Глава тринадцатая

Изготовленный по специальному заказу «кадиллак» с откидывающимся верхом шуршал по гравию, подъезжая по извивающейся дорожке к дому Римо Бломберга, новоиспеченного владельца универсального магазина.

Белый нейлоновый верх автомобиля был опущен, защищая пассажиров от знойного калифорнийского солнца. Кондиционер работал на полную мощность, струя прохладного воздуха обдувала левое колено водителя Фредди Палермо и правое – Марти Альбанезе, сидевшего рядом.

И все же Гуммо-Труба Баруссио, который в одиночестве сидел на заднем сиденье, обтянутом тонкой кожей, сильно потел. Это был крупный мужчина с морщинистым лицом, но морщины эти не были морщинами смешливого простака, как не было жирным его большое тело. Он носил короткую стрижку, и, хотя ему было уже за пятьдесят, в волосах не было ни одной седой пряди. Они были блестящими и иссиня-черными. Кожа его была покрыта загаром, настоящим оливковым загаром уроженцев Средиземноморья, которые умеют загорать так, чтобы кожа их не высыхала.

Он потел, осторожно вытирая лоб дорогим белым в полоску носовым платком, выглаженным, когда они выезжали из дома, так, что его острые складки были подобны ножу, однако сейчас это был просто сырой лоскут материи, впитавший в себя пот хозяина, который нервничал всю дорогу, добрую сотню миль.

Теперь Гуммо был твердо уверен, что сделал ошибку, взяв с собой Фредди Палермо и Марти Альбанезе. Эти крутые уличные парни, слишком молодые и наглые, просто ищут неприятностей. Они были бы кстати в прежние времена в старом Чикаго. А здесь не Чикаго. В наше время мафия процветает, избегая ненужных конфликтов.

Но разве это объяснишь такой шпане? Разве им втолкуешь, что лучше убедить человека, разговаривая с ним, чем прибегать к грубой силе? Хотя сам он, Гуммо-Труба, не боялся при случае показать, на что он способен. Прозвище ему дали отнюдь не из-за его привычки курить трубку.

Можно говорить им сколько угодно, да только они не слушают. Ни старые способы, ни прежние взгляды им, видите ли, не подходят. Он допустил ошибку, рассказав о своем предчувствии опасности – о руках, двигающихся быстрее, чем выпущенная из лука стрела. Оба они только фыркнули. Когда-нибудь научатся всему, но для сегодняшнего дела они явно не подходят.

Но как-никак это сыновья двух его сестер, и семья кое-что значит, когда ты подбираешь себе помощников для работы, для настоящей большой работы.

Баруссио благодарен судьбе за то, что дон Фиаворанте был в подходящем настроении и по его просьбе дал ему другое поручение. Плохое предчувствие было слишком реально. Но даже и от этого поручения – заняться старым азиатом и чудаковатым хозяином универсального магазина – Гуммо чувствовал себя как-то неспокойно. Хорошо бы сидеть сейчас дома около своего бассейна.

– Послушайте, – сказал он, наклоняясь к переднему сиденью, обтянутому мягкой красной кожей, – держите язык за зубами. Никаких дурацких выходок. Говорить буду а.

– Хорошо, дядя Гуммо, – ответил Палермо. Альбанезе только хмыкнул.

Автомобиль подкатил к большим двойным дверям парадного входа в дом Бломберга.

Альбанезе открыл для Гуммо заднюю дверцу и тут же побежал, вперед, даже не подумав придержать ее, чтобы дать тому спокойно выйти. Дверца снова стала закрываться, пришлось вновь толкнуть ее ногой, чтобы можно было вылезти. Да, Альбанезе – это явная ошибка. Он не только горяч и вспыльчив, но и плохо воспитан, никакой дисциплины… Выходя из автомобиля, Баруссио шепнул Палермо:

– Не спускай глаз с Марти, чтобы он не натворил чего.

– Понял, – ответил Палермо.

Он вылез из машины и присоединился к Баруссио, подходившему к входной двери. Альбанезе уже нервно нажимал кнопку звонка. Баруссио локтем отстранил его.

Он снова нажал кнопку и услышал, как в доме раздается трель звонка. Внимательно прислушался, но за дверью было тихо, никаких шагов. Вдруг дверь бесшумно отворилась, и он очутился перед старым азиатом, одетым в длинный синий халат из парчи.

Гуммо-Труба подавил улыбку облегчения. Он был рад, что упросил дона Фиаворанте не посылать его разбираться с «мокрыми спинами». Тут будет полегче. Этот старикашка? Да ему, наверное, уже все восемьдесят, и ростом он не более пяти футов. А веса и ста фунтов не наберется.

Ногти у азиата были длинные и ухоженные. Тонкие пучки волос на макушке и на подбородке придавали ему вид хозяина лавки древностей из какой-то дешевой киноленты.

– Вы что, приехали сюда на экскурсию? Почему вы так уставились на меня? – спросил старикашка.

– Простите, – быстро произнес Баруссио. – Просто я ожидал увидеть кого-нибудь другого.

– Я это я, и никто другой.

Альбанезе громко захохотал, Баруссио, прежде чем продолжать, строго посмотрел на него.

– Вас зовут Чан?

– Меня зовут Чиун. Чан – это китайское имя. – Старик ловко сплюнул на дорожку у подъезда, едва не попав на носок правого ботинка Альбанезе. Баруссио невольно моргнул от удивления.

– У меня к вам дело. Можно нам войти? Здесь очень жарко, – сказал он.

– Вы главный в этой группе?

– Да.

– Тогда вы можете войти. А ваши слуги пусть подождут снаружи. Особенно вот этот – противный и грубый. – И старик слегка кивнул в сторону Альбанезе.

– Хорошо, – сказал Баруссио и вошел в дом.

Глаза Альбанезе сузились. Ну уж нет, Марти Альбанезе не потерпит этого. Какая-то разряженная обезьяна обозвала его слугой! Да еще противным и грубым. А этот выживший из ума дядюшка Баруссио проглотил такое! Почему он не ответил ему как следует? Альбанезе почувствовал себя по-настоящему несчастным и сделал шаг вслед за Баруссио. Вдруг он ощутил удар в живот и схватился за него, а старый клоун захлопнул дверь перед самым его носом.

– В чем дело? – спросил Палермо.

– Не знаю. Небольшая судорога или что-то вроде этого, – ответил Альбанезе, все еще держась за живот. – Ну вот, уже все в порядке. – Мелкий азиатский поганец! Приятно будет выбить из него спесь.

Старик провел Баруссио в прохладную комнату и жестом предложил присесть на софу, обтянутую синей замшей.

Сицилиец сел, Чиун стал перед ним. Глаза их оказались почти на одном уровне.

– Ну, что у вас за дело?

– Я несколько затрудняюсь объяснить… – начал Баруссио.

– Тогда говорите то, что приходит вам в голову.

– Ну хорошо, мистер Чиун, у одного моего друга возникли проблемы на его виноградной плантации, и, похоже, вы тому причиной.

– Я?

– Да. Его рабочие, знаете ли, очень суеверны. Недавно ночью произошло небольшое землетрясение, и теперь они отказываются работать из-за, того, что вы приехали в этот город. Они говорят, что вы принесли с собой какое-то восточное проклятие, простите мне такое выражение.

Баруссио перестал потеть. Теперь он был совершенно спокоен и даже позволил себе небрежно откинуться на замшевые подушки софы.

Чиун только кивнул, но не произнес ни слова.

Баруссио подождал ответа и, когда его не последовало, продолжал;

– Они думают также, что ваш хозяин… его зовут Римо?

– Да, Римо, – подтвердил Чиун.

– Так: вот, рабочие думают, что он также обладает какой-то непонятной силой, и поэтому они отказываются выходить на работу.

– И что же? – спросил Чиун.

Проклятие! Этот тип кого угодно выведет из себя. Ни шагу навстречу.

– Поэтому нам бы хотелось, чтобы вы и мистер Римо поехали вместе с нами на виноградники и сказали рабочим, что им нечего вас бояться. Просто дайте им посмотреть на себя, пусть они увидят, что вы не привидения или что-то в этом роде.

Чиун вновь кивнул и скрестил руки под широкими спадающими рукавами своего халата. Он подошел к окну, выходившему на фасад дома, и посмотрел на улицу, где стояли Палермо и Альбанезе, облокотившись на капот «кадиллака».

– Это все? – спросил азиат.

– Да, – ответил Баруссио и хмыкнул. – Довольно глупо, конечно. Вы и мистер Римо имеете полное право считать это чепухой. Но это очень важно для моего приятеля, потому что сейчас время сбора винограда, и если его сборщики перестанут работать, он разорится. Поездка займет всего несколько минут. – Баруссио был рад, что убедил дона Фиаворанте уладить это дело мирно, не прибегая насилию и угрозам. – Так вы согласны?

– Я поеду, – сказал Чиун. – Но не знаю, как мистер Бломберг.

– А он дома? Могу я попросить его об этом?

– Он дома. Я сам спрошу его. Подождите, пожалуйста.

Чиун повернулся и заскользил из комнаты, руки его все еще были спрятаны в рукава халата, ноги даже по каменному полу двигались совершенно бесшумно. Медленно поднявшись на две маленькие ступеньки, ведущие в столовую, он раздвинул стеклянную, во всю стену, дверь и вышел на залитый ярким солнцем внутренний дворик.

Баруссио наблюдал, как он уходил. Волна горячего воздуха, ворвавшаяся в комнату, когда Чиун отодвинул стеклянную дверь, прошла через всю столовую, достигла гостиной и пахнула прямо в лицо Баруссио. Но он даже не потянулся за носовым платком: у него уже не было причины потеть.

Чиун пересек дворик, вымощенный серыми плитками, и подошел к большому бассейну, имевшему форму человеческой почки. Встав на край, он укоризненно посмотрел вниз. Так дотошная хозяйка с удивлением разглядывает неизвестно откуда взявшееся пятно.

Кристально чистая вода бассейна была неподвижна. На дне на глубине восьми футов прямо под собой Чиун увидел Римо. Тот лежал на спине, держась руками за нижнюю ступеньку металлической лестницы. Заметив Чиуна, он помахал ему рукой.

Чиун протянул к Римо согнутый палец и повелительным жестом поманил его к себе.

Римо отмахнулся.

Чиун снова поманил его указательным пальцем.

Тогда Римо перевернулся в воде лицам вниз, чтобы не видеть Чиуна, нога его слегка шевелились, удерживая тело под водой.

Чиун огляделся вокруг. На столике рядом с бассейном он заметил большую хромированную шестеренку, служившую декоративной пепельницей, и взял ее. Вытянув до отказа руку, он тщательно примерился и разжал пальцы – прямо против металлической лестницы. Пепельница с плеском ушла под воду и ударила Римо по затылку.

Римо, как ужаленный, крутанулся в воде, увидел железную штуковину, подобрал ее и вынырнул на поверхность.

Как только голова его показалась над водой, он закричал:

– Черт возьми, Чиун, мне же больно!

– Ты как тот осел из пословицы. Работаешь хорошо, но сначала нужно, чтобы ты заметил работу.

Римо повис на лестнице, держась за нее правой рукой, и взглянул на часы на левом запястье.

– Ты мне действительно все испортил, – сказал он. – Пять минут двадцать секунд. А я наметил на сегодня пробыть под водой ровно шесть минут.

– Если бы я знал, что доктор Смит послал тебя сюда тренироваться перед олимпийскими играми, я бы не стал тебя беспокоить. Но поскольку, я думаю, у него на уме было совсем другое, я решил известить тебя, что у нас гости.

Римо выпрыгнул из бассейна и переспросил:

– Гости? – Он отбросил металлическую штуковину, и она с резким стуком упала на вымощенный каменной плиткой пол.

– Да, гости, – подтвердил Чиун. – Мне кажется, они представляют криминальные элементы вашей страны.

– Что они хотят от нас?

– Они хотят, чтобы мы отправились убедить мексиканцев продолжать сбор винограда.

– Почему мы? Я же не римский император!

– Видимо, последнее землетрясение и наше прибытие в этот город вызвали какие-то страхи среди мексиканских рабочих. Они считают нас кем-то вроде богов.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, нам следует пойти и рассказать им правду, – ответил Чиун.

– Какую правду?

– То, что я всего-навсего старый и хилый слуга-азиат, а ты чемпион по плаванию, тренируешься перед соревнованиями. Посмотрим, что еще нужно от нас этим бандитам.

– Как тебе угодно, папочка, – сказал Римо, кланяясь Чиуну в пояс.

– Оденься, мой уважаемый сын, – произнес Чиун.

Через стеклянную дверь он вошел обратно в столовую, а Римо через другую такую же дверь направился в спальню – вытереться и одеться.

Баруссио взглянул на вернувшегося Чиуна.

– Он согласен, – коротко сказал тот.

Баруссио почувствовал облегчение.

– Мой друг будет счастлив, – произнес он. – Это очень важно для него.

Чиун промолчал.

Спустя две минуты в комнату, мягко ступая, вошел Римо. На нем были кожаные теннисные туфли без носков, белые широкие брюки и белая сетчатая рубашка с короткими рукавами.

– Привет, я Бломберг, – представился он и протянул Баруссио крепкую руку, не успев вспомнить, что его рука должна выглядеть вялой.

Баруссио поднялся с софы:

– Ваш человек объяснил ситуацию? – спросил Гуммо, приглядываясь к вошедшему. Пожалуй, этот малый совсем не кажется странным, подумал он. У него хорошее рукопожатие. Хотя с налета и не разберешься. Особенно в Калифорнии. Загар может скрывать все, что угодно.

– Да, объяснил, – подтвердил Римо. – Все это не имеет большого смысла, но в такой прекрасный день приятно с кем-нибудь прогуляться.

Эти слова почему-то насторожили Баруссио, но Римо продолжал простодушно улыбаться. Вроде бы, он не имел в виду ничего особенного.

Чиун первым показался в дверях. Палермо и Альбанезе все еще стояли рядом с автомобилем. Увидев Римо, замыкавшего шествие, Альбанезе, не удержавшись, поднес руку ко рту.

– Вы только поглядите на это чучело, – произнес он театральным шепотом, явно рассчитывая на то, что Римо услышит его слова.

Баруссио еще раз смерил Альбанезе яростным взглядом. Чиун казался совершенно невозмутимым. Римо же подошел к Альбанезе и произнес:

– Здорово, парень. Как делишки?

– Лучше некуда, – отозвался Альбанезе. – Просто лучше всех.

С притворной учтивостью он открыл дверцу «кадиллака» и жестом пригласил их занять места в машине. Чиун влез первым, за ним Римо, а Баруссио, проходя мимо Альбанезе, прошептал:

– Еще одна выходка, и я вырву тебе глаза и раздавлю о стену как две виноградины.

Лицо Альбанезе дрогнуло. Да, надо следить за собой. Он тихо забрался в машину. Палермо сел за руль.

– Куда ехать, дядюшка Гуммо?

– На ферму Боба Громуччи, – сказал Гуммо-Труба. Мотор заурчал, включился кондиционер, хотя необходимости в нем уже не было. Лицо Баруссио было совершенно сухим, ему было даже прохладно. Да и с чего бы ему потеть?

Глава четырнадцатая

Однако на другом конце города в Первой доверительной компании развития Сан-Эквино покрывался липким потом Лестер Карпвелл Четвертый.

Он находился лицом к лицу с двумя мужчинами. Как только они, без предварительной договоренности, вошли к нему в кабинет, он понял, что их приход грозит ему неприятностями. Вошедший первым высокий мужчина был в отлично сшитом темно-синем костюме. Но портновское искусство не могло скрыть мощи его мускулатуры. При каждом его шаге ткань костюма морщилась складками.

На втором был коричневый костюм в светлую полоску. Его крысиное лицо искажала кривая усмешка, будто он знал что-то очень смешное, о чем никто больше не догадывался.

Громадный мужчина сел на стул напротив Карпвелла. Другой стал за спиной, даже не стараясь скрыть намерения заблокировать вход в кабинет, и начал чистить ногти перочинным ножиком.

– Почему бы вам не сесть поудобнее? – предложил Карпвелл мужчине сидевшему напротив него.

– Ничего, благодарю. Мне и тут неплохо, – ответил мужчина.

– Ну, хорошо, раз вы уже здесь, объясните, что вам от меня нужно, – спросил Карпвелл.

– Обязательно. Скажу вам просто и ясно, Карпвелл. Вы ведь бизнесмен, не так ли?

– Да.

– Отлично, я тоже деловой человек. Так что никаких уверток и пустой траты времени! Я хочу знать, как делать землетрясения. И плачу вам за этот секрет.

– Секрет землетрясений? – удивился Карпвелл. Внутри у него что-то оборвалось. Харрис Файнштейн был прав. Карпвелл должен был ехать в Вашингтон вместе с ним. Недаром Файнштейн предупреждал, что рано или поздно все выйдет наружу. Это всего лишь вопрос времени. И он не ошибся. Дело уже попало в чужие руки.

– Да, секрет землетрясений. Я хочу знать, как вы это делаете. Ну, как вам удастся вытряхивать деньги у здешних жителей.

– Боюсь, мистер… – Карпвелл сделал паузу, чтобы собеседник назвал себя, но ответа не последовало, и ему пришлось продолжить, – что я не имею представления, о чем вы говорите. У меня нет такого секрета. Если вы хотите что-либо выяснить насчет землетрясений, обратитесь в институт Рихтера к доктору Куэйку. Запишитесь на один из его семинаров, а не отнимайте у меня время подобной ерундой.

– Карпвелл, наш разговор может быть легким, а может быть и трудным. Выбирайте сами, – сказал Мэнни-Шило Муссо. – Я хочу знать, как вы это делаете.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – повторил Карпвелл, опуская глаза на стол, где лежала стопка финансовых отчетов, ясно свидетельствовавших о том, что империя Карпвеллов очутилась перед финансовым крахом. Он смотрел вниз и потому не заметил, как плотный мужчина в синем костюме кивнул человеку, стоящему у двери, и тот, размахнувшись, ударил его в затылок.

Карпвелл потерял сознание и уже не видел, как громадный мужчина вынул из внутреннего кармана своего пиджака блестящее шило и аккуратно освободил его сверкающее острие от бутылочной пробки, в которую оно было воткнуто.

Погружаясь в беспамятство, Карпвелл пожалел, что в разговоре с помощником президента не представил все случившееся в более тревожном свете. Возможно, тогда правительство не оставило бы его доклад без внимания и поручило кому-нибудь разобраться в этом деле. Кому-нибудь, кто смог бы хоть что-нибудь сделать.

Глава пятнадцатая

Белый «кадиллак» катился по пыльной дороге между двумя рядами тенистых деревьев, вздымая за собой тучи красного песка, казавшегося порошкообразной кровью. Такая мелкая пудра покрывала всю южную Калифорнию.

С правой стороны дороги Римо видел ряд жалких лачуг, покрытых толем – их было около пятнадцати, – и мусорные кучи на месте уже развалившихся хижин. Перед этими домами стояли, сидели и разговаривали взрослые, бегали дети, забавляясь прутиками, обрывками веревок и лент.

«Кадиллак» заскрипел тормозами и остановился, раскачиваясь на мягкой подвеске. Альбанезе выскочил из машины, прежде чем она перестала раскачиваться.

Когда остальные неторопливо вышли из хорошо охлажденного кондиционером салона в жар летней Калифорнии, Альбанезе был уже в двадцати пяти футах от «кадиллака» и разговаривал с жилистым человеком со свисающими черными усами, одетым в грязные белые штаны и рубашку из грубого, похожего на холст, материала.

И штаны, и рубашка были ему по росту, но висели на нем так, будто человек вдруг похудел на целых тридцать фунтов, и одежда, сшитая когда-то по фигуре и, видимо, удобная, стала ему велика.

Слушая Альбанезе, мексиканец снял соломенную шляпу и тыльной стороной ладони вытер со лба пот. Пожав плечами – движение, выработавшееся за столетия труда на чужой земле, – он повернулся и пошел к лачугам, выкрикивая на ходу испанские имена.

Альбанезе направился обратно к машине. Римо, Чиун и двое других медленно шли ему навстречу, поднимая ботинками облачка красной пыли.

– Все в порядке, – сказал он, улыбаясь. – Это Мануэль, их старший. Он пошел собирать остальных. Тогда эти двое смогут поговорить с ними.

– А что мы должны сказать? – спросил Римо.

– Скажите им, – предложил Баруссио, – что бояться вас – это просто предрассудок. Скажите, что для них же будет лучше вернуться обратно на работу.

– Все, что пожелаете, – сказал Римо.

Чиун крутил головой, внимательно оглядывая поля и холмы, занятые виноградниками.

Альбанезе встал рядом с Римо и тихо проворчал:

– Не испорти дело, дорогой.

– Дорогой? Я не знал, что ты меня обожаешь, – заметил Римо.

– Попробуй только напакостить, тогда узнаешь, как я тебя обожаю, – ответил Альбанезе. – Может быть, придется даже запачкать твой беленький костюмчик.

– Господи, спаси меня! – воскликнул Римо.

Вокруг уже собрались люди: Мануэль привел из лагеря взрослых рабочих, и вместе с детьми они образовали небольшую толпу. Мануэль вышел вперед.

– Здесь все, – сказал он.

Альбанезе подтолкнул Римо локтем в бок и приказал;

– Скажи им!

Римо шагнул вперед.

– Меня зовут Римо. А это Чиун. Чем мы вам мешаем?

Взрослые молча переглянулись, затем повернулись к Мануэлю. На них была та же белая одежда, что и на нем. Мануэль заговорил:

– Во-первых, недавно разорвалась земля, и многие из наших умерли. Теперь наши старики говорят, что смертей будет еще больше. Они говорят, что нас окружает смерть. И что эта смерть идет от вас.

– Они говорят именно о нас? – уточнил Римо.

– Они говорят о пожилом восточном человеке великой мудрости. И о его белолицем спутнике, чьи руки быстрее, чем взгляд, и смертоноснее, чем стрелы.

Альбанезе загоготал. А Баруссио вдруг осенило: вот они – руки из его сна. Руки, двигающиеся быстрее взгляда и несущие смерть. Он почувствовал, как на лбу у него снова выступила испарина.

– Кто эти старые люди, о которых вы говорите? – спросил Римо.

Мануэль обернулся к толпе и тихо произнес несколько слов по-испански. Толпа расступилась. Женщина, старая, как жизнь, и усталая, как смерть, едва волоча ноги, вышла вперед. Одета она была во все черное, на плечи накинута черная шаль. Морщинистое лицо словно высушено вековой печалью.

Она остановилась рядом с Мануэлем.

– Мне было видение, – сказала она, обращаясь к Римо. – Я видела смерть, которую несли быстрые руки.

– Ну, хватит, – огрызнулся Альбанезе, обращаясь к Римо. – Давай кончать с этим. Скажи им, чтоб не волынили и возвращались на работу. Если ты с твоим азиатом немного соображаете, то сейчас же начинай.

Римо оценивающе взглянул на Альбанезе, отметив его размеры и вес, и вновь повернулся к Мануэлю. Но тут вперед выступил Чиун, в своем синем одеянии, как всегда спокойный и невозмутимый.

Он подошел к старой женщине и взял ее за руки. Они были очень похожи. Какое-то время Чиун и старуха стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза. Никто из них не произнес ни слова. Затем Чиун отступил назад.

Его голос прозвучал над полем, эхом отозвавшись в опустевших лачугах.

– Слушайте внимательно мои слова, – проговорил он так, будто обращался к громадной толпе. – Ваши старики говорят правду: здесь ходит смерть. Они говорят вам правду, когда предсказывают, что смерть еще придет сюда. Они говорят вам правду, когда рассказывают о человеке, чьи руки быстрее, чем стрелы.

– Что он делает? – прошипел Альбанезе. Он и Палермо одновременно шагнули вперед и оказались за спиной Чиуна. Их возвышавшиеся над ним фигуры должны были запугать его.

– Люди за моей спиной – это злые люди, – продолжал Чиун. – И для таких людей единственным возмездием является смерть. Это справедливая расплата за все их преступления.

Альбанезе и Палермо схватили Чиуна каждый за ближайшее к себе плечо. Но затем вдруг выпустили его и, вытянувшись во весь рост на цыпочках, застыли как истуканы. Лица их исказились от боли. Чиун, не оборачиваясь и не отрывая глаз от толпившихся перед ним людей, впился обеими руками точно в пах каждому.

– Я говорю вам, – продолжал он, – вы должны бежать от смерти, которая идет сюда. Слушайтесь ваших стариков. Возвращайтесь на родную землю. Старики скажут, когда настанет время вернуться и снова работать на этих полях.

– Заткните ему глотку! – заорал Баруссио своим подручным.

Руки Чиуна ослабили свою железную хватку. И тогда они оба ринулись на хилого желтолицего человека в синем кимоно.

Палермо достиг его первым и тут же рухнул к ногам Чиуна, как если бы тело его каким-то образом испарилось из его костюма, и пустая одежда упала на землю под собственной тяжестью.

– Азиатский выродок! – выругался Альбанезе, – Это уже интересно!

Он протянул руки к горлу Чиуна, чтобы медленно выдавить жизнь из этого старого призрака. Однако руки его так и не достали корейца. Чудовищный удар локтя разорвал ему горло, вдавив его в нижнюю челюсть, и Альбанезе, уже бездыханный, пролетев по воздуху, с глухим стуком упал перед старухой в черном. Взглянув на еще корчившееся в судорогах тело, она плюнула ему в лицо.

Затем старуха повернулась, и толпа раздалась, чтобы дать ей дорогу. Не произнося ни слова, она, тяжело ступая, удалилась, за ней потянулись взрослые, подталкивая детей шлепками и что-то тихо говоря им.

– Вернитесь! – закричал Баруссио. – Вернитесь! Это обман!

– Нет, не обман, – отозвался Римо.

Баруссио потянулся к карману за пистолетом – движение, которого он не делал уже многие годы, но все-таки оно ему хорошо удалось.

Пистолет оказался в его руке и был направлен на Чиуна, а палец нажимал на курок. Но оказалась, что Гуммо нажимает на воздух: пистолет, совершенно бесполезный, уже падал к его ногам.

Баруссио хотел повернуться к Римо. Тогда, в своем сне, он так и не увидел руки, которая его убила. Он не увидел ее и наяву. Даже не заметил ее движения. Он успел только почувствовать, как на лбу у него выступили капли пота, подмышки вдруг стали липкими, а по внутренним сторонам бедер потекли обильные струйки.

Этот пот проступил сквозь ткань брюк, когда его уже мертвое тело упало на землю, взметнув облако цвета высохшей крови.

Глаза Римо встретились с глазами Чиуна, и старший отвесил поклон младшему. Римо с насмешливой учтивостью, поклонился в ответ.

– Порядок, Чиун, теперь пошли, – сказал он. – Мне нужно сделать еще кое-что.

Когда они медленно возвращались к белому «кадиллаку», оставив на земле три мертвых тела, Чиун спросил: