, в котором кто-то будет знать, что нужно, чтобы я был счастлив, — сказал он тихо. — И детей, с которыми я мог бы разделить это счастье. Разве тебе не хочется того же?

— Нет. То есть, я хотела сказать, да. Но… но люди не женятся просто затем, чтобы…

Брови Алекса поползли вверх.

— Нет? Тогда зачем же?

Уитни пристально посмотрела на него. Казалось, ответ застрял у нее в горле.

— Из-за… любви. Он засмеялся.

— А что говорит новейшая статистика? Каждый второй брак кончается разводом? Черт побери, среди моих знакомых это почти пять из семи. Как же может такое случиться, если люди женятся по любви?

— Алекс, это же неразумно. Мы не можем…

— Любовь — это понятие, выдуманное поэтами и дураками. — Он посуровел. — А я ни то и ни другое.

Острая боль ножом вонзилась в ее сердце. — Тогда во что же ты веришь?

— В факты. А здравая оценка их говорит мне, что брак между нами имеет все шансы быть удачным.

— Нет, — она покачала головой. — Нет, это невозможно.

— Это было бы невозможно, если бы кто-то из нас был небезразличен другому, тогда жизнь, которую мы будем строить вместе, станет сплошной ложью. — Он помолчал. — Но ведь это не наш случай, не так ли?

Слезы подступили к ее глазам, но она согласно кивнула головой.

Алекс перевел дыхание.

— Тогда решено.

— Я… я не вижу, что из этого получится. Я просто…

— Не видишь? — Он привлек ее к себе. — Позволь мне показать, — прошептал он.

Он приник к ней в долгом томном поцелуе, потом его губы скользнули по закрытым векам.

— Нам будет хорошо вместе, — шепнул он нежно, и она ощутила его дыхание, когда он провел языком по ее коже. — Ты же знаешь об этом.

Он целовал ее сновали снова и шептал самые нежные слова, но не любви, а желания, и она поняла, что сердце ее вот-вот разорвется.

Она любит его. О Господи, она любит его! И всегда любила, даже в самые тяжелые дни в прошлом.

Это открытие потрясло ее. Она любит Алекса — и вот теперь он предлагает ей то, о чем она так часто мечтала в то давно минувшее лето.

Но увы — увы! — это было совсем не то. Она мечтала о любви, а он ее не предлагал. Вместо этого он рассуждает о сексуальном влечении, об общих интересах — но разве можно построить жизнь только на этом?

— Уитни? — Его ладони повернули ее лицо к себе. Она медленно открыла глаза и встретилась с его напряженным взглядом. — Ты согласишься? Ты выйдешь за меня замуж?

«Нет, — подумала она. — Нет, ни за что не выйду».

— Да, — прошептала она, — да, Алекс. Выйду. Мотивы были другие, но какое это имело значение?

Призывные звуки «Лоэнгрина», льющиеся из сада, вернули ее к действительности. «Нет, — повторяла она, — я не выдержу всего этого». Алекс сказал, что их брак состоится, потому что он будет строиться на откровенности и правде.

Но ведь в основе его будет ложь. Она любит его, хотя он об этом не знает и не узнает никогда.

— Уитни? — Она взглянула на распахнувшуюся дверь. Ее отец улыбался и протягивал к ней руку. — Пора, моя дорогая. Наши гости горят желанием увидеть прекрасную невесту.

Она вздохнула, чтобы успокоиться.

— Папа…

Улыбка Дж. Т. несколько поблекла.

— И Барон проявляет нетерпение.

«Алекс, — подумала она, — Алекс ждет меня».

Медленно, как во сне, Уитни взяла отца под руку и позволила проводить ее из комнаты вниз по лестнице.

Церемония была милосердно краткой. Голос священника был монотонным, Уитни пыталась давать соответствующие ответы в надлежащее время, и наконец Алекс неожиданно повернулся к ней и заключил ее в свои объятия.

Она посмотрела на него широко раскрытыми перепуганными глазами.

— Жена моя, — произнес он, когда целовал ее.

Это был самый нежный из всех поцелуев — едва ощутимое касание его губ. Но он отличался от поцелуев, которыми он награждал ее прежде, и Уитни не хотелось, чтобы он кончался.

Она прильнула к нему, трепеща. И тогда неожиданно загремела музыка, раздались аплодисменты, и отец тронул ее за плечо.

— Уитни, моя дорогая. Все наши гости хотят поздравить тебя.

Следующий час прошел в суматохе. Свадьба была скромная — даже если бы хватило времени, чтобы все распланировать, Уитни не согласилась бы на многочисленный официальный прием, который хотел устроить Дж. Т. И все-таки гостей было много; конечно, в первую очередь деловые знакомые отца, и люди, работавшие на него много лет, и даже, к ее немалому удивлению, несколько человек из команды Алекса, которые прилетели на острова с женами.

Казалось, Алекс получал особое удовольствие, представляя им Уитни.

— Это моя жена, — говорил он, обнимая ее рукой за талию.

Мужчины приветствовали ее по-разному, женщины — довольно церемонно, хотя она была уверена, что видит в их глазах зависть.

«Почему бы им не завидовать?» — подумала она, бросая взгляд на Алекса из-под опущенных ресниц. Сегодня тут было много симпатичных мужчин, но ни один из них не был так красив, ни у кого не было такой осанки. В нем сочетались все качества, которые она мечтала найти в мужчине, и он принадлежал ей. Он — ее муж. И скоро… скоро…

Ее охватил неожиданный озноб, и она содрогнулась. Алекс нагнулся к ней, его рука сильнее сжала ее.

— С тобой все в порядке?

— Да, — сказала она. — Я просто… я просто думала, что… что…

Их глаза встретились, и предательская краска залила ее щеки. Глаза Алекса потемнели, став цвета дыма.

— Давай уйдем сейчас, — сказал он тихо. Сердце ее забилось.

— Давай.

— Танцы! Танцуют жених и невеста! — объявил чей-то голос.

— Да, — отозвался другой гость, и неожиданно чьи-то руки стали подталкивать их к деревянному помосту для танцев, занимавшему часть лужайки.

Уитни отрицательно покачала головой. Она смутилась, но оркестр заиграл что-то певучее и сказочное. Алекс заулыбался и протянул ей руки.

— Мне кажется, у нас нет выбора, — сказал он спокойно. — Пойдем?

Она медленно уступила его объятиям, опустив глаза, а он прижимал ее все ближе и ближе к себе, и она поняла, что всю жизнь ждала этого.

Он прошептал ее имя, а она, вздохнув, положила голову ему на плечо и почувствовала легкое прикосновение его губ к своим волосам.

— Ты заметила, что мы никогда раньше не танцевали вместе? — пробормотал он.

Это казалось невозможным, но тем не менее. Она удобно устроилась в его объятиях, и их тела двигались вместе непринужденно и плавно, что сулило долгую близость.

Долгую близость…

У нее перехватило дыхание, и Алекс как будто прочел ее мысли. Его руки крепче обняли ее, и было трудно понять, биение чьего сердца она слышала.

— Уитни, — прошептал он.

Ее глаза медленно приоткрылись. Все еще танцуя, он повел ее с помоста в тихий уголок сада.

Она слышала жужжание насекомых, чувствовала тяжелый запах франгипаний.

Алекс прошептал ее имя снова. Настойчивость его тона заставила воспламениться ее кровь, она теснее прижалась к нему и подняла на него глаза.

Желание изменило его черты. Рот стал жестким, а глаза подернулись туманом, и она заметила, что в его пристальном взгляде было что-то еще, на что она не смела надеяться, душа ее воспрянула, заволновалась, пока… пока…

— Барон! — Голос Дж. Т. был громким, от него пахло «Доном Перигоном». Он слегка обнял Уитни за плечи. — Ты не станешь возражать, если я в последний раз поговорю со своей малышкой наедине?

Лицо Алекса приняло холодное выражение.

— Если она захочет. Отец хихикнул.

— Конечно, захочет. Не так ли, моя дорогая?

Уитни оторвала взгляд от глаз Алекса и посмотрела на отца. Его улыбка была явно фальшивой, и ей почему-то сразу же стало неприятно разговаривать с ним. Ей жаль было уходить от Алекса. Между ними возникло что-то необычное, нечто такое новое и особенное, что она боялась сглазить.

Но рука Дж. Т. давила все сильнее. — Уитни? Она вздохнула.

— Да, — сказала она, — хорошо, папа. — Она коротко улыбнулась Алексу. — Я пойду в дом и переоденусь. Вернусь через несколько минут.

Он кивнул.

— Я подожду тебя здесь.

Дж. Т. повел ее через сад вверх по лестнице, тем же самым путем, которым они вышли незадолго до этого. Но тогда она была еще Уитни Тернер, а теперь она — Уитни Барон. Миссис Александр Барон.

Придя в свою спальню, она взяла шелковый костюм, в котором собиралась путешествовать, и пошла в примыкающую ванную.

— Минуточку, — крикнула она через полуоткрытую дверь. — Алекс нанял вертолет для поездки в Оаху, и…

— Я не должен был впутывать тебя во все это, — раздался резкий голос Дж. Т.

Уитни выглянула в спальню. Лицо отца было бледным и печальным.

— О чем ты говоришь? Он опустился в кресло.

— Я про свадьбу. Про всю эту ситуацию. Я не могу тебе позволить этого делать, Уитни. Я думал, что смогу притвориться, что не понимаю, но…

— Погоди минутку. — Она расстегнула перламутровые пуговицы платья Викторианской эпохи и перешагнула через него.

— Этот негодяй принудил тебя. Иначе он бы не согласился на заем.

Она быстро скользнула в юбку от костюма и застегнула молнию.

— Нет, ты ошибаешься. — Голос ее был приглушенным, когда она натягивала через голову шелковый топ. — Все было совсем не так, — сказала она, входя в комнату.

Дж. Т. поднялся и сделал несколько шагов ей навстречу.

— Барон нисколько не изменился, ни на йоту. Он такой же грубый и вульгарный, каким был несколько лет назад.

— Отец, ты не понимаешь — Алекс не…

— Да как ты смеешь думать, что он достаточно хорош для того, чтобы стать Тернером?

Она не знала, то ли ей смеяться над словами отца, то ли оскорбиться.

— Не он же вышел за меня замуж, поэтому он и не станет Тернером, — сказала она. — Во всяком случае, придется смириться с обратным. Алекс не может стать Тернером. Зато я стала носить фамилию Барон.

Дж. Т. резко повернулся к ней.

— Не надолго, — мрачно сказал он. — Сегодня утром я получил заем от Барона. Дай мне пару месяцев, и мы сможем все повернуть назад.

— Как это?

— У меня есть участок земли на Оаху — и ряд отелей горят желанием купить его.

— А какое это имеет отношение ко мне?

— Мне нужны деньги Барона, чтобы продержаться на плаву, пока не будет заключена эта сделка. Тогда я смогу отдать долг этому негодяю и высказать все, что я о нем думаю, а ты сможешь забыть этот фальшивый брак и больше никогда о нем не вспоминать.

Она уставилась на отца в полном недоумении. Неужели отец решил, что она вышла замуж за Алекса только для того, чтобы он смог получить этот заем?

— Я раскусил его с Самого начала, — сказал он. — Парень не принадлежит к нашему кругу.

Уитни покачала головой.

— Ты прав, — сказала она тихо. — Алекс совсем не такой, как мы. У него масса других достоинств, но он определенно не похож на Тернеров. — Она гордо подняла подбородок. — И никогда таким не станет. Я тебе обещаю.

— Опять, Уитни? — Она резко повернулась к двери. Там стоял Алекс, опираясь на косяк, скрестив руки на груди, с ослепительной ледяной улыбкой. — Даешь обещания, о которых впоследствии будешь жалеть?

— Алекс! Я… я не слышала, как ты вошел.

— Очевидно. — Он перевел взгляд на Дж. Т. — Ваша дочь унаследовала ваш талант, Тернер: дает безответственные обещания, которые сдержать не сможет.

Дж. Т. вспыхнул.

— Это личный разговор, Барон. Но я полагаю, постучать в дверь, прежде чем войти, выше ваших сил.

Алекс запрокинул голову и рассмеялся.

— Вы испытываете ко мне такое отвращение, что готовы добровольно и собственноручно заткнуть мне в глотку мои добрые намерения, Тернер? Или вы уверены, что они вам больше не понадобятся, потому что вы держите мой чек в своих руках?

— Алекс, — Уитни шагнула вперед с твердым намерением не позволить им испортить этот день. — Разве нам не пора уезжать?

Он долго смотрел на нее.

— Да, — сказал он наконец, — пора, конечно. — Он улыбнулся, и они пошли рядом. Но когда она взяла его протянутую руку, его глаза стали холодными и безразличными. — Мы не будем попусту транжирить ни минутки из нашего медового месяца, не так ли?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вертолет быстро покрывал расстояние между Большим Островом и островом Оаху.

Что мог услышать Алекс? Уитни бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц. Очевидно, достаточно, чтобы привести его в тихую ярость. Он сидел, выпрямившись, будто аршин проглотил, рядом с ней и смотрел прямо перед собой. Сейчас он походил на одного из богов храма в Puuhonua О Нопаипаи, которых она страшно испугалась, когда была маленькой девочкой. Вырезанные из дерева огайо, они стояли, обратив взоры к морю, молчаливые, неподвижные — и недоступные.

Именно так выглядел Алекс сейчас. Недоступным. И злым. Ее отец говорил ужасные вещи. Ведь раболепие и притворное радушие в тот первый вечер, когда он обедал у них на ранчо, не могли никого обмануть.

Уитни в тревоге заерзала на сиденье. Так браки не начинаются. Медовые месяцы предназначены для двоих — невесты и жениха. А этот начался с вмешательства ее отца в качестве незваного гостя.

Она опять посмотрела на Алекса. Может быть, лучше всего прямо поговорить об этом. Если бы он только не был таким неприступным.

Ну, иногда единственный способ избавиться от незваного гостя — это открыть дверь и вытолкать его вон.

Уитни собралась с духом.

— Алекс? — Она подождала минутку, но он не ответил. — Алекс, — сказала она снова и легко коснулась его руки.

Он подпрыгнул, как будто его коснулись раскаленным железом.

— Что такое?

— Прости, я не хотела напугать тебя.

— В чем дело, Уитни?

— Ну, я думала, что нам нужно поговорить о том, что произошло.

Он повернулся.

— Неужели?

— Да. Я понимаю, что ты злишься. Его взгляд остановился на ее лице.

— Злюсь? — сказал он тихо. — Да. Полагаю, это подходящее слово.

Она кивнула.

— Я не виню тебя. То, что говорил мой отец, было недостойно. Мне жаль, что ты это слышал.

Легкая улыбка скривила его губы, потом исчезла.

— Уверен в этом.

— Я… я не знаю, что именно ты услышал…

— Достаточно.

— Да. Именно этого-то я и боюсь. — Она помолчала, потом провела кончиком языка по губам. — Мой отец — из тех людей, которые судят о других по себе.

Его брови приподнялись.

— Действительно?

— Да. Он считает, что его принципы… Алекс ухмыльнулся.

— Ты хотела сказать, отсутствие принципов.

— Я не пытаюсь защищать его, Алекс. Я просто стараюсь, чтобы ты понял, почему он пришел к таким ужасным заключениям.

Алекс улыбнулся.

— Тогда он говорил неправду. Это ты хотела сказать?

Сердце у нее упало. Почему он задал этот вопрос?

— Неправду?

— Да. Когда он говорил, что ты вышла за меня замуж, чтобы выудить из меня ссуду. Ведь ты говоришь, что это неправда.

Она пристально посмотрела на него.

— Да, — сказала она, помедлив. — Конечно. Он внимательно на нее посмотрел и через некоторое время кивнул.

— Конечно, — повторил он. — В конце концов, из-за чего ты вышла за меня замуж, как не из-за моей внутренней привлекательности?

«Я согласилась, потому что люблю тебя». Вот что ей хотелось сказать. Но он не хочет этого слышать, хотя когда-нибудь, если он будет на нее смотреть так, как после свадебной церемонии, она, может быть, наберется храбрости и…

— Ну? — Он улыбнулся. — Я жажду услышать перечень моих многочисленных добродетелей, Уитни. Почему ты вышла за меня замуж?

Слова были игривые. Но в глазах таилось что-то, что ее пугало.

— Ты знаешь причины, — ответила она тихо. — Ты сказал, что мы прекрасно уживемся вместе. Дом. Дети…

— И ты в моей постели. — Голос его был холодным. — Не упускай этого.

Казалось, у нее перехватило дыхание.

— Алекс? В чем дело? Ты казался… ты казался…

— Ты когда-нибудь играла в покер, Уитни?

— В покер? — Она нерешительно улыбнулась. — При чем тут это?

Он пожал плечами.

— Так ты знаешь, как играть? Она покачала головой.

— Нет. Я никогда не умела играть в карты.

— Жаль, — процедил он. — Ты была бы чертовски хорошим игроком,

И снова она нерешительно улыбнулась. У нее возникло неприятное ощущение, что она чего-то не понимает, о чем-то не догадывается.

— Правда?

— Да. — Алекс лениво потянулся. — Видишь ли, покер не столько карточная игра, сколько игра нервов. Ты никогда не знаешь наверняка, какие карты в руках у твоего противника, а он не знает, какие у тебя. Тебе просто нужно постараться перехитрить его.

— Прости, Алекс, но я все-таки не вижу никакой связи с…

— Когда ты играешь, всегда находится человек, который думает, что держит в руках судьбу. — Он ухмыльнулся. — И это-то и опасно, потому что иногда за столом сидит еще один, который только и ждет дурака, размечтавшегося, что судьба у него в руках.

— Ну и что? Ведь игрок с большей удачей выиграет, правильно?

— Если ты отвечаешь на его ставку, ты вызываешь его, — сказал он тихо, — и тогда он должен показать тебе свои карты, а ты должна показать ему свои.

Она озадаченно рассмеялась.

— Мне кажется, это какая-то ненормальная игра. Он окинул ее долгим взглядом. Когда он заговорил, голос его был мягок и тих.

— Но если ты повышаешь ставки, а он не отвечает тебе тем же, потому что не может, тогда тебе не надо показывать свои карты — потому что ты выиграла.

Радио что-то прохрипело, и затем голос пилота громко прогремел в кабине:

— Мы прибыли, ребята. Дайомонд-Хед прямо под нами, а в Вайкики есть знаменитый пляж. Мы спустимся туда через несколько минут.

Алекс отстегнул ремень безопасности.

— Последняя остановка, — сказал он. Уитни подняла глаза, когда он встал.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты задумал.

Он нагнулся и провел костяшками пальцев по ее подбородку.

— Улыбнись, сердце мое. Мы ведь проводим наш медовый месяц, помнишь?

— Алекс…

— И мы так долго, так долго ждали, чтобы остаться наедине. — Он наклонился и поцеловал ее. Когда он выпрямился, глаза его потемнели. — Долгие годы, — прошептал он.

Вертолет мягко сел. Дверца распахнулась, и поток колючего воздуха проник в кабину.

Алекс выпрыгнул на покрытую гудроном площадку, а потом обернулся к Уитни.

— Ну? — Тон его был нетерпеливым. — Чего ты ждешь?

«Это, — подумала Уитни, — очень хороший вопрос». Поколебавшись еще некоторое время, она отстегнула ремень, поднялась со своего места и пошла к выходу.

Времени спланировать медовый месяц не было, потому что эти три дня заполнены были различными встречами. Алекс предлагал полететь на Таити или в Австралию. Но потом он упомянул, почти случайно, что один из его друзей предложил ему воспользоваться своей яхтой.

— Я сказал Биллу, что для меня это звучит заманчиво, но я не знал, как ты посмотришь на то, чтобы провести медовый месяц в море, — сказал он.

Уитни улыбнулась.

— Я понимаю, что это кощунственно слышать от того, кто вырос на Гавайях. Но ты не поверишь, я никогда в жизни не была на судне большем, чем катамаран.

Алекс расхохотался.

— «Островная принцесса» — это немножко побольше катамарана. Сто тридцать футов от носа до кормы, как говорит Билл.

— Сто с лишним… Что же это за судно? Океанский лайнер?

Он широко улыбнулся.

— Это дорогостоящая игрушка, которая обычно вызывает у клиентов вкус к очень хорошей жизни.

— Сто тридцать футов, — пробормотала Уитни.

— Угу. И все — наши. Команда состоит из одиннадцати человек.

— Одиннадцати? Только для нас?

— Угу. Кок — француз, список вин — интернациональный, есть кинозал с первоклассными премьерами фильмов, Jacuzzi в капитанской каюте…

— Что? Бассейна нет?

— Прости. — Алекс принял вид совершенной невинности. — Тебе придется иметь дело с горячей ванной на верхней палубе.

— С горячей ванной? — Вздох ее был глубоким и разочарованным. — Не знаю, смогу ли я выжить на такой развалюхе!

Улыбка Алекса стала немного натянутой.

— Весь вопрос в том, — сказал он тихо, — сможешь ли ты выжить целую неделю в моем обществе?

Их взгляды встретились, и сердце Уитни замерло. Она могла бы легко придумать с полдюжины разных колкостей. Но она решила сказать правду.

— Да, — сказала она, и Алекс заключил ее в свои объятия и стал целовать, пока комната не поплыла в ее глазах.

А теперь, стоя в капитанской каюте «Островной принцессы», Уитни сомневалась, правильное ли решение она принял.

Она представляла, что яхта поразит ее роскошью и размерами. Так и случилось, но она оказалась еще и безликой, как отель, с единственными постояльцами в лице Алекса и ее. Было как-то неловко нарушать покой этого огромного пространства, неудобно было сознавать, что вскоре вся команда узнает, что они с Алексом проводят здесь свой медовый месяц, и они окажутся в центре всеобщего внимания.

Она чувствовала себя не в своей тарелке. И странное поведение Алекса никоим образом не упрощало дело. Если бы только он поговорил с ней, поделился своей тревогой…

Сзади послышался какой-то шорох, и она быстро обернулась. Алекс стоял в дверях и держал бутылку шампанского и два бокала.

— Мне пришлось выбирать между «Доном Перигоном» и «Кристаллом», — сказал он, прикрывая дверь ногой. — Я задумался, что в подобном случае выберет представитель рода Тернеров? — Он улыбнулся и поставил бокалы на маленький столик. — «Кристалл», ответил я себе, и вот что я принес. Скажите мне, миледи, я прав?

Уитни выдавила из себя улыбку.

— Последний раз я покупала шампанское, когда экспериментировала с новым десертом в «Обедах за минуту». Кажется, я выбрала сорт, который стоил семь долларов девяносто восемь пенсов — минус скидка в два доллара.

— Доверься мне. — Он сощурился, открывая бутылку. Пробка выскочила с хлопком и отлетела в другой конец каюты. — Дж. Т. бы одобрил.

— Алекс…

— Опля! — Он засмеялся, когда прохладный напиток, пенясь, перелился через край бокала. — Вот. Глотни и скажи, что ты об этом думаешь.

Она взяла у него бокал и глотнула бледно-золотое вино.

— Замечательно.

— Да. Для моей невесты — все самое лучшее, вот что я скажу. — Он широко улыбался, поднимая бокал. — За что мы будем пить?

Она заколебалась, а потом решительно взглянула ему в глаза.

— За нас. Алекс кивнул.

— Хорошо. За нас. — (Их бокалы мелодично зазвенели.) — И за покер, в который играют повсюду.

Улыбка слетела с губ Уитни.

— Алекс…

— Виноват. — Он тихо рассмеялся. — Интимная шутка.

— Алекс, я в самом деле считаю, что нам нужно поговорить.

— Черт, как тут жарко. — Он ослабил узел своего галстука и расстегнул две верхние пуговицы на рубашке. — Тебе не жарко, дорогая?

— Алекс, пожалуйста. Нам нужно…

— Говори. Я тебя слушаю. — Он улыбнулся. — Но сперва выпей. Давай, давай. А то оно выдохнется.

Он выплеснул остатки вина и заново наполнил свой бокал. Она протянула ему свой, и он наполнил его до краев.

— Теперь-то мы можем поговорить? — спросила она тихо.

— Медовый месяц не для разговоров, моя сладкая. Тебе разве этого никто не говорил?

— Да. Но нам нужно… Что ты делаешь? Алекс посмеивался.

— Ты догадливая девочка, Уитни. Как ты думаешь, что я делаю?

«Что он делает, — ее охватила неожиданная паника, — он меня раздевает». А он взял бокал с шампанским из, ее руки и поставил его на столик рядом со своим бокалом. И теперь сражался с пуговицами на ее жакете.

— Подожди, пожалуйста.

— Я ждал достаточно. — В его голосе послышалась резкая нотка. — Я ждал девять лет. И теперь у меня нет настроения ждать.

— Алекс! — Уитни судорожно вздохнула. — Я… я не думаю, что готова прямо сейчас.

Он тихо рассмеялся.

— Черт побери, ты была готова уже девять лет назад.

— Я не то… я… пожалуйста, давай сперва поговорим.

— Мы достаточно наговорились. — Он стянул жакет с ее плеч и бросил его на пол.

— Нет.

Он отступил на шаг и посмотрел на нее.

— Нет? — Улыбка, вовсе не похожая на улыбку, скривила его рот. — Ты сказала «нет», Уитни?

— Черт возьми, Алекс. Я не знаю, что ты…

— Неправда, ты знаешь. — Его дыхание коснулось ее кожи, когда он наклонился и притронулся губами чуть пониже уха. Непроизвольная дрожь пробежала по ее телу, и он тихо засмеялся. — Уверен, что знаешь. Это все игра, Уитни, игра, в которую ты играешь лучше, чем любая из женщин, которых мне довелось знать.

— Не надо, — выдохнула она. Его губы медленно ласкали ее шею, спускаясь все ниже и ниже. У нее вырвался стон, когда он прижался губами к ямке между ключицами, где под кожей пульсировала жилка.

— Не надо — что? — Он стал прокладывать поцелуями путь вверх по шее, потом по щеке, к ее рту. — Не надо целовать тебя? — прошептал он, легонько прикусив зубами ее нижнюю губу. — Не надо ласкать тебя? — Она застонала, когда его рука скользнула вверх и накрыла грудь. — Ты же знаешь, что тебе именно этого хочется.

В его словах была настойчивость, от которой ей стало не по себе. Но она не могла собраться с мыслями, особенно когда его рука ласкала ее легкими прикосновениями. У нее перехватило дыхание, когда его ладонь легла ей на бедро, прижимая ее тело к себе.

Он напрягся в возбуждении, и, ощутив его рядом, она тихо вскрикнула.

— Обними меня, — невнятно произнес он. Она хотела оттолкнуть его, сказать: «Я не стану этого делать, пока мы не поговорим».

Но голова у нее закружилась. Его губы касались ее шеи, щеки, ее губ, большой палец легко поглаживал ее обтянутую шелком грудь — и она совершенно перестала владеть собой.

Ее словно затягивало в самое сердце водоворота. Его поцелуи, прикосновение его тела, запах кожи затягивали ее в кружащуюся бездну, из которой не было спасенья.

Именно так у них было в те далекие годы. Стоило только Алексу прикоснуться к ней, и она вся превращалась в сгусток дикого желания — и любви. Ах, если бы она могла просто сказать: «Я хочу отдать тебе всю мою любовь…» Но ему этого не нужно. Во всяком случае, сейчас. Единственное, что она могла сейчас сделать, — это своими поцелуями и страстной реакцией своего тела показать ему, что она чувствует.

Ее руки скользнули по его груди к плечам, и она прошептала его имя.

Он тихо застонал:

— Да. Прикоснись ко мне! Господи! Прикоснись ко мне!

Она судорожно задышала, когда его руки проникли под ее топ.

— Ох, — шептала она, — о Алекс!

— Ты такая горячая, — услышала она его нетерпеливый шепот, — Такая нежная. Ты словно создана для меня. Для всего этого.

Она застонала, когда он теснее прижался к ней.

— Подожди, — взмолилась она.

Слегка отстранившись, она расстегнула пуговицы на его рубашке. Алекс не отрывал от нее глаз, взгляд его был темным и непроницаемым. Когда рубашка наконец распахнулась, он сдернул ее и бросил на пол.

Грудь его была широкой, с сильными мышцами и с легким пушком песочных волос.

Она подняла на него глаза.

— Ты красивый, — сказала она тихо.

Щека его слегка дернулась.

— Правда?

— Да. — Она склонила голову и прижалась губами к его коже. Под ее поцелуем быстро забилось его сердце.

— Уитни. — Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. — Ты правда этого хочешь?

Краска залила ее щеки, но она встретилась с его взглядом, не отводя глаз. — Да. Его щека снова задергалась.

— Несмотря ни на что?

Она поняла, что он имел в виду. То, что произошло между ними девять лет назад, было ужасно. Такое предательство невозможно забыть.

Но разве этот мужчина может быть в ответе за то, что сделал мальчик, которым он был когда-то? Его руки мешали ей сосредоточиться, делали невозможными любые возражения. Нет, она не забудет. Но она простит. Уитни вздохнула и ответила ему робкой улыбкой.

Она ожидала увидеть его ответную улыбку. Но вместо этого…

— Черт возьми, почему бы нет? Это приятная сделка. Папочка получает свой заем. А Уитни получает удовольствие.

Она остолбенела. Глаза ее расширились, лицо побледнело. Несколько секунд она смотрела на него не отрываясь, а потом размахнулась и ударила по лицу с такой силой, что голова его откинулась назад.

Наступила тишина, нарушаемая только ударами волн о нос яхты.

— Как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне? — Голос ее дрожал.

— Похоже, единственный, кто от этой сделки не получил ничего, — это я. — Губы его скривились. — Или же ты всерьез думаешь, что достаточно тебе забраться ко мне в постель — и я забуду, что меня провели, как мальчишку?

— Ты еще пожалеешь об этом, Алекс. Потому что все, что ты сейчас сказал…

— Помнишь, Уитни, я рассказывал тебе об игре в покер? Всегда за столом находится парень, который поджидает простофилю, решившего, что у него в руках все козыри. — Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья. — И вот теперь ты и Дж. Т. повышаете ставки, а я — с козырями, которые разобьют вас в пух и прах.

Она подняла голову.

— Мне нет до этого дела. Он холодно 'ухмыльнулся.

— Позволь мне разъяснить это тебе, любовь моя. Когда твой папочка придет ко мне за денежками, я пошлю его ко всем чертям.

— Меня это не удивляет. Если вспомнить о том, что произошло девять лет назад…

— Считай, что я потерял память. — Зубы его блеснули в быстрой улыбке. — В этом что-то есть, если ты в состоянии меня понять.

— Да. Ты не смог устоять против того, чтобы не отыграться на нас. Знаешь, ты не скажешь ничего нового, о чем бы я сама не догадалась.

— Тут дело несколько иного рода. Черт, мне просто хотелось посмотреть, как высоко вы с Дж. Т. поднимете ставки. — Он осклабился. — И сейчас я знаю. Нет большей жертвы. Если ставкой является первый ребенок из рода Тернеров — пусть будет так.

Уитни окаменела.

— Так вот что ты задумал!

— Какая, черт возьми, разница, что я думаю? Тернеры могут быть нищими, но имя все еще имеет некоторый вес.

Она зажала уши.

— Я… я не желаю все это выслушивать

— Я полагаю, что в некотором роде это смешно. Я хочу сказать, это что-то вроде двойного креста. Тернеры, perre etfille (отец и дочь), вознамерились воспользоваться всем, на что этот простофиля способен. — Рука сжалась сильнее. — И им так и не пришло в голову, что простачок-то решил отплатить им той же монетой.

— . Пожалуйста, Алекс. — Голос ее дрожал, она с трудом переводила дыхание. — Я умоляю тебя, не надо больше.

— Как я могу упустить такую возможность? Конечно, Дж. Т. — у моих ног. И удар был впечатляющим. Я хотел обосноваться на островах вот уже пару лет, а что может этому помочь лучше, чем имя Тернеров?

— Имя Тернеров? Зачем оно тебе? Алекс небрежно повел плечами.

— Жители материков не понимают, какое это закрытое общество. Как ваши люди называют высший класс? Ali'f! Дьявол, я никогда бы не смог конкурировать с таким разряженным слоем общества. Но когда ты рядом со мной, Сезам откроет его для меня.

Уитни покачала головой.

— Нет; — прошептала она.

Алекс протянул руку и слегка провел пальцами по ее щеке.

— И кроме того, дополнительное вознаграждение — иметь драгоценную доченьку Дж. Т. в собственной постели. — Он засмеялся. — Ну, почти в постели. Ведь мы уже все уладили.

От его слов она похолодела, словно сердце сдавила ледяная рука. Ей хотелось бы измолотить его кулаками, расцарапать ногтями его лицо. И одновременно хотелось разразиться неудержимыми рыданиями, броситься к нему в объятия и умолять его сказать, что все это — неправда.

Но, к сожалению, это правда. Одного взгляда в его холодные светлые глаза было достаточно, чтобы убедиться в этом.

Ей оставалось только спасать свою гордость. Она надеялась, что воспитание в семье Тернеров теперь поможет ей, и собрала все свое достоинство, которым гордились ее предки.

— Нет, — сказала она холодно. — Боюсь, что мы ничего не уладили. — Она вырвала свою руку и сделала шаг назад. — И если уж я проиграла, зачем же платить?

Лицо его потемнело.

— Я купил тебя, — процедил он ледяным шепотом. — И черт подери, я собираюсь получить то, за что заплатил.

Уитни сглотнула. В пересохшем горле стоял кислый привкус страха. Но она понимала, что ей любым способом нужно выстоять, если она хочет освободиться от этого ночного кошмара.

— Ты что, собираешься изнасиловать меня? — Ее голос был полон презрения. — Потому что только так ты можешь овладеть мною.

Алекс шагнул к ней.

— Тебе бы этого хотелось, не так ли? — прошипел он. — Разрази меня гром, это только лишний раз докажет, что я — то самое животное, которым ты меня всегда считала.

Уитни высоко подняла голову.

— Прощай, Алекс.

Она развернулась и пошла к выходу. Она надеялась, что он даст ей уйти, но на полпути к дверям его голос ударил ее словно хлыстом:

— Уитни! Куда, черт побери, ты собралась? Она замерла.

— Домой.

Он рассмеялся.

— Ты дома, любовь моя. «Куда иголка, туда и нитка», помнишь?

— Не смеши меня, — сказала она, медленно оборачиваясь. — Этот брак — сплошной фарс.

— Люди питают слабость к своим деньгам, Уитни. Они готовы вкладывать их в очень рискованные предприятия — пока тот, кто принимает вложения, является душой общества.

— Что это значит? Губы его сжались.

— Это значит, что я не собираюсь объяснять моим сослуживцам и клиентам, почему мой брак распался меньше чем за двадцать четыре часа. Ты — моя жена. И ты останешься моей женой столько, сколько я сочту нужным.

У нее встал комок в горле. — Нет.

Алекс взял бутылку шампанского и наполнил свой бокал.

— У тебя нет выбора.

— Ты не сможешь заставить меня.

Он поднял бокал и выпил одним махом, как будто это было не шампанское, а виски.

— Не смогу? — Он хитро улыбнулся. — Ты знаешь о земле, которую собирается продать Дж. Т. в Оаху? Ну же, не смотри так изумленно. Он собирается поиграть с судьбой, продав ее цепи отелей, чтобы, получив достаточно денег и выплатив ссуду, которую я ему дал, снова вернуть себе расположение банкиров, вспомнила?

Дж. Т. и вправду что-то говорил о земельной сделке, но она тогда была так расстроена, что почти не обратила внимания на его слова.

— Ну и что из того?

Алекс самодовольно засмеялся.

— Это очко в мою пользу, дорогая. — Он разлил остатки шампанского в бокалы и протянул один ей. — Видишь ли, цепь отелей — это я.

Она уставилась на него. — Что?

— Барон владеет той компанией, которая хочет купить землю. Если Барон скажет «покупайте», Дж. Т. выпутается из этого положения. Если Барон скажет «нет, благодарю…», — он пожал плечами, — тогда, боюсь, у твоего папочки будут проблемы.

Глаза Уитни расширились.

— Ты не сделаешь этого…

Улыбка тронула его губы, но глаза оставались холодными.

— Не сделаю?

Она пристально посмотрела на него в полном молчании, а потом прошла через каюту и выбила из его руки бокал с шампанским, который он протягивал.

— Чтоб ты провалился, Алекс Барон!

Алекс посмотрел на осколки хрусталя, разлетевшиеся по полу, и рассмеялся.

— В свое время, любовь моя. Но сейчас, кажется, чаша моего терпения переполнилась.

Он осторожно поставил свой бокал на столик, подошел к двери и открыл ее.

Уитни отвернулась и закрыла лицо ладонями. Когда она наконец опустила руки, она была одна.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Уитни была уверена, что команде «Островной принцессы» не привыкать к эксцентричным пассажирам. И все же она сомневалась, видел ли хоть один из них, чтобы свадебное путешествие началось и закончилось в течение одного утра.

Стюард ничем не выдал своего удивления, когда Алекс позвонил ему и сказал, чтобы их багаж отнесли на палубу.

— И закажите такси по телефону, пожалуйста. Стюард кивнул.

— Конечно, сэр.

Уитни показалось было, что она видела гримасу лукавого удовольствия на его лице, но та так быстро исчезла, что Уитни решила, что ей, должно быть, это только показалось, пока Алекс не сделал шаг вперед, заслонив ее собой.

— Я что, сказал что-нибудь смешное? — спросил он, сжав губы в жесткую линию.

Стюард смешался.

— Сэр?

Жесткая линия превратилась в уничижительную усмешку.

— Мне показалось, что вы нашли нечто занимательное в моем приказе минуту назад. Я подумал, что вы могли бы поделиться этим с нами.

— Нет, сэр. Я… просто… я… — Мужчина откашлялся. — Я просто собирался отнести эти вещи на палубу, сэр, можно?

Последовало продолжительное молчание, и наконец Алекс с' шумом выдохнул и отвернулся.

— Выполняйте.

В такси он сидел неподвижно, спина его одеревенела, руки были сложены точно так же, как во время полета на вертолете, который привез их на яхту. Уитни не слышала его распоряжений шоферу. Ей очень хотелось спросить, куда они едут, но гордость не позволяла ей заговорить первой.

В отель, сообразила она, в один из дюжины пышных дворцов, которые выстроились вдоль пляжа в Вайкики. Алекс упоминал, что он владеет одним из них, хотя она не могла припомнить каким. Или же в офис Тернеров на Кинг-стрит. Это тоже было возможно.

Но такси отвезло их к посадочной площадке вертолетов. Изумление заставило ее нарушить молчание.

— Куда мы направляемся? — спросила она. Зубы Алекса блеснули в быстрой улыбке.

— В наш новый дом, дорогая. Куда еще может вести жених свою невесту?

Она подозрительно посмотрела на него, сбитая с толку.

— Что еще за новый дом?

— Твой отец спросил нас, что мы хотим в качестве свадебного подарка, помнишь? «Все, что захотите», — сказал он. Это был продуманный жест и совершенно безопасный, потому что он не ожидал, что мы у него что-нибудь попросим. — Холодная усмешка снова пробежала по его лицу. — Но он ошибся.

— Я не понимаю.

Алекс посмотрел ей прямо в глаза.

— Подарок, который я захотел, — сказал он тихо, почти ласково, — это ранчо Тернеров.

Мысль была такой абсурдной, что Уитни рассмеялась.

— Господи, он же не имел в виду…

— А мне совершенно безразлично, что он имел в виду. — Голос его был резок, он бил словами, как хлыстом. — Я хотел ранчо. И я его получил.

Уитни сжала руки в кулаки.

— Ты не успокоишься, пока не получишь ранчо, ведь так?

Взгляд Алекса стал бесстрастным.

— Правильно, сердце мое. Все совершенно верно. Полет, казалось, никогда не кончится. Уитни молчала всю дорогу, пока они не совершили посадку и не подъехали к дому. Когда они добрались до него, Уитни отказалась войти туда вместе с Алексом.

— Ты достаточно поиздевался над Тернерами, — сказала она с горькой злостью. — Если тебе хочется лишить моего отца последнего, что он может назвать своим, обойдешься без зрителей.

Час спустя Дж. Т. вышел из дома. Его багровое лицо было зловещим.

— Сукин сын! — Увидев Уитни, он окаменел. — Как ты могла допустить это?

— Папа, я не…

Дж. Т. поморщился и чуть не сбил ее с ног, ринувшись к джипу, который приближался в облаке пыли.

— Я буду в своих владеньях в Гонолулу. Если негодяй, за которого ты вышла замуж, захочет видеть меня, пусть ищет там.

Алекс встретил ее в прихожей.

— Дом, родной дом, — процитировал он с изящным поклоном. — Я бы предложил показать тебе его, но уверен, что ты и сама тут все знаешь.

Уитни нахмурилась.

— Что ты наговорил моему отцу?

— Только правду, любовь моя, — что в глубине своего холодного сердца ты всегда останешься представительницей семейства Тернер и что ты никогда не будешь чувствовать себя дома ни в одном из зданий, которые можно купить на мои деньги. — Он замолчал и встретился с ней взглядом. — Ведь это правда, не так ли?

— Да, — сказала она, поколебавшись, — совершенно верно.

Алекс кивнул и отвернулся.

— Говоришь как настоящая леди — владелица поместья. Теперь, с твоего позволения…

— Алекс, — она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, — где мой багаж?

Он остановился и через несколько секунд обернулся к ней. Когда он заговорил, голос его был шелковым.

— Где он, как ты думаешь, Уитни?

— Я… я бы хотела, чтобы он оказался в моей прежней комнате.

— Мне даже в голову не пришло поставить его где-то еще.

Сердце ее замерло.

— А где твой? Он рассмеялся.

— Да, вот существенный вопрос, не так ли?

— Где он? — требовательно повторила она.

Он молча смотрел на нее. Странное чувство охватило Уитни. «Тревога? — не поняла она. — Или гнев? Или… или что-то еще?..»

— Я занял комнаты твоего отца.

Меньше всего она ожидала такого ответа. Алекс — в этих темных комнатах, заставленных мрачной дубовой адебелью, которая была привезена на острова в трюме торгового корабля из Новой Англии в восемнадцатом веке?

Это невозможно представить.

— Нет, — сказала она медленно, — это… это…

— Абсурдно? Невероятно? Немыслимо? — Губы его сжались. — Я уверен, что именно так ты и думаешь. Но ведь я тут — новый хозяин. И советую тебе не забывать об этом.

Ее била дрожь. Это было слишком! Дом Тернеров, владения Тернеров, да и Тернеры сами попали в его железные тиски.

Как она могла вообразить, что любит его?

Алекс насмешливо ей улыбнулся.

— И не говори мне, что у тебя нет слов, дорогая. Это было бы слишком хорошо.

Она заморгала, прогоняя набежавшие слезы.

— Ты ошибаешься, — прошептала она. — Ты никогда не станешь тут хозяином, как бы ни старался.

— Я понимаю, что в этой маленькой речи есть некий скрытый смысл. Но боюсь, мне просто не интересно доискиваться до него.

— Мой отец был абсолютно прав. — Голос Уитни задрожал. — Ты совершенно не изменился.

— А вот тут ты ошибаешься. — Улыбка его исчезла, на ее месте появилось холодное презрение. — А это значит, ты теряешь свое преимущество.

Она с вызовом подняла подбородок.

— Я никогда…

— Девять лет назад, — прервал он тихо, — я шел к твоей постели как по горячим углям. Теперь единственный способ тебе попасть в мою — это умолять, чтобы я тебя туда позвал.

От гнева, быстрого и яростного, она потеряла всякую осторожность. Уитни тряхнула головой.

— Скорее ад покроется льдом, чем я…

Слова застряли у нее в горле, когда он направился к ней. Она попятилась, испугавшись того, что неожиданно увидела в его лице, но наткнулась спиной на стену. Алекс оперся руками по обе стороны ее тела, и она оказалась в ловушке.

— Ты так и не научилась, да? А я ведь повторял тебе, чтобы ты не давала поспешных обещаний, которые не можешь выполнить.

— Верно, — сказала она. Ее сердце отчаянно билось, но она заставила себя смотреть прямо ему в лицо. — Хочешь доказать, что сильнее меня?

Щека его задергалась.

— А это и не надо доказывать. — Он слегка подвинулся, прижав ее к стене своим телом. — Вот тебе доказательство, — сказал он, касаясь ртом ее губ.

Она ничего не ощутила. Осознав это, она сразу почувствовала облегчение.

Наконец-то она свободна от него!

Когда он отодвинулся, она обдала его ледяным взглядом.

— Ты закончил?

Это было ошибкой. Она поняла это по тому, как помрачнело его лицо.

— Не нужно, — взмолилась она, но было слишком поздно. Его руки уже обнимали ее, все сильнее и сильнее прижимая к себе.

— Нет, — прорычал он. — Я не закончил. Да и ты тоже.

Рука его запуталась в ее волосах, он отклонил ее голову и накрыл ее губы своим ртом.

— Прекрати, — потребовала она. — Алекс… Позднее она утешала себя тем, что его поцелуй лишил ее способности защищаться. Она готовилась к его гневу, к демонстрации силы — была готова даже к насилию. Чего она не ожидала — это медленного сладкого прикосновения его губ, ласковой игры его языка, мягких движений его тела, прикасающегося к ней.

— Поцелуй меня, — прошептал он, отрываясь от ее губ. — Ты же тоже этого хочешь.

Нет, она не хотела. Она…

Его рука скользнула к ее груди. Она почувствовала, как под его ладонью набухли соски, почувствовала, как кости будто начали таять.

— Я так и не смог забыть твой вкус, — сказал он, — вкус твоих губ, шеи, мягкость плоти вот тут…

О Господи! Как она могла предаваться таким чувствам в его объятиях? Она ненавидела его, ненавидела все, что было ему дорого, но, казалось, ее ненависть совсем не была связана с тем, что она чувствует, когда он прикасается к ней.

Слабый стон вырвался из ее горла, и она подняла ослепшее лицо, признавая свое поражение. Алекс засмеялся тихо, победно.

— Да, — прошептал он и, легко прижав ее к себе, стал целовать снова и снова, пока все вокруг не закружилось.

Должно быть, прошло не менее часа, прежде чем он наконец отпустил ее. Она потеряла счет времени. Она только смотрела на него, пока переводила дыхание, потом вытерла тыльной стороной ладони свой рот.

— Ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу, — сказала она прерывающимся шепотом.

Глаза его потемнели, но лицо оставалось бесстрастным.

— Не представляю?

— Нет. Если бы ты знал, если бы ты только знал, ты бы сейчас вышел через эту дверь и больше никогда не вернулся.

Алекс кивнул головой.

— Да. Вероятно, так должен поступить любой интеллигентный человек. — Он посмотрел на нее и замер, не отрывая взгляда от ее губ. Казалось, прошла целая вечность, пока ой взглянул ей в глаза. — Значит, я наделал глупостей, не так ли? И если все, что связывает нас, называется ненавистью, нам лучше научиться извлекать из этого пользу.

Он повернулся и вышел.

За несколько дней он сделал дом своим. Было трудно не восхищаться его энергией. Уитни поняла, как он действовал, создавая свою корпорацию. Библиотека отца стала его рабочим кабинетом. Туда-то он и пригласил всех немногочисленных слуг.

— Вы можете остаться — за более высокую плату, — сказал он вежливо. — Или же уйти с чеками выходного пособия и рекомендательными письмами.

Выбор за вами. Однако если вы останетесь, то должны знать, что обязаны преданно служить Александру Барону, а не Дж. Т. Тернеру.

Никто не уволился. Не прошло и недели, как на подмогу старому персоналу был нанят новый. Перл была счастлива стать экономкой, что освобождало место для нового повара — женщины, которая прошла обучение в «Ле Кордон Блю» и самых лучших ресторанах на островах.

Посыпались заказы в самые изысканные продовольственные лавки и поставщикам тонких вин. Истощенные запасы кладовых и холодильников огромной кухни были пополнены, а винный погреб снова мог похвастаться 'вином из лучших в мире виноделен.

Уитни безучастно наблюдала за всем этим. Алекс не привлекал ее ко всем делам, да и зачем? Теперь это был его дом, а не ее — как будто он никогда и не принадлежал ей, — и он мог делать все, что ему заблагорассудится. Она была удивлена, когда однажды утром он позвал ее в библиотеку и объявил, что для нее есть два дела.

Первым заданием было проверить серебро, фарфор и хрусталь и. посмотреть, что необходимо заменить.

— Ничего не нужно, — сказала она. Глаза ее встретились со взглядом Алекса, это был хороший повод, чтобы отказаться. — Возможно, ты забыл, сколько поколений Тернеров жило здесь. — Она вежливо улыбнулась. — Во всяком случае, в доме полно столовых приборов.

— Возможно, ты обнаружишь, что финансовые потрясения Дж. Т. повлекли за собой некоторые изменения. И поскольку я намерен часто приглашать гостей, важно, чтобы у нас было достаточно хрусталя, фарфора и столового серебра. — Его улыбка была такой же фальшиво-вежливой, как и ее. — Мы же не хотим, чтобы наши гости пили из разностильных бокалов, не так ли?

К досаде Уитни, он оказался прав. Остались только отдельные предметы от Ватерфорда, столовое серебро Горхама уменьшилось до шести приборов, а лучший набор от Ленокса исчез полностью.

Она пришла к Алексу со списком необходимых покупок, но он отмахнулся от него.

Он слишком занят для подобной ерунды, сообщил он. Пусть она покупает все, что захочет, и запишет все покупки на его счет — это напомнило ему о второй задаче, которую он перед ней поставил.

От жены Александра Барона ожидают, что она будет одета соответствующим образом. Единственный чемодан с одеждой, который она привезла с собой на острова, и вещи, которые остались в доме с тех пор, как она уехала отсюда девять лет назад, не годятся.

Ей нужно поехать в любые магазины по своему выбору и купить все, что нужно, — и конечно, тоже записать на его счет.

Ответ Уитни был холоден:

— У меня есть свои деньги.

Глаза Алекса потемнели от подступающего гнева.

— Ты — моя жена. И пока ты будешь ею, я оплачиваю твои счета.

Это означало, что он заплатил и будет платить за нее. Именно так он и сказал в день их свадьбы. Она была его собственностью, как дом и земли Тернеров.

— Хорошо, — согласилась она и с вызовом задрала подбородок. — Я полагаю, мне следует спросить, что ты предпочитаешь. Я хочу сказать — стиль или цвет. Ты можешь получить все, что тебе…

Выражение его лица заставило ее замолкнуть на полуслове.

— Покупай все, что понравится. Просто я хочу быть уверен, что ты будешь выглядеть, как подобает жене Александра Барона.

И она начала покупать. Платья от лучших модельеров, шелковые блузки, спортивную одежду — самую модную, мягкие кожаные туфли и подходящие к ним сумочки; она платила со злорадным пренебрежением к ценам, как будто праздновала маленькую победу над человеком, который одержал над ней верх.

Она продолжала покупать, даже когда ее шкафы были полны. Но вскоре ей это надоело. Какой смысл в ее экстравагантных приобретениях? Алекс не сказал ей ни слова, как бы велики ни были счета.

Единственное, что его интересовало, — как она выглядит, когда спускается по лестнице, чтобы поприветствовать его гостей. Они устраивали приемы почти каждый вечер, и если новоиспеченная миссис Барон и была несколько скованна, это легко было отнести на счет застенчивости молодой жены, у которой такой любящий, преданный муж.

Любопытно, что сказали бы клиенты ее мужа, если бы увидели окончание этого спектакля, когда с последними прощальными словами рука Алекса падает с ее талии, а потом миссис и мистер Барон, поднявшись по лестнице, молча расходятся по разным спальням? Вероятно, это зрелище изумило бы их, а может быть, даже шокировало.

Правда, иногда она замечала, как Алекс наблюдает за ней с потемневшим лицом и пылающими глазами, и тогда ее сердце замирало.

Взять хотя бы прошлый вечер.

Алекс настоял, и она пошла с ним на коктейль в Мауна-Кеа. Она решила, что это будет встреча с его деловыми партнерами, и оделась соответственно: в черный шелковый костюм от Лагерфелъда с глубоким V-образным вырезом.

Но, к ее удивлению, они были там одни, а потом Алекс предложил вернуться домой на обед.

Обед без гостей был редким событием. Они ели в молчании: она — за одним концом полированного стола, Алекс — за другим. Только в середине обеда он неожиданно произнес ее имя, и она посмотрела на него с удивлением.

— Вот, — сказал он, бросая ей через стол коробочку из черного бархата.

Она поймала ее и уставилась на него.

— Что это?

Он откинулся на спинку стула.

— Открой — и увидишь.

«Драгоценности, — подумала она, щелкнув замком коробочки и открывая ее. — Что-то золотое и дорогое, напоказ».

У нее перехватило дыхание, когда она увидела сияющее на черном сапфировое ожерелье.

Она подняла восхищенные глаза, лишившись от восторга дара речи, и Алекс заулыбался.

— Тебе нравится? Уитни облизнула губы.

— Это… это прекрасно. Но…

— Надень его.

— Не могу…

Его дыхание участилось.

— Что значит «не могу»? Надень его, Уитни. Я хочу посмотреть, как ты выглядишь.

Не отрывая глаз, смотрела она на ожерелье, восхищаясь его красотой, и вдруг отчетливо поняла, что этот нежный водопад золотого и синего огня — совсем не то, что он ей раньше покупал. Одежда, домашняя утварь, даже золотое обручальное кольцо, которое она носила на левой руке, — все это было в порядке вещей.

Но это — это был подарок любимой женщине. А Алекс совсем не любил ее. Никогда не любил.

К своему ужасу, она почувствовала, что слезы вот-вот брызнут из глаз. Она помотала головой, и ее светлые волосы облепили лицо, как вуаль.

Послышался звук отодвигаемого Алексом стула.

— Не возражай мне, черт побери. — Он пересек комнату и выхватил ожерелье из футляра. — Приподними волосы.

Руки ее дрожали, когда она выполняла его приказ, и задрожали сильнее от легкого прикосновения его пальцев к шее.

— Вот так. — Он отодвинул ее стул. — А теперь встань. Я хочу посмотреть…

И внезапно умолк, когда она встала перед ним. В какой-то момент ей показалось, что он разочарован. Но когда она, поколебавшись, подняла на него глаза, сердце ее часто забилось.

Он смотрел на нее с таким внутренним напряжением, с такой страстью, что сам взгляд был похож на ласку.

— Да, — сказал он тихо. — Сапфиры — правильный выбор. Ювелир уговаривал меня купить изумруды или бриллианты. — Он протянул руку и откинул локон ее шелковых волос со щеки. — Но я сказал ему, что твои глаза сами как сапфиры, что они синие, как море.

Комнату словно наполнило молчание. «Он собирается поцеловать меня», — поняла Уитни. Она чувствовала это. И… и если он сделает это, если он это сделает…

Что с ней творится? Алекс же хочет унизить ее — вот для чего этот подарок. Или, может быть, он этим думает купить ее? Поэтому и подарил ей ожерелье?

Она ожидала, что привычный гнев охватит ее. Но вместо этого она почувствовала такое сильное и всепоглощающее отчаянье, что у нее перехватило горло.

Алекс подошел к ней ближе.

— Мне хотелось, чтобы оно подошло тебе, — сказал он тихо. — Я объяснил это ювелиру. Я сказал ему, что…

— …что ты хочешь что-то экстравагантное и впечатляющее. — «Неужели это действительно мой голос?» Она набрала побольше воздуха и подняла на него глаза. — Да, он угадал. И, даже если это вовсе не мой стиль, я уверена, что все поймут, какое оно дорогое.

Ее слова произвели именно то впечатление, на которое она рассчитывала. Алекс отшатнулся, как от удара. Его глаза, только что такие темные от желания, стали непроницаемыми. Когда он заговорил, тон его был ледяным.

— Если подумать, изумруды и бриллианты тоже бы сошли. Я оставлю карточку ювелира на столе в холле. Обменяй сапфиры на все, что пожелаешь. — Он бросил взгляд на часы и нахмурился. — Мне пора заняться делом. Ты не попросишь Перл принести мне кофе в библиотеку?

Карточка лежала там, где он сказал. Но Уитни не стала обменивать сапфировое ожерелье. Какой в этом прок, решила она: что ни взять взамен, это лишний раз докажет, что она — собственность Алекса. '

И все же в то утро она пошла в свою комнату, открыла бархатный футляр и долго смотрела на сапфиры. Их цвет был глубоким и естественным. Вот если бы… если бы только слова Алекса были такими же.

Когда он позвонил и передал, что приведет домой на обед гостей, которые приехали неожиданно, она все еще держала драгоценности в руке.

— Менеджер из моего лос-анджелесского офиса прилетел сюда пару дней назад со своей женой, и я их привезу сегодня вечером на обед. Это не создаст никаких проблем?

Его тон был безличным и вежливым, как будто он делал спешный заказ в хорошем ресторане, и Уитни ответила ему с такой же учтивостью.

И вот теперь, одетая в вечернее маленькое платье из черного шелка от Диора, которое подчеркивало линии ее тела, она, поколебавшись, вытащила сапфировое ожерелье из футляра, приложила его к шее и взглянула в зеркало.

Камни горели на темном шелке, как звезды на полуночном небе. Она сделала шаг вперед, чтобы увидеть свое отражение полностью — от уложенных дорогим парикмахером волос до кончиков туфель от Мод-Фризона, — и в горле у нее застрял комок. Она выглядела так, как и должна была выглядеть, — дорогим трофеем. Александра Барона.

Дрожащими руками она расстегнула ожерелье и положила его назад в футляр. Есть кое-что в этом мире, что не продается. Пришло время преподать Алексу этот урок.

Следующие три часа она была такой, какой хотел ее видеть Алекс, — очаровательной, любезной хозяйкой.

— А вот и моя жена! — воскликнул он, когда она вошла в гостиную. — Уитни, познакомься с Дональдсонами.

Он улыбался, протягивая к ней руку. Но его улыбка была фальшивой — она видела, как он посмотрел на ее шею, потом заметила, как сжались его губы, когда он понял, что она надела жемчуга Тернеров вместо его ожерелья.

— Привет, — сказала она любезно. Рука Алекса обвилась вокруг ее талии и осталась там, тяжелая, как камень. — Сегодня замечательный вечер — не выпить ли нам на вина?

Вечер шел как по маслу — Дональдсоны были уроженцами Южной Калифорнии, и через мгновенье Глория Дональдсон уже болтала, как будто они знали друг друга много лет.

Но впервые Уитни пришлось принять несколько большее, чем обычно, участие в разговоре. Алекс, наоборот, был разговорчив менее обычного. Он наблюдал за ней.

Она подумала, что он сердится из-за сапфиров. Но он не выглядел сердитым. Он выглядел… он выглядел…

— …совершенно великолепно, Уитни. Вы должны дать мне рецепт.

Уитни заморгала и повернулась к гостье. Глория Дональдсон счастливо улыбалась.

— Простите, Глория. Какой рецепт?

— Заправки для салата. Это восхитительно, Я поняла, что там были кунжутные зернышки, но что еще? Имбирь?

Уитни улыбнулась.

— Думаю, что да.

— А главное блюдо! Удивительно! Меч-рыба, правда?

— На самом деле это был марлинь. Он называется а/у. Если понравилось, я спрошу у повара рецепт и пошлю его вам.

Глория, взглянула на своего мужа и закатила глаза.

— Только посмотри, Бэрри. Она прекрасна и талантлива — но и скромна тоже.

Бэрри Донатьдсон поморщился.

— Послушай, Глория…

— Вы можете доверять мне. — Глория хихикнула. — Я не скажу никому — за исключением Союза молодежи. Мы составляем поваренную книгу для нашей ежегодной благотворительной ярмарки, и я не сомневаюсь, что им хотелось бы сунуть нос в список ингредиентов маринада для этого марлиня.

— Я и в самом деле не знаю. Но я спрошу у повара…

— Вы хотите сказать, что это не ваш рецепт?

— Мой? — Уитни покачала головой. — Нет. Почему вы подумали…

Глория Дональдсон заерзала на стуле от неловкости.

— Господи! Простите. Просто Алекс так много о вас рассказывал…

Уитни уставилась на женщину. — Обо мне?

— Ну конечно. Он так гордится вашим бизнесом в сфере общественного питания — как вы начинали с нуля, как вы все создали своими руками. Я просто подумала — я хотела сказать, я просто…

Уитни посмотрела через стол. Лицо Алекса было невозмутимым, он держал бокал с вином и разглядывал его, как будто хотел найти там какой-то секрет.

— Неужели он рассказывал вам? — спросила она тихо.

Глория улыбнулась.

— Почему это мужчины никогда не ставят своих жен в известность ^ том, что они о них говорят? Не то чтобы я жаловалась. Бэрри — настоящий романтик. — Она одарила своего мужа улыбкой. — Вот почему он взял меня с собой в эту поездку. Из-за нашей годовщины.

Уитни отвела взгляд от Алекса.

— Как… как мило.

— Угу. Теперь мы женаты вот уже два года. А вы? Ее муж вздохнул.

— Глория, ради Бога, они же — молодожены.

— Ой, верно-верно. Вы женаты… вот уже… два месяца?

— Всего немногим больше месяца. Мы…

— Вчера как раз исполнился месяц. — Голос Алекса был тих, но отчетлив. Уитни взглянула на него. Теперь он напряженно смотрел на нее, глаза его потемнели. Деланная улыбка скривила его губы. — Можно сказать, вчера был наш первый юбилей.

У Уитни перехватило дыхание. Вот почему он купил ей ожерелье? Это был подарок к дате?

Бэрри Дональдсон отодвинул свой стул.

— Мне жаль уходить, — сказал он, — но если мы не проверим все эти цифры, Алекс…

— Да. — Алекс откашлялся. — Конечно. — Он взглянул на часы. — Вертолет заберет нас через полчаса.

Уитни уставилась на него.

— Ты… вы уезжаете? Он кивнул.

— Нам с Дональдсоном нужно проверить несколько цифр. Мы летим в Оаху — я не вернусь до утра. — Щека его задергалась. — Разве я тебе не говорил?

Она покачала головой.

— Нет, не говорил.

— Я думал, что сказал. — Его стул жалобно заскрипел, когда он вставал из-за стола.

Все поднялись, и Глория Дональдсон подошла к своему мужу.

— Посмотри, — сказала она радостно. — Разве эта статуэтка не tikf! О, мы точно такую же видели в том магазине…

Дональдсоны отошли в другой конец комнаты, а Алекс медленно подошел к Уитни.

— Ты не надела сапфиры, — сказал он тихо, в то время как высокий голос Глории раздавался по всей комнате.

Уитни сглотнула.

— Нет.

Он кивнул.

— Очевидно, ты еще не успела их обменять.

— Я… я не собираюсь их менять.

— Не собираешься?

— Нет. Мне нравятся сапфиры. Мне они очень нравятся.

Глаза Алекса потемнели. — Уитни. — Да?

Он подошел к ней ближе.

— Мне нужно ехать в Сан-Франциско завтра. Меня не будет неделю. — Он заколебался. — Ты поедешь со мной?

«Ты поедешь со мной?» Такая простая просьба. Но все так усложняется, особенно, когда он на нее смотрит такими глазами.

Уитни облизнула губы.

— Алекс, я… я…

Он улыбнулся и коснулся рукой ее щеки.

— Пожалуйста, — попросил он.

А вот это уж было самое простое слово, но оно совсем сломило сопротивление Уитни. Глаза их встретились, и ее сердце радостно забилось.

— Да, — прошептала она.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кажется, Марк Твен однажды сказал, что самой холодной зимой, которую ему довелось узнать, было лето, которое он провел в Сан-Франциско.

«Возможно, это правда», — думала Уитни, сидя в такси, мчащемся из аэропорта к дому Алекса. Город у прибоя может заставить вас замерзнуть от сырости, а потом довести до солнечного удара, и можно с уверенностью сказать, что следующее утро вам придется встречать среди обрывков плывущего тумана.

Обычно ничто не могло омрачить ее приятных впечатлений от этого города на севере Калифорнии.

До сих пор Сан-Франциско казался ей покрытым блестящей позолотой.

Однако сегодня позолота почему-то сошла с небоскребов из стекла и стали на Юнион-сквер, с аккуратных маленьких домиков, примыкающих к холмам, где виднелись «американские горки». Даже белые шапки прибоя казались скучными и покрытыми бензиновой пленкой.

Вздохнув, Уитни откинулась на спинку сиденья, когда такси остановилось на красный свет светофора. Она понимала, что с Сан-Франциско все в порядке.

Это с ней не все в порядке.

Ей не нужно было приезжать сюда с Алексом. И как она позволила последним минутам вечера с Дональдсонами совершенно ослепить себя?

Брак без любви, на который они оба согласились, — это одно. Но брак, основанный на мести и ненависти, — совершенно другое.

А ведь Алекс женился на ней именно из-за этого, хотя она и позволила себе одно время об этом позабыть.

К тому времени, когда вертолет, уносящий его и его гостей, взмыл над домом, Уитни уже поняла, что не должна ехать с ним в Сан-Франциско. Она совершила ошибку, и первое, что она сделает следующим утром, — позвонит ему и все объяснит.

Но Алекс вернулся рано, когда она как раз заканчивала свой утренний кофе.

Она ожидала, что он улыбнется, когда ее увидит. Но он был молчалив, почти груб и едва взглянул на нее.

— Я опаздываю, — сказал он. — Наверно, мне нужно было позвонить и предупредить, к какому времени тебе следует быть готовой.

— Вообще-то это мне следовало позвонить тебе. Относительно планов, которые мы составили прошлым вечером…

— Наш самолет отправляется через час. — Он смотрел мимо нее в прихожую. — Багаж еще не отнесли вниз?

— Я еще не собиралась.

— Ну, времени на это не остается. Ты можешь купить все, что тебе понадобится, в Сан-Франциско.

— Алекс, я не думаю…

Он нетерпеливо нахмурился.

— Послушай, я не собираюсь стоять тут и обсуждать такую чепуху. У меня встреча сегодня вечером — мне нужно ехать, пока не поздно. Ты можешь пройтись по магазинам сразу же или подождать до завтра.

— Ты не понял, — сказала она поспешно. — Дело не в том. Просто…

Алекс взял кофейную чашку у нее из руки и поставил на стол.

— Пошли.

Она недоверчиво рассмеялась, когда он отодвигал ее стул.

— Ты только досмотри на меня, — сказала она. — Я ведь даже не одета.

Он окинул взглядом ее вылинявшие джинсы и бледно-розовую шелковую блузку.

— Ты отлично выглядишь, — бросил он равнодушно, когда взял ее под локоть и торопливо потащил к двери.

Во время полета Уитни сообразила, что не только она передумала насчет этой поездки. Очевидно, Алекс тоже взвесил все еще раз. Он был достаточно внимателен, проследил, чтобы второй пилот принес ей легкое одеяло, спросил, не хочет ли она шампанского вместо белого вина за обедом, но большей частью не обращал на нее никакого внимания. Все часы полета между Гавайями и Сан-Франциско он хмурился над клавиатурой переносного компьютера фирмы «Копаг», в то время как она притворялась, что читает последние номера «Тайм» и «Харперс».

Теперь, все еще не прерывая молчания, они сидели на заднем сиденье такси в разных углах. Куда и зачем она едет?

Уитни вздохнула. Это какое-то сумасшествие, пора кому-нибудь из них положить этому конец. Как только они с Алексом войдут в дом…

Она посмотрела в окно и увидела, что машина въехала на пешеходную дорожку на Русском Холме прямо напротив низкого белого дома.

Алекс натянуто ей улыбнулся.

— Приехали, — сказал он. Она облизнула губы.

— Алекс… может, мы попросим шофера…

— Прости, что перебиваю тебя. Но моя встреча назначена через полчаса..« — Он залез в карман и протянул ей медный ключ. — Чувствуй себя как дома. Я заранее позвонил своей экономке — она пообещала забежать пораньше и загрузить холодильник всем необходимым.

— Ты хочешь сказать, что даже не войдешь? Он покачал головой.

— Боюсь, что не успею.

— Но… когда же ты вернешься?

— В десять или одиннадцать. Еще не уверен. — Он поправил манжету и посмотрел на часы. — Уитни, я опаздываю.

— Да. Но… но… — Она выдохнула. Сейчас не время для долгих объяснений. Хорошо, это подождет, конечно же, это может подождать еще несколько часов.

Алекс потянулся через нее, чтобы открыть дверцу.

— Может, ты попозже возьмешь такси и проедешься вдоль Юнионсквер? Я позвоню в «Магнин» и скажу, что ты пользуешься моим счетом.

Она покачала головой и ступила на тротуар.

— Спасибо, но… Он взял ее за руку.

— Ты останешься здесь, пока я не вернусь. Были ли эти тихие слова приказанием или просьбой? Не важно — она подождет. Ведь она некоторым образом ему обязана.

Она кивнула. Он испытующе посмотрел ей в глаза и только после этого отпустил ее руку и откинулся на сиденье.

— Отель «Марк Хопкинс», — сказал он шоферу, и такси вырулило на мостовую.

Уитни часто хотелось узнать, как жил Алекс в Сан-Франциско. Она знала, что его офис находится на Калифорния-стрит и что у него есть дом на Русском Холме. Но дом туманно рисовался в ее воображении. Единственно, в чем она была твердо уверена, — что дом обставлен скорее аскетически, чем красиво, и отличается тем особым шиком, который придала ему рука профессионального декоратора высшего класса.

Но она ошиблась. В этом очаровательном, залитом солнцем доме, не было ничего шикарного или аскетического. Он был удобный, уютный и носил безошибочный отпечаток своего владельца.

Медленно прохаживаясь по комнатам, она сначала чувствовала себя незваным гостем. Но через некоторое время она начала с интересом разглядывать обстановку. У нее возникло чувство, будто она видит незнакомого Алекса, без всего наносного, нарочитого.

И это было захватывающее зрелище.

Он жил не только бизнесом. Это удивило ее — она почему-то думала, что он из тех людей, которые посвящают работе все двадцать четыре часа в сутки.

Но нет. В холле стоял приоткрытый шкаф. Внутри его на полке она увидела теннисные ракетки, а внизу стояли лыжные ботинки.

И самое удивительное — он коллекционировал картины, в основном абстрактные, яркие вспышки красок, которые слепили глаза и поднимали настроение. Уитни вгляделась в подписи на холстах. Некоторые из них были знакомы, другие ни о чем ей не говорили. Было ясно, что Алекс покупал картины, потому что они ему нравились, а не из-за того, что они представляли собой какую-то ценность.

Она медленно вошла в комнату в конце коридора. Его кабинет, поняла она, прошлась по комнате, машинально дотронувшись до полированной поверхности орехового письменного стола и покрытого черной кожей массивного кресла, которое стояло за ним. На столе она увидела причудливую металлическую скульптуру, представляющую собой несколько серебряных шариков, подвешенных на тонких серебряных нитях к балансирам. Улыбка осветила ее лицо, она коснулась первого шарика, заставляя двигаться все остальные каждый в своем ритме. Невероятно, но точно такая же игрушка для взрослых стояла на столе в ее офисе в Лос-Анджелесе.

Она вышла из кабинета и пошла в гостиную, где на стеклянных полках стояло собрание маленьких фигурок. Не удивительно, что Алекс посмеялся над примитивными статуэтками Дж. Т., — его коллекция была намного интересней. Уитни узнала некоторые фигурки — терракотовых богинь доколумбовой эпохи, первобытных охотников из слоновой кости и мыльного камня, явно до Всемирного потопа. О происхождении остальных она могла только догадываться — этрусские или римские, а возможно, классические греческие.

Кроме того, там была стереосистема — сложный агрегат из аудиоаппаратуры и микрофонов, который стоял на полках вместе с кассетами и компакт-дисками. Она улыбнулась, когда увидела, что его музыкальные вкусы распространялись от Майлза Дэвисатти «Роллинг Стоунз» до Верди и Дебюсси. Когда они разговаривали о музыке много лет назад, выяснилось, что музыкальные вкусы Алекса были еще более эклектичные, чем ее собственные.

«По крайней мере в этом отношении он был честен», — подумала она, вынимая из футляра диск «Четыре времени года». Он не лгал, чтобы пустить пыль в глаза впечатлительной молоденькой девчонке. И отчего-то ей это было приятно.

Она поставила диск в проигрыватель и нажала кнопку. Ласковые звуки Вивальди заполнили пространство, и она снова вышла в холл.

Кухня была без единого пятнышка и оборудована всевозможными приспособлениями и аппаратами. Уитни заглянула в холодильник. Да, экономка точно побывала тут. Готовит ему эта женщина или он заказывает обеды? — подумала она. Уитни улыбнулась: если в этом доме и была комната, не носившая на себе отпечатка мужчины, то это кухня.

Подойдя к лестнице, она заколебалась, а потом, поглубже вздохнув для храбрости, пошла наверх. Она уже все осмотрела на нижнем этаже, уговаривала себя Уитни, она просто быстренько заглянет в верхние комнаты и тут же спустится в кабинет, найдет что-нибудь почитать и устроится в кресле в гостиной ждать Алекса.

Наверху было всего две спальни. Одна, сразу было видно, служила комнатой для гостей. Другая принадлежала Алексу.

Она долго стояла в дверях, потом наконец медленно переступила порог, остановилась и позволила тишине комнаты окружить себя.

Пол был натерт до блеска, и по нему разбросаны пледы индейцев навахо. На кровать королевских размеров тоже было наброшено покрывало из пледов. Она смущенно отвела глаза.

На створках встроенных шкафов ничего не было. На стенах тоже не висело ни одной картины, и даже фотографий.

Это была приятная, но совершенно безликая комната. В такой комнате надолго не остаются. Взгляд ее вернулся к постели. Трудно было представить в ней женщину, хотя за эти годы их тут перебывало немало. Алекс — зрелый мужчина и очень привлекательный, он…

— Уитни?

У нее оборвалось сердце. Она резко обернулась — он стоял на последней ступеньке и наблюдал за ней.

— Алекс! — Она нервно засмеялась и приложила руку к груди. — Боже мой, ты перепугал меня до смерти. — Она сглотнула. — Я просто… я просто осматривала дом. Ты сказал, чтобы я чувствовала себя как до… А что ты тут делаешь? Я думала, твоя встреча продлится долго.

Он пожал плечами и подошел к ней поближе.

— Я ее отложил.

У нее перехватило дыхание, когда он задел ее, проходя в комнату.

— Отложил? — повторила она. Когда он был тут, спальня[ больше не казалась ей безликой.

Он снял пиджак и повесил его на стул.

— Да. Оказалось, что я не могу сосредоточиться на делах.

Наступило неловкое молчание, и она нервно хихикнула.

— Ну, кто бы смог? Полет был долгим и…

— Дело тут вовсе не в полете.

Она снова взглянула на него. На щеке у него заходил желвак, и было слышно, как громко и часто билось сердце.

— Алекс…

— Все мои мысли были в этом доме.

Он с трудом проглотил ком, глаза его потемнели. Стали такими темными…

— Ну… — выдавила она. — Ну, неудивительно. Это… это… прекрасный дом.

Он слегка улыбнулся.

— Я рад, что он тебе понравился.

— Разве он может кому-нибудь не понравиться? — Она начала болтать, как дурочка, и никак не могла остановиться. На ранчо они оставались наедине тысячу раз. Но теперь было по-другому. Он был другим. Казалось… казалось, что он…

— Уитни…

Голос был низким, слегка хрипловатым, от его звука дрожь пробежала по ее позвоночнику, и она непроизвольно отступила на шаг.

— Может… может быть, тебе чего-нибудь принести? — спросила она. — Кофе? Или… или чего-то выпить. Я заметила столик с напитками в гостиной.

— Уитни, нам нужно поговорить.

— Водка, — выпалила она на одном дыхании. — «Столичная», «Кристалл». Правильно?

Губы его растянулись в улыбке.

— Почему ты предлагаешь мне это сейчас?

— Ну, разве… разве ты не это пил? — Но, еще не задав этого вопроса, она уже знала ответ. Они обедали вместе вот уже больше месяца. Она видела, что Алекс пил вино, время от времени скотч или бурбон, но он никогда не спрашивал «Столичной» с того самого раза.

Он улыбнулся, прочитав ее мысли.

— Да, — сказал он тихо, — все правильно. Я пил только ее в тот вечер, когда ты и твой отец пригласили меня на обед. — Он рассмеялся, ослабив галстук и расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. — Это по-детски, но, черт побери, как приятно было попросить что-то, что заставило бы Дж. Т. отступить хоть на шаг.

Уитни улыбнулась при этом воспоминании.

— Именно так он и сделал. Я не могла видеть его лицо, но, судя по тому, что он отвечал…

Краска залила ее щеки, и она замолчала.

— Итак, — сказал он, — кота наконец-то вынули из мешка. Я предполагал, что ты тогда была наверху.

— Я не была. Я просто… — она неестественно засмеялась. — А в чем ты меня, собственно, обвиняешь? Отец только сказал мне, что ты приезжаешь к нам на обед и… и…

— И ты не знала, как отреагировать на это, как встретить меня после стольких лет.

— Да, — сказала она тихо. Алекс кивнул.

— У меня было точно такое же чувство. Мысль о том, что я снова тебя увижу… черт побери, не думаю, можно ли выразить словами то, что я чувствовал.

— Мне… мне не хотелось видеть тебя. Но…

— Но тебе пришлось это сделать.

Она занервничала. Разговор пошел не в ту сторону. Она-то хотела объяснить ему, что совершила ошибку, приехав сюда, и собирается вернуться на Гавайи…

— Уитни.

Она подняла глаза, и душа ее ушла в пятки. Алекс шел к ней, шаги его были медленные и уверенные, глаза смотрели прямо в ее глаза.

— Не нужно, — прошептала она. — Алекс, пожалуйста, это… это была ошибка. Мне не следовало бы соглашаться приезжать сюда.

Он остановился в нескольких дюймах от нее.

— Я солгал тебе.

О Господи, его глаза стали темными и наполнились огнем страсти. Если он сейчас прикоснется к ней — если он только к ней прикоснется…

Она собрала последние силы, чтобы сказать:

— Нет смысла говорить о прошлом, Алекс. Что сделано, то сделано.

Но он собирался говорить не о прошедшем, а о дне их свадьбы.

— Вся эта чепуха о том, почему я на тебе женился, — сказал он, — ложь.

Она уставилась на него.

— Тогда почему ты все это наговорил?

— Потому что я услышал, как вы разговаривали с Дж. Т. о причинах, по которым ты вышла за меня замуж.

Уитни хмыкнула.

— Мы что, опять собираемся ходить вокруг да около ссуды? Я же сказала тебе, это — неправда. Мой отец считал, что именно это было причиной, но…

Алекс приложил пальцы к ее губам.

— Не нужно ничего объяснять. Я знаю, что он ошибался.

Она нахмурила брови.

— Ты знаешь?

По его лицу промелькнула улыбка.

— Ты помнишь тот день, когда я сделал тебе предложение? Ты подумала, что наша свадьба поможет уладить дела со ссудой. — Слабая улыбка превратилась в широкую ухмылку. — Дьявол, ты чуть не убила меня тогда. Это было чрезвычайно убедительное представление.

— Это не было представлением, это была правда. Алекс вздохнул.

— Да, я знаю.

— Тогда почему ты поверил словам Дж. Т.?

— Послушай, я не собираюсь извиняться. Я хочу сказать, я не из-за того… — Он запустил руки в волосы и отбросил их со лба. — Черт, попробуй посмотреть на это с моей точки зрения. Я застал эту нежную сцену между отцом и дочерью, и тогда был разыгран этот последний спектакль… Уитни сверкнула глазами.

— Давай не будем говорить о последнем спектакле. Он кивнул.

— Ты права. Важно только то, что я знаю: ты вышла за меня замуж не из-за ссуды.

Она недоверчиво посмотрела.

— Отчего вдруг такая неожиданная перемена? Он заколебался.

— Помнишь, Дж. Т. хотел продать землю?

— Твоим отелям? — Она кивнула. — Помню.

— Так вот, он ее продал. — Алекс повернулся на каблуках. — И это означает, что он снова крепко стоит на ногах.

— Я знаю. Он мне звонил, что скоро прилетит. И что из того?

Алекс улыбнулся.

— Итак, уход от меня стал бы естественным, поскольку сделка уже совершилась.

Она уставилась на него.

— Я… я никогда не думала…

— Конечно. — Он обнял ее за плечи. — Ты никогда не думала, потому что деньги ничего не значат. И не' из-за них ты вышла за меня замуж.

— Позволь мне все поставить на свои места, — осторожно сказала она. — Ты говоришь, что можешь мне верить потому, что я выдержала ужасное маленькое испытание?

— Я хочу сказать, что мы оба были не правы.

— Да, — сказала она. — Мы были не правы. Иначе мы бы не поженились.

Алекс вздернул подбородок.

— Ты будешь меня слушать, черт побери? Я понимаю, мы поженились по необычным причинам, но тем не менее это были очень весомые причины.

«Нет, — с горечью подумала она, — причины, по которым мы поженились, были ужасны. Люди должны жениться по любви. И я так и сделала».

Слезы выступили у нее на глазах. Кого она пытается обмануть? Она любила Алекса. И это чувство не изменилось, не изменилось даже за эти последние ужасные недели.

— Уитни.

Она покачала головой.

— Ничего не выйдет, — сказала она приглушенным шепотом. — Я была не права, когда думала, что у нас получится.

Руки Алекса сильнее сжали ее.

— Получится, — сказал он яростно. — Мы любим одно и то же. Мы…

— Пожалуйста, — взмолилась она и глубоко вздохнула, — не нужно все это ворошить снова. Ничего не получится, потому что…

— Потому что мы не любим друг друга. Об этом ты думаешь?

Сердце ее разрывалось на части, когда она услышала это, но как она может ему сказать, что он ошибается? Когда Алекс делал предложение, он определил главные правила. Он сказал, что если один из них будет питать какие-то чувства к другому, то жизнь, которую они будут строить, обернется обманом. И она — какой дурочкой она была — согласилась. Она надеялась, что у нее получится, она молилась, чтобы так и случилось. Но теперь она видела, что он был прав: то, что она его любила, меняет все.

— Посмотри на меня, черт возьми! — Обеими руками он обхватил ее голову и притянул к себе. — У нас есть больше, чем у большинства в начале брака. Хочешь доказательств?

Губы Алекса накрыли ее рот. Она что-то забормотала и хотела оттолкнуть его, но он крепко держал ее. Его поцелуй был сильным и страстным, и, несмотря на всю боль, она ответила ему.

Спустя долгое время он отстранился и посмотрел ей в глаза.

— Между сколькими людьми возникает такое? — спросил он хрипло. Руки его обвили ее тело, и он поцеловал ее снова. — О том, что происходит, когда мы с тобой прикасаемся друг к другу, пишут книги. Это похоже… это как искра и трут, как огонь.

Как огонь. Да, похоже. Пламя быстрого серебряного огня, который соединяет их вместе. Но этого недостаточно, во всяком случае, для нее. Почему она не поняла этого раньше?

Отдавая Алексу только страсть, а не любовь, она погибнет.

Глаза ее наполнились слезами.

— Нет, — сказала она в отчаянье. — Я не могу. Я думала, что смогу, но…

Алекс чертыхнулся, поднял ее на руки и понес к постели.

— Скажешь мне это, когда будешь лежать обнаженная в моих объятиях, f — Он опустил ее на покрывало и лег подле нее. — Скажешь, когда я осыплю Поцелуями твою грудь и живот, после того, как я испробую на вкус все сладкие и потаенные уголки твоего тела.

Она тихо вскрикнула, когда его пальцы пробежались по пуговицам ее блузки.

— Дай мне просто посмотреть на тебя, — прошептал он. — Позволь мне… — У него перехватило дыхание, когда одежда соскользнула с нее, как сброшенный бабочкой кокон. — Ты прекрасна, — он осыпал ее поцелуями. — Так прекрасна. — Он целовал, пока ей не стало трудно дышать, и тогда он оторвался от нее. — Скажи, что ты хочешь меня, — попросил он. — Дай мне услышать это после стольких лет.

Она встретилась с ним взглядом. Она могла солгать — ведь она делала это раньше — и сказать, что ненавидит его, что никогда не ляжет с ним в кровать. Но, значит, эта ложь была ничто по сравнению с той большой ложью, с которой она жила — притворяясь, что не любит его.

— Скажи мне, — прошептал он.

Ее рука коснулась его щеки. Он поймал ее и прижал к своим губам, и тогда притворство стало ненужным. Она больше не могла лгать. Меж ними и так слишком много лжи, слишком много пустых лет.

Она обняла его и прижала к себе.

— Да, — выдохнула она. — Я хочу тебя. Я всегда хотела тебя, Алекс.

Губы его накрыли ее рот в поцелуе, который смел все ее последние тревоги. Неожиданно их страсть стала всесокрушающей и нетерпеливой; пальцы их двигались согласно, освобождая от остальной одежды сначала ее, затем его.

Руки Алекса скользнули к ее бедрам.

— Я больше не могу ждать, — сказал он. — О Господи, я не могу…

Руки Уитни обвили его шею, и она подалась ему навстречу.

— Иди ко мне, — прошептала она. — Пожалуйста. Пожалуйста, не нужно ждать. Не нужно…

Она застонала, когда он вошел в нее. «Так долго, — мелькнула мысль, — я ждала так долго», и больше она не могла ни о чем думать. Алекс двигался внутри ее сначала медленно, потом быстрее, отступая, а потом проникая все глубже, отправляясь вместе с ней в волшебное путешествие, которое они так долго откладывали.

Что-то взорвалось внутри ее. Голова ее откинулась, и она закричала.

— Да, — шепнул горячо Алекс, и неожиданно она взлетела с ним на высоты сверкающего света и радуги. — Да, — сказал он снова, и она почувствовала, как горячий поток его семени глубоко проник в ее чресла.

Слезы навернулись на ее глаза.

— Уитни, дорогая, в чем дело? Она покачала головой.

— Ни в чем, — прошептала она. — Я просто… я просто…

Он прижал ее к себе и перевернулся на бок.

— Прости меня, — сказал он шепотом. — Я собирался сделать так, чтобы этот первый раз длился всю ночь.

Уитни улыбнулась и смахнула слезы.

— Простить тебя? За что? Все было замечательно.

Алекс расплылся в улыбке.

— Ты хочешь сказать, что это слезы радости? — Он поцеловал ее в губы. — Не думаю, что когда-либо у меня были лучшие рекомендации.

Улыбка сбежала с ее лица.

— Я не хочу ничего знать о других, — сказала она.

Глаза его потемнели.

— О каких других? — возразил он. — Как могу я помнить кого-то еще после тебя?

Он наклонил голову к ее груди, и она тихо застонала, когда он слегка прикусил зубами ее сосок.

— Тебе нравится? Уитни затаила дыхание. — Да. Я… ох! Ох, что ты?.. — А это?

— Алекс, Алекс, ты не можешь. Это слишком скоро…

Она вскрикнула, когда он поймал ее руку и опустил между ними.

— Нет, не рано, — прошептал он. И он был прав.

Алекс сказал — недельку в Сан-Франциско. Но время бежало слишком быстро. Дни слились в один бесконечный день — прогулки вдоль Рыбачьего пирса, поездки на север — к великолепию лесов Муа, на юг — к спокойному очарованию Монтерея и Камела, и захватывающая красота пляжей в Биг Суре.

Они проводили вечера в одиночестве дома на Русском Холме, обедая при свечах перед камином в гостиной.

Иногда после обеда Алекс спрашивал:

— Не хочешь пойти в кино? И Уитни отвечала:

— Да, было бы прекрасно.

Но после этого они смотрели друг на друга и улыбались, его руки обнимали ее, и они давали волю своей страсти, которая их не покидала.

Во время прогулок или лежа в объятиях друг друга они вели длинные разговоры о том, что было их отдельной жизнью до этого момента.

Алекс смеялся над историями Уитни об Академии мисс Портер.

— Кто бы мог подумать, что ты была таким дьяволенком? — удивился он после ее рассказа о том, как они с Алли однажды спрятали переходную контрольную по математике в десятом классе.

Его истории о море тоже вызывали у нее улыбку, хотя она подозревала, что этот период его жизни не был и вполовину таким приятным или полным приключений, как он об этом рассказывал.

Но они никогда не говорили о лете, которое провели вместе девять лет назад. Как будто по взаимной договоренности эта часть их жизней была закрыта.

В их последний день в Сан-Франциско шел дождь. К ночи дождь превратился в мягкую изморось. Уитни вошла в темную гостиную и, стоя у окна, пила свой послеобеденный кофе. Свет фонаря на улице превратил туман в потоки ярких блестящих бриллиантов. Когда Алекс подошел к ней сзади и обнял ее за талию, она оперлась на него.

— Я всегда любила дождь, — сказала она тихо. — Вероятно, это звучит странно…

— Ты не хочешь прогуляться? Уитни повернулась и улыбнулась ему.

— Можно?

Он поцеловал ее.

— Ты можешь делать все, что хочешь. Разве ты этого еще не поняла?

«Нет, не все, — подумала она с неожиданной тоской. — Если бы я могла все, я бы знала, как сделать, чтобы ты влюбился в меня».

Но она не сказала этого. Она просто улыбнулась и согласилась, что прогуляться было бы здорово.

Одетые в джинсы и водонепроницаемые куртки, они зашагали рука об руку по склону Русского Холма. У era подножия Алекс взял Уитни за плечи и повернул к себе.

— Эта последняя неделя была удивительной, — сказал он тихо.

Она кивнула.

— Да. — Она замолчала, представляя, как завтра вечером они снова будут на Гавайях. Эта мысль странно беспокоила ее. — Я почти хочу, чтобы…

— Что?

— Ничего. Я думаю, это просто глупо. Но мне не хочется возвращаться.

Алекс взял ее лицо в ладони.

— Возможно, мы и не вернемся.

— Что ты хочешь сказать?

— Я говорил со своими людьми в Оаху этим утром. Они говорят, что все идет хорошо и никто не заметил моего отсутствия.

Уитни рассмеялась.

— Почему-то мне трудно этому поверить. Он улыбнулся.

— А тебе хотелось бы остаться тут еще на недельку?

Она замерла.

— Ты правду говоришь? Он кивнул.

— Мы можем съездить в Тахоэ. У меня там хижина на озере она не очень шикарная, но…

Она прижалась к нему и положила голову ему на плечо.

— Я думаю, это будет замечательно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Они добрались до озера Тахоэ ближе к вечеру. — Почти на месте, — сказал Алекс, когда они свернули на узкую проселочную дорогу, спускавшуюся к воде.

В сгущавшихся сумерках Уитни вглядывалась через смотровое стекло его «рэнджровера». «Почти на месте?» — удивлялась она. Она не видела никаких признаков жилья, только осины и корабельные сосны, да время от времени отблески заходящего солнца окрашивали озеро в алый цвет.

Неожиданно впереди показалась поляна. В середине стояла небольшая хижина, сложенная из бревен, которая выглядела частичкой этого леса.

Алекс подъехал к хижине и заглушил двигатель. Он взглянул на Уитни, изобразив полное безразличие.

— Ну, вот и она. Дай мне сначала отнести наш багаж, и тогда я устрою тебе пятидесятицентовую экскурсию по месту.

Она улыбалась, открывая дверцу автомобиля и выходя наружу.

— А как насчет того, чтобы сперва провести экскурсию?

Он пожал плечами.

— Хорошо.

Их шаги глухо отдавались, когда они поднялись по деревянным ступенькам на крыльцо.

— Возможно, там будет несколько пыльно, — предупредил он, выуживая из кармана ключ. — Я тут не был несколько месяцев.

Уитни снова улыбнулась.

— Все в порядке. Мне просто хочется посмотреть, так ли это все выглядит, как я себе представляла…

Она замолчала, когда дверь распахнулась. Алекс протянул руку и повернул выключатель.

— Ну, что ты об этом думаешь?

Комната была светлая и радостная, большую часть в ней занимал камин, сложенный из валунов, по обеим сторонам его стояли два удобных дивана, накрытые одеялами торговой компании «Гудзон Бей». Индейские пледы, похожие на те, что были в спальне его городского дома, лежали по всему обшитому досками полу.

Алекс смотрел, как Уитни медленно прошлась по хижине.

— Я понимаю, тут тесно, — сказал он, откашлявшись. — Кухня размером с кладовку, о ванной не стоит и говорить, а спальня…

— …подходит только для гномов. — Она повернулась к нему, улыбаясь. — Алекс, это замечательно!

— Тебе правда понравилось? Если нет, я всегда могу позвонить в «Лодж» и заказать номер люкс.

— Ты говорил, что тут все просто, но… ну, словом, однажды у меня был подобный заказ, когда я занималась своим бизнесом. Одна моя хорошая клиентка спешно выходила замуж. У ее нового мужа было нечто, что она описала как хижину в Малибу, и она попросила меня оказать ей любезность и приехать туда с запасом еды на уик-энд.

Алекс прикрыл дверь локтем и прислонился к стене, скрестив ноги.

— Можешь не рассказывать дальше, — сказал он с усмешкой. — «Хижина» оказалась домом на побережье с круглыми стенами из стекла, с всегда готовыми горячими ваннами для нее и для него, с глубоким бассейном позади дома, теннисным кортом…

Уитни рассмеялась.

— А вот и нет, теннисного корта там не было. Я полагаю, именно поэтому все это именовалось не домом, а хижиной. И сейчас, когда ты сказал, что у тебя есть «простая хижина», я не переставала надеяться, что она не окажется такой же.

Он протянул к ней руки. Она подошла и переплела свои пальцы с его.

— Значит, тебе понравилось? — спросил он тихо.

— Нет, не понравилось. — Она улыбнулась. — Я полюбила ее.

— Я надеялся, что так и случится. — Он помолчал. — Это место очень много значит для меня. Это мое убежище от света — и до сих пор я всегда приезжал сюда один.

То, что он впустил ее в свой мир, доставило ей большое удовольствие. Она хотела обнять его, поцеловать в губы и сказать, как она счастлива узнать об этом.

Но не осмелилась. Слова «Я люблю тебя, Алекс» только и ждали, чтобы вырваться наружу, и она понимала, что лучше ничего не говорить. Если бы не эта тень, она сочла бы неделю самой счастливой в своей жизни.

Вместо этого она тряхнула головой и застенчиво улыбнулась.

— Неужели ты и на самом деле ждешь, что я поверю, будто знаменитый Александр Барон приезжает сюда, чтобы скрыться от вина, женщин и музыки?

Алекс привлек ее к себе.

— Знаменитый Александр Барон, — сказал он, подражая ее насмешливому тону, — тоже живой человек. Что он станет делать, спрашивал он себя, если он привезет сюда кого-то и они наскучат друг другу своими глупостями? — Он ухмыльнулся. — Я ведь предупредил, что тут нет ни телевизора, ни радио и никаких соседей.

Уитни вздохнула.

— Такая потеря. — Она бросила на него кокетливый взгляд из-под ресниц. — Что же мы будем тут делать вдвоем?

Он прислонился к стене, привлекая ее к себе.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал он тихо и приник к ней долгим поцелуем. — На самом деле…

Уитни положила руки ему на грудь и слегка оттолкнула от себя.

— Тебе не кажется, что неплохо было бы сначала принести наши вещи из машины? Скоро стемнеет, и если ты хочешь, чтобы я приготовила нам приличный ужин, доставай продукты, которые мы привезли.

Алекс вздохнул.

— Теперь я понимаю, почему никогда не привозил сюда женщину. Стоит только показать им маленький домик подальше от города, и их домашние инстинкты становятся просто невыносимы.

Она засмеялась.

— Все старые холостяки одинаковы. Вы уверены, что за каждым домашним обедом скрывается женщина, которая использует его как приманку в своей мышеловке.

Он широко улыбнулся.

— И тому есть причина, мадам. — Он тихо засмеялся и погладил ее по руке. — Подожди, пока местные дамы услышат, что ты заполучила меня на этой ярмарке женихов.

— Угу. Они наверняка устроят на меня охоту.

— Нда. В это же время на следующей неделе за твою голову будет объявлена награда.

— Ты, как всегда, скромен. Ты думаешь, что все подходящие старые холостяки Сан-Франциско у них на учете?

Он поцеловал ее в лоб.

— Ты еще не знаешь, как кровожадна толпа этих женщин.

Она хихикнула.

— А если серьезно — ты думаешь, что слухи распространятся так быстро?

— Конечно. С некоторой помощью.

Алекс кивнул.

— Я дал объявление о нашем браке в воскресных газетах. Разве я тебе не говорил?

— Нет. Не говорил. Он улыбнулся.

— Но ты ведь не возражаешь?

— Нет, конечно, нет.

— Хорошо. Я хотел, чтобы люди узнали об этом как можно скорее.

Она улыбнулась.

— Это поможет сбить дам со следа?

— Мне бы хотелось сказать «да», но, по правде говоря, мы приближаемся к прибыльному сезону, и…

— Прибыльному сезону? Он кивнул.

— Это я его так называю. Возможно, несколько неэлегантно, но точно. Начиная с сентября, здесь целый хоровод всего: балы и коктейли, вечера, открытия всякие — Бог весть что. Людям, кажется, нравится вставлять мое имя в каждый список приглашенных.

— Ах, — сказала она игриво. — Понимаю. Ты пытаешься воспользоваться мной, чтобы всего этого избежать. «Простите, — скажешь ты, — но моя новая жена не принадлежит к числу любителей общества. Мы больше не сможем появляться у вас, однако вот наш чек на энную сумму…»

Алекс отпустил ее.

— Если бы я мог, — сказал он, проведя пальцами по волосам. — Но в моем бизнесе нельзя заключать сделки, сидя за письменным столом. Быть в нужное время в нужном месте — неплохое ПР.

Улыбка Уитни померкла. — Неплохое ПР?

— Паблик рилейшн. Я ненавижу все это, но это необходимо. Поэтому я время от времени показываюсь то там, то тут…

Она неожиданно почувствовала какую-то пустоту в груди.

— Могу поспорить, что появление в сопровождении жены улучшит твое ПР.

— Конечно: бизнес в сфере финансов очень консервативен — ты же знаешь — и требует соблюдения условностей. — Он улыбнулся и положил палец ей на подбородок. — Не смотри так уныло. В большинстве случаев это неплохое развлечение.

Она принудила себя ответить улыбкой.

— Разве у меня есть выбор?

Алекс скорчил притворно-сердитую мину.

— Конечно, нет. Это часть нашего договора, миссис Барон. И ты это знаешь.

Господи, конечно, она знает это. Ему нужна жена, воспитанная должным образом, чтобы выдержать вечера, которые он описал. Он же говорил ей об этом, но в эту последнюю неделю, радуясь тому, что она может быть с ним, она почти…

— …вот что я думаю об этом. Она заморгала.

— Я — прости, Алекс, что ты сказал?

— Я говорю, что было бы здорово давать обеды в доме на Русском Холме. Я всегда водил своих гостей в рестораны. — Он улыбнулся. — Но теперь, когда у меня есть прекрасная хозяйка…

— Прекрасная хозяйка, — сказала она тихо. — И идеальный гарнир для всех этих общественных мероприятий. Да, это я.

Алекс привлек ее к себе.

— Да, — прошептал он, — это ты. И когда мы останемся одни, я возьму тебя на руки, вот так…

Пустота в ее груди стала огромной.

— И ты отнесешь меня в свою постель. — Она одарила его сиянием своей улыбки.

— Конечно, — Он поцеловал ее в шею. — И как это тебе, миссис Барон?

Сердце ее наполнилось острой тоской.

— Как… как…

Он тихо хмыкнул.

— Как — что?

— Как мечта каждого парня. — Голос ее задрожал. — Леди — на балу, а в постели — шлюха.

В наступившей внезапно тишине она слышала только хриплое дыхание Алекса. Он схватил ее за плечи, затем отодвинул от себя, не выпуская из рук, так что она чувствовала силу каждого его пальца на своем теле.

— И что это значит? — требовательно спросил он.

Уитни посмотрела на него. Лицо было холодным, глаза потемнели.

— Прости. — Она попыталась улыбнуться, но губы одеревенели, и улыбка не получилась. — Это просто неудачная шутка.

Уголки его губ опустились вниз.

— Да. Очень неудачная. — Он отпустил ее, повернулся и зашагал к двери.

— Алекс? Алекс, мне жаль. Я…

Он рывком распахнул дверь и сбежал по ступеньками. Как она могла сказать такую глупость? Алекс ведь не обманывал ее, он поставил в известность об условиях их брака заранее. И она согласилась, она…

— Отнести это на кухню или поставить на стол? Уитни подняла глаза. Алекс стоял в комнате, держа коробку с припасами.

— Алекс, я сказала глупость. Правда. Я…

— Так куда же, Уитни? На кухню или на стол? Плечи у нее опустились.

— На кухню, пожалуйста.

Он кивнул и прошел мимо нее. Через мгновенье она последовала за ним. Она совершила ошибку, но сможет все исправить. Она сжала губы, когда наблюдала за тем, как он складывал пакеты. Когда он закончит разгружать багаж, она попросит его, чтобы он разжег камин. Они поджарят несколько стейков, откроют бутылку вина, и спустя некоторое время все снова будет замечательно.

Неделя, которую они провели в Сан-Франциско, была великолепной. И она изо всех сил будет стараться, чтобы и эта неделя была такой же особенной.

Но этого не произошло. В тот день что-то умерло, и, что бы ни делала Уитни, она не смогла ничего вернуть. Разговоры, которые раньше лились рекой, стали натянутыми. Те пустяки, над которыми они смеялись до упаду, теперь не вызывали даже улыбки. А уединение в хижине делало натянутые отношения между ними все более очевидными.

Единственное место, где им удалось вернуть немногое из того, что было между ними раньше, была постель в ту первую ночь. Алекс овладел Уитни со страстью, которая граничила с насилием. Это принесло ей чувство полного изнеможения, она трепетала в его объятиях, и сердце ее наполнялось неистовой радостью.'

Но когда они были вместе в следующую ночь, после долгого дня неловкого молчания, что-то ушло. Уитни чувствовала, как будто какая-то часть ее была рядом и наблюдала ее в объятиях Алекса. Она чувствовала себя напряженной и неестественной, и тот волшебный момент расслабления, который она находила с ним вначале, был не таким.

На следующее утро она проснулась и обнаружила, что Алекс уже встал и оделся.

— Я все время — думаю, — сказал он. — Было и в самом деле нечестно с моей стороны оставить все на плечах моих сотрудников на такое долгое время. Ты очень будешь возражать, если мы вернемся домой на несколько дней раньше?

Сердце Уитни готово было разорваться, но она постаралась ему улыбнуться.

— Вовсе нет. Сказать по правде, я просто горю желанием вернуться назад. Я бы с удовольствием посмотрела на новорожденных жеребят.

Алекс облегченно вздохнул.

— Тогда складывай вещи, а я пока сделаю несколько звонков. Я позабочусь, чтобы мы смогли уехать как можно скорее.

Они сделали короткую остановку в Лос-Анджелесе для того, чтобы она смогла освободить квартиру, устроить переправку своих вещей по морю на Гавайи и продать «Обеды за минуту» своей помощнице.

Салли Коупланд вспыхнула, как школьница, когда знакомилась с Алексом.

— О, он великолепен! — захлебывалась она от восторга, как только они с Уитни остались одни. — Ты, должно быть, так счастлива.

Уитни кивнула.

— Очень.

Но счастливой она не была, она была в отчаянье. Ее отношения с Алексом, которые были такими яркими в Сан-Франциско, ухудшались катастрофически. И казалось, не было возможности спасти их.

Она старалась, как только могла. Во время долгого перелета домой она болтала о статье, которую прочла в «Бизнес уик». Алекс отвечал вежливо, но было ясно, что ему это не интересно. Когда они приземлились на Гавайях и ожидали рейса вертолета, она спросила его о планах относительно сахарной плантации, которую они посетили вместе. Снова последовал вежливый ответ. Но как только она замолчала, он открыл газету и загородился ею.

В конце концов она перестала приставать к нему, и они провели последний отрезок своего пути в полном молчании.

В тот вечер ужинали при свечах. Повар приготовил специальный праздничный ужин из mahimahi на гриле, и Алекс открыл бутылку «Перье-Жуе», которое подходило к этой гавайской рыбе. Но Уитни могла бы с таким же успехом есть корку и пить воду, потому что совершенно не чувствовала вкуса.

Они почти совсем не говорили, за исключением вежливых фраз, относящихся к еде. Затем, за кофе, Алекс слегка кашлянул.

— Я подумал, что тебе будет неуютно в комнатах, которые принадлежали раньше твоему отцу.

Уитни подняла глаза.

— Да.

Он кивнул.

— Я пригласил на следующей неделе архитектора, чтобы он переделал пару гостевых комнат в апартаменты для хозяев.

— Прекрасно, — сказала она тихо. Алекс бросил взгляд на часы.

— Мне нужно еще поработать. Почему бы тебе не пойти наверх, а я присоединюсь к тебе, как только смогу?

Она подняла голову.

— Но… но ты же сказал…

— Я сказал, что для нас устроят комнаты. А до тех пор я собирался ночевать в твоей комнате. — В его глазах появился внезапный настороженный блеск. — Конечно, если у тебя нет другого варианта.

— Нет, нет… Я… — Она умолкла. Конечно, именно это он и должен был сделать. А чего еще она ожидала? Алекс придет в ее спальню, как несколько лет назад.

Она потупилась, затем отодвинула стул.

— Я очень устала, — сказала она. — Я… я, возможно, уже усну к тому времени, как ты придешь наверх.

Он натянуто улыбнулся.

— Я не задержусь надолго, Уитни, обещаю. Оказавшись одна в безопасности своей комнаты, она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Почему же мысль о том, что они будут делить эту комнату с Алексом, привела ее в такое замешательство? Он прав, она никогда бы не согласилась спать в комнатах отца.

Она оглядела комнату. За те два месяца, которые она здесь жила, она ничего не изменила — и было почти смехотворно представлять Алекса в окружении всех этих бело-розовых оборочек. Комната все еще выглядела так, как будто принадлежала девочке-подростку — той, которая ждала тут девять лет назад Апекса.

Уитни опустилась на край постели. В ту давно минувшую ночь Алекс должен был прийти через 1аnai. Теперь он поднимется вверх смело по лестнице. И это его право, как мужа.

Однако только это и изменилось. Апекс не любил ее тогда, не любит и теперь. Да, он хочет ее, да, он использует ее — но то же самое было и в прошлом, и это реальность. Горькая, но правда.

У нее сжалось сердце. Она не станет дожидаться его этой ночью. Только не сегодня. Она торопливо скинула одежду и натянула свою ночную рубашку, а затем поспешила в ванную, вымыла руки и лицо, почистила зубы и так торопилась, что не могла отдышаться, забираясь в постель. И как раз вовремя — она услышала, как открывается дверь, когда натягивала на себя одеяло.

Она зажмурилась, стараясь унять колотившееся сердце. Шаги Алекса мягко приблизились к кровати. Она услышала, как он остановился.

— Уитни?

Она не пошевелилась. Спустя мгновенье она услышала слабое шуршание его одежды и поняла, что он раздевается. Когда он пошлепал в ванную, она перевернулась на живот и спрятала лицо в подушку. Почему она не догадалась выключить свет? Лампа рядом с кроватью давала мягкий свет, но было бы лучше, если бы комната была погружена во мрак, тогда Алекс не смог бы увидеть ее лицо.

Постель скрипнула, когда он лег рядом с ней. Он подвинулся к ней, обнял рукой за талию, а потом привлек ее в тепло своего обнаженного тела. На минуту она затаила дыхание. Но потом жар его тела проник в ее плоть, и она вздохнула. Было так приятно в его объятиях, так чудесно чувствовать его руки.

Он снова прошептал ее имя, когда поворачивал ее на спину. Медленно она открыла глаза и посмотрела на него, когда он лег сверху.

— Я знал, что ты не спишь, — сказал он тихо. Она провела по губам кончиком языка.

— По правде говоря, я спала — почти спала. Взгляд его медленно скользнул по ее лицу.

— Ты что, и в самом деле думаешь, что сможешь уснуть, когда это наша первая ночь вместе в твоей постели?

Ледяная рука коснулась ее сердца. «Это не первая наша ночь в моей постели», — подумала она. Он был здесь раньше, обнимал ее…

Уитни отвернулась.

— Алекс, — шепнула она. — Прости. Но я… я ужасно устала.

Он улыбнулся и наклонился к ней.

— Насколько устала? — спросил он, нежно целуя ее в губы.

У нее защемило сердце. Она подумала, что никогда не перестанет любить его. Но то, чего он хотел от нее, не имело ничего общего с любовью. И никогда не имело.

Она закрыла глаза.

— Очень. Все эти долгие перелеты отнимают у меня последние силы.

— Что тебе нужно, — сказал он, и его дыхание коснулось ее щеки, — это глубокий сон всю ночь.

— Именно, Алекс. Пожалуйста… Губы его касались ее уха.

— Чтобы это произошло, тебе нужно полностью расслабиться.

— Я расслабилась. Я…

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

— Позволь мне успокоить тебя, дорогая, — прошептал он.

Он осыпал ее поцелуями, нежными короткими поцелуями, которые больше предлагали, чем просили. Через некоторое время она вздохнула и губы ее раскрылись.

— Вот так. — Он обвел языком ее губы. — Просто лежи на спине и позволь мне все делать самому.

— Алекс… Алекс… я действительно не думаю…

— Правильно. — Голос его стал хриплым, рука — нежной, когда он стягивал ее ночную рубашку с плеча. — Вот так, дорогая. Не думай ни о чем. Не делай ничего — только оставайся в моих объятиях и плыви по течению.

Губы его были как шелк, когда он касался ими ее шеи. Она издала тихий звук, когда он целовал ее груди, а когда взял в рот сосок, она застонала.

Он взглянул на нее. Лицо его было напряженным, глаза потемнели.

— Вот видишь? — Он улыбнулся. — Не так уж ты и устала, правда?

— Алекс…

Он накрыл рукой ее грудь, потом дотронулся до нее языком, чтобы сжался сосок.

— Не настолько, чтобы отказаться от этого, — прошептал он. Его рука скользнула ей под рубашку и легко гладила ее тело. — Или от этого.

По ней пробежала дрожь.

— Пожалуйста, — бормотала она, — пожалуйста…

— Пожалуйста — что? — Голос его был низким. — Пожалуйста, займись со мной любовью? Этого ты хочешь, Уитни?

— Нет. Я… я… ох! О да. Да… Он приподнялся над ней.

— Обними меня. И прикоснись ко мне. Ты же знаешь, что хочешь этого.

У нее на глазах появились слезы. Именно эти слова говорил он в ту давно минувшую ночь. Как он хорошо ее знает и как ловко пользуется этим. Он всегда знал, как получить от нее то, что хочет. Однажды это были двадцать пять тысяч долларов, которые он выудил у ее отца. Теперь вознаграждение, которого он требовал, было гораздо выше. У него уже есть ранчо Тернеров, имя Тернеров, и скоро… скоро он возьмет ее за руку и посадит за стол напротив себя в доме в Сан-Франциско, и он всегда будет получать от нее все, пока будет этого хотеть, потому что одного его прикосновения достаточно, чтобы она горела словно в огне.

— Уитни, обними меня за шею.

Сморгнув слезы, она подняла руки и крепко обвила их вокруг него с любовью и ненавистью за его власть над ней.

— Пусти меня в себе, — прошептал он, и она повиновалась, вскрикивая от удовольствия, когда он входил в нее, двигаясь под ним при его прикосновении, пока наконец все перестало иметь значение, кроме настоящего момента и мужчины в ее объятиях. Она вскрикнула и приподнялась, чтобы двигаться с ним в унисон. Наконец на пике оргазма она выгнулась и выкрикнула его имя.

«Я люблю тебя, Алекс», — думала она.

— Я так хочу тебя, — прошептал он, и его слова вдребезги разбили ее хрустальные грезы. Она очнулась, очнулась от сладкого забвения, вернулась к реальности, от которой никуда не деться, и теперь неподвижно лежала под ним, в западне земных желаний собственного тела.

Алекс содрогнулся, потом упал на нее, тело его было скользким от пота. Она не шелохнулась, пока дыхание его не стало ровным и сердце не прекратило свой бешеный бег, а потом попробовала отодвинуться.

— Я делаю тебе больно? — прошептал он. Он перевернулся, увлекая ее за собой и беря в свои объятия. — В чем дело?

Она помотала головой, опасаясь, что если заговорит, то не удержится от слез.

— Уитни, пожалуйста, скажи мне.

Она закрыла глаза и отвернулась от его испытующего взгляда.

— Свет слишком яркий. Ты не можешь его выключить?

Он поколебался, а потом протянул руку к прикроватному столику и повернул выключатель. Комната погрузилась в темноту.

— А теперь скажи мне, в чем дело?

— Ни в чем, просто я… я думаю, что устала больше, чем предполагала.

Дыхание Алекса обдало ее лицо теплом.

— Ты напряжена, как сжатая пружина, — сказал он, откидывая шелковые локоны с ее лица.

— Все будет в порядке. Просто мне нужно поспать.

— Еще нет. Не сейчас, когда ты в таком состоянии.

— Алекс…

Он нежно поцеловал ее в губы, потом в шею, потом поцеловал каждую грудь. Рука его двинулась по ее животу.

— Расслабься, — прошептал он. Пальцы его слегка касались влажных завитков внизу ее живота, нежно гладили внутреннюю поверхность ее бедер. — Вот так. Позволь мне помочь тебе, дорогая. Я хочу, чтобы тебе всегда со мной было хорошо.

Потому что он обладал властью над ней. Мысль была непереносима, но это было правдой, ведь в его объятиях она не найдет ничего, кроме секса без любви.

А этого ей недостаточно. Господи, никогда она этим не будет удовлетворена, а ведь была такой дурочкой, решила, что ей этого хватит.

— Нет! — Голос ее был резок, она уперлась ладонями ему в грудь и отодвинулась от него. — Нет, я больше ничего не хочу, Алекс, кроме того, чтобы ты оставил меня в покое. — Голос ее прервался. — Разве я так уж много прошу?

Наступила тишина, прерываемая только дыханием Алекса.

— Нет! — Голос его стал ледяным. — Нет, — повторил он, откидывая одеяло прочь и поднимаясь с постели, — совсем немного.

Слабая тревожная дрожь пробежала по ее телу. Она села, опершись на подушки.

— Алекс? Что ты делаешь?

Это был лишний вопрос. Она видела, что он делал: взошла луна и было достаточно светло, чтобы увидеть, как он натягивает брюки и собирает остальную одежду,

— Спи, Уитни. Я и так достаточно потревожил твой сон сегодня ночью.

— Алекс…

Он прошел через комнату, толкнул дверь и с шумом захлопнул ее за собой. Спустя долгое-долгое время Уитни легла и спрятала лицо в подушках. Наконец сон остановил ее слезы.

Когда она спустилась вниз на следующее утро, Алекса не было. Он просил экономку передать, что у него с раннего утра назначена встреча и он будет занят весь день. Ей не стоит ждать его к обеду — он был уверен, что задержится допоздна.

Так и было — день, затем другой и, в сущности, все последующие дни. Их жизнь потекла по обычному руслу, с тем лишь отличием от первых недель совместной жизни, что Алекс перестал приводить гостей к обеду.

Уитни не имела представления, как он их развлекает, точно так же не знала она, посещает ли он мероприятия в Северной Калифорнии, которые в шутку назвал «прибыльным сезоном». Он совершал поездки в Сан-Франциско — множество поездок, — но никогда снова не просил ее поехать с ним.

Она понимала, что происходит. После той первой ночи Алекс больше не показывался в ее спальне. Что касалось его, пламя, которое их соединяло, угасло. Ему нужна была женщина в постели, а не статуя. Она не могла винить его ни за это, ни за гнев, который он так старательно сдерживал.

Она нарушила условия их соглашения и понимала, что он потребует развода и это только вопрос времени. Она даст ему развод, хотя даже мысль о том, что она его потеряет, была мучительна.

Она слишком любила его, чтобы держаться за этот фальшивый брак.

Сейчас, в эту дождливую осеннюю ночь, она сидела в постели, опершись на подушки и отпивая глотками горячий чай. Она слегла, возможно, от какого-то вируса, а может быть, просто потому, что жила под таким стрессом. Ее всю ломало, но все было бы не так плохо, если бы не постоянная тошнота.

К тому же она непрестанно думала о том, что произойдет, когда Алекс вернется завтра домой. Она беспокойно заметалась, вспомнив о его телефонном звонке.

— Мы должны кое-что обсудить, Уитни, — сказал он, — и я больше не хочу это откладывать.

Она вздохнула и поставила чайную чашку на прикроватный столик. Развод — вот что он хочет обсудить. Больше всего она боялась, что не выдержит и хлопнется в обморок.

Она постарается облегчить ему задачу. «Алекс, — скажет она, — нам не о чем говорить. Я немедленно встречусь с адвокатом и…»

Она вздрогнула, когда дверь ее спальни распахнулась настежь. Алекс стоял в дверном проеме, не спуская с нее глаз.

— Ты напугал меня до смерти, — сказала она.

— Похоже, это входит у меня в привычку. — Он шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь. — Ты помнишь тот первый день в Сан-Франциско? Ты была в моей спальне, и я взлетел по ступенькам. — Он неуверенно улыбнулся. — Я не мог дождаться, когда же наконец окажусь рядом с моей любимой женой.

Уитни уставилась на него.

— Алекс? С тобой все в порядке?

— Лучше не бывает. Разве ты не собираешься спросить меня, что я делаю дома сегодня?

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? Ты выглядишь…

Пьяным. Вот как он выглядел. Глаза остекленевшие, а на скулах выступили багровые пятна. Она почувствовала, что дрожит от страха.

— Почему бы тебе не умыться, пока я буду надевать халат, а тогда мы могли бы спуститься вниз, и я приготовлю тебе…

— …кофе. — Он хихикнул, подходя ближе к ней. — Это ты хотела сказать, не так ли?

Она натянула на себя одеяло и взяла халат в изголовье кровати.

— Прекрасное предложение — кофе, — сказала она, хотя только при одной мысли об этом ее чуть не вырвало. — Дай мне минутку, и…

Он схватил рукой ее запястье.

— Нет. — Улыбка исчезла с лица Алекса, оставив его рот печальным и сжатым.

— Отпусти меня, пожалуйста. Он склонил голову набок.

— Всегда леди, — сказал он тихо. — «Отпусти меня, пожалуйста», — говорит она, несмотря на то что сердце у нее трепещет, как у оленя, за которым гонятся охотники.

Рука его сжималась все сильнее, когда он вытаскивал ее из постели. Слабый запах виски донесся до нее.

— Ты пьян!

Рот его скривился.

— Нет. Не пьян, любовь моя. Просто слегка ане-сте… анесте…

Уитни подняла подбородок.

— Пьян, — повторила она холодно. Алекс хихикнул.

— Слегка смазан — для того, что ждет меня впереди.

Сердце ее вздрогнуло.

— Впереди тебя ничего не ждет. Убирайся из моей спальни.

— Из твоей спальни. — Губы его скривились. — Правильно. Прости меня, я совсем забыл, что эта спальня принадлежит владелице усадьбы.

— Алекс…

У нее перехватило дыхание, когда он притянул ее к себе.

— Так вот, это и моя спальня, дорогая. Теперь я оплачиваю счета, а не твой папаша.

Уитни сжала зубы, пытаясь освободиться от него.

— Убирайся отсюда, Алекс. Мы поговорим завтра, после того как ты…

Брань, такая же грубая, как и его рука, сорвалась с его губ.

— Я не желаю разговаривать, — сказал он и накрыл ее губы своим ртом.

Ее охватил страх. Тело его было напряжено, руки держали крепко. От запаха виски она содрогнулась.

Алекс отступил и взял ее за плечи.

— Поцелуй меня, черт тебя побери. Поцелуй меня, ты же хочешь этого.

Тошнота подкатила к ее горлу.

— Пожалуйста, — прошептала она, — не делай этого. Я… я себя неважно чувствую.

Лицо его потемнело.

— Я презираю тебя, это ты хотела сказать?

— Нет. Я просто… Алекс, пожалуйста.

Он взял ее лицо обеими руками и склонился над ней. Рот его прижался к ее губам, она почувствовала острый укус его зубов и затем соленый привкус крови. Волна тошноты поднялась из глубин ее живота.

— Умоляю тебя, — прошептала она.

— Вот именно, умоляй меня. Я хочу услышать, как ты будешь умолять меня, чтобы я тобой овладел. Потому что я больше не хочу тебя, черт тебя возьми! Ты слышишь меня, Уитни? Я не хочу тебя!

Слезы навернулись у нее на глаза. Вот чего она боялась, вот о чем догадывалась, чего ждала со страхом. Алекс хочет, чтобы она ушла из его жизни. Господи, о Господи…

— Ну? — Он повернулся к ней лицом. — Я жду, любовь моя. Что ты теперь скажешь?

Отчаянье, гораздо большее, чем она ожидала, навалилось на нее, но она все-таки заставила себя посмотреть ему в лицо и сказать слова, которые должна была сказать.

— Первое, что я сделаю завтра утром, — свяжусь с адвокатом.

Алекс выдохнул сквозь зубы:

— Отлично. Но скажи ему, я хочу, чтобы это все закончилось как можно скорее.

— Да. — Она кивнула. — Скажу. И как только я найду место, где поселиться, я соберу свои вещи и подготовлю их к отправке.

Он поморщился.

— Не беспокойся, — сказал он. — Дом — твой. Черт, он всегда принадлежал тебе. Эта вычурная кучка кирпича является владениями Тернеров. Я всегда был тут чужим.

Он окинул ее долгим взглядом, а потом развернулся и зашагал к двери. Уитни зажала рот руками. «Алекс, — мысленно кричала она, — Алекс, не оставляй меня! Я люблю тебя».

— Алекс, — его имя вырвалось у нее шепотом. Она сделала шаг вперед, протягивая руки, и он оглянулся. — Алекс, — повторила она, и тогда тошнота накатилась на нее. Глаза ее закрылись, и она, потеряв сознание, рухнула к его ногам.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Уитни посмотрела на доктора с недоверием. — Нет, — сказала она тихо, — этого не может быть.

Доктор пожал плечами.

— Моя дорогая миссис Барон, нет ничего невозможного, неважно, какие меры предосторожности вы предпринимали.

— Может быть, вы ошибаетесь? Наверное, есть другие тесты?..

— Даже самый зеленый практикант смог бы диагностировать здоровую, нормальную беременность. Через семь месяцев вы и ваш муж станете счастливыми родителями.

— Мой муж — он знает? Вы сказали ему? Доктор кивнул.

— Конечно. Я разговаривал с ним прошлой ночью после того, как осмотрел вас. — Он взглянул на нее, защелкивая свой саквояж. — А теперь запомните: постельный режим на несколько дней, а после вы сможете возобновить нормальный образ жизни.

Нормальный образ жизни. Разве развод — это нормально для женщины, которая только что узнала, что беременна?

Доктор нахмурился.

— У вас есть какие-то вопросы, миссис Барон?

«Да, — подумала она. — О да». У нее было много вопросов, но на них нельзя найти ответы на дне этого маленького черного саквояжа.

— Нет, — сказала она, — никаких вопросов.

— Ну, тогда я ухожу. Ваш муж под дверью, ходит туда-сюда, как тигр в клетке. — Он улыбнулся. — Он горит желанием увидеть вас, и я не осуждаю его. Он очень беспокоится.

Уитни закрыла глаза, когда дверь захлопнулась. Она не могла представить беспокойство Алекса. Он только что собрался разводиться с женой, которая ему не нужна, а теперь оказалось, что она носит его ребенка.

Его ребенок. Она провела рукой по животу. Ребенок Алекса растет в ней. Те дикие сладкие ночи в его объятиях произвели новую жизнь.

Слезы стояли у нее в глазах. Эта ужасная беременность режет ей грудь, как ножом. В конце концов, останется доказательство той недели в Сан-Франциско. Ребенок, которого она не планировала, ребенок, которого никто не хочет…

Нет! Нет, это неправда. Она хочет этого ребенка. Он — ее, ее и Алекса. Он остался от того, что могло бы быть, но не произошло.

Дверь распахнулась, появился Алекс — вид у него был такой, как будто он не спал всю ночь. Под глазами темные круги, рубашка помята, но ей хватило и одного взгляда, чтобы прочесть на его лице, как он был расстроен. Она ожидала, что он будет зол, но тут было нечто другое. Он был похож… похож на змею, сжавшуюся кольцом и выжидающую, чтобы ужалить.

— Ну, — сказал он, — черт побери, это вносит некоторую неразбериху в ход вещей, не так ли?

— Нет, — сказала она спокойно, — не вносит. Ничего не изменилось.

Алекс подбоченился.

— Тебя не затруднит дать разъяснения?

— Доктор велел мне оставаться в постели несколько дней. Но как только я встану на ноги, я найду место…

— Место? — Голос его был нежен, как кошачье мурлыканье. — Какое еще место?

— Как-какое? Место, где жить. — Значит, ты собираешься оставить ребенка? — Да.

Он холодно улыбнулся.

— Давай все выясним. Ты собираешься уйти от меня, найти квартиру и родить ребенка?

— Верно, — сказала она спокойно, хотя никакого спокойствия она не чувствовала. Под одеялом руки ее были сжаты, а пальцы дрожали от волнения.

— А как ты собираешься зарабатывать на жизнь, пока это произойдет?

— Я не стану просить тебя ни о чем, если ты об этом хочешь меня…

— Отвечай на вопрос, — сказал он резко. — Тебе нужны будут деньги за квартиру, на еду, медицинское обслуживание. Где ты их возьмешь?

Уитни пожала плечами.

— Я… я найду работу. Поверь мне, тебе не нужно будет заботиться о моем содержании.

— Какую работу?

Она посмотрела на него.

— Это что, допрос? Я же говорю, что справлюсь. Он надменно задрал подбородок.

— Ты хочешь сказать, что твой папочка справится. Ты бросишься к Дж. Т., и он возьмет на себя заботу о тебе и моем ребенке.

Она тихо вздохнула.

— Алекс, пожалуйста, я устала.

— Это ты задумала? Твой отец будет растить моего сына?

На секунду эти слова порадовали ее сердце. «Мой ребенок, — сказал он, — мой сын». Но, взглянув ему в глаза, она поняла, что в его словах не было того смысла, который ее усталое сердце пыталось придать им.

— Ответь мне, Уитни.

— Я уже ответила. Тебе не нужно беспокоиться об этом ребенке.

Алекс быстро подошел к кровати. Он схватил ее за плечи и почти приподнял.

— Ты ошибаешься, — процедил он сквозь зубы. — То, что в твоем чреве, принадлежит мне. Я буду принимать решения об этом, и никто другой. Ты поняла?

Она понимала только, что он старается запугать ее. Все в нем было пугающим — от холодных, стальных ноток в голосе до давящих на ее плечи пальцев. Но ничего не выйдет — во всяком случае, в этот раз.

— Ты не сможешь воспрепятствовать мне родить этого ребенка, — сказала она спокойно.

— Ты думаешь, я этого хочу? — прошипел он. Она сглотнула.

— Я думала… я думала…

Он пристально посмотрел на нее… и неожиданно отпустил.

— Может быть, я и негодяй, — сказал он тихо. — Но я не такой сукин сын, как ты обо мне думаешь.

Уитни облизала губы.

— Значит, ты хочешь, чтобы у меня был ребенок?

Он широко улыбнулся.

— Мне неприятно разочаровывать тебя, моя дорогая женушка, но ответ будет «да». Я хочу этого ребенка. И я вовсе не намерен отдавать его — или ее — тебе и Дж. Т.

Пульс ее замедлился.

— Никакой суд не разрешит тебе опеки, — ответила она быстро. — И не важно, сколько у тебя денег.

Он отошел, распрямился и сунул руки в карманы.

— Ну, ну… Даже Уитни Тернер поняла, что за деньги нельзя купить всего. — Он тихо рассмеялся. — Не волнуйся, любовь моя. Я не намерен предоставлять тебе роскошь судебного побоища.

— Тогда о чем мы говорим? Алекс улыбнулся.

— Приготовься к еще одному разочарованию, моя дорогая. Никакого развода не будет.

Она уставилась на него в недоумении.

— Не будет развода?

— Правильно, не будет развода. Ни один из моих детей не будет расти, как вырос я. Ребенку нужны мать и отец — и дом, о котором я позаботился, а не этот… не этот мавзолей. — В изумлении она смотрела, как он развернулся и зашагал к двери. В последнюю секунду он остановился и повернулся к ней. — В это время на следующей неделе мы уже будем жить в доме, в котором и не пахнет Тернерами.

Уитни пристально смотрела на него, пытаясь осмыслить то, что он сказал.

— Подожди минутку, Алекс, подожди! — Она села и наклонилась вперед. — Ты не можешь принимать такие решения и… и…

Он засмеялся.

— Не могу? Я?

Дверь за ним затворилась. В изнеможении она упала на подушки и закрыла глаза.

Он был абсолютно прав. Он — Александр Барон и может делать все, черт его возьми, что хочет.

Он погорячился, сказав, что через неделю они съедут из дома Тернеров. Потребовался почти месяц, чтобы найти дом, который бы ему понравился, — современный дом, разместившийся в укромном местечке на холмах над Гонолулу. Несмотря на то что дом находился недалеко от города, он стоял в уединении, добраться до него можно было только вертолетом или по узкой, мощенной осколками скал проселочной дороге, которая змеей вилась из низины, петляя такими крутыми поворотами, что дух захватывало.

— Его необходимо будет отремонтировать и покрыть заново, — заявил Алекс, — когда закончится сезон дождей.

Уитни не сомневалась, что при других обстоятельствах ей понравилось бы это место. Дом был просторным и полон воздуха и прекрасно обставлен — Алекс умудрился убедить самые лучшие магазины на островах поставить все, что ему было необходимо, чуть ли не за один день. Вокруг было много разных пристроек: гараж, который вмещал «блейзер» и, если Алекс был дома, «рэнджровер»; конюшня для пары арабских скакунов и зимний сад. Овальный бассейн блестел за домом, как голубая жемчужина, вокруг был разбит сад с живописными тропическими цветами невообразимой расцветки и разнообразных сортов.

В усадьбе было полно слуг. Алекс нанял экономку, повара, горничную, садовника, конюха и шофера. Он решил, что Уитни не должна готовить обеды, стелить постель, копаться в саду, ездить на лошадях и не должна никуда ездить на машине одна.

— Что же мне остается делать тогда? — требовательно спросила она.

Он одарил ее короткой улыбкой.

— Ты должна заботиться о моем ребенке. Бесполезно было говорить, что с ребенком и так все в порядке. Доктор сказал, что она совершенно здорова, но, видимо, Алекс был убежден, что здоровье у нее хрупкое. Не то чтобы он волновался за нее — не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понять, что им движет беспокойство о благополучии младенца.

Временами она чувствовала уколы ревности к этому не родившемуся еще ребенку. Как может Алекс питать такую любовь к нему и быть совершенно равнодушным к ней? Но эти моменты были непродолжительными. Она тоже любила этого младенца — он был зачат если не в любви, то в радости. И в этом было некоторое утешение.

Алекс редко бывал дома. «Прибыльный» сезон в Сан-Франциско был в полном разгаре: она полагала, что он был занят тем, что появлялся то тут, то там. И кроме всего прочего, у него появилась новая секретарша, которую она никогда не видела. Но однажды она услышала мягкий голос женщины и ее хрипловатый смех, когда та ответила Уитни по телефону, и ледяная рука сжала ее сердце. Неужели Алекс так быстро нашел кого-то, кто заменил ее в его объятиях?

Он сказал, что развода не будет. Но ведь он не клялся ей в верности, и у нее не было причины ожидать ее. Их брак закончен. Они были двумя чужими людьми, которые носили одну и ту же фамилию. И если она все еще безнадежно любит своего мужа, что это может изменить?

Уитни понимала, что жить таким образом невозможно. И такая жизнь была бы ужасной и для ребенка. Детям нужна не только мать, им нужны оба родителя. Им нужна любовь — кто лучше ее знает об этом? Она пыталась сказать это Алексу, но он был несгибаем. Он не любил ее, она ему была не нужна — но он ее никогда не отпустит.

«Эта жизнь запуталась, как лабиринт, — думала Уитни поздним солнечным осенним утром, медленно бродя по саду. — Должен же быть какой-нибудь выход, но где он?»

Она быстро себя одернула. Ей нужно чем-то заняться: если она этого не сделает, то сойдет с ума. Прогулки верхом отпадали — Алекс считал их слишком требующими усилий и распорядился, чтобы ей не давали лошадей. А если она попытается работать на цветочных клумбах в саду, то садовник, также выполняющий инструкции Алекса, вежливо, но твердо положит этому конец.

Тогда остается поездка в город. Там есть магазин, в котором продается приданое для новорожденных, расшитое вышивкой ручной работы, туда она ездила на прошлой неделе, но…

Но и это отпадало. «Блейзер» требовал ремонта. Шофер вчера здорово перепугался, когда тормоза чуть было не отказали. Он договорился отправить автомобиль в ремонт в конце недели, и до тех пор она была лишена транспорта.

Уитни вздохнула. Ну, тогда она пойдет и искупается. Плаванье — хорошее упражнение. Даже Алекс не сможет поставить ей это в вину.

Она пошла в дом, в свою комнату. Торопливо сняла свое легкое хлопковое платье и белье. Проходя мимо зеркала, она увидела свое отражение, остановилась, повернулась и стала себя внимательно рассматривать.

Теперь ее тело и в самом деле изменилось. Груди стали более полными, живот округлился, а в лице и в выражении глаз появилась какая-то мягкость, которой не было прежде. Она улыбнулась и прижала руки к животу. Этот ребенок начнет вскоре шевелиться — так сказал доктор. Она не могла дождаться, когда же это произойдет.

Улыбка ее увяла. Алекс никогда не почувствует, как он будет шевелиться в ее чреве. Для этого нужно, чтобы он по крайней мере прикоснулся к ней. А насколько она понимала, он никогда больше не захочет это сделать. Он и так едва смотрит на нее. Она замечала, как изменялось его лицо, когда он думал, что она не видит его, — как будто… как будто он смотрел на что-то, чего не хотел видеть вовсе.

— Уитни? Прости, что побеспокоил тебя, но… Она задохнулась и резко повернулась к двери спальни как раз в тот момент, когда Алекс вошел в комнату. Он замолчал, не договорив, окинул ее взглядом с головы до ног, потом сверкнул улыбкой и отвернулся.

— Что за чертовщина, что ты делаешь в таком виде?

Глаза ее наполнились слезами.

— Тебя никто не просил сюда входить, — сказала она. Руки ее тряслись, когда она натягивала на себя джинсы и хлопковую майку. — Неужели тебя так и не научили стучать в дверь?

Он пожал плечами и с шумом выдохнул.

— Ты права. Извини.

— Ладно, — сказала она через минуту. — Я одета. Теперь можешь поворачиваться.

Когда он повернулся, она сидела перед трюмо, расчесывая волосы. Он смотрел на нее некоторое время, а потом слегка покашлял.

— Я вернулся с материка на день раньше.

— Да. Вижу. — Голос ее был отрывистым и резким, и она молилась, чтобы в нем не было слышно печали, которую она чувствовала. О Господи! Это выражение на его лице, когда он увидел ее! Какой безобразной нашел он ее, какой отталкивающей!

— Я собираюсь полететь в Нью-Йорк на несколько дней.

Она дернула расческу, запутавшуюся в волосах.

— Ну и? Почему ты мне это говоришь? Он вздохнул.

— Послушай, я приехал сюда не ссориться. Я просто хотел сказать тебе, что уеду на некоторое время. Возможно, на неделю. Если я тебе понадоблюсь…

— Я знаю. Позвонить тебе в офис и сказать секретарше.

— Моя секретарша едет со мной. Уитни закрыла глаза.

— Я… я понимаю.

— Ты можешь найти меня в «Валдорф Тауэре». Она кивнула.

— Хорошо.

— Просто позвони и спроси меня. Или миссис Пальмер…

Она резко повернулась к нему.

— Я же сказала: хорошо, Алекс. Я поняла, где ты будешь и что с тобой будет твоя секретарша. — Голос ее дрожал и прерывался, и она задержала дыхание, пока не набралась уверенности, что сможет говорить дальше. — Что-нибудь еще?

Алекс внимательно посмотрел на нее, и губы его скривились.

— Нет, — резко сказал он. — Нет, черт возьми, больше ничего. До свидания, Уитни.

Она подождала, пока за ним закроется дверь, а потом спрятала лицо в ладонях. Так больше нельзя, она должна сказать ему раз и навсегда. Алекс волновался о ее физическом состоянии, но не обращал ни малейшего внимания на ее нравственные страдания. Она хотела освободиться от всех этих переживаний, но не могла. А ведь ей нужно думать о ребенке.

Она высморкалась, потом поднялась на ноги.

— Алекс, — позвала она. Босиком она сбежала вниз по ступеням. — Алекс, когда ты вернешься из Нью-Йорка…

В прихожей было пусто. Она распахнула дверь и выскочила на подъездную дорожку. «Рэнджровер» все еще стоял у входа. Значит, он не уехал. Но где же он?

Садовник пропалывал розы, которые росли вдоль подъездной дорожки.

— Ито, вы не видели мистера Барона? Мужчина кивнул.

— Да, миссис. Он только что уехал. Уитни нахмурилась.

— Как это уехал? Его автомобиль еще тут.

— Мистер Барон велел сказать Джону, чтобы он посмотрел его. Он говорит, что шина спустила.

Шина спустила. Да, вот тут, проколотая покрышка. Но если Алекс оставил «рэнджровер»…

Она почувствовала, как ледяная рука сжимает горло.

— Ито? Мой муж — он что, взял «блейзер»? Старик улыбнулся.

— Да, миссис. Он взял вашу машину. «Блейзер»… «блейзер» с неисправными тормозами… Алекс доедет до первого крутого поворота, поставит ногу на тормоз, и, вместо того чтобы затормозить, машина станет набирать скорость, пока не съедет с дороги, медленно переворачиваясь, а потом упадет вниз на скалы…

— О Господи!

Уитни побежала за дом к конюшне. Ее дыхание, казалось, было таким же громким, как стук сердца.

— Пожалуйста, — шептала она. — О пожалуйста, пусть ничего не случится с Алексом!

Ее конь тихо заржал, когда она набросила на него уздечку и мундштук, а потом вывела из конюшни.

— Пошли, — говорила она, — пошли, Абдулла, давай, мальчик.

Прошло несколько лет с тех пор, как она ездила верхом без седла, но она схватилась за длинную развевающуюся гриву и без колебаний взгромоздилась на спину лошади, вонзив пятки ей в бока. Перепуганное животное сделало несколько неуверенных шагов вперед, и Уитни, натягивая вожжи, наклонилась низко, к его шее и ударила его ногами снова.

Конь рысью помчался из конюшни и выбежал на дорогу. Уитни слышала, как садовник звал ее, слышала испуганные крики конюха, а потом все, что она могла слышать, был свист ветра в ушах.

Позднее, когда Уитни пыталась воссоздать все, что случилось дальше, она могла вспомнить только какие-то обрывки. Она вспоминала дорогу, извивающуюся впереди, солнце, отражающееся от автомобиля Алекса, первый крутой поворот, ожидающий на некотором расстоянии, как свернувшееся тело спящей змеи. Она вспоминала, как смотрела на окруженный изгородью луг, который расстилался параллельно дороге, как раз перед этим ужасным поворотом, вспомнила, как она направила коня в мягкую траву в этом отчаянном соревновании со временем.

Она наклонилась и прямо в ухо приказала:

— Давай! Тебе нужно это сделать, мальчик.

Она помнила, как перелетела через изгородь, услышала скрип тормозов, испуганное ржание лошади-и все, только блаженная темнота вокруг.

Она спала, и во сне Алекс крепко держал ее. Он говорил с ней, он просил ее открыть глаза и посмотреть на него.

— Пожалуйста, любимая, — говорил он, — пожалуйста.

Она вздохнула и глубже зарылась в тепло его рук. Голос — голос Алекса — продолжал призывать ее проснуться. Но она не хотела. Если она сделает это, удивительный сон закончится. Она откроет глаза-и окажется одна, как всегда. Алекса не будет рядом.

— Уитни, посмотри на меня. Давай, любимая. Открой глаза.

Вздохнув, она выполнила его просьбу и обнаружила себя в какой-то комнате — в ее комнате. В постели. Но это был не сон. Алекс и в самом деле был рядом. И он обнимал ее.

Неожиданно воспоминания нахлынули на нее. Автомобиль, дорога, лошадь…

Она начала испуганно отбиваться.

— Успокойся, — сказал Алекс, прижимая ее к себе. — Все хорошо.

— Мой ребенок?

— С ребенком все в порядке. Уитни положила голову ему на грудь.

— Я… я боялась, что не успею, — прошептала она.

Она почувствовала, как неожиданно напряглось его тело.

— И ты, черт побери, еще чуть-чуть — и не успела бы. — Рука его схватила ее за плечо, и он отодвинул ее на вытянутую руку. — Что это за фокусы ты выделываешь, черт побери? Разве я не говорил, чтобы ты не прогуливалась верхом?

Слезы застилали ей глаза, и она заморгала.

— Я была не на прогулке. Я пыталась остановить тебя. В автомобиле… тормоза…

— Ты понимаешь, что могло бы произойти? Она судорожно сглотнула.

— Я… я не думала, Алекс. Времени не было.

— Ты никогда ни о чем не думаешь. В этом-то вся твоя беда, Уитни. Ты делаешь, что только тебе в голову взбредет, и…

Рыдания вырвались у нее.

— Не брани меня, — попросила она прерывающимся шепотом. — Пожалуйста, не надо. Я понимаю, что ты сердишься, потому что я подвергала ребенка опасности, но, клянусь, я этого не хотела. Но… но мне нужно было остановить тебя. Я была должна…

— Ты могла бы умереть, ты понимаешь это? — Он прижал ее крепче к себе. — Но, если бы ты… если бы ты… — Он издал стон, и неожиданно голос его стал хриплым от боли. — Если бы ты погибла, — сказал он, — я умер бы тоже.

Казалось, что время остановилось. Она слышала ровное биение его сердца у своего уха, слышала голоса птиц, доносящиеся из сада, и тогда Алекс приподнял ее подбородок. Глаза его были темными и нежными, с тем внутренним светом, о каком она так часто вспоминала.

— Почему ты рисковала своей жизнью из-за меня?

— Потому что… потому что…

— Скажи мне, любимая.

Любимая. Он назвал ее любимой. Осмелится ли она сказать ему? Нет. Она не может — но что она теряет от этого? Свою гордость — да, но что значит гордость, если забрезжила надежда?

Было гораздо легче вскочить на спину арабского скакуна и нестись со скоростью ветра, но наконец Уитни собрала все свое мужество и произнесла те слова, которые столько лет так мучительно хотела произнести.

— Потому что я люблю тебя, — сказала она тихо.

Алекс притянул ее лицо к себе и целовал ее снова и снова, пока ее губы не стали мягкими и нежными.

— Если бы ты только знала, сколько долгих лет я ждал, чтобы услышать от тебя зги слова, — прошептал он. — Ты была моей первой — и с тех пор единственной — любовью.

Сердце ее наполнилось радостью, такой большой, что трудно было перенести. Но что-то сдерживало ее. Она хотела бы верить ему. Но, но…

— Если бы ты любил меня девять лет назад, — сказала она нерешительно, — ты не причинил бы мне… не причинил бы мне такой боли.

Он вздохнул, отводя в сторону волосы с ее висков.

— Я полагаю, что слишком многого ждал от тебя, но я не знал, что тебе было всего шестнадцать лет. Если бы я знал это, то не стал бы просить тебя оставить отца и убежать со мной.

Уитни отодвинулась и уставилась на него.

— О чем ты говоришь? Ты меня никогда об этом не просил.

— Конечно же, просил. Я попросил экономку передать тебе записку. Я сказал ей, что это срочно.

Уитни покачала головой.

— Я больше не видела Эммы. Ее уже не было в доме, когда на следующее утро я спустилась вниз. Отец сказал, что ей нельзя было доверять.

Алекс зажмурился, как от боли, а потом снова открыл глаза.

— А я ждал и ждал рядом с конюшней всю следующую ночь. Но ты так и не пришла.

— Ох, Алекс, я бы пришла, если бы только знала, что нужна тебе. Я бы пошла за тобой на край земли… — Она замолчала. — Но… но ты ведь не мог меня ждать — во всяком случае, после того, как ты взял деньги у моего отца.

Он нахмурился.

— Какие деньги?

— Двадцать пять тысяч долларов. Деньги, которые ты потребовал за то, чтобы больше никогда со мной не встречаться…

— Что?!

Шок, который был в этом коротком единственном слове, будто взорвался и эхом отдался в комнате. Уитни посмотрела в глаза своему мужу и внезапно поняла, что в то давно минувшее лето случилось нечто большее, чем то, что произошло с ними, ужаснее, чем кто-либо из них мог вообразить.

— Алекс, — теперь уже она обхватила его лицо руками и заглянула в глаза, — мой отец сказал, что ты устроил все так, чтобы он застал тебя при попытке соблазнить меня той ночью.

— Господи Иисусе! И ты поверила ему?

— Ты же поверил тому, что я не хочу бежать с тобой?

Последовало молчание, и тогда Алекс взял ее руки в свои.

— Послушай меня, — сказал он яростно. — Я любил тебя. Вот почему я не мог овладеть тобой в конюшне — дьявол, я понимал, что ты заслуживаешь большего, нежели постель из сена. Я хотел, чтобы все было по-честному.

— О, Алекс…

— Я сказал твоему отцу, что хочу просить тебя стать моей женой. И он — он рассмеялся, Уитни. Он сказал, что ты просто играешь в игры, что ты не выйдешь замуж ни за кого, разве что за человека с луны. Он сказал, что, к несчастью, у тебя есть наклонности баловаться с прислугой…

— Это неправда! Ты должен был понять, что он лгал.

— Я не поверил ему — тогда. Но на следующую ночь, когда я ждал и ждал…

Уитни подняла лицо и прижала в поцелуе губы к его рту.

— О, любимый мой, — прошептала она. — Мы столько лет истратили впустую.

Алекс обнял ее крепче.

— Когда я узнал, что «Тернер Энтерпрайзиз» терпит крах, я сказал себе — вот шанс отомстить, и он был слишком сладок, чтобы упустить его. Но я пытался обмануть самого себя. Я просто ждал удобного случая встретиться с тобой снова — и понял это, как только увидел тебя.

— День; когда ты сделал мне предложение, был похож на сон, — сказала она тихо. — И потом, та неделя в Сан-Франциско, я была так счастлива, но затем, когда мы приехали в хижину на Тахоэ, я начала думать о… о причинах, по которым ты решил жениться на мне, и я понимала, что слишком люблю тебя, чтобы продолжать притворяться. Вот поэтому я наговорила тебе эти ужасные вещи о том, почему больше не хочу и не могу любить тебя.

Алекс вздохнул.

— Я думал, что ты меня ненавидишь. Я говорил себе, что мне нужно тебя отпустить, — и тогда оказалось, что ты беременна. Бог меня простит, но это была единственная возможность удержать тебя.

Уитни повернула к нему лицо, и они поцеловались. Когда поцелуй закончился, она коснулась рукой его щеки.

— Алекс? Твоя… твоя секретарша очень хорошенькая?

Алекс ухмыльнулся.

— Как же это понимать, миссис Барон, вы ревнуете?

— Просто скажи, так ли это?

— Да. И внуки ее думают точно так же. Брови Уитни поползли вверх.

— Ее внуки? — Улыбка заиграла на ее губах. — И в самом деле, — сказала она и рассмеялась, — внуки ее, да?

Алекс улыбнулся.

— Она говорит, что внуки — это замечательное открытие. — Он коснулся пальцем губ Уитни. — И если она права, может быть, появление маленького Барона-Тернера смягчит сердце Дж. Т.

Уитни вздохнула и обвила руками шею мужа.

— Ну, — сказала она мечтательно, — осталось разрешить только одну проблему.

Он широко улыбнулся.

— Какую?

— Ты перестанешь обращаться со мной так, будто я сделана из стекла. Мой доктор говорит, что мы — беременные дамы — очень стойкие пациенты.

Он кивнул.

— Я знаю, что перегибаю палку. Но я столько раз был близок к тому, что чуть было не потерял тебя…

Уитни улыбнулась.

— Ты никогда больше меня не потеряешь, любимый. Клянусь.

Алекс привлек ее к себе.

— Ну тогда, — сказал он тихо, — нам просто придется найти способ убедить меня, что ты не хрустальная ваза.

Ее руки погладили его затылок, и она поймала его губы своим ртом. Они целовались долго-долго, и когда наконец отодвинулись друг от друга, глаза Уитни сияли.

— Думаю, что знаю, как это сделать, — сказала она.

И она была права. Она знала.