Глава 7

К пирсу Молена-Пойнт вел деревянный настил. Солнечные лучи никогда не касались полоски берега под ним. В этом сыром, унылом царстве между сваями причала лежали тяжелые зловонные непросыхающие лужи, покрытые пеной зеленых водорослей. Сквозь вязкую грязь проглядывали ржавые пустые пивные банки, тут и там посверкивали осколки винных бутылок. В сырой песок вросли несколько валунов, между ними тоже валялись пустые банки, рыбьи скелеты и намокшие окурки.

Влажный песок вокруг луж был испещрен следами собак, случайно забредавших сюда, и людей, босых или в резиновой обуви, оставлявшей на песке рельефный узор. Но больше всего здесь было кошачьих следов.

Несмотря на сырую и неприветливую обстановку, бродячие кошки Молена-Пойнт считали этот сумрачный мирок под настилом своим домом. Они покидали его лишь в тех случаях, когда сюда наведывались дети, собаки или отчаявшиеся любовники, не нашедшие иного места для уединения. Тогда, изгнанные из своего обиталища, кошки забирались в кусты на краю пляжа и терпеливо ожидали возможности вернуться.

Здесь воняло дохлой рыбой и кошками. Кошачья колония не отличалась большой численностью, и эти тощие твари были единственными бездомными обитателями городка. Кое-кто из местных пенсионеров подкармливал их раз в неделю, но главным образом бродяги питались рыбными отбросами, которые местные рыбаки, разбирая улов, небрежно сваливали сверху.

Никто из этих четвероногих доходяг не осмеливался пересечь пляж и отправиться наверх, в городок, в поисках лучшего пропитания и лучшей жизни.

Тощие, вечно голодные существа не имели ни малейшего представления о тех пиршествах, которые устраивал у себя на задворках Джордж Джолли. Эти грязные твари беспрестанно дрались за скудные подачки рыбаков и еженедельную порцию сухого корма. Иногда еду доставлял некий юнец — тщедушный парень, приезжавший на мотоцикле. Он оставлял не только корм, но и ловушки, которые расставлял под настилом. Это были обычные проволочные клетки с дверцей, открывавшейся только вовнутрь и не позволявшей выйти обратно. Кошачья колония с понятной настороженностью относилась к этим приспособлениям.

Но когда еда заканчивалась, когда нестерпимый голод сводил с ума, одна-две кошки решались испытать судьбу. Оказавшись взаперти, животное съедало нехитрое угощение, а затем, не имея возможности выбраться, в отчаянии распластывалось на дне клетки, и лишь набитое брюхо немного скрашивало безнадежность положения. Через несколько часов парень возвращался и увозил клетку вместе с добычей.

Другие кошки словно бы не замечали исчезновения одного или даже нескольких сородичей, да это их и не волновало. Они дрались за право выжить, дрались без всяких причин, дрались за местечко получше в сырости и холоде между валунами.

В темной впадине между берегом и сырыми сваями пряталась кошка. Свернувшаяся в клубочек, она больше походила на узелок старого тряпья. Неизвестно, сколько дней она скрывалась под настилом, спала в грязи, пила вонючую дождевую воду, воевала с другими обитателями этой клоаки за объедки и место для отдыха. Кошка не знала, как оказалась здесь. Ее светлая шкура и хвост поблекли от грязи, шерсть была испещрена странными коричневатыми полосами, словно она долго ползала по ржавым трубам, из которых дождевая вода, собиравшаяся в сточных канавах, изливалась в океан, — их жерла, расположенные на приличных расстояниях друг от друга, виднелись по всему берегу.

Казалось, кошке нет дела до того, что она такая грязная, умываться она и не пыталась. Она избегала соплеменников как могла и держалась в стороне от решетчатых отпечатков в песке, где выставлялись металлические клетки, поскольку эти отпечатки странно пахли. В одиночестве она сидела, съежившись среди камней, голодная, дрожащая и растерянная.

Память этой кошки не запечатлела никаких следов прежней жизни, никаких воспоминаний. Она не могла понять, где была до того, как оказалась здесь. Никаких отголосков прошлого, никаких знакомых запахов или ощущений. Она не помнила, чтобы ее когда-нибудь гладили, не помнила ласки, не помнила боли.

Кошачья память строится на формах, звуках, запахах и движениях — образах, непосредственно запечатлеваемых органам чувств. Молниеносный рывок пытающейся скрыться добычи. Холодный камень под подушечками лап. Мокрая трава, щекочущая нос. Теплое мягкое одеяло, в котором увязают когти мнущих его лап. Теплый бетон, согревающий спину. Горячие смолистые крыши, на которых так приятно нежиться в солнечных лучах. Ласковые слова. Руки людей — мягкие, нежные или грубые и жестокие. Визгливые резкие окрики. Летящие камни. Орущие безжалостные мальчишки. Воспоминания об охоте: стремительный нырок птицы в волну ветра, теплый вкус только что пойманной мышки.

Память этой кошки не сохранила ничего. Никаких мест, никаких ощущений, никакого жизненного опыта. Если у нее и было прошлое, оно бесследно исчезло.

Правда, в ее памяти сохранился один непонятный фрагмент — воспоминание о звуках столь пугающих, что, когда они являлись ей в полусне, кошка просыпалась сама не своя от ужаса. Звуки мешающие и неприятные, как впившийся в лапу осколок стекла; и не было от них спасения. Внутри ее спутанного сознания звучали человеческие голоса.

Не то чтобы это были невнятные оклики туристов, оказавшихся на тропинке выше по склону, или спокойные голоса местных рыбаков, лениво сидящих на солнышке. Это были слова, возникающие прямо у нее в голове и обращенные непосредственно к ней, словно она должна их понимать.

Это ощущение пугало кошку. Странные голоса задевали какие-то потайные струны в глубине ее сознания. Когда они звучали, внутри начинало что-то шевелиться. Кошку терзал страх, но и не только страх, было что-то еще, какое-то острое предчувствие бередило душу.

Каждый раз, когда начинали звучать таинственные человеческие голоса, ужас захлестывал кошку, лишая всяких сил. Заслышав этот шепот, она шипела, прижимала уши и пятилась. Содрогаясь от ледяных волн страха, она забиралась в самую черноту тени, туда, где песок смыкался с деревянной дорожкой.

Но это не помогало. Голоса были неутомимыми и дерзкими, беспощадными и наглыми, как тощие дикие кошки, что задирали ее.

Вот так безрадостно и жила она под сырым настилом, ведя свою маленькую непонятную войну. И так прозябала бы до конца дней, если, конечно, голоса не добрались бы до нее раньше.

Глава 8

Джо возлежал на мраморной филейной части обнаженной дамы — одной из трех бледных нимф, застывших в вечной игре в центре фонтана меж пляшущих струй. Выбранная им фигура склонилась к воде, предоставив ему прогретое солнцем местечко, отлично защищенное от резвых брызг. С гладкого теплого зада нимфы ему открывался прекрасный вид во всех направлениях.

Фонтан окружала обширная лужайка. С трех сторон ее ограждала высокая, в два с лишним метра, каменная стена, на которую взбирались вьющиеся плети цветущей соландры. С четвертой стороны стоял трехэтажный особняк в стиле Тюдоров — красивое здание с остроконечной крышей, четырьмя каменными трубами и массивными дубовыми балками по углам кремовых стен. Джо мог прекрасно видеть, что там внутри, за глубоко посаженными двустворчатыми окнами, доходящими до пола: просторная гостиная; мягкие диваны голубого бархата, стоящие на бледном восточном ковре; на нежно-розовых стенах — яркие пейзажи Калифорнии в золоченых рамах.

Утреннее солнце било в гладкий мрамор, создавая маленький жаркий оазис. Вытянувшись поперек гладкого зада нимфы, серый кот ощущал, как его короткий хвост подергивается от ленивого удовольствия. Джо зевнул. Место он выбрал превосходное: даже если он уснет — и даже при том, что звуки заглушает мягкий шум падающей воды, — Джо все равно встрепенется, если кто-то вздумает перелезть через стену.

Допустим, убийца Бекуайта придет сюда искать его. Ему не удастся пройти незамеченным: ведь если не перебираться через стену, то единственный способ попасть на лужайку — проникнуть через подъездную аллею с дальней стороны дома или через сам дом. В общем, нынешнее убежище Джо — лучше не придумаешь.

Плюс ко всему он никогда еще не жил так шикарно. Его окружала настоящая роскошь. За завтраком Джо так наелся, что теперь страдал отрыжкой.

Пожилая круглолицая экономка была столь любезна, что подала ему поистине королевский завтрак — остатки жареного лосося, чашку густых сливок и сочные бутербродики-канапе с рубленой гусиной печенкой и черной икрой. Завтрак был столь же хорош, как и деликатесы Джорджа Джолли. И, разумеется, это ни в какое сравнение не шло с «вискас» и прочими консервами, которые многие люди почему-то считают подходящей кошачьей едой.

Джо подали завтрак в боковом патио усадьбы — просторном каменном дворике с видом на протянувшиеся к востоку горы. Пока он наслаждался неторопливой трапезой, пожилая женщина крутилась неподалеку, поливая герань и напевая отрывки из ирландских баллад. Старушка, маленькая и худенькая, с мелкими, как у хорька, чертами лица, отличалась жизнерадостностью и была очень добра к кошкам.

Ах, как соблазнительно остаться здесь надолго! Превосходная кухня, славная дружелюбная пара, безопасность, гарантированная высокой каменной стеной. Ничто не мешало Джо поселиться в этом приветливом доме, создать здесь свою штаб-квартиру.

Из-за дома донеслись голоса экономки и ее мужа, который, вероятно, работал здесь уборщиком. Голоса звучали спокойно и умиротворенно. Несмотря на изысканность меню, они, похоже, были единственными обитателями усадьбы в данный момент, и это устраивало Джо как нельзя лучше.

Прошлым вечером, когда экономка обнаружила его в саду, она, судя по всему, очень обрадовалась его компании.

Будучи сыт по горло мышами и птичками, Джо подошел к задней двери, откуда струился аромат жарящегося мяса. Он взбежал по ступеням и остановился, разглядывая просторную кухню и столовую сквозь застекленную дверь. Стены столовой, светлой и уютной, были отделаны изразцами ручной работы и обоями из вощеного ситца в цветочек. Первое же «мяу» Джо привлекло внимание женщины, накрывавшей на стол.

Она распахнула дверь.

— Ой, киска! Бездомный котик… Генри, поди сюда, взгляни! — Женщина пропустила Джо внутрь.

Ее муж был маленького роста, с пышными бурыми усами и огромными ручищами. Прикосновение такой руки было похоже на поглаживание бейсбольной перчаткой.

Женщина поставила ужин на стол, они с Генри сели, и только после этого она предложила Джо поесть. Раскладывая еду по тарелкам, она положила и ему, тоже в тарелку, почти так же, как делал за ужином Клайд. Только эта еда выходила далеко за пределы возможностей Клайда. Женщина поставила тарелку на пол у стола.

Ужин был столь же хорош, как и сегодняшний завтрак: на редкость изумительное мясо с ребрышек, мелко нарезанное, теплое и с кровью, картофельное пюре с мясной подливкой, и все это искусно разложено на щербатой расписной фарфоровой тарелочке. А на десерт — порция сладкого крема с ромом.

Еще несколько дней такого обжорства, и Джо так растолстеет, что не сможет убежать даже от одноногой черепахи, не говоря уж об убийце Бекуайта.

Поэтому, несмотря на горячую благосклонность этой пары, а может быть, как раз из-за их чрезмерной любвеобильности, забота экономки и ее мужа смущала и тяготила Джо. Они были так милы, но, когда поздно вечером ему потребовалось выйти, Джо почувствовал себя стесненным и зависимым. Они очень обеспокоились, вернется ли их гость, но все же открыли дверь, и женщина положила для кота на кресло в саду диванную подушку.

Подушкой Джо пренебрег и удобно устроился на попке мраморной леди, еще долго после полуночи хранившей дневное тепло. А потом ему приснилось, что он заперт в клетке…

Удобно устроившись посреди фонтана, окруженный дымкой прохладных брызг, Джо вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Ему нестерпимо захотелось взглянуть на окна. Он понял, что вздрагивает от внезапно захлопавшей крыльями птицы, пугается шелеста листьев на ветру, подскакивая, словно жаба на горячей мостовой.

Джо взглянул на бормочущий фонтан, играющий солнечными бликами, и постарался стряхнуть с себя эту тревогу.

Не тут-то было. Он не мог избавиться от опасения, что эти двое милых людей, руководствуясь самыми благими побуждениями, вскоре попытаются бесцеремонно удержать его в доме, вовсе не задаваясь вопросом, хочет он того или нет. Попытаются превратить его в ручную комнатную киску, в живую мягкую игрушку у камина.

Прежде чем уйти с виллы, Джо не отказался бы еще разок столь же вкусно поесть, но он не хотел искушать судьбу. Пора идти. Пора рвать когти. Джо спрыгнул с мраморной дамочки — прямо через бассейн, сквозь брызги фонтана. Приземлившись на кромке бассейна, он соскочил на траву и помчался вперед.

Оттолкнувшись от вазона с соландрой, Джо одним прыжком перемахнул через стену и спланировал вниз. Он был свободен. Резвой рысцой он направился в лес. Под его торопливыми лапами похрустывали и разъезжались листья, он подбегал к упавшим стволам и перемахивал через них, упиваясь свободой и скоростью.

А потом Джо вспомнил о Клайде и почувствовал, как сильно соскучился.

Он стал думать о Клайде и об орудии убийства.

До этой минуты ему удавалось избегать мыслей о возможной связи между Клайдом и блестящим гаечным ключом убийцы. Но, по правде говоря, убившее Бекуайта орудие выглядело точь-в-точь как новенький ключ, который Клайд купил всего месяц назад.

Инструмент доставила экспресс-почта, и, когда Клайд вернулся домой из мастерской, посылка уже ждала его. Гаечный ключ был ручной работы — творение искусного английского мастера. Возможно, подумал тогда Джо, он ничем не лучше обычного заводского ключа серийного выпуска, но для Клайда этот инструмент был на вес золота.

Теперь, когда английский ключ исчез вместе с другими инструментами, а на нем, вне всякого сомнения, множество отпечатков Клайда, Джо спрашивал себя — не совершено ли это ограбление с конкретной целью получить неопровержимую улику? Не хочет ли убийца сделать Клайда козлом отпущения? Может быть, если орудие преступления успели найти, хозяин уже хлебает тюремную баланду? Нет, вряд ли. Между тем вечером, когда погиб Бекуайт, и вечером, когда преступник пытался проникнуть к ним в дом, в газетах было полно сообщений об убийстве. Об орудии преступления говорилось невнятно — «возможно, кусок металла, прут или обрезок трубы». Скорее всего гаечный ключ так и не нашли.

Все это казалось совершенно бессмысленным. Вот если бы Джо удалось понять, почему убийца хотел подставить Клайда, кусочки этой головоломки сложились бы и картина прояснилась.

Одно было несомненно: если орудием убийства действительно был ключ Клайда, полиция не должна его найти.

Если убийца хотел, чтобы отпечатки Клайда остались на ключе, он должен был надеть перчатки. Кот попытался вспомнить, был ли преступник в перчатках, но не смог. Джо тогда был слишком озабочен тем, чтобы не обнаружили его самого.

Выбравшись из зарослей на гребень холма, он остановился и взглянул вниз на городок. Что бы там ни было, он найдет этот ключ.

Рассматривая крыши, едва видневшиеся из-под крон деревьев, Джо пытался отыскать среди них свою — темную черепицу над белыми стенами, перечеркнутыми деревянными балками. Ему хотелось хоть одним глазком взглянуть на родной дом. Воскресное утро в самом разгаре. Клайд, неумытый и колючий, небось слоняется по дому, конечно же, в трусах, — попивает кофе, изучает спортивные страницы воскресной газеты… Барни и Руби, да и кошки, наверное, тоже, подремывают либо на своей двухъярусной лежанке в кладовке, либо развалившись на солнышке на заднем дворе.

Высматривая свой дом, Джо краем глаза заметил в невысоких кустах гусеницу, плетущую свой кокон. Кот принялся за ней наблюдать. Его заворожили движения маленького пушистого тельца, которое то складывалось гармошкой, то растягивалось, при этом жесткие волоски, покрывавшие гусеницу, попеременно смещались вправо и влево. Кот удивлялся, как искусно она прядет свою бесконечную нить, вытягивая ее из какого-то замысловатого внутреннего механизма. Испытывая волнение и острое любопытство, Джо понял, что наблюдает за этим червячком отнюдь не по-кошачьи.

Он разглядывал гусеницу сосредоточенно, отмечая подробности, на которые раньше не обратил бы ни малейшего внимания. Наблюдая за ее усердной работой, он был охвачен непривычной лихорадкой открытия.

Любой нормальный кот смахнул бы этого мохнатого червяка с ветки или поиграл бы с ним, а то раздавил бы или даже попробовал на зуб. Хотя на самом деле гусеницы ужасно горькие. А Джо сидел, потрясенный удивительным искусством этого существа, зачарованный его талантом.

Гусеница безостановочно трудилась, выпуская все новые метры шелка, наверное, даже целые километры тончайшей нити. Маленький мохнатый червяк смутил его.

И тут Джо посетило откровение: он понял, что крошечное удивительное создание слишком хитроумно устроено, чтобы явиться в этот мир по чистой случайности. Нет, оно должно было развиться согласно какому-то разумному и удивительному плану, и теперь он наблюдал за одним из элементов этого обширного и сложного замысла.

На глазах Джо творилось чудо. Лишь какая-то безграничная и непостижимая сила могла сотворить это маленькое умное существо, продолжавшее без устали прясть свою нить у него под носом.

Кот подобрался поближе, стараясь не упустить ни одной детали.

И эта трудолюбивая кроха была лишь одним из неизмеримого множества удивительных созданий. Раньше Джо даже в голову не приходило, сколько на свете разнообразных существ, и каждое — со своими неповторимыми умениями и талантами. Кота охватил трепет перед беспредельной мудростью, сотворившей гусениц, кошек, собак, птиц и ящериц, создавшей весь этот огромный мир. Какой же невероятный разум потребовался, чтобы придумать это бесконечное изобилие, разум, обладающий некой величайшей тайной.

«И я тоже частица этого замысла, — подумал Джо. — Возможно, я странен и уникален, но и я в некотором роде — часть этой невероятной головоломки».

И он улыбнулся, удивляясь непривычному интеллектуальному возбуждению.

Любой обычный кот счел бы такую философскую гипотезу скучной и глупой. Любой обычный кот с отвращением удалился бы. Нормальный кот не разглядывает всякую мелюзгу, изумляясь своему открытию; его цель — схватить и сожрать. Нормальный кот совершенствуется в технике боя и охоты, а не в философии. Нормальный кот убивает добычу, а не ломает голову над ее происхождением и предназначением.

Но, по правде говоря, Джо не был нормальным котом.

Жизнь без таких заморочек была, конечно, проще, но не столь увлекательна. Джо нравилась его новая способность рассуждать, находить связь между различными явлениями — это опьяняло его, дарило неведомую ранее власть над окружающим миром.

Спустя какое-то время Джо стряхнул с себя наваждение и обнаружил, что у него урчит в животе. От всех этих рассуждений он ужасно проголодался, интеллектуальный труд оказался столь же изнурительным, как забег на десять километров. Осматривая склон в поисках подходящей жертвы, кот заметил неподалеку белку, копошившуюся в сухой траве.

Белка искоса наблюдала за ним глазками-бусинами и с неотразимым кокетством помахивала хвостом. Зверушка была упитанной; она явно провела немалую часть жизни, уминая желуди с многочисленных дубов на склоне холма. Ее быстрые, резкие движения отзывались в каждой струнке кошачьей души. Джо припал к земле и напряженно застыл.

Но едва он шевельнулся, готовясь к броску, как маленькая мерзавка взлетела по стволу, перепрыгнула на другое дерево и скрылась из вида, оставив сконфуженного кота с пустыми лапами.

Ему следовало это предвидеть, ведь он много раз охотился на белок. Они всегда проделывают этот трюк: заигрывают и отскакивают, подманивают поближе, а потом — шасть на дерево, только их и видели. А если кот настолько глуп, чтобы полезть за белкой на дерево, она просто перелетает на другое. Или забирается на тонюсенькую веточку, которая не выдержит кошачьего веса, и наблюдает, как незадачливый охотник разочарованно мяукает.

Отказавшись от преследования белки, Джо принялся высматривать из травы низко порхающих птичек. Заметив разгребавшую листья тауи, он начал быстро и бесшумно подкрадываться к ней.

И тут кот почуял свежий след кролика. Мгновенно забыв о доверчивой черно-оранжевой птичке, Джо пустился вверх по склону за длинноухим деликатесом.

Дома он был лишен возможности лакомиться свежей крольчатиной, цивилизация давала о себе знать. Его обычными охотничьими трофеями были мелкие птички, зловредные кроты и домашние мыши.

Кроличий след привел Джо на край оврага. Дальше запах вел вниз, в большую дубовую рощу» Среди темных стволов виднелось нагромождение ветвей и листьев — там лежал исполинский поваленный дуб, настоящий патриарх среди деревьев. Его узловатые нижние сучья, распростертые по земле, были в обхвате никак не меньше, чем кривые слоновьи ноги, которые Джо видел в какой-то телепрограмме про экзотических животных.

Кот бесшумно скользил по следу кролика. Скорее всего зверек вырыл себе нору под плотным завалом из спутанных веток и листьев.

Да, запах вел прямо сюда. Прищурясь, чтобы не повредить глаза о какой-нибудь сучок, Джо полез в темные дебри хвороста.

Впереди что-то шевельнулось во мраке. Кот застыл.

Кто-то был там помимо кролика, и этот кто-то пристально наблюдал за Джо. Неизвестный зверь был гораздо смелее кролика. Но кто бы он ни был, Джо не собирался уступать.

Кот вытянул шею, чтобы лучше разглядеть незнакомца, и тут в темноте блеснули два глаза, полыхнув зеленым огнем.

Джо не отступил. Он принюхался, его нос и усы зашевелились. Кот пытался опознать таинственное существо, но не чуял ничего, кроме гнилых дубовых веток и мертвых листьев.

Послышался шорох, надломилась маленькая веточка — видимо, неизвестный зверь двинулся навстречу коту. Джо поспешно отполз назад, где было побольше места для драки, и залег в ожидании, прижав уши. Его зубы обнажились в холодной усмешке.

Сухие листья зашуршали, пошевелились и расступились — показался маленький треугольный носик. Джо задрожал, но эта дрожь была вызвана вовсе не страхом. Зеленые глаза, напугавшие его в темноте, сузились от изумления. Теперь он почувствовал и запах — совершенно восхитительный аромат, так пахнет прогретый солнцем клевер.

Таинственная особа отодвинула плечиком ветку и выскользнула на свет. Ее глаза одарили серого ката нежным взглядом, а маленький розовый ротик изогнулся в улыбке. Она придвинулась так близко, что Джо затрепетал.

Незнакомка была изящно сложена, по ее шкуре шли восхитительные шоколадные полоски, перевитые бледно-рыжими и желто-оранжевыми узорами, нос и ушки были как нежный персик. Она склонила голову. Ее взгляд был умным и вызывающим, в нем читалось жгучее любопытство.

Джо прикоснулся своим носом к носику незнакомки и вдохнул ее запах. Тепло, словно от огня в камине, разлилось по его телу; их мурчание слилось в единый рокот. Джо ужасно хотелось заговорить с незнакомкой, но его страшило, что она убежит или ударит его. Ему хотелось шептать слова любви, но он боялся, что это напугает ее. Оставалось лишь любоваться неземной красотой и бессмысленно мурлыкать.

Глава 9

Солнечные лучи просвечивали сквозь ее ушки, делая их розовыми и изящными, как морские раковины. Зеленые глаза смотрели на Джо насмешливо и вызывающе. В них читалось неподдельное любопытство. От этого взгляда у него голова шла кругом, коту хотелось положить к ее ногам охотничьи трофеи — каких-нибудь диковинных и сочных птиц. Джо вообразил, как ловит для нее канареек, длиннохвостых попугаев и белоснежных голубей. Он мысленно поклялся, что будет нем до конца своих дней, лишь бы она была рядом. Он никогда больше не произнесет ни единого человеческого слова, не сделает ничего, что могло бы ее встревожить, — лишь бы только она ему улыбалась.

В небе над их головами стремительно неслись облака, бросая на землю столь же стремительные тени. В неожиданно меркнущем свете кошкины зрачки становились огромными и черными, а яркая зелень радужки сужалась до тонкого нефритового кольца. Затем тень убегала дальше, солнечные лучи вновь разливались по роскошной шубке, и глаза незнакомки опять сияли изумрудами, огромными и соблазнительными. Она коснулась усами его щеки. По телу Джо пробежал мощный заряд. Такое ощущение он испытал лишь раз, когда прокусил электрический шнур.

Маленькая, изящная и грациозная, она не отвела глаз под его взглядом, а приподняла мягкую персиковую лапку. Этот жест покорил кота. Она вскинула голову, разглядывая его так откровенно, что у Джо перехватило дыхание. В уголках розового ротика пряталась улыбка. Коту захотелось лизнуть нежное ушко незнакомки и укусить его.

Однако было видно, что она очень встревожена. При каждом дуновении ветра ее уши напрягались, она беспрестанно оборачивалась на любой пустяковый шум, будь то шорох ящерки или шелест насекомого. А когда из куста внезапно выпорхнула птица, незнакомка дернулась и замерла, готовая к бегству.

— Нет! — крикнул Джо. — Подожди! И застыл от ужаса.

Что он наделал?! Он выдал свой тайный порок. Сейчас незнакомка сбежит или ударит его когтями. Джо отвернулся, сгорая от стыда. Надо же было так проговориться! Болван! Так непоправимо и глупо все испортил.

Но незнакомка не убежала. Она вообще не двинулась с места. Когда Джо наконец осмелился поднять на нее глаза, ее взгляд был полон изумления.

Она повела себя совсем не так, как другие кошки, с которыми он заговаривал. Глаза незнакомки удивленно расширились и просияли от волнения. Розовый ротик приоткрылся, горлышко слегка дрогнуло.

— Кто ты? — осторожно спросила она.

У Джо потемнело в глазах. Даже сердце, казалось, перестало биться.

— Кто ты? — повторила она шепотом. — Кто мы такие, что можем говорить и понимать друг друга?

Его захлестнула безумная радость. Он придвинулся к ней вплотную и почувствовал, как колотится ее сердечко. Она ткнулась носом в его плечо и мяукнула так нежно и жалобно, что по спине Джо побежали мурашки.

— Кто мы? — снова тихо спросила она. — Кто мы такие, что столь не похожи на других?

Он все еще не в силах был ничего сказать, мог лишь смотреть на нее, не спуская глаз.

— Ты был в переулке той ночью, когда один человек убил другого, — сказала она. — Я видела, ты убегал от него. — Ее зеленые глаза сузились. — Он хотел убить и тебя, раз гнался за тобой. Я хотела помочь, но побоялась. Я потом вспоминала тебя, молилась, чтобы ты был в порядке.

Она вспоминала его? У Джо голова шла кругом.

— Тот человек… — прошелестела она едва слышно. — Он убил не ради еды. Не так, как это делают кошки. Не для того, чтобы защитить себя. Он убил не в ярости. Он убил хладнокровно. Даже змея не убивает так хладнокровно.

— Ты была там? Ты его видела?

— Да, видела. А когда он обернулся, то заметил и меня тоже, но погнался за тобой. Он не мог преследовать сразу двоих.