Глава восьмая

Харрис Файнштейн был предан земле перед лицом Бога Израилева, Царя Небесного, в присутствии самых уважаемых граждан Сан-Эквино. Большинство из них удивлялось, почему его хоронили в закрытом гробу.

Знал это только Царь Небесный. И еще шериф Вейд Уайт. И Лестер Карпвелл Четвертый.

Раввин, с тонким выразительным лицом, только недавно вышедший из стен духовной школы, каким-то образом связал кончину Харриса Файнштейна с войной во Вьетнаме.

В этом месте проповеди миссис Файнштейн бросила на него недовольный взгляд. Но раввин не обратил на нее внимания. Шериф Уайт сурово разглядывал всех, хотя этого никто не замечал. Лес Карпвелл стоял с низко опущенной головой.

Уайт продолжал оглядываться, как бы вопрошая, нет ли здесь кого-либо, кто разыскивался бы по тому или другому поводу. Но никого не находил.

Тем временем раввин говорил о том, что такое хороший человек. И что такое праведная жизнь. Он подробно рассказывал о том, что богословы назвали, после тысячелетних размышлений и споров, праведной жизнью и благой смертью.

Шериф Уайт подумал, что звучит это, конечно, здорово, но все зависит от того, как интерпретировать изречения раввина.

Голос раввина, взывавшего к Творцу всего сущего – что есть, было, и пребудет вечно, – в последний раз вознесся в чистое небо Калифорнии над кладбищем «Бет Шалом». Вибрирующие звуки древней молитвы стали как бы частью того, что люди называют «Небесами».

Эта земля, на которой они стояли, могла бы, без всякого сомнения, гордиться собой перед самими создателями Ветхого Завета. И эта же земля, на которой они стояли, была готова – если никто не помешает – исторгнуть из себя уже погребенных и сбросить в пучину Тихого океана великое множество живых, похоронить города вместе с их жителями и обратить в ничто миллионы жизней людей и животных – вот что мог совершить сдвиг земных пластов.

Если бы кто-нибудь из создателей Библии, обладавший способностью предвидеть будущее, присутствовал на похоронах Файнштейна, он мог бы написать: "Итак, предан земле Файнштейн старший, пятидесяти четырех лет от роду. И были вокруг него друзья и родные. И не ведали они, что готовила им земля, не знали того, что знали уже птицы на деревьях и кроты в земле, которые чувствовали ее содрогание.

Мужчины спали с женщинами, которым не было дано замужества, и молодые женщины отдавались свободно. Обжорство и лень царили на земле, мужчины в праздности своей желали бы не ходить, а только удобно сидеть, ублажая себя покоем.

Мужчины соединялись с мужчинами, женщины погрязли в нечистых поступках, и люди этому потворствовали. Брат поднялся на брата, бедный шел против богатого, черный против белого, иудеи и неиудеи равно пестовали ненависть в своих сердцах.

И никто не обращал взоров к Всевышнему, чья доброта так щедро одарила людей. Никто не взывал к Господу, хотя даже кладбища вещали им, что этот мир и мир, за ним грядущий, предназначены для их успокоения.

Лишь немногие предупреждали: «Покайтесь, покайтесь, покайтесь!» Но были они прокляты за свою правду, изгнаны с хулой и поношением".

– Гоните отсюда этих психов! Господи, разве эти недоношенные ублюдки не видят, что здесь идут эти чертовы похороны?! – вдруг вырвалось из уст шерифа.

Похоронная церемония застопорилась. Все уставились на Уайта. Его помощники препроводили к выходу пятерых молодых хиппи

– Простите, – пробормотал он, глупо ухмыляясь, и снял шляпу. – Кажется, я говорил слишком громко. О, еще раз извините, у вас ведь снимать шляпы не принято… Хе-хе…

На похоронах этого еще не знали, но человек по имени Римо каким-то образом уже приобрел через посредника универсальный магазин Файнштейна. Частный дом Файнштейна также был продан ему, но миссис Файнштейн не запомнила имени покупателя. В этот день она навсегда покидала Сан-Эквино, ее дочери были уже замужем и жили отдельно, а теперь, когда не стало и Харриса, здесь было слишком много примет прошлой счастливой жизни, чтобы сердце ее могло выдержать их сладостную горечь.

Друзья покойного Файнштейна обнаружили, что его универсальный магазин продан какому-то чужаку, примерно в то же самое время, когда и новый его владелец узнал о своем приобретении.

– Универсальный магазин? Вы что, свихнулись? Я ничего не смыслю в универсальных магазинах!

Римо постучал пальцами по нагретому солнцем приборному щитку арендованного автомобиля. Он не глядел на доктора Харолда В. Смита, он смотрел вперед, на чистенькую, ухоженную долину, изнывавшую под жарким калифорнийским солнцем. Смит встретил Римо в аэропорту Лос-Анджелеса; единственный свой чемодан Римо положил на заднее сиденье. Чиун ехал за ними в другом, тоже арендованном автомобиле, едва вместившем его сундуки, телевизор и видеомагнитофон.

– Вам и не нужно ничего знать об универмагах. Управляющему сказано, чтобы он вел дела в магазине до тех пор, пока вы не будете готовы принять в них участие. Скажем, через два – три месяца. Времени у вас будет достаточно. Больше даже, чем вам может потребоваться, поскольку план наш достаточно прост.

– И, как всегда, ставка в нем – моя жизнь!

– Как вам уже известно, кто-то потребовал от граждан Сан-Эквино ежемесячно выплачивать восемь тысяч долларов в качестве страховки от землетрясений. Вы наследуете положение Файнштейна в этом городе. Вас попросят участвовать в этом деле. Ведите себя так, будто слышите о нем впервые, но вместе с тем постарайтесь создать какие-нибудь осложнения для тех, кто устраивает землетрясения. Ну, а когда они возьмутся за вас… – Он не закончил фразы. – Вот-вот может разразиться национальная катастрофа. Если эти люди передумают или если их что-то вспугнет, они вызовут сильнейшее землетрясение. Это будет величайшей трагедией в нашей истории.

– Второй величайшей трагедией, – заметил Римо.

– Какая же была первой?

– Когда человек спустился с дерева, – ответил Римо Уильямс.

– Будьте посерьезней. Как вы думаете, зачем мы приставили к вам преподавателя геологии? Потому что мы уже пару месяцев следим за всем этим. И никак не можем установить, кто или что это такое. Но теперь, после убийства Файнштейна и Мак-Эндрю, дело приняло другой оборот. Люди, вызывающие землетрясения, готовы убивать.

– Почему вы думаете, что за этим действительно стоят какие-то люди? – спросил Римо. – Может быть, это совпадение.

– Нет, – сказал Смит. – Подземные толчки, как показывает изучение их частоты, прекратились по всему штату. Эти люди действительно могут вызывать и предотвращать землетрясения. Что и делает их опасными. Слишком опасными для общества.

– Не слишком ли вы полагаетесь на меня?

– Вы что-нибудь усвоили по геологии? – спросил Смит.

– Немного, – ответил Римо.

– Ладно, в этом округе есть учреждение, которое называется институтом Рихтера. Его возглавляет человек по имени доктор Сайлас Форбен. Его называют «Доктор Куэйк» – «Доктор Землетрясение». Последние пару лет у него не все в порядке с головой, но все-таки он знает о землетрясениях больше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Мак-Эндрю и Файнштейн собирались ехать в его институт. Если вам нужно будет узнать что-нибудь относительно землетрясений, обращайтесь к нему.

– А может быть, это он их вызывает? – поинтересовался Римо.

– Может быть, – ответил Смит, но в голосе его звучало сомнение. – Держите меня в курсе всего, что вам удастся выяснить. Вероятно, мы направим сюда группу геологов, если появится что-либо по научной части. А когда они закончат работу, вам, возможно, придется позаботиться и о них…

– Вы не меняетесь, доктор Смит.

– Вы тоже не ангел, Римо.

– А я никогда и не напрашивался на эту работу. Помните, как меня ни за что ни про что обвинили в убийстве человека? Чуть ни казнили на электрическом стуле, черт возьми! Помните? И очнулся я уже в вашей тихонькой скромной организации, где подставивший меня сукин сын пудрил мне мозги, убеждая, что ради Америки можно пожертвовать жизнью. Так и вышло. Пожертвовали. Его жизнью. Помните? Знаю я все эти делишки. И знаю, что вы – сукин сын. И я тоже. Вам, конечно, на это наплевать, зато мне – нет.

Римо смотрел на цветущий сельский пейзаж Калифорнии, но не видел его. Взгляд его был обращен куда-то внутрь себя, где копилась ненависть.

– Предполагается, что Чиун поработает вместе с вами, – сказал Смит.

– Он не из тех, кто подчиняется. Тем более, что я американец.

– И что?

– Американец, но не такой как вы.

– Простите, – сказал Смит, – но вы прекрасно справляетесь со всеми поручениями.

– Это первая похвала, которую я от вас слышу, и она мне кажется омерзительной.

Вскоре они добрались до большого загородного дома с ухоженной лужайкой перед ним, кругообразной подъездной дорожкой и прекрасной керамикой в греческом стиле у входной двери. Подъездная дорожка была заставлена автомобилями. Судя по гостям, стоявшим на лужайке с бокалами в руках, прием был в самом разгаре.

– Похороны должны были состояться вчера, – произнес Смит.

– Вы что-то упомянули насчет легких, выдавленных через рот?

– Да, каким-то образом убийство связано с давлением, – ответил Смит.

Римо нашел это очень любопытным. Потом его осенило:

– А почему похороны были вчера? Что за спешка?

– По еврейским обычаям умерших хоронят в течение двадцати четырех часов. Кроме того, тело было сильно изуродовано. Вероятно, следователю потребовалось бы слишком много времени, чтобы установить причину смерти. Газеты объявили о случайном отравлении, так что делайте вид, что и вы так считаете. Между прочим, вот… – сказал Смит, незаметно передавая Римо бумажник, казавшийся подержанным, хотя Римо знал, что в действительности им еще никто не пользовался, на нем не было ни малейших признаков, которые бы выдавали его происхождение.

– Теперь вы – Римо Бломберг. Вы решили заняться бизнесом в сфере универсальной или, как они это называют, розничной торговли. Ваши родители давно умерли, оставив вам кучу денег. Вас вырастила тетя Этель из Майами Бич. Вы немного знаете этот район. Никому не давайте полного имени и адреса тети. Просто упомяните, что у вас есть тетка. Пусть вас не тревожит, что вы не будете ходить в синагогу и употреблять кошерную пищу. Вы – современный еврей. Если вас попросят сделать пожертвование – давайте, и никто не усомнится в том, что вы – еврей.

– Когда-то я знал одного израильского агента. Правда, недолго.

– Они – люди совершенно иной культуры. Не думайте об этом.

Смит свернул на подъездную дорожку, и сразу же, будто это послужило сигналом, гости начали расходиться.

– Мне кажется, они задержались здесь, чтобы выпить прощальный бокал, – предположил Смит. – Этот дом теперь ваша собственность, так же, как и универсальный магазин. Все оплачено полностью. Уже поздно, и я должен вас покинуть. А вот и Чиун.

Смит остановил машину перед домом. Сзади остановился арендованный лимузин. Водитель выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу перед хрупким азиатом, облаченным в длинные зеленые одежды. Он помог старику дойти до входной двери. Чиун вежливо поблагодарил его. Шофер вытащил из багажника автомобиля три громадных сундука и поставил их на тротуар, рядом с уже стоящей там телевизионной аппаратурой. Потом он жестом показал старику, что тот может пока присесть на чемодан, и помог ему опуститься на багаж.

Римо покачал головой. Чиун опять разыгрывает из себя немощного старца. Он часто прибегал к этой уловке, чтобы заставить людей поднести его багаж или перетащить с места на место какие-нибудь вещи. Тем, кто на него трудился, он разумеется, не говорил, что мог бы согнуть их в бараний рог, если бы только захотел. Не сообщал он и о том, что является Мастером Синанджу, для которого все люди – не более чем двигающиеся мишени.

Однажды, когда женщина, несущая покупки Чиуна, потеряла ключи от своей машины, он так нажал на металлическую ручку дверцы, что она открылась и без ключа. Женщине он сказал, что машина была не заперта. Однако механикам в гараже потребовалась целая неделя, чтобы заменить замок.

Наслаждаясь ласковым теплом вечернего калифорнийского солнца, Чиун опять разыгрывал из себя беспомощного старика. Похоже, он даже ожидал, что его внесут в этот дом на руках.

Смит снова взглянул на часы. Римо взял с заднего сиденья свой единственный чемодан и вышел из машины. Когда он обернулся, Чиуна на сундуках уже не было. Он стоял на дорожке рядом с одетой во все черное женщиной и поклонами выражал ей свои соболезнования.

Римо взглянул на опрятную, ухоженную лужайку перед домом, на расходившихся с траурной церемонии людей, и внезапно подумал: почему люди так скорбят, когда кто-нибудь умирает, будто это случайно свалившееся несчастье? Ведь такова неизбежная доля каждого.

А что касается этих людей, подобная участь может постигнуть их очень скоро – все зависит от того, насколько успешно он, Римо, справиться с заданием. Он увидел, как семь темных птиц внезапно поднялись с тополя, будто их спугнула кошка. Но он знал, что причиной тому может быть и небольшое сотрясение почвы. Птицы чувствуют такие вещи лучше всех.

Сколько же землетрясений происходит в Калифорнии за год? Пусть даже слабых. Самых слабых смещений земной коры. А что же люди? Люди при этом – будто жучки, посаженные в бутылку, которую ребятишки заткнули пробкой. Может быть, дети вспомнят о них и приоткроют пробку, чтобы им было чем дышать. Может быть. Тогда жучки, возможно, еще поживут.

Сейчас все они – как жучки в закрытой бутылке, только проблема не в воздухе. Кто-то собирается раздавить эту бутылку ногой. Вместе с жучками.

Глава девятая

В ту ночь добротно построенные дома не пострадали. В них только слегка закачались люстры. Ходивший босиком по каменному полу своей комнаты Римо ничего не почувствовал. И Чиун, спавший на циновке на полу в своей спальне, даже не пошевелился.

За домом на лужайке встревоженно замяукала кошка. Римо посмотрел из окна на черно-синее безлунное небо и почувствовал себя совершенно беспомощным и очень одиноким. Его охватил вдруг такой страх, какого он не испытывал с тех пор, как начал тренироваться у Чиуна.

Закрыв глаза, он на какое-то время полностью отключился от всех мыслей. Когда он опять открыл их, то снова был спокоен. «Слишком возбужденный мозг – это кинжал в собственное сердце» – так в старину говорили в корейской деревне Синанджу, откуда был родом его учитель – Мастер Синанджу.

Однако другие дома в ту ночь оказались не столь безопасны для их обитателей. Они не были прочными и надежными и не могли похвастать водопроводом, кондиционерами или центральным отоплением.

Это были дома сборщиков винограда, приезжавших в Сан-Эквино весной и летом на заработки и уезжавших после сбора урожая. Здешний виноград был очень сладким и шел на производство самого лучшего в Америке вермута.

Вот почему той ночью хозяева виноградников даже не заметили землетрясения, а сборщики винограда ощутили его на собственной шкуре. Подземные толчки, качнув люстры в домах первых, разрушили стены, сколоченные из листов жести, и оторвали сбитые гвоздями брусья и балки, которые поддерживали крыши лачуг.

В ту ночь в Сан-Эквино три такие лачуги обрушились, как карточные домики.

В оставшихся хибарах заморгали голые электрические лампочки. Люди в нижнем белье и ночных рубашках, некоторые в одних подштанниках, с воплями выбегали из своих жилищ.

Удушливая пыль взметнулась над кучами металлических и деревянных обломков.

Кто-то кричал по-испански:

– Мужчины, скорее! Помогите!

Из-под рухнувшей балки из последних сил тянулась полная окровавленная рука, и слабый голос умолял по-испански: «Пожалуйста, пожалуйста, спасите!»

– Сюда! Помогите приподнять балку! – кричал босоногий мужчина в одних подштанниках. Было прохладно, но тело его блестело от пота. Напрягая все силы, он пытался приподнять и отодвинуть тяжелую перекладину.

Из-под другой груды металлических, деревянных обломков и кусков толя раздавался детский плач.

Ребенок кричал, пока мужчины руками растаскивали остатки рухнувшего жилища. Он кричал, когда уже подошли краны и тракторы из Сан-Эквино. Ни один человек из стоявших вокруг не мог остановить этот плач, взять ребенка на руки и успокоить его, и люди, пытавшиеся разобрать завал, чувствуя страх и ощущая свое бессилие, злились на это строение, которое недостаточно быстро поддавалось их усилиям, и на ребенка, которого они никак не могли найти.

К середине ночи крик прекратился, и, когда тело мертвого ребенка было освобождено из тесного искусственного чрева, случайно образовавшегося от падения балки на стол, сборщики винограда в гнетущем молчании разошлись по своим лачугам.

На следующее утро они не вышли на поля, хотя солнце стояло высоко и была «самая лучшая погода для работы», как говорили целые поколения сборщиков урожая.

– Черт! – бормотал себе под нос шериф Вейд Уайт. – Трусливые латиносы, «мокрые спины». Всего боятся!

Он прибыл на место несчастья только утром. Ночью, узнав по телефону, что от стихийного бедствия не погиб ни один белый, он спокойно пошел досыпать.

– Что, они не хотят идти на поля? – спросил Уайт владельца виноградников Громуччи. – Проклятие, вы думаете, их подстрекают коммунисты?

– Нет, – отвечал Роберт Громуччи. Он высунулся из окна своего розового «эльдорадо» с откидывающимся верхом и взглянул на шерифа Уайта, делавшего какие-то пометки. – Прошлой ночью погибло семь человек, – напомнил ему Громуччи.

– Все латиносы, не так ли?

– Все американцы, приехавшие из Мексики.

– Значит семь. А сколько разрушено лачуг?

– Все сведения у вашего заместителя.

– Да, конечно. Я просто хотел уточнить некоторые детали.

– Рабочие сегодня волнуются, – сказал Громуччи.

– В добрые старые времена мы знали как управиться с ними, Боб, но сегодня я ничего не могу для вас сделать. У меня связаны руки, понимаете?

– Я и не прошу заставлять их работать, Вейд. Но они толкуют, что этот год – год большого проклятия или чего-то там еще. Боги земли схватятся с богами разрушения. Ну что-то в этом роде, не знаю точно…

– Я вижу. Боб, вы тоже поверили в эту чепуху. Простите, я не хотел вас обидеть…

– Нет, – ответил Роберт Громуччи, владелец виноградников, – я не верю. А вы, Вейд, выглядите сегодня необычно довольным.

Это было действительно так. Ведь Вейд Уайт предупреждал граждан Сан-Эквино – этих господ – Карпвелла, Ракера, Бойденхаузена, – что будет землетрясение. Наказание за поездку Файнштейна в Вашингтон и за то, что правительство прислало сюда Мак-Эндрю. Говорили же им: никуда не ездить и не принимать никаких представителей федеральных властей.

– Да нет, не больше, чем всегда, Боб, – ответил Уайт. – Просто добрый, старый, необразованный провинциал и деревенщина Вейд Уайт не всегда ошибается и имеет право иногда порадоваться.

– Но, Вейд, сегодня же погибли семь человек.

– Ну и что, наймите других. Увидимся позже, Боб. Будьте осторожны. Мои приветы хозяйке, – прокричал Уайт, пятясь назад.

Он плюхнулся на сиденье своего украшенного шерифскими звездами «плимута» и покатил по пыльной дороге, ведущей от виноградника к шоссе, движение по которому становилось все оживленнее.

Уайт что-то удовлетворенно насвистывал, спускаясь по горному шоссе к мотелю «Ковбой», постояльцы которого только еще рассаживались по автомобилям, многие без багажа. Затем он проехал мимо стоянок подержанных автомобилей и автомобильных моек и миновал торговый центр Эквино, где выделялся универсальный магазин Файнштейна.

Он подумал, не изменит ли новый хозяин название магазина на «Универмаг Бломберга» или «Римо». Этот парень кажется вполне нормальным, хотя о таких людях никогда нельзя сказать ничего определенного. Взять хотя бы его слугу-азиата. Ведь ясно, что никакой он не слуга. У него даже не хватило сил внести багаж в дом. Шерифу Уайту, подъехавшему туда как раз в это время, пришлось приказать своему заместителю взять это на себя.

Нет, если подумать, новый владелец универмага выглядит ненормально, ну, как розовый банан, например. Для чего ему, скажем, этот восточный старик? Он явно не слуга. Уж больно хил. Возможно, и месяца не протянет.

Неужели эти мелкие узкоглазики бьют нас во Вьетнаме? Нет. Шериф Уайт знал, кто бьет Америку во Вьетнаме. Сама Америка бьет там Америку.

Но шериф Уайт был к тому же неплохим политиком. И когда он подъехал к закусочной рядом с офисом Карпвелла, он решил держать при себе мысли о войне во Вьетнаме, о том, кто на самом деле несет ответственность за все, что там происходит, и насчет Римо Бломберга тоже – держать при себе и крепко, запечатанными.

Кофе в «Андрополосе» был сегодня утром отличный. Черный и в меру горький, с сахаром и сливками – совсем не то, что подают обычным посетителям: и вкус, и запах – что надо.

– Герти, мне пирог «а ля мод» с вишневой начинкой и ванильное мороженое со сливочными помадками, – сказал шериф Уайт официантке за стойкой. Ей было уже за тридцать. Внешность ее говорила о множестве ночей, проведенных с посетителями, которым на вопрос, чем "она занята сегодня вечером после работы, она слишком часто отвечала: «Ничем особенным».

Такой была Герти. Посетители отпускали в ее адрес пошлые шуточки, а она в ответ только смеялась. Они щипали ее, и иногда она даже злилась, но злость эта на самом деле мало что значила. Ведь это же Герти!

Герти первой узнавала все последние новости в Сан-Эквино. Из всех официанток она получала самые хорошие чаевые. Герти – шериф Уайт знал это – имела немалый счет в банке.

Он водрузил свой толстый зад на красный виниловый стул у стойки, почти полностью закрыв его своей плотью, облаченной в ткань цвета хаки, поставил локти на стойку и рыгнул.

Герти принесла пирог «а ля мод».

– Слышали, семеро погибли прошлой ночью у Громуччи, – сказала Герти. – И один ребенок. Говорят, дитя кричало всю ночь напролет. А потом замолкло. И когда его откопали, ребенок был мертв. Девочка. Ее мать и отец тоже погибли. И один из ее братьев. Из всей семьи спаслись только трое детей. Лачуги просто настоящий позор для города, не правда ли, Вейд?

– Послушай, – начал Уайт, и его мясистое лицо стало краснеть. – Я съем этот пирог. Я съем это мороженое. Но когда в следующий раз я закажу вишневый пирог «а ля мод» и ванильное мороженое со сливочными помадками, я хочу получить именно вишневый пирог и ванильное мороженое со сливочными помадками. Не просто мороженое со взбитыми сливками.

Шериф Уайт со злостью ткнул вилкой в бело-коричневое мороженое. Зубцы ее оставили в нем сквозные отверстия.

– Ну, уж это слишком, Вейд.

Шериф Уайт помахал своей вилкой перед самым носом Герти, но все-таки так, чтобы не задеть макияж на ее лице. Тогда ему пришлось бы просить другую вилку.

– Говорю тебе, я уже третий раз в этом году заказываю ванильное мороженое со сливочными помадками, а получаю со взбитыми сливками.

– А как же с людьми, которые погибли ночью, Вейд?

– Подавая мне не то, что я заказываю, ты их не вернешь.

– Вы же не платите.

– Я заплачу. Принеси мне сливочные помадки.

– Они кончились. Хотите чего-нибудь другого?

– Тогда не надо. Сойдет и это.

Герти, не обращая внимания на его грубость, продолжала стоять рядом с Уайтом.

– Говорят, «мокрые спины» толкуют между собой о смерти. Что им было сделано предупреждение. Думают, что, может, им лучше вернуться домой.

Шериф Уайт осушил свою чашку и пробурчал:

– Скатертью дорога. Пусть убираются.

– А кто же будет собирать виноград?

– Сами американцы.

– За эту плату?

– Тогда надо купить машины. Они не воняют, как эти «мокрые спины». Машину можно поставить в гараж. Она не захочет сидеть с тобой в кино. Машины подчиняются приказам.

– Ну, не в наши дни, – засмеялась Герти.

Шериф тоже усмехнулся.

– А что за парень купил универмаг Файнштейна? – спросила Герти.

– Римо Бломберг?

– Ну. Я видела его сегодня утром по пути на работу.

– В пять утра?

– Ага, – подтвердила Герти. – Он был на своей лужайке перед домом, делал какие-то идиотские упражнения, сроду таких не видела.

– Правда?

– Ага. Что-то ненормальное. Конечно, было еще не очень светло, поэтому я не совсем уверена, но, похоже, он очень быстро бегал. Действительно, очень быстро. Быстрее, чем любой, кого я когда-либо видела. А потом он будто наталкивался на стену и круто менял направление. И делал это как будто без помощи ног. Как в мультиках или в старых фильмах. Он мелькал то здесь, то там, потом – раз – совсем в другом месте. Самая чудная штука, какую а видела.

А потом лег на землю, – продолжала Герти, – и, похоже, начал вибрировать или что-то в этом роде. А затем он опять сделал самую странную вещь, какую я видела. Да, да, за всю свою жизнь. Ведь я много чего повидала в «Ковбое» и в других местах, и нигде ничего подобного не было. Он лежал вниз лицом на газоне и вдруг оказался в воздухе, сделав сальто назад. Как кошка. Честное слово!

Рассказывая это, Герти нервно теребила тряпку, которой вытирала стойку, и пристально вглядывалась в глаза шерифа Уайта.

Шериф протянул чашку, чтобы она налила ему еще кофе. Герти повернулась к постоянно гревшемуся кофейнику и наполнила чашку. Уайт добавил сахар и натуральные сливки.

– Что вы скажете об этом? – спросила Герти.

Уайт поманил ее вилкой поближе к себе. У него, кажется, тоже была для нее некоторая информация.

– Он гомосексуал. Педик. Возможно, занимается балетными танцами.

– А вы не разыгрываете меня? – спросила пораженная его словами Герти. – Никогда в жизни не подумала бы.

– Можешь быть уверена.

– Значит, не разыгрываете? – повторила Герти, вполне удовлетворенная тем, что услышала. Затем, помолчав, добавила: – Понимаете, я знаю, да и все в городе тоже знают, что случилось на самом деле с Файнштейном и тем другим парнем. Да-да, знаю, отравились и все такое. Но на самом деле их нашли в мотеле голыми. Они не были гомиками, если вы так думаете. Это я точно знаю. Они были там с двумя потаскухами.

– Да нет.

– Да, – уверенно сказала Герти. – Они занимались там настоящим мужским делом в компании со шлюхами.

– В мотеле «Ковбой»?

– Ну, вы же знаете…

– Нет.

– Да-а, – сказала Герти заговорщицким тоном, – с целой компанией шлюх.

– О, – тупо произнес Уайт, уронив вилку на тарелку. – Этого я не знал.

Шериф Уайт, сидя в закусочной, дождался, пока перед офисом Лестера Карпвелла остановился серебристый «роллс-ройс». Пусть Герти думает, что хочет, думал он, переходя улицу и окликая Карпвелла. Он-то хорошо знает, как погибли эти двое. От чьих рук. И это ему очень не нравится.

Он догнал Карпвелла только у самого входа.

– Мне нужно немедленно переговорить с вами, – выпалил шериф. – Землетрясение этой ночью – предупреждение. Мне опять звонили. Нам нужно кое-что сделать.

– Первое, что нам нужно сделать, – спокойно сказал Карпвелл, – это не кричать об этом на улице. Поговорим сегодня после обеда. Я думаю, мистеру Римо Бломбергу пора узнать, какие расходы ему придется нести в качестве нового хозяина универмага Файнштейна.

Глава десятая

Шериф Уайт сам отправился за новым хозяином универмага Файнштейна. Магазин работал под наблюдением управляющего, а новый владелец там еще не появлялся. Карпвелл лично пригласил Римо по телефону. Уайта предупредили, чтобы он вел себя повежливее, давая тем самым понять новичку, что он находится в Сан-Эквино среди друзей.

Ведя машину по извилистому шоссе, шериф Уайт чувствовал себя смертельно уставшим. Смешно, но он все еще думал об этом доме, как о доме Файнштейна. С трудом преодолев несколько ступенек перед парадной дверью, он позвонил.

Дверь открыл маленький азиат.

– Хозяин дома? – спросил Уайт.

– Да, – ответил Чиун, Мастер Синанджу, обладатель высших тайн боевых искусств, наемный убийца-ассасин, своим ремеслом поддерживающий корейскую деревушку Синанджу, так же как поддерживали ее его отец и отец его отца, продавая свои страшные услуги тем, кто имел достаточно денег, чтобы их оплатить.

– Могу я поговорить с ним?

– Вы с ним и говорите.

– Я имею в виду мистера Бломберга.

Шериф Уайт смотрел на азиата. Тот слегка улыбнулся и отвесил смешной поклон. Хилый старикашка, подумал Уайт.

Смешно, он даже не пригласил его войти. Как только старичок бесшумно заскользил в глубь дома, чтобы привести своего странного хозяина, Уайт решил войти.

Но внезапно, к своему удивлению, он почувствовал острую боль в животе, будто рука маленького человечка, идущего впереди, спиной к Уайту, неожиданно всадила в него нож.