Когда Римо подошел, оба грека и Елена уже сидели в главной ложе балкона, двери которой охраняли три стража. Наблюдать из ложи иранской делегации было неудобно — она находилась слишком далеко. Римо открыл дверь в ложу, соседствующую с центральной.
Ложи располагались по овальному периметру громадного стадиона, и представители стран — членов ООН занимали их по рангу. Главная ложа находилась в середине одной из длинных сторон арены и выступала вперед, нависая над креслами партера. За этой ложей проходили ряды балкона. Близлежащие ложи были отведены самым важным членам ООН: Индии, Ливии, Камбодже, а также странам Черной Африки.
Наискосок от главной находились ложи стран, считавшихся второстепенными: России, Китая, Франции, Восточной Германии. А самые плохие ложи в самых неудобных местах отводились государствам низшего ранга, таким, как Америка, Израиль, Великобритания, Япония, Западная Германия.
Присмотревшись, Римо пришел к выводу, что ООН выработала новый принцип оценки значения государства: оно было прямо пропорционально неспособности той или иной страны прокормить себя.
Римо попал в ложу индийской делегации. Ее занимал индийский представитель с двумя европейскими девушками. Те сидели в глубоких плюшевых креслах у переднего бортика. Обе были блондинки, в платьях с предельно смелыми декольте, обнажавшими сногсшибательную ложбинку между пышными грудями. Дипломат, разливавший в хрустальные фужеры шампанское, обернулся на стук закрываемой двери. Римо прошел вперед и сел на стул с прямой спинкой, с которого ему была видна внутренность главной ложи, отделенной от ложи индийца перегородкой в три фута высотой.
— Прошу прощенья... — начал дипломат.
— Ничего, не беспокойтесь, — прервал его Римо.
Индиец улыбнулся девушкам, извиняясь за непрошеное вторжение незнакомца. Сейчас это маленькое недоразумение будет улажено, говорила его улыбка.
— Мне кажется, вы меня не поняли. Это персональная ложа.
— Послушайте, махатма, — спокойно сказал Римо. — Я здесь сел и буду сидеть. А вы пейте себе шампанское, оплаченное не вами, забавляйтесь с женщинами, которых оплатили не вы, и любуйтесь зрелищем, за которое платит кто-то другой. А меня не трогайте. В противном случае вам придется расплатиться самому.
Темные глаза Римо сузились от гнева, когда он разглядывал дипломата, вырядившегося в полувоенный френч, как тот, что имел обыкновение носить Джавахарлал Неру, а к нему надел короткие бриджи, шелковые носки и домашние туфли. Встретив его жгучий взгляд, индус оглянулся на девушек — те не отрывали глаз от незнакомца.
— О, позвольте ему остаться, — сказала одна из блондинок.
— Ну, если вы так настаиваете... — Дипломат повернулся к Римо:
— Дамы разрешают вам остаться.
— Ваше счастье, — сказал Римо.
Перегнувшись через низкий барьер между ложами, он тронул Елену за рукав. Та сидела в правой части ложи, ее отец — в левой; между ними в пурпурном бархатном кресле расположился Скуратис.
Увидев Римо, Елена нахмурилась.
— Вы должны знать, что вам там не место, — сказала она.
— Знаю, — возразил Римо. — Мне только что объяснил это уважаемый хозяин ложи. Но потом он передумал и предложил свое гостеприимство на этот вечер. И уж раз мы с вами оказались соседями, я думаю, что можем быть и друзьями.
— Я тебя не знаю, американец!
Елена повернулась к Римо спиной и левой рукой погладила шею Скуратиса.
Смуглолицый грек взглянул на нее и улыбнулся. Тем временем Тебос, перегнувшись через передний барьер ложи, подавал какие-то знаки своим людям внизу.
Усиленная репродукторами барабанная дробь раскатилась по залу. Люди бросились занимать свои места. Римо встал, чтобы лучше видеть арену, в центре которой появилось пятеро мужчин, одетых гладиаторами. У некоторых из них были мечи и щиты, у других — копья и сети. Представление в стиле Древнего Рима.
Четверо гладиаторов были белыми, а пятый — огромного роста темнокожий детина. Его мускулистое тело, обильно умащенное маслом, блестело в ярком свете мощных ламп. Когда они начали обходить вокруг арены, негра приветствовал почти благоговейный гул.
Римо посмотрел на Тебоса, сидевшего в глубоком бархатном кресле с довольной улыбкой на лице. Вокруг, в привилегированных ложах, восседали важные дипломаты. Все подались к барьеру, чтобы лучше видеть бой на арене. Зрители, сидящие в нижних рядах, ревели, выражая бойцам свое одобрение. Поравнявшись с тем местом, над которым возвышалась ложа Тебоса, гладиаторы выстроившись в ряд и отсалютовали своим оружием. Римо видел, как Тебос сделал им знак. Скуратис переменил позу. Елена оглянулась на Римо: видит ли он, что рука Скуратиса лежит на ее плечах. Убедившись, что видит, она прижалась к Скуратису еще теснее.
Улыбка Тебоса, взиравшего на толпу, таила в себе какое-то непонятное выражение. Римо не сразу понял, что это была жалость. Но к кому? К гладиаторам? Нет, он жалел делегатов. Потомок некогда славной Греции улыбался при мысли о том, как восторженно принимают делегаты это представление, воспроизводящее роскошь и бессмысленную жестокость, которой отличались римские зрелища; и как показательно, что сегодня собрание невежественных грубых дикарей с таким восторгом встречает это напоминание о забавах себе подобных.
Римо, прочитавший эти мысли на лице Тебоса, был с ним полностью согласен. Он подвинул свой стул вперед, потеснив индийского дипломата. Тот внимательно наблюдал за ареной, тогда как руки его уделяли не меньшее внимание бедрам пышнотелых красавиц.
Пятеро гладиаторов промаршировали еще раз вокруг арены и приняли боевую стойку. Двое низкорослых белых встали друг против друга. Темнокожий гигант с копьем и сетью в руках встал против двоих белых, вооруженных мечами и щитами. Зрители были всецело на стороне негра. Когда он маршировал перед ними, они приветствовали его восторженными криками. Видя, как он играет мощной мускулатурой, они пришли в неистовство. Но вот его противники начали приближаться к нему. Зал замер в молчании, сгустившемся над ним, будто пелена. Один из белых бойцов сделал выпад. Негр хотел увернуться, но поскользнулся и неловко упал навзничь, сильно стукнувшись головой об пол и выронив копье. Белый гладиатор приблизился танцующей походкой к негру, коснулся концом своего меча его живота и оглянулся на судью. Тот кивнул, подтверждая символическую смерть.
Зрители бушевали. Не обращая внимания на их свистки, белые меченосцы начали сражаться между собой. «Убитый» гладиатор неуклюже поднялся на ноги, потирая ушибленный затылок, и сделал медленный круг почета, гордо поглядывая на зрителей и подняв кверху руки, как это делают победители.
Зал взорвался приветственными криками. Римо взглянул на Тебоса: откинувшись на спинку кресла, грек заливался гомерическим смехом. Римо решил, что это не делает ему чести. Бестактно с его стороны устраивать такой балаган; другое дело дипломаты, действительно не осознающие, что происходит.
Скуратис не смеялся — он разговаривал с Еленой. Его правая рука обнимала ее за плечи, левая лежала на ее коленях. Он что-то развязно нашептывал ей на ухо.
Римо долго смотрел в их сторону, однако Елена так и не обернулась.
Когда гладиаторы покинули арену, свет притушили, и в зал ввезли самый большой торт, какой был когда-либо и где-либо изготовлен. Он имел форму корабля, на котором делегаты ООН направлялись к берегам Африки. Трактор «Джон Дир» тянул его на платформе, в шесть раз превышающей по длине жилой трейлер на колесах. В программке, розданной гостям, сообщалось, что на изготовление этого торта ушло столько яиц, — точнее, яичных белков, сколько могут произвести за полгода три американские птицефермы, вместе взятые. Муки потребовалось пятнадцать тонн, сахара — семь. Торт держался на алюминиевом каркасе, а иначе его нижняя часть под весом верхушки спрессовалась бы в камень.
Надстройки на самом сладком корабле освещались настоящими лампами, а каждая из палуб была покрыта марципаном, приготовленным в Бельгии и Люксембурге.
Говорили, что выпечка торта стоила двести двенадцать тысяч долларов.
Его огромные составные части — секции корабля — было невозможно испечь в виде обычных коржей, и взбитое тесто пришлось вдувать с помощью сжатого воздуха в специально изготовленные формы. Дизайнеру, придумавшему и оформившему этот сюрприз, уплатили двадцать одну тысячу долларов — положенные десять процентов от стоимости реализованного проекта.
Торт появился на арене под звуки греческой мелодии. Между гигантским лайнером, прокладывающим себе путь к берегам Африки, и его сладкой копией была одна-единственная разница: на последней виднелись черные буквы высотой с сорокалетний дуб. Если не считать алюминиевого каркаса и осветительных приборов, пластмассовая надпись была единственной несъедобной частью торта. Когда торт ввезли на середину арены, черные буквы вспыхнули ярким светом, будто молния, несущая с небес послание богов, и все прочитали светящуюся надпись: СКУРАТИС.
Буквы сверкали и переливались, поражая изумленных зрителей. И тогда изо всех репродукторов раздался голос Аристотеля Тебоса. Он сказал:
— Этот величественный корабль прославит в веках имя моего друга Демосфена. Ему посвящен наш праздник, в его честь изготовлена невиданная копия корабля. Так пусть же будут неотделимы друг от друга на вечные времена корабль и его создатель! Отныне и впредь такие корабли будут называться кораблями класса «Скуратис». Эта честь по праву принадлежит Демосфену Скуратису, подарившему миру непревзойденное чудо.
Гром аплодисментов заглушил его последние слова. Римо взглянул на Аристотеля Тебоса: тот откинулся на спинку кресла, корчась от смеха.
Глава 15
— Ску-ра-тис! Ску-ра-тис! — скандировали зрители.
Крики, вначале негромкие, скоро были подхвачены всей огромной аудиторией. Их волна нарастала, поднимаясь до самого потолка. Казалось, это грохотало эхо, доносившееся снаружи, где за бортом дробились и разлетались высокие волны.
Кричать начали двое мужчин, сидевшие внизу, напротив центральной ложи, и, как заметны Римо, не спускавшие с нее глаз. Произнеся свою речь, Аристотель Тебос сделал им знак. Мужчины быстренько разделись и закричали из разных мест зала:
— Просим Скуратиса!
Поддержавшие их начали скандировать. Крики становились все громче, пока не слились в оглушительный рев. Теперь это была уже не просьба, а непреложное требование.
На смуглом лице Скуратиса отразилось смятение. Он взглянул на Тебоса, и тот ободряюще ему кивнул. Скуратис встал, подошел к переднему краю ложи и поднял руку, приветствуя собравшихся.
За его спиной Тебос снова подал знак тем двоим, внизу. И тотчас общий хор голосов перекрыли два голоса:
— Идите вниз! Разрежьте торт!
И все дружно подхватили:
— Раз-режь-те торт! Раз-режь-те торт!
Извинившись перед Еленой, Демосфен Скуратис кивнул в знак согласия и повернулся к выходу из ложи. Уже на ступеньках он оглянулся и жестами пригласил Тебоса составить ему компанию. Тот отрицательно покачал головой:
— Нет, Демо. Сегодня твой день. Иди!
Как только Скуратис покинул ложу, в нее заглянул какой-то человек с каменным лицом. Тебос взглянул на него вопросительно, и тот молча кивнул.
Тебос прошептал что-то Елене на ухо. Как ни шумно было в зале, Римо расслышал его слова. Секрет состоял в том, чтобы суметь сфокусировать свой слух, как фокусируется зрение. Если вам удастся сузить слуховой канал, направив его под нужным углом, то вы расслышите даже слабый шепот среди бури криков, потому что буря окажется за пределами восприятия.
— Я знал, что чистильщик обуви не устоит перед именинным тортом, — шепнул Тебос дочери. Он ждал от Елены одобрения, но дочь промолчала.
— Сейчас ты поедешь на яхту и пришлешь катер за мной, — сказал он.
— Я хочу остаться здесь, папа, — возразила Елена.
— Боюсь, что я не могу тебе этого позволить. Немедленно отправляйся на яхту.
Римо показалось, что Елена хотела сказать что-то, но передумала. Без лишних слов она встала с места и подошла к барьеру. Наклонившись вперед, она бросила последний взгляд на Скуратиса, направлявшегося к кораблю-торту с огромным серебряным ножом в руках. Потом она поднялась по закрытым ковром ступенькам к выходу из ложи. Ее осанка, упрямо вздернутый подбородок, особый блеск в глазах ясно говорили, что уезжать Елена не собирается. Она не хочет, как послушная дочь, вернуться на яхту.
Римо встал и вышел вслед за ней в коридор. Ее окружили телохранители.
— Вы мне не нужны, — недовольно сказала она. — Я найду дорогу сама.
Она сердито отстранила стражей и пошла по коридору.
Когда Елена миновала коридор, Римо пошел следом и увидел, что она спускается по лестнице вместо того, чтобы подняться к верхней палубе и сесть в лифт, ведущий к причалу.
Пройдя два лестничных пролета, Елена с уверенностью человека, выросшего в богатой семье, проложила себе дорогу сквозь густые толпы людей и встала в партере под нависавшей над ним главной ложей, невидимая для своего отца.
Ее глаза были устремлены на Скуратиса, приступившего к разрезанию торта. Почувствовав ее взгляд, он оторвался от этого занятия и улыбнулся ей, как человек, не сомневающийся в своих правах на нее, потом отсалютовал огромным серебряным ножом с прилипшими к нему кусочками крема.
Римо подошел к девушке.
— А кто-то говорил, что он всего лишь чистильщик обуви...
Она застыла от изумления.
— Вас это не касается!
— Папа будет расстроен вашим непослушанием.
— Я часто его расстраиваю. Думаю, что после сегодняшнего вечера он расстроится снова. И даже очень.
Она не отрывала глаз от Скуратиса и улыбнулась, перехватив его взгляд.
Вот и пойми этих женщин, подумал Римо. Она ненавидела Скуратиса всей душой. Он безобразен, как жаба. И вот, не угодно ли? Теперь она флиртует с ним и строит ему глазки, будто он — воплощение Геракла и Ахиллеса, вместе взятых.
— А как же прошлая ночь? — напомнил Римо.
— Что «прошлая ночь»? Она для меня ничего не значит, так же как и вы сами. Будьте добры, оставьте меня в покое!
— Вот именно! Не приставай к этой милой леди, — проговорил невесть откуда взявшийся Чиун. — Наши обязанности никто с нас не снимал, и мне приходится делать все одному, пока ты кокетничаешь с женщинами.
— Хватит, Чиун! Скажи лучше, что случилось? — спросил Римо.
— Будет лучше, если ты пойдешь со мной. Твой император Смит ранен.
— Смитти?
— Может, ты знаешь еще одного императора Смита? — спросил Чиун.
Они двинулись сквозь толпу, как если бы ее не было вовсе. Чиун прокладывал путь, Римо шел в фарватере, будто привязанный буксирной цепью.
— Где он?
— У нас в комнате.
— Где ты его нашел?
— В кишках корабля.
— В тайном проходе?
— Можно сказать и так.
— Что ты там делал?
— Видишь ли, мне не хотелось смотреть на этих животных, поедающих торт, а по телевизору не было ничего интересного. Вот я и решил пойти поискать секретный телецентр. Может, хоть там есть на что поглядеть, подумал я. И я нашел помещение, спрятанное во чреве судна.
— Я о нем знаю. Как Смитти? Что случилось?
— Случилось ужасное, — сказал Чиун.
— Что именно?
— Просто кошмар!
— Какого дьявола ты заладил одно и то же! Можешь рассказать толком?
— Все телевизоры разбиты. Там был очень большой компьютер, с большим экраном, но какой-то маньяк все поломал, выдернул провода и разбил стекла. И в соседних комнатах, где были телевизоры, то же самое. Ужасно!
— Я все знаю. Это моя работа. Что со Смитом?
— Это сделал ты?!
— Чиун, потом поговорим о телевизорах. Что со Смитом?
— Я нашел его на полу в одной из комнат. Его избили.
— Ему плохо?
— Хорошего мало. Его ударили по голове, но, видно, не слишком ловко, потому что череп остался цел. Били по груди и по животу, но опять-таки неумело и кожа не повреждена. В целом, надо сказать, били его плохо.
— Черт возьми, Чиун! Меня не интересует твой анализ. Я спрашиваю о Смите. С ним все в порядке?
— Жить будет. Сейчас он без памяти, и я не стал его тревожить: в теперешнем его состоянии организму нужен отдых. Как бы то ни было, я должен обратить твое внимание на замеченные мною недостатки в их работе, чтобы ты их не повторял, так как грешишь тем же.
Они подошли к иранскому сектору. Римо проскользнул мимо Чиуна в их комнату, где бесчувственный Смит лежал на брошенной на пол циновке. Из раны в левой части головы сочилась кровь. Одежда была разорвана — то ли нападавшими, то ли Чиуном, осматривавшим раны.
Римо опустился рядом на колени.
— Ты уверен, что он придет в норму, Чиун?
— Я этого не говорил. Он будет жить, вот что я сказал. А «норма» означает, что он перестанет быть полоумным занудой и скрягой, с которым невозможно ни о чем договориться.
— Хорошо, Чиун. Довольно!
Римо снял с левой ноги Смита ботинок и нажал большим пальцем руки на свод стопы.
Смит застонал.
— Не торопись, — предупредил его Чиун. — Не так сильно.
Римо отпустил палец и, выждав немного, нажал снова. Дыхание у Смита участилось и стало глубже. По пульсу на ноге Римо определил, что ритм сердца убыстрился.
Смит открыл глаза, приподнял голову и вновь застонал.
— Все в порядке, Смитти, мы с вами, — сказал Римо.
— Римо... — выдохнул Смит. — Быстрее...
— С этим спешить нельзя, Смитти. Чиун говорит, надо соблюдать осторожность.
— Нет!.. Надо спешить. Корабль хотят поджечь и взорвать.
Изумленный Римо выпустил ногу Смита, и она со стуком упала на пол. Раненый поморщился от боли.
— Что вам известно? — спросил Римо.
— Внутри судна существуют тайные переходы.
Я подслушал, как обсуждался план взрыва... Они напали на меня...
— Как вы попали туда, черт побери? — спросил Римо. — Ведь я заклинил дверь в подсобку.
— Я открыл ее ломом.
— А они были уже там?
Смит попытался кивнуть и опять застонал. Значит, есть и другие входы, заключил Римо. Смит старался принять сидячее положение.
— Вы должны помешать этому, Римо... Погибнут тысячи людей... тысячи.
— Вы продержитесь без нас?
— Да. Спешите же!..
Римо со всех ног помчался к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Чиун догнал его.
— Я горжусь тобой, сынок, — сказал он.
— Почему?
— Ты принял верное решение.
— Какое?
— Бежать отсюда. Мы захватим шлюпку и уйдем подальше от этого проклятого корабля, пока не поздно.
— Ты ошибаешься, — сказал Римо. — Мы бежим снимать мины.
— Тогда почему мы бежим не туда? Ведь они внизу.
— Я хочу позвать на помощь.
— Разве мы в ней нуждаемся?
— Спасибо, Чиун! Я рад услышать это от тебя. Ты беги вниз и начинай снимать мины. А я — наверх!
— Приказы, приказы... — ворчал Чиун, направляясь вниз по лестнице, к сердцу корабля.
Выбежав на палубу, Римо успел увидеть, как Аристотель Тебос, поспешно вошедший в кабину лифта, закрыл за собой дверь и начал спускаться вниз, к платформе.
На палубе было полно людей. Море было спокойным, многие участники праздника решили передохнуть и подышать свежим воздухом. Они сгрудились вокруг геликоптера.
Римо посмотрел за борт. Лифт остановился у небольшого дока, к которому только что причалил катер. Там ждали с полдюжины мужчин с «дипломатами».
— Откуда взялись эти люди? — подумал Римо. Однако времени на размышления не было. Он двинулся к вертолету, скрытому от его глаз толпой. Подойдя ближе, Римо увидел, что вертолет выведен из строя: торчат оборванные провода, двигатель разбит, на досках палубы валяются снятые детали.
Скуратис и Елена наблюдали за действиями летчика, осматривающего разрушения. Скуратис обнимал девушку за плечи. Судя по всему, она проигнорировала волю отца и намеревалась провести ночь на яхте Скуратиса.
— Эй, грек! — крикнул, подходя к ним, Римо.
Скуратис скосил на него злые глаза.
— Вы знаете этого человека? — спросил он у Елены.
— Не обращайте на него внимания, дорогой.
— Корабль скоро взлетит на воздух. Это дело твоих рук, грек! — продолжал Римо.
Скуратис хотел дать знак своим телохранителям, стоявшим в толпе, но правая рука отказалась ему повиноваться: локоть Римо слегка коснулся ее в промежутке между большим и средним пальцами.
— Никаких сигналов, никаких криков, — сказал Римо. — Проходи!
Он принялся подталкивать грека вперед, как дети толкают игрушечного коня на колесиках.
К ним подошли двое охранников.
— Скажи им, что все в порядке, — приказал Римо.
— Все в порядке, — безропотно повторил грек.
Стражи отошли в сторону, уступая дорогу.
— Что ты имел в виду, когда говорил про взрыв? — спросил Скуратис, после того как Римо вытолкнул его на площадку лестницы.
— А то, что твои головорезы заминировали судно. Сейчас оно пойдет ко дну вместе с тобой.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — возразил Скуратис.
— Ладно. Там увидим.
На своем этаже Римо отыскал чулан, дверь которого взломал Смит. Дыра во внутренней стальной переборке была расширена Чиуном. Римо вытолкнул грека в нижний коридор. Скуратис оглядывался вокруг в полном замешательстве.
— Что это? — спросил он наконец.
— Мне непонятно одно, — сказал Римо, — зачем тебе понадобилось взрывать собственное детище, грек?
— Пошел ты к дьяволу, американец! — завопил Скуратис. — Ты, видно, спятил! Я не понимаю, о чем ты говоришь. Что это за место?
— Оно тебе незнакомо?
— Нет! Я ничего такого не строил. Здесь было хранилище для горючего, его не трогали, когда переоборудовали корабль. Здесь не должно быть ни коридоров, ни комнат.
— Но они есть! — сказал Римо. — И коридоры, и комнаты, и компьютеры, и телевидение. И еще — мины!
По коридору к ним спешил Чиун.
— Плохо дело. — Старец покачал головой. — Я нашел несколько бомб и обезвредил их. Но им нет числа.
— Мы обезвредим их все, — сказал Римо.
— Там еще канистры с бензином и радиодетонаторы.
— Это Тебос! — завопил Демосфен. — Какой мерзавец!
— Зачем это ему? — спросил Римо.
— Он задумал потопить судно и меня вместе с ним!
Вот почему он прославлял сегодня этот корабль, называя его моим памятником. Он хотел сделать его моей могилой. Грязный негодяй!
Он вырвал у Римо руку, удивив тою незаурядной силой, таившейся в коротком теле. Римо сделал шаг вперед, намереваясь остановить его, но Скуратис решительно зашагал дальше по коридору.
— Покажите мне мины! Где бензин?
— Там. — Чиун показал рукой. — Везде.
Скуратис стремглав кинулся бежать в указанном направлении.
— Не выйдет! Никакая сволочь в бальных туфлях не сможет уничтожить корабль Скуратиса! — рычал он. Крик эхом разносился между металлических стен коридора, точно голос из преисподней.
Глава 16
Аристотель Тебос торопливо перебрался с катера на яхту и взял полевой бинокль, который услужливо протянул ему кто-то из команды.
Он подался вперед, наклонившись над бортом «Одиссея», и навел окуляры на «Корабль Наций», величественно идущий сквозь сгущающиеся сумерки, то поднимаясь на гребень волны, то опускаясь; волны с грохотом дробились перед носом гигантского судна.
— Сколько осталось? — спросил он.
Один из шестерых, приехавших с ним на катере, взглянул на ручные часы.
— Еще три минуты, сэр.
— Геликоптер не взлетит? — спросил Тебос. — Ты уверен?
— Разве что они найдут способ взлететь без двигателя, сэр.
Тебос рассмеялся и опустил бинокль.
— Попросите мисс Елену выйти на палубу, — сказал он офицеру в морской форме. — Пора ей узнать, что наш бизнес — это не только любезные улыбки и торты с кремом.
— Как вы сказали, сэр? — переспросил моряк. — Мисс Елену?
— Да.
— Но мисс Елена не возвращалась на яхту, сэр. Разве она была не с вами?
Бинокль выпал из рук Тебоса, ударился о перила и скрылся в морской пучине.
— Вы хотите сказать, что она еще не...
Никто не ответил. Тебос повернулся в сторону корабля Объединенных Наций, его пальцы судорожно сжали металлические поручни перил. Осталось всего две-три минуты. Она не успеет возвратиться. Его дочь погибнет у него на глазах!
— Их слишком много! — кричал Скуратис, отрывая провода от брусков динамита. — Мы не успеем!
Он выпрямился и посмотрел по сторонам. Коридоры были сплошь покрыты взрывчаткой и зажигательными бомбами; каждая связка имела отдельный часовой взрыватель.
Римо и Чиун продолжали обрывать провода. Наконец Чиун сказал:
— У нас есть свои обязательства, Римо, пора уходить.
— Еще не пора, — возразил Римо.
— Теперь или никогда, — сказал Чиун. — Мы занялись не своим делом. Мы сделали все, что могли, для этих презренных персов, не имеющих даже телевидения и называющих ассасинов убийцами...
— Заткнись и занимайся лучше делом! — оборвал его Римо. — Мы это делаем не ради персов.
— Тогда для кого же? У нас больше ни с кем нет контракта.
— Я делаю это для самого себя, — сказал Римо, обрывая плеть оранжевых проводов, подсоединенных к полдюжине связанных между собой брусков динамита. — Ради Америки.
— Ради Америки? — удивился Чиун. — Может, мы рискуем жизнью ради безумного императора Смита?
— Да! И ради него тоже. Не останавливайся!
— Кто вас поймет, американцев, — проворчал Чиун.
— По крайней мере, мы все не на одно лицо...
Скуратис встал с пола.
— Все бесполезно! — сказал он. — Мы не успеем обезвредить их, они вот-вот взорвутся и поднимут корабль на воздух.
Он в бешенстве ударил кулаком по стальной переборке, отделяющей коридор, где они находились, от машинного отделения. Слезы градом катились по его морщинистым щекам.
— Свинья! Грязная греческая свинья! — повторял он.
И тут Римо услышал первый могучий вздох пламени.
Полыхнуло за углом, и огня не было видно, только едкая гарь воспламенившегося бензина. Потом по стене побежала тоненькая струйка дыма, направляясь в их сторону.
— Мой корабль! Мое детище! — вопил Скуратис.
— Вам лучше уйти, — сказал Римо.
Скуратис яростно замотал головой.
— Нет! Я останусь здесь, на своем корабле! Я никуда не пойду.
— Может, мы еще успеем выбраться, — сказал Римо.
Новый глухой удар потряс стальные стены — взорвалась еще одна зажигательная бомба.
— Пора! — сказал Римо.
— Постойте! Мы могли бы затопить эту часть корабля, — думал вслух Скуратис, — вода обезвредит мины и затушит пожар.
— Но...
— Если нам удастся впустить сюда воду, она зальет огонь.
— Но ведь если заполнить трюм водой, корабль пойдет ко дну! — возразил Римо.
— Нет. Корабль состоит из изолированных секций. Если мы затопим только это отделение, корабль останется на плаву. Хотя к чему эти разговоры? Мы все равно не успеем подать сюда воду.
— Разве мало в океане воды? — скрипуче хихикнул Чиун.
Последовал новый взрыв. Треск пламени перерастал в рев. Коридор заволокло серой пеленой дыма.
— Где наружная переборка? — спросил Римо.
— Там. Но мы ведь не сможем...
— Сможем, — прервал его Римо. — Показывайте дорогу.
Скуратис побежал по коридору. Пожилой коротышка в измятом костюме мчался в клубах густого дыма, точно Александр Македонский, ведущий свое войско на врага.
Он остановился на повороте и указал на толстую стальную стену.
— Вот она. За ней — океан. Но ее толщина три дюйма!
— Сталь есть сталь, — сказал Римо.
— А люди есть люди, — добавил Чиун.
— Вы лучше ищите выход и постарайтесь выбраться отсюда, — сказал Скуратису Римо.
Он поднял глаза и увидел высоко над собой раздвижную панель, похожую на вход в кабину лифта. И тут его осенило: с маленького причала для катеров, расположенного у самой поверхности воды, эта панель открывалась внутрь корабля. Именно так террористы проникали на борт.
Римо припомнил группу людей, которые были на катере с Тебосом и Еленой и которые исчезли, когда те поднялись на лифте. Эти семеро и были подрывниками; через этот вход они попали в потайную часть корабля, чтобы начинить его взрывчаткой и зажигательными бомбами.
Разберемся с Тебосом после, решил Римо. Позади него взорвалась мина.
Взрывная волна отбросила Римо к стене.
— Убирайтесь отсюда! — крикнул он Скуратису.
Стоящий рядом Чиун провел подушечками пальцев по стене.
— Это всего лишь сталь, — доверительно сообщил Мастер Синанджу. — Начали!
Словно поршни мощного мотора, их кулаки застучали по стальной переборке, но не в унисон: они отставали один от другого на тысячные доли секунды, тараня стену. Они проникали в толщу металла, и не успевал тот отозваться вибрацией на первый удар, как следующий резко менял частоту этой вибрации, создавая неодинаковое напряжение в разных направлениях внутри металла. Сталь будто застонала от боли.
Удар за ударом. Левой — правой, левой — правой... Под нажимом человеческой плоти металл постепенно становился хрупким. В стороны полетели мелкие кусочки стали. И тут Чиун, крутанувшись вокруг себя, ударил кончиками пальцев в переборку. Пальцы прошли сквозь сталь, как сквозь тесто. Рука оказалась снаружи, в холодной воде Атлантики, а когда он выдернул ее назад, в пробитое отверстие хлынула зеленоватая морская вода.
Рванув за противоположные края отверстия, Римо и Чиун отогнули в стороны кусок толстенного стального листа, как жестяную крышку консервной банки. Со свистом, будто из гигантского пожарного шланга, ударила мощная водяная струя, отбросив Римо и Чиуна к противоположной стене.
— Теперь пойдем, — сказал Чиун.
— Пойдем, папочка!